"Убийство из суеверия" - читать интересную книгу автора (Лондон Мэри)Мэри Лондон «Убийство из суеверия»Глава 1Тем октябрьским утром сэр Малькольм Айвори ощущал себя вполне счастливым. День обещал быть спокойным, и сэр Малькольм решил провести его дома — в роскошном особняке, который унаследовал от своих родителей тридцать лет тому назад. Несмотря на прошедшие годы, он с некоторой грустью вспоминал своего отца, сэра Филипа, знаменитого антиквара, превратившего имение Фалькон в настоящий музей; вспоминал и матушку, восхитительную Мэри, — хотя она давно умерла, душа ее определенно витала в стенах этого дома и поныне. Быть может, все дело в постоянно ощутимом присутствии нежного призрака? Как бы то ни было, сэр Малькольм так никогда и не женился. А может, причиной тому полная странствий молодость, исчерпавшая всю его страсть к прекрасному полу? С неизменным волнением вспоминал он прелестную Кувшинку, с которой судьба свела его в Гонконге, и Шапарту, которую любил в Дели; но самый глубокий след в его сердце оставила Звездочка. Что-то сталось с нею в жестоком вихре японо-китайской войны?[1] Сэр Малькольм оторвался от воспоминаний. Хотя он и не любил им предаваться, они, однако же, всякий раз захватывали его, стоило только отвлечься от занятий, составлявших его истинную страсть, — орхидей, шахмат, редких книг и, самое главное, полицейских дознаний, позволявших ему оттачивать дедуктивные таланты. Скотланд-Ярду случалось прибегать к ним не раз, и сэр Малькольм этим очень гордился. Поиск истины увлекал его не меньше, чем психологический анализ, особенно в сложных, запутанных делах, где все было связано зыбкими, едва зримыми нитями и где коварные ловушки подстерегали чуть ли не на каждом шагу. — Господин Малькольм звонил? Вэнь Чжан, слуга-китаец, только что зашел на веранду, откуда открывался дивный вид на парк, отлого спускавшийся к озеру Тайберн. — Да, дружище. Приготовьте-ка чаю. А заодно попросите госпожу Пиквик достать мой старый жакет, и пусть принесет его сюда. Я собираюсь в библиотеку — приведу там все в порядок. Вэнь Чжан поклонился и вышел так же неслышно, как и вошел. Несколько лет назад сэр Малькольм вызволил китайца из цепких лап полиции, несправедливо обвинявшей его в убийстве бывшего хозяина. Китаец был ему благодарен за это по гроб жизни и служил с беззаветной преданностью. — Что я слышу! — Это сказала Доротея Пиквик, в гневе ворвавшись в комнату. Когда-то ее, совсем юную сироту, приютил сэр Филип — с тех пор, вот уже почти полвека, она служила экономкой в имении Фалькон. Сэр Малькольм вырос у нее на руках, и потому она позволяла себе выплескивать при нем свое недовольство по всякому поводу. Зато сердце у нее было просто золотое, и благородный сыщик относился к вспышкам ее дурного настроения с неизменным юмором. — Что случилось, дорогая Доротея? — То, что вам с чего-то вдруг взбрело облачаться в жакет, от которого остались одни лохмотья! Вы не надевали его вот уже лет десять! Это недостойно вас, сэр Малькольм! — Знаю-знаю, но неужели нужно непременно надевать смокинг, чтобы сражаться с библиотечной пылью? Госпожа Пиквик не на шутку обиделась: — С какой такой пылью?! Как вам должно быть известно, сэр Малькольм, я требую от прислуги, чтобы пыль вытирали каждую неделю! Хотя там, куда вы так любите ходить, пыли, понятно, больше, чем в этом доме. Она так и не смирилась с тем, что сэр Малькольм бывает в Скотланд-Ярде. По ее разумению, раз полиция якшается с ворами да жуликами, значит, она ничуть не лучше их. Ее возмущало, что потомок рода Айвори тратит время и самое жизнь на борьбу с преступностью. К счастью, в этот раз неприятных объяснений не получилось: на веранде снова появился Вэнь Чжан с чаем. — Господин Малькольм желает пить чай здесь или в библиотеке? — Поставьте сюда, — велела госпожа Пиквик. — В библиотеке слишком пыльно. И на этой сердитой ноте она ушла. — В мире вообще много пыли, — философски заметил китаец. — Учитель Кун[2] говорить: «Око наше та же пыль». — Не он ли, кстати, говорил еще, что «нет пыли на Пути»? — Господин Малькольм очень мудрый. — Я всего лишь внимательный читатель и все запоминаю, дорогой Чжан. Тут в приоткрытой двери появилась голова госпожи Пиквик: лицо у старушки экономки было раскрасневшееся. — Сэр Малькольм, вас там просят… — К телефону? — Нет, к дверям. Совсем совесть потеряли! Какой-то странный тип… — Он представился? — Профессор Мартин Бадминтон, что-то вроде того… — Даллингтон! — воскликнул сэр Малькольм. — Бог ты мой, что ему вдруг понадобилось? Интересно! Он человек благовоспитанный и не явился бы вот так, без предупреждения… Профессор Мартин