"Я покорю Манхэттен" - читать интересную книгу автора (Крэнц Джудит)

Глава 14

— Бедный, мой Скверный Деннис, — задумчиво произнесла Мэкси, сидя вместе с Инди за дружеским ужином в «Спадо», их любимом голливудском ресторанчике. — Все еще шлет мне грустные открытки, а ведь уже больше года, как я его бросила.

Вилка Инди с куском пиццы с овечьим сыром застыла на полпути ко рту:

— Почему в твоем голосе я слышу намек на сожаление? Я ведь прекрасно помню, ты сама говорила, что не могла бы остаться в Монте-Карло и минуты, настолько там тебе все обрыдло. И даже Эмерсона цитировала: «Жить без чувства долга — это неприлично». Так было?

— Да, все так и было. И потом было бы то же самое. Но я глубоко сожалею, что мне пришлось еще раз разводиться, и никогда не забуду, как, проснувшись, понимала, что моему милому мальчику все те месяцы, что мы жили вместе как муж и жена, ни разу не было скучно. А я так просто с ума сходила! Поверь, Инди, мне бывало так скучно, скучно, скучно жить с человеком, который ничем не занят! Слоняется без дела целыми днями. Абсолютно никчемный, безвольный и всегда при этом радостный — никаких угрызений совести. Наверно, я мысленно сравнивала его с отцом, а это несправедливо: ведь Деннис заранее предупреждал меня, кто и что он. Ты же знаешь, что отец помешан на работе, и каждый день для него наполнен делами, он набрасывается на них с такой бешеной энергией, что невольно заряжает ею и всех окружающих. Как я его люблю! После него я не перевариваю мужчин, которые даже не стараются чего-то достичь в жизни, неважно, чего именно. И потом еще каждый месяц Анжелика с няней должны были мотаться из Манхэттена в Монте-Карло и обратно, понимаешь? Но этот ублюдок Рокко ни за что не соглашается, чтобы она проводила со мной больше половины положенного времени. Специально переехал на другую квартиру, чтоб там у Анжелики с няней было побольше места. По суду он имеет на ребенка такие же права, как я, так что возразить мне нечего. Его родные от нее без ума, все ее балуют до ужаса.

— А как насчет занятий любовью, тоже скучно?

— Нет, — вздохнула Мэкси. — Жаль, что это не так, тогда расставание было бы проще. Но ведь нельзя строить свое будущее на одном сексе.

— В самом деле? — с некоторой подозрительностью спросила Инди.

— Ну до какого-то предела. И мне не хотелось, чтобы этот предел наступил. Вот я взяла и уехала.

— А ты уверена, что больше в него не влюблена? — В голосе Инди прозвучало недоверие.

— Вообще-то не думаю, что я когда-нибудь была в него влюблена… любила, да… просто любила. Он казался мне таким жалким, потерянным и… вместе с тем сильным. Я любила в нем что-то австралийское. Господи, если б он не был таким ленивым. — Мэкси тяжело вздохнула. — Я его жалела, Инди, но, наверно, недостаточно.

Она недовольно взглянула на свою пропитанную ароматом мескита семгу «фри», и ей вдруг захотелось, чтобы у нее тоже была пицца.

Мэкси специально прилетела в Лос-Анджелес на уик-энд, когда у Инди выдался перерыв между съемками. Звезда Инди взошла на кинонебосклоне с раздражавшей иных критиков легкостью, той же самой, с какой ей удалось пройти годы учебы в школе на одних «отлично». Мэкси даже ревновала лучшую подругу к Голливуду, этому стражу, державшему ее взаперти так далеко от Нью-Йорка или усылавшему сниматься в самые невероятные места; ревновала к тем удовольствиям, которые навер-нака окружали Инди, хотя та постоянно сетовала, что жизнь кинозвезды — утомительная рутина. «Все равно что быть привилегированным узником в тюрьме не самого строгого режима, и то при наилучшем варианте», — невесело шутила она.

— В общем, — посоветовала Инди, — забудь ты своего Денниса Брэйди. — И она стала расправляться с огромным блюдом запеченных в тесте японских грибов в кисло-сладком соусе.

— Я и позабыла, давным-давно. Это ты сама о нем заговорила.

— Мне просто хотелось узнать, появились ли в твоей жизни новые мужчины. А ты сказала, что ни одного, который годился бы в подметки твоему Скверному Деннису.

