Александр Матюхин Миллион лун

Часть первая

— И кто же вас направил? — Игнат Викторович отложил в сторону ломаную по углам пластиковую папку, из которой торчала закладка в форме пера, и поднял на меня глаза.

— Антон Погодин, — ответил я, чувствуя себя глупо.

— Не припоминаю.

Наступила неловкая пауза.

Вообще-то я не ожидал такого поворота, вот этого самого «не припоминаю». Антон дал мне адрес гостиницы три дня назад, когда я, отчаявшийся до предела, напился пива и долго изливал ему по сотовому телефону «наболевшее». Выговорил сто сорок два рубля, залез «в минус» и едва не посадил аккумуляторную батарейку. Впрочем, батарейка до сегодняшнего дня уже не дотянула. Антон, мой верный и единственный друг на протяжении миллиона лет, внимательно выслушал, посочувствовал и сказал, что есть вариант хорошо устроиться. «Скажи, что от меня, и тебя обязательно примут, — напутственно произнес в трубку Тоша, — за Игнатом должок».

Почему-то столь уверенные нотки в голосе друга вселили в меня твердую надежду. В девять утра я подъехал в гостинице. Окна здесь были огромнейшими. Гостиница явно не страдала минимализмом. Располагалась она чуть в стороне от центра, вокруг нее не наблюдалось ни одной многоэтажки, зато всюду теснились кирпичные коттеджи и частные дома, те самые, с высокими заборами и надписями «Осторожно, злая собака» на калитках. В общем, район был не из бедных, и класс гостиницы, скорее всего, соответствовал. Когда я поднимался по лестнице, то почему-то подумал о высокой зарплате работников этой самой гостиницы. Высокая зарплата — это всегда хорошо. Особенно для человека, который раньше получал ровно столько, чтобы заплатить за квартиру и коммунальные, отдать долги и купить себе новые носки на две недели… ах, да, еще один раз сходить в кино и после этого уж точно залезть в новые долги…

И вот сейчас мои надежды рушились. Мечты о том, что удастся снять квартиру, наконец-то хорошо поесть, выспаться на стираных сотни раз — но все равно свежих и чистых простынях, просто поваляться в кровати, читая книгу или разгадывая кроссворды — все эти мечты мгновенно рассыпались в прах. Перед глазами уже маячили деревянные стулья в зале ожидания железнодорожного вокзала, в котором я имел счастье провести две последние ночи, а в ноздри тревожно ударил запах плохо прожаренной сосиски в тесте и запревшей от времени курицы-гриль. Нет ничего отвратительнее в мире, чем пролежавшая в морозилке несколько дней курица-гриль.

Игнат Викторович — тот самый Игнат, со слов Антона, его близкий друг и непосредственный директор гостиницы — смотрел на меня с выражением посредственной тоски. В его взгляде читалось много важных и неотложных дел, куча совершенно несвободного времени, неподписанные бумаги, недорозданные распоряжения, недобитые отчетности, несостоявшиеся звонки — и все это он, тем не менее, отложил в пользу моей скромной персоны. Отложил, надо сказать, в разгар рабочего дня.

Если мне не удастся пробудить в нем хоть каплю заинтересованности, то мечты о теплой постели улетят в неведомые дали.

— Антон, — повторил я без особой надежды, — Погодин. Такой, невысокого роста, блондин, он работает в центре, доспехами торгует.

— Чем? — густые чернявые брови Игната Викторовича удивленно взметнулись вверх.

— Ну, эта, фэнтези атрибутика, — сказал я, — знаете, игрища за городом. Люди переодеваются в орков, эльфов, гномов, магов и бьются.

— Насмерть? — заинтересовался Игнат Викторович.

— Нет, не насмерть. Они же деревянными мечами бьются. На очки. А Антон изготавливает и продает доспехи, шлемы, кольчуги всякие. У него свой магазинчик. Бизнес, так сказать, небольшой.

Мне показалось, что в глазах Игната Викторовича промелькнуло то ли любопытство, то ли какое-то воспоминание. Он откинулся в кресле, положил свои большие руки на не менее большой живот и спросил:

— А с чего вы взяли, молодой человек, что нам вообще нужны работники?

Я был вынужден снова пожать плечами:

— Антон сказал, что у вас вакансии…

— Опять Антон, — буркнул Игнат Викторович, — кто из вас на работу устраивается? Вы или он?.. Сколько лет?

— Кому?

— Не мне же. Вам, вам.

— Двадцать четыре.

— Хороший возраст. Бойкий. Где раньше работали?

— Учился, — с вызовом ответил я, — в университете. На археолога. Ну и подрабатывал сторожем на заводе.

Игнат Викторович весело улыбнулся:

— И чем, интересно, археолог собрался заниматься в гостинице? — спросил он, — древних ископаемых в наших подвалах, вроде не водится. Чего же вы по профессии работу не ищите?

— Ситуация такая, понимаете, — я развел руками, — в один день остался и без работы и без квартиры. Тут бы сейчас поесть нормально, а черт с ней, с профессией.

— Черта не надо! — погрозил пальцем Игнат Викторович, — женаты были?

— Был. Сейчас уже нет.

— Куда делась?

— Ушла. Точнее, уехала в другой город, к маме. Сказала, что с мамой ей лучше… А вам это зачем?

— Во-первых, интересно, — сказал Игнат Викторович, — а во-вторых, должен же я знать, кого беру на работу. Вдруг у вас какое-нибудь темное прошлое?

— У меня?

Игнат Викторович улыбнулся вновь:

— У вас, у вас. Знаете, молодой человек, у каждого за спиной есть темное прошлое. Вдруг, вы какой-нибудь мелкий мошенник?

— Но в бумагах-то указано… трудовую посмотрите!

— …или, скажем, крупный мошенник, который выдает себя за мелкого! Бывает такое? Бывает. — Самозабвенно продолжал Игнат Викторович, — А что трудовая? Трудовые, нынче, на каждом базаре продаются. А вот диплом у вас почти красный, это хорошо, это одобряю.

— Так принимаете?

Игнат Викторович поднял руку. Все пальцы были собраны в кулак, кроме указательного, на котором блестело толстое золотое (почему-то я был уверен, что оно действительно золотое, а не какая-нибудь цыганская поделка с рынка) кольцо. Начертил пальцем в воздухе какой-то знак, кашлянул:

— Погодите, молодой человек, не торопитесь. Я-то, быть может, вас и приму, но вы-то сами захотите? Вот в чем прелесть данного вопроса!

— Захочу, — быстро сказал я.

Игнат Викторович кашлянул снова, с каким-то задумчивым выражением на лице стал наблюдать за своей собственной рукой, которая вычерчивала в воздухе невидимые загогулины. Потом резко опустил руку на стол. Пенал с ручками на столе подпрыгнул. Я тоже.

— Очень сложная и ответственная работа. Очень. — Сказал Игнат Викторович, — особенно та должность, которую я хочу вам предложить. Двадцатичетырехчасовой рабочий день устроит?

— То есть как?

— Будете работать круглые сутки. Не все время, конечно, периодически. Но нужно постоянно быть начеку.

— А как же личная жизнь?

— А личная жизнь в перерывах между работой. Жить вы будете здесь, в гостинице. У нас для работников специальные номера. Плюс два дня в неделю выходные и месячный отпуск в году. Можете слетать куда угодно, хоть на Альфа-Центавру. А уж хорошим трехразовым питанием мы вас обязательно обеспечим.

Я подумал. Запах бутербродов, холодного чая и бомжей с вокала постепенно улетучивался. Призрак мороженой курицы-гриль маячил где-то вдалеке. Сказать нечего — трехразовым питанием Игнат Викторович бил по живому…

— Оклад?

— Останетесь довольны. У нас зарплата по процентам, но намного больше, чем у любого сторожа на любом заводе города. Вся зарплата «белая», будете получать свои законные отчисления в Пенсионный фонд.

— А что за работа?

— Вы будете числиться в обслуживающем персонале, — сказал Игнат Викторович, — ваша должность — доставщик. Будете доставлять все необходимое нашим постояльцам.

— С этого места, пожалуйста, подробнее. Таскать полотенца, шлепанцы и пиццу?

Тут Игнат Викторович громко расхохотался.

— Вы почти угадали! — Сквозь смех воскликнул он, — если у постояльца закончились спички, вы должны будете их принести. Если он захочет подключить кабельное телевидение, вы устанавливаете тарелку. Все это делается не бесплатно. В нашем мире деньги правят балом. Проще говоря — любой каприз за деньги клиента, — Игнат Викторович ткнул пальцем вверх, словно именно над нашими головами обитали те самые «клиенты». Я невольно поднял голову и увидел белый потолок и странные пятна вокруг люстры. Пятна почему-то напоминали следы чьих-то маленьких босых ног.

— Двадцать четыре часа в сутки я буду мальчиком на побегушках, верно? — уточнил я.

— Откровенно говоря, да, — кивнул Игнат Викторович, — работа посменная, полные сутки напрягаться будете только по праздникам. Тогда большой наплыв постояльцев…

В это время на столе затрещал большой красный телефон, у которого вместо циферблата было две квадратные кнопки — синяя и белая.

— Извините, — Игнат Викторович снял трубку, утопил пальцем синюю кнопку и буркнул:

— Викторович слушает… да, я… Откуда?.. А дверь? Кто отпер дверь?! Колесникова? Зараза! Я же тыщу раз предупреждал, ну, сколько можно, в конце концов?! Что вам, руки поотрывать что ли?.. Ладно, успокаивайтесь, Гала Иванована, сам разберусь… Как, как, поднимусь и разберусь… да, прямо сейчас. Немедленно.

Игнат Викторович швырнул трубку на рычаг и обратил в мою сторону мгновенно налившееся красным лицо:

— Работа! — проворчал он, — скажите мне, э-э-э?..

— Артем, — сказал я, — Дьячков.

— Скажите мне Артем одну вещь. Я, знаете ли, обязан спрашивать у всех новичков. Вы действительно хотите работать в нашей гостинице? Ну, то есть, по настоящему, не просто так, на пару месяцев забрели, чтобы выспаться и отдохнуть. Готовы остаться, что бы ни случилось?

— А что у вас может случиться?

— Нам нужны работники, — сказал Игнат Викторович очень серьезным тоном, — но у нас всегда что-нибудь случается. Просто скажите мне — согласны выйти на работу прямо сейчас, или нет?

— Подъемные дадите? — вконец обнаглел я.

Игнат Викторович неопределенно хмыкнул и грузно встал из-за стола:

— Пойдемте со мной, Артем. А потом поговорим о подъемных.

Мы вышли из кабинета в широкий пустой коридор. В коридоре почему-то пахло котлетами, видно, где-то неподалеку располагалась гостиничная столовая. Я набрался смелости во второй раз и спросил:

— Вы вспомнили Антона?

— Нет. Не вспомнил. — Сказал Игнат Викторович, — Но вы мне понравились, Артем.

И пошел по коридору к лестнице.

Бывать внутри гостиниц мне раньше не приходилось. Не тот социальный уровень. Да и повода не было. Со слов одного моего знакомого, гостиницы нужны только в двух случаях — если ты приехал в другой город и не знаешь, где бы переночевать, и если нужно найти местечко, где можно изменить жене с представительницей противоположного пола. Из родного города я выезжал всего два раза, еще в детстве, а жене, между прочим, ни разу не изменял. Так что, с гостиницей в моей жизни не случилось…

Почему-то я был уверен, что увижу просторные коридоры с коврами на полу и лампами дневного света на потолке. Скорее всего, все отделано под «евроремонт», радует глаз и удивляет… Действительно, удивило. Лампы дневного света отсутствовали, зато в нишах вдоль стен стояли странные устройства из мутного, непрозрачного стекла, разгоняющие тени по углам мягким светом. Казалось, свет лился не изнутри, а от самих стекол.

Вместо ковров на полу лежал обыкновенный линолеум, сморщенный местами, затертый до белых пятен, желтоватый и совершенно непривлекательный. А еще царила удивительная прохлада, хотя за стенами гостиницы поджидал самый разгар лета. Причем, как я ни смотрел по сторонам, обнаружить кондиционеры так и не удалось.

Кабинет Игната Викторовича находился на первом этаже, слева по коридору, в пяти шагах от скромного на вид холла. Кстати, для гостиницы подобной величины холл был еще и чрезвычайно мал. Ни регистратуры, ни столов, ни стульев, только у самой двери стоит одинокая кадка с пальмой, и табуретка, перегораживающая вход. Когда я заходил в гостиницу, табуретки не наблюдалось… Ага, впускать тут впускают, а вот выпускать… Я усмехнулся: «Коварные обитатели гостиницы похищают стажеров, заманивая их объявлениями в газетах и рекламой по телевидению». А что они делают с бедными стажерами — и подумать страшно…

— На лестнице долго, — оценил Игнат Викторович и направился к лифту. Я поспешил за ним, ожидая от лифта еще каких-нибудь странностей. Но лифт оказался удивительно скучным, обыкновенным, совершенно чистым, и с лампой дневного света наверху. Мы поднялись на третий этаж, коридор которого был огорожен от лестницы дверьми с мутными зелеными стеклами, и сразу же столкнулись молоденькой блондинистой девушкой. Одета она была во что-то воздушно-легкое, ввиду чего глаза непроизвольно опускались туда, куда приличным молодым людям смотреть не положено, а уж затем стыдливо поднимались на лицо, кстати, довольно симпатичное…

Девушка рыдала. Громко. Навзрыд. Слезы стекали по блестящим щекам, вслед за тушью, оставляющей неровные дорожки на милом личике.

Мне сразу же захотелось обнять ее и успокоить, погладить по пышным светлым кудрям. В крайнем случае, сказать что-нибудь одобряющее. Рыдающие девушки вообще всегда вызывают во мне чувство жалости. Правда, придумать слова одобрения я не успел.

— Юлик! — рявкнул Игнат Викторович, да так, что я подпрыгнул от неожиданности, — кто разрешил открывать тринадцатый?!

— Да… я… постучали… — всхлипывая, произнесла Юлик, голос ее задрожал и она снова зашлась в рыданиях.

Игнат Викторович потряс в воздухе могучим кулаком.

— Постучали! — сказал он, — и что? Постучали, и сразу открывать? Ты сколько у нас работаешь, Юлик?

— Почти год, — всхлипнула Юлик, тыльной стороной ладони стирая с щеки поплывшую тушь.

— Вот. И хочешь мне сказать, что ни разу не слышала про тринадцатые номера?

— Слышала, как же не слышать-то… Но я не ожидала! Ни разу до этого не стучали, а тут… ну я бросилась с ключами… — каждое ее слово прерывалось протяжным всхлипом. В конце концов, Юлик разрыдалась снова.

Мы с Игнатом Викторовичем переглянулись. Он неуверенно хмурил бровь. Рыдания продолжались еще минуты полторы. Затем Игнат Викторович не выдержал, привлек Юлик к себе, приобнял и мягко погладил по волосам:

— Ладно, не реви, разберемся. — Сказал он уже без былой суровости в голосе, — Ключи-то у тебя?

— В замке, — глухо всхлипнула Юлик. Игнату Викторовичу она едва доставала до плеч, — там остались, в тринадцатом… Я увидела, испугалась, ну и…

Она кивнула в сторону, и в этот момент я увидел то, что творилось в коридоре, за спиной Юлик.

Пол коридора был усыпан белым нетронутым снегом, который искрился на свету и кружился, словно разгоняемый невидимыми вентиляторами. Третья дверь справа была распахнута, и из нее вырывался вихрь снежинок. Снежинки взмывали под потолок, кружились, а потом оседали по полу. Мне даже показалось, что я слышу тихое завывание ветра. А напротив двери уже успел вырасти ощутимым полуметровый сугроб.

Зима в гостинице в самый разгар лета?

Я почувствовал, как пол уходит из-под ног. Я поймал взглядом сверкающие белоснежные искорки. Я увидел связку ключей, болтающуюся из замочной скважины распахнутой двери. Я сделал глубокий вздох.

— Что это?

— А ведь я предупреждал, чтобы кодовые замки поставили, — неизвестно к кому обращаясь, произнес Игнат Викторович, — вечно проблемы с этими архитекторами. Ну, поглядите, заладили одно и тоже — нужно, нужно, а сами ничего не делают. А я им ведь говорил, что во всех цивилизованных странах уже давно идет двенадцатый номер, а следом уже четырнадцатый. И никаких тринадцатых, и проблем нет. Поэтому они и цивилизованные, и живут лучше, без всяких проблем.

Я осторожно дотронулся до большого плеча начальства, предчувствуя, что сейчас произнесу несусветную глупость:

— Там кондиционер сломался, что ли?

Юлик вдруг резко перестала рыдать и подняла на меня большие красивые глаза. Игнат Викторович усмехнулся:

— Можно сказать и так.

— А вы кто? — спросила Юлик, уже не всхлипывая, — новенький? Игнат Викторович, вы нам новенького взяли? Ну, наконец-то!

— Я еще не совсем новенький, — смутился я.

— Я надеюсь, что вас возьмут, — заявила Юлик решительно.

— Так, Колесникова, марш на рабочее место! И чтобы до закрытия смены привела себя в порядок! — пресек флирт Игнат Викторович.

— Но…

— О наказании за халатное отношение к работе я еще с тобой поговорю!

Юлик нахмурилась, с вызовом развернулась на каблуках и, распахнув дверь на лестницу, исчезла из поля зрения.

Игнат Викторович покачал головой:

— Ну, как можно на нее злиться? — спросил он, глядя на меня.

— Я тоже так думаю.

— Рано тебе еще об этом думать.

Мы одновременно посмотрели на дверь. Мне показалось, что я услышал слабый скрип и похрустывание, словно кто-то шел по снегу. Игнат Викторович нахмурил густые брови.

