"НФ: Альманах научной фантастики 24 (1981)" - читать интересную книгу автора

НФ: Альманах научной фантастики 24 (1981)

Кир Булычев. Похищение чародея


1

Дом понравился Анне еще издали. Она устало шла пыльной тропинкой вдоль заборов, сквозь дырявую тень коренастых лип, мимо серебристого от старости колодезного сруба - от сильного порыва ветра цепь звякнула по мятому боку ведра, - куры суетливо уступали дорогу, сетуя на человеческую наглость, петух же отошел строевым шагом, сохраняя достоинство. Бабушки, сидевшие в ряд на завалинке, одинаково поздоровались с Анной и долго смотрели вслед. Улица была широкой, разъезженная грузовиками дорога вилась посреди нее, как речка по долине, поросшей подорожником и мягкой короткой травой.

Дом был крепким, под железной, когда-то красной крышей. Он стоял отдельно от деревни, по ту сторону почти пересохшего ручья.

Анна остановилась на мостике через ручей - два бревна, на них набиты поперек доски. Рядом был брод - широкая мелкая лужа. Дорога пересекала лужу и упиралась в распахнутые двери серого бревенчатого пустого сарая. От мостика тянулась тропа, пробегала мимо дома и петляла по зеленому склону холма, к плоской вершине, укрытой плотной шапкой темных деревьев.

Тетя Магда описала дорогу точно, да и сама Анна шаг за шагом узнавала деревню, где пятилетней девочкой двадцать лет назад провела лето. К ней возвращалось забытое ощущение покоя, гармонирующее со ржаным полем, лопухами и пышным облаком над рощей, звоном цепи в колодце и силуэтом лошади на зеленом откосе.

Забор покосился, несколько планок выпало, сквозь щели проросла крапива. Смородиновые кусты перед фасадом в три окна, обрамленных некогда голубыми наличниками и прикрытых ставнями, разрослись и одичали. Дом был одинок, он скучал без людей.

Анна отодвинула ржавый засов калитки и поднялась на крыльцо. Потом оглянулась на деревню. Деревня тянулась вдоль реки, и лес, отделявший ее от железнодорожного разъезда, отступал от реки широкой дугой, освобождая место полям. Оттуда тянуло прохладным ветром. И видно было, как он перебегает Вятлу, тысячью крошечных лапок взрывая зеркало реки и раскачивая широкую полосу прибрежного тростника. Рев мотора вырвался из-за угла дома, и низко сидящая кормой лодка распилила хвостом пены буколические следы ветра. В лодке сидел белобородый дед в дождевике и синей шляпе. Словно почувствовав взгляд Анны, он обернулся, и, хотя лицо его с такого расстояния казалось лишь бурым пятном, Анне показалось, будто старик осуждает ее появление в пустом доме, которому положено одиноко доживать свой век.

Пустое человеческое жилище всегда печально. Бочка для воды у порога рассохлась, из нее почему-то торчали забытые грабли, у собачьей конуры с провалившейся крышей лежал на ржавой цепочке полуистлевший ошейник.

Анна долго возилась с ключом, и, когда дужка сердито выскочила из пузатого тела замка, входная дверь поддалась туго, словно кто-то придерживал ее изнутри. В сенях царила нежилая затхлость, луч солнца, проникнув в окошко под потолком, пронзил темный воздух, и в луче замельтешили вспугнутые пылинки.

Анна отворила дверь в теплую половину. Дверь была обита рыжей клеенкой, внизу было прикрытое фанерой отверстие, чтобы кошка могла выйти, когда ей вздумается. Анна вспомнила, как сидела на корточках, завидуя черной теткиной кошке, которой разрешалось гулять даже ночью. Воспоминание звякнуло, как колокольчик, быстро прижатый ладонью. На подоконнике в молочной бутылке стоял букет бумажных цветов. Из-под продавленного дивана выскочила мышь-полевка.

Отогнув гвозди, Анна растворила в комнате окна, распахнула ставни, потом перешла на кухню, отделенную от жилой комнаты перегородкой, не доходившей до потолка, и раскрыла окно там. При свете запустение стало более очевидным и грустным. В черной пасти русской печи Анна нашла таз, в углу под темными образами - тряпку. Для начала следовало вымыть полы.

Натаскав из речки воды - одичавшие яблони в саду разрослись так, что приходилось продираться сквозь ветки, - и вымыв полы, Анна поставила в бутылку букет ромашек, а бумажные цветы отнесла к божнице. Она совсем не устала - эта простая работа несла в себе приятное удовлетворение, а свежий запах мокрых полов сразу изгнал из дома сладковатый запах пыли.

Одну из привезенных с собой простынь Анна постелила на стол в большой комнате и разложила там книги, бумагу и туалетные принадлежности.

Теперь можно было и отдохнуть. То есть сходить за молоком в деревню, заодно навестить деда Геннадия и его жену Дарью.

Анна нашла на кухне целую кринку, вышла из дома, заперла по городской привычке дверь, постояла у калитки и пошла не вниз, к деревне, а к роще на вершине, потому что с тем местом была связана какая-то жуткая детская тайна, забытая двадцать лет назад.

Тропинка вилась среди редких кустов, у которых розовела земляника, и неожиданно Анна оказалась на вершине холма, в тени деревьев, разросшихся на старом, заброшенном кладбище. Серые плиты и каменные кресты утонули в земле, заросли орешником, и в углублениях между ними буйно цвели ландыши. Одна из плит почему-то стояла торчком, и Анна предположила, что здесь был похоронен колдун, который потом ожил и выкарабкался наружу.

Вдруг Анне показалось, что за ней кто-то следит. Внутри рощи было очень тихо - ветер не смел хозяйничать здесь, и древний кладбищенский страх вдруг овладел Анной и заставил, не оборачиваясь, быстро пойти вперед…


2

– Ты, конечно, прости, Аннушка, - сказал белобородый дед в дождевике и синей шляпе, - если я тебя испугал.

– Здравствуйте, дедушка Геннадий, - сказала Анна. Вряд ли кто-нибудь еще в деревне мог сразу признать ее.

Они стояли у каменной церкви с обвалившимся куполом. Большая стрекоза спланировала на край кринки, которую Анна прижимала к груди, и заглянула внутрь.

– За молоком собралась? - спросил дед Геннадий.

– К вам.

– Молочка дадим. А я за лошадью пришел, сюда забрела. Откуда-то у нее стремление к покою. Клеопатрой ее зовут, городская, с ипподрома выбракованная.

– Тетя Магда вам писала?

– Она мне пишет. Ко всем праздникам. Я в Прудники ездил, возвращаюсь, а ты на крыльце стоишь. Выросла… В аспирантуру, значит, собираешься?

– Тетя и об этом написала?

Гнедая кобыла стояла по другую сторону церкви, грелась на солнце. Она вежливо коснулась зубами протянутой ладони. Ее блестящая шкура пахла потом и солнцем.

– Обрати внимание, - сказал дед Геннадий, - храм семнадцатого века, воздвигнутый при Алексее Михайловиче, а фундамент значительно старше. Понимаешь? Сюда реставратор из Ленинграда приезжал. Васильев, Терентий Иванович, не знакома?

– Нет.

– Может, будут реставрировать. Или раскопки начнут. Тут на холме город стоял в средневековые времена. Земля буквально полна исторических тайн.

Дед торжественно вздохнул. Надвинул шляпу на глаза, хлопнул Клепу по шее, и та сразу пошла вперед, Анна поняла, что реставратор Васильев внес в душу Геннадия благородное смятение, открыв перед ним манящие глубины веков.

Впереди шла Клеопатра, затем, жестикулируя, дед - дождевик его колыхался, как покрывало привидения. Он говорил, не оборачиваясь, иногда его голос пропадал, заглохнув в кустах. Речь шла об опустении рек и лесов, о том, что некий купец еще до революции возил с холма камень в Полоцк, чем обкрадывал культурное наследие, о том, что население этих мест смешанное, потому что сюда все кому не лень ходили, о том, что каждой деревне нужен музей… Темы были многочисленны и неожиданны.

Они спустились с пологой, противоположной от реки стороны холма и пошли вдоль ржаного поля, по краю которого росли васильки. Анна отставала, собирая цветы, потом догоняла деда и улавливала новую тему - о том, что над Миорами летающая тарелка два дня висела, а на Луне возможна жизнь в подлунных вулканах… У ручья дед обернулся.

– Может, у нас поживешь? Чего одной в доме? Мы с Дарьей одни, беседовать будем.

– Мне и дома хорошо. Спасибо.

– Я и не надеялся, - легко согласился дед.

В доме деда Геннадия пришлось задержаться. Бабушка Дарья вскипятила чай, достала конфеты, а дед вынул из сапожной коробки и разложил на столе свой «музей», который он начал собирать после встречи с реставратором Васильевым. В «музее» были: фотографии деда двадцатых годов, банка из-под чая с черепками разной формы и возраста, несколько открыток с видом Полоцка и курорта Монте-Карло, покрытая патиной львиная голова с кольцом в носу - ручка от двери, подкова, кремневый наконечник копья, бутылочка от старинных духов и что-то еще. Коллекция была случайная, сорочья, бабушка Дарья отозвала Анну на кухню поговорить о родственниках, потом шепнула: «Ты не смейся, пускай балуется. А то пить начнет». Бабушка Дарья прожила с Геннадием полвека и все боялась, что он запьет.


3

Сумерки были наполнены звуками, возникающими от тишины и прозрачности воздуха. Голоса от колодца, женский смех, воркование телевизора, далекий гудок грузовика и даже перестук колес поезда в неимоверной залесной дали - все это было нужно для того, чтобы Анна могла как можно глубже осознать необъятность небес, блеск отражения луны в черной реке, непроницаемое молчание леса, всплеск вечерней рыбы и комариный звон.

Анна поднялась к дому и не спеша, улыбаясь при воспоминании о дедушкиной болтовне, открыла на этот раз покоренный замок. Держа его в одной руке, а кринку с парным молоком в другой, она вошла в темные сени, сделала шаг и неожиданно налетела на что-то твердое и тяжелое. Кринка выпала и грохнулась о пол, замок больно ударил по ноге. Анна вскрикнула, обхватила руками лодыжку, и тут же из-за перегородки, отделявшей сени от холодной горницы, резкий мужской голос спросил:

– Ты что, Кин?

С чердака откликнулся другой, низкий:

– Я наверху.

Несмотря на жуткую боль, Анна замерла. Ее на мгновение посетила дикая мысль - она ошиблась домом. Но по эту сторону ручья только один дом. И она сама только что отперла его.

Часто заскрипели ступеньки узкой лестницы, ведущей на чердак. Скрипнула дверь.

Два фонаря вспыхнули одновременно. Анна зажмурилась.

Когда она открыла глаза, щурясь, увидела в сенях двух мужчин, посредине - большой желтый чемодан, облитый молоком. Молочная лужа растекалась по полу, в ней рыжими корабликами покачивались черепки кринки.

Один был молод, едва ли старше Анны, в строгом синем костюме, галстуке-бабочке, с вьющимися черными волосами и гусарским наглым взглядом. Второй, спустившийся с чердака, был постарше, массивней, плотней, лицо его было скуластым, темнокожим, на нем светлыми точками горели небольшие глаза. Одет он был в черный свитер и потертые джинсы.

Морщась от боли, Анна выпрямилась и спросила первой:

– Вы через окно влезли?

Мужчины держали в руках небольшие яркие фонарики.

– Что вы здесь делаете? - спросил скуластый бандит.

– Я живу здесь. Временно. - И, как бы желая сразить их наповал, Анна добавила: - Вот видите, я и пол вымыла.

– Пол? - спросил скуластый и посмотрел на лужу молока.

Анна была так зла, да и нога болела, что забыла об испуге.

– Если вам негде переночевать, - сказала она, - перейдите через ручей, в крайний дом. Там комната пустая.

– Почему это мы должны уходить? - спросил молодой.

– Вы что, хотите, чтобы я ушла?

– Разумеется. Вам здесь нечего делать.

– Но ведь это дом моей тетки, Магды Иванкевич.

– Это черт знает что, - сказал молодой. - Никакой тетки здесь быть не должно.

– Правильно! - воскликнула Анна, все более преисполняясь праведным гневом. - Тетки быть здесь не должно. Вас тоже.

– Мне кажется, - заявил скуластый бандит, - что нам надо поговорить. Не соблаговолите ли пройти в комнату?

Анна обратила внимание, что речь его была чуть старомодной, точно он получил образование в дореволюционной гимназии.

Не дожидаясь ответа, бандит толкнул дверь в горницу. Там было уютно. Диван был застелен, на столе лежали книги, частично английские, что сразу убеждало: в комнате обитает интеллигентный человек - то есть Анна Иванкевич.

Видно, эта мысль пришла в голову и бандиту, потому что его следующие слова относились не к Анне, а к спутнику.

– Жюль, - сказал он, - кто-то прошляпил.

Жюль подошел к столу, поднял английскую книжку, пошевелил губами, разбирая название, и заметил:

– Не читал.

Видно, хотел показать свою образованность. Возможно, он торговал иконами с иностранцами, занимался контрабандой и не остановится ни перед чем, чтобы избавиться от свидетеля.

– Хорошо, - сказал скуластый бандит. - Не будем ссориться. Вы полагали, что дом пуст, и решили в нем пожить. Так?

– Совершенно верно. Я знала, что он пуст.

– Но вы не знали, что хозяйка этого дома сдала нам его на две недели. И получилось недоразумение.

– Недоразумение, - подтвердила Анна. - Я и есть хозяйка.

Гусар уселся на диван и принялся быстро листать книжку.

Вдали забрехала собака. В полуоткрытое окно влетел крупный мотылек и полетел к фонарику. Анна, хромая, подошла к столу и зажгла керосиновую лампу.

– Магда Федоровна Иванкевич, - сказал скуластый бандит учительским голосом, - сдала нам этот дом на две недели.

– Когда вы видели тетю? - спросила Анна.

– Вчера, - ответил молодой человек, не отрываясь от книги. - В Минске.

Вранье, поняла Анна. Вчера утром она проводила тетку в Крым. Полжизни прожив в деревне, тетка полагала, что деревня - не место для отдыха. Экзотическая толкотня на ялтинской набережной куда более по душе ее романтической белорусской натуре… Они здесь не случайно. Их привела сюда продуманная цель. Но что им делать в этом доме? Чем серьезнее намерения у бандитов, тем безжалостнее они к своим жертвам - цель оправдывает средства. Как бы вырваться отсюда и добежать до деда?

– Пожалуй, - сказал задумчиво большой бандит, дотронувшись пальцем до кончика носа, - вы нам не поверили.

– Поверила, - сказала Анна, сжимаясь под его холодным взглядом. Чем себя и выдала окончательно. И теперь ей оставалось только бежать. Тем более что молодой человек отложил книгу, легко поднялся с дивана и оказался у нее за спиной. Или сейчас, или никогда. И Анна быстро сказала:

– Мне надо выйти. На улицу.

– Зачем? - спросил большой бандит.

Анна бросилась к полуоткрытому окну, нырнула в него головой вперед, навстречу ночной прохладе, душистому аромату лугов и запаху горького дыма от лесного костра. Правда, эту симфонию она не успела оценить, потому что гусар втащил ее за ноги обратно в комнату. Анна стукнулась подбородком о подоконник, чуть не вышибла зубы и повисла - руками за подоконник, ноги на весу.

– Отпусти, - простонала Анна. Ей было очень больно.

В ее голосе был такой заряд ненависти и унижения, что скуластый бандит сказал:

– Отпусти ее, Жюль.

Выпрямившись, Анна сказала гусару:

– Этого я вам никогда не прощу.

– Вы рисковали. Там под окном крапива.

– Смородина, - сказала Анна.

– Вы чего не кричали? - деловито спросил скуластый бандит. - Тут далеко слышно.

– Я еще закричу, - сказала Анна, стараясь не заплакать.

– Сударыня, - сказал большой бандит, - успокойтесь. Мы не причиним вам зла.

– Тогда убирайтесь! - крикнула Анна визгливым голосом. - Убирайтесь немедленно из моего дома! - Она схватилась за челюсть и добавила сквозь зубы: - Теперь у меня рот не будет открываться.

Громоздкий бандит поглядел поверх ее головы и сказал:

– Жюль, погляди, нельзя ли снять боль?

Анна поняла, что убивать ее не будут, а Жюль осторожно и твердо взял ее за подбородок сухими тонкими пальцами и сказал, глядя ей в глаза своими синими гусарскими глазами:

– Неужели мы производим такое впечатление?

– Производите, - сказала Анна упрямо. - И вам придется вытереть пол в сенях.

– Это мы сделаем, - сказал Кин, старший бандит, подходя к окну. - И наверное, придется перенести решение на завтра. Сегодня все взволнованы и даже раздражены. Встанем пораньше…

– Вы все-таки намерены здесь ночевать? - сказала Анна.

– А куда же мы денемся?

Деваться в такое время было некуда.

– Тогда будете спать в холодной комнате. Только простынь у меня для вас нет.

– Обойдемся, - сказал Жюль. - Я возьму книжку с собой. Очень интересно. Завтра верну.

– Где половая тряпка? - спросил Кин.

– Я сейчас дам, - сказала Анна и прошла на кухню. Кин следом. Принимая тряпку, он спросил:

– Может, вас устроит денежная компенсация?

– Чтобы я уехала из своего дома?

– Скажем, тысяча рублей?

– Ото, я столько получаю за полгода работы.

– Значит, согласны?

– Послушайте, в деревне есть другие дома. В них живут одинокие бабушки. Это вам обойдется дешевле.

– К сожалению, - сказал Кин, - нас устраивает этот дом.

– Неужели под ним клад?

– Клад? Вряд ли. А две тысячи?

– За эти деньги вы можете купить здесь три дома. Не швыряйтесь деньгами. Или они государственные?

– Ирония неуместна, - строго сказал Кин, словно Анна училась у него в классе. - Деньги государственные.

– Слушайте, - сказала Анна, - мойте пол и идите спать.


4

Анне не спалось. За стеной тихо переговаривались незваные гости. В конце концов Анна не выдержала и выглянула в сени. Один из фонариков лежал на полке - матовый шарик свечей на сто. Импортная вещь, подумала Анна. Очень удобно в туристских походах. Чемоданов прибавилось. Их было уже три. Может, бандиты уже вселили подруг?

И в этот момент посреди прихожей с легким стуком возник блестящий металлический ящик примерно метр на метр. Тут же послышался голос гусара:

– Приехали.

Дверь в холодную комнату дрогнула и стала открываться. Анна мгновенно нырнула к себе.

Это было похоже на мистику, и ей, естественно, не нравилось. Вещи так просто из ничего не возникают, разве что в фантастических романах, которые Анна не терпела. Но читала, потому что они дефицитны.

Бандиты еще долго передвигали что-то в прихожей, бормотали и угомонились только часа в три. Тогда и Анна заснула.

Проснулась она не так, как мечтала в последние недели. То есть: слышны отдаленные крики петухов, мычание стада, бредущего мимо окон, птицы гомонят в ветвях деревьев, солнечные зайчики скачут по занавеске. Анна представила, как сбежит к речке и окунется в холодную прозрачную воду. Сосны взмахивают ветвями, глядя, как она плывет, распугивая серебряных мальков.

За стенкой зазвучали голоса, и сразу вспомнилась глупая вчерашняя история, из-за которой Анна расстроилась раньше, чем услышала пение петухов, мычание стада и веселый шорох листвы. Для того чтобы сбежать к речке и окунуться в весело бегущую воду, Анне нужно было пройти через сени, где обосновались непрошеные соседи. И купаться расхотелось. Следовало поступить иначе - распахнуть дверь и хозяйским голосом спросить: «Вы еще здесь? Сколько это будет продолжаться? Я пошла за милицией!» Но ничего подобного Анна не сделала, потому что была не причесана и не умыта. Тихо, стесняясь, что ее услышат, Анна пробралась на кухню, налила холодной воды из ведра в таз и совершила скромный туалет. Причесываясь, она поглядела в кухонное окно. Убежать? Глупо. А они будут бежать за мной по улице? Лучше подожду, пока зайдет дед Геннадий.

Находиться на кухне до бесконечности Анна не могла. Поэтому она разожгла плиту, поставила чайник и, подтянутая, строгая, вышла в сени.

Там стояло шесть ящиков и чемоданов, один из них был открыт, и гусар Жюль в нем копался. При скрипе двери он захлопнул чемодан и буркнул:

– Доброе утро.

Его реакция подсказала Анне, что неприязнь взаимна, и это ее даже обрадовало.

– Доброе утро, - согласилась Анна. - Вы еще здесь?

Кин вошел с улицы. Мокрые волосы приклеились ко лбу.

– Отличная вода, - сообщил он. - Давно так хорошо не купался. Вы намерены купаться?

«С чего это у него хорошее настроение?» - встревожилась Анна.

– Нет, - сказала она. - Лучше я за молоком схожу.

– Сходите, Аня, - сказал Кин миролюбиво.

Такого Анна не ожидала.

– Вы собрались уезжать? - спросила она недоверчиво.

– Нет, - сказал Кин. - Мы остаемся.

– Вы не боитесь, что я позову на помощь?

– Вы этого не сделаете, - улыбнулся Кин.

– Еще как сделаю! - возмутилась Анна. И пошла к выходу.

– Посуду возьмите, - сказал ей вслед гусар. - У вас деньги есть?

– Не нужны мне деньги.

Анна хлопнула дверью, вышла на крыльцо. Посуда ей была не нужна. Она шла не за молоком.

По реке вспыхивали блестки солнца, в низине у ручья зацепился клок тумана.

Дверь сзади хлопнула, вышел Кин с кастрюлей и письмом.

– Аня, - сказал он отеческим голосом, - письмо вам.

– От кого? - спросила Анна, покорно принимая кастрюлю.

– От вашей тети, - сказал Кин. - Она просила передать…

– Почему вы не показали его вчера?

– Мы его получили сегодня, - сказал Кин.

– Сегодня? Где же ваш вертолет?

– Ваша тетушка, - не обратил внимания на иронию Кин, - отдыхающая в Крыму, просила передать вам большой привет.

Анна прижала кастрюлю к боку и развернула записку.

«Аннушка! - было написано там. - Кин Владимирович и Жюль обо всем со мной договорились. Ты их не обижай. Я им очень обязана. Пускай поживут в доме. А ты, если хочешь, у деда Геннадия. Он не откажется. Мы с Миленой доехали хорошо. Прутиков встретил. Погода теплая. Магда».

Кин стоял, чуть склонив голову, и наблюдал за Анной.

– Чепуха, - сказала она. - Это вы сами написали.

– И про Миленку мы написали? И про Прутикова?

– Сколько вы ей заплатили?

– Сколько она попросила.

Тетя была корыстолюбива, а если они перед ее носом помахали тысячью рублей… тогда держись! Но как же они это сделали?

– Сегодня утром? - переспросила Анна.

– Да. Мы телеграфировали нашему другу в Крым вчера ночью. На рассвете оно прибыло сюда самолетом.

Письмо было настоящим, но Анна, конечно, не поверила, что все было сделано именно так.

– У вас и рация своя есть? - спросила Анна.

– Вам помочь перенести вещи? - спросил Кин.

– Не надейтесь, - сказала она. - Я не сдамся. Мне плевать, сколько еще писем вы притащите от моей тетушки. Если вы попробуете меня убить или вытащить силой, я буду сопротивляться.

– Ну зачем так, - скорбно сказал Кин. - Наша работа, к сожалению, не терпит отлагательства. Мы просим вас освободить этот дом, а вы ведете себя как ребенок.