— Послушай, ты сама стала ходить к своему психоаналитику за советами, а мне их тем не менее даешь? — огрызнулась в ответ Мэкси.

— Ну хорошо, я неврастеничка. Так что же, мне нельзя, значит, помогать другим людям? — обиделась Ин-ди, которая уже не впервые сталкивалась с непониманием природы психоанализа. («Теперь вот и Мэкси тоже», — с горечью подумалось ей.)

— С чего это ты взяла вдруг, что страдаешь неврастенией? — с вызовом спросила Мэкси. — Сколько я тебя знаю, всю жизнь ты была такой же — не по годам развитая, взбалмошная и какая-то слишком красивая и странная. А теперь еще и знаменитая.

— Я самая законченная неврастеничка. Из тех, которые не позволяют мужчине стать эмоционально близким, если только он не такой же неврастеник, — произнесла Инди печально. — А слава… от нее только еще хуже.

— А что эта твоя доктор Флоренс Флоршайм собирается с тобой делать?

— Делать? Она ничего не должна делать! Делать с собой должна я, если хочу измениться. Достаточно того, что она меня выручает.

— Выручает? То есть поддерживает, верит в тебя, да? — с жаром подхватила Мэкси.

— Да нет, Мэкси, она выручает меня, устраивая бесплатную парковку на стоянке возле своего офиса, — принялась терпеливо разъяснять Инди. — А поддерживаешь и веришь ты, потому что ты мой друг и относиться ко мне по-другому просто не можешь. Она же мой психоаналитик, а не подружка. Она меня выслушивает, не делая никаких заключений. Раз в неделю, а может и реже, она задает мне какой-нибудь вопрос. И еще: ей совершенно начхать, как я выгляжу, а для меня это такое облегчение. Нет смысла скрывать от нее правду — ведь мыслей моих она читать не может, это было бы только потерей времени и денег. Словом, я не имею права врать, иначе игра шла бы не по правилам и ни о какой помощи не могло быть и речи. Вообще-то я могу рассказывать ей о чем угодно, потому что уверена: ее это не шокирует. Все, что можно услышать, она уже слышала. Если в моем рассказе встретится что-нибудь важное, она наверняка это запомнит.

— Ты в этом абсолютно убеждена?

— Нет. Я хочу верить в это. Вообще, в своего психоаналитика надо верить, Мэкси, а если начнешь сомневаться, то надо будет все рассказать о своих сомнениях, а это займет не меньше года. Главное, наверно, что она мой союзник, за это я ей, в сущности, и плачу. Но мне все равно нужен верный союзник на каждый день, особенно здесь, в Голливуде.

— Она что, говорила тебе, что является твоим союзником? Откуда ты вообще знаешь, что она на твоей стороне?

— Я чувствую… И хватит меня пытать насчет моего психоаналитика! Никаких гарантий на ее счет я тебе дать не могу! А теперь давай кончим объяснять необъяснимое и поговорим о тебе. Что ты собираешься делать дальше со своей зря потраченной жизнью, если не считать, правда, что ты произвела на свет Анжелику? — спросила Инди как можно мягче.

— На следующей неделе еду в Лондон. Уже столько лет мне хотелось туда выбраться. А моя Анжелика останется в этом году с Рокко на весь июль.

— А где ты остановишься?

— У своих дедушки и бабушки, конечно. Они бы мне не простили, если бы я этого не сделала. Им сейчас под семьдесят, но они на удивление бодры. И все уже продумали, включая всяческие развлечения и встречи, особенно с моими многочисленными кузенами и кузинами, которых я совсем не знаю.

— Да, весьма… увлекательно, — заметила Инди.

— Ты хочешь сказать, ужасно?

— И это тоже, это тоже, — радостно согласилась подруга.

— Нет смысла пытаться что-нибудь изменить, — мрачно заявила мужу виконтесса Адамсфилд, безуспешно стараясь сохранять при этом философский тон.

— Надо же, чтобы из всех возможных вариантов, из всех шотландцев — видит Бог, я люблю шотландцев, наверное, больше всех остальных людей на свете — твоя внучка выбрала одного из Киркгордонов! Да еще Лэдди Киркгордона, которого она и знала-то всего месяца два. Его семья потеряла все на Флодденском Поле[35] четыреста с лишним лет назад и с тех пор неудержимо катилась под гору, — недовольно пробурчал ее супруг.