Даллингтон состоял в том же клубе, что и сэр Малькольм, — в знаменитом Клубе графоманов, где собирались самые знатные библиофилы в Англии. Он был известным этнологом и всю жизнь изучал нравы и обычаи первобытных племен, а после смерти своей супруги, тому уж лет десять, ударился в оккультизм и магию. Это он опубликовал сравнительный труд, основанный на самых доподлинных сведениях о шаманских обрядах монголов, бразильских индейцев и гаитян. Сэр Малькольм с удовольствием беседовал с ним в баре клуба, и не столько потому, что интересовался этими вопросами, сколько потому, что его всегда увлекали вещи не совсем обычные. — Я приму его. Пусть войдет. Через мгновение-другое появился профессор. Это был долговязый мужчина лет пятидесяти во всем черном, с желтым угловатым лицом и с черными как смоль волосами. Хотя наружность у него была и не очень привлекательная, однако живой, умный взгляд с лихвой возмещал его физические недостатки, в том числе слишком длинный нос и загнутый крючком подбородок. В столь великолепном доме нежданный гость ощущал явное смущение. — Ах, сэр Малькольм, прошу простить меня за неожиданное появление. Сказать по чести, я проходил мимо по самой что ни на есть чистой случайности, что со мной, признаться, бывает довольно редко, и вдруг оказался прямо у вашего особняка, и тут подумал… Сегодня же у нас пятница, тринадцатое, удачный день. О, видите ли, я поступил опрометчиво и чувствую себя неловко. — Полноте! Я всегда рад вас видеть. К тому же день у меня сегодня совершенно свободный. Профессору как будто стало легче: — Тем лучше… Насколько мне известно, вы человек занятой. И, сказать по чести, я ни за что бы не позволил себе злоупотребить вашим любезным приглашением без повода. К сожалению, порой я бываю назойлив… Сэр Малькольм предложил ему сесть. Профессор воспользовался предложением с оглядкой, словно и правда чувствовал себя не совсем уютно. — Я как раз собирался выпить дарджилинга. Вам налить? — О, если можно, не откажусь. Должен сказать… Ну да ладно, у вас здесь все так величественно… Да и сам дом стоит хорошо. Флюиды, знаете ли… — Дом перешел ко мне по наследству, и тут уж никакой моей заслуги нет. — Позвольте, однако, вас поздравить. Хороший вкус нынче утрачивается… и потом, этот магнетизм, в смысле наука, не правда ли? Ах, ну да, наши с вами беседы в клубе позволяют мне думать, что мои труды вызывают у вас определенный интерес… — Совершенно верно. Профессор вроде бы успокоился и вытянул свои длинные ноги. — И раз уж ноги сами привели меня сюда, я позволю себе предположить… Словом, как вы, верно, помните, в библиотеке вашего батюшки есть некий труд… И мне, чтобы довести до конца одну работу, которую я почти закончил, он нужен как воздух, тем паче что его нет даже в Британской библиотеке… — Вы, должно быть, имеете в виду книгу Уоллиса о лапландцах, о которой я говорил вам на прошлой неделе? — Совершенно верно! Дорогой друг, проходя мимо вашего дома, я вдруг подумал, не будет ли сэр Малькольм столь любезен одолжить мне эту самую книгу на пару-тройку дней? Мысль неподобающая и достойная порицания, согласен, но вы же хорошо знаете нашего брата-исследователя… Потом, сегодня благоприятный день. Да и велению звезд надобно повиноваться, верно? Сэр Малькольм рассмеялся. Такой словесный водоворот вокруг простейшей просьбы одолжить какую-то книгу, пусть и редкую, развеселил его на славу. Обратись к нему с той же просьбой кто-нибудь другой, он действительно счел бы ее неподобающей и досадной, но страсть Даллингтона была ему хорошо известна. Этнологу пришлось побороть свою робость, чтобы решиться на подобный шаг. — С чего же это вдруг вы заинтересовались лапландцами? — осведомился хозяин дома. — Все из-за магии… Насколько мне известно, Уоллис описывает в своем труде весьма своеобычные церемонии, в частности ритуалы смерти и воскрешения, а они, вероятно, в чем-то схожи с аналогичными обрядами американских индейцев. — Об этом же писал и Фрейзер,[3] не так ли? — Так, только Уоллис сам был в Лапландии и участвовал в обрядах. А лучше прямого свидетельства ничего не бывает, верно? Когда Вэнь Чжан взялся разливать чай, сэр Малькольм поднялся. — Извините, я оставлю вас на минуту. Пойду, схожу за книгой и охотно дам ее вам на время. Даллингтон, казалось, был на седьмом небе, и даже когда сэр Малькольм ушел, он продолжал рассыпаться в благодарностях. Затем, отпив глоток дарджилинга и воспользовавшись отсутствием хозяина дома, он тоже встал и принялся разглядывать гобелены Уильяма Морриса, которые украшали заднюю стену веранды. Особенно долго он рассматривал сцену убийства Цезаря. |
||
|