– Потому что я оскорблена, - сказала Анна. - И упряма.

– Никто не хотел вас оскорблять. Для нас встреча с вами была неприятной неожиданностью. Специфика нашей работы такова, что нам нежелательно привлекать к себе внимание, - сказал Кин. Глаза у него были печальными.

– Вы уже привлекли, - сказала Анна, - мое внимание. Вам ничего не остается, как рассказать мне, чем вы намерены заниматься.

– Но может, вы уедете? Поверьте, так всем будет лучше.

– Нет, - сказала Анна. - Подумайте, а я пошла купаться. И не вздумайте выкидывать мои вещи или запирать дверь.

Вода оказалась в меру прохладной, и, если бы не постоянно кипевшее в Анне раздражение, она бы наслаждалась. Доплыв до середины реки, она увидела, как далеко отнесло ее вниз по течению, повернула обратно и потратила минут пятнадцать, чтобы выплыть к тому месту, где оставила полотенце и книгу.

Выбравшись на траву, сбегавшую прямо к воде, Анна улеглась на полотенце, чтобы позагорать. Как назло, ничего хорошего из этого не вышло - несколько нахальных слепней налетели как истребители, и Анна расстроилась еще более.

– Простите, - сказал Кин, присаживаясь рядом на траву.

– Я вас не звала, - буркнула Анна.

– Мы посоветовались, - сказал Кин, - и решили вам кое-что рассказать.

– Только не врать, - сказала Анна.

– Нет смысла. Вы все равно не поверите. - Кин с размаху шлепнул себя по шее.

– Слепни, - сказала Анна. - Здесь, видно, коровы пасутся.

Она села и накрыла плечи полотенцем.

– Мы должны начать сегодня, - сказал Кин. - Каждая минута стоит бешеных средств.

– Так не тратьте их понапрасну.

– Меня утешает лишь то, что вы неглупы. И отзывы о вас в институте положительные. Правда, вы строптивы…

– Вы и в институте успели?

– А что делать? Вы - неучтенный фактор. Наша вина. Так вот, мы живем не здесь.

– Можно догадаться. На Марсе? В Америке?

– Мы живем в будущем.

– Как трогательно! А в чемоданах - машина времени?

– Не иронизируйте. Это - ретрансляционный пункт. Нас сейчас интересует не двадцатый век, а тринадцатый. Но, чтобы попасть туда, мы должны сделать остановку здесь.

– Я всегда думала, что путешественники во времени - народ скрытный.

– Попробуйте поделиться тайной с друзьями. Кто вам поверит?

Кин отмахнулся от слепня. Пышное облако наползло на солнце, и сразу стало прохладно.

– А почему я должна вам верить? - спросила Анна.

– Я скажу, что нам нужно в тринадцатом веке. Это, конечно, невероятно, но заставит вас задуматься…

Анне вдруг захотелось поверить. Порой в невероятное верить легче, чем в обыкновенные объяснения.

– И в каком вы живете веке?

– Логичный вопрос. В двадцать седьмом. Я продолжу? В тринадцатом веке на этом холме стоял небольшой город Замошье. Лоскуток в пестром одеяле России. К востоку лежали земли Полоцкого княжества, с запада и юга жили литовцы, летты, самогиты, ятвяги и другие племена и народы. Некоторые существуют и поныне, другие давно исчезли. А еще дальше, к западу, начинались владения немецкого ордена меченосцев.

– Вы археологи?

– Нет. Мы должны спасти человека. А вы нам мешаете.

– Неправда. Спасайте. И учтите, что я вам пока не верю. И зачем забираться в средневековье? Кого спасать? Он тоже путешественник?

– Нет, он гений.

– А вы откуда знаете?

– Наша специальность - искать гениев.

– А как его звали?

– Его имя - Роман. Боярин Роман.

– Никогда не слышала.

– Он рано погиб. Так говорят летописи.

– Может, летописцы все придумали?

– Летописцы многого не понимали. И не могли придумать.

– Что, например?

– Например, то, что он использовал порох при защите города. Что у него была типография… Это был универсальный гений, который обогнал свое время.

– Если он погиб, как вы его спасете?

– Мы возьмем его к себе.

– И вы хотите, чтобы он не погиб, а продолжал работать и изобрел еще и микроскоп? А разве можно вмешиваться в прошлое?

– Мы не будем вмешиваться. И не будем менять его судьбу.

– Так что же?

– Мы возьмем его к себе в момент смерти. Это не окажет влияния на ход исторических событий.

– Не могу поверить. Да и зачем это вам?

– Самое ценное на свете - мозг человека. Гении так редки, моя дорогая Анна…

– Но он же жил тысячу лет назад! Сегодня любой первоклассник может изобрести порох.

– Заблуждение. Человеческий мозг развит одинаково уже тридцать тысяч лет. Меняется лишь уровень образования. Сегодня изобретение пороха не может быть уделом гения. Сегодняшний гений должен изобрести…

– Машину времени?

– Скажем, машину времени… Но это не значит, что его мозг совершенней, чем мозг изобретателя колеса или пороха.

– А зачем вам изобретатель пороха?

– Чтобы он изобрел что-то новое.


5

Облака, высокие, темные с изнанки, освободили солнце, и оно снова осветило берег. Но цвет его изменился - стал тревожным и белым. И тут же хлынул дождь, хлестнул по тростнику, по траве. Анна подхватила книгу и, закрывая голову полотенцем, бросилась к яблоням. Кин в два прыжка догнал ее, и они прижались спинами к корявому стволу. Капли щелкали по листьям.

– А если он не захочет? - спросила Анна.

Кин вдруг засмеялся.

– Вы мне почти поверили, - сказал он.

– А не надо было верить? - Ее треугольное, сходящееся к ямке на крепком остром подбородке лицо покраснело, отчего волосы казались еще светлее.

– Это замечательно, что вы поверили. Мало кто может похвастаться таким непредвзятым восприятием.

– Такая я, видно, дура.

– Наоборот.

– Ладно, спасибо. Вы все-таки лучше скажите, зачем вам лезть за гением в тринадцатый век? Что, поближе не оказалось?

– Во-первых, гениев мало. Очень мало. Во-вторых, не каждого мы можем взять к себе. Он должен быть не стар, потому что с возрастом усложняется проблема адаптации, и, главное, он должен погибнуть случайно или трагически… без следа. На похоронах Леонардо да Винчи присутствовало много людей.

– И все-таки - тринадцатый век!

Дождь иссякал, капли все реже били по листьям.

– Вы не представляете, что такое перемещение во времени…

– Совершенно не представляю.

– Я постараюсь примитивно объяснить. Время - объективная физическая реальность, оно находится в постоянном поступательном движении. Движение это, как и движение некоторых иных физических процессов, осуществляется по спирали.

Кин опустился на корточки, подобрал сухой сучок и нарисовал на влажной земле спираль времени.

– Мы с вами - частички, плывущие в спиральном потоке, и ничто в мире не в силах замедлить или ускорить это движение. Но существует другая возможность - двигаться прямо, вне потока, как бы пересекая виток за витком.

Кин, не вставая, нарисовал стрелку рядом со спиралью.

Затем он поднял голову, взглянул на Анну, чтобы убедиться, поняла ли она. Анна кивнула.

Кин выпрямился и задел ветку яблони - на него посыпались брызги. Он тряхнул головой и продолжал:

– Трудность в том, что из любого конкретного момента в потоке времени вы можете попасть только в соответствующий момент предыдущего временного витка. А продолжительность витка более семисот лет. Очутившись в предыдущем или последующем витке, мы тут же вновь попадаем в поток времени и начинаем двигаться вместе с ним. Допустим, что приблизительно двадцатому июля 2745 года соответствует двадцатое июля 1980 года. Или берем следующий виток, двадцатое июля 1215 года, или следующий виток, двадцатое июля 540 года. Поглядите. - Кин дополнил рисунок датами: 1215 -» 1980 -» 2745.

– Теперь вы понимаете, почему мы не можем откладывать нашу работу? - спросил он.

Анна не ответила.

– Мы несколько лет готовились к переходу в 1215 год, давно ждали, когда момент смерти боярина Романа совпадет с моментом на нашем витке времени. Город Замошье падет через три дня в 1215 году. И через три дня погибнет неизвестный гений тринадцатого века. Если мы не сделаем все в три дня, обо всей операции надо будет забыть. Навсегда. А тут вы…

– Я же не знала, что вам помешаю.

– Никто вас не винит.

– А почему нельзя прямо в тринадцатый век?

– К сожалению, нельзя пересечь сразу два витка времени. На это не хватит всей энергии Земли. Мы должны остановиться и сделать промежуточный пункт здесь, в двадцатом веке.

– Пошли домой, - сказала Анна. - Дождь кончился.

Она посмотрела на спираль времени, нарисованную на влажной бурой земле. Рисунок был прост и обыден. Но он был нарисован человеком, который еще не родился.

Они пошли к дому. Облака уползли за лес. Парило.

– Значит, нас разделяет семьсот лет, - сказала Анна.

– Примерно. - Кин отвел ветку яблони, чтобы Анне не надо было наклоняться. - Это хорошо, потому что такая пропасть времени делает нашу с вами связь эфемерной. Даже если бы вы захотели узнать, когда умрете, а это естественный вопрос, я бы ответить на него не смог. Слишком давно.

– Вам задавали такие вопросы?

– Мы не должны говорить об этом. Но такие случаи уже были и не нарушали эксперимента. Временная система стабильна и инерционна. Это же море, поглощающее смерчи…

– Я жила давно… - подумала Анна вслух. - Для вас я ископаемое. Ископаемое, которое жило давно. Мамонт.

– В определенной степени, да. - Кин не хотел щадить ее чувств. - Для меня вы умерли семьсот лет назад.

– Вы в этом уверены?

– Уверен. Хоть и не видел вашей могилы.

– Спасибо за прямоту… Я была вчера на кладбище. Там, на холме. Я могу оценить величину этой пропасти.

– Мы хотим пересечь ее.

– И забрать оттуда человека? А если он будет несчастен?

– Он гениален. Гений адаптабелен. У нас есть опыт.

– Вы категоричны.

– К сожалению, я всегда сомневаюсь. Категоричен Жюль. Может, потому что молод. И не историк, а в первую очередь физик-временщик.

– Вы историк?

– У нас нет строгого деления на специальности. Мы умеем многое.

– Хотя в общем вы не изменились.

– Антропологический тип человека остался прежним. Мы далеко не все красивы и не все умны.

– Во мне просыпаются вопросы, - сказала Анна, остановившись у крыльца.

Кин вынул грабли из бочки и приставил к стене.

– Разумеется, - сказал он. - Об обитаемости миров, о социальном устройстве, о войнах и мире… Я не отвечу вам, Анна. Я ничего не могу вам ответить. Хотя, надеюсь, сам факт моего прилета сюда уже оптимистичен. И то, что мы можем заниматься таким странным делом, как поиски древних мудрецов…

– Это ничего не доказывает. Может, вы занимаетесь поисками мозгов не от хорошей жизни.

– При плохой жизни не хватает энергии и времени для таких занятий. А что касается нехватки гениев…

В калитке возник дед Геннадий с кринкой в руке.

– Здравствуй, - сказал он, будто не замечая Кина, который стоял к нему спиной. - Ты что за молоком не пришла?

– Познакомьтесь, - сказала Анна. - Это мои знакомые приехали.

Кин медленно обернулся.


6

Лицо Кина удивительным образом изменилось. Оно вытянулось, обвисло, собралось в морщины и сразу постарело лет на двадцать.

– Геннадий… простите, запамятовал.

– Просто Геннадий, дед Геннадий. Какими судьбами? А я вот вчера еще Анне говорил: реставратор Васильев, человек известный, обещал мне, что не оставит без внимания наши места по причине исторического интереса. Но не ожидал, что так скоро.

– Ага, - тихо сказала Анна. - Разумеется. Васильев. Известный реставратор из Ленинграда.

И в этом, если вдуматься, не было ничего странного: конечно, они бывали здесь раньше, вынюхивали, искали место для своей машины. Серьезные люди, большие ставки. А вот недооценили дедушкиной страсти к истории.

– И надолго? - спросил дед Геннадий. - Сейчас ко мне пойдем, чаю попьем, а? Как семья, как сотрудники? А я ведь небольшой музей уже собрал, некоторые предметы, имеющие научный интерес.

– Обязательно, - улыбнулся Кин очаровательной гримасой уставшего от постоянной реставрации, от поисков и находок великого человека. - Но мы ненадолго, проездом Аню навестили.

– Навестили, - эхом откликнулась Анна.

– Правильно, - согласился дед, влюбленно глядя на своего кумира, - я сейчас мой музей сюда принесу. Вместе посмотрим и выслушаем ваши советы.

Кин вдруг обратил на Анну умоляющий взгляд: спасайте!

– Не бесплатно, - сказала Анна одними губами, отвернувшись от зоркого деда. - Мы погодя зайдем, - сказала она. - Вместе зайдем, не надо сюда музей нести, можно помять что-нибудь, сломать…

– Я осторожно, - сказал дед. - Вы, конечно, понимаете, что мой музей пока не очень велик. Я некоторые кандидатуры на местах оставляю. Отмечаю и оставляю. Мы с вами должны на холм сходить, там я удивительной формы крест нашел, весь буквально кружевной резьбы, принадлежал купцу второй гильдии Сумарокову, супруга и чада его сильно скорбели в стихах.

Анна поняла, что и она бессильна перед напористым дедом. Спасение пришло неожиданно. В сенях скрипнуло, дверь отворилась. Обнаружился Жюль в кожанке. Лицо изуродовано половецкими усами.

– Терентий Иванович, - сказал он шоферским голосом, - через пятнадцать минут едем. Нас ждать не будут. - Он снисходительно кивнул деду Геннадию, и дед оробел, потому что от Жюля исходила уверенность и небрежность занятого человека.

– Да, конечно, - согласился Кин. - Пятнадцать минут.

– Успеем, - сказал дед быстро. - Успеем. Поглядим. А машина пускай ко мне подъедет. Где она?

– Там, - туманно взмахнул рукой Жюль.

– Ясно. Значит, ждем. - И дед с отчаянным вдохновением потащил к калитке реставратора Васильева, сомнительного человека, которому Анна имела неосторожность почти поверить.

«Интересно, как вы теперь выпутаетесь!» Анна смотрела им вслед. Две фигурки - маленькая, в шляпе, дождевике, и высокая, в джинсах и черном свитере, - спешили под откос. Дед размахивал руками, и Анна представила, с какой страстью он излагает исторические сведения, коими начинен сверх меры.

Она обернулась к крыльцу. Жюль держал в руке длинные усы.

– Я убежден, что все провалится, - сообщил он. - Вторая накладка за два дня. Я разнесу группу подготовки. По нашим сведениям, дед Геннадий должен был на две недели уехать к сыну.

– Могли у меня спросить.

– Кин вел себя как мальчишка. Не заметить старика. Не успеть принять мер! Теряет хватку. Он вам рассказал?

– Частично, мой отдаленный потомок.

– Исключено, - сказал Жюль. - Я тщательно подбирал предков.

– Что же будет дальше?

– Будем выручать, - сказал Жюль и нырнул в дверь.

Анна присела на порог, отпила из кринки - молоко было парное, душистое. Появился Жюль.

– Не забудьте приклеить усы, - сказала Анна.

– Останетесь здесь, - сказал Жюль. - Никого не пускать.

– Слушаюсь, мой генерал. Молока хотите?

– Некогда, - сказал Жюль.

Анне было видно, как он остановился перед калиткой, раскрыл ладонь - на ней лежал крошечный компьютер - и пальцем левой руки начал нажимать на кнопки.

Склон холма и лес, на фоне которых стоял Жюль, заколебались и начали расплываться, их словно заволакивало дымом. Дым сгущался, принимая форму куба. Вдруг Анна увидела, что перед калиткой на улице возникло объемное изображение «газика». Анна отставила кринку. «Газик» казался настоящим, бока его поблескивали, а к радиатору приклеился березовый листок.

– Убедительно, - сказала Анна, направляясь к калитке. - А зачем вам эта голография? Деда этим не проведешь.

Жюль отворил дверцу и влез в кабину.

– Так это не голография? - тупо спросила Анна.

– И не гипноз, - сказал Жюль.

Вспомнив о чем-то, он высунулся из машины, провел рукой вдоль борта. Появились белые буквы: «Экспедиционная».

– Вот так, - сказал Жюль и достал ключи из кармана. Включил зажигание. Машина заурчала и заглохла.

– А, чтоб тебя! - проворчал шофер. - Придется толкать.

– Я вам не помощница, - сказала Анна. - У вас колеса земли не касаются.

– А я что говорил, - согласился Жюль.

Машина чуть осела, покачнулась и на этот раз завелась. Набирая скорость, «газик» покатился по зеленому откосу к броду.

Анна вышла из калитки. На земле были видны рубчатые следы шин.

– Очевидно, они из будущего, - сказала Анна сама себе. - Пойду приготовлю обед.

Лжереставраторы вернулись только через час. Пришли пешком с реки. Анна уже сварила лапшу с мясными консервами.

Она услышала их голоса в прихожей. Через минуту Кин заглянул на кухню, потянул носом и сказал:

– Прекрасно, что сообразила. Я смертельно проголодался.

– Кстати, - сказала Анна. - Моих продуктов надолго не хватит. Или привозите из будущего, или доставайте где хотите.

– Жюль, - сказал Кин, - будь любезен, занеси сюда продукты.

Явился мрачный Жюль, водрузил на стол объемистую сумку.

– Мы их приобрели на станции, - сказал Кин. - Дед полагает, что мы уехали.

– А если он придет ко мне в гости?

– Будем готовы и к этому. К сожалению, он преклоняется перед эрудицией реставратора Васильева.

– Ты сам виноват, - сказал Жюль.

– Ничего, когда Аня уйдет, она запрет дом снаружи. И никто не догадается, что мы остались здесь.

– Не уйду, - сказала Анна. - Жюль, вымой тарелки, они на полке. Я в состоянии вас шантажировать.

– Вы на это не способны, - сказал Кин отнюдь не убежденно.

– Любой человек способен. Если соблазн велик. Вы меня поманили приключением. Может, именно об этом я мечтала всю жизнь. Если вам нужно посоветоваться со старшими товарищами, валяйте. Вы и так мне слишком много рассказали.

– Это немыслимо, - возмутился Кин.

– Вы плохой психолог.

– Я предупреждал, - сказал Жюль.

Обед прошел в молчании. Все трое мрачно ели лапшу, запивали молоком и не смотрели друг на друга, словно перессорившиеся наследники в доме богатой бабушки.

Анна мучилась раскаянием. Она понимала, что и в самом деле ведет себя глупо. Сама ведь не выносишь, когда невежды суют нос в твою работу, и, если в тебе есть хоть капля благородства, ты сейчас встанешь и уйдешь… Впрочем, нет, не сейчас. Чуть позже, часов в шесть, ближе к поезду. Надо незаметно ускользнуть из дома, не признавая открыто своего поражения… И всю жизнь мучиться, что отказалась от уникального шанса?

Кин отложил ложку, молча поднялся из-за стола, вышел в сени, что-то там уронил. Жюль поморщился. Наступила пауза.

Кин вернулся со стопкой желтоватых листков. Положил их на стол возле Анны. Потом взял тарелку и отправился на кухню за новой порцией лапши.

– Что это? - спросила Анна.

– Кое-какие документы. Вы ничего в них не поймете.

– Зачем тогда они мне?

– Чем черт не шутит! Раз уж вы остаетесь…

Анна чуть было не созналась, что уже решила уехать. Но нечаянно ее взгляд встретился со злыми глазами гусара. Жюль не скрывал своей неприязни.

– Спасибо, - сказала Анна небрежно. - Я почитаю.


7

Гости занимались своими железками. Было душно. Собиралась гроза. Анна расположилась на диване, поджала ноги. Желтые листочки были невелики, и текст напечатан убористо, четко, чуть выпуклыми буквами.

Сначала латинское название.

Bertholdi Chronicon Lyvoniae, pag. 29, Monumenta Lyvoniae, VIII, Rigae, 1292. …Рыцарь Фридрих и пробст Иоганн подали мнение: необходимо, сказали они, сделать приступ и, взявши город Замош, жестоко наказать жителей для примера другим. Ранее при взятии крепостей оставляли гражданам жизнь и свободу, и оттого у остальных нет должного страха. Порешим же: кто из наших первым взойдет на стену, того превознесем почестями, дадим ему лучших лошадей и знатнейшего пленника. Вероломного князя, врага христианской церкви, мы вознесем выше всех на самом высоком дереве. И казним жестоко его слугу, исчадие ада, породителя огня.

И русы выкатили из ворот раскаленные колеса, которые разбрасывали по сторонам обжигающий огонь, чтобы зажечь осадную башню от пламени. Между тем ландмейстер Готфрид фон Гольм, неся стяг в руке, первым взобрался на вал, а за ним последовал Вильгельм Оге, и, увидев это, остальные ратники и братья спешили взойти на стену первыми, одни поднимали друг друга на руки, а другие бились у ворот…

Рядом с этим текстом Анна прочла небрежно, наискось от руки приписанное: «Перевод с первой публикации. Рукопись Бертольда Рижского найдена в отрывках, в конволюте XIV в., в Мадридской биб-ке. Запись отн. к лету 1215. Горский ошибочно идентифицировал Замошье с Изборском. См. В.И. 12.1990, стр. 36. Без сомнения, единственное упоминание о Замошье в орденских источниках. Генрих Латв. молчит. Псковский летописец под 1215 краток: "Того же лета убиша многих немцы в Литве и Замошье, а город взяша". Татищев, за ним Соловьев сочли Замошье литовской волостью. Янин выражал сомнение в 80-х гг.».

На другом листке было что-то непонятное:

Дорога дорог Admajorem Deu gloriam. Во имя Гермия Трижды Величайшего. Если хочешь добывать Меркурий из Луны, сделай наперед крепкую воду из купороса и селитры, взявши их поровну, сольвируй Луну обыкновенным способом, дай осесть в простой воде, вымой известь в чистых водах, высуши, опусти в сосуд плоскодонный, поставь в печь кальцинироваться в умеренную теплоту, какая потребна для Сатурна, чтобы расплавиться, и по прошествии трех недель Луна взойдет, и Меркурий будет разлучен с Землею.

Тем же быстрым почерком сбоку было написано: «За полвека до Альберта и Бэкона». Что же сделали через полвека Альберт и Бэкон, Анне осталось неведомо.

Зря она тратит время. Наугад Анна вытянула из пачки еще один листок.

Из отчета западнодвинского отряда Городище под названием Замошье расположено в 0,4 км к северо-западу от дер. Полуденки (Миорский р-н) на высоком крутом (до 20 м) холме на левом берегу р.Вятла (левый приток Западной Двины). Площадка в плане неправильной овальной формы, ориентирована по линии север - юг с небольшим отклонением к востоку. Длина площадки 136 м, ширина в северной половине 90 м, в южной - 85 м. Раскопом в 340 кв. м вскрыт культурный слой черного, местами темно-серого цвета мощностью 3,2 м ближе к центру и 0,3 м у края. Насыщенность культурного слоя находками довольно значительная. Обнаружено много фрагментов лепных сосудов: около 90% слабопрофилированных и баночных форм, характерных для днепродвинской культуры, и штрихованная керамика (около 10%), а также несколько обломков керамики XII в. Предварительно выявлены три нижних горизонта: ранний этап днепродвинской культуры, поздний этап той же культуры и горизонт третьей четверти I тысячелетия нашей эры (культура типа верхнего слоя банцеровского городища).