— Между прочим, она не только моя, но и твоя. А что касается ее избранника, то разорившийся или нет, но он все-таки не кто иной, как сам Освальд Чарльз Уолтер Энгус, граф Киркгордон!

— Ах, Освальд! Неудивительно, что его зовут Лэдди, — вскипел Эвелин Гилберт Бэзил Адамсфилд, которому самому удалось завоевать в школе право сокращенно именоваться просто Берти в результате многих раундов кулачных боев.

— Освальд, кстати, с 635 по 642 год был королем Нортумбрии,[36] так что имя это, по-видимому, часть семейной традиции, — печально заметила леди Адамсфилд. — Да, тот Освальд, к сожалению, был королем всего семь лет, но, должно быть, отличался святостью. Ведь именно он, как известно, разослал миссионеров, чтобы обратить язычников в христианство.

— Мне лично это неизвестно. И глубоко безразлично. Почему бы Освальду не заниматься своими делами? Сдается мне, что Мэкси тебя основательно просветила. Она что, стремится, чтобы ее тоже причислили к лику святых?

— Она просто его любит, Берти. Сама ведь тебе об этом говорила. По-моему, ты просто вредничаешь.

— Не буду притворяться, что мне эта история нравится. Между прочим, тебе известно, что у меня был для нее на примете отличный муж.

— Да, но Мэкси сказала, что он полное ничтожество.

— Маркиз не может быть ничтожеством, а в особенности если он без пяти минут герцог. Ведь отец его недолго протянет. Что ж, он малость туповат, но считать его ничтожеством? Более того, его семья всегда… оставалась верной короне, а эти дикие, безумные Киркгордоны по-прежнему верны дому Стюартов.[37] Послушать их, так получается, что на троне сегодня должен сидеть потомок Марии, королевы шотландской. Стоит ли удивляться, что они пребывают в нищете — идеализм и всем известная эксцентричность мешают им видеть реальную жизнь. Да они все слабоумные, эти Киркгордоны. А уж Лэдди, упрямый осел, хуже всех.

— Но именно это, мне кажется, как раз и привлекает в нем Мэкси. Она говорит, что он верит в свою судьбу, знает, ради чего жить и бороться, вкладывает особый смысл во все, чем занимается, страстно стремится к…

— Умоляю, избавь меня, дорогая Мэксим! Я тоже был на свадьбе, и совершенно ясно, что она в нем видит.

— Да, но ты не станешь отрицать, что как человеческий экземпляр он просто великолепен, — мечтательно произнесла леди Адамсфилд. — Честно говоря, я уже давно не видела такого красивого мужчины… Этот благородный профиль, эти голубые, ах до чего же голубые, глаза, это обветренное загорелое лицо, эти прямо-таки золотистые волосы! Боже, как представишь себе все это… и потом этот рост, эти плечи!

— «Как этот замок дряхл, как эти земли скудны…»

— А эти древние стены толщиной двенадцать футов, этот вид из окон, от которого дух захватывает!

— Да у него и шиллинга нет за душой, а она могла стать герцогиней!

— Но Мэкси и сама богата, дорогой, она графиня, и он от нее без ума…

— Мэксим, — прервал ее виконт Адамсфилд, — ты, похоже, неисправимый романтик, а я-то считал тебя разумной женщиной.

— Я только молю Бога, чтобы на сей раз она устроила свою судьбу уже навсегда.

— Мэкси? Устроила судьбу? Да еще с одним из Кирк-гордонов? Сомневаюсь, и очень, моя дорогая. «Навсегда!..»

— Боже, что это еще тут такое? — Милтон Бицет даже немного отшатнулся от увиденного.

— А на что, по-твоему, это похоже? — с самодовольным видом поинтересовался его партнер Леон Людвиг.

— На телеграмму размером с телефонный справочник. От Мэкси, наверное? Давай ее сюда!

— А если знал, зачем тогда спрашивать, Милтон?

— Я просто хотел высказать свою тревогу, любопытство, удовольствие, наконец! Я ведь действительно все это время недоумевал, почему от нее нет никаких известий, кроме сообщения о свадьбе с этим красавцем Киркгордоном. Наша Мэкси и этот ее граф-повелитель уже купили себе, должно быть, великолепный дом в Лондоне, так неужели она забудет про нас и позволит каким-то там английским декораторам нажиться на таком грандиозном заказе! Где там у них дом? Ах да, конечно же, в Мей-фэре. А где Мейфэр? Ну-ка давай телеграмму!