— Что здесь происходит? — спросил я тихо.

Из-за двери валили уже густые хлопья снега, а по линолеуму растекались грязные лужицы. Так ведь и на нижний этаж протечь может!

— Этот ваш Антон ничего больше не говорил? Про специфику работы, например? — Спросил Игнат Викторович тоже шепотом, — у нас вообще гостиница со странностями.

Я покачал головой. Антон даже не намекнул на двери, из-за которых валит снег. Если начистоту, он вообще ничего не рассказывал про гостиницу. Отделался поверхностным объяснением, зараза.

Игнат Викторович буркнул нечто вроде: «Я так и думал», и направился к двери, оставляя на быстро тающем снегу рыхлые следы.

Я хотел было последовать за ним, но не решился:

— А он что-то должен был сказать? — спросил я вслед с надеждой.

Игнат Викторович приложил палец к губам и жестом подозвал меня к себе. Робость пришлось подавить.

Признаюсь, я не без боязни ступил на белое полотно снега. Почему-то я вдруг подумал о том, что увижу за дверью совсем не гостиничный номер. Там раскинется прекрасный зимний пейзаж: огромная заснеженная равнина, редкие деревца, согнутые под тяжестью снега, а далеко на горизонте — горы, макушки которых не видно среди сплошных серых туч. Но тучи еще далеко, а здесь, перед нами, светит яркое солнце и чистое голубое небо… Бред конечно, глупости, но сделать второй шаг мне удалось с трудом.

«Увижу Антона — убью», — подумал я, отчаянно ощущая мурашки на коже.

Действительно похолодало…

За дверью обнаружился вполне себе обыкновенный номер, такой, каким я его и представлял. Номер, словно сошедший со стерильных кинолент конца восьмидесятых. У стены стояла, застеленная синим покрывалом кровать, рядышком примостилась тумбочка и аккуратный прямоугольный столик, укрытый скатертью. У противоположной стены — в ряд три табуретки. Номер, как номер… если бы не одно «но»…

Вот именно — но.

Но… пол, кровать, тумбочка, стол, табуретки — все это было покрыты снегом.

Но… не было окна, а вместо него, прямо напротив нашей двери, обнаружилась еще одна распахнутая дверь. В противоположную сторону.

Из дверного проема лился мягкий голубоватый свет, какой может быть только в сумерки зимой. И там, за дверью, в другом конце номера, я увидел огромную белоснежную равнину, и голые низенькие деревца, и налитое ядреной краснотой, словно спелое яблоко, солнце, и смутные рельефы гор на горизонте, скрытые серыми облаками…

Игнат Викторович взял меня за плечи, будто подвыпившего старого приятеля, который уже не в состоянии передвигаться самостоятельно.

— Пока не пугайся, — сказал он, сделав упор на слово «пока», — я же говорил, что наша гостиница немного странная. Этакий старомодный стиль.

— Вы говорите — немного?

— Ладно, согласен. Внутри она выглядит совсем не так, как снаружи…

— Я заметил.

— И у нас немного странноватые постояльцы. Они… не совсем с Земли.

— Они… оттуда? — спросил я, и посмотрел на потолок. На потолке, что странно, обнаружились маленькие черные пятна, похожие на следы босых ножек.

— В научной фантастике есть такое понятие — «дверь в стене», — сказал Игнат Викторович, — его придумал писатель Герберт Уэллс. У него даже имеется рассказ с таким заголовком. Где-то в регистратуре у Львовны валяется экземплярчик, если хочешь, я распоряжусь, чтоб она тебе откопала. Почитай, там интересно. Буквально «дверь в стене» означает какой-нибудь проход в параллельный мир, что-то вроде телепорта — в современной фантастике. По форме оно не обязательно должно быть дверью. Может быть окном или, скажем, трещиной. Но у нас в гостинице все по книге. Буква в букву. Вот это, перед нами, и есть дверь в стене. Проход в другой мир.

— На другую планету, — уточнил я.

— Возможно. Это может быть другая планета, или другая Вселенная… — Игнат Викторович почесал кончик носа, — надо покопаться в архивах, поглядеть, на кого зарегистрировано…

— И много у вас таких дверей?

— В каждом номере. Видите ли, Артем, в этом и заключается особенность нашей гостиницы. К нам заезжают исключительно из других миров. Туристы, одним словом. Поэтому гостиница и называется «Миллион лун».

У меня перехватило дыхание:

— У вас тут двери в миллион миров?!

Игнат Викторович открыл рот, чтобы ответить, но тут что-то отвлекло его внимание. Приглядевшись в зимние сумерки, Игнат Викторович деликатным жестом отодвинул меня себе за спину.

— К нам приходят не из города, а из этих дверей. Твоя задача, как работника гостиницы, определить — кто пришел, открыть ему дверь снаружи, проверить документы и позаботиться о том, чтобы гостю понравился сервис. Если ему понравится обслуживание и отдых, он приедет еще раз. А это уже доход. Если довольных пришельцев окажется большинство — это уже стабильный доход…

— То есть где-то здесь сейчас должен быть пришелец? — я заинтересованно оглядел гостиницу, но никого не обнаружил. Даже под столом.

— Есть одно правило, — сказала Игнат Викторович, — никогда не открывайте тринадцатые номера. За этими дверьми скрываются неблагожелательные миры.

— Что же здесь неблагожелательного? Снежок, горы, закат красивый…

А договорить я не успел. Снежную гладь вдруг распороли гигантские извилистые трещины, пол под ногами дрогнул. Я ухватился за холодный дверной косяк, чтобы не упасть. Резкий порыв ледяного ветра в одно мгновение отморозил мне губы и нос.

— В сторону! — закричал Игнат Викторович.

Из черных трещин, выбивая в воздух комья снега, показались покрытые бурой шерстью лапы. Что это были за лапы! На кончике каждого пальца этих самых лап могла уместиться вся моя семья и папина немецкая овчарка по кличке Никита в придачу. Стоит ли упоминать длинные желтые когти трехметровой длины и неимоверной ширины?

Я отступил на шаг назад. Вдруг стало трудно дышать. Ветер усилился.

Игнат Викторович забежал в номер, вскинул руки к потолку и что-то закричал, но голос его потонул в завывании ветра. Дверь захлопнулась с такой силой, что затрещали косяки. Несколько секунд я вслушивался в странные звуки, доносившиеся из-за двери. Кажется, что-то взрывалось. я различил непонятные слова, хруст, шипение… на мгновение яркая вспышка мелькнула сквозь щели, запахло паленым… а спустя еще несколько секунд дверь распахнулась. На пороге появился Игнат Викторович, как ни в чем ни бывало стряхивающий с плеч снежинки. На груди расплылось большое мокрое пятно.

Если бы не черный дым, струившийся с кончиков его пальцев, я был бы готов поверить, что ничего необычного не произошло.

Но я заглянул ему за спину и увидел, что дверь в стене закрыта и забита двумя поставленными крест-накрест досками. В центре креста было что-то написано большими светящимися загогулинами.

Игнат Викторович сдул дым с ногтей и облизал губы.

— Все, больше лет двадцать ни один булфрог не сунется, — довольно буркнул он.

— Что это было?

— Ерунда. Не бери в голову. Сегодня же отдам распоряжение переставить замки во всех тринадцатых номерах. Черт с ней, с бюрократией, лично дам деньги на переоборудование! Из своего собственного кармана возьму и положу! И пускай только не сделают, что я скажу! Всех на перекуй сдам! Надоело каждый раз тратить манну на всевозможные глупости!

Я молча облокотился о стену. Меня слегка трясло.

Игнат Викторович подошел ко мне и почти приятельски похлопал меня по плечу. Удар у него был хоть и щедрый, но тяжелый. Бедные косточки затрещали.

— Я вас беру, вы молодец, — сказал Игнат Викторович, — многие в таких ситуациях удирают со всех ног, а вы ничего, держитесь. Будем считать, что это была проверка знаний… А вот теперь скажите мне, согласны поработать?

— О чем вы говорите? — произнес я, стряхивая снег с промокшей насквозь легкой рубашки, — безусловно!

Через час я сидел в регистратуре.

Это было маленькое помещение, расположенное в самом закутке первого этажа, где-то между холлом и концом узкого коридора, в котором горела каждая третья лампа, да и то тускло и вяло.

Как и в любой другой регистратуре, здесь шагу негде было ступить, чтобы не задеть какой-нибудь шкаф со стеклянными дверцами, забитый до отказа папками и увешанный табличками со странными и непонятными фразами вроде: «Гидр. район 11–23», или «Рег. клин. р-н, 2-й уч.». Там, где не было шкафов, папки лежали просто так, сложенные в неровные стопки, которые, похоже, ждали своего часа, чтобы шумно рухнуть на пол. В некоторых, особо опасных местах, нагромождение папок достигало критического уровня, казалось, что стоит кашлянуть где-нибудь поблизости, и все это рухнет с неимоверным грохотом. Так что ситуация сложилась, как в библиотеке, святой закон которой — не шуми.

Единственный свободный от бумаг пятачок располагался аккурат возле двери. В нем уместился небольшой деревянный стол и табуретка. Которую я нечаянно задел ногой, зайдя внутрь.

За столом, последи всего этого бюрократического рая, сидела Рита Львовна — пожилая дама в огромных очках, за которыми ее глаза увеличивались втрое, и с длинным острым носом. Издалека она напоминала сову. И зрачки у нее были темно-желтыми Рита Львовна разглядывала меня сквозь толстенные линзы с выражением глубокой скорби на лице.

Я же сидел на табуретке, смиренно сложив руки на коленях. Возле меня стояли две спортивные сумки — нехитрое наследство, накопленное после нескольких лет «взрослой» жизни. Молния на одной из сумок расходилась, обнажая аккуратно сложенную сверху зимнюю рубашку в клеточку.

— И зачем вам это надо, молодой человек? — проскрипела Рита Львовна. Причем «проскрипела» — довольно уместное определение.

— Интересно, — пожал я плечами, — ни разу, знаете ли, не встречал настоящих инопланетян.

— Положим, я тоже не встречала. Покуда бог миловал, — ответила Рита Львовна, — и вам, молодой человек, не советую. Что в них хорошего? Одни — зеленокожие, другие — двухголовые, гадят везде, по гостинице шастают, ночами спать не дают, слышала, что есть такой инопланетянин, которого все называют не иначе как Сьерра…

— Сьерра?

— Согласна, с натяжкой можно принять за человеческое имя. Сама удивилась. Пришелец велит так себя называть в гостинице. На самом деле у него какое-то сложное и труднопроизносимое имя! И это — Самый страшный пришелец. В Мире. — Рита Львовна сделала паузу, чтобы я, видимо, проникся глубиной только что сказанного, затем продолжила, — … что еще? Превращаются во всяких, спать мешают, гремят по ночам чем-то, западное крыло недавно едва не сожгли. И это еще не самое страшное.

— Ну, уж, — недоверчиво буркнул я.

Рита Львовна опустила глаза на заваленный бумагами стол, сухими пальцами стала перебирать содержимое особенно толстой папки:

— Бывали случаи, — скрипнула она тихо, — и не один, а целых три на моей памяти. Один пришелец сильно пьянел от соли, а официанты, не подумавши, подали ему соленых огурчиков из банки. Беднягу развезло так, что он два дня буянил, едва за пределы гостиницы не вырвался, сквозь пол просочиться хотел. Насилу остановили, вот. Весь пол загадил своей протоплазмой. Неделю отмывали потом, вот.

— Не пугайте меня, — честно попросил я, трогая мокрый еще ворот рубашки, — я уже кое-что успел увидеть.

Рита Львовна сочувствующе покачала головой, взяла стопку бумаги, которую перебирала, и наклонилась, чтобы убрать ее в стол:

— А я и не пугаю.

Когда Рита Львовна выпрямилась, обнаружилось, что в руке она держит стеклянный пузырек из непрозрачного стекла со странной этикеткой, на которой крупным шрифтом был написано: «Внутрь не принимать! Ядовитое вещество!». Когда крышка была отвинчена, в нос мне ударил резкий горький запах. Я поморщился и отодвинулся чуть назад. Впрочем, Риту Львовну это ни капли не смутило.

Высыпав в морщинистую ладонь горстку голубеньких с отливом пилюлек, Рита Львовна тяжело вздохнула, сказала:

— Нервная работа, — и закинула пилюльки в рот.

Я содрогнулся. Несколько секунд в тесной регистратуре слышался только хруст и жевание. Рита Львовна работала челюстями мощно и целенаправленно. Желтые глаза ее при этом, не отрываясь, наблюдали за мной. Закончив жевать, она взялась за следующую стопку листов:

— Итак, молодой человек, где ваши документы?

Я протянул паспорт, трудовую и, на всякий случай, пластиковое пенсионное страховое свидетельство. Рита Львовна повернулась к монитору компьютера, по которому плавал «скринсервер» в виде небольшого паучка, ткущего паутинку, шевельнула «мышкой» и быстро застучала по клавишам аккуратно заостренными ногтями. Ногти эти укрепили мое мнение о сходстве Риты Львовны с совой. К тому же в свете монитора глаза ее показались мне несколько странными — зрачки были не круглыми, а узкие и вертикальные, словно разрезающие глаза пополам. Я моргнул, и видение исчезло. Печатала старушка впечатляюще быстро. Старая школа, наверняка секретарь-машинистка в прошлом…

— Дьячков Артем Александрович, — пробормотала Рита Львовна, на секунду сверкнув глазами из-за толстых очков, — так… года рождения у нас восьмидесятого… прописка… как же это вас к нам занесло?

— С родителями переехал, — сказал я, — в детстве.

— В гостиницу, в гостиницу-то как попали? Что же это за злейший враг к нам вас направил?

— Друг, — поправил я.

Рита Львовна вновь сверкнула в мою сторону глазами. Мне показалось, что на ее лице скользнула легкая улыбка:

— Пошлите вашего друга ко всем чертям! Нашел что советовать! Он вообще соображал, куда вас отправлял? В последний путь сюда не отправляют, а он!..

— А что здесь плохого-то?

— Все. От подвала и до чердака.

Быстро набирая одной рукой какой-то текст, Рита Львовна наклонилась и второй рукой выудила из-под стола зеленую бутылку с этикеткой пива «Хольстен». На дне бутылки что-то плескалось.

— Хотите глоток?

— Не пью.

— И я не пью. — Ответила Рита Львовна, и мне показалось, что сейчас она завершит фразу бессмертной цитатой из старой советской комедии — «что тут пить?», но продолжение вышло иным, — это не пиво, а бальзам на сердце. Без бальзама на такой работе не обойтись.

Оставив меня самого решать, какой из вариаций ответа выбрать, Рита Львовна шумно, хрипло выдохнула и сделала большой глоток. С хрустом заела парой голубеньких пилюлек.

— Так, Артем вы наш батькович, жить будете в номере один тире девять. Это на первом этаже. Все служебные номера у нас на первом этаже, запомните.

— Постараюсь.

— Номер у вас хороший, недавно освободился, чистый, просторный, тепло по батареям доходит почти в первозданном виде. Горячая вода тоже.

— А кто там раньше жил? — не удержался я.

— Никто. С чего вы взяли?

— Вы же сами только что сказали, что номер недавно освободился.

Рита Львовна махнула рукой:

— А, не держите в голове, призраков я не считаю.

— У вас еще и призраки водятся?

— Случается иногда. Забредают. — Туманно ответила Рита Львовна и хлебнула из бутылки еще раз. Где-то под моими ногами загудел принтер. Рита Львовна нагнулась, выудила несколько свежеотпечатанных листов и протянула мне:

— Распишитесь. Следуйте за мной.

Как всякий уважающий себя гражданин, я, не читая, расписался. Рита Львовна грузно поднялась из-за стола. Оказалось, что роста она небольшого, едва доставала мне до плеч, но выглядела удивительно стройно для своего возраста. Я почему-то вспомнил одну статью в газете, что читал совсем недавно. В статье говорилось, что по статистике в России восемьдесят процентов женщин после сорока страдают от излишков веса, а остальные двадцать процентов, наоборот, этого самого веса недобирают. А вот у Риты Львовны, по крайней мере визуально, с фигурой все было в порядке.

Я протянул ей листы, Рита Львовна положила их на стол, зафиксировав бутылкой из-под «Хольстена» и поманила меня пальцем. Я направился следом за ней.

Рита же Львовна плавно, но решительно устремилась куда-то между шкафов, полок и стопок с папками. Я смутно представлял себе, куда вообще можно идти в такой тесноте, и куда, собственно, мы придем, но последовал за ней.

И здесь снова меня нагнал культурный, дрожащий шок — шли мы минут десять. Правда-правда.

Шкафы расступались, полки терялись в серой темноте, где-то наверху царил странный мерцающий полумрак, словно еще выше, там, где невозможно разглядеть, висят разноцветные мигающие гирлянды. Мягкий туман цеплялся за папки и стопки листов, которые были перетянуты грубой бечевкой или обернуты кусками пожелтевших газет. Оборачиваться я не решался, зато вдоволь насмотрелся по сторонам.

Пол под ногами перестал быть полом, обратившись в узкую извилистую тропинку из утоптанного песка. Откуда-то потянуло свежим продирающим ветерком. Я поежился: ветерок вызвал воспоминания о номере тринадцать:

— А мы… Рита Львовна, а мы ни на кого здесь не натолкнемся?

— Да здесь уже почти не водится никто, — ответила Рита Львовна через плечо, — в такой пыли сложно выжить. Разве что только книжные черви… потравить бы их к чертовой матери, — последнее Рита Львовна добавила уже тихо, погрозив кулаком кому-то в темноте.