В конце XII - начале XIII в. здесь возводится каменный одностолпный храм и ряд жилых сооружений, которые погибли в результате пожара. Исследования фундамента храма, на котором в XVIII в. была построена кладбищенская церковь, будут продолжены в следующем сезоне. Раскопки затруднены вследствие нарушения верхних слоев кладбищем XVI-XVIII вв. («Археологические открытия 1989 г.», стр. 221) Отчет был понятен. Копали - то есть будут копать - на холме. Анна положила листки на стол. Ей захотелось снова подняться на холм. В сенях был один Жюль.

– Хотите взглянуть на машину времени? - спросил он.

– Вы на ней приехали?

– Нет, установка нужна только на вводе. Она бы здесь не поместилась.

Жюль провел Анну в холодную комнату. Рядом с кроватью стоял металлический ящик. Над ним висел черный шар. Еще там было два пульта. Один стоял на стуле, второй - на кровати. В углу - тонкая высокая рама.

– И это все? - спросила Анна.

– Почти. - Жюль был доволен эффектом. - Вам хочется, чтобы установка была на что-то похожа? Люди не изобретательны. Во всех демонах и ведьмах угадывается все тот же человек. А вот кенгуру европейская фантазия придумать не смогла.

– А спать вы здесь будете? - спросила Анна.

– Да, - ответил невинно Жюль. - Чтобы вы не забрались сюда ночью и не отправились в прошлое или будущее. А то ищи вас потом в татарском гареме.

– Придется разыскивать, - сказала Анна. - Хуже будет, если увлекусь своим прадедушкой.

– Банальный парадокс, - сказал Жюль. - Витки времени так велики, что эффект нивелируется.

– А где Кин?

– На холме.

– Не боится деда?

– Больше он не попадется.

– Я тоже пойду погляжу. Заодно спрошу кое о чем.

Анна поднималась по тропинке, стараясь понять, где стояла крепостная стена. Вершина холма почти плоская, к лесу и ручью идут пологие склоны, лишь над рекой берег обрывается круто. Значит, стена пройдет по обрыву над рекой, а потом примерно на той же высоте вокруг холма.

Еще вчера город был абстракцией, потонувшей в бездне времени. А теперь? Если я, размышляла Анна, давно умершая для Кина с Жюлем, все-таки весьма жива, даже малость вспотела от липкой предгрозовой жары, то, значит, и гениальный Роман тоже сейчас жив. Он умрет через два дня и об этом пока не подозревает.

Анна увидела неглубокую лощину, огибавшую холм. Настолько неглубокую, что если бы Анна не искала следов города, то и не догадалась бы, что это остатки рва. Анна нашла во рву рваный валенок и консервную банку, увернулась от осы и решила подняться на кладбище, в тень, потому что через полчаса из этого пекла должна созреть настоящая гроза.

В редкой тени крайних деревьев было лишь чуть прохладней, чем в поле. Стоило Анне остановиться, как из кустов вылетели отряды комариных камикадзе. В кустах зашуршало.

– Это вы, Кин?

Кин вылез из чащи. На груди у него висела фотокамера, недорогая, современная.

– Ах, какие вы осторожные! - сказала Анна, глядя на камеру.

– Стараемся. Прочли документы?

– Не все. Кто такой Гермий Трижды Величайший?

– Покровитель алхимии. Этот отчет об опыте - липа. Его написал наш Роман.

– А чего там интересного?

– Этого метода выделения ртути тогда еще не знали. Он описывает довольно сложную химическую реакцию.

Налетел порыв ветра. Гроза предупреждала о своем приближении.

– С чего начнем? - спросила Анна.

– Поглядим на город. Просто поглядим.

– Вы знаете Романа в лицо?

– Конечно, нет. Но он строил машины и делал порох.

Кин вошел в полумрак церкви. Анна за ним. В куполе была дыра, и сквозь нее Анна увидела клок лиловой тучи. В церкви пахло пыльным подвалом, на стене сохранились фрески. Святые старцы равнодушно смотрели на людей. Ниже колен фрески были стерты. Казалось, будто старцы стоят в облаках.

Первые капли ударили по крыше. Они падали сквозь отверстие в куполе и выбивали на полу фонтанчики пыли. Анна выглянула наружу. Листва и камни казались неестественно светлыми.

– Справа, где двойной дуб, были княжеские хоромы. От них ничего не сохранилось, - сказал Кин.

Дождь рухнул с яростью, словно злился оттого, что люди не попались ему в чистом поле.

– Это были необычные княжества, - сказал Кин. - Форпосты России, управлявшиеся демографическими излишками княжеских семей. Народ-то здесь был большей частью не русский. Вот и приходилось лавировать, искать союзников, избегать врагов. И главного врага - немецкий орден меченосцев. Их центр был в Риге, а замки - по всей Прибалтике.

Из зарослей вышла Клеопатра и уверенно зашагала к церкви, видно надеясь укрыться. Увидев людей, она понурилась.

– Отойдем, - сказала Анна. - У нас целая церковь на двоих.

– Правильно, - согласился Кин. - Она догадается?

Лошадь догадалась. Кин и Анна сели на камень в дальнем углу, а Клепа вежливо остановилась у входа, подрагивая кожей, чтобы стряхнуть воду. Посреди церкви, куда теперь лился из дырявого купола неширокий водопад, темное пятно воды превратилось в лужу, которая, как чернильная клякса, выпускала щупальца. Один ручеек добрался до ног Анны.

– А вам не страшно? - спросила она. - Разговаривать с ископаемой женщиной?

– Опять? Впрочем, нет, не страшно. Я привык.

– А кто из гениев живет у вас?

– Вы их не знаете. Это неизвестные гении.

– Мертвые души?

– Милая моя, подумайте трезво. Гений - понятие статистическое. В истории человечества они появляются регулярно, хотя и редко. Но еще двести лет назад средняя продолжительность жизни была не более тридцати лет даже в самых развитых странах. Большинство детей умирало в младенчестве. Умирали и будущие гении. Эпидемии опустошали целые континенты - умирали и гении. Общественный строй обрекал людей, имевших несчастье родиться с рабским ошейником, на такое существование, что гений не мог проявить себя… В войнах, в эпидемиях, в массовых казнях, в темницах гении погибали чаще, чем обыкновенные люди. Они отличались от обыкновенных людей, а это было опасно. Гении становились еретиками, бунтовщиками… Гений - очень хрупкое создание природы. Его надо беречь и лелеять. Но никто этим не занимался. Даже признанный гений не был застрахован от ранней смерти. Привычно говорить о гениальности Пушкина. На поведение Дантеса это соображение никоим образом не влияло.

– Я знаю, - сказала Анна. - Даже друзья Пушкина Карамзины осуждали его. Многие считали, что Дантес был прав.

Клепа подошла поближе, потому что подул ветер и стрелы дождя полетели в раскрытую дверь. Клепа нервно шевелила ноздрями. Громыхнул гром, потом еще. Анна увидела, как проем купола высветился молнией. Кин тоже посмотрел наверх.

– Но почему вы тогда не выкрадываете гениев в младенчестве?

– А как догадаться, что младенец гениален? Он ведь должен проявить себя. И проявить так, чтобы мы могли отважиться на экспедицию в прошлое, а такая экспедиция требует столько энергии, сколько сегодня вырабатывают все электростанции Земли за год. А это не так уж мало. Даже для нас.

Лошадь, прядая ушами, переступала с ноги на ногу. Молнии врезались в траву прямо у входа. Церковь была надежна и тверда.

– Нет, - пробормотал Кин, - мы многого не можем.

– Значит, получается заколдованный круг. Гений должен быть безвестен. И в то же время уже успеть что-то сделать.

– Бывали сомнительные случаи. Когда мы почти уверены, что в прошлом жил великий ум и можно бы его достать, но… есть сомнения. А иногда мы знаем наверняка, но виток не соответствует. И ничего не поделаешь.

– Тогда вы обращаетесь в будущее?

– Нет. У нас нет связи со следующим витком.

– Там что-нибудь случится?

– Не знаю. Там барьер. Искусственный барьер.

– Наверное, кто-то что-то натворил.

– Может быть. Не знаю.


8

Анна вдруг расстроилась. Кажется, какое тебе дело до того, что случится через тысячу лет? И ведь ей никогда не узнать, что там произошло…

Ветер стих, дождь утихомирился, лил спокойно, выполняя свой долг, помогая сельскому хозяйству.

– А в наше время, - спросила Анна, - есть кандидатуры?

– Разумеется, - сказал Кин. Видно не подумав, что делает, он провел в воздухе рукой, и ручеек, совсем было добравшийся до ног Анны, остановился, словно натолкнувшись на стеклянную запруду. - Двадцатый век, милая Аня, такой же убийца, как и прочие века. Если хотите, я вам зачитаю несколько коротких справок. По некоторым из них мы не решились принимать мер…

«А по некоторым?» - хотела спросить Анна. Но промолчала. Вернее всего, он не ответит. И будет прав.

– Это только сухие справки. Разумеется, в переводе на ваш язык…

– По-моему, вы изъясняетесь на языке двадцатого века. А… большая разница?

– Нет, не настолько, чтобы совсем не понять. Но много новых слов. И язык лаконичнее. Мы живем быстрее. Но, когда попадаем в прошлое, мы свой язык забываем. Так удобнее. Хотите услышать о гениях, которых нет?

– Хочу.

Кин коротко вздохнул и заговорил, глядя себе под ноги. Голос его изменился, стал суше. Кин читал текст, невидимый его слушательнице. Дождь моросил в тон голосу.

– «Дело 12-а-56. Маун Маун Ко. Родился 18 мая 1889 года в деревне Швезандаун севернее города Пегу в Бирме. В возрасте 6 лет поступил в монастырскую школу, где удивлял монахов умением заучивать главы из Типитаки. К десяти годам знал наизусть весь закон Хинаяны, и его как ребенка, отмеченного кармой, возили в Мандалай, где с ним разговаривал сам татанабайн и подарил ему зонт и горшок для подаяний. В Мандалае ему попалась книга о христианстве, и путем сравнения религиозных систем, а также разговоров с учеными-мусульманами мальчик создал философскую систему, в которой применил начала диалектики, близкой к гегелевской. Был наказан заточением в келье. В 1901 году бежал из монастыря и добрался до Рангуна, надеясь убедить в своей правоте английского епископа Эндрю Джонсона. К епископу мальчика не пустили, но несколько дней он прожил в доме миссионера Г.Стоунуэлла, который был удивлен тем, что подошедший к нему на улице бирманский оборвыш читает наизусть Евангелие на английском языке. Миссионер демонстрировал мальчика своим друзьям и оставил в дневнике запись о том, что Маун Маун Ко свободно излагает свои мысли на нескольких языках. Попытки Маун Маун Ко изложить миссионеру свою теорию не увенчались успехом, миссионер решил, что мальчик пересказывает крамольную книгу. На четвертый день, несмотря на то что мальчика в доме миссионера кормили, Маун Маун Ко убежал. Его труп, в крайней степени истощения, с колотыми ранами в груди, был найден портовым полицейским А.Банерджи 6 января 1902 года у склада N16. Причина смерти неизвестна».

Кин замолчал. Словно его выключили. Потом посмотрел на Анну. Дождь все накрапывал. Лошадь стояла у двери.

– Тут мы были уверены, - сказал Кин. - Но опоздали.

– Почему же никто его не понял?

– Удивительно, как он добрался до того миссионера, - сказал Кин. - Прочесть еще?

– Да.

– «Дело 23-0-в-76. Кособурд Мордко Лейбович. Родился 23 октября 1900 года в г.Липовец Киевской губернии. Научился говорить и петь в 8 месяцев. 4 января 1904 года тетя Шейна подарила ему скрипку, оставшуюся от мужа. К этому времени в памяти ребенка жили все мелодии, услышанные дома и в Киеве, куда его два раза возили родители. Один раз мальчик выступал с концертом в доме предводителя дворянства камер-юнкера Павла Михайловича Гудим-Левковича. После этого концерта, на котором Мордко исполнил, в частности, пьесу собственного сочинения, уездный врач д-р Колядко подарил мальчику три рубля. Летом 1905 года аптекарь С.Я.Сойфертис, списавшись со знакомыми в Петербурге, продал свое дело, ибо, по его словам, Бог на старости лет сподобил его увидеть чудо и поручил о нем заботу. На вокзал их провожали все соседи. Скрипку нес Сойфертис, а мальчик - баул с игрушками, сластями в дорогу и нотной бумагой, на которой сам записал первую часть концерта для скрипки. На углу Винницкой и Николаевской улиц провожавшие встретились с шествием черносотенцев. Произошло нечаянное столкновение, провожавшие испугались за мальчика и хотели его спрятать. Тете Шейне удалось унести его в соседний двор, но он вырвался и с криком "Моя скрипка!" выбежал на улицу. Мальчик был убит ударом сапога бывшего податного инспектора Никифора Быкова. Смерть была мгновенной». Еще? - спросил Кин.

Не дождавшись ответа, он продолжал:

– «Дело 22-5-а-4. Алихманова Салима. Родилась в 1905 году в г.Хиве. За красоту и белизну лица была в 1917 году взята в гарем Алим-хана Кутайсы - приближенного лица последнего хана Хивинского. В 1918 году родила мертвого ребенка. Будучи еще неграмотной, пришла к выводу о бесконечности Вселенной и множественности миров. Самостоятельно научилась читать, писать и считать, изобрела таблицу логарифмов. Интуитивно использовала способность предвидения некоторых событий. В частности, предсказала землетрясение 1920 года, объяснив его напряжениями в земной коре. Этим предсказанием вызвала недовольство духовенства Хивы, и лишь любовь мужа спасла Салиму от наказания. Страстно стремилась к знаниям. Увидев в доме случайно попавшую туда ташкентскую газету, научилась читать по-русски. В августе 1924 года убежала из дома, переплыла Амударью и поступила в школу в Турткуле. Способности девушки обратили на себя внимание русской учительницы Галины Красновой, которая занималась с ней алгеброй. За несколько недель Салима освоила курс семилетней школы. Было решено, что после октябрьских праздников Галина отвезет девушку в Ташкент, чтобы показать специалистам. Во время демонстрации 7 ноября в Турткуле Салима шла в группе женщин, снявших паранджу, и была опознана родственниками Алим-хана. Ночью была похищена из школы и задушена в Хиве 18 ноября 1924 года».

– Хватит, - сказала Анна. - Большое спасибо. Хватит.


9

На дворе стемнело. Небольшой квадрат окошка, выходившего из холодной комнаты в сад, был густо-синим, и в нем умудрилась поместиться полная луна. Тесную, загроможденную приборами комнату наполняло тихое жужжание, казавшееся Анне голосом времени - физически ощутимой нитью, по которой бежали минуты.

Жюль настраивал установку, изредка выходя на связь со своим временем, для чего служил круглый голубой экран, на котором дрожали узоры желтых и белых точек, а Кин готовил съемочную аппаратуру.

Висевший над головой Жюля черный шар размером с большой надувной мяч стал медленно вращаться.

– Сейчас, Аня, вы получите возможность заглянуть в тринадцатый век, - сказал Кин.

Ее охватило щекотное детское чувство ожидания. Как в театре: вот-вот раздвинется занавес, и начнется действо.

Замельтешил желтыми и белыми огоньками круглый экран связи. Жюль склонился к нему и начал быстро водить перед ним пальцами, точно разговаривал с глухонемым. Огни на экране замерли.

Жужжание времени заполнило весь дом, такое громкое, что Анне казалось: сейчас услышит вся деревня. И тут в шаре поплыли какие-то цветные пятна, было такое впечатление, как будто смотришь на речку сквозь круглый иллюминатор парохода.

Кин скрипнул табуретом. Руки его были в черных перчатках почти по локоть. Он коснулся кромки ящика, над которым висел шар, и пальцы его погрузились в твердый металл.

– Поехали, - сказал Кин.

Цветные пятна побежали быстрей, они смешивались у края иллюминатора и уплывали. Послышался резкий щелчок. И тотчас же как будто кто-то провел рукой по запотевшему стеклу иллюминатора и мир в шаре обрел четкие формы и границы. Это было зеленое поле, окруженное березами.

Шаром управлял Кин. Руки в черных перчатках были спрятаны в столе, он сидел выпрямившись, напряженно, как за рулем.

Изображение в шаре резко пошло в сторону, березы накренились, как в модном кинофильме. Анна на миг зажмурилась. Роща пропала, показался крутой склон холма с деревянным тыном наверху, широкая разбитая дорога и, наконец, нечто знакомое - речка Вятла. За ней густой еловый лес.

И тут же Анна увидела, что на месте ее дома стоит иной - его скорее можно было назвать хижиной - приземистый, подслеповатый, под соломенной крышей. Зато ручей был шире, над ним склонились ивы, дорога пересекала его по деревянному мосту, возле которого толпились всадники.

– Я стабилизируюсь, - сказал Жюль.

– Это тринадцатый век? - спросила Анна.

– Двенадцатое июня.

– Вы уверены?

– У нас нет альтернативы.

– А там, у ручья, люди.

– Божьи дворяне, - сказал Кин.

– Они видят наш шар?

– Нет. Они нас не видят.

– А в домах кто живет?

– Сейчас никто. Люди ушли на стены. Город осажден.

Кин развернул шар, и Анна увидела за ручьем, там, где должна начинаться деревня, а теперь была опушка леса, шалаши и шатры. Между ними горели костры, ходили люди.

– Кто это? Враги? - спросила Анна.

– Да. Это меченосцы, орден святой Марии, божьи дворяне.

– Это они возьмут город?

– В ночь на послезавтра. Жюль, ты готов?

– Можно начинать.

Шар поднялся и полетел к ручью. Слева Анна заметила высокое деревянное сооружение, стоявшее в пологой ложбине на полдороге между откосом холма и ручьем, где она бродила всего два часа назад. Сооружение напомнило ей геодезический знак - деревянную шкалу, какие порой встречаются в поле.

– Видели? - спросила Анна.

– Осадная башня, - сказал Кин.

Шар спустился к лагерю рыцарей.

Там обедали. Поэтому их было не видно. Шикарные рыцари, вроде тех, что сражаются на турнирах и снимаются в фильмах, сидели в своих шатрах и не знали, что к ним пожаловали посетители из будущего. Народ же, уплетавший какую-то снедь на свежем воздухе, никаких кинематографических эмоций не вызывал. Это были плохо одетые люди, в суконных или кожаных рубахах и портах, некоторые из них босые. Они были похожи на бедных крестьян.

– Посмотрите, а вот и рыцарь, - сказал Кин, бросив шар к одному из шатров. На грязной поношенной холщовой ткани шатра были нашиты красные матерчатые мечи. Из шатра вышел человек, одетый в грубый свитер до колен. Вязаный капюшон плотно облегал голову, оставляя открытым овал лица, и спадал на плечи. Ноги были в вязаных чулках. Свитер был перепоясан черным ремнем, на котором висел длинный прямой меч в кожаных ножнах.

– Жарко ему, наверное, - сказала Анна и уже поняла, что рыцарь не в свитере - это кольчуга, мелкая кольчуга. Рыцарь поднял руку в кольчужной перчатке, и от костра поднялся бородатый мужик в кожаной куртке, короткой юбке и в лаптях, примотанных ремнями к икрам ног. Он не спеша затрусил к коновязи и принялся отвязывать лошадь.

– Пошли в город? - спросил Жюль.

– Пошли, - сказал Кин. - Анна разочарована. Рыцари должны быть в перьях, в сверкающих латах…

– Не знаю, - сказала Анна. - Все здесь не так.

– Если бы мы пришли лет на двести попозже, вы бы все увидели. Расцвет рыцарства впереди.

Шар поднимался по склону, пролетел неподалеку от осадной башни, возле которой возились люди в полукруглых шлемах и кожаных куртках.

– В отряде, по моим подсчетам, - сказал Кин, - около десятка божьих братьев, пятидесяти слуг и сотни четыре немецких ратников.

– Четыреста двадцать. А там, за сосняком, - сказал Жюль, - союзный отряд. По-моему, летты. Около ста пятидесяти.

– Десять братьев? - спросила Анна.

– Божий брат - это полноправный рыцарь, редкая птица. У каждого свой отряд.

Шар взмыл вверх, перелетел через широкий неглубокий ров, в котором не было воды. Дорога здесь заканчивалась у рва, и мост через ров был разобран. Но, видно, его не успели унести - несколько бревен лежало у вала. На валу, поросшем травой, возвышалась стена из поставленных частоколом бревен. Две невысокие башни с площадками наверху возвышались по обе стороны сбитых железными полосами закрытых ворот. На них стояли люди.

Шар поднялся и завис. Потом медленно двинулся вдоль стены. И Анна могла вблизи разглядеть людей, которые жили в ее краях семьсот лет назад.


10

На башенной площадке тоже все было неправильно.

Там должны были стоять суровые воины в высоких русских шлемах, их красные щиты должны были грозно блистать на солнце. А на самом деле публика на башнях Замошья вела себя, как на стадионе. Люди совершенно не желали понять всей серьезности положения, в котором оказались. Они переговаривались, смеялись, размахивали руками, разглядывали осадную башню. Круглолицая молодая женщина с младенцем на руках болтала с простоволосой старухой, потом развязала тесемку на груди своего свободного, в складках, серого платья с вышивкой по вороту и принялась кормить грудью младенца. Еще один ребенок, лет семи, сидел на плече у монаха в черном клобуке и колотил старика по голове деревянным мечом. Рядом с монахом стоял коренастый мужчина в меховой куртке, надетой на голое тело, с длинными, по плечи, волосами, перехваченными тесьмой. Он с увлечением жевал ломоть серого хлеба.

Вдруг в толпе произошло движение. Словно людей подталкивали сзади обладатели билетов на занятые в первом ряду места. Толпа нехотя раздалась.

Появились два воина, первые настоящие воины, которых увидела Анна. Они, правда, разительно не соответствовали привычному облику дружинников из учебника. На них были черные плащи, скрывавшие тускло блестевшие кольчуги, и высокие красные колпаки, отороченные бурым мехом. Воины были смуглые, черноглазые, с длинными висячими усами. В руках держали короткие копья.

– Это кто такие? - прошептала Анна, словно боясь, что они ее услышат.

– Половцы, - сказал Жюль. - Или берендеи.

– Нет, - возразил Кин. - Я думаю, что ятвяги.

– Сами не знаете, - сказала Анна. - Кстати, Берендеи - лицо не историческое, это сказочный царь.

– Берендеи - народ, - сказал Жюль строго. - Это проходят в школе.

Спор тут же заглох, потому что ятвяги освободили место для знатных зрителей. А знатные зрители представляли особый интерес.

Сначала к перилам вышла пожилая дама царственного вида в синем платье, белом платке. Щеки ее были нарумянены, брови подведены. Рядом с ней появился мужчина средних лет, с умным, жестким, тонкогубым, длинным лицом. Он был богато одет. На зеленый кафтан накинут короткий синий плащ-корзно с золотой каймой и пряжкой из золота на левом плече в виде львиной морды. На голове невысокая меховая шапка. Анна решила, что это и есть князь. Между ними проскользнул странный мальчик. Он положил подбородок на перила. На правом глазу у мальчика было бельмо и на одной из рук, вцепившихся в брус, не хватало двух пальцев.