— Это замок, — сообщил Людвиг, протягивая плотную пачку листов.

— В Мэкси надо верить! Мы сами приучили ее действовать с размахом.

— Да, но он в Шотландии, — зловеще уточнил Людвиг.

— Боже, только не это!

— Как раз оно самое. Она тут пишет, что он стоит где-то между Келсо и Эттрик-форест, как будто нам это хоть что-то говорит! Никакого отопления, кроме нескольких каминов, каждый таких размеров, что можно спокойно зажарить на вертеле целую овцу! И никаких там тебе галерей для менестрелей, никакой сцены для представлений. Стены без роскошных панелей, ни одной семейной реликвии, гобелена, картины. И почти полностью отсутствуют туалеты! Окошки сплошь крошечные, но зато удобно обороняться от «королевских войск», что бы это значило? Одному Господу известно, когда все это было нужно! К тому же вся махина медленно рассыпается на куски уже тысячу, если не больше, лет. Но и до того замок, даже в дни своей громкой славы, никогда не был хоть мало-мальски приспособлен для жилья… В общем, Милтон, не дом, а крепость, чертова крепость. «Ужасный замок», как Мэкси его называет. Словом, она хочет, чтобы мы поскорей приехали туда, хоть завтра и занялись наведением уюта. Похоже, она столкнулась там с проблемой сухой гнили, а ты знаешь, что бывает в таких случаях с древесиной. Интерьер, по ее словам, ограничивается примерно сотней оленьих голов и чучелами рыб, развешанных по стенам в огромных количествах. Подумай, она пишет, что в замке нет даже приличного фамильного серебра, если не считать какого-то там кубка. Бедная Мэкси! — И Людвиг со вздохом умолк.

— Почему это бедная, когда деньги — не проблема? — возразил Милтон Бицет. — Я помню, как мы срочно вылетали в Монако, чтобы привести яхту этого Блаженного Денниса в божеский вид… Вот уж кому плевать было, во что это обойдется. Чудесная была работенка. Да и Деннис парень неплохой, правда? Слегка смахивал на Питера О'Тула в «Лоуренсе Аравийском».

— Да, только не так хорошо одет, — уточнил Леон Людвиг, ностальгически улыбнувшись.

— А разве можно забыть, что мы делали для Мэкси на Манхэттене, когда она, по нашему совету, отказалась от первого, кирпичного и въехала в свой второй дом? — продолжал вспоминать Бицет. — Уж там-то она развернулась. Я все же надеюсь, что она сохранит свою новую квартиру в Башне Трампа в качестве пристанища, чтобы вернуться туда, когда ей надоест охотиться на оленей или чем еще там она собирается заниматься в этой своей Шотландии.

— Я знаю только одно: затруднений насчет денег не предвидится. С Мэкси об этом можно не беспокоиться. Беспокоиться надо только насчет нас самих… Нам придется провести в этой чертовой Шотландии не один месяц. Что ты о ней вообще знаешь, Милтон? Кроме охоты на оленей?

— Кашемировые шали, пледы, виски… потом еще шотландские свитера… хм… хаггис, волынки, форель… шотландские юбки! Да это что, Леон, викторина, что ли?

— Дожди, холода, туманы, отсутствие удобств, безлюдье, болота, собака Баскервилей… Если уж в «Ужасном замке» нет туалетных комнат, то и по соседству их тоже не будет, а?

— Леон, у тебя нет воображения. Ты слишком легко впадаешь в панику. Должна же там где-то быть гостиница, черт побери! А если нет, то мы поселимся в лондонской «Клариджез» и будем оттуда наведываться в Шотландию — в случае острой необходимости. Кстати, освещение в туалетных комнатах там никуда не годится, я даже не могу прилично побриться, потому что ничего не вижу. Но все равно, где же нам еще остановиться, кроме «Клариджез»?

— Только там, — вздохнул Леон Людвиг. — Остановись мы в любом другом месте — и люди решат, что мы специально поселились в трущобах, а это, увы, в Лондоне уже не модно.