На секунду мне показалось, что кто-то в живом полумраке — кто-то маленький и вертлявый, тот самый, что оставлял маленькие следы на потолке в кабинете начальника — погрозил пальцем в ответ и быстро растворился между толстенных папок с разодранными от напряжения корешками.

— Лазиют, лазиют, — незлобно прошептала Рита Львовна, шаркая тапочками.

Наконец, кабинет закончился нескончаемо высокой стеной из красного щербатого кирпича. По бокам ютились стопки бумаг, совсем уже пожелтевшие от времени, с расползающейся бечевкой. На обложке одной из газет я с удивлением обнаружил заголовок: «Летней ярмарке 1935 года быть!», а чуть ниже выцветший герб Советского Союза. Хорошая тут регистратура!

Центральная часть стены оказалась освобождена от всего этого бюрократического хлама. На стене висела доска, на доске в пять рядов по двадцать ключей поблескивали фигурные ключи, все это было закрыто стеклом и закреплено на большой висячий замок. Рядом с доской красовался плакат, нехитро озаглавленный как «План эвакуации на случай пожара». В плане преобладали красные и синие стрелочки.

Рита Львовна открыла замок, отодвинула стекло и сняла ключ под номером «9» с первого ряда.

— Вот ваш ключ от номера, Артем. В случае потери штраф, запомните.

— Запомню, — согласился я, пряча ключ в карман.

— Правила пользованием гостиничного номера знаете?

Я покачал головой. Не доводилось как-то.

Рита Львовна нагнулась, взяла с одной стопки толстенный том в кожаном переплете, страниц, наверное, на тысячу:

— В самом конце примечание номер восемь. — Сказала она, — обязательно ознакомьтесь.

Я с жаром заверил, что ознакомлюсь. Признаться, я уже порядком продрог и хотел вернуться назад. Рита же Львовна после моих заверений долго смотрела в потолок, словно старалась вспомнить нечто очень важное, потом тряхнула седыми кудрями:

— Угрр, вроде все. Если будут вопросы, молодой человек, заходите, не бойтесь.

— Обязательно загляну, — совсем не искренне заверил я.

Рита Львовна вернула стекло на место, с особой тщательностью проверив крепость замка, зачем-то поплевала три раза через левой плечо, и пошла обратно.

Я развернулся следом… и оказалось, что идти никуда не надо. Оказалось, что я стою позади ее рабочего стола. Под тумбочкой тихо гудел принтер, распечатывая какую-то бумагу. Обернувшись через плечо, я обнаружил стеклянный шкаф, забитый до отказа книгами в серых переплетах, на обложках которых красным трафаретом были выведены буквы русского алфавита, по одной букве на каждую книгу. Бутылка «Хольстен» покорно ожидала свою хозяйку на столе. Мои спортивные сумки стояли возле табуретки.

— И напоследок, Артем, хочу предупредить вас, — сказала Рита Львовна, опускаясь на стул, — надумаете удрать, не вернув ключ, я вас найду. Где угодно.

Мне вновь показалось, что за толстыми очками сверкнули желтые звериные глаза. Я не нашелся, что ответить, пробормотал что-то на счет того, что не собираюсь никуда удирать, по крайней мере с чужими ключами, подхватил сумки и поспешил выскочить за дверь.

— И никаких девушек в номере после девяти вечера! — крикнула напоследок Рита Львовна, прежде чем тяжелая дверь отрезала ее голос от окружающего мира.

В коридоре стояла Юлик Колесникова и оценивала меня чересчур искренним взглядом. Что характерно, она уже успела привести себя в порядок: с щек исчезли дорожки фиолетовой туши, волосы аккуратно уложены, поверх легкой почти прозрачной блузы накинута не менее легкая джинсовая курточка. Мое внимание привлек небольшой крестик на ее груди, он ярко поблескивал изумрудными камешками. Интересно, настоящий изумруд или просто цветные камешки?

— Она вас сильно напугала? — Юлик кивнула на дверь.

— Странная женщина, — усмехнулся я.

Юлик заулыбалась мне, как старому знакомому:

— Наверное говорила, что пришельцы гадят на коврике, а призраки донимают и днем и ночью, просто шагу ступить негде.

— Слово в слово.

— Не забивайте голову, — отмахнулась Юлик, — у Львовны запущенная форма фобии.

— На что?

— На все. Дайте-ка закурить.

Я похлопал себя по карманам и с виноватым видом развел руками. Последнюю сигарету я выкурил еще вчера вечером.

— О, мужчины! — вздохнула Юлик, — так в каком номере, вы говорите, вас поселили?

— Я еще ничего не говорил, — теперь настал мой черед улыбнуться, — но это и не такой уж большой секрет. Помоги мне найти девятый номер. Рита Львовна сказала, что он где-то рядом.

Юлик кивнула, достала из кармана курточки пачку длинных дамских сигарет и зажигалку. Прикурила.

— Девятый недалеко. Только скажите, для начала, как вас зовут?

— А вам зачем?

— Во-первых, так нечестно. Ты знаешь мое имя, а я твое нет. Во-вторых, банально хочу с тобой познакомиться, — безо всякого предупреждения Юлик перешла на «ты» и пустила в потолок струйку сизого дыма, — Игнат Викторович давно не брал новичков, а старые, знаешь ли, приелись. Поговорить не с кем… а ты, кстати, еще и симпатичный.

— Благодарю, — сказал я, — меня зовут Артем.

— Я так и знала, — почему-то кивнула Юлик, — пойдем, покажу. Ты будешь жить через три номера от меня, разве не классно?

— Ага, — подтвердил я, — классно.

— А сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Женатый?

— Был.

— Дети?

— Смеешься? Нет.

— Увлечения?

— Рыбалка, — брякнул я и расхохотался, — это допрос, да?

— Можно сказать и так, — Юлик неторопливо пошла по коридору. Я взял сумки и последовал за ней, — если ты что-то имеешь против, говори. Я не всегда знаю, когда нужно остановиться. Ну, понимаешь, я не вижу грани между приличием и неприличием. Могу задать какой-нибудь совсем хамский вопрос, а сама этого не заметить. Игнат Викторович вообще говорит, что я чересчур болтливая.

— Для девушки, это не недостаток, а преимущество, — поправил я, — молчаливая девушка, в моем понимании, хуже какой-нибудь старой ворчливой бабки.

— Ага. То есть, если девушка скромная и молчаливая, то ты на нее и внимания не обратишь. А если она в душе прекрасна? Если у нее богатый внутренний мир?

— А каким образом лично я узнаю о ее богатом внутреннем мире? Если она молчит в тряпочку, что я могу поделать?

— Нужно девушку разговорить!

— Вытягивать из нее по слову в неделю? Нет уж, не мой тип, извините!

— Ты, оказывается, ничего не понимаешь в девушках! — нахмурилась Юлик, — как ты вообще жил с женой? Вы хоть сексом-то занимались?..

Ойкнув, Юлик поспешила зажать рот рукой и слабо хихикнула:

— Ладно, это я лишнее сболтнула. Извините и все такое. Но все равно, существуют молчаливые девушки, в которых столько интересного, что закачаешься.

— Я же не спорю. Но мне с такими девушками не интересно. Не люблю, знаете ли, пялиться в потолок и в молчании пить шампанское. Поболтать люблю.

— Вот и разговори. Если хочешь знать, все девушки изначально молчаливы и стеснительны. Нормальный мужик должен иметь терпение, чтобы добиться от девушки того, чего он хочет… — Юлик затянулась сигаретой, — ну вот, опять какую-то пошлость сказала. Я тебя вопросами уже, наверное, заколебала. Давай теперь ты. Спроси у меня что-нибудь?

Я подумал. Юлик тем временем докурила, подошла к серебристой урне возле двери и выбросила окурок. На двери как раз красовалась большая металлическая цифра «9».

— Тебя как зовут по-настоящему? Юля?

— Нет. Юлик. Такое вот имечко дали мне родители. Я подозреваю, что они пошутили. Они очень любили шутить в жизни.

— Забавно, — согласился я, — а ты в гостинице чем занимаешься? Забалтываешь пришельцев до смерти?

— Нет же! — Захохотала Юлик, — Я ключник. Почти тоже самое, что мальчик на побегушках, но в местном табеле о рангах немного выше. Под моим присмотром находятся ключи от второго и третьего этажей гостиницы. То есть я за них отвечаю.

— А…

— У Риты Львовны вторые экземпляры, — предупредила мой вопрос Юлик, — а еще ключи от служебных номеров. У них нет дубликатов, поэтому Рита Львовна всех предупреждает, чтобы не теряли ключи. На это у нее тоже фобия. Страх за ключи!

— Но если не доставщик, — осторожно начал я, — тогда зачем открыла тринадцатый номер на третьем этаже?

Юлик изобразила на лице выражение полной таинственности, посмотрела по сторонам, словно хотела убедиться, что поблизости никого нет, и поманила меня пальцем. Когда я приблизился, она нежно шепнула на ухо:

— Но ведь было классно!

— Так ты специально?!

— Естественно. Меня манит неизведанное. Да и вообще, я всегда хотела посмотреть, что там за дверью номер тринадцать. Жалко только, что при мне никто не успел вылезти.

— Зато при мне успел, — пробормотал я, впоминая гигантские волосатые лапы.

— И кто там был? — оживилась Юлик, — кто-то большой и волосатый?

— Попала в точку. Чуть нас всех не сожрал.

— Не бойся. Никто не может одолеть Игната Викторовича. Если он решил не пускать в номер, но никто не пройдет. Даже всякие там волосатые монстры, — сказала Юлик, — хорошо. Когда ты приступаешь к работе?

— У меня две недели стажировки, — сказал я, — с завтрашнего утра.

— Тогда завтра и увидимся, до встречи.

Юлик таинственно подмигнула и пошла по коридору, предоставив мне великолепную возможность любоваться ее фигуркой сзади.

Когда она свернула, я еще некоторое время стоял в задумчивости, потом тряхнул головой и вошел в номер. Девушка определенно умела производить впечатление. О, женщины! Знают, за что ухватить, какую наживу закинуть, чтобы крепко зацепить и чтоб не трепыхался на крючке, а думал, что так и надо…

А номер оказался ничего, намного лучше тех временных пристанищ, которые мне довелось посетить несколько дней назад. Думаю, не стоит подробно описывать, что это были за квартиры и комнаты, если я предпочел две ночи провести на вокзале.

Здесь же было чисто, светло, а главное — уютно. Любой человек, которому довелось за короткий промежуток времени сменить несколько мест проживания, знает, что такое чувство уюта. Это невозможно объяснить, просто уже с порога, окидывая первым взглядом то место, где собираешься хотя бы переночевать, знаешь, будет тебе здесь уютно или нет. И дело не только в чистоте и порядке или, скажем, белой скатерти на столе и вазе с цветами на подоконнике. Иногда уют заключается в тихом потрескивании огня в камине — пусть на столе и лежат в тарелке обглоданные косточки — или в кипах бумаг и журналов, беспорядочно раскиданных по комнате, и урчании компьютера в углу. Уют, это то, что заставляет расслабиться, почувствовать себя «как дома»… В этом вопросе гостиничный номер преуспел.

Поставив сумки в небольшом квадратном коридорчике, я разулся и неторопливо исследовал номер.

Оказался он, естественно, одноместным. Отдельно — комната, отдельно — совмещенный санузел. На кровати я обнаружил комплект чистого постельного белья, в тумбочке у кровати стоял граненый стакан с чайной ложкой. В ванной тоже висело белоснежное полотенце: накрахмаленное, хрустящее. Проверив наличие горячей воды (таковая имелась) я не удержался, разделся и залез под душ. Я обожаю мыться, и после нескольких дней вынужденного воздержания наконец-то воспользовался возможностью родиться заново. Горячая вода — это здорово, поверьте мне!

Я мылся долго. Очень долго. До того момента, когда стекавшая с тела вода не стала кристально прозрачной. Если здесь вертикальная система подачи воды, то кое-кто в соседних номерах, наверное, меня уже проклял.

Таким образом, родившись заново раз пять подряд, в трусах и майке, растирая голову полотенцем, я вернулся в комнату и обнаружил, что уже не один.

На кровати сидел молодой человек и листал ту самую толстую книгу, которую дала мне Рита Львовна. Одет он был в шорты и белую рубашку с короткими рукавами. На ногах болтались нахально-рыжие тапочки. Да и сам молодой человек был абсолютно и безвозвратно рыжим. На его носу и щеках рассыпалось столько веснушек, что рыжим, помимо шевелюры, казались и лицо и шея в придачу.

«Постель помял!» — ревниво подумал я, а молодой человек, заслышав шлепанье босых ног по линолеуму, поднял глаза. На его тощем, скуластом лице (который вдобавок обрамляла легкая рыжая бородка) расплылась широкая улыбка. Потрясая книгой в воздухе, он воскликнул:

— Львовна всучила?

— А ты кто? — спросил я прямо.

— Я-то? Сосед. В восьмом живу. Услышал, как ты моешься, дай, думаю, зайду, познакомлюсь. У нас тут новенькие не часто объявляются.

Отложив книгу, сосед встал с кровати и подошел, протягивая тощую руку с длинными пальцами. Кожа у него, при ближайшем рассмотрении, оказалась какой-то чрезвычайно белой, а щеки, помимо веснушек, покрывали мелкие черные угри. Лет ему было восемнадцать-двадцать, не больше.

— Степан, — представился он, — для друзей Стопарь. Производная от имени, а не от того, что ты подумал. Можно вообще Степа. Так приличнее звучит, да.

— Артем, — я аккуратно пожал руку, чтобы, не дай бог, не переломать эти худые пальцы, — я тут вообще-то…

— Слышал. Дверь была открыта, да и ключ торчал снаружи. А мы-то знаем, что бывает с теми, кто потеряет ключ от номера, да? Львовна с потрохами сожрет! Держи.

Он протянул мне фигурный ключ от номера с выбитой цифрой «9».

— Пожрать чего-нибудь хочешь? — между тем осведомился Степан.

— Хочу, — оживился я. В последний раз я нормально ел три дня назад, а так все перебивался лапшой быстрого приготовления и чаем. Нет, пища, конечно, полезная, но для разнообразия не помешал бы кусочек-другой мяса и что-нибудь жиденького на обед…

Степа торжественно потер руки.

— Тогда одевайся, гостиница платит!.. — сказал он, — На самом деле, мне Игнат Викторович звонил двадцать минут назад, сказал, что рядышком подселят новобранца, попросил ввести тебя в курс дела и все такое. Он, вроде, кое-что поверхностно объяснил, да? Так вот, я подумал, что неплохо бы заняться делом, а заодно и поесть. На голодный желудок как-то плохо все усваивается, да?

— Да, — легко согласился я.

Почесав подбородок, Степа продолжил:

— Так вот. Я в гостинице уже четвертый год работаю, почти все закоулки знаю, а те, что не знаю, планирую в скором времени разведать. Их немного осталось, прорвемся, да?

Я снова хотел ответить «да», но осекся. Похоже, Степа не нуждался ни в чьих подтверждениях.

— А ключ ты не забывай. Вдруг потеряется? В гостинице никого плохого не водится, кроме этих ужасных призраков, но многие пошутить любят. Знаешь, как шутят, да? Скоро узнаешь.

Степа подмигнул, так, словно только что посвятил меня в страшный подпольный заговор. Мы вышли в коридор, и Степа повел меня в столовую.

Оказалось, что столовая расположена совсем недалеко — прямо по коридору мимо нескольких дверей и маленького захламленного холла. Проходя мимо, я увидел, что на табуретке, перекрывающей вход, сидит сонная тетенька в синем халате. Не иначе как вахтер.

Столовая живо напомнила мне те старые советские ресторанчики, в которые меня так любили таскать мать и отец. Отец особенно обожал покупать мне шарик мороженого с шоколадной крошкой и наблюдать за мной с умилением в глазах и бутылкой «жигулевского» пива в руках.

Здесь заманчиво пахло свежими булочками, к ним примешивался ядреный аромат щей, запах которых в свою очередь перебивал запах жареного мяса. Девушка в фартуке сиреневого цвета сервировала столы солонками и салфетками. Другая девушка стояла за стойкой и с кем-то ворковала по телефону томным шепотом.

Из посетителей, помимо нас, удалось обнаружить одинокого грузного мужчину, который сидел за самым дальним столиком, у окна, закрытого толстыми зелеными занавесками. На столе перед мужчиной стоял раскрытый ноутбук и поднос с тарелкой. Мужчина неторопливо поглощал пищу, внимательно вглядываясь в ноутбук.

— Танюша, привет! — воскликнул Степа, помахав рукой девушке за стойкой.

Та ответила кривой, но милой улыбкой и, отвернувшись, продолжила ворковать с телефоном.

— Ксюш, мне как обычно, — обратился Степа к девушке в сиреневом фартуке, — только в двойном размере, пожалуйста.

Ксюша подошла к нашему столику и поставила солонку.

— Завтракать будешь, или сразу обедать? — спросила она, — обедать, правда, рановато. Не готово еще ничего. Слышишь, жарится?

Откуда-то из недр действительно доносилось шкворчание и тянуло вкуснятиной.

— Тогда завтрак, — пожал плечами Степа, — выбирать в этом заведения, как я понял, не принято.

Ксюша показала Степе язык, улыбнулась и ушла за стойку, в таинственные недра столовой.

Степа же взял солонку и принялся ее вертеть.

— Итак. — Сказал он, — Ты не против завтрака, да?

Я покачал головой.

— Тогда приступим к самому интересному. Вопросы есть?

— По существу или как?

— Сначала по существу, потом как хочешь. Я за ответы денег не беру! — Степа расхохотался над собственной шуткой, так, что из глаз брызнули слезы. Танюша за стойкой холодно сверкнула взглядом из-за плеча.