Затем появились еще двое. Они вошли одновременно и остановились за спинами царственной дамы и князя. Мужчина был сравнительно молод, лет тридцати, огненно-рыж и очень хорош собой. Белое, усыпанное веснушками лицо украшали яркие зеленые глаза. Под простым красным плащом виднелась кольчуга. Анне очень захотелось, чтобы красавца звали Романом, о чем она тут же сообщила Кину, тот лишь хмыкнул и сказал что-то о последствиях эмоционального подхода к истории. Рядом с зеленоглазым красавцем стояла девушка, кого-то напоминавшая Анне. Девушка была высока… тонка - все в ней было тонкое, готическое. Выпуклый чистый лоб пересекала бирюзовая повязка, украшенная золотым обручем, такой же бирюзовый платок плотно облегал голову и спускался на шею. Тонкими пальцами она придерживала свободный широкий плащ, будто ей было зябко. Рыжий красавец говорил ей что-то, но девушка не отвечала, она смотрела на поле перед крепостью.

– Где-то я ее видела, - произнесла Анна. - Но где? Не помню.

– Не знаю, - сказал Кин.

– В зеркале. Она чертовски похожа на вас, - сказал Жюль.

– Спасибо. Вы мне льстите.

Еще один человек втиснулся в эту группу. Он был одет, как и смуглые воины, пожалуй, чуть побогаче. На груди его была приколота большая серебряная брошь.

– Ну как, Жюль, мы сегодня их услышим? - спросил Кин.

– Что я могу поделать? Это же всегда так бывает!

Анна подумала, что самый факт технических неполадок как-то роднит ее с далеким будущим. Но говорить об этом потомкам не стоит.

Вдруг мальчишка у барьера замахал руками, царственная дама беззвучно ахнула, рыжий красавец нахмурился. Снаружи что-то произошло.


11

Кин развернул шар.

Из леса, с дальней от реки стороны, вышло мирное стадо коров, которых гнали к городу три пастуха в серых портах и длинных, до колен, рубахах. Видимо, они не знали о том, что рыцари уже рядом. Их заметили одновременно с крепостной стены и от ручья. Услышав крики с городских стен и увидев рыцарей, пастухи засуетились, стали подгонять коров, которые никак не могли взять в толк, куда и почему им нужно торопиться. Стадо сбилось в кучу, пастухи бестолково стегали несчастную скотину кнутами.

В рыцарском стане царила суматоха, божьим дворянам очень хотелось перехватить стадо. Но лошади меченосцев были расседланы, и потому к ручью побежали пехотинцы, размахивая мечами и топориками. Звука не было, но Анна представила себе, какой гомон стоит над склоном холма. Кин повернул шар к стене города. Народ на башнях раздался в стороны, уступив место лучникам. Рыжего красавца не было видно, длиннолицый князь был мрачен.

Лучники стреляли по бегущим от ручья и от осадной башни ратникам, но большинство стрел не долетало до цели, хотя одна из них попала в корову. Та вырвалась из стада и понеслась, подпрыгивая, по лугу. Оперенная стрела покачивалась у нее в загривке, словно бандерилья у быка во время корриды.

Тем временем немцы добежали до пастухов. Все произошло так быстро, что Анна чуть было не попросила Кина прокрутить сцену еще раз. Один из пастухов упал на землю и замер. Второй повис на дюжем ратнике, но другой немец крутился вокруг них, размахивая топором, видимо, боясь угодить по товарищу. Третий пастух бежал к воротам, а за ним гнались человек десять. Он добежал до рва, спрыгнул вниз. Немцы - за ним. Анна видела, как в отчаянии - только тут до нее докатилось отчаяние, управлявшее пастухом, - маленькая фигурка карабкалась, распластавшись, по отлогому склону рва, чтобы выбраться к стене, а ратники уже дотягивались до него.

Один из преследователей рухнул на дно. Это не остановило остальных. Стрелы впивались в траву, отскакивали от кольчуг, еще один ратник опустился на колени, прижимая ладонь к раненой руке. Передний кнехт наконец догнал пастуха и, не дотянувшись, ударил его по ноге. Боль - Анна ощутила ее так, словно ударили ее, - заставила пастуха прыгнуть вперед и на четвереньках заковылять к стене. Яркая красная кровь хлестала из раны, оставляя след, по которому, словно волки, карабкались преследователи.

– Открой ворота! - закричала Анна.

Жюль вздрогнул.

Еще один немец упал, пытаясь вырвать из груди стрелу, и, как будто послушавшись Анну, ворота начали очень медленно растворяться наружу. Но пастуху уже было все равно, потому что он снова упал у ворот и настигший его ратник всадил ему в спину боевой топор и тут же сам упал рядом, потому что по крайней мере пять стрел прошили его, приколов к земле, как жука.

В раскрывшихся воротах возникла мгновенная толкучка - легкие всадники в черных штанах, стеганых куртках и красных колпаках, с саблями в руках, мешая друг другу, спешили наружу.

– Ну вот, - сказала Анна, - могли бы на две минуты раньше выскочить. Стадо-то они вернут, а пастухов убили.

Пастух лежал на груди в луже быстро темнеющей крови, и лошади перескакивали через него. Вслед за ятвягами уже медленнее выехали еще несколько воинов в кольчугах со стальными пластинами на груди и конических железных шлемах со стальными полосами впереди, прикрывающими нос. Анна сразу угадала в одном из всадников рыжего красавца.

– Смотрите, - сказала она. - Если он сейчас погибнет…

Кин бросил шар вниз, ближе к всадникам.

Когда из ворот выскочили ятвяги, Анна почему-то решила, что русские уже победили: не могла отделаться от неосознанной убежденности в том, что смотрит кино. А в кино после ряда драматических или даже трагических событий обязательно появляются Наши - в тачанках, верхом или даже на танках. После этого враг, зализывая раны, откатывается в свою берлогу.

Стадо к этому времени отдалилось от стен. Те ратники, которые не стали гнаться за пастухом, умело направляли его к ручью, оглядываясь на крепость, знали, что русские отдавать коров так просто не захотят. Навстречу им к ручью спускались рыцари.

Ятвяги, словно не видя опасности, закрутились вокруг запуганных коров, рубясь с загонщиками, и, когда на них напали тяжело вооруженные рыцари, сразу легко и как-то весело откатились обратно к крепости, навстречу дружинникам.

Немцы стали преследовать их, и Анна поняла, что стадо потеряно.

Но рыжий воин и дружинники рассудили иначе. Захватывая мчащихся навстречу ятвягов, как магнит захватывает металлические опилки, они скатились к рыцарскому отряду и слились с меченосцами в густую, плотную массу.

– Если бы стада не было, - заметил вдруг Кин, возвращая Анну в полумрак комнаты, - рыцарям надо было его придумать.

К этому моменту Анна потеряла смысл боя, его логику - словно ее внимания хватило лишь на отдельные его фрагменты, на блеск меча, открытый от боли рот всадника, раздутые ноздри коня… Рыжий красавец поднимал меч двумя руками, словно рубил дрова, и Анне были видны искры от удара о треугольный белый с красным крестом щит могучего рыцаря в белом плаще. Откуда-то сбоку в поле зрения Анны ворвался конец копья, которое ударило рыжего в бок, и он начал медленно, не выпуская меча, валиться наземь.

– Ой! - Анна привстала: еще мгновение - и рыжий погибнет.

Что-то черное мелькнуло рядом, и удар рыцаря пришелся по черному кафтану ятвяга, закрывшего собой витязя, который, склонившись к высокой луке седла, уже скакал к крепости.

– Все, - сказал Жюль, - проверка аппаратуры. Перерыв.

– Ладно, - сказал Кин. - А мы пока поймем, что видели.

Шар начал тускнеть. Кин выпростал руки. Устало, словно он сам сражался на берегу ручья, снял перчатки и швырнул на постель.

Последнее, что показал шар, - закрывающиеся ворота и возле них убитый пастух и его убийца, лежащие рядом, мирно, словно решили отдохнуть на зеленом косогоре.


12

В комнате было душно. Квадрат окошка почернел. Анна поднялась с табурета.

– И никто не придет к ним на помощь? - спросила она.

– Русским князьям не до маленького Замошья. Русь раздроблена, каждый сам за себя. Даже полоцкий князь, которому формально подчиняется эта земля, слишком занят своими проблемами…

Кин открыл сбоку шара шестигранное отверстие и засунул руку в мерцающее зеленью чрево.

– Это был странный мир, - сказал он. - Неустойчивый, но по-своему гармоничный. Здесь жили литовцы, летты, самогиты, эсты, русские, литва, ливы, ятвяги, семигалы… некоторые давно исчезли, другие живут здесь и поныне. Русские князья по Даугаве - Западной Двине собирали дань с окрестных племен, воевали с ними, часто роднились с литовцами и ливами… И неизвестно, как бы сложилась дальше судьба Прибалтики, если бы здесь, в устье Даугавы, не высадились немецкие миссионеры, за которыми пришли рыцари. В 1201 году энергичный епископ Альберт основал город Ригу, возник орден святой Марии, или Меченосцев, который планомерно покорял племена и народы, крестил язычников - кто не хотел креститься, погибал, кто соглашался - становился рабом. Все очень просто…

– А русские города?

– А русские города - Кокернойс, Герсике, Замошье, потом Юрьев - один за другим были взяты немцами. Они не смогли объединиться… Лишь литовцы устояли. Именно в эти годы они создали единое государство. А через несколько лет на Руси появились монголы. Раздробленность для нее оказалась роковой.

Кин извлек из шара горсть шариков размером с грецкий орех.

– Пошли в большую комнату, - сказал он. - Мы здесь мешаем Жюлю. К тому же воздуха на троих не хватает.

В большой комнате было прохладно и просторно. Анна задернула выцветшие занавески. Кин включил свою лампу. Горсть шариков раскатилась по скатерти.

– Вот и наши подозреваемые, - сказал Кин. Он поднял первый шарик, чуть сдавил его пальцами, шарик щелкнул и развернулся в плоскую упругую пластину - портрет пожилой дамы с набеленным лицом и черными бровями.

– Кто же она? - спросил Кин, кладя портрет на стол.

– Княгиня, - быстро сказала Анна.

– Не спешите, - улыбнулся Кин. - Нет ничего опаснее в истории, чем очевидные ходы.

Кин отложил портрет в сторону и взял следующий шарик.

Шарик превратился в изображение длиннолицего человека с поджатыми капризными губами и очень умными, усталыми глазами под высоким, с залысинами, лбом.

– Я бы сказала, что это князь, - ответила Анна вопросительному взгляду Кина.

– Почему же?

– Он пришел первым, он стоит рядом с княгиней, он роскошно одет. И вид у него гордый…

– Все вторично, субъективно.

Следующим оказался портрет тонкой девушки в синем плаще.

– Можно предложить? - спросила Анна.

– Разумеется. Возьмите. Я догадался.

Кин протянул Анне портрет рыжего красавца, и та положила его рядом с готической девушкой.

– Получается? - спросила она.

– Что получается?

– Наш Роман был в западных землях. Оттуда он привез жену.

– Значит, вы все-таки убеждены, что нам нужен этот отважный воин, которого чуть было не убили в стычке?

– А почему ученому не быть воином?

– Разумно. Но ничего не доказывает.

Кин отвел ладонью портреты и положил на освободившееся место изображение одноглазого мальчика. И тут же Анна поняла, что это не мальчик, а взрослый человек.

– Это карлик?

– Карлик.

– А что он тут делает? Тоже родственник?

– А если шут?

– Он слишком просто одет для этого. И злой.

– Шут не должен был веселиться. Само уродство было достаточным основанием для смеха.

– Хорошо, не спорю, - сказала Анна. - Но мы все равно ничего не знаем.

– К сожалению, пока вы правы, Анна.

Анна снова пододвинула к себе портрет своего любимца - огненные кудри, соколиный взор, плечи - косая сажень, меховая шапка стиснута в нервном сильном кулаке…

– Конечно, соблазнительный вариант, - сказал Кин.

– Вам не нравится, что он красив? Леонардо да Винчи тоже занимался спортом, а Александр Невский вообще с коня не слезал.

Портреты лежали в ряд, совсем живые, и трудно было поверить, что все они умерли много сотен лет назад. Хотя, подумала Анна, я ведь тоже умерла много сотен лет назад…

– Может быть, - согласился Кин и выбрал из стопки два портрета: князя в синем плаще и рыжего красавца.

– Коллеги, - заглянул в большую комнату Жюль. - Продолжение следует. У нас еще полчаса. А там кто-то приехал.


13

Шар был включен и смотрел на рыцарский лагерь в тринадцатом веке. Вечерело. На фоне светлого неба лес почернел, а закатные лучи солнца, нависшего над крепостной стеной, высвечивали на этом темном занавесе процессию, выползающую на берег.

Впереди ехали верхами несколько рыцарей в белых и красных плащах, два монаха в черных, подоткнутых за пояс рясах, за ними восемь усталых носильщиков несли крытые носилки. Затем показались пехотинцы и наконец странное сооружение: шестерка быков тащила деревянную платформу, на которой было укреплено нечто вроде столовой ложки для великана.

– Что это? - спросила Анна.

– Катапульта, - сказал Кин.

– А кто в носилках?

В полутьме было видно, как Жюль пожал плечами.

Носильщики с облегчением опустили свою ношу на пригорке, и вокруг сразу замельтешили люди.

Крепкие пальцы схватились изнутри за края полога, резко раздвинули его, и на землю выскочил грузный пожилой мужчина в сиреневой рясе и в маленькой черной шапочке. На груди у него блестел большой серебряный крест. Коротко постриженная черная борода окаймляла краснощекое круглое лицо. Рыцари окружили этого мужчину и повели к шатру.

– Подозреваю, - сказал Кин, - что к нам пожаловал его преосвященство епископ Риги Альберт. Большая честь.

– Это начальник меченосцев? - спросила Анна.

– Формально - нет. На самом деле - правитель немецкой Прибалтики. Значит, к штурму Замошья орден относится серьезно.

Епископ задержался на склоне, приставил ладонь лопаткой к глазам и оглядел город. Рыцари объясняли что-то владыке. Носильщики уселись на траву.

Ратники перехватили быков и погнали платформу с катапультой к мосту через ручей. Из шатра, у которого остановился епископ, вышел хозяин, рыцарь, чуть не убивший рыжего красавца. За ним один из приближенных епископа в черной сутане. Ратники подвели коня.

– Стяг не забудьте, брат Фридрих, - сказал монах.

– Брат Теодор возьмет, - сказал рыцарь.

Ратник помог рыцарю взобраться в седло с высокой передней лукой. Левая рука рыцаря двигалась неловко, словно протез. На правой перчатка была кольчужная, на левой железная.

– Погодите! - крикнула Анна. - Он же разговаривает!

Кин улыбнулся.

– Он по-русски разговаривает?

– Нет, по-немецки. Мы же не слышим. Тут иной принцип. Знаете, что бывают глухонемые, которые могут по губам угадать, о чем говорит человек?

– Знаю.

– Наша приставка читает движение губ. И переводит.

У моста через ручей к рыцарю присоединился второй молодой божий дворянин в красном плаще с длинным раздвоенным на конце вымпелом, прикрепленным к древку копья. Вымпел был белым, на нем изображение двух красных башен с воротами.

Рыцари поднялись по склону к городу, придержали коней у рва. Молодой меченосец поднял оправленный в серебро рог.

Крепость молчала. Анна сказала:

– Не люблю многосерийные постановки, всегда время тянут.

– Сделайте пока нам кофе, - сказал Жюль. - Пожалуйста.

Анна не успела ответить, как ворота приоткрылись, выпустив из крепости двух всадников. Впереди ехал князь в синем плаще с золотой каймой. За ним ятвяг в черной одежде и красном колпаке. В щели ворот были видны стражники. Рыцарь Фридрих, приветствуя князя, поднял руку в кольчужной перчатке. Князь потянул за уздцы, конь поднял голову и стал мелко перебирать ногами. Шар метнулся вниз - Кин хотел слышать, о чем пойдет речь.

– Ландмейстер Фридрих фон Кокенгаузен приветствует тебя, - сказал рыцарь.

– На каком языке они говорят? - тихо спросила Анна.

Жюль взглянул на табло, по которому бежали искры.

– Латынь, - сказал он.

– Здравствуй, рыцарь, - ответил князь.

Черный ятвяг легонько задел своего коня нагайкой между ушей, и тот закрутился на месте, взрывая копытами зеленую траву. Рука молодого трубача опустилась на прямую рукоять меча.

– Его преосвященство епископ Рижский и ливонский Альберт шлет отеческое благословение князю Замошья и выражает печаль. Плохие советники нарушили мир между ним и его сюзереном. Епископ сам изволил прибыть сюда, чтобы передать свое отеческое послание. Соблаговолите принять, - сказал рыцарь.

Молодой рыцарь Теодор протянул свернутую трубкой грамоту, к ленте которой была прикреплена большая сургучная печать. Фридрих фон Кокенгаузен принял грамоту и протянул ее русскому.

– Я передам, - сказал русский. - Что еще?

– Все в письме, - сказал рыцарь.

Ятвяг крутился на своем коне, словно дразнил рыцарей, но те стояли недвижно, игнорируя легкого, злого всадника.

Анна поняла, что человек в синем плаще - не князь города. Иначе кому он передаст грамоту?

– Я слышал, что ты живешь здесь, - сказал ландмейстер.

– Третий год, - сказал русский.

– Мне жаль, что обстоятельства сделали нас врагами.

– Нет разума в войне, - сказал русский.

– Мне недостает бесед с вами, мой друг, - сказал рыцарь.

– Спасибо, - ответил русский. - Это было давно. Мне некогда сейчас думать об этом. Я должен защищать наш город. Князь - мой брат. Как твоя рука?

– Спасибо, ты чародей, мой друг.

Маленькая группа людей разделилась - русские повернули к воротам, раскрывшимся навстречу, немцы поскакали вниз, к ручью.


14

Шар пролетел сквозь крепостную стену, и Анна впервые увидела город Замошье изнутри.

За воротами оказалась небольшая пыльная площадь, на которой толпился парод. Забор и слепые стены тесно стоявших домов стискивали ее со всех сторон. Узкая улица тянулась к белокаменному собору. В первое мгновение Анне показалось, что люди ждут послов, но на самом деле возвращение всадников прошло незамеченным. Часовые еще запирали ворота громадными засовами, а ятвяг, подняв нагайку, бросил коня вперед, к собору, за ним, задумавшись, следовал человек в синем плаще.

У стен домов и в щели между городским валом и строениями были втиснуты временные жилища беженцев, скрывшихся из соседних деревень и посадов в городе на время осады. Рогожки - примитивные навесы - свисали с палок. Под ними ползали ребятишки, варилась пища, спали, ели, разговаривали люди. И от этого дополнительного скопления людей улица, которой скакали послы, казалась длиннее, чем была на самом деле. Она завершилась другой площадью, отделенной от задней стены крепости большим двухэтажным теремом, который соединялся с собором галереей. Собор еще не успели достроить - рядом в пыли и на зелени подорожника лежали белые плиты. Дальняя стена собора была еще в лесах, а на куполе, держась за веревку, колотил молотком кровельщик, прилаживая свинцовый лист. И вроде бы ему дела не было до боев, штурмов, осад.

У длинной коновязи был колодец, из которого два мужика таскали бадьей воду и переливали ее в бочки, стоявшие рядом.

Послы оставили коней у коновязи.

На высоком крыльце терема стояли два ятвяга, дремал под навесом мальчишка в серой рубахе. Уже смеркалось, и длинные сиреневые тени застелили почти всю площадь.

Послы быстро поднялись по лестнице на крыльцо и скрылись в низкой двери терема. Шар пролетел за ними темным коридором. Анна увидела в темноте, изредка разрываемой мерцанием лучины или вечерним светом из открытой двери перед залом, куда вошли послы, сидящих в ряд монахов в высоких кукелях с белыми крестами, в черных рясах. Лишь лица желтели под лампадами - над ними был киот с темными ликами византийских икон.

Рыжий красавец в белой рубахе, вышитой по вороту красным узором, сидел за длинным столом. В углу, на лавке, устроился, свесив не достающие до земли короткие кривые ноги, шут.

Ятвяг остановился у двери. Посол прошел прямо к столу, остановился рядом с князем.

– Чего он звал? - спросил князь. - Чего хотел?

– Скорбит, - усмехнулся посол. - Просит верности.

Он бросил на стол грамоту епископа. Рыжий сорвал тесьму, и грамота нехотя развернулась. Шут вскочил с лавки, вперевалку поспешил к столу. Шевеля толстыми губами, принялся разбирать текст. Рыжий взглянул на него, поднялся из-за стола.

– Не отдам я им город, - сказал он. - Будем держаться, пока Миндаугас с литвой не подоспеет.

– Ты не будешь читать, Вячеслав?

– Пошли на стену, - сказал рыжий. - А ты, Акиплеша, скажешь боярыне: как вернемся, ужинать будем.

– Они Магду требуют, - сказал шут, прижав пальцем строчку в грамоте.

– Вольно им, - ответил рыжий и пошел к двери.

– Все, сеанс окончен, - сказал Жюль.

– Как насчет кофе?

– Ну вот, - сказал Кин. - Главное сделано. Мы узнали, кто князь, а кто Роман.

– Князя звали Вячеслав? - спросила Анна.

– Да, князь Вячко. Он раньше правил в Кокернойсе. Он - сын полоцкого князя Бориса Романовича. Кокернойс захватили рыцари. После гибели города он ушел в леса со своими союзниками - ятвягами и липами. А вновь появился уже в 1223 году, когда русские князья, отвоевав у меченосцев, отдали ему город Юрьев. К Юрьеву подступило все орденское войско. Вячко сопротивлялся несколько месяцев. Потом город пал, а князя убили.

– И вы думаете, что это тот самый Вячко?

– Да. И все становится на свои места. Ведь на этом холме было неукрепленное поселение. Лишь в начале тринадцатого века его обнесли стеной и построили каменный собор. А в 1215 году город погибает. Существовал он так недолго, что даже в летописях о нем почти нет упоминаний. Зачем его укрепили? Да потому, что с потерей крепостей на Двине полоцкому князю нужны были новые пограничные форпосты. И он посылает сюда Вячко. Рыцари его знают. Он их старый враг. И, конечно, его новая крепость становится центром сопротивления ордену. И бельмом на глазу…

Рыжий князь вышел из комнаты. Роман за ним. Шут, ухмыляясь, все еще читал грамоту.

Шар взмыл над вечерним городом. Видны были костры на улице - их жгли беженцы. Отсветы костров падали красными бликами на месиво людей, сбившихся под защитой стен.

Напоследок шар поднялся еще выше.

Темным силуэтом виднелась на склоне осадная башня. Покачивались факелы - там устанавливали катапульту. Белые, освещенные внутри шатры меченосцев на том берегу ручья казались призрачными - 12 июля 1215 года заканчивалось. Известно было, что городом Замошье правит отважный и непримиримый князь Вячко. И есть у него боярин Роман, человек с серьезным узкогубым капризным лицом - чародей и алхимик, который через сутки погибнет и очнется в далеком будущем.


15

Все случилось без свидетелей из будущего, в темноте, когда Кин, Анна, Жюль, а главное, господа епископ Альберт и ландмейстер Фридрих спокойно спали. И это было очень обидно, потому что время, если уж ты попал в течение витка, необратимо. И никто никогда не увидит вновь, каким же образом это произошло. …Первой проснулась Анна, наскоро умылась и постучала к мужчинам.

– Лежебоки, - сказала она, - проспите решающий штурм.

– Встаем, - ответил Кин. - Уже встали.

– Я забегу пока к деду Геннадию, - благородно пожертвовала собой Анна.

– Отвлеку его. Но чтобы к моему возвращению князь Вячко был на боевом коне!