— Ладно, придется секретарше сегодня же заказать номера. Мэкси прямо в отчаянии. Пишет, что центральное отопление должно быть установлено к началу будущей недели, а местный подрядчик почему-то этого вроде бы не понимает. Настоящий кризис. Леон, и мы нужны ей позарез.

— Перестань, Милтон. Когда мы не были нужны ей позарез? Она без нас и шагу ступить не может.

— Хочется верить, что на сей раз она навсегда устроит свою судьбу.

— Кто, Мэкси? Нет, Милтон, ты, по-моему, что-то не того. Устроила судьбу? «Навсегда!..»

Анжелика жевала гамбургер с таким задумчивым видом, какого, по мнению Рокко, не должно быть у семилетнего ребенка.

— Что тебя беспокоит, пупс? — спросил он.

— Знаешь, папа, я просто никак не могу определить, кто мне все-таки больше нравится: Лэдди или Деннис.

— Хм… — пробурчал Рокко.

— Деннис такой забавный. Но Лэдди зато играет на двенадцатиструнной гитаре и поет старинные песни. Деннис научил меня плавать, но Лэдди обещает достать мне шотландского пони и научить ездить верхом. У Денниса есть такая большая замечательная яхта, но у Лэдди зато есть большой замечательный замок. Деннис показал, как играть в «Поймай рыбку», и всегда позволял мне у него выигрывать, но Лэдди купил мне маленькую красную удочку и, когда наступит сезон ловить форель, обещает показать, как…

— В общем, выходит, оба они славные ребята, прямо из книжки, — прервал Рокко, тут же поинтересовавшись, не хочет ли она еще один гамбургер.

— Ой, пожалуйста, папа, — обрадовалась Анжелика. — Почему-то ни в Монте-Карло, ни в Шотландии их не умеют делать, как надо. Я так по ним соскучилась.

— Ну да?

— Правда. И еще по сандвичам с тунцом и индейке с клюквенным соусом, — печально заключила Анжелика.

— А что, ни по чему больше ты не скучала?

— Ну, по Деннису немного. Я же Лэдди не так хорошо знаю, чтобы совсем не скучать по Деннису. Хотя Лэдди такой большой и очень-очень красивый.

— Понимаю.

— Все о'кэй, папа, — вполне искренне постаралась утешить отца Анжелика. — Может, люди всегда скучают по другим людям, которые им нравятся, даже если они встречают кого-нибудь другого, кто им тоже нравится.

— Да, может быть.

— Передай, пожалуйста, кетчуп, папа. Помнишь, когда мама была за Деннисом? Помнишь, как каждый месяц няня и я на вертолете летали из Монте-Карло в Ниццу, а оттуда на маленьком реактивном самолете в Париж, а потом на «кондоре» в Нью-Йорк, чтобы увидеть тебя? Но я тогда была еще маленькая, и мне не надо было учиться. А сейчас я уже во втором классе и не могу менять школу каждый месяц.

— Знаю, пупс, знаю.

— Так что когда у меня начнутся занятия в Шотландии, то до каникул я уже не смогу приехать в Нью-Йорк, а это очень долго, — с озабоченным видом принялась объяснять Анжелика.

— Понимаю, детка. Ничего не поделаешь, мы все это долго обсуждали с твоей мамой, и я согласился, что срывать тебя с места во время учебы нельзя.

— Но я очень за тебя беспокоюсь, папочка.

— Почему, дочурка?

— Потому что тебе будет меня недоставать.

— И еще как! Проклятье! Чертовски будет! Но зато рядом с собой ты всегда сможешь увидеть и свою мать, и этого Лэдди — как там его фамилия. И пони, и замок, и наверняка целую дюжину этих клетчатых шотландских юбок, которые будешь носить в школе, так что тебе некогда будет скучать, дорогая.

— Я всегда по тебе скучаю, когда не с тобой, — в голосе Анжелики прозвучала нотка упрека.

— Больше, чем по Деннису?

— Не глупи, папа. Это разные вещи. Он мне просто нравится, а тебя я люблю.

— Знаю, я просто пошутил.

— По-моему, шутка получилась не смешная. Совсем не смешная. Возьми свои слова обратно, — строгим тоном отчеканила Анжелика.

— Беру, — пробормотал смущенный Рокко.

— О'кэй. Можно мне шоколадное мороженое?

— Конечно. Все, что ты хочешь.