Я взмахнул руками:

— Отлично. Я не слишком верю в то, что происходит, но вопрос первый будет такой — если это гостиница для пришельцев, почему о ней никто не знает? Почему вообще никто не знает о существовании пришельцев?!

— Не то, что не знают… мало кто интересуется, на самом деле, — поправил Степа, — те, кому надо и дозволено, те знают. Другие — нет.

— А как быть с… — я задумался, — с чиновниками, милицией, каким-нибудь службами. Просто любопытных нет?

— Наверное, есть. Но они тоже не знают. А те, кто знает, молчат.

— То есть?

— Тут я не смогу всего объяснить. Гостиницу построили очень давно. Она существует уже лет семьдесят. Что тут творилось, как Игнат Викторович улаживал с властями и что колдовал, я не знаю. Факт в том, что никто не успевает заинтересоваться гостиницей. Потому что ее никто не видит. Посторонние сюда не заглядывают, да.

— Не может быть! Я-то увидел!

— Тебе кто-то дал точный адрес. Тебе было, так сказать, дозволено.

— Не понимаю.

— Как ты нас нашел? Как тебе рассказали нас найти?

— Антон сказал, что он старый друг вашего Игната Викторовича, ну, объяснил… на третьем троллейбусе до остановки Коммунаров, потом по тротуару до перекрестка…

— Затем сворачиваешь направо, сто метров по прямой, слева увидишь темную арку между домов, проходишь сквозь нее, а там, через дорогу гостиница, — подхватил Степа, — это и есть точный путь, по которому могут пройти только те люди, которым дозволено. Поэтому-то все мы в отеле так и удивились, когда узнали, что Игнат Викторович взял стажера. Твой Антон бывал здесь, раз указал путь. И у него есть пропуск, раз он смог рассказать еще и тебе. Наверное, большая шишка твой Антон, да? Обычные люди просто не найдут нашу гостиницу.

— Они пройдут мимо арки, или выйдут не на той остановке…

— Совершенно верно. Большинство из чиновников, милиционеров, всяких служащих попросту не знают о существовании гостиницы, а с теми, кто каким-то образом узнал, Игнат Викторович разбирается сам… — Степа опрокинул-таки солонку, благо, ничего рассыпать не успел. — До убийства, конечно, дело не доходит. Так, мелочи всякие. Применение новейших инопалнетных установок. Понимаешь, да?

Степа глухо хохотнул, взял еще одну салфетку и смачно высморкался.

— Шутка, — сказал он, — я иногда шучу, да.

— Вопрос второй… справляетесь?

— Как видишь! — развел руками Степа, — организация, между прочим, на высшем уровне. Обязанности строго распределены. Работают только проверенные люди, или нелюди.

— А есть и такие?

— Обязательно. Вот, Рита Львовна, например. Как думаешь, она человек, да?

Честно признаться, вопрос поставил меня в тупик.

— А кто?

— Зри в корень! — сказал Степа, но показал почему-то под стол, — отчество у нее какое? Львовна!

— Хочешь сказать, что она… эээ… львица?

— Старая уже, редко обращается, только в полнолуние, да и то через раз, — понизив голос, сказал Степа, — но за потерянные ключи, я же говорю, порвет. В прямом смысле, да.

Я мысленно представил себе Риту Львовну в образе львицы, несущуюся по коридору за жертвой, потерявшей ключи. Жуткое зрелище. Ну, по крайней мере, теперь понятно, отчего у нее такие странные глаза.

— А еще кто-нибудь есть?

— Когда познакомишься, узнаешь. Кстати, вот.

Степа полез в нагрудной карман рубашки и протянул мне сложенный вчетверо лист. Лист оказался чистым.

— Зачем он мне?

— Сегодня вечером состоится твое посвящение, — сказал Степа пафосно, — по поводу, ну, ты понимаешь, приема на работу…

— Я еще даже не стажер.

— Будь спокоен, Артем, да? Если Игнат Викторович не выставил тебя в первую же минуту, значит, на девяносто девять процентов с половиной будешь у нас работать. Так вот. После посвящения ты сможешь прочитать на листе свой секретный пароль. С помощью этого пароля ты сможешь проходить в любой из восьмидесяти миров, которые скрываются за дверьми гостиницы. В отпуск, скажем, или на экскурсию. С разрешения Игната Викторовича, конечно, но все же…

— Восемьдесят миров?! — восхитился я.

— На самом деле их намного больше, где-то миллиона полтора, но Игнат Викторович взял лицензию только на восемьдесят. Когда выбьет еще на столько же, возведем пристройку. Мы уже участок выкупили.

— Полтора миллиона миров?! — я захлебнулся эмоциями, — да разве такое возможно?

— Поживешь здесь с мое, и не такое услышишь, — заверил Степа.

Я повертел в руках чистый лист. Никакого секретного пароля на нем не наблюдалось. Лист был старым, клеточки на нем почти стерлись, сделались невидимыми.

— Пропуск в миры, говоришь? И у всех работников такие пропуски?

— Убери. Вечером достанешь. Когда придет время, да? — Степа подмигнул.

В это время подошла девушка Ксюша с подносом, поставила перед нами две тарелки с пюре и мясом по-французски, несколько ароматных булочек и два граненых стакана с томатным соком.

— Грибов сегодня нет, — сказала Ксюша, — есть сухофрукты, будете?

Степа поморщился.

— Мне можно немного, — поспешил сказать я, прежде чем Ксюша ушла.

Девушка одарила меня милой улыбкой. Степа закатил глаза.

Последующие несколько минут мы ни о чем не разговаривали, потому что ели. Готовили здесь превосходно, хотя, может, я слишком давно не ел ничего стоящего. Но с другой стороны, плохая еда, она и в Африке плохая еда. Даже умирая от голода, я бы не взял в рот, к примеру, сырую рыбу или кусок мяса с кровью. Не переношу. А мясо по-французски оказалось очень даже ничего.

— Туристы, наверное, хорошо платят, — сказал я, собирая остатки пюре кусочком булочки.

— Наверное, — пожал плечами Степа, — я об этом не задумывался. Мне сказали, что еда и постель в гостинице бесплатно, вот я и не забиваю голову. Зачем, да? Деньги платят, интересных вещей миллион, скучать не приходится. Что еще надо для счастливой жизни?

— А эти туристы, какие они?

Степа оторвался от усердного разрезания вилкой мяса и задумчиво потер переносицу:

— Действительно… Черт его знает… Это я в первые дни удивлялся, обращал внимание на зеленую кожу или ласты… а сейчас и не замечаю. Обычные клиенты, как в любой гостинице. Кто-то хочет лед в ванную, кому-то подавай русский красный борщ, и чтобы обязательно с салом. Третьи требуют Dvd-плеер и много-много дисков, сидят дни напролет, фильмы смотрят… — лицо Степы расплылось в задумчивой улыбке, — был у меня один клиент из номера18-а. Он собрал всю коллекцию КВН на dvd и просил их хранить в отдельном шкафчике, для него. Как приезжал, сразу включал и смотрел подряд от начала и до конца. Вот, а ты спрашиваешь, какие они, да.

Видимо, я оказался сподвижником Степы для каких-то внутренних размышлений. Он оторвался от еды, стал тереть затылок рукой с зажатой в ней вилкой и углубился в себя. Решив разрядить обстановку, я спросил:

— А Рита Львовна рассказывала про Сьерру…

— Про которую? — мгновенно оживился Степа.

— Их много?

— Две!

— И обе пришельцы?

— А, ты про эту… Да, есть такая. Не советую встречаться, особенно в первые полгода работы. Заклюет.

— Клювом?

Степе расхохотался так громко, что я понял, выражаясь языком биатлонистов, что «угодил в молоко».

— Клювом, да? А, что хорошая идея! Приедет к нам Сьерра погостить, я ей так и скажу: госпожа пришелец, мол, а у вас теперь клюв есть! И укажу на тебя пальцем.

— А потом?

— А потом мы тебя не найдем! — захохотал Степан.

Я терпеливо переждал бурю хохота, потом Степа продолжил:

— На самом деле тут все серьезно! — сказал он, — Сьерра Первая, как она себя называет, наш постоянный клиент. О планете, с которой прибывает Сьерра, знает только Игнат Викторович, как и персональные данные о ней. Мы, простые смертные сей гостиницы, можем только догадываться и наблюдать. Но я-то тут работаю четыре года, да? Поэтому я виделся с Сьеррой шесть раз! И могу с гордостью сказать, что я единственный, кто выжил после встречи с ней.

— Выжил? — ужаснулся я, и был награжден еще одной порцией веселого хохота.

— Образно выражаясь! — отсмеявшись, пояснил Степа, — остальные уволились. У большинства был нервный срыв, половина ушла без объяснения причин. Двое обнаружили постоянное дергание века. У одного случилась истерика, которая, кажется, не прошла до сих пор. Все после общения с Сьеррой, как она себя называет, Первой.

— Да что в ней такого-то?

— Она стерва. — коротко пояснил Степа житейским тоном, — инопланетная стерва. Представь себе целую планету стерв. Там живут одни стервы. Работают стервы, спят стервы, убираются стервы. И вот Сьерра Первая — самая стервозная стерва на этой планете. Стервозность — это не черта ее характера, это ее жизнь, да! Не дай бог тебе встретиться с Сьеррой, пока ты юн и неопытен! Она отобьет у тебя желание общаться с представительницами противоположного пола надолго! С пришельцами тем более. Думаю, ты вообще долгое время не захочешь ни с кем общаться. Запрешься в своем номере, и будешь ходить голым, рисовать на салфетках чертежи самолетов и пускать слюни. Психом станешь, да.

В это время милая Ксюша принесла сухофрукты в тарелке, открывшие моему сознанию путь в прошлое, к воспоминаниям о временах бурной и недалекой молодости, когда я только что поступил в университет и, по глупости, питался в университетской столовой. Потом я понял, что через полтора квартала от ВУЗа есть приличная и недорогая кафешка, в которой тарелка супа стоила в пять раз дешевле, чем бутерброд с сыром в столовой университета. Там же работала добрая и чрезвычайно полная кухарка тётя Дина, которая каждый день приносила «бедным студентам» пакет сухофруктов совершенно бесплатно. Стоит ли говорить, что через несколько месяцев эти сухофрукты уже никто не мог выносить, но, поскольку отказывать доброй тёте кухарке было стыдно, пакеты с плесневелыми сухофруктами очень быстро заполонили контейнеры для мусора за университетом.

— Да, — сказал Степа, глядя на тарелку, которую я пододвинул к себе, — разные бывают пришельцы. Почти как люди. Одни хорошие, другие плохие. Всякие. Они от нас, от человеков, отличаются только цветом кожи или какими-нибудь дополнительными конечностями. А в отношении… такие же точно.

— А я видел монстра, с волосатыми лапами… в тринадцатом номере, — сказал я.

— Когда? — заинтересовался Степа.

Пожевывая сухофруктами, я вкратце рассказал Степе утренние события.

— Колесникова, говоришь, да? У, бестия! — произнес Степа, но не зло, а наоборот, с нотками тихой зависти в голосе, словно он был бы тоже не против открыть какой-нибудь запрещенный номер и поглядеть, что из этого выйдет.

— Кстати, о запретах. Есть несколько запрещенных вещей, которые в гостинице делать нельзя. — сказал он, ковыряя вилкой в мясе, — перво-наперво, усеки, по ночам из гостиницы ни ногой. Советую даже в холл не выходить.

— Почему?

— Нельзя и все. Для твоего же здоровья лучше будет. Да и вообще, даже если захочешь, не получится. Там множество нюансов, о которых тебе знать необязательно… Так, что еще?.. — кусок мяса по-французски, наконец, перекочевал с вилки в рот, Степа стал меланхолично жевать, — чердак и подвал для сотрудников закрыты. У нас даже ключей нет. Почему, я не знаю, но Игнат Викторович запретил лично. Потом, завтра с утра получишь инструкцию в бумажном виде о правилах общения с пришельцами. Это в довесок к тому «кирпичику», которым тебя снабдила Рита наша Львовна. В бумагах полный перечень миров, с которыми мы работаем и краткая специфика общения с отдельными индивидуумами. В гостинице наработана своя клиентская база, поэтому туристы, как правило, все хорошие знакомые, но случается, что приходят и новички, а они не всегда адекватно реагируют на наш мир, да?

— Возможно, — пожал плечами я.

— Есть некоторые исключения. Иногда появляются богатые особы, которые считают, что раз они заплатили деньги, то мы вокруг них должны бегать и выполнять каждый их каприз.

— А разве это не так?

— Все так, да, но есть особенно капризные особы. — Степа хитро прищурился и произнес приглушенным голосом, — например та же Сьерра, о которой на ночь лучше не упоминать. И много еще подобных. Всякие мажоры, молоденькие дети богатых инопланетных родителей. С ними вообще нужно держать ухо востро. А то недосчитаемся призраков, ищи их потом за дверьми. Случаи же, они разные бывают, да.

Я промолчал, переваривая обильный поток информации, вылившийся в течении последних пары минут.

— Что еще… — пробормотал Степан, теребя волосы на лбу, — что-то забыл, точно… про тринадцатые номера знаешь… а! Нельзя вступать в половую связь с пришельцами! Ни в коем случае!

— А что, уже бывало?

— Пока нет. Но я на всякий случай предупреждаю, да. Я подозреваю, что такое даже физически невозможно, но таковы правила. Вдруг, захочется проверить? Так вот — не проверяй!

— Буду иметь в виду, — усмехнулся я и приступил к сухофруктам.

Но не успел я прикончить и первую высушенную дольку яблока, как случилось нечто невероятное. Пол под ногами задрожал, словно где-то неподалеку пробегало стадо слонов, в центре столовой зародился низкий гудящий звук, который стремительно перешел в рев тысяч самолетов, в воздухе что-то оглушительно взорвалось, окутав меня теплым воздухом, а яркая вспышка света на секунду ослепила.

Мне показалось, что началось вторжение инопланетян. Я рухнул на пол, опрокинув стул, зажмурился и выставил перед собой вилку, прекрасно, однако, понимая, что из вилки оружие обороны ни к черту. В крайнем случае пришельцы умрут от смеха.

Нападения однако же не произошло. Мало того — рев самолетов стих, я даже расслышал легкий щебет птиц за окном, а в воздухе снова приятно запахло пюре, мясом и свежими булочками.

Я открыл глаза и увидел за столом Степу, мирно жующего мясо. Я поднялся с колен и осмотрелся. Грузный мужчина с ноутбуком продолжал ожесточенно терзать клавиатуру пухлыми пальцами. Танюша, отвернувшись, разговаривала по телефону. Ксюши видно не было. Все вокруг было почти как прежде.

Однако, в центре столовой, между столиками, обнаружился маленький худенький человек. Он был невысокого роста, длинноволос, с шикарной густой бородой, отчего очень походил на какого-нибудь ведущего канала «Культура». Усиливали сходство большие очки и элегантный темный костюм с бледно-желтой розочкой в петлице. Вокруг человека дрожал воздух, словно в столовой стояла многоградусная жара. Еще от кончиков его волос исходило странное бледное сияние.

Несколько секунд человек близоруко оглядывался, потом стряхнул с плеч золотистую стружку, раскланялся присутствующим и направился к стойке.

Я же поднял стул и, чувствуя себя совершенно глупо, поинтересовался:

— Это кто?

— Профессор Беттон, из университета изучения парадоксизмов и чушизмов. Планета Беталь-11, — ответил Степа и запил мясо чаем.

— Он инопланетянин?

— Угу.

— Не похож как-то, — пробормотал я. Профессор Беттон с планеты Беталь-11 о чем-то мило, вполголоса, ворковал с Танюшей. На лице профессора играла заискивающая улыбка, — и, потом, ты же сам говорил, что инопланетянам разрешен вход только через двери в стене. А он как появился? Хорошо, что не взорвал всех к чертовой матери.

— У профессора Беттона особый статус, — поднял вверх указательный палец Степа, — профессор Беттон, если хочешь знать, большая шишка в научных кругах. Признанный ученый на двадцати пяти планетах. За заслуги перед Вселенной и Космосом, а также за многие научные открытия профессору Беттону выдали карт-бланш — пропуск в любую точку нашей необъятной Вселенной! Во все миллионы миров!

— Круто! — вырвалось у меня.

— Еще бы. Он может появляться, где захочет и когда захочет. Единственное ограничение — появляться позволено только в пределах междумировых гостиниц. А там уже на своих двоих.

Профессор Беттон, тем временем, улыбаясь, принял из рук Танюши чашку с кофе на блюдце и, повернувшись лицом к залу, стал осматривать пустующие столики. Свободного места было навалом.

— Сейчас к нам подсядет, — буркнул Степа уныло, — конец здравому смыслу… Нет, я конечно уважаю профессора и его заслуги, но в разговоре он невыносим. Совершенно, да.

Словно услышав Степу (а, может, так оно и было на самом деле), профессор Беттон неторопливо направился в нашу сторону. Остановившись у столика, он поинтересовался:

— Можно присесть?

Голос у профессора был под стать внешности — низкий и интеллигентный. Отказать такому голосу было попросту невозможно, а если и откажешь, то впоследствии будешь чувствовать себя последней некультурной сволочью.

— Да, да, конечно, — пробормотал я, — присаживайтесь.

— Благодарю, — профессор пододвинул стул и сел, звонко поставив чашку на стол, между нашими со Степой тарелками. Я рефлекторно пододвинул сухофрукты к себе.

— Позвольте представиться, — сказал профессор, — профессор Беттон к вашим услугам. Ректор университета изучения Парадоксизмов и Чушизмов Вселенной.

— А я вас знаю, — ответил Степа, рассеянно разглядывая последний кусочек мяса в тарелке — виделись.