А когда Анна вернулась с молоком, творогом, свежим хлебом, гордая своим подвижничеством, в доме царило разочарование.

– Посмотри, - сказал Жюль.

Шар был включен и направлен на склон. Там лениво догорала осадная башня - сюрреалистическое сооружение из громадных черных головешек. От катапульты осталась лишь ложка, нелепо уткнувшаяся в траву рукоятью. Вокруг стояли рыцари и орденские ратники. С мостика через ручей на пожарище глядела орденская знать, окружившая епископа.

От ворот крепости до башни пролегли черные широкие полосы. В ручье, - а это Анна увидела не сразу, - лежали большие, в два человеческих роста колеса, тоже черные, обгорелые, и сначала Анне показалось, что это части осадной башни, хотя тут же она поняла свою ошибку - у башни не могло быть таких больших колес.

– Они ночью все это сожгли! - сказала Анна. - И правильно сделали. Что же расстраиваться?

– Жаль, что не увидели.

Кин быстро провел шар вниз, к ручью, близко пролетев над остовом башни, и затормозил над головами рыцарей.

– Спасибо за подарок, - медленно сказал епископ Альберт. - Вы не могли придумать ничего лучше в ночь моего приезда.

– Я еще в прошлом году советовал вам дать убежище чародею, - сказал ландмейстер, - когда он бежал из Смоленска.

– Мы посылали ему гонца, - сказал один из приближенных епископа. - Он не ответил. Он укрылся здесь.

– Он предпочел служить дьяволу, - задумчиво сказал епископ. - И небо нашей рукой покарает его.

– Воистину! - сказал высокий худой рыцарь.

– Правильно, - согласился Фридрих фон Кокенгаузен. - Но мы не в храме, а на войне. Нам нужны союзники, а не слова.

– Дьявол нам не союзник, - сказал епископ. - Не забывайте об этом, брат Фридрих. Даже если он могуч.

– Я помню, святой отец.

– Город должен быть жестоко наказан, - сказал епископ громко, так, чтобы его слышали столпившиеся в стороне кнехты. И продолжал тише: - В любой момент может прийти отряд из Полоцка, и это нам не нужно. В Смоленске тоже смотрят с тревогой на наше усиление…

– Сюда идут литовцы, - добавил худой рыцарь.

– Если крепость не сдастся до заката, мы не оставим в ней ни одной живой души, - сказал епископ.

– И мессира Романа?

– В первую очередь. Лишь то знание может существовать, которое освящено божьей благодатью.

– Но если он умеет делать золото?

– Мы найдем золото без чернокнижников, - сказал епископ. - Брат Фридрих и брат Готфрид, следуйте за мной.


16

Внутри шатер был обставлен скромно. На полу поверх рогож лежал ковер, стояли складные, без спинок, ножки крест-накрест, стулья, на деревянном возвышении, свернутые на день, лежали шкуры, высокий светильник с оплывшими свечами поблескивал медью возле высокого сундука, обтянутого железными полосами. На сундуке лежали два пергаментных свитка.

Епископ знаком велел рыцарям садиться. Фридрих фон Кокенгаузен отстегнул пояс с мечом и положил его на пол у ног. Брат Готфрид установил меч между ног и оперся руками в перчатках о его рукоять. Откуда-то выскользнул служка в черной сутане. Он вынес высокий арабский кувшин и три серебряные чарки. Брат Готфрид принял чарку, епископ и Фридрих отказались.

– Ты говоришь, брат Фридрих, - сказал епископ, - что мессир Роман и в самом деле посвящен в секреты магии?

– Я уверен в этом, - сказал брат Фридрих.

– Если мы не убьем его завтра, - сказал брат Готфрид, - он с помощью дьявола может придумать нашу гибель.

– Я помню главное, - сказал Фридрих. - Я всегда помню о благе ордена. А мессир Роман близок к открытию тайны золота.

– Золото дьявола, - сказал мрачно Готфрид фон Гольм.

– Мессир Роман любит власть и славу, - сказал Фридрих. - Что может дать ему князь Вест?

– Почему он оказался здесь? - спросил епископ.

– Он дальний родственник князя, - сказал Фридрих. - Он был рожден от наложницы князя Бориса Полоцкого.

– И хотел бы стать князем?

– Не здесь, - сказал брат Фридрих. - Не в этой деревне.

– Хорошо, что он сжег башню, - сказала Анна. - Иначе бы они не стали об этом говорить.

– Что случилось в Смоленске? - спросил епископ, перебирая в крепких пальцах янтарные четки с большим золотым крестом.

– Тамошний владыка - византиец. Человек недалекий. Он решил, что дела мессира Романа от дьявола. И поднял чернь…

– Ну прямо как наши братья, - улыбнулся вдруг епископ Альберт. Взглянул на Готфрида. Но тот не заметил иронии.

– И кудесника пригрел князь Вест?

– Он живет здесь уже третий год. Он затаился. Он напуган; Ему некуда идти. В Киеве его ждет та же судьба, что и в Смоленске. На западе он вызвал опасное вожделение короля Филиппа и гнев святой церкви. Я думаю, что он многое успел сделать. Свидетельство тому - гибель нашей башни.

– Воистину порой затмевается рассудок сильных мира сего, - сказал епископ. - Сила наша в том, что мы можем направить на благо заблуждения чародеев, если мы тверды в своей вере.

– Я полагаю, что вы правы, - сказал брат Фридрих.

– Сохрани нас Господь, - сказал тихо брат Готфрид. - Дьявол вездесущ. Я своими руками откручу ему голову.

– Не нам его бояться, - сказал епископ. Не поднимаясь со стула, он протянул руку и взял с сундука желтоватый лист, лежавший под свитками. - Посмотрите, это прислали мне из Замошья неделю назад. Что вы скажете, брат Фридрих?

Рыцарь Готфрид перекрестился, когда епископ протянул лист Фридриху.

– Это написано не от руки, - сказал Фридрих. - И в этом нет чародейства.

– Вы убеждены?

– Мессир Роман вырезает буквы на дереве, а потом прикладывает к доске лист. Это подобно печати. Одной печатью вы можете закрепить сто грамот.

– Великое дело, если обращено на благо церкви, - сказал епископ. - Божье слово можно распространять дешево. Но какая угроза в лапах дьявола!

– Так, - согласился брат Фридрих. - Роман нужен нам.

– Я же повторяю, - сказал брат Готфрид, поднимаясь, - что он должен быть уничтожен вместе со всеми в этом городе.

Его собеседники ничего не ответили. Епископ чуть прикрыл глаза.

– На все Божья воля, - сказал он наконец.

Оба рыцаря поднялись и направились к выходу из шатра.

– Кстати, - догнал их вопрос епископа, - чем может для нас обернуться история с польской княжной?

– Спросите брата Готфрида, - сказал Фридрих фон Кокенгаузен. - Это случилось неподалеку от замка Гольм, а летты, которые напали на охрану княжны, по слухам, выполняли его приказ.

– Это только слухи, - сказал Готфрид. - Только слухи. Сейчас же княжна и ее тетка томятся в плену князя Веста. Если мы освободим их, получим за них выкуп от князя Смоленского.

– Вы тоже так думаете, брат Фридрих? - спросил епископ.

– Ни в коем случае, - ответил Фридрих. - Не секрет, что князь Вячко отбил княжну у леттов. Нам не нужен выкуп.

– Я согласен с вами, - сказал епископ. - Позаботьтесь о девице. Как только она попадет к нам, мы тут же отправим ее под охраной в Смоленск. Как спасители. И никаких выкупов.

– Мои люди рисковали, - сказал Готфрид.

– Мы и так не сомневались, что это ваших рук дело, брат мой. Некоторые орденские рыцари полагают, что они всесильны. И это ошибка. Вы хотите, чтобы через месяц смоленская рать стояла под стенами Риги?


17

– Разумеется, Жюль, - сказал Кин, - начинай готовить аппаратуру к переходу. И сообщи домой, что мы готовы. Объект опознан.

Кин вытащил из шара шарик. Пошел к двери.

– Я с вами? - спросила Анна, о которой забыли.

– Пожалуйста, - ответил Кин равнодушно. Он быстро вышел в большую комнату. Там было слишком светло. Мухи крутились над вазочкой с конфетами. В открытое окно вливался ветерок, колыхал занавеску. Анна подошла к окну и выглянула, почти готовая к тому, чтобы увидеть у ручья шатры меченосцев. Но там играли в футбол мальчишки, а далеко у кромки леса, откуда вчера вышло злосчастное стадо, пыхтел маленький трактор.

– Вы сфотографировали епископа? - спросила Анна, глядя на то, как пальцы Кина превращают шарик в пластинку.

– Нет, это первый в Европе типографский оттиск.

Он склонился над столом, читая текст.

– Читайте вслух, - попросила Анна.

– Варварская латынь, - сказал Кин. - Алхимический текст. Спокойнее было напечатать что-нибудь божественное. Зачем дразнить собак?.. «Чтобы сделать эликсир мудрецов, возьми, мой брат, философической ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва… после этого накаливай сильнее, и она станет львом красным…»

Трактор остановился, из него выпрыгнул тракторист и начал копаться в моторе. Низко пролетел маленький самолетик.

«Кипяти красного льва на песчаной бане в кислом виноградном спирте, выпари получившееся, и ртуть превратится в камедь, которую можно резать ножом. Положи это в замазанную глиной реторту и очисти…»

– Опять ртуть - мать металлов, - сказала Анна.

– Нет, - сказал Кин, - это другое. «…Кимврийские тени покроют твою реторту темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, который пожирает свой хвост…» Нет, это не ртуть, - повторил Кин. - Скорее это о превращениях свинца. Зеленый лев - окисел свинца, красный лев - сурик… камедь - уксусно-свинцовая соль… Да, пожалуй, так.

– Вы сами могли бы работать алхимиком, - ответила Анна.

– Да, мне пришлось прочесть немало абракадабры. Но в ней порой сверкали такие находки! Правда, эмпирические…

– Вы сейчас пойдете туда?

– Вечером. Я там должен быть как можно меньше.

– Но если вас узнают, решат, что вы шпион.

– Сейчас в крепости много людей из ближайших селений, скрывшихся там. Есть и другие варианты.

Кин оставил пластинку на столе и вернулся в прихожую, где стоял сундук с одеждой. Он вытащил оттуда сапоги, серую рубаху с тонкой вышивкой у ворота, потом спросил у Жюля:

– Ну что? Когда дадут энергию?

– После семнадцати.


18

– Знаете, - сказал Кин вечером, когда подготовка к переходу закончилась. - Давай взглянем на город еще раз, время есть. Если узнаем, где он скрывает свою лабораторию, сможем упростить версию.

Шар завис над скопищем соломенных крыш.

– Ну-с, - сказал Кин, - где скрывается наш алхимик?

– Надо начинать с терема, - сказал Жюль.

– С терема? А почему бы не с терема? - Кин повел шар над улицей к центру города, к собору. Улица была оживлена, в лавках - все наружу, так малы, что вдвоем не развернешься, - торговали одеждой, железным и глиняным товаром, люди смотрели, но не покупали. Народ толпился лишь у низенькой двери, из которой рыжий мужик выносил ковриги хлеба. Видно, голода в городе не было - осада началась недавно. Несколько ратников волокли к городской стене большой медный котел, за ними шел дед в высоком шлеме, сгорбившись под вязанкой дров. Всадник на вороном жеребце взмахнул нагайкой, пробиваясь сквозь толпу, из-под брюха коня ловко выскочил карлик - княжеский шут, ощерился и прижался к забору, погрозил беспалым кулаком наезднику и тут же втиснулся в лавку, набитую горшками и мисками.

Кин быстро проскочил шаром по верхним комнатам терема - словно всех вымело метлой, лишь какие-то приживалки, сонные служки, служанка с лоханью, старуха с клюкой… запустение, тишь…

– Эвакуировались они, что ли? - спросил Жюль, оторвавшись на мгновение от своего пульта, который сдержанно подмигивал, урчал, жужжал, словно Жюль вел космический корабль.

– Вы к звездам летаете? - спросила Анна.

– Странно, - не обратил внимания на вопрос Кин.

В небольшой угловой комнате, выглядевшей так, словно сюда в спешке кидали вещи - сундуки и короба транзитных пассажиров, удалось наконец отыскать знакомых. Пожилая дама сидела на невысоком деревянном стуле с высокой прямой спинкой, накрыв ноги медвежьей шкурой. Готическая красавица в закрытом, опушенном беличьим мехом, малиновом платье стояла у небольшого окошка, глядя на церковь.

Пожилая дама говорила что-то, и Жюль провел пальцами над пультом, настраивая звук. Кин спросил:

– Какой язык?

– Старопольский, - сказал Жюль.

– Горе, горе, за грехи наши наказание, - говорила, смежив веки, пожилая дама. - Горе, горе…

– Перестаньте, тетя, - отозвалась от окна девушка.

Накрашенное лицо пожилой женщины было неподвижно.

– Говорил же твой отец - подождем до осени. Как же так, как же так меня, старую, в мыслях покалечило. Оставил меня Господь своей мудростью… И где наша дружина и верные слуги… тошно, тошно…

– Могло быть хуже. - Девушка дотронулась длинными пальцами до стоявшей рядом расписной прялки, задумчиво потянула за клок шерсти. - Могло быть хуже…

– Ты о чем думаешь? - спросила старуха, не открывая глаз. - Смутил он тебя, рыжий черт. Грех у тебя на уме.

– Он князь, он храбрый витязь, - сказала девушка. - Да и нет греха в моих мыслях.

– Грешишь, грешишь… Даст Бог, доберусь до Смоленска, умолю брата, чтобы наказал он разбойников. Сколько лет я дома не была…

– Скоро служба кончится? - спросила девушка. - У русских такие длинные службы.

– Наш обряд византийский, торжественный, - сказала старуха. - Я вот сменила веру, а порой мучаюсь. А ты выйдешь за князя, перейдешь в настоящую веру, мои грехи замаливать…

– Ах, пустой разговор, тетя. Вы, русские, очень легковерные. Ну кто нас спасать будет, если все думают, что мы у леттов. Возьмут нас меченосцы, город сожгут…

– Не приведи Господь, не приведи Господь! Страшен будет гнев короля Лешко.

– Нам-то будет все равно.

– Кто эта Магда? - спросила Анна. - Все о ней говорят.

– Вернее всего, родственница, может, или дочь польского короля Лешко Белого. И ехала в Смоленск… Давайте поглядим, не в церкви ли князь?

Перед раскрытыми дверями собора сидели увечные и нищие.

Шар проник сквозь стену собора, и Анне показалось, что она ощущает запах свечей и ладана. Шла служба. Сумеречный свет проникал за спиной священника в расшитой золотом ризе. Его увеличенная тень покачивалась, застилая фрески - суровых чернобородых старцев, глядевших со стен на людей, наполнивших небольшой собор сплошной массой тел.

Роман стоял рядом с князем впереди, они были почти одного роста. Губы чародея чуть шевелились.

– Ворота слабые, - тихо говорил он князю. - Ворота не выдержат. Знаешь?

Князь поморщился:

– На улицах биться будем, в лес уйдем.

– Не уйти. У них на каждого твоего дружинника пять человек. Кольчужных. Ты же знаешь, зачем говоришь?

– Потому что тогда лучше бы и не начинать. Придумай еще чего. Огнем их сожги.

– Не могу. Припас кончился.

– Ты купи.

– Негде. Мне сера нужна. За ней ехать далеко надо.

– Тогда колдуй. Ты чародей.

– Колдовством не поможешь. Не чародей я.

– Если не чародей, чего тебя в Смоленске жгли?

– Завидовали. Попы завидовали. И монахи. Думали, я золото делаю…

Они замолчали, прислушиваясь к священнику. Князь перекрестился, потом бросил взгляд на соседа.

– А что звезды говорят? Выстоим, пока литва придет?

– Боюсь, не дождемся. Орден с приступом тянуть не будет.

– Выстоим, - сказал князь. - Должны выстоять. А ты думай. Тебя первого вздернут. Или надеешься на старую дружбу?

– Нет у меня с ними дружбы.

– Значит, вздернут. И еще скажу. Ты на польскую княжну глаз не пяль. Не по тебе товар.

– Я княжеского рода, брат.

– А она королевской крови.

– Я свое место знаю, брат, - сказал Роман.

– Хитришь. Да Бог с тобой. Только не вздумай бежать. И чародейство не поможет. Ятвягов за тобой пошлю.

– Не грози, - сказал Роман. - Мне идти пора.

– Ты куда? Поп не кончил.

– Акиплешу на торг посылал. Ждет он меня. Работать надо.

– Ну иди, только незаметно.

Роман повернулся и стал осторожно проталкиваться назад. Князь поглядел вслед. Он улыбнулся, но улыбка была недоброй.

Кин вывел шар из собора к паперти, где, дожидаясь конца службы, дрожали под сумрачным мокрым небом калеки и нищие. Роман быстро вышел из приоткрытой двери. Посмотрел через площадь. Там ковылял, прижимая к груди глиняную миску и розовый обожженный горшок, шут.

– Тебя за смертью посылать, - сказал Роман, сбегая на площадь.

– Не бей меня, дяденька, - заверещал шут, скалясь. Зашевелились нищие, глядя на него. - Гости позакрывали лавки, врага ждут, придет немец, снова торговать начнут. Что гостю? Мы на виселицу, а он - веселиться.

Роман прошел через площадь. Шут за ним, прихрамывая, горбясь. Они миновали колодец, коновязь, завернули в узкий, двоим не разойтись, закоулок. В конце его, у вала, в заборе была низкая калитка. Роман ударил три раза кулаком. Открылось потайное окошко, медленно растворилась низкая дверь. Там стоял стражник в короткой кольчуге и кожаной шапке. Он отступил в сторону, пропуская Романа. Тесный двор, заросший травой, несколько каменных глыб, окружавших выжженное углубление в земле… Роман по деревянным мосткам пересек двор, поднялся на крыльцо невысокого приземистого бревенчатого дома на каменном фундаменте. Кольцо двери было вставлено в медную морду льва. Где же Анна такую ручку видела? Да в коробке-музее деда Геннадия.

В горнице Роман сбросил плащ на руки подбежавшему красивому чернобровому отроку.

– Ты чего ждешь? - спросил он шута.

Шут поставил на пол миску, взялся за скобу в полу, потянул на себя крышку люка - обнаружился ход в подвал. Роман опустился первым. За ним шут и чернобровый отрок.

Обширный подпол освещался из окошек под самым потолком. На полках стояли горящие плошки с жиром. Огоньки отражались от стеклянных реторт, банок мутного, грубого стекла, от глиняных мисок, медных сосудов, соединенных металлическими и стеклянными трубками. Горел огонь в низкой с большим зевом печи, возле нее стоял обнаженный по пояс жилистый мужчина в кожаном фартуке. Он обернулся к вошедшим.

– Остужай понемногу, - сказал Роман, заглянув в печь.

Шут заглянул в печь из-под локтя чародея и сказал:

– Давно пора студить.

– Знаем, - сказал мужчина. У него были длинные висячие усы, черные, близко посаженные глаза. Редкие волосы падали на лоб, и он все время отводил их за уши.

– Скоро орден на приступ пойдет, - сказал Роман.

– Остудить не успеем, - ответил тот. - А жалко.

– Студи, - сказал Роман, - неизвестно, как судьба повернется. А у меня нет сил в который раз все собирать и строить.

– А ты, дяденька, епископу в ноги поклонись, - сказал шут. - Обещай судьбу узнать, золота достать. Он и пожалеет.

– Глупости и скудоумие, - сказал Роман.

– По-моему, что скудоумие, что многоумие - все нелепица, - сказал шут. Подошел к длинному в подпалинах и пятнах столу, налил из одной склянки в другую - пошел едкий дым. Роман отмахнулся, морщась. Жилистый мужик отступил к печи.

– Ты чего? - возмутился Роман. - Отравить нас хочешь?

– А может, так и надо? Ты девицу полюбил, а тебе не положено, я склянку вылил, а мне не положено, князь епископу перечит, а ему не положено. Вот бы нас всех и отправить на тот свет.

– Молчи, дурак, - сказал Роман устало, - лучше бы приворотного зелья накапал, чем бездельничать.

– Нет! - воскликнул шут, подбегая к столу и запрокидывая голову, чтобы поближе поглядеть на Романа. - Не пойму тебя, дяденька, и умный ты у нас, и способный, и славный на всю Европу - на что тебе княжна? Наше дело ясное - город беречь, золото добывать, место знать.

– Молчи, смерд, - сказал Роман. - Мое место среди королей и князей. И по роду, и по власти. И по уму!

Отрок глядел на Романа влюбленными глазами неофита.

– Сделанное, передуманное не могу бросить. Во мне великие тайны хранятся - недосказанные, неоконченные. - Роман широким жестом обвел подвал.

– Значит, так, - сказал шут, подпрыгнув, посмеиваясь, размахивая склянкой, бесстыжий и наглый, - значит, ты от девицы отказываешься, дяденька, ради этих банок-склянок? Будем дома сидеть, банки беречь. Пока ландмейстер с мечом не придет.

– Но как все сохранить? - прошептал Роман, уперев кулак в стол. - Скажи, как спасти? Как отсрочку получить?

– Не выйдет, дяденька. Один осел хотел из двух кормушек жрать, как эллины говорили, да с голоду помер.

Роман достал с полки склянку.

– Ты все помнишь?

– Если девице дать выпить три капли, на край света пойдет. Дай, сам отопью. Романа полюблю, ноги ему целовать буду, замуж за него пойду…

Отрок хихикнул и тут же смешался под взглядом Романа.

– Хватит, бесовское отродье! - взорвался чародей. - Забыл, что я тебя из гнилой ямы выкупил?

– Помню, дяденька, - сказал шут. - Ой как помню!

– Все-таки он похож на обезьяну, - сказала Анна. - На злую обезьяну. В нем есть что-то предательское.

– Боярин, - сказал жилистый мужчина, - а что с огненным горшком делать?

– Это сейчас не нужно, Мажей, - сказал Роман.

– Ты сказал, что и меня пошлешь, - сказал Мажей. - Божий дворяне весь мой род вырезали. Не могу забыть. Ты обещал.

– Господи! - Роман сел на лавку, ударился локтями о стол, схватил голову руками. - Пустяки это все, суета сует!

– Господин, - сказал Мажей с тупой настойчивостью, - ты обещал мне. Я пойду и убью епископа.

– Неужели не понимаешь, - почти кричал Роман, - ничем мы город не спасем! Не испугаются они, не отступят, их вдесятеро больше, за ними сила, орден, Европа, Магдебург, папа… Конрад Мазовецкий им войско даст, датский король ждет не дождется. Вы же темные, вам кажется, что весь мир вокруг нашего городка сомкнулся! Я и башню жечь не хотел… Вячко меня прижал. Лучше смириться, ордену кровь не нужна, орден бы князю город оставил… Неужели вам крови мало?

– Ты заговорил иначе, боярин, - сказал Мажей. - Я с тобой всегда был, потому что верил. Может, других городов не видал - наши литовские городки по лесам раскиданы, но, пока орден на нашей земле, мне не жить. Мы орден не звали.

– Бороться тоже надо с умом, - стукнул кулаком по столу Роман. - Сегодня ночью они на приступ пойдут. Возьмут город, могут нас пощадить. Если мы поднимем руку на Альберта - они всех нас вырежут. И детей, и баб, и тебя, шут, и меня…

– Я убью епископа, - сказал Мажей.

– А я, дяденька, - сказал шут, - с тобой не согласен. Волки добрые, а овец кушают.