— Знаешь, я очень надеюсь, что мама на этот раз уже никуда не будет уходить и останется с Лэдди. Мне не хотелось бы скучать и по нему.

— Останется? Твоя мама? Ха…

— Что ты хочешь сказать своим «ха», папа?

— Да я просто закашлялся, Анжелика. Просто закашлялся.

— Зэкари, ты только послушай, что пишет моя мать! — встревоженно воскликнула Лили, так и не прикоснувшись к намазанному маслом ломтику тоста.

— Что там с ней стряслось? — Зэкари спокойно доел яйцо.

— Не с ней, а с Мэкси!

— Так я и знал. Твоя мать слишком разумная женщина, чтобы волноваться из-за каких-нибудь пустяков. И что же Мэкси там такое выкинула? Вроде бы люди уже примирились с тем, что в подземелье она устроила плавательный бассейн, а при всех спальнях появилось по ванной комнате, хотя замок и считается историческим памятником.

— Все это пустяки по сравнению с тем, о чем пишет мать. По ее словам, Мэкси стала в Лондоне притчей во языцех, а это совсем не легко, когда живешь в Приграничье.[38] Похоже, она закатывает в замке приемы по целым неделям.

— А какого дьявола ей этого не делать? — возмутился Зэкари, который даже прекратил жевать, чтобы встать на защиту дочери. — Ей понадобился, по крайней мере, год, чтобы переоборудовать старый барак и отделать его в современном стиле. Она наверняка ухлопала на это миллионы. И ей, понятно, хочется как-то компенсировать такую потерю. А можно ли добиться этого иначе, нежели окружив себя друзьями?

— Наверное, ты прав, Зэкари, но ее приемы, кажется, приобрели печальную известность. Говорят, в теплице у Мэкси растет марихуана, а в серебряном кубке Киркгордонов, подаренном их семье в пятнадцатом веке архиепископом Глазго, она хранит никогда не иссякающий запас самокруток с «травкой». Боже, я понятия не имела, что мама знает такие слова! Кроме того, у нее в замке каждый день, включая воскресенья, идет игра в покер, и по-крупному, притом в комнате, где покойный граф хранил свои доспехи… Бога ради, дорогой, да положи ты наконец свой нож и перестань намазывать масло… Она разводит прямо в башне костры в честь святого Патрика, и Колумба, и Костюшко, и Дня Америки, и всех других американских праздников, и пожарное управление ничего не может с ней поделать. На своем «феррари» она по-прежнему ездит по правой стороне вместо левой. Но самое ужасное, Зэкари, что когда ее пригласили в гости к соседям, герцогу и герцогине Букклейх в Боухилл-хаус, она посмела заявить этим почтенным людям, что совсем не уверена в подлинности картины Леонардо да Винчи, висящей в их галерее! Это же непростительно. Зэкари, и потом, конечно, не соответствует истине, о чем Мэкси не могла не знать. — И Лили в сердцах швырнула письмо на стол.

— Она несчастлива, Лили, пойми. С замужеством опять осечка. Вот что это все значит, и я ничуть не удивлен. Мне всегда казалось, что этот красавчик Киркгордон прячет под красотой жестокость. Не верю я мужчинам с чересчур красивой внешностью — и вот оказывается, она не нашла с ним счастья. Согласен, что Мэкси несколько избалованна, это иногда проявляется, но ведь не враг же она себе, в конце концов. — Зэкари в задумчивости снял очки и покачал головой. — Единственное, что меня в этом письме всерьез беспокоит, так это то, что она не соблюдает тамошних дорожных правил и ездит не по той стороне. Я собираюсь ей позвонить и узнать, что там происходит. А ведь я так надеялся, так надеялся, что, может быть, на сей раз Мэкси наконец устроит свою судьбу — навсегда.

— Я знаю, ты любящий отец, но все-таки принимать желаемое за действительное надо до известных пределов. «Устроит судьбу»? Твоя дочь? Мэкси? Подумай, что ты говоришь, Зэкари. «Навсегда!..»

— Ну на этот-то раз в чем загвоздка, Мэкси? — У Инди даже горло перехватило от любопытства. — Выкладывай — только все по порядку.

— Вот если бы ты смогла выбраться ко мне хоть на уикэнд, то увидела бы все сама и сейчас не надо было бы ни о чем спрашивать. Но нам, как всегда, некогда, — произнесла Мэкси обвиняющим тоном. — Ну и вот я снова приехала к тебе на побережье, чтобы повидаться.