— Не припоминаю, — ответил профессор и повернулся ко мне. Блеснули в свете ламп огромные очки, — а с вами я тоже знаком?

— Нет, — ответил я.

— То есть вы ничего обо мне не знаете?

Я покачал головой. Степа незаметно закатил глаза и приложил руку к сердцу. Я думаю, это означало, что сейчас мне придется выслушать долгую и нудную речь из уст мило улыбающегося профессора. Причем, зная нескольких профессоров (конечно, не вселенского масштаба, но тоже весьма известных), я всегда удивлялся их искренней вере в то, что окружающим очень интересны их гипотезы и рассуждения. Каждый из профессоров мог часами говорить на любимую тему, спорить сам с собой, тихо рассуждать вслух, и всем им казалось, что окружающие их внимательно слушают. Хотя большинству из окружающих, в лучшем случае, наплевать. В худшем — им приходится все это слушать и незаметно позевывать в кулак.

— Я ректор самого известного университета во Вселенной, — нескромно заметил профессор Беттон, — мы занимаемся изучением парадоксов и всякой прочей чуши. Вы спросите меня — почему именно чушь? Почему, скажем, мы не изучаем «билеберду» или «чепуху»? Или, например, «абракадабру»?.. — не дождавшись ответа, а вернее не предоставив даже скромной паузы, профессор самозабвенно продолжил, — потому что чушь, уважаемый, есть ни что иное, как оборот истины! Ведь как говорят — что не истина, то обязательно чушь! А что не чушь и не истина, то парадокс!

Профессор взял чайную ложку и старательно засыпал к кружку с кофе пять порций. Я, воспользовавшись затишьем, закинул в рот сухофрукт. Степа откроено скучал.

— Так вот, юноша. Поскольку истину все знают и без нас, мы решили заняться изучением чуши и парадоксов. Как это происходит. Мы берем истину, обращаем ее в чушь и изучаем. А если оказывается, что данная истина — не чушь, значит, мы обращаем ее в парадокс. И тоже изучаем. Вам интересно? Мне тоже. Хотите пример? В данный момент я изучаю парадокс вашей планеты. Да, да! На вашей планете развиваются самые парадоксальные существа во Вселенной. Это вы, люди! И не отрицайте! Я занимаюсь парадоксом землян уже без малого пять лет. Я написал три научные работы и один доклад, который был принят на ура во многих научных кругах Вселенной.

— И что же в нас такого парадоксального? — спросил я, хотя из предыдущей речи Беттона поняль лишь малую часть.

Профессор блеснул очками:

— Начну с предисловия. Однажды утром я задался вопросом об истине. Истина звучала так — на любой планете, с пригодными условиями для жизни, рано или поздно зарождается жизнь. Согласитесь, истина неоспорима. Если жизни суждено зародиться, значит так оно и будет… помню, в то утро я как раз стоял в ванной комнате в номере одной похожей гостиницы и умывался… холодная была вода, а в голову лезли всевозможные идиомы… так вот, облачив истину в форму, я подумал о том, как бы обратить ее в чушь. И обратил — на планете, где есть условия для жизни и существует жизнь, не может быть жизни.

— Вот это чушь, — буркнул Степа, — всей чуши, которую я когда-нибудь слышал, чушь!

— Что-то я не очень понял, — сказал я, — как так?

— В этом и заключается изучение чуши. Представляете, мне нужно было доказать, что существуют планеты, на которых есть условия для жизни, есть сама жизнь, но фактически ее там быть не может.

— И доказали?

— Пока нет, — покачал головой профессор, — но из общей идеи истины и чуши я вывел еще и парадокс, которым в данный момент занимаюсь на примере вашей планеты. Как сейчас помню, стою я, значит, вытираюсь мягким розовым полотенцем и вдруг — гениальнейшая мысль! А что если существуют планеты, подумал я, где есть условия для жизни, есть сама жизнь, и она там даже может существовать, но вот каким образом существует — неизвестно!

— То есть нужно зреть в корень, да? — скептически закончил Степа.

— Нужно мыслить образно, — самозабвенно продолжил профессор Беттон, — спустя месяц я теоретически доказал существование подобных планет, а еще через год открыл вашу Землю и теперь занимаюсь ее изучением. Весьма интересный парадокс, спешу вам доложить.

— А теперь можно простым человеческим языком объяснить, в чем все-таки заключается парадокс, — попросил я.

— На вашей планете, юноша, были все условия для возникновения жизни, — начал профессор, похлебывая кофе маленькими глотками, — и она возникла, что вполне логично. Даже более того, жизнь развилась до уровня самосознания и мышления, приняла практически совершенную форму. И вот здесь заключается тот самый парадокс. Как это произошло?

— Есть такое слово — эволюция… — начал Степа, вкладывая в слова весь сарказм, на который был способен.

— Хочу заметить одну важную деталь, — прервал его профессор Беттон, — разрабатывая парадокс, я отталкивался от некоторых неоспоримых истин Вселенной. Во-первых, есть такая истина — при соединения двух разных предметов, веществ или какой-нибудь материальной основы всегда возникает что-то третье. Например, водород и кислород в нужной пропорции образуют воду. Или, скажем, огонь и вода образуют пар. На любой развитой планете Вселенной эта истина принимается бесспорно, потому что если бы нельзя было образовать из двух веществ третьего, то не было бы логического развития. И только на Земле эта истина нарушается постоянно. От слияния двух существ всегда появляется либо первое, либо второе. Либо женщина, либо мужчина.

— Но ведь мужчина и женщина — это одно существо, — сказал я.

— Вы ошибаетесь, юноша. Мужчина и женщина даже внешне очень сильно различаются. Я не говорю уже о внутренних различиях. И все же, когда вы совокупляетесь, да простят мне это слово, то у вас ничего нового не возникает. Все одно и то же… И не надо возражать и говорить, что каждая личность индивидуальна и носит в себе какие-то новые изменения. Оглянитесь назад! Вы, юноша, точно такой же мужчина, каким был ваш дед, прадед, или какой-нибудь римский гладиатор! Вы не производите ничего нового, ваша жизнь стоит на месте! И все же она развивается. Парадокс налицо.

— Если бы у меня было время хорошенько подумать, я бы нашел, что возразить, — сказал я, — наверняка вы что-то упустили.

— Буду рад, если вы что-нибудь вспомните, — профессор Беттон выудил из кармана визитку и положил передо мной, — звоните в любое время. Я обязательно укажу вас в своем докладе.

Я молча допил чай и доел сухофрукты. Степа делал вид, что ему пора уходить, но из-за стола не выходил. Потом я сказал:

— Знаете, профессор, мне кажется, что вы забыли один важный фактор.

— Какой же? — заинтересовался профессор Беттон.

— Развитие может происходить не только на внешнем, но и на внутреннем уровне. Так сказать, внутренняя эволюция.

— Интересный термин. Сами выдумали?

— Сам. Только что, — признался я, — знаете, что это означает? Хоть мы и производим себе подобных раз за разом и внешне никак не изменились, но мы эволюционировали на уровне сознания. Тот же самый римский гладиатор, о котором вы упоминали, вряд ли умел считать до десяти, если вообще знал, что такое цифры, а вот средневековый рыцарь считать уже умел, но был уверен, что Земля — это центр Космоса. А я умею и считать, и знаю о том, что Земля круглая, и вот совсем недавно узнал о том, что существуют другие миры. Может, внешне я похож на гладиатора, но внутренне я давно опередил его в развитии.

Профессор Беттон отставил кружку с кофе в сторону и молча протянул мне руку. Его глаза за очками слезились.

— Блестяще! — сказал он, — ваша контратака увенчалась успехом практически на девяносто процентов. Я разрабатывал теорию развития разума в своем парадоксе, но пока отложил ее до лучших времен. А вот сейчас думаю сделать в ней несколько свежих заметок…

Я пожал руку, на что профессор цепко сжал мою ладонь, привстал, перегнулся через стол и добавил тише:

— Но все же, молодой человек, следующий ход за мной. Посмотрим, кто кому поставит мат.

Он отпустил руку, снова сел и мило улыбнулся:

— Обожаю играть в шахматы. На их примере, а также используя простую инопланетную логику, я разрушу ваше предположение до основания. Если вы так сильно эволюционировали в умственном развитии, почему за пять тысяч лет не смогли выдумать ничего лучше шахмат? Покажите мне хотя бы одну игру, которая бы была лучше, умнее, стильнее, логичнее, тоньше, чем шахматы? А если мы с вами еще встретимся, я смогу доказать вам, что человеческий разум скорее деградировал, нежели развился. Напоминаю, следующий ход за мной.

Последнее предложение прозвучало столь зловеще, что мне стало не по себе. Совершенно миловидный внешне ученый наводил легкий страх своими изречениями.

В это мгновение Степа сильно треснул меня ногой под столом, и резко встал:

— Ну, нам нужно идти, — громко сказал он.

— Да, да, — я растерянно поднялся.

— Дела, — сказал Степа.

— Дела, — повторил я.

— Увидимся, — заулыбался инопланетный профессор, и мне стало еще больше не по себе.

Когда мы покидали столовую, он как раз допивал кофе.

— Ты наступил на больную мозоль, — сказал Степа, как только мы вышли в коридор, — нельзя говорить сумасшедшим, что они сумасшедшие. Ни в коем случае, да.

— Я отстаивал честь родной планеты.

— Да кому она нужна, честь? — спросил Степа, закатив глаза, — ты ее видел, эту честь? За окнами гостиницы живет несколько миллиардов человек, которым наплевать на честь родной планеты. И нам наплевать.

— Как-то странно тут все у вас, — пробормотал я, — ну, есть несколько миллиардов человек, которым наплевать. Но им наплевать, потому что они не знают о том, что кто-то пытается доказать, что они — парадокс! А вы-то знаете. И вам должно быть не все равно как раз из-за вашего знания. Разве ты не задумывался над тем, что кроме тебя честь планеты больше и защищать некому?

— Нашелся спаситель человечества! — огрызнулся Степа, — а я не задумывался и не хочу. Меня устраивает моя жизнь и моя работа. Я не для того работаю в гостинице, чтобы защищать чью-то честь. Это в любовных романах защищают, или в биатлоне. А у меня работа, понял, да?

— Ладно, я в номер пойду, — сказал я, махнув рукой, — не забивай голову, просто я устал сильно, не спал несколько дней нормально.

— Ты до вечера выспись, — посоветовал Степа, — а то ночью мы тебя все равно разбудим.

Я кивнул и пошел по коридору в свой номер. Подойдя к дверям, я обернулся, но Степы уже не было.

Я проснулся оттого, что кто-то тихо, но навязчиво стучал в дверь.

За окном уже стемнело, причем темнота была странная — ни огней фонарей, ни банального света луны, словно окна с другой стороны заколотили наглухо деревянными досками. Я откинул занавеску, но ничего не увидел. Одно слово — тьма.

В дверь стучали.

— Иди, иду, — пробормотал я себе под нос, долго шарил в темноте в поисках выключателя, и, наконец, включил настольную лампу.

В голове вдруг всплыл разговор с Ритой Львовной о приведениях. Интересно, призраки умеют стучаться в дверь? Или они эти, как их, бесплотные?.. А, может, тут еще и домовые водятся? Или гремлины! Я бы не удивился. После того, что успел узнать и увидеть вчера — не удивился бы точно.

Как есть, в трусах и тапочках на босую ногу, я приоткрыл дверь.

На пороге стоял не призрак и уж точно не домовой, а вполне себе материальная Юлик в розовом халатике и с аккуратно зачесанными назад волосами. За ее спиной нервно пританцовывал какой-то тип в белой майке и с черной многодневной щетиной.

— Тебя предупреждали? — спросила Юлик, быстрым взглядом оценив мою волосатую грудь и цвет трусов.

— О чем?

— О том, что ночью тебя разбудят, — ответила Юлик таинственным полушепотом, — так вот, доброй ночи, стажер! Одевайся, и пойдем.

Я машинально поправил лямку трусов:

— Куда?

— На обряд! — Юлик тряхнула косой золотистых волос, — обожаю это дело! Будем посвящать тебя в работники нашей гостиницы.

— Торжественно посвящать, — добавил тип в майке, — с пивом.

Голос у него оказался подстать внешности — басовитый и с хрипотцой.

— А сколько времени? — спросил я.

— Неважно, — отмахнулась Юлик, — дуй, одевайся.

Обращалась она со мной, как с пятнадцатилетний подростком. Но самое интересное, что я не возражал. Прикрыв дверь, я вернулся в комнату и быстро накинул одежду. На причесывание и умывание времени тратить не стал. Хотя, вру, закинул в рот жевательную пластинку, которую нашел в заднем кармане джинсов. Пластинка, судя по виду, пролежала там не один день.

Как только я вышел, тип в майке протянул мне широкую ладонь и шепотом представился:

— Константин, — потом добавил, еще тише, — пиво пьешь?

— Пью, — сказал я.

— А дешевое?

— Смотря насколько дешевое.

Константин ухмыльнулся:

— Наш тип! — сказал он, — я тоже дешевое не пью. От него голова болит.

— Мальчики, пойдемте, — прервала диалог Юлик, взяла меня под локоть и повела по коридору.

По случаю глубокой ночи, половина ламп не горела, а вторая половина была слегка притушена, создавая в коридоре мягкий изумрудный полумрак. Наши тени плелись по линолеуму, едва отставая.

К моему удивлению, коридор оказался несколько длиннее, чем показалось еще днем. И он был совсем не прямым: несколько раз мы поворачивали, несколько раз коридор плавно уходил в сторону, скрывая то, что находилось за нашими спинами и открывая все новые и новые двери. А обнаружилось их намного больше, чем я предполагал. Все это напоминало регистратуру с ее таинственными коридорами, но, оборачиваясь, я видел двери, стены и светильники. Значит, мы все-таки куда-то продвигались…

Наконец, передо мной выросла большая дверь, которой, собственно, коридор и заканчивался. Я сказал слово «большая», но это не совсем верное определение. Дверь оказалась огромной. Шириной во весь коридор, упиралась в потолок; деревянная, оббитая по краям железными пластинками, с большой резной ручкой и круглой замочной скважиной. Чуть выше моей головы наблюдался дверной глазок. Фактически, это был тупик.

К слову сказать, несмотря на внушительные размеры, звукоизоляция была ни к черту. Из-за двери отчетливо доносились чьи-то голоса, что-то шумело, клацало и дзинькало.

Юлик постучала — три коротких удара, пауза, потом еще три коротких. Шум за дверью на мгновение прервался. Я услышал чей-то встревоженный шепот:

— Кто-то пришел…

Потом прямо из-за двери спросили:

— Кто там?

— Свои, — шепнула Юлик.

— Пароль?

— Щербатая луна!

Дверь отворилась, но совсем ненамного, образовывая узкую щель, в которую пробивался яркий белый свет. В щели образовалась курчавая женская голова:

— Юлик, ты что ли?

— Не ждали? — буркнула Юлик, — открывай.

Женская голова исчезла, дверь бесшумно распахнулась, давая возможность пройти.

Юлик зашла первой, я следом, а за нами Константин. У двери стояла молоденькая симпатичная девушка с золотыми курчавыми локонами, наполовину закрывающими лицо.

— Новенький! — ахнула она, — а Степка говорил, что ты старый и беззубый!

— Я просто хорошо сохранился, — ответил я и огляделся.

Похоже, это было что-то вроде актового зала. По крайней мере, помещение было под стать двери — огромное. Впереди располагалось несколько рядов кресел, за ними — большая деревянная сцена. Вокруг узкие проходы.

Сцена была ярко освещена, но сейчас на ней никто не выступал, а стояло несколько столов и стульев. На столах выстроились в ряд несколько компьютеров. Два молодых человека ходили между компьютерами со шнурами, о чем-то неслышно переговаривались и время от времени закрепляли шнуры в системные блоки. Происходящее на сцене напомнило мне студенческий кабинет информатики, в котором мы устраивали состязания по виртуальным видам спорта, соединяя шесть компьютеров в сеть. Я обычно выигрывал в футбол и входил в тройку лучших по «Контр-Страйку», есть такая популярная стрелялка.

Оглядев сцену, я заметил среди кресел несколько силуэтов. Совсем близко стоял Степа с каким-то парнем и настраивал музыкальный центр, установленный прямо на подлокотники кресел. Центр хрипел, шипел, но играть нормальную музыку отказывался наотрез.

Я поблуждал взглядом по залу и насчитал в общей сложности человек десять.

Юлик взяла меня за плечи:

— Располагайся где угодно! Чувствуй себя как в гостях. Но в хороших гостях!

— Что здесь происходит?

— По средам и пятницам Игнат Викторович разрешает устраивать вечеринки. Все в рамках правил, ты понимаешь. Пьем пиво, болтаем, слушаем музыку…

— А это? — я указал на компьютеры на сцене.

— А это специально для тебя, — улыбнулась Юлик, и ее улыбка мне совсем не понравилась, — каждый молодой работник должен пройти подготовку. Мы тебе поможем, но ты обязан показать, на что способен. Потом состоится торжественное посвящение.

— А если я не смогу показать, на что способен?

— Такого еще не было ни разу, — отмахнулась Юлик, — не забивай голову. Все через это прошли. Да и ребята развлекутся. Давно никто косточки не разминал, между прочим. Сейчас самое время…

И она, махнув на прощание ручкой, пошла между рядов в сторону сцены. Я остался один. Сказать честно, я немного растерялся. Привыкнув за сегодняшний день к пристальному вниманию к своей персоне, я ожидал, что и здесь все будут на меня пялиться, подходить знакомиться. Последнего как раз не происходило. Каждый занимался своим делом.

Несколько молодых людей сидели на первых рядах и шумно, весело указывали тем, кто на сцене, как правильно подсоединять кабель от системного блока к монитору. Звенели бутылки, то и дело слышался хохот и невразумительные тосты. В пятом ряду, на центральных местах, сидела парочка. Воспользовавшись полумраком и отсутствием внимания, они целовались. Юлик исчезла где-то по дороге к сцене.

Я потоптался немного на месте и направился к Степе. По-крайней мере, это был единственный, кого я здесь немного знал.

— А, Артем, с прибытием. Уютно, да? — колдовавший вокруг музыкального центра, Степа выпрямился, — познакомься, это Толик. Наш медиум. Может вызывать дождь легким движением руки.

Толик оказался высоким парнем со смуглой кожей, словно он недавно вышел из солярия. В полумраке сверкали белизной его зубы и волосы — седые или просто белые от рождения.

— А ты на что способен? — спросил он низким басом, пожав руку.

— Я? — вопрос поставил меня в тупик, — не знаю. Мне ничего не говорили пока…

— Брось. Игнат Викторович не берет обычных людей, — отмахнулся Толик, — он в тебе что-то разглядел!

— Интересно, что? — я присел на корточки возле музыкального центра. Рядышком валялась стопка компакт-дисков. Степа мял в руках инструкцию, — в чем проблема-то?

— Да вот, сегодня утром купили, — как-то виновато пробормотал Степа, присаживаясь рядом, — у нас до этого старый, кассетный был, он в прошлую субботу сгорел, ну мы сбросились, купили новый, на дисках… теперь, вот, разбираемся.

— И как успехи?

— Сам не видишь, да? — спросил Степа, — мы нечасто выходим из гостиницы, сам понимаешь, работа специфическая. Все немного поотстали в научно-техническом плане.

— Короче, ни фига у нас не получается, — сказал Толик, — куда пихать диск мы разобрались, тут даже ежу понятно, а как настраивать — нет.

Я осмотрел музыкальный центр. Подделка, конечно, но не самая плохая. Торговая марка на лицевой стороне была исковеркана до малоузнаваемого «Somsunk», с голографической торговой марки весело улыбался разноцветный кореец (или японец, черт их разберет, а может быть и вовсе Made in China). В общаге у нас стояло нечто подобное.

Я поколдовал с кнопками, вставил в выдвинувшуюся панель компакт-диск и — вуаля — вызвал к жизни какую-то веселую, но староватую мелодию. Что-то из дискотеки начала девяностых.

На лице Степы и Толика отразились жизнерадостные улыбки. Степа отвернулся и поставил передо мной ящик, в котором весело болталось бутылок семь пива.

— Вот, остатки былой роскоши, — сказал он, — налетай, да?

— У меня еще испытание, — я указал в сторону сцены.

— Как знаешь, — легко согласился Степа, открыл бутылку и сделал большой глоток.

На музыку стали подтягиваться остальные. Через несколько секунд вокруг кресел собралось еще человек шесть. Никто из них так и не высказал видимого интереса к моей персоне, хотя несколько раз я ловил на себе любопытные взгляды.

Музыка действительно была ненавязчивой, мягко проникала в сознание, кружила образы в полумраке актового зала… кто-то шептался неподалеку, чей-то женский голосок щебетал под самым ухом, Степа жестом пригласил сесть в одно их мягких кресел с откидным низом и номером «7» на спинке… и как-то само собой получилось, что я вдруг обнаружил в своей руке ополовиненную бутылку пива, взор был слегка затуманен, я оказался совершенно расслаблен и беседовал с молодой девушкой. Она была симпатична: длинные волосы (крашеные в золотистый, хотя у корней отчетливо чернели), собранные в косу, большие глаза, пышные ресницы и тонкие губы…

Вокруг нас танцевали под медленную музыку. Степа обжимался с какой-то девушкой и что-то громко, но неразборчиво шептал ей на ухо. В голове приятно шумело. Я все никак не мог вспомнить, когда успел познакомиться с милой собеседницей.

И сколько, интересно, времени?

— … в общем, с этой путевкой идешь к Жанне, она ставит печать и относит на подпись к Игнату Викторовичу, — говорила девушка, и в голосе ее скользил какой-то едва уловимый акцент, — если Игнат Викторович соизволит, то на следующий день можешь выйти из гостиницы на сутки.

— В город? — уточнил я.

— Куда попадем, — пожала плечами девушка.

— То есть?

— Я же тебе две минуты назад рассказывала, — ответила девушка, нахмурив лоб, — ты думаешь, почему ночью нельзя выходить из гостиницы? Потому что по ночам гостиница перемещается в пространстве. Каждый день мы проводим в новом мире.

Мне вспомнился непроглядный мрак за окном номера, и я невольно содрогнулся.

— И если Игнат Викторович разрешит, я могу выйти и прогуляться в другом мире?

— Почему бы нет? Вообще, это обязательный ритуал. Тебя нужно прогнать на совместимость с мирами. Вдруг ты не подходишь? Игнат Викторович всех прогоняет. Даст тебе напарника и отправит в другой мир. — Она пожала плечами, закрытыми темным бархатным шарфом, — гостиница перемещается по мирам, которые пригодны для нашей жизни, так что проблем нет. Мы все через это прошли. В первый месяц работы я ходила по мирам каждое утро, знакомилась с туземцами, заставляла номер всякими сувенирными безделушками. А потом, представляешь, оказалось, что на планете Краблсс мне продали милый череп только что скушанного аборигена, а с планеты Инфасто я вывезла целую кучку окаменевших фекалий домашнего животного. И весь интерес к другим мирам как-то сразу угас. Понимаешь, мы считаем тех, кто к нам приходит, туристами, а они, в свою очередь, считают туристами нас, и стремятся хорошо на нас заработать.

— Но посмотреть-то одним глазком хочется, — мечтательно пробормотал я.

— Посмотришь. Из окна по утрам выглядывай, — она взяла с подлокотника большой стакан, наполненный какой-то темной жидкостью, и отхлебнула, — хочешь?

— У меня пиво, — усмехнулся я, — а пиво с вином мешать, знаете ли…

— А это не вино, это каркадэ, для похудения, — сказала девушка, — очень вкусный, особенно со льдом. На, не стесняйся.

Я взял. Стакан оказался холодным, на его поверхности остались мои отпечатки. Я отхлебнул, и оказалось, что этот самый каркадэ очень вкусный.

— Ммм. Это откуда? Тоже из каких-нибудь других миров?

— Обыкновенный сорт чая, — ответила девушка, — странно, что ты ни разу не пил.

— Наверное, мне не требовалось худеть.

— Не поняла! — острая бровь взметнулась вверх, — это что за намеки? Я, по-твоему, толстуха?

— Да я вовсе не то хотел сказать…

Девушка сверкнула глазами:

— Все вы мужики не то говорите и не то делаете, — сказала она, — ну-ка, сознавайся, как я выгляжу?

Я помедлил с ответом. Вопрос, честно говоря, поставил меня в тупик.

— Эээ. Нормально. Вроде.

— Вроде?! Что слишком толстая? Где-нибудь что-нибудь выпирает?

Вообще-то, у нее выпирало. Но исключительно там, где надо. Ничего лишнего. Об этом я поспешил ее уведомить.

— Тогда ты прощен, — сказала девушка, хотя острая бровь и не думала опускаться, — хотя бы за лесть. Я вообще люблю лесть.

— Я учту, — отозвался я, — а что-нибудь еще интересное про гостиницу расскажешь?

— Сам все увидишь со временем. — ответила девушка едко.

Из полумрака неожиданно возникла Юлик с бокалом. Глаза ее выразительно блестели изумрудом:

— Воркуете, голубки, — произнесла она, присаживаясь рядом, — уже познакомились?

— Вообще-то, нет, — ответила девушка, — мы решили начать разговор с середины.

— Тогда вас познакомлю я, — улыбнулась Юлик, — Артем, это Настя. Настя, это Артем.

— Очень приятно, — кивнула Настя. Я ответил взаимным поклоном.

— У тебя странный акцент, — сказал я.

— Я три года жила в Англии, — ответила Настя, — потом решила вернуться, и совершенно случайно устроилась сюда на работу. Игнат Викторович разглядел во мне талант и добился, чтобы я осталась в гостинице.

— О, да. Он умеет добиваться того, чего хочет, — подтвердила Юлик, — помнишь историю с Марией?

Настя понимающе заулыбалась. Я же нахмурился:

— Впервые слышу. Девушки, давайте начистоту.

— В общем, был у Игната Викторовича близкий друг, который хотел жениться на одной девушке, — начала Юлик, — Девушка была красивая, милая, с прекрасным характером. Чудо, а не девушка, в общем. Решил этот близкий друг познакомить Игната Викторовича со своей будущей невестой и привел его к ней домой. Лучше бы он этого не делал.

— В тот же вечер в сердце Игната Викторовича запылал огонь любви, — горячо продолжила Настя, — к Марии, естественно. А тут еще оказалось, что сама Мария и не подозревает о серьезных намерениях близкого друга. Тут Игнат Викторович решил взять быка за рога. Рассудил так — если близкий друг не решается открыть свои чувства перед красавицей Марией, то можно это сделать первым. А вдруг повезет? Вдруг Мария выберет его?

— Ну и раскрылся, — опять перебила Юлик, — все как положено сделал. Выбрал место и время, стихи написал, едва ли не на колено перед ней упал.

— И что?

— Мария не устояла, — продолжила Настя, — ответила согласием. Только загвоздка оказалась в том, что близкого друга известить об этом забыли, а он этим же вечером тоже к ней пришел, как подобает, с цветами, стихами и серебряным колечком. Вот и представь ситуацию — заходит в дом близкий друг, а там уже стоит на одном колене Игнат Викторович, а на пальчике Марии Сальниковой колечко серебренное сверкает.

— Тут бы и случился конец света, — продолжила Юлик трагически, — но Игнат Викторович не растерялся, с колена встал, схватил близкого друга за плечи и нырнул с ним в параллельный мир. Там, в другом мире у них состоялся разговор по душам, дуэль, вроде бы, но подробности скрыты мраком. В общем, вернулся Игнат Викторович с подбитым глазом и без двух зубов, зато живой. А через полгода свадьбу сыграли. До сих пор вместе живут, между прочим.

На лицах обеих девушек засверкали довольные улыбки. Я тоже невольно заулыбался.

— Мотай на ус, Артем, — сказала Настя, — умей добиваться того, чего хочешь.

— Господа! — раздалось со сцены.

Мы разом подняли головы. На сцене стоял молодой человек с пышными черными усами в клетчатой рубашке, у которой были закатаны рукава.

— Это Владик, — шепнула Настя, — он главный организатор посвящения. Он же выпросил у Игната Викторовича разрешение проводить вечеринки в моем актовом зале.

— В твоем?

Настя хитро подмигнула, но не ответила.

— Господа, я думаю, что время уже пришло! — сказал со сцены Владик, потирая руки, — время за полночь, пора бы и начать!

И в этот момент я ощутил на себе взгляд нескольких десятков пар глаз. Если некоторое время назад никто не обращал на меня внимания, то сейчас я, кажется, стал этаким эпицентром любопытства. Я ощущал взгляды из мрака, где ничего нельзя было разглядеть, я видел глаза тех, кто сидел или стоял неподалеку, я увидел Степу, который одной рукой обнимал пышноволосую девушку, а второй весело махал мне. Даже Юлик и Настя смотрели на меня с пронизывающим любопытством.

— Молодой человек, вас, кажется, Артем зовут? — громко спросил со сцены Владик, — поднимайтесь сюда, не бойтесь.

— Я и не боюсь, — ответил я так же громко, предательски дрожащим голосом.

— Давай, — одними губами шепнула Настя.

Я встал с кресла и побрел между рядов к сцене. За спиной шептались. За спиной тихо присвистывали, кто-то сказал: «Повезло, блин».

И я ощутил дрожь во всем теле. Хотя Константин и сказал, что в церемонии ничего опасного нет, я привык доверять своим инстинктам. А сегодня они уж больно какие-то недоверчивые.

Поднявшись на сцену, я посмотрел в зал и ничего там не увидел. Яркий свет прожекторов слепил глаза, погружая окружающий мир вокруг сцены в мрак. Владик подошел ко мне и протянул руку:

— Привет. Я Владик. Буду твоим проводником. Тебе уже рассказали о посвящении?

— В общих чертах, — промямлил я, оглядываясь по сторонам.

Все десять компьютеров работали. На сцене витал тихий шум работающих системных блоков. За тремя компьютерами сидели люди — молодые парни — и о чем-то переговаривались между собой.

Я подметил, что в персонале гостиницы почти нет людей старше тридцати, если не считать Риту Львовну и самого Игната Викторовича. Интересно, чем это обусловлено?

— Посвящение, это процесс, в результате которого стажер становится полноценным работником, — сказал Владик.

— Но у меня еще неделя стажировки.

— Если пройдешь посвящение, это уже не будет иметь значения. Стажер ты там, или не стажер, Игнат Викторович тебя оставит. Результаты посвящения я передам ему лично.

— То есть, это не просто какой-то прикол? — удивился я, — вроде студенческих ритуалов…

— Нет. Все серьезно. Абы кого в гостиницу не берут.

— Это я уже тысячу раз услышал.

— Еще раз не помешает, — Владик положил большую руку мне на плечо и повел к одному из компьютеров, — ни о чем не беспокойся и не удивляйся. Твоя задача проста — добраться до флага. Каким образом, никого не волнует, главное доберись и возьми флаг.

— Вы тут по сети рубитесь? — я сел на мягкий стул, положил руки на стол. На экране монитора бегала цветная заставка — что-то вроде танцующих многоугольников.

— Не совсем по сети. Узнаешь через минуту, — Владик встал за моей спиной.

— Предупреждаю, я мастер по «Контр-страйку» и «Унреалу»! — я пошевелил мышкой. Хранитель экрана растаял, в центре монитора возник черный прямоугольник, наполненный множеством светящихся точек. Точки мигали, переливались пересекали экран по широкой дуге, оставляя длинный светящийся свет. В углу квадрата светилась надпись: «Миллион лун», а чуть ниже: «Начать? Да. Нет»

— Когда я скажу, начинай, — произнес Владик.

— А скоро?

— Подожди минуту. Еще не все собрались.

На сцену стали подниматься люди. Я насчитал четверых парней и двух девушек. Одна из них села возле меня. Воздух донес сладкий аромат ее духов.

Владик отошел к самому дальнему компьютеру, на противоположной стороне сцены, и громко сказал:

— Господа, напоминаю всем, что для вас это развлечение, а для новенького — сложное задание. Поэтому, чур не шутить и не препятствовать. А то по ушам надаю!

Стройный хор голосов заверил, что, мол, обязательно пошутим и попрепятствуем.

Владик и положил руки на плечи парня, который сидел за крайним компьютером.

— Позвольте начать, — сказал он.

Парень вдруг как-то странно дернулся, вытянулся в струнку и неожиданно обмяк в кресле.

Потом Владик подошел к следующему столу и положил руки на плечи второго парня. С ним произошло тоже самое: парень обмяк, голова упала на грудь, руки безвольно повисли вдоль тела. Ситуация повторилась со всеми остальными. Видя приближение Владика, я ощутил, как по спине проходит нервная дрожь. Ситуация сильно напоминала собрание какой-нибудь секты, о которых много и во всей красе показывают по телевизору в вечерних программах.

Владик подошел к девушке, у которой были изумительные духи. Она улыбнулась, когда его руки легли на ее обнаженные хрупкие плечи. Я заметил, как пальцы Владика слегка сжали кожу, и девушка мгновенно обмякла. Каштановая прядь волос упала на лоб, закрыла глаза.

Владик направился ко мне.

— Я не хочу, — прошептал я, глядя на него.

— Ничего страшного, — Владик встал за моей спиной. Его пальцы сжали мои плечи — несильно, даже в чем-то приятно. Я схватился за мышку, второй рукой хотел взять клавиатуру, но клавиатура вдруг ускользнула, вспорхнула в воздух и закружилась где-то высокого, в ослепительном свете фонарей.

— Чудеса, — прошептал я, и вдруг кресло исчезло.

Я понял, что сейчас со всей силы плюхнусь задом о деревянный пол, и провалился в черную дыру.

Сначала была темнота. Тот самый мрак, который я видел из окна своего номера. Гостиница перемещалась в пространстве, искала другой мир, пригодный для жизни, чтобы провести на его поверхности один единственный день.

Интересно, подумал я, сколько лет гостинице? И если она каждый день выбирает новый мир, то сколько миров успела посетить? И вообще, почему я рассуждаю о гостинице, о строении из бетонных плит, металлических балок, деревянных рам, как о живом существе? Скорее, нужно воспринимать ее, как огромный космический корабль… а Игнат Викторович тогда — капитан? Сидит в кабинете в тельняшке с бело-голубыми полосками, на голове его бескозырка, а в зубах трубка — настоящая трубка с ядреным табаком. Между ног стоит штурвал, которым директор управляет… и напряженно всматривается в темноту, выискивая правильный путь, ориентируется по звездам, по миллионам лун, а на плече — попугай!..

Затем я уловил запах. Легкий, приятный аромат женских духов. Да-да, это та самая девушка, которая сидела возле меня за компьютерным столом. Она впала в транс, следом за остальными.

Впала в транс?

Или провалилась в темноту?

Я открыл глаза.

Я увидел свет.

Я оказался в другом мире.

Сомнений не было. Под ногами — теплый песок, над головой — темное небо, украшенное звездами и тремя большими желтыми кляксами. Что это? Местные луны? Какой-то странной формы, если честно. Вокруг, насколько возможно разглядеть, сплошной песок. Я оказался в пустыне. В самой настоящей инопланетной пустыне.

Возле меня сидела та самая девушка, стягивала ботинки и носки, весело насвистывая себе под нос известную эстрадную мелодию.

— Можно сказать, мне повезло, — сказала она, поднимаясь, — нас разделили на пять пар. А я оказалась с новичком. Занятно.

— Как тебя зовут?

— Неважно. Лучше разуйся, а то натрешь мозоли, и мы не успеем дойти.

— А куда мы идем?

— Ищем флаг, — ответила девушка, оглядываясь, — видишь, вон тот светящийся столбик на горизонте?

Я тщетно всматривался в темноту и вынужден был признать, что ничего не вижу.

— Ладно, разувайся.

Девушка терпеливо ждала, пока я разулся, потом легко побежала по песку в темноту. Не оглядываясь.

— Эй, а зачем бежать-то? — закричал я в след.

— Потому что не успеем, говорила же! Поторопись!

— А обувь?

— Оставь. Потом будет еще.

Пришлось бежать следом. Песок оказался на удивление твердым, этакий спрессованный сланец. Представлять эту пустыню утром как-то не хотелось. Пару раз мне доводилось бывать на песчаных пляжах в Анапе, в разгар лета. Даже тапочки не спасали, скажу вам.

Девушка бежала впереди, опережая меня на несколько метров. Как я ни старался, догнать ее не мог. Вот что значит прожигать жизнь за компьютером и с банками пива…

Бежали мы долго, и я постепенно отстал еще больше. Девушка, казалось, вовсе не чувствовала усталости, я же задыхался и едва перебирал ноги. Вскоре я и вовсе остановился, чтобы перевести дух.

— Подожди… отдохнем…

— Некогда, — крикнула девушка, — побежали, а то опоздаем!

— Опоздаем куда? — я поднял голову, всматриваясь во мрак. Силуэт девушки был отчетливо виден впереди. Она остановилась и, кажется, раздумывала, подождать или оставить меня здесь.

Неожиданно теплая волна воздуха задела щеку, растрепала волосы. Я повернул голову влево и успел заметить черную тень, стремительно пронесшуюся мимо. В следующее мгновение что-то тяжелое и мохнатое сбило меня с ног, навалилось сверху. В нос ударил отвратительный запах, по губам растеклась теплая липкая жидкость, воздух разрезал протяжный хищный вой. Я увидел блеснувшие острые клыки и едва успел подставить руку… но боли не последовало. Вой сменился каким-то тихим поскуливанием, тяжелую тушу словно с невероятной силой снесло с меня. Перед глазами вновь возникло звездное четырехликое небо. Что-то глухо упало на песок, рядом.

В зоне видимости возникла голова девушки.

Девушка улыбалась:

— Испугался? — спросила она, — скоро и не такое увидишь. Вставай, и бежим, а то напоремся еще на какую-нибудь тварь.

— Что это было? — я перевернулся на живот и встал, голос сорвался на какой-то совсем уж женский визг, — где мы находимся? Что, черт побери, вообще происходит?

— Владик создал программу, позволяющую переносить наши матрицы в миры, с которыми у Игната Викторовича заключен договор, — сказала девушка, она улыбалась, — мы здесь иногда проводим матричные чемпионаты, вроде этого. Сейчас у нас пять команд по два человека в каждой. Какая команда соберет больше флагов, такая и выиграет. А раз ты новичок, то для тебя специальные правила. Ты должен выжить.

— То есть как это — выжить? — я почувствовал, как в горле стремительно пересохло.

— Имеется в виду твое матричное состояние, — объяснила девушка, — на самом деле ты сейчас сидишь за столом, перед компьютером. А здесь твоя матрица. Научную фантастику когда-нибудь читал? Ну, или попсовые фантастические фильмы смотрел? Если твоя матрица не разрушится, ты станешь полноправным членом нашего персонала.

— А если меня кто-нибудь сожрет, то не стану?

— Все равно станешь, но так прикольнее, — девушка посмотрела на часы, сверкающие в темноте зелененькими огоньками, — болтаем мы с тобой много, столько времени потеряли. Бежим.

— А кто на меня напал? — я посмотрел по сторонам, но ничего похожего на мертвое тело не обнаружил. В полуметре от меня сланец песка был проломлен, образовывая воронку внушительного диаметра.

— А, водятся тут всякие, — отмахнулась девушка.

Мы снова побежали по песку. На этот раз я умудрился догнать девушку, хотя выдерживать ее темп было нелегко.

— Мы с тобой в виртуальном пространстве, значит? — спросил я на бегу.

— Нет, это самая настоящая планета. Только мы здесь не настоящие.

Через какое-то время я обнаружил впереди столп света. Свет словно исходил от земли и поднимался вверх, упираясь в ночное небо. Мы бежали в его сторону. Слава богу, ни одна мохнатая тварь с острыми клыками больше не преграждала нам дорогу. Через несколько минут мы достигли света.

Вблизи он оказался намного толще — несколько метров в диаметре. Странный это был столб. Свет он него был не ярким, а слабым, голубоватым, фосфорным. Вдобавок, столб не просто светился, языки света лизали гладкую поверхность, словно огонь, создавались завихрения света, похожие на маленькие смерчи. Казалось, что свет исходил не от столба, а просто окутывал его, подчиняясь какой-то странной силе тяготения. От столба исходил низкий, утробный гул, словно в глубине его работал невидимый мотор. Земля под ногами вибрировала.

Вокруг этого светового стержня уже стояли четыре фигуры. Двоих я узнал — они сидели за компьютерами недалеко от меня.

Девушка резко остановилась. Дышала она глубоко и часто. Я остановился чуть позади, борясь с желанием сесть и плюнуть на все.

— Слушай, Артем. — Шепнула девушка, — как только я начну драться, хватай флаг и беги. Нужно удалиться от света на пятьсот метров. Сможешь?

— Драться? — выдохнул я.

Девушка закивала:

— Ага. Именно драться! Ты слышал, о чем я говорила?

— А где флаг?

Девушка молча указала на столб. Приглядевшись, я увидел несколько длинных древков с развевающимися разноцветными флагами, воткнутыми в песок у самого его основания. Там были французский, итальянский, немецкий и русский флаги — с учетом того, что мы находились на другой планете, выглядело все это довольно забавно.

— Русский хватать? — спросил я.

— Зачем именно русский? Любой.

В это время один из четверки поднял вверх руку и громко спросил:

— За флагом пришли, недостойные доны?

— Сам ты недостойный дон, — буркнула в ответ девушка, — Стругацких перечитал? Я вызываю тебя на дуэль. Кто третий?

— Я, — вперед вышел еще один парень. Таким образом, два парня и моя напарница оказались в центре, а я и еще двое остались чуть позади.

Внезапно налетел холодный порыв ветра, закружил под ногами сухой песок.

— Повезло тебе, Кристи, — усмехнулся один из парней в центре, — попала с новичком!

— А ты что-то имеешь против? — спросил я.

Кристи подняла руку, требуя, чтобы я не вмешивался.

— А у тебя, Толя, я вижу, язычок все тот же. Как в прошлый раз вырвали, так на место и не пришил?

Толя нахмурился, сделал шаг вперед, и вдруг оказался прямо около Кристи. Я не успел заметить, каким образом он преодолел расстояние в несколько метров. Впрочем, Кристи сориентировалась лучше. Едва он возник перед ней, девушка присела и нанесла Толе удар в живот. Толя, кувыркаясь, взмыл высоко в воздух, а затем упал на песок, с хрустом ломая сланец. Такой удар убил бы и слона. Но не успел я и глазом моргнуть, как Толя уже вскочил на ноги и кинулся на Кристи. В это время вмешался третий. Неожиданно он возник между Кристи и Толей и, подпрыгнув, ударил обоих ногами. Парень в центре с раздвинутыми почти горизонтально земле ногами, завис на секунду в воздухе, а Кристи и Толя, отлетели от него в разные стороны… у меня захватило дух…

Кристи упала у моих ног. Я слышал, как она шумно и хрипло выдохнула. Поднявшись на локтях, Кристи шепнула:

— Флаг, Артем! Хватай флаг! — а потом вскочила на ноги и побежала в сторону дерущихся.

Толик как раз отбивал яростные нападки парня-гимнаста.

Я же кинулся в сторону флагов. Разумеется, двое не дерущихся, тоже бежали туда.

Интересно, каждый может взять по флагу, или придется драться за какой-нибудь один? Впрочем, вопрос решился сам собой — мы трое остановились у русского флага и почти одновременно схватились за древко.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

— Новенький, уйди, — коротко буркнул один из парней — пониже меня ростом, но в плечах, пожалуй, покрепче.

— А если не уйду? — поинтересовался я.

— По шее надаем, — ответил второй. Этот был значительно рослее, похожий на немного исхудавшего Шварценеггера в молодости.

На самом деле, я не люблю, когда мне угрожают. Конечно, в доблестной российской армии мне побывать не удалось, и проверить кулаки на прочность доводилось в жизни всего раз пять, но что касается угроз в мой адрес — это я знаю точно — словно мысли из головы вышибает. Тут я уже не думаю ни о последствиях, ни о том, насколько соперник сильнее меня. Просто бью и все.

Я и ударил. Прямо в нос. Коротким, но хлестким ударом. Мгновение на лице парня возникло удивленное выражение — он точно не ожидал такого от новичка. А затем парень исчез. Спустя секунду он упал в нескольких метрах от нас, проломил сухой песок, но уже не встал, а так и остался лежать, лицом вниз.

Тогда я повернулся к первому. В глазах парня читалось искреннее удивление.

— Отпусти флаг, — мягко потребовал я.

Парень замахнулся, намереваясь ударить. Движения его были на удивление медленными и растянутыми, словно он рассчитывал, что я буду стоять и ждать удара в челюсть. Но я-то ждать не собирался. Пока его кулак медленно рассекал воздух, я обернулся, вырвал из песка французский флаг и треснул древком парня по макушке. Раздался хруст, флаг переломился надвое, кулак парня замер на половине пути, а сам парень ушел в песок почти по пояс. Агрессии в его глазах поубавилось.

— Отдай флаг, — попросил я снова.

На этот раз пальцы разжались, словно сами собой. Я выдернул флаг и побежал подальше от столпа света. А как узнать, пробежал я пятьсот метров или нет?

На бегу я обернулся и увидел дерущихся. Кристи, Толя и тот, третий, летали в воздухе и обменивались ударами. От их ударов в стороны разлетались яркие золотистые брызги.

Обернувшись обратно, я вдруг увидел перед собой темноту. Она словно отрезала пустыню от остального мира. Темнота была сплошной, всепоглощающей… живой. Я попытался затормозить, но темнота вдруг стремительно кинулась сама. Я увидел черные щупальца, ощутил мертвый холод на своих плечах… и в следующее мгновение провалился во мрак…

— Для начала… великолепно!

Кажется, голос принадлежал Кристи. Не могу сказать наверняка — в голове гудело, словно в набитом дикими пчелами улье.

Я открыл глаза и увидел пронзительно голубое небо. По небу плыли рваные белые облака, покрытые розоватыми прожилками, словно кусочки сала. Из-за облаков выглядывало белое солнце. Чуть поодаль — еще одно, бледно-розовое, круглое, как блюдце.

Ага, значит, опять на другой планете оказался…

Я лежал среди высокой зеленой травы. Над моей головой с жужжанием пролетело какое-то яркое насекомое, по коже усердно взбирался рыжий муравьишка, несколько пчелок окучивали золотистый цветок. Мир вокруг дышал равномерной микроскопической жизнью.

Кристи сидела рядом, положив руки на колени, подставив лицо под солнышко, и улыбалась.

— Отлично справился, Артем. Вставай, — сказала она.

— Ты тоже хорошо… дралась, — сказал я, присаживаясь рядом, — Кун-фу? Карате-до?

— Стандартные опции, — Кристи отломила зеленый стебелек и взяла его в рот, — это же не я на самом деле, а программа. Такие фокусы мы можем выделывать только друг с другом, а вот с окружающим миром не пройдет.

— Я вообще не понимаю, к чему все это. Играем в какую-то игру, деремся меду собой. В чем толк-то?

Кристи улыбнулась.

— Да очень просто все. — сказала она, — на планете Саура-3 ты неплохо проявил себя. В тебе заложен хороший потенциал Стража. Простые люди не смогут вколотить в песок по пояс своего соперника.

— Но ты же сама только что говорила про программу…

— Изначально мы все равны. Потом проявляются индивидуальные способности. Некоторые могут летать, другие очень сильны, как ты, третьи становятся невидимыми. Это не только опции игры. Как ты проявил себя в матричном состоянии, так сможешь проявить и в настоящей жизни. Только этот талант скрыт, и его надо развивать, — пожевав травинку, Кристи выплюнула ее и поднялась, — Игнат Викторович будет доволен. Давненько у нас не было настоящего Стража. С тех пор, как Морган взяли, никого и не было…

— Кто такой Страж? — я поднялся следом.

— Потом тебе объяснят, — Кристи огляделась, сощурившись, — вон свет. Нам туда. Осталось еще два флага.

— Опять будем драться? — мы побежали вместе. На этот раз Кристи не гнала лошадей, что позволило мне бежать рядом.

— Нет. Дерутся на первом уровне.

— А на втором?

Кристи не ответила. Будто решила говорить столовыми порциями: выдаст на завтрак несколько фраз, потом замолкает, следом — обед из коротких объяснений, и снова молчок. А на ужин я даже боюсь предположить что…

Так, в молчании, мы пробежали почти все поле. Вскоре показались первые деревья, возникла небольшая роща каких-то кустов с большими красными ягодами на макушках. А затем на горизонте возник лес.

Большие деревья, с могучими стволами и огромными зелеными шапками тянулись от одного края горизонта до другого, отрезая небо от земли. Деревья стояли плотной стеной, издалека казалось, что между ними вообще нет просвета. Но, подбежав ближе, я различил несколько утоптанных песочных тропинок. В стороне тянулась двойная полоса от колес.

— Ты уже была здесь раньше?

— На этой планете — да. В лесу еще нет.

Я поднял голову, и увидел над макушками деревьев столп света. Днем он выглядел как яркая огненная струя, ничем не похожая на тот свет, что был на другой планете. Огонь лизал столб по краям, взмывал в небо всполохами и ярко-рыжими воронками. Небо вокруг столба светилось бордовым, даже облака старились облетать его. Мрачное зрелище. Я бы тоже не рискнул приблизиться.

Возле леса Кристи перешла на шаг. Остановилась, в задумчивости, перед тропинкой, которая разветвлялась на три. Одна тропинка, широкая, хорошо утоптанная с четкими отпечатками чьих-то ног в желтом песке, вела влево и исчезала за стволами деревьев. Вторая, та, что прямо, и третья, ведущая направо, были узенькими и частично заросшими травой. Было видно, что ходили здесь давно и нечасто. Правда, на правой тропинке виднелись четкие следы с кривыми зигзагами рисунка от подошв. Тропинка хорошо проглядывалась метров на тридцать, потом делала резкий поворот и исчезала за пышными зелеными кустами.

— Куда пойдем?

— Туда, конечно, — Кристи присела на корточки и дотронулась пальцем до недавнего следа, — Толя проходил. Опережает, зараза.

— Дай, догадаюсь, — сказал я, — это у тебя такой дар. Ты Следопыт, причем с большой буквы! Умеешь определять размер ботинок, и кто прошел по следу пыли!

Кристи звонко рассмеялась:

— Шутишь? Я подарила Толику эти кроссовки на его двадцатипятилетие, неделю назад. Полгорода облазила. Уж эти узоры я на всю жизнь запомню.

Я открыл от удивления рот:

— Так вы не соперники?

— Только в состязаниях. А в настоящей жизни мы уже три года как счастливая супружеская пара, — Кристи показала правую руку, где на безымянном пальце красовалось тонкое золотое колечко.

— Поздравляю, — почему-то буркнул я, чувствуя себя безумно неловко, — а зачем ты ему тогда морду бьешь?

— Много будешь знать, до старости не доживешь, — Кристи приложила палец к губам, выпрямилась, и побежала по правой тропинке в лес.

В лесу сразу стало намного прохладнее. Сквозь большие, пышные шапки деревьев, снизу похожих на изумрудные колышущиеся волны, пробивался такой же изумрудный свет, окрашивая все вокруг в странные, мистические тона. Лес был старый, с обилием больший деревьев, стволы которых просто так руками не обхватишь. Вокруг тропинки сплошным ковром лежали темные листья, высились кусты с тонкими колючими ветками, шевелилась редкая трава. Соваться туда решительно не хотелось. Я представил себе, как схожу с тропинки, и ноги мои проваливаются в этот лиственный ковер, и липкая жидкость проникает под штаны, и холодный ветер берет за шиворот и макает лицом в траву… и тут стало по настоящему жутко. Здесь, в лесу, даже звуки чувствовались какими-то приглушенными, словно в уши натолкали огромные куски ваты.

Я чуть поотстал. Джинсовая кофточка Кристи мелькала впереди. Вскоре по земле заструился легкий туман, закрывая листья и траву, и общее сходство с болотом, раскинувшимся по краям тропинки, усилилось. Пряча руки в штаны, я почувствовал, как холодный ветер пробирается под ворот рубашки, и вдруг зубы дружно клацнули друг о дружку.

Кристи остановилась, обернулась, подозрительно щурясь:

— Чего испугался-то?

— Я не испугался, — с вызовом ответил я, — холодно. Не думал как-то, что осенью бегать придется.

— А мы уже прибежали.

Я подошел к Кристи и заглянул за ее плечо. Действительно, столп света, вблизи почти точно такой же, какой был в пустыне, находился не дальше чем метрах в десяти от нас. Я даже увидел флаги, воткнутые в туман вокруг столба. И еще увидел Толика и того самого парня, которого впечатал в песок по пояс. Они стояли ближе к столбу, но подходить что-то не решались.

— Рада видеть тебя, — окрикнула Кристи.

Толик повернул голову и заулыбался:

— Идите к нам, — сказал он и махнул рукой.

Мы подошли ближе. Я выразительно посмотрел на парня, ожидая, что он бросится на меня с кулаками или, по крайней мере, испепелит взглядом. Но тот смущенно улыбнулся и протянул руку:

— Здорово ты меня древком, неожиданно.

— Сам удивился, — сказал я, пожимая руку, — надеюсь, без обид?

— Все в рамках соревнований, — ответил парень, — синяки-то не настоящие.

Я повернулся к Кристи. Они с Толиком стояли чуть впереди. До столпа света и, соответственно, флагов, им было рукой подать — шагов пять, не больше. Так почему они стоят?

— Что будем делать? — спросила Кристи у Толика.

Толик пожал плечами:

— Я не знаю, чего ожидать. Времени немного, будем импровизировать.

— Что здесь творится? — вмешался я.

Толик посмотрел на меня оценивающим взглядом. Так смотрят фермеры в загоне, выбирая свинью пожирнее.

— Может, начнем с новичка? — холодно предложил он.

— Я тебе покажу новичка, — огрызнулась Кристи беззлобно, — это не по правилам. Сначала нужно все ему рассказать.

— Да уж, расскажите, — сказал я.

— В общем, ситуация такова, — сказала Кристи, — подступы ко второму флагу охраняются. Здесь расставлены какие-то ловушки, но какие именно никто не знает. Их нужно обезвредить или обойти, и тогда получится взять флаг.

— Так в чем же дело?

— Это задание на самопожертвование, — сказала Кристи, — ловушку можно обезвредить только ценой собственной жизни…

— Или если ты везунчик, — вставил Толик.

Кристи кивнула:

— К последнему заданию обычно приходит один из группы. — Сказала она, — и то не факт.

— Ясно, — сказал я, — и ты думаешь пустить вперед меня?

— Ты новичок, многого не знаешь, — ответила Кристи, — плюс, я хочу, чтобы ты прошел в третий тур.

— Но этого не хочу я, — заметил Толик, — мы с тобой давно не выходили в финал один на один.

— Я тебе дома устрою финал, — отмахнулась Кристи.

— Но это не по правилам, — настаивал Толик, — теперь новенький все знает, и он сам должен решить пойдет он или нет. Разве я не прав?

— Ты иногда бываешь просто невыносим! — Кристи повысила голос, на что Толик просто пожал плечами:

— Правила есть правила, зайчик, не мы их придумали.

— Вы меня даже заинтриговали, — сказал я, — выходит, что если я пожертвую собой, то открою Кристи путь к флагу, а сам вылечу из этой вашей матрицы и возвращусь обратно в актовый зал?

— Ага, — сказал Толик, — хочешь?

— Откровенно говоря, нет. Но я люблю рисковать. В конце-концов, я археолог, а археологи, да будет вам известно, очень любопытны.

— Ну, тогда я тебя не держу! — развел руками Толик, — удовлетворяй свое любопытство на здоровье.

Я посмотрел на туман по краям тропинки. Из белого покрывала торчали уголки листьев и кончики травы. Холодный липкий мрак вновь раскрыл свои объятия… Я закрыл глаза и сделал первый шаг.

— Безумец, — раздался в тишине голос Кристи.

Возможно. А, может, действительно чрезмерно любопытный археолог. Это у меня профессиональное…

Под ногами чавкнуло и хлюпнуло. Подошва уперлась во что-то мягкое и упругое, голую ногу выше носка и ниже штанов защекотала колючая трава. Я сделал еще один шаг и только потом открыл глаза. Столп света был близко, протяни руку — и можно дотронуться. От него исходил слабый потрескивающий шум, словно статика от проводов высокого напряжения. Флаги стояли чуть поодаль, и чтобы подойти к ним, потребуется еще шага три.

Итак. Первый шаг. Я выдернул ногу из тумана и опустил ее снова.

Никаких сюрпризов. Небо не упало на голову.

— Безумец, — повторила Кристи за спиной.

— С тебя бутылка хорошего пива, — сказал я, не оборачиваясь.

— Я тебе устрою пиво, — проворчал Толик.

Второй шаг. Хлопья тумана сорвались с ботинка. И вдруг…

— Стой, где стоишь, — раздался голос из ниоткуда.

Я замер, оглядываясь. Вокруг никого не было, только два дерева с огромными стволами и узловатыми ветками, переплетенными между собой.

— Новая жертва, значит, — сказал голос, — занятно… а ну-ка представься, как подобает.

— Артем, — сказал я.

— И это называется «как подобает»!? — удивился голос, — смотри же!!

Переплетенные между собой ветви деревьев вдруг вздрогнули, сбрасывая желтые листья, с тяжелым скрипом ветви пришли в движение. Они распрямлялись, сплетались вновь, замысловато изгибались, пока передо мной неожиданно не возникло большое ветвистое лицо. Ветвистое, причем, безо всякого лишнего преувеличения. Я увидел круглые глаза и две ветки-брови над ними, я различил переплетение веточек поменьше — это нос, и, наконец, несколько мощных ветвей образовали гигантский рот с толстыми губами.

— Я Мелрок, хранитель леса! — ветки рта зашевелились. Звуки наполнились глухим скрипом и басом с хрипотцой, из отверстия посыпались листья, тонущие в тумане под моими ногами, — а вы те, кто опять пришел забирать свет?

— Нет, я пришел вот за этим, — я указал на флаги, — мне нужен только один.

— Знаю я вас, — ответил Мелрок уже вполне обычным голосом, — приходите «вот за этим», а забираете свет. Свет всегда гаснет после ваших приходов. Ходят и ходят! Покоя нет!

Я оглянулся и увидел Толика, Кристи и того парня. Они стояли на тропинке с видом глубочайшей заинтересованности на лицах. Похоже, с Мелроком им раньше сталкиваться не приходилось. Интересно, он убьет меня сразу, или поиздевается, и если да, то буду ли я чувствовать боль?

— Я убью тебя сразу, — сказал Мелрок, словно читал мои мысли, — убью, и буду отдыхать. Вы нарушили мой сон. И мне это не нравится. Знаете, что мне снилось? Откуда же вам знать? У вас даже имя какое-то невзрачное, и сами вы невзрачный, и мысли ваши тоже.

— Но я бы хотел сначала взять вон тот флаг, — упорно повторил я, — а потом можете меня убивать.

— Потом станет темно, и я тебя не увижу. Я Мелрок, но не сова. Я не умею видеть в темноте. Может, кто из лесных жителей и умеет, но я нет. На эту тему с ними и разговаривайте, а меня незачем отвлекать. Ходят, тут, ходят…

— Тогда, давайте сделаем так — я выдерну флаг из земли, и в этот момент вы меня, скажем, убьете.

— Не пойдет. Свет погаснет, и я опять же тебя не увижу. Мелрок умный иногда бывает. Не всегда, признаю. Бывали у меня легкие провалы в памяти, но это, скорее, исключение, чем правило. Честное слово.

— Но вы можете взять меня в тиски или, скажем, зажать ветками, когда я буду выдергивать флаг. И как только я его выдерну, вы сожмете ветку и выпустите мне кишки.

— Кровожаден, — хмыкнул Мелрок, — и наглый. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, на месте. Но мне нравятся наглые мелкие людишки. Я считаю, что наглость правит миром. Только наглые людишки смогли убраться живыми из моего леса. Другие не смогли, мда. Я пустил им кишки, мда. Чтоб не ходили. А то ходят, тут, ходят…

— О, да. Я наглый. Я настолько наглый, что осмелился противоречить вам, — подтвердил я, чувствуя, как предательски дрожат кончики пальцев, — я не сунулся бы сюда, если бы не был наглым. И мне нужен флаг. Любой из тех, что торчат здесь.

— Флаг не получишь, — сказал Мелрок, после непродолжительного молчания. Ветки-брови сдвинулись к переносице, — тогда погаснет свет, а я не хочу, чтобы свет в моем лесу гас. Его здесь и так мало. Видишь ли, сквозь широкие ветки деревьев и густые листья свет не проникает. Ультрафиолет поглощается, а до земли доходят лишь жалкие остатки. Из-за нехватки света и тепла здесь постоянная влажность, плохо растет трава и всюду этот проклятый туман… Грибов не видно… К тому же, я сказал, что возможно не убью тебя, а про флаг ничего не говорил.

— Но он мне нужен.

— Ничем не могу помочь. Разворачивайся на сто восемьдесят градусов и дуй отсюда, пока не убил. А то ходят тут…

Я крепко сжал кулаки, глубоко вздохнул, и сказал на выдохе:

— Не развернусь.

— …ходят…

Глаза-ветки хранителя леса со скрипом округлились. По лесу пронесся тихий удивленный шепот, холодный ветер потрепал за волосы, а за спиной кто-то удивленно присвистнул. Наверное, это был Толя.

— Ты смеешь мне возражать? — с выражением тихой ярости в голосе поинтересовался Мелрок.

Я кивнул, прекрасно соображая, что он может стереть меня с лица земли одним взмахом какой-нибудь могучей ветки. Он — хранитель леса, он может заставить дерево выдернуть корни и пробежать стометровку по пересеченной местности, он властен над любым лесным зверем, он, возможно, даже может вызывать землетрясение или небольшой ураган. В какой-то мере, в рамках этого леса, Мелрок — бог. И он мог сделать со мной все, что захочет.

— Да, возражаю, — сказал я спокойно и сделал шаг в сторону флага. Осталось протянуть руку и выдернуть древко с развевающимся триколором. Никогда не думал, что выражение «пасть за знамя» будет применимо ко мне со столь прямым смыслом.

В какой-то мере я ожидал, что произойдет дальше. Разрывая туман, в воздух взмыли тонкие ветки, метнулись в мою сторону, обвили запястья, лодыжки, больно врезались в кожу, опрокинули на землю. Я упал на спину, мельком увидел зеленые листья над головой, ощутил мерзкий, колючий холод мелкой травы… и в следующее мгновение взмыл в воздух. Мир вокруг перевернулся. Древесное лицо хранителя леса оказалось в непосредственной близости от моего лица, только вверх ногами. Меня подвесили головой вниз, крепко обвив ветками. Я не мог даже пошевелиться. Собственно, тут я осознал, что могу уместиться целиком во рту Мерлока без видимых усилий. Что называется — проглотит и не подавится.

— Я не дам тебе отобрать у меня свет! — прорычал Мелрок, и я услышал, как где-то внизу задрожала земля, — никто не смеет перечить хранителю леса! В порошок сотру, человечишка! Ты у меня станешь перегноем! Навозом!

— Пестицидом! — прохрипел я.

Тонкие ветки поползли по телу, раздирая в клочья рубашку, обвили живот, грудь и стали медленно затягиваться. Глаза стремительно заполнились темнотой, уши заложило… Наверное, виртуальная смерть, это все-таки больно…

И в это время внизу кто-то пронзительно свистнул. Хватка веток ослабла. Я посмотрел вниз, и сквозь темный туман перед глазами увидел внизу, в тумане, Кристи. Она держалась за флаг и махала мне рукой.

— Держись! — крикнула Кристи, и выдернула древко с отчетливым хлюпающим звуком.

— Держусь, — ответил я, хотя, как мне кажется, сумел только лишь проскрипеть зубами.

— Никто! Не! Смеет! — заорал Мелрок, и в это время столб света исчез. Совершенно бесшумно и так естественно, словно его здесь никогда не было. После яркого, ослепительного света, вдруг нахлынул изумрудный полумрак, заставив меня зажмуриться.

— Достану! — вопил Мелрок, — Достану! На удобрения! Пойдёте! Ходят! Тут! Ходят!..

Ветки стремительно распутались, через какое-то мгновение вдруг оказалось, что меня держит в воздухе одна единственная ветка, обвившая левую стопу. Я болтался, размахивая руками и путаясь в лохмотьях рубашки. Когда я открыл глаза, то увидел Кристи, бегущую по туману. Ее ноги оставляли широкие размытые следы, от которых шли в сторону круги, словно от камня на воде. А следом за Кристи, разрезая туман тонкими ядовитыми змейками, тянулись ветки. Множество веток. Они закрывали собой туман, превратив землю в шевелящуюся бурую массу.

— Беги, Кристи! Не останавливайся! — закричал я.

Ветка, держащая меня за ногу, разогнулась, и я, кувыркаясь, полетел вниз.

Мир завертелся с невероятной скоростью. Земля-небо-листья-земля-хранитель-леса-земля-небо-листья… земля… она приближалась. Я чувствовал сырость земли, ее холодный запах перегноя и грибов, я почти ощутил удар, и тело мое сжалось от предчувствия… мои руки прижались к груди, я закрыл глаза… и куда-то провалился.

Не в дыру, не в туман, нет.

Я открыл глаза и понял, что провалился в темноту.

— Мы это сделали! — возбужденно закричала Кристи, — мы принесли жертву и добрались до третьего уровня! Оба!

Я открыл глаза и сел. Вокруг снова царил полумрак, словно кто-то специально не хотел, чтобы мы оказались в мире, полном тепла, света и радости. Я увидел серые неровные стены, низкий щербатый потолок. Земля была холодной и твердой.

Я встал и подошел к Кристи:

— Ты пробежала пятьсот метров, — сказал я, — думаю, Толик не будет сильно ревновать, если я сделаю вот это.

И я крепко ее обнял. Кристи не сопротивлялась. Когда я отошел на шаг назад, то увидел, что она улыбается.

— Толик не прошел на следующий уровень, — сказала она, — но нас с тобой видят все ребята в актовом зале, через мониторы. Но я не думаю, что муженек будет бить тебе морду.

— Ты фактически спасла мне жизнь.

— А ты здорово себя ведешь, для новичка. И снова отметил себя, как потенциальный Страж. Не проявил страха.

— А что должен делать Страж?

— Сторожить, — ответила Кристи.

Что ж, кратко и лаконично.

— Хорошо. Хоть скажи, где мы находимся на этот раз.

— Подземелье какое-то.

— Придется сражаться с огнедышащим драконом?

— Возможно. Есть планеты, на которых драконы не редкость, а обычная скотина. Мне даже доводилось пробовать драконье мясо.

— И как на вкус?

— Похоже на кроличье, — пожала плечами Кристи, — пойдем. В этом мире мы с тобой остались одни, но все равно надо торопиться. В нашем с тобой мире скоро рассвет.

— А мне еще с утра на работу.

— Что-то не слышу горечи в твоем голосе.

— Потому что ее нет. Если бы я не любил приключения, то не пошел бы учиться на археолога.

— Считаешь, у археолога есть много шансов попасть в приключение?

— Конечно. — я рассмеялся, — Индиану Джонса помнишь? Мой кумир!

— А я математик, — ответила Кристи, — но приключения тоже люблю, хотя уж математику найти их еще сложнее, чем археологу. Я даже ни одного киногероя не припомню, который был бы математиком… Ладно, пойдем.

Из пещеры вел только один выход — неширокий низкий коридор, по которому пришлось идти полусогнувшись. Шли мы довольно долго, у меня успела затечь спина. Постепенно становилось светлее — источник света шел откуда-то спереди. Несколько раз мы поворачивали, один раз я заметил вбитую в стену подставку для факелов. Потом коридор внезапно закончился, и мы вышли то ли в огромную пещеру, то ли в какие-то шикарные подземные хоромы. По-крайней мере, здесь присутствовали признаки разумной обывательской жизни. Я увидел большой стол в центре пещеры, правда, он был сложен из грубо вытесанных каменных блоков. По бокам стола стояли каменные же стулья. В одном углу тихо журчал родник, бьющий прямо из стены в специально оборудованную раковину со стоком.

В противоположном углу пещеры была дверь. Обычная, деревянная, с круглой ручкой и щеколдой.

— Что на этот раз? Опять придется с кем-то драться или от кого-нибудь убегать?

— Последний уровень самый сложный, — сказала Кристи, — здесь проверяют, насколько хорошо ты вжился в роль матричного состояния своего разума.

— Ого. Мудрено сказано. И каким образом мы это проверим?

Кристи указала на дверь.

— Думаю, нам туда. — Сказала она.

Мы оказались возле двери одновременно. Я взялся за холодную металлическую ручку. Дверь поддалась легко, без скрипа и шума, выпуская ослепительно-яркий свет.

Я заглянул внутрь и обомлел.

Здесь была еще одна гигантская пещера. Настолько гигантская, что я не увидел ни противоположных стен, ни потолка.

Да, стержень света разрезал полумрак, устремляясь высоко вверх. Здесь он был желтым, как свет обычной комнатной лампы, только во много раз мощнее. А вокруг столпа света привычно торчали флаги.

Только на этот раз их оказалось намного больше. Сотни, а, может быть, тысячи. Пестрели трехцветные российские, французские, германские, мелькали американские, английские, бразильские. Кажется, здесь собрали все флаги всех стран всех миров. Очень много было таких, которых я никогда в жизни не видел.

Я замешкался, и Кристи легонько ткнула меня в спину. Следом шагнула сама и закрыла за спиной дверь.

Почему-то в этой пещере, в изобилии целого леса флагов, я вдруг ощутил себя маленькой незаметной песчинкой. Затеряться здесь было действительно легко. Даже говорить хотелось исключительно шепотом и на полувздохе.

— И в чем же заключается задание? — прошептал я.

— Найти нужный флаг, тот который позволит нам вернуться победителями, — сказал Кристи, — с трех попыток.

— Это же нереально. Здесь тысячи флагов.

— Вот именно. Если ты хорошо адаптировался, то сможешь определить нужный флаг. Это задание