– Молчи, раб! - озлился Роман. - Я тебя десятый год кормлю и спасаю от бед. Если бы не я, тебя уж трижды повесили бы.

– Правильно, дяденька, - вдруг рассмеялся шут. - Зато я иногда глупость скажу, умные не догадаются. Рабом я был, рабом умру, зато совесть мучить не будет.

– Чем болтать, иди к княжне, - сказал Роман жестко. - Дашь ей приворотного зелья. Так, чтобы старуха не заметила.

– И это гений, - вздохнула Анна.

– А что? - спросил Кин.

– Верить в приворотное зелье…

– Почему же нет? И в двадцатом веке верят.

– Иду, - сказал шут, - только ты к немцам не убеги.

– Убью. Ты давно это заслужил.

– Убьешь, да не сегодня. Сегодня я еще нужен. Только зря ты епископа бережешь. Он тебе спасибо не скажет.

Шут подхватил склянку и ловко вскарабкался вверх.

Мажей вернулся к печи, помешивал там кочергой, молчал. Роман прошелся по комнате.

– Нет, - сказал он сам себе, - нет. Все не так…

Отрок присел у стены на корточки. Роман вернулся к столу.

– Может, пойти за шутом? - спросила Анна.

– Мне сейчас важнее Роман, - сказал Кин.

– Поди сюда, Глузд, - сказал Роман, не оборачиваясь.

Отрок легко поднялся, сделал шаг. И тут же обернулся.

Роман резко поднял голову, посмотрел туда же. Вскочил из-за стола. Мажея в комнате не было.

Роман одним скачком бросился за печку. Там оказалась низкая массивная дверь. Она была приоткрыта.

– Глузд, ты чего смотрел? Мажей сбежал!

– Куда сбежал? - не понял отрок.

– Он же с горшком сбежал. Он же епископа убить хочет!

Роман толкнул дверь, заглянул внутрь, хлопнул себя по боку, где висел короткий меч, выхватил его из ножен и скрылся в темноте.

Отрок остался снаружи, заглянул в ход, и Анне показалось, что его спина растет, заполняя экран. Стало темно - шар пронзил отрока, пронесся в темноте, и темнота казалась бесконечной, как кажется бесконечным железнодорожный туннель, а потом наступил сиреневый дождливый вечер. Они были метрах в ста от крепостного вала, в низине, заросшей кустарником. Между низиной и крепостью медленно ехали верхом два немецких ратника, поглядывая на городскую стену. На угловой башне покачивались шлемы стражников.

Вдруг в откосе образовалась черная дыра - откинулась в сторону дверь, забранная снаружи дерном. В проеме стоял Роман. Он внимательно огляделся. Дождь усилился и мутной сеткой скрывал его лицо. Никого не увидев, Роман отступил в черный проем, потянув на себя дверь. Перед глазами был поросший кустами откос. И никаких следов двери.

Кин вернул шар в подвал, на мгновение обогнав Романа.

Отрок, так и стоявший в дверях подземного хода, отлетел в сторону - Роман отшвырнул его, метнулся к столу. Отрок подошел, остановился сзади. Роман рванул к себе лист пергамента и принялся быстро писать.

– Стучат, - сказал Кин. - Анна, слышишь?

В дверь стучали.

Анна сделала усилие, чтобы вернуться в двадцатый век.

– Закрой дверь, - быстрым шепотом сказал Кин. - И хоть умри, чтобы никто сюда не вошел. Мы не можем прервать работу. Через полчаса я ухожу в прошлое.

– Есть, капитан, - сказала Анна также шепотом.

От двери она оглянулась. Кин следил за шаром. Жюль следил за приборами. Они надеялись на Анну.

За дверью стоял дед Геннадий. Этого Анна и боялась.

– Ты чего запираешься? - сказал он. - По телевизору французский фильм показывают из средневековой жизни. Я за тобой.

– Ой, у меня голова болит! - сказала Анна. - Совершенно не могу из дома выйти. Легла уже.

– Как легла? - удивился Геннадий. - Воздух у нас свежий, с воздуха и болит. Хочешь, горчишники поставлю?

– Да я же не простужена. У меня голова болит, устала.

– А может, по рюмочке? - спросил дед Геннадий.

Анне надо было не пускать деда в сени, где на полу сохранялись следы трудовой деятельности Жюля.

– Нет, спасибо, не хочется.

– Ну, тогда я пошел, - сказал дед, не делая ни шагу. - А то французский фильм начинается. Эти не возвращались? Реставраторы?

– Нет. Они же на станцию уехали.

– А газика-то сначала не было, а потом взялся. Удивительное дело. Здесь разве газик проедет?

– Они с холма приехали.

– Я и говорю, что не проедет. Но люди приятные, образованные. Изучают наше прошлое.

– Я пойду лягу, можно?

– Иди, конечно, разве я держу, а то фильм начинается. Если захочешь, приходи, я смотреть буду.

Наконец дед ушел. Анна не стала дожидаться, пока он скроется за калиткой, - бросилась обратно в холодную горницу.

За время ее отсутствия сцена в шаре изменилась.

Он вернулся на верхний этаж терема - в угловой комнате была лишь польская княжна Магда. Анна не сразу увидела, что на полу, скрестив ноги, сидит шут.

– Я слышала шум, - сказала Магда. - Начался приступ?

– А что им делать? Пришли к обеду, значит, ложку подавай. А если блюдо пустое, а они голодные…

– Ты где научился польскому языку, дурак?

– Мотало шапку по волнам, - ухмыльнулся шут. - То здесь, то там.

– Это правда, что твой хозяин сжег орденскую башню?

– Он и десять башен сжечь может. Был бы огонь.

– Он чародей?

– И что вам, бабам, в чародеях? Где щекочет - туда пальчики тянете. Обожжетесь.

– Везде огонь, - сказала княжна. Она вдруг подошла к шуту, села рядом с ним на ковер. И Анна поняла, что княжна очень молода, ей лет восемнадцать.

– Я в Смоленск ехать не хотела, - сказала она. - У меня дома котенок остался.

– Черный? - спросил шут.

– Серый, такой пушистый. И ласковый. А потом нас летты захватили. Пана Тадеуша убили. Зачем они на нас напали?

– Боярин говорит, что их немцы послали.

– Мой отец письмо епископу писал. Мы же не в диких местах живем. А в Смоленске стены крепкие?

– Смоленск никто не тронет. Смоленск - великий город, - сказал шут. - Нас с боярином Романом оттуда так гнали, что мы даже бумаги забрать не успели. И печатный станок наш сожгли.

– Какой станок?

– Чтобы молитвы печатать.

– Боярин Роман с дьяволом знается?

– Куда ему! Если бы дьявол за него был, разве бы он допустил, чтобы монахи нас в Смоленске пожгли?

– Дьявол хитрый, - сказала княжна.

– Не без этого, - сказал шут. - Люб тебе наш боярин?

– Нельзя так говорить. Я в Смоленск еду, там меня замуж отдадут. За княжьего сына, Изяслава Владимировича.

– Если доедешь, - сказал шут.

– Не говори так! Мой отец рыцарям друг. Он им землю дал.

– А ночью кто разберется?

– Князь Вячко их в город не пустит. Он красивый.

– Ребенок ты, ну прямо ребенок. - Шут поднялся и подошел к столу. - Это квас у тебя?

– Мне тоже дай напиться, - сказала, легко поднимаясь с ковра, девушка.

Шут вдруг резко обернулся, взглянул на дверь:

– Пить, говоришь, хочешь?

– А ну-ка, - сказал Кин и метнул шар к двери, пронзил ее, и в узком коридоре Анна увидела прижавшегося в угол Романа.

– Он ее любит, - сказала Анна.

– Этого еще нам не хватало, - сказал Жюль.

– А тетка ее ругала за склонность к князю, помните?

– Помню, - сказал Кин, возвращая шар в комнату. Как раз в тот момент, когда шут ловко, фокусником плеснул из склянки в кубок приворотное зелье. Протянул девушке.

– Спасибо. Ты не уходи, Акиплеша. Мне страшно одной.

– Все, - сказал Кин. - Пора собираться.


19

– Как вы думаете, - сказала Анна, пока Кин подбирал с кровати рубаху и сапоги, - тот литовец убьет епископа?

– Нет, - сказал Кин. - Епископ умрет лет через пятнадцать. Жюль, проверь, чтобы ничего не оставалось в сенях.

– А вы не вернетесь? - Анна вдруг поняла, что представление заканчивается. Последнее действие - похищение чародея. И занавес. Зрители покидают зал. Актеры заранее собрали реквизит и переезжают в другой городок.

– Если все обойдется, - сказал Кин сухо, - то не вернусь. Жюль перебросит нас домой. Дед Геннадий приходил?

Анна кивнула.

– Сварить кофе?

– Только себе и Жюлю, - сказал Кин. - Перед переброской лучше не есть. Я завтра утром позавтракаю. Дома…

– Все-таки этот шут мне неприятен, - сказала Анна. - Девушка ничего не подозревает…

– Он его раб, - сказал Кин. - Роман его спас от смерти. Но приворотного зелья не существует. Это уже доказано наукой.

– Не знаю, - сказала Анна. - Вы же сами говорили, что Роман - универсальный гений. Может, придумал.

– Я буду переодеваться, - сказал Кин. - И боюсь вам помешать. Вы хотели сделать кофе.

– Конечно, - сказала Анна.

Она разожгла плиту - хорошо, что взяла с собой молотого кофе, - и вдруг страшно рассердилась. И поняла, почему. Ее присутствие терпели, как присутствие деда Геннадия, и забыли о ней в первый же удобный момент. А чего ты ждала, голубушка? Что тебя пригласят на экскурсию в будущее? Чепуха, ты просто ни о чем не думала, а решила, что бесплатное развлечение будет длиться вечно… Кин за перегородкой чем-то загремел. Интересно, он берет с собой оружие?

– Ну как? - спросил Кин.

Анна обернулась. В дверях кухни стоял обросший короткой бородой мужчина из тринадцатого века, зажиточный, крепкий, меч сбоку, кольчуга под накидкой, на шее странный обруч - в виде серебряной змеи. Был этот мужик пониже ростом, чем Кин, пошире его в плечах, длинные пегие волосы собраны тесемкой.

– Я бы вас никогда не узнала, - сказала Анна.

– Спасибо, - сказал Кин.

– А почему змея?

– Это уж. Я литовский воин, из охраны Романа.

– Но они же друг друга знают.

– Сейчас темно. Я не буду соваться на передний план.

– А я кофе сварила, - сказала Анна.

– Кофе? Налейте Жюлю.

Жюль уже собрал один из пультов, закрыл чемодан и вынес в прихожую. Сам вернулся к пульту связи.

– Жюль, - сказала Анна, - выпей кофе.

– Спасибо, девочка, - сказал Жюль, - поставь на столик.

Анна поставила чашку под выключенный шар. Если не нужна, лучше не навязываться. В прихожей ее догнал голос Жюля:

– Мне будет жаль, если я тебя больше не увижу, - сказал он. - Такая у нас работа.

– Такая работа, - улыбнулась Анна, оборачиваясь к нему. Она была ему благодарна за живые слова.

На кухне Кин стоял, прихлебывал кофе.

– Вам же нельзя! - не удержалась Анна.

– Конечно, лучше не пить. Только вот вам не осталось.

– Ничего, я себе еще сварю.

– Правильно, - сказал Кин.


20

Выход в прошлое чуть было не сорвался. Они все стояли в прихожей, над чемоданами и ящиками. И снова раздался стук в дверь.

– Кто? - спросила Анна.

– У тебя все в порядке? - спросил дед Геннадий.

– А что?

– Голоса слышу, - сказал дед.

Кин метнулся на кухню. Жюль закрылся в задней комнате. Анна медлила с засовом.

– У меня радио, - сказала она. - Радио я слушала. Я уже спать легла.

– Спать легла, а свет не тушишь, - проворчал дед. - Я тебе анальгин принес.

– Зачем мне анальгин?

– От головной боли, известное дело. Раз жаловалась.

Пришлось открыть. На улице дул сырой ветер. Яркая луна освещала шляпу деда, лицо под ней казалось черным. Дед постарался заглянуть за спину Анны, но в прихожей было темно. Пачка таблеток была теплой, нагрелась от ладони деда.

– Беспокоюсь я за тебя, - сказал он. - Вообще-то у нас места тихие, разбойников, понятно, нет, нечем им интересоваться, но какое-то к тебе есть опасное притяжение.

– Я не боюсь. Спасибо за лекарство. Спокойной ночи.

Анна быстро захлопнула дверь, решив, что, если дед обидится, у нее будет достаточно времени с ним поладить… Дед еще постоял на крыльце, повздыхал, потом заскрипели ступеньки. Кин подошел к окну в прихожей - дед медленно брел по тропинке.

– Спасибо, Анна, не знаю, что бы мы без тебя делали, - сказал Кин.

– Не лицемерьте. Он приходит именно потому, что я здесь. Не было бы меня, он бы и не заподозрил.

– Ты права, - сказал Кин.

Он прошел, мягко ступая по половицам, в холодную комнату, включил шар и повел его из горницы польской княжны, сейчас темной, наружу, через залитую дождем площадь, мимо коновязи, где переминались мокрые кони, мимо колодца, в закоулок, к дому Романа. За забором во дворе шар опустился к земле и замер. Кин выпростал руки из столика, перешел в другой угол комнаты, где стояла тонкая металлическая рама - под ней металлическая платформочка, похожая на напольные весы. Воздух в раме чуть колебался.

– Давай напряжение, - сказал Кин.

– Одну минуту, - сказал Жюль. - Дай я уберу вещи, а то потом некогда будет отвлекаться.

Сзади Анны зашуршало, щелкнуло. Она обернулась и увидела, как исчез один чемодан - с лишней одеждой, потом второй, с пультом. Прихожая опустела.

Кин вступил в раму. Жюль подвинул табурет поближе к шару, натянул на левую руку черную перчатку.

– Начинается ювелирная работа, - сказал он.

Кин бросил на Анну, как ей показалось, удивленный взгляд, словно не понимал, с кем разговаривает Жюль.

– Не отвлекайся, - сказал он.

Шар показывал темный двор. Под небольшим навесом у калитки съежился, видно, дремал, стражник, похожий на Кина.

– Чуть ближе к сараю, - сказал Кин.

– Не ушибись, - сказал Жюль, - желаю счастья.

Кин поднял руку. Раздалось громкое жужжание, словно в комнату влетел пчелиный рой. И Кин исчез.


21

Кин вышел из тени сарая - на дворе стояла темень, угадывались лишь силуэты предметов. Слабый свет выбивался из щели двери в сарай. Кин скользнул туда, чуть приоткрыл дверь - лучина освещала низкое помещение, на нарах играли в кости два стражника. Кин пошел к воротам. Стражник у ворот дремал под навесом, кое-как защищавшим от дождя.

Кин был уже возле стражника, когда трижды ударили в дверь - по ту сторону забора стоял Роман, у его ног сгорбленной собачонкой - шут Акиплеша.

Стражник вздохнул, поежился во сне. Кин быстро шагнул к воротам, выглянул, узнал Романа, отодвинул засов.

– Ни черта не видно, - проворчал Роман.

– Я до двери провожу, - сказал Кин. - За мной идите.

– В такую темень можно уйти, - сказал Роман. - По крайней мере часть добра мы бы вынесли.

– А дальше что? - спросил шут. - Будешь, дяденька, по лесу посуду носить, медведей кормить?

– Не спеши, в грязь попаду, - сказал Роман Кину. Он шел по деревянным мосткам, держась за край его плаща.

Анна вдруг хмыкнула.

– Ты чего? - спросил Жюль.

– Знал бы Роман, что коллегу за полу держит.

– Лучше, чтобы не знал, - серьезно ответил Жюль.

– Ты зачем подсматривал, дяденька? - спросил шут. - Не поверил, что дам любезной зелье?

– Она придет ко мне?

– Кого поумней меня спроси!

Заскрипели ступеньки крыльца.

Дверь, отворившись, обозначила силуэты людей. Кин сразу отступил в сторону. Донесся голос шута:

– Что-то этого ратника не помню.

– Они все одинаковые, - сказал Роман.

В приотворенную дверь видно было, как шут откинул люк в подвал. Заглянул внутрь. Выпрямился.

– Мажей не возвращался, - сказал он.

Голос его вдруг дрогнул. Анна подумала, что и шуты устают быть шутами.

– Лучше будет, если он не вернется, - сказал Роман.

– Разум покидает тебя, боярин, - сказал шут жестко. - Мажей верно служил тебе много лет.

– Город не выстоит, даже если вся литва придет на помощь.

– Если погибнет епископ, будет справедливо.

– И рыцари отомстят нам жестоко. Мы погибнем.

– Мы выиграем день. Придет литва.

– Я думаю о самом главном. Я на пороге тайны. Еще день, неделя, месяц - и секрет философского камня у меня в руках. Я стану велик… Князья государств и церкви будут у моих ног… Никто не посмеет отобрать у меня Магдалену.

– Дурак, - сказал спокойно шут, - умный, а дурак, хуже меня. Епископ…

– А что, епископу золото не нужно? Власть не нужна? Епископ будет беречь меня как золотую птицу.

– Но в клетке, дяденька.

– Условия будут мои.

– Птичка в клетке велела хозяину щи подавать?

– Будут подавать. Как миленькие.

– Рыцари прихлопнут тебя, не станут разбираться…

– Епископ знает, что я здесь. Не даст меня в обиду.

– И ты его поэтому бережешь?

– Любой ценой. Не ради меня - ради великой тайны.

– Ой, боярин…

– Ты не веришь?

– Нет.

Роман вдруг выхватил нож.

– Я убью тебя!

– Нельзя! - крикнул шут. С неожиданной ловкостью он перепрыгнул через открытый люк в подвал, перед слабо освещенным зевом которого остановился Роман. Ухмылка не исчезла с его лица. Он бросился наружу. Кин еле успел отшатнуться.

На крыльце шут нахохлился, голова ушла в широкие плечи.

– Дождик, - сказал он, - дождик какой… До конца света дождик… Жизни нет, один дождик.

Заскрипели ступеньки. Шут спустился во двор…

Кин стоял посреди верхней горницы. Роман спустился в подвал, но люк оставил открытым.

Кин осторожно заглянул вовнутрь. Шар, повиснув над ним, глядел туда же.

Роман стоял у стола, постукивая концами пальцев по его краю. Вдруг он вздрогнул. Он увидел, что у потухшей печи, мокрый, замерзший, стоит отрок.

– Ты что же молчишь? - спросил Роман.

– Я не догнал его, - сказал отрок.

– А я и не ждал, что ты его догонишь. А там ты был?

– Был, - сказал отрок.

– Что сказали?

– Сказали, в час после полуночи.

– Ты грейся, грейся, - сказал Роман. - Потом поможешь мне.

– Бьет меня дрожь, - сказал отрок. - Орден нас примет?

– Ты не бойся. Меня везде знают. Меня в Венеции знают. И в Магдебурге, и в Майнце знают… Меня убить нельзя…

В этот момент все и случилось.

Шар висел над самой головой Кина. Поэтому не было видно, кто нанес Кину удар сзади. На мгновение изображение исчезло, затем возникло удивленное лицо Кина. Он попытался обернуться и тут же, потеряв равновесие, рухнул в люк, медленно сполз в подвал по ступеням лестницы.

– Стой! Он же разобьется!

Сверху мелькнул аркан - за секунду шут успел достать и метнуть его так, что веревка охватила плечи Кина в полуметре от пола подвала и остановила падение. Затем безжизненное тело опустилось на пол, и, подняв шар, Жюль увидел над люком шута с арканом в одной руке, с дубиной - в другой.

Роман и отрок отшатнулись от люка, замерли.

Роман первым сообразил, в чем дело.

– Кто? - спросил он.

– Он мне с самого начала не показался - нету нас такого в стражниках. У меня знаешь какая память на лица. Подслушивал. Думаю, епископский лазутчик.

Глаза Кина были закрыты.

– Ты его не убил? - спросил Роман.

– У нас, литовцев, головы железные, - сказал шут.

– Что же делать? - сказала Анна. - Они его убьют. Ну сделай что-нибудь, Жюль, миленький! Вытащи его обратно.

– Без его помощи не могу.

– Так придумай.

– Да погоди ты! - огрызнулся Жюль. - Ты думаешь, он на прогулку пошел? Выпутается. Обязательно выпутается. Ничего…

– Надо с ним поговорить, - сказал Роман.

– Только возьми у него… это.

Шут нагнулся, выхватил у Кина меч, арканом стянул ему руки.

В этот момент в люке показалось лицо другого стражника.

– А, Йовайла, - сказал шут. - Ты этого земляка не знаешь?

– Нет, - сказал тот быстро. - За воротами князь.

– Этого еще не хватало, - сказал Роман. - Акиплеша, убери, быстро, быстро, ну! Глузд, помоги ему!

Они оттащили Кина в сторону, в тень, Роман насыпал сверху ворох тряпья… Сцена была зловещей - тени метались по стенам, сплетались, будто дрались между собой.

Князь быстро спускался вниз, ступени прогибались, за ним - в двух шагах - ятвяг, в черной куртке и красном колпаке.

Князь был в кольчуге, короткий плащ промок, прилип к спине, рыжие волосы взъерошились. Князь был зол.

– Орден на приступ собрался, лестницы волокут… Как держаться, ворота слабые, людей мало. Ты чего здесь таишься?

– Какая от меня польза на стене? Я здесь нужнее.

– Ты думай. Нам бы до завтра продержаться. Роман, почему на башнях огненной воды нет?

– Кончилась, княже.

– Чтобы была! Не отстоим город - первым помрешь.

– Князь, я твоего рода, не говори так. Я все делаю…

– Не знаю, никому не верю. Как плохо - никого нет. Где Владимир Полоцкий? Где Владимир Смоленский, где Мстислав Удалой? Владимир Псковский? Где рати? Где вся Русь?

– Я приду на стену, брат, - примирительно сказал Роман.

– Тут у тебя столько зелья заготовлено.

– Это чтобы золото делать.

– Мне сейчас золото не нужно - ты мне самородок дашь, я его на голову епископу брошу. Ты мне огонь дай, огонь!

– Я приду на стену, брат.

Кин пошевелился под тряпьем, видно, застонал, потому что князь метнулся к куче тряпья, разгреб ее. Кин был без сознания.

– Кто? Почему литовца связал?

– Чужой человек, - сказал Роман. - В доме у меня был. Не знаю - может, орденский лазутчик.

– Убей его! - Князь вытащил меч.

Анна прижала ладони к глазам.

– Нет, - услышала она голос Романа. - Я его допросить должен. Иди, князь, я приду. Сделаем огонь - придем.

– Ятвяг, - сказал князь, - останешься здесь.

– Лишнее, князь, - сказал Роман.

– Сейчас я никому не верю. Понял? Тебе не верю тоже. - Князь опустил рукоять меча. - Нам бы до завтра продержаться.

Князь, не оборачиваясь, быстро поднялся по лестнице. Остановился, заглянув в подвал сверху. И ему видны были темные тени, неровно освещенные желтым светом лица, блеск реторт и трубок. Князь перекрестился, потолок над головами чародея и его помощников заколебался, вздрогнул от быстрых тяжелых шагов уходившего князя Вячко.

– Вся литовская рать не спасет его, - тихо сказал Роман.

Он сделал шаг к Кину, посмотрел внимательно на его лицо.

Ятвяг за его спиной тоже смотрел на Кина холодно и бесстрастно - для него смерть и жизнь были лишь моментами в бесконечном чередовании бытия и небытия.

– Дай чего-нибудь ятвягу, опои его, - сказал Роман.

– Он заговорил по-латыни, - заметил Жюль.

– Не все ли равно! - воскликнула Анна.

Ятвяг отступил на шаг, он был настороже.

– Не будет он пить, - сказал шут. - Он верный пес.

Кин открыл глаза. Помотал головой, поморщился от боли.

– Ничего, - сказал Жюль. - Мы не с такими справлялись.

– Пистолет бы ему.

– Он не имеет права никому причинять вреда.

– Даже если это грозит ему смертью?

– Мы готовы к этому, - сказал Жюль.

– Ты кто? - спросил Роман, склоняясь к Кину.

Кин молчал, глядел на Романа.

– Он не понимает по-немецки, - сообщил шут.

– Без тебя, дурак, вижу, наверное, притворяется.

– Так убей его, и дело с концом, - сказал шут.

– А вдруг его прислал епископ?

– Другого пришлет, - сказал шут. - С языком.

– Подлец, - сказала Анна сквозь зубы.

– Спроси его по-литовски, - сказал Роман.

– Ты что здесь делаешь? - спросил шут.

– Я пришел из Тракая, - сказал Кин. - Я своих увидел.

– Врешь, - сказал шут.

– Что он говорит?

– Врет, - сказал шут. - Убить его надо, и дело с концом.

Кин постарался приподняться.

Ятвяг мягким кошачьим движением выхватил саблю.

– Погодите, - сказал Кин. - Мессир Роман, у меня к вам важное дело.

– Он знает латынь? - вырвалось у Романа.

– Боярин, - сказал отрок, - время истекает.

– Время? - повторил ятвяг. - Князь ждет. Идите на башню.

– Сейчас, - сказал Роман. - Ты говоришь, что знаешь меня?

– Я принес вести из Бремена, - сказал Кин. - Я не могу сказать сейчас. Я скажу наедине. Развяжите меня.

– Нет, - сказал Роман. - Даже если ты не врешь, ты останешься здесь. Я не верю тебе.

– Время истекает, - сказал отрок.

– О чем он все время говорит? - спросил шут.

– Он должен встретиться с одним человеком.

Ятвяг положил на левую ладонь лезвие сабли, словно любуясь ее тусклым блеском.

– Князь сказал, - повторил он, - пора идти.

– С тобой пойдет Акиплеша, - сказал Роман. - Он все знает.

– Князь сказал, - повторил ятвяг, и в словах его была угроза.

Анна увидела, что Роман сделал какой-то знак отроку и тот, чуть заметно кивнув, двинулся вдоль стены в полутьме. Кин лежал с открытыми глазами. Внимательно следил за людьми в подвале. Чуть пошевелил плечами.

– Он снимет веревки, - прошептал Жюль, будто боялся, что его услышат, - главное - снять веревки.

Ятвяг также внимательно следил за тем, что происходит вокруг, словно предчувствовал неладное.

– Цезарь, - сказал шут, - не бери греха на душу.

– Ты никогда не станешь великим человеком, - ответил Роман, делая шаг к столу, чтобы отвлечь внимание ятвяга, - наше время не терпит добрых. Ставка слишком велика. Ставка - жизнь и великая магия. Ты! - крикнул он неожиданно ятвягу. И замахнулся кулаком. Ятвяг непроизвольно вскинул саблю.

И в этот момент блеснул нож - коротко, смутно, отразившись в ретортах. И ятвяг сразу выпустил саблю, бессмысленно и безнадежно стараясь увидеть источник боли, достать закинутыми за спину руками вонзившийся в спину нож… и, сдвинув тяжелый стол, упал на бок. Реторта с темной жидкостью вздрогнула, и Роман метнулся к столу и подхватил ее.

– Как я испугался… - сказал он.

Шут смотрел на ятвяга.

– Плохо вышло, - сказал шут. - Ой как плохо вышло…

– Скажем князю, что он ушел. Вытащи его наверх - и за сарай. Никто ночью не найдет.

– Кровь, - сказал шут. - И это есть знание?

– Ради которого я отдам свою жизнь, а твою - подавно, - сказал Роман. - Тащи, он легкий.

Шут стоял недвижно.

– Слушай, - сказал Роман. - Я виноват, я тебя всю жизнь другому учил… Я тебя учил, что жизнь можно сделать хорошей… но нельзя не бороться. За науку бороться надо, за счастье… Иди, мой раб. У нас уже нет выхода. И грех останется на мне.

Шут нагнулся и взял ятвяга за плечи. Голова упала назад - рот приоткрылся в гримасе.

Шут поволок его к лестнице. Отрок подхватил ноги убитого.

– Я больше не могу, - сказала Анна. - Это ужасно.

– Это не конец, - сказал Жюль. Он приблизил шар к лицу Кина, и тот, словно угадав, что его видят, улыбнулся краем губ.

– Вот видишь, - сказал Жюль. - Он справится.

В голосе Жюля не было уверенности.

– А нельзя вызвать помощь? - спросила Анна.

– Нет, - коротко ответил Жюль.

Шут с отроком втащили труп наверх. Роман окликнул отрока:

– Глузд! Вернись.

Отрок сбежал по лестнице вниз.

– Мне не дотащить, - сверху показалось лицо шута.

– Дотащи до выхода, позовешь Йовайлу. Спрячете - тут же иди на стену. Скажешь, что я - следом.

Отрок стоял посреди комнаты. Он был бледен.

– Устал, мой мальчик? Тяжела школа чародея?

– Я послушен, учитель, - сказал юноша.

– Тогда иди. Помни, что должен завязать ему глаза.

Отрок открыл потайную дверь и исчез за ней.

Роман поглядел на большие песочные часы, стоявшие на полке у печи. Песок уже весь высыпался. Он пожал плечами, перевернул часы и смотрел, как песок сыплется тонкой струйкой.

– Второй час полуночи, - сказал Кин. - Скоро начнет светать. Ночи короткие.

– Да? - Роман словно вспомнил, что не один в подвале. - Ты для меня загадка, литовец. Или не литовец? Лив? Эст?

– Разве это важно, чародей? - спросил Кин. - Я ученик Бертольда фон Гоца. Ты слышал это имя?

– Я слышал это имя, - сказал Роман. - Но ты забыл, что Бертольд уже два года как умер.

– Это пустой слух.

Дверь качнулась, отворилась, и из подземного хода появился отрок, ведя за руку высокого человека в монашеском одеянии, с капюшоном, надвинутым на лоб, и с темной повязкой на глазах.

– Можете снять повязку, - сказал Роман. - У нас мало времени.

Монах снял повязку и передал отроку.

– Я подчинился условиям, - сказал он. - Я тоже рискую жизнью.

Анна узнала ландмейстера Фридриха фон Кокенгаузена. Рыцарь подошел к столу и сел, положив на стол железную руку.

– Как рука? - спросил Роман.

– Я благодарен тебе, - сказал Фридрих. - Я могу держать ею щит. - Он повернул рычажок на тыльной стороне железной ладони. Пальцы сжались, словно охватили копье. - Спасибо. Епископ выбрал меня, потому что мы с тобой давнишние друзья, - сказал Фридрих. - И ты доверяешь мне. Расскажи, почему ты хотел нас видеть?

– Вы нашли литовца, который украл у меня огненную смесь?

– Да, - коротко сказал Фридрих. - В горшке твое зелье?

– Оно может разорвать на куски сто человек, - сказал Роман.

Жюль опять повернул шар, и Анна увидела, как Кин медленно движет рукой, освобождая ее.

– А это кто? - Рыцарь вдруг резко обернулся к Кину.

– Я тебя хотел спросить, - сказал Роман. - Он сказал, что он ученик Бертольда фон Гоца.

– Это ложь, - сказал рыцарь. - Я был у Бертольда перед его смертью. Нас, людей, причастных к великой тайне магии и превращения элементов, так мало на свете. Я знаю его учеников… Он лжет. Кстати, сейчас он освободит руку.

– Черт! - выругался Жюль. - Как он заметил?

Роман с отроком тут же бросились к Кину.

– Ты прав, брат, - сказал он Фридриху. - Спасибо тебе.

Кин был неподвижен.

– Это первый человек, который развязал узел моего шута.

– И поэтому его надо убить, - сказал рыцарь.

Роман подхватил из-под стола толстую веревку и надежно скрутил руки Кина.

– Погоди, - сказал Роман. - Он говорит по-латыни не хуже нас с тобой и знает Бертольда. Скоро вернется мой шут и допросит его. Он допросит его как надо, огнем.

– Как хочешь, - сказал рыцарь. - Я слышал, что ты близок к открытию тайны золота.

– Да, - сказал Роман. - Я близок. Но это долгая работа. Это будет не сегодня. Я беспокоюсь за судьбу этого деяния.

– Только ли деяния?

– И меня. И моих помощников.

– Чем мы тебе можем быть полезны?

– Ты знаешь чем - ты мой старый знакомый. Ты потерял руку, когда в твоем замке взорвалась реторта, хоть и говоришь, что это случилось в битве с сарацинами.

– Допустим, - сказал рыцарь.

– Мне главное - сохранить все это. Чтобы работать дальше.

– Похвально. Но если наши пойдут завтра на штурм, как я могу обещать тебе безопасность?

– И не только мне, брат, - сказал Роман. - Ты знаешь, у нас живет польская княжна?

Шар опять приблизился к Кину. Губы Кина шевельнулись:

– Плохо дело. Думай, Жюль…

Жюль кивнул, словно Кин мог увидеть его. И обернулся к Анне - может, искал сочувствия?

– Если ты уйдешь, я не справлюсь с машиной? - спросила Анна.

– Нет, моя девочка, - сказал Жюль тихо. - Тебе не вытянуть нас.

Роман и рыцарь подняли глаза.

– Кто-то идет, - сказал Роман отроку. - Задержи его. Я вернусь.

Рыцарь тяжело поднялся из-за стола и опустил капюшон.

– Завязать глаза? - спросил Фридрих.

Роман махнул рукой.

– Я выйду с тобой. Скорей.

Потайная дверь закрылась за рыцарем и Романом.

Шут спустился по лестнице.

– Где хозяин? - спросил он.

– Не знаю, - ответил отрок.

– Убежал к орденским братьям? Нет, он один не убежит. Ему все это нужно… это его золото… Это его власть и слава.


22

Жюль снова увеличил лицо Кина. Кин смотрел на шута.

Анна дернула Жюля за рукав:

– Я похожа на Магду. Ты сам говорил, что я похожа на Магду.

– Какую еще Магду? - В гусарских глазах Жюля была тоска.

– Польскую княжну, Магдалену.

– Ну и что?

– Я пойду туда. Вместо нее.

– Не говори глупостей. Тебя узнают. Мне еще не хватало твоей смерти. К тому же куда мы княжну денем?

– Слушай спокойно. У нас с тобой нет другого выхода. Время движется к рассвету. Кин связан и бессилен.

– Замолчи. И без твоих идей тошно.

– Все очень просто. Ты можешь меня высадить в любом месте?

– Да.

– Тогда высади меня в спальне княжны. Это единственный выход. Сообрази наконец. Если я не проберусь к Кину в ближайшие минуты, он погибнет. Я уж не говорю, что провалится все ваше дело. Кин может погибнуть. И мне это не все равно!

– Ты хочешь сказать, что мне все равно? Ты думаешь, Кин первый? Ты думаешь, никто из нас не погибал?..

В окошко под потолком тянуло влажным холодом - погода в двадцатом веке тоже начала портиться. Брехали собаки. Анна вдруг почувствовала себя вдвое старше Жюля.

– Вопрос не в праве! Веди шар! Будь мужчиной, Жюль! Вы меня уже посвятили в ваши дела…

– Нарушение прошлого может достичь критической точки.

– О чем ты говоришь! Кин лежит связанный.

Жюль несколько секунд сидел неподвижно. Затем резко обернулся, оценивающе посмотрел на Анну.

– Может получиться так, что я не смогу за тобой наблюдать.

– Не теряй времени. Веди шар в терем. Мне же надо переодеться.

– Погоди, может быть…

– Поехали, Жюль, миленький!

Анну охватило жуткое нетерпение - будто ей предстоял прыжок с парашютом и должно быть страшно, но опасение опоздать с прыжком оказывается сильнее страха.

Шар покинул дом Романа и пронесся над крышей. Краем глаза Анна увидела огоньки на стенах, далекое зарево. Впереди был терем.

Шар вошел в терем, потом завис в коридоре, медленно пополз вдоль темных стен. Анна подошла к раме, шагнула было нетерпеливо в нее, потом опомнилась, начала, путаясь в рукавах, стаскивать кофту…

– Все чисто, - сказал Жюль. - Можно…

– Погоди! - крикнула Анна. - Я же не могу там оставлять одежду!

Княжна спала на низком сундуке с жестким подголовником, накрывшись одеялом из шкур. Одинокая плошка горела на столе. По черной слюде окна стекали мутные капли дождя.

Шар быстро обежал комнату, заглянул в углы, остановился перед задней, закрытой дверью…

– Учти, что там спит ее тетка, - сказал Жюль. Потом другим голосом - изгнав сомнения, приняв решение: - Ладно. Теперь слушай внимательно. Момент переноса не терпит ошибок.

Жюль поднялся, достал из пульта плоскую облатку в сантиметр диаметром, прижал ее под левым ухом Анны. Облатка была прохладной. Она тихо щелкнула и присосалась к коже.

– Чтобы вернуться, ты должна замкнуть поле. Для этого дотронешься пальцем до этой… присоски. И я тебя вытяну. Будешь там приземляться - чуть подогни ноги, чтобы не было удара.

Польская княжна повернулась во сне, шевельнулись ее губы. Рука упала вниз - согнутые пальцы коснулись пола.

Анна быстро шагнула в раму. И тут же закружилась голова и началось падение - падение в глубь времени, бесконечное и страшное, потому что не за что было уцепиться, некому даже крикнуть, чтобы остановили, удержали, спасли, вернули, и не было голоса, не было верха и низа - была смерть или преддверие ее, в котором крутилась мысль: зачем же ей не сказали? Не предупредили? Зачем ее предали, бросили, оставили, ведь она никому ничего плохого не сделала? Она еще так молода, она не успела пожить… Жалость к себе охватила слезной немощью, болью в сердце, а падение продолжалось - и вдруг прервалось, подхватило внутренности, словно в остановившемся лифте, и Анна поняла, что может открыть глаза…

И твердый пол ударил по ступням.

Анна проглотила слюну.

Только небольшая плошка с плавающим в ней фитилем горела на столе. Рядом стоял стул с прямой высокой деревянной спинкой. Запах плохо выделанных шкур, печного дыма, горелого масла, пота и мускуса ударил плотно в ноздри, уши услышали нервное тяжелое дыхание… Анна поняла, что она в тринадцатом веке.

Сколько прошло времени? Она падала туда час?.. Нет, это казалось ей, конечно, казалось, ведь Кин проскочил в прошлое почти мгновенно - ступил в раму и оказался во дворе Романа. А вдруг машина испортилась и потому ее путешествие было в самом деле длинным?.. Нет, на низком сундуке спит польская княжна, рука чуть касается пола.

«Раз-два-три-четыре-пять», - считала про себя Анна, чтобы мысли вернулись на место. Жюль сейчас видит ее в шаре. Где же шар? Должен быть чуть повыше, перед лицом, и Анна посмотрела туда, где должен быть шар, и улыбнулась Жюлю - ему сейчас хуже всех. Он один. Ах ты, гусар из двадцать седьмого века, тебе, наверно, влетит за то, что послушался ископаемую девчонку…

Теперь надо действовать. И очень быстро. В любой момент может начаться штурм города - Анна поглядела в небольшое забранное слюдой окошко, и ей показалось, что в черноте ночи она угадывает появление рассветной синевы.

Платье Магдалены лежало на табурете рядом с сундуком, невысокие сапожки без каблуков валялись рядом.

Анна шагнула к постели. И замерла, прислушиваясь. Терем был полон ночными звуками - скрипом половиц, шуршанием мышей на чердаке, отдаленным звоном оружия, окриком часового у крыльца, шепотом шаркающих шагов… Княжна забормотала во сне. Было душно. В тринадцатом веке не любили открывать окон.

Платье княжны громко зашуршало. Выше талии оно скреплялось тесемками. Тесемки путались, одна оборвалась. Теперь очень важно - платок. Его нужно завязать так, чтобы скрыть волосы. Где шапочка - плоская с золотым обручем? Анна взяла со стола плошку и посветила под стол, в угол горницы - шапочка лежала на сундуке. Сейчас бы зеркало - как плохо уходить в прошлое в такой спешке! Средневековый наряд нам должен быть к лицу, подумала Анна, но как жаль, что придется черпать информацию об этом из чужих глаз. Конечно, у княжны где-то есть зеркальце на длинной ручке, как в сказках, но некогда шарить по чужим сундучкам. Анна расшнуровала кед - примерила княжий сапожок. Сапожок застрял в щиколотке - ни туда, ни сюда. За перегородкой кто-то заворочался. Женский голос спросил по-русски:

– Ты чего, Магда? Не спишь?

Анна замерла, ответила не сразу.

– Сплю, - сказала она тихо.

– Спи, спи, - это был голос тетки. - Может, дать чего?

Тетка тяжело вздохнула.

Анна отказалась от мысли погулять в сапожках. Ничего, платье длинное. Как жаль, что дамы в то время не носили вуаль… Впрочем, наша трагедия проходит при искусственном освещении. Анна осмотрелась в последний раз - может, забыла чего-нибудь? Потом непроизвольно подняла руку княжны и положила на грудь, чтобы не затекала. Подумала, что сейчас Жюль, наверное, обругал ее последними словами - ну что за ненужный риск! А Анна ощущала странное единство с девушкой, которая и не подозревает, что ее платье позаимствовано другой, которая будет жить через много сотен лет…

– Ничего, - прошептала она, старательно шевеля губами, чтобы Жюль видел, - она крепко спит.

Анна прошла к двери - сильно заскрипело в соседней комнате, и голос окончательно проснувшейся тетки сообщил:

– Я к тебе пойду, девочка, не спится мне, тревожно…

Анна потянула к себе дверь. Дверь не поддалась. Ударили по полу голые ступни - как все слышно в этом доме! - тетка уронила что-то на пол. Шлеп-шлеп-шлеп - ее шаги. Проклятое кольцо в львиной пасти… Анна повернула кольцо и потянула на себя. Сзади тоже отворилась дверь, но Анна не стала оглядываться, нагнувшись, чтобы не расшибить голову, скользнула в темный коридор. Замерла в темноте. За дверью бубнил голос тетки.


23

Первый человек, который попался Анне, был стражник у входа в терем. Он стоял у перил крыльца, глядя на зарево, охватившее полнеба, прислушиваясь к далекому шуму на стенах.

Стражник оглянулся. Это был пожилой мужчина, кольчуга его была распорота на груди и кое-как стянута кожаным ремешком.

– Что горит? - спросила Анна, не давая стражнику возможности поразмыслить, почему польская княжна разгуливает по ночам. Впрочем, стражнику не было до этого дела - ощущение неминуемой угрозы овладело всеми горожанами.

– Стога горят - на Болоте.

Дождь почти перестал - зарево освещало крыши, но переулки за площадью скрывались в темноте. Отсюда, с крыльца все выглядело иначе, чем в шаре, настолько, что Анну одолело сомнение - куда идти? Может, потому, что холодный ветер, несущий влагу, звуки и дыхание города, менял перспективу и уничтожал отстраненность, телевизионную условность изображения в шаре.

– Погоди, боярышня, - сказал стражник, только сейчас сообразив, что полька собирается в город. - Время неладное гулять.

– Я вернусь, - сказала Анна.

Ее тень, тонкая, неверная, длинная, бежала перед ней по мокрой земле площади.

– Если на стене будешь, - крикнул вслед ратник, - погляди, это стога горят или что?!

– Погляжу.

Анна миновала колодец, площадь сузилась - собор казался розовым. От улицы должен отходить проулок - к дому Романа. Анна ткнулась в темноту - остановилась. Она перестала быть наблюдателем и стала частью этого мира.

– Ууу, - загудело спереди, словно какой-то страшный зверь надвигался из темноты. Анна метнулась в сторону, ударилась спиной о забор. Гудение спереди усиливалось, и Анна, не в силах более таиться, бросилась обратно к терему - там был стражник.

Из темноты возник страшный оборванный человек. Одну руку он прижимал к глазу, и между пальцев лилась кровь, во второй была суковатая дубина, которой он размахивал, удручающе воя - однообразно, словно пел. Анна побежала к терему, скользя по грязи и почему-то боясь крикнуть, боясь привлечь к себе внимание. Пьяные, неверные, угрожающие шаги человека с дубиной приближались, к ним примешался мерный грохот, топот, крики, но Анне некогда было остановиться - спрятаться. Куда-то пропал, как в кошмаре, стражник у крыльца - крыльцо было черным и пустым. И терем был черен и пуст.

Рычание преследователя вдруг поднялось в крик - визг - вопль - и оборвалось. Ветром подхватило, чуть не сбило Анну с ног - мимо пролетели черными тенями с огненными бликами на лицах всадники Апокалипсиса - ятвяги, окружившие князя Вячко, передние с факелами, от которых брызгами летели искры.

Анна обернулась - неясной тенью, почти не различишь в темноте, лежал преследователь… Терем сразу ожил - словно с облегчением осветился факелами. Выбежали стражники. Князь соскочил с коня. Ятвяги не спешивались, крутились у крыльца.

– Кто там был? - спросил князь.

– Пьяный, которым овладели злые духи, - ответил ятвяг.

– Не хватало еще, чтобы по городу бегали убийцы. Ты и ты, зовите боярина Романа. Если не пойдет, ведите силой.

– Приведем.

Анне из тени у забора была видна усмешка ятвяга.

Ятвяги одинаково хлестнули коней, пронеслись совсем близко от Анны и пропали. Значит, там и есть нужный ей закоулок. Она слышала, как топот копыт прервался, раздался резкий высокий голос, который ударился о заборы, покатился обратно к улице, и Анна представила себе, как запершиеся в домах горожане прислушиваются к звукам с улиц. Наступает последняя ночь…

Князь Вячко вошел в терем. Ятвяги соскакивали с седел, вели поить коней.

Анна колебалась - войти в переулок? А вдруг сейчас промчатся обратно ятвяги с Романом? Но Роман мог не вернуться из подземного хода. А если он решит убить Кина?

Пауза затягивалась, и Анна физически ощущала, как сквозь нее сочится минутами время.

Нет, ждать больше нельзя. Она сделала шаг к углу, заглянула в короткий проулок. Ворота были распахнуты. Один из ятвягов стоял снаружи, у ворот, держал коней, второго не было видно.

И тут же в воротах блеснуло пожаром. Шел стражник Романа с факелом. Роман быстро шагал следом. Он спешил. Ятвяги вскочили на коней и охали чуть сзади, словно стерегли пленника. Роман был так бледен, что Анне показалось, что лицо его фосфоресцирует. Анна отпрянула за угол - человек с факелом прошел рядом. И тут же - глаза Романа - близко, узнающие…

– Магда! Ты ко мне?

– Да, - сказала Анна, прижимаясь к стене.

– Дождался, - сказал Роман, - пришла голубица.

– Торопись, боярин, - сказал ятвяг. - Князь гневается.

– Йовайла, проводи княжну до моего дома. Она будет ждать меня там. И если хоть один волос упадет с ее головы, тебе не жить… Дождись меня, Магдалена.

Ятвяг дотронулся рукоятью нагайки до спины ученого.

– Мы устали ждать, - сказал он.

Свет факела упал на труп сумасшедшего.

– Магда, я вернусь, - сказал Роман. - Ты дождешься?

– Да, - сказала Анна. - Дождусь.

– Слава Богу, - сказал Роман. Уходя к терему, он обернулся, чтобы убедиться, что стражник подчинился его приказу. Стражник, не оборачиваясь, шел по переулку.

Он крикнул:

– Ворота не закрывайте, меня обратно послали. - И добавил что-то по-литовски. Ворота, готовые уже закрыться, застыли - оттуда выглянуло лицо другого стражника.

Нет худа без добра, подумала Анна. Не надо придумывать, как войти в дом. Он был готов увидеть Магду. И увидел.


24

Литовец проводил Анну до дверей. Два других стражника смотрели на нее равнодушно. В эту ночь их было трудно удивить.

Заскрипели доски дорожки, стражник поднялся к двери, толкнул ее и крикнул внутрь.

Анна ждала. Зарево немного уменьшилось, зато в противоположной стороне небо начало светлеть, хотя в городе было еще совсем темно.

Изнутри донеслись быстрые шаги, и на порог выбежал, ковыляя, шут. Он остановился в двери, вглядываясь.

– Пани Магда? - Он не верил своим глазам.

– Пан Роман сказал мне ждать его.

– Не может быть, - сказал шут. - Ты должна спать. Ты не должна была сюда приходить. Ни в коем случае! Пока ты в тереме, он не убежит, неужели не понимаешь? Ну почему ты не спишь? Ты же выпила зелье? Ах, теперь ты в его руках…

Анна подумала, что о зелье ей, как польской княжне, знать не положено. Но выразить интерес нужно.

– Какое зелье? - спросила она.

– Проходи, княжна, - сказал шут. - Не слушай дурака. Иди, сыро на улице стоять…

Он протянул слишком большую для его роста руку, и Анна послушно взяла ее за сухие пальцы и пошла в горницу.

Люк в подвале был закрыт. До Кина всего несколько шагов.

– Иди сюда, - сказал шут, открывая дверь во внутренние покои. Но Анна остановилась в первой комнате.

– Я подожду здесь, - сказала она.

– Как хочешь. - Шут был удручен. - И зачем ты пришла?.. - повторил он.

– Кто разбудил тебя?

– Я пришла сама, - сказала Анна.

– Неужели я ошибся?.. Это же было зелье, от которого сама не проснешься…

«Он дал ей снотворного? Ах ты, интриган!» - чуть не вырвалось у Анны. Вместо этого она улыбнулась и спросила:

– А где же твой хозяин занимается чародейством? Здесь? Или в задней комнате?

Она прошлась по комнате, стуча пятками.

– Разве это так важно? - спросил шут. - Это уже неважно. Ты говоришь по-русски. Но странно. Говор твой чужой.

– Ты забыл, что я воспитана в Кракове?

– Воспитана? Чужое слово, - сказал шут. - Ты говоришь странные слова.

Люк изнутри откинулся.

Шут резко обернулся. Голова отрока появилась в люке.

– Ты чего, Глузд?

– Тот, литвин, бьется… боюсь я его… Погляди, Акиплеша.

– Прирежь его, - спокойно ответил шут.

– Нет! - вырвалось у Анны. - Как можно! - Она сделала шаг к открытому люку. - Как ты смеешь! - Она почти кричала - только бы Кин понял, что она рядом.

Шут ловко встал между люком и Анной.

– Тебе туда нельзя, княжна, - сказал он. - Не ведено.

– Эй! - раздался снизу зычный голос Кина. - Развяжи меня, скоморох. Веди к князю. Я слово знаю!

– Знакомый голос, - сказала Магда. - Кто у тебя там?

– Не твое дело, госпожа.

– Раб! - возмутилась княжна. - Смерд! Как ты смеешь мне перечить! - Анна не боялась сказать какое-нибудь слово, которого в тринадцатом веке не существовало. Она иностранка и не имела иного образования, кроме домашнего.

И в ее голосе загремели такие княжеские интонации, что шут опешил, а отрок буквально оторопел.

– С дороги! - повелительно сказала Анна. - Посмотрим, что скажет господин Роман, когда узнает о твоем своеволии.

И шут сразу сник. Словно ему стало все равно - увидит Магда пленника или нет…

Анна отстранила отрока и величественно спустилась вниз, в знакомое ей (но не польской княжне) скопление реторт, горшков, тигелей и других примитивных, но впечатляющих сосудов зари химической науки. Сильно воняло серой и кислотой. Кин сидел, прислонившись к стене. Анна подмигнула ему, а Кин, видя, что отрок с шутом задержались наверху, нахмурился и проворчал сквозь зубы:

– Еще чего не хватало!

– Так вот ты где! - возмущенно проговорила княжна, глядя на Кина. - Почему ты связан? Что они с тобой сделали?

– Госпожа, - сообразил Кин, - я плохого не делал. Я пришел к господину Роману от вас, но меня никто не стал слушать.

Анна обернулась. Отрок стоял у лестницы, шут на ступеньках. Они внимательно слушали.

– Do you speak English? [1] - спросила Анна.

– Yes, a little [2], - сказал Кин.

– Нам нужно их убедить, - продолжала Анна по-английски.

– Молодец, - ответил Кин. - Я тебе помогу.

– Развяжи его, - приказала Анна отроку. - Разве ты не видишь, что он мой слуга?

Отрок был послушен.

– Сейчас, госпожа, - сказал он. - Сейчас, но господин…

– Господин сделает все, что я велю.

Отрок оглянулся на шута. Тот спустился в подвал, сел за стол.

– Делай, - мрачно сказал он. - Делай, господин сделает все, что она скажет.

– Где твой возлюбленный? - спросил Кин по-английски.

– Не смейтесь. Роман с князем. Они обсуждают вопросы обороны.

Кин поднялся, растирая кисти рук.

– Я пошел! Мне надо быть с ним. А тебе лучше вернуться.

– Нет, я останусь. Роман просил меня остаться. Я могу помочь вам, когда вы вернетесь.

– В случае опасности помнишь, что делать?

– Разумеется, - сказала Анна по-русски. - Иди к Роману, береги его. - Затем она обернулась к отроку: - Проводи моего слугу до выхода. Чтобы его не задержали стражники.

Отрок обернулся к шуту. Тот кивнул. Отрок побежал по лестнице за Кином. Шут сказал:

– Thy will releaseth him from the Fetters [3].

Анна опешила.

– Вы понимаете этот язык? - спросила она глупо.

– Я бывал в разных краях, княжна, - сказал шут, - с моим господином. Мы, рабы, редко показываем свои знания…

Надеюсь, подумала Анна, что язык двадцатого века так изменился, что он не все понял.


25

– Здесь вы добываете золото? - спросила Анна. Печь совсем прогорела, лишь под пеплом тлели красные угольки.

– Мой господин, - сказал шут, - делает угодное Богу.

– Верю, верю, - сказала Анна. - А правда, что он изобрел книгопечатание?

– Не ведаю такого слова, госпожа, - сказал шут. Он подошел к тлеющим углям и, наклонившись, стал греть у них свои слишком массивные для хилого тела руки.

– Ты помогаешь господину?

– Когда он позволяет мне. А зачем тебе и твоему человеку мой господин? - спросил карлик.

– Я не поняла тебя.

– Вы говорили на языке, похожем на язык саксов. Твой человек побежал за моим господином.

– Ты боишься за него?

– Я боюсь страха моего господина. И его любви к тебе. Он забывает о других. Это приведет к смерти.

– Чьей смерти?

– Сегодня смерть ждет всех. Когда хватаешься за одно, забываешь о главном.

– Что же главное? - Анна хотела прибавить: раб или дурак, но поняла, что не хочет больше играть в эту игру.

– Главное? - Шут повернулся к ней - единственный его глаз был смертельно печален. - Ты чужая. Ты можешь не понять.

– Я постараюсь.

– Сейчас божьи дворяне пойдут на приступ. И пощады никому не будет. Но если я догадался верно, если боярин Роман ходил наружу, чтобы договориться с божьими дворянами, как спастись и спасти все это… главное пропадает.

– Но ведь остается наука, остается его великое открытие.

– Ты, княжна, из знатных. Ты никогда не голодала, и тебя никогда не пороли, не жгли, не рубили, не измывались… тебе ничего не грозит. Тебя никто не тронет - ни здесь, ни в тереме. А вот все люди, что спят или не спят, тревожатся, стонут, едят, плачут на улицах, - их убьют. А это неважно моему господину. И это неважно тебе - их мука до вас не долетит.

Карлик, освещенный красным светом углей, был страшен.

Вот такими были первые проповедники средневековой справедливости, такие шли на костры в Лангедоке и сражались среди богомилов в Болгарии. Люди, которые поняли, что все достойны жизни… и были бессильны.

– Ты не прав, шут. Я стараюсь понимать. И пришла сюда потому, что думала о другом человеке.

– Этот человек - боярин Роман?

– Нет.

– Все равно - это один человек, такой же, как ты. Но не такой, как я и как смерд Замошья. Даже сейчас в твоих добрых глазах и в твоих добрых речах нет правды. Тебе неведомо, есть ли у меня имя. Потому что имя мне - Мириад и я сгину безымянно со всеми, кому суждено сгинуть этой ночью.

– Как тебя зовут?

– Акиплеша - это тоже кличка. Я забыл свое имя. Но я не раб! Я сделаю то, чего не хочет сделать Роман!

– Но что ты можешь сделать?

– Я уйду подземным ходом, я найду в лесу литвинов, я скажу им: не спите, вставайте, спасите детей Христовых!

– Ты не успеешь, Акиплеша, - сказала Анна.

– Тогда я разрушу все это… все!

– Но это жизнь твоего господина, это его дело.

– Он околдовал тебя, княжна! Кому нужно его дело, мое дело, твое дело, коль скоро изойдут кровью отроки и младенцы, жены и мужи? Но я не могу разрушать…

Шут вскарабкался на стул, ноги на весу, уронил голову на руки, словно заснул. Анна молчала, смотрела на широкую кривую спину шута. Не поднимая головы, он глухо спросил:

– Кто ты, княжна? Ты не та, за кого выдаешь себя.

– Разве это так важно, Акиплеша?

– Рассвет близко. Я знаю людей. Дураки наблюдательные. Мой господин нас предаст, и я не могу остановить его.

– Скажи, Акиплеша, твой господин и в самом деле такой великий чародей? Выше королей церкви и королей светских?

– Слава его будет велика, - сказал шут. - И короли придут к нему на поклон. Иначе я бы не связал с ним мою жизнь.

– А что ты мог сделать?

– Я мог убежать. Я мог уйти к другому хозяину.

– Ты так в самом деле думал?

– Не раз. Но кому нужен хромой урод? Кому я докажу, что во мне такое же сердце, такая же голова, как у знатного?

– Роман это знает?

– Роман это знает. Господь одарил его умом и талантом.

– А тебя?

– Роман знает мне цену.

– И все?

– А что еще? Что еще нужно рабу и уроду?

– Ты ненавидишь его? Ты ревнуешь меня к нему?

Шут откинулся от стола, расхохотался, изуродовав лицо одноглазой гримасой.

– Тебя? К нему? У меня один глаз, этого хватает, чтобы понять, что княжна Магда спокойно спит в тереме. Ты даже не смогла натянуть ее сапожки - у тебя они другие, иноземные, ты не очень осторожна. И голос тебя выдает. И слова. Но не бойся. Роман не догадается. Он видит лишь свою любовь, он ею любуется, - ты птица в небе, сладость несказанная, - потому ты и нужна ему. Власть над божьим миром он хочет раскинуть и на птах, и на княжну. Он примет тебя за Магду, оттого что хочется ему принять тебя за Магду, тетенька! Он умный, а в приворотное зелье верит.

– А ты вместо приворотного сделал сонное?

– А ты чего хотела? Я не хотел, чтобы она бежала сюда. И потому сразу тебе изумился. Зелье-то испробованное. Я с ним два раза из оков уходил. Даже из замка Крак.

– Как ты попал туда?

– Известно как - за ворожбу. За глупость.

– Мне странно, что ты раб, - сказала Анна.

– Иногда мне тоже… Господь каждому определил место. Может, так и надо… так и надо.

– Ты опасный раб. Ты не дурак, а притворщик. Ты не тот, за кого себя выдаешь.

– Нет, я дурак. Но без нас, дураков, умники передохнут от своего ума и от скуки… Вот и они идут…

Роман спустился по лестнице первым.

– Вы почему здесь? - спросил он. - Почему не провел госпожу в мои покои?.. - Он дотронулся до плеча Анны.

Кин и отрок спустились следом. Кин поклонился Магде. Роман кинул на него взгляд и спросил:

– Он вправду с тобой, княжна?

– Он всегда со мной, - сказала Анна твердо. - Я посылала его к тебе, чтобы он берег тебя. И он будет беречь тебя.

– Я счастлив, - сказал Роман. - И все обойдется. Мы сделаем, как нам нужно. Орден уже подступил к стенам.

– Уже? - Шут помрачнел. - Уже приступ?

– Они в ста шагах, и они идут к воротам. Литвы все нет…

– А почему ты пришел сюда? - спросил шут. - У нас с тобой нет здесь огня и мечей. Наше место на стенах… Со всеми.

– Глупо молвишь, - сказал Роман, снова подходя к Анне и беря в ладонь ее пальцы. Ладонь Романа была влажной и горячей.

– Города будут погибать, люди будут умирать, но великое знание остается навсегда. Забудь о мелочах, и не по чину тебе об этом думать, - закончил Роман сухо, будто вспомнив, что шут ему не товарищ, а тля, должная помнить свое место…

Шут, взглянув на Анну, ответил:

– Я свое место знаю, дяденька.

Далекий шум донесся до подвала - нашел путь сквозь заборы, стены и оконца крик многих людей, слившийся в угрожающий рев, ответом которому были разрозненные крики и стон внутри города. Тут же откликнулся колокол на столбах на площади - уныло и часто, будто дрожа, он взывал к милости Божьей.

Все замерли, слушая этот шум. Роман быстро подошел к сундуку в углу комнаты, проверил на нем замок.

– Помоги! - сказал он шуту и нажал на сундук, заталкивая его в глубь подвала.

– Мы убежим? - спросил отрок.

– Нет, - сказал Роман.

– Ты будешь биться? - спросил шут.

– Да-да, - сказал Роман. - Не твое дело… Пойди погляди, как на стенах. Может, твой меч пригодится там?

– Не пойду, - сказал шут.

– Не убегу я, не бойся.

– Я другого боюсь, - сказал шут.

– Чего же? Говори.

– Измены боюсь.

– Дурак и умрешь по-дурацки, - сказал Роман, берясь за рукоять ножа.

– Убьешь меня? - Шут был удивлен.

– Если раб неверен, - сказал Роман, - его убивают.

– Не смейте! - воскликнула Анна. - Как вам не стыдно!

– Стыд… - Шут начал карабкаться по лестнице.

– Ты куда? - спросил Роман.

– Посмотрю, что снаружи, - сказал шут. - Погляжу, держат ли ворота…

Он исчез, и Роман тут же обернулся к Кину, передумал, посмотрел на отрока.

– Иди за ним, - сказал он. - Смотри…

– Чего? - не понял отрок.

– Чтобы он ни к кому из княжьих людей не подошел… К князю не подошел… А впрочем, оставайся. Он не успеет.

Роман был деловит, сух и холоден. Он кинул взгляд на песочные часы. Потом оглядел тех, кто оставался в подвале.

– Княжна Магда, - сказал он, - душа моя, поднимись наверх. Иди в задние покои. И не выходи оттуда. Ни под каким видом. И ты, - сказал он Кину, - смотри, чтобы не вышла.

– Роман, - сказала Анна, - мой человек останется с тобой. Я ему верю больше, чем другим людям.

– Правильно. - Роман улыбнулся. Удивительна была эта добрая, радостная улыбка. - Спасибо. С тобой пойдет Глузд.

– Иди, - сказал Кин. - Боярин прав. Иди, княжна, туда, где безопасно. Больше тебе здесь делать нечего.

Анна поднялась по лестнице первой. Сзади топал отрок. Отрок устал, лицо его осунулось, он был напуган. Шум штурма царил над городом, и, когда голова Анны поднялась над полом, он сразу оглушил, проникнув в окна верхней горницы… И еще Анна успела увидеть, как метнулся к выходу шут, - оказывается, он никуда не уходил. Он подслушивал. Может, это и к лучшему. Конечно, пора дотронуться до присоски под ухом…

Анна остановилась. Отрок обогнал ее. Шут стоял за притолокой - в темноте. Отрок обернулся и проследил за взглядом Анны. И увидел движение у двери.

Может, он просто испугался. Наверное, он не догадался, что там Акиплеша. Потому что он вдруг молча, как волк, настигающий жертву, кинулся в угол, выставив перед собой нож, - и был он слеп и неудержим. Анна лишь успела беззвучно ахнуть…

Отрок ударился в стену, потому что шут ловко отскочил в сторону. И отрок упал и замер. Шут вытер тонкое лезвие стилета и сказал Анне, словно извиняясь:

– Он мне не чета… я у сарацинов научился.

– Я не могу больше, - сказала Анна. - Я больше не могу…

– Наш век жестокий, - сказал шут. - Наверно, не было еще такого жестокого века. И я жесток, потому что живу здесь… Но я не подл. Понимаешь, я не подл! Я защищаюсь, но не предаю…

Его слова заполняли голубую рассветную комнату и смешивались с шумом битвы…

Он подошел к открытому люку и остановился так, чтобы изнутри его было трудно увидеть…

– Будет ли лучшее время? - спросил он сам у себя, глядя вниз. - Будет ли доброе время или всадники смерти уже скачут по нашей земле?

– Будет, - сказала Анна. - Обязательно должно быть. И ты его увидишь.

Шут не ответил. Анна почувствовала, как напряглись его плечи. Она сделала шаг вперед, заглянув вниз, в подвал. Роман стоял у потайной двери, прислушиваясь. Кин сзади.

– Отойди, - отмахнулся от него Роман.

Кин послушно отошел на несколько шагов.

В дверь кто-то ударил два раза. Потом еще три раза.

– Я так и знал! - прошептал шут. - Я так и знал… Надо было бежать к князю!

Роман отодвинул засов, и тяжелая дверь отворилась.

В дверях стоял рыцарь Фридрих. Кольчуга прикрыта серым плащом, меч обнажен.

Роман отошел в сторону.

Рыцарь Фридрих спросил:

– Все в порядке?

– Да, - сказал Роман. - Скорее. Как там у ворот?

– Скоро падут, - сказал Фридрих. - Скоро…

Он шагнул обратно в темный проход и крикнул что-то по-немецки.

Вдруг шут взвизгнул, как раненое животное, и прыгнул вниз - без лестницы, с двухметровой высоты, и следующим прыжком он был уже у двери, стараясь дотянуться до засова.

Роман первым сообразил, в чем дело, и начал вытаскивать меч, и Анне показалось, что он делает это замедленно, - и шут тоже замедленно оборачивается, так и не успев закрыть дверь, и в руке у него блестит стилет…

– Кин! - отчаянно крикнула Анна. - Не тот! Гений - не тот! Гений - Акиплеша!

Кин обернулся к ней. Глаза сошлись в щелочки. Голос его был тих, но страшен - и не подчиниться нельзя:

– Уходи немедленно.

Анна не могла уйти. Главное сейчас было объяснить Кину…

– Нажми присоску! Ты все погубишь!

И Анна, не понимая даже, что делает, но не в силах ослушаться, поднесла палец к шее…

И в этот момент ее охватила дурнота, и все провалилось, все исчезло, лишь бесконечная бездна времени приняла ее и понесла через темноту, сквозь нелепые и непонятные видения: лава коней неслась на нее сквозь огонь, рвущийся из башен деревянного города, а порочное лицо вельможи с мушкой на щеке, в громоздком напудренном парике покачивалось перед глазами…

Анна стояла в маленькой холодной комнате теткиного дома. Она схватилась за голову, жмурясь от света, и Жюль, склонившийся над пультом, крикнул ей, не оборачиваясь:

– Шаг в сторону! Выйди из поля!

Анна послушно шагнула - голова кружилась, она увидела перед глазами шар - как окно в подвал.

Маленький, слишком маленький в шаре шут боролся с Романом, и рука его, зажатая в тисках Романовой руки, дергалась, сжимая стилет. Роман старался свободной рукой достать свой меч и кричал что-то, но Анна не слышала слов.

– Не тот! - сказала она, продолжая спор с Кином.

Шут извернулся, и Анна увидела, как стилет исчез в боку боярина Романа и тот начал оседать, не отпуская шута. В подвал влезали один за другим немецкие ратники. Рыцарь Фридрих поднял свой меч… И мелькнул тенью Кин…

И в тот же момент из шара исчезли двое: Кин и шут.

Меч рыцаря Фридриха разрубил воздух. И, отбросив меч, рыцарь опустился на колени над телом Романа, сделав знак ратникам, чтобы они бежали наверх. Ратники один за другим начали подниматься по лестнице - шустро и ловко…

Шар погас.

– Все, - сказал Жюль.

– Они где? - спросила Анна.

– Они прошли сквозь нас. Они уже там, дома… Ты не представляешь, как я устал.

– Я тоже устала, - сказала Анна. - Но все хорошо кончилось?

– Спасибо, - сказал Жюль. - Без тебя бы не вылезти.

– Не стоит благодарности, - сказала Анна.

Ей было очень грустно.

– Ты уверен, что это был шут Акиплеша?

– Ты же видела, - сказал Жюль. Он поднял пульт и положил его в открытый чемодан.

– Они добрались до места? Ты уверен?

– Разумеется, - сказал Жюль. - Что с ними может случиться?


26

Анна проснулась, когда солнце уже склонялось к закату. В комнате было жарко, над забытой чашкой со сладким кофе кружились осы. В комнате стоял дед Геннадий.

– Прости, - сказал он. - Я уж стучал, стучал, дверь открыта, а ты не отзываешься. У нас в деревне не то что в городе - у нас проще. Дверь открыта, я и зашел.

– Ничего, - сказала Анна, опуская ноги с дивана.

Она заснула одетой. Зашуршала ткань.

Анна бросила взгляд на себя - еще бы, она же так и осталась в платье польской княжны Магдалены, родственницы короля Лешко Белого, родом из стольного города Кракова.

– Это в Москве так носят? - спросил дед Геннадий.

Анне показалось, что он посмеивается над ней. Она уже все вспомнила и, встав, выглянула в прихожую. Там было пусто и чисто. Дверь в холодную горницу распахнута настежь. Там тоже все пусто. И кровать застелена.

Дед Геннадий шел за Анной в двух шагах.

– Уехали, значит? - сказал он.

– Уехали, - сказала Анна.

– А я тебе на память принес, - сказал дед. - Из музея.

Он вытащил из глубокого кармана плаща медную голову льва с кольцом в пасти.

– Я еще достану, ты не беспокойся.

– Спасибо, дедушка, - сказала Анна. - Они в самом деле были из будущего?

– Кто? Реставраторы? Были бы люди хорошие.

Анна вернулась в большую комнату. За открытым окном виден был крутой холм. У ручья паслась гнедая кобыла Клеопатра.

– Грехи наши тяжкие, - сказал дед. - Спешим, суетимся, путешествуем Бог знает куда. Да, я тебе молочка принес. Парного. Будешь пить?


Примечания

1 вы говорите по-английски? (англ.) 2 да, немного 3 ты освободить его от оков (староангл.)