— Зря катишь на меня бочку, Мэкси. У меня действительно не было времени, чтобы просто слетать туда и обратно. Ведь потом надо два-три дня, чтобы акклиматизироваться, ты же сама все знаешь. Это тебе не в Сан-Франциско подскочить. Ну давай, хватит увиливать.

— Ну, в общем, во всем виноват этот страшный «dreich».

— Ясно, что он, — успокоила подругу Инди. — А что это за человек такой?

— Это не человек, Инди. Это шотландское слово означает такой дождь не дождь, а когда вокруг все мокро, очень мокро, очень-очень темно, очень-очень тускло и очень-очень холодно. Погода, Инди, там полное дерьмо. — Мэкси протянула руку и взяла с тарелки подруги кусок пиццы: сейчас она настолько похудела, что могла себе позволить не соблюдать диету, а перед пиццей в «Спадо» устоять не мог никто.

— Итак, значит, ты развелась в третий раз — теперь из-за погоды? Интересно получается. С таким мотивом мне приходится сталкиваться впервые. Конечно, когда насмотришься картин Бергмана, то начинаешь понимать, что унылая погода определенно способствует развитию душевной тоски и болезненной мнительности. Но чтоб это случилось всего за два года? Перестань таскать у меня пиццу, Мэкси! Может, сама закажешь, а? Ну хорошо, а как насчет центрального отопления, всех этих радиаторов, которые возили тебе тоннами?

— Инди, а как насчет благородства? Неужели так трудно расщедриться и разделить со мной свою пиццу? Разве я не отдала тебе половину своих спагетти с томат-пастой? Ну что с того, если я скажу: да, у меня плохой вкус, я, может, разбираюсь в мужчинах хуже всех баб в мире, и меня надо обязательно кому-нибудь опекать?

— Тогда я вынуждена буду возразить. Рокко, насколько я знаю, один из самых потрясающих мужчин в мире. Скверный Деннис Брэйди по-своему тоже великолепен, а последний, Лэдди Кирхгордон, судя по твоим письмам, сущий ангел. «У него все плюсы короля Артура, Тарзана и Уоррена Битти. Да и то, что он граф, разве не кое-что?» Конец цитаты.

— Попробуй проснуться среди ночи и сказать себе: я графиня. Сама увидишь, что никакой разницы тут нет, — огрызнулась Мэкси.

— А зачем ты тогда просыпалась среди ночи и говорила сама с собой?

— Хорошо, Инди, сдаюсь. Я вижу, ты усвоила уроки своей докторши Флоренс Флоршайм и научилась докапываться до корней, так ведь?

— Более или менее, — бесстрастно ответила Инди, стараясь не показать, что горда собой.

— Так вот, чтоб ты знала, Лэдди — законченный псих, — выпалила Мэкси и погрузилась в молчание.

— И только? Больше ничего? Да ведь большинство мужчин — психи! Полные психи, Мэкси, да еще и буйные. Но из-за этого никто с ними не разводится, наоборот — к ним приспосабливаются. Поэтому, наверно, я не выхожу замуж. Мне заранее слишком многое известно. Что касается Лэдди, то он просто был не твоим психом.

— Ты права, черт побери! Он правда был не моим. Скорей всего, я выбрала его в виде компенсации за беднягу Денниса. Но вначале я страстно полюбила все, что он представлял: эти славные традиции, передающиеся от одного поколения другому, эта великая цель в жизни, эта гордость от того, что в твоих жилах течет шотландская кровь. Культ предков, дом Стюартов, патриотизм — я прониклась ко всему этому любовью. Но как только мы ненадолго вылезали из койки и он получал возможность рассказывать мне о подобных вещах — а на это понадобился весь первый год, — я вдруг поняла, что никакая я не шотландка, а американка. А он все расходился и расходился, его совсем заклинило. И тут до меня дошло, что он чокнутый, свихнувшийся и живет в другом веке. С нормальным миром он не хотел общаться. Кроме разве одного исключения: он мечтал завоевать Селкнрскую золотую стрелу.

— Что-что?

— Традиционный приз лучшему стрелку из лука. Состязания проводятся раз в семь лет среди лучников королевской стражи. Лэдди упражнялся в стрельбе по меньшей мере шесть часов в день. И не говори мне, что это его хобби, это — его жизнь! Слава богу, что погода там «dreich», а то он вообще тренировался бы целый день.

— Чего ж тогда ты раньше не сбежала? Не понимаю, чего ты канителилась. Да еще эта вечная сырость и вечная стрельба…

— Мне было просто стыдно признать, что я снова ошиблась. Ни одного из трех своих мужей я не знала дольше, чем какой-нибудь месяц-другой до замужества. А что касается моего бедного милого Скверного Денниса, то вообще не больше тридцати (но каких!) часов. Инди! О чем это, по-твоему, говорит? Можешь не затруднять себя ответом. Молчи, ни слова, я ни о чем тебя не спрашивала.

— А что думает обо всем этом Анжелика?

— О, на нее обрушилось столько приятных впечатлений, что где уж ей было разобраться, что хозяин замка немного того… Ей пришелся по душе крытый плавательный бассейн, она обожала ходить в местную школу и научилась прекрасно стрелять из лука. Лэдди, надо отдать ему должное, с ней немало повозился. К счастью, я вовремя успела увезти ее — еще до того, как она станет ожидать, что из тумана непременно выедет красавец принц на белом коне и увезет ее с собой. Вообще, мне кажется, что Анжелика может прекрасно приспособиться к любой обстановке, пусть хоть под водой. Все дело во мне.

— Ты слишком импульсивна, — с нежностью отозвалась Инди.

— Думаешь, мне стоило бы пойти к твоей Флоренс Флоршайм? — На лице Мэкси появилось выражение отчаяния. — Ты ведь не считаешь, что моя жизнь и на самом деле мчится по скоростной магистрали навстречу неминуемой аварии?

— Нет, Мэкси, такого совета я тебе дать не могу. Те, кто пользуется услугами психоаналитика, не должны советовать своим друзьям делать то же самое. Но мой доктор и не взяла бы тебя, потому что ты чересчур много о ней слышала, а она, в свою очередь, хорошо осведомлена о тебе. И потом мы с тобой друзья, и пользоваться одним психотерапевтом — это против правил.

— Ты что, беседуешь с ней обо мне? — оживилась Мэкси. — Вот уж не думала. И что ты ей говоришь?

— Да, когда мне надо уйти от разговора о чем-нибудь, чего я не хочу обсуждать, я имею обыкновение переводить разговор на тебя. Но поскольку ты не относишься к числу моих прямых проблем, то, конечно, разговоры о тебе — трата времени. Теперь я уже хорошо знаю: если я начинаю разговор о тебе, значит, я хочу уйти от обсуждения какого-то больного вопроса.

— Хм…

— Даже не пытайся понять.

— Не буду, Инди, обещаю.

— Что ты вообще собираешься теперь делать?

— Прежде всего торжественно обязуюсь — будь моим свидетелем, Инди, — больше никогда не выходить замуж. Никогда ни за кого не выходить замуж. Слышишь, Инди?

— Слышу, но не верю. Может, ты и правда не собираешься, но из этого не следует, что не выйдешь. Ты еще слишком молода, чтобы давать такие обеты. Не делай этого!

— Я сама разберусь с этим. Знай, если только я выйду замуж, то куплю в газетах целую полосу для рекламы и напишу: «Не верьте мне! Я не отвечаю за свои поступки, когда речь заходит о мужчинах. Мое замужество противоречит здравому смыслу, я совершаю этот шаг в непростительной спешке, о чем на досуге буду горько сожалеть, поскольку он не может не быть ошибкой, что готова подтвердить мисс Инди Уэлс, единственный человек в мире, который знает, что я дала себе обет никогда, ни за что не выходить замуж за кого бы то ни было!»

— И где ты поместишь свое объявление?

— В «Нью-Йорк таймс», в… «Женской одежде», «Нью-Йорк пост», лондонской «Тайме», в «Фигаро»… Вроде всех перечислила, кого я знаю, правда?

— Можно еще в еженедельнике «Верайети», — предложила Инди. — Ты же знаешь кое-кого из шоу-бизнеса.

— Хорошо. Учти, Инди, я ведь говорю совершенно серьезно.

— Я знаю. О, Мэкси, я так надеялась, что на этот раз ты навсегда устроишь свою судьбу!

— Кто, я? Тебе надо было бы все же соображать. «Навсегда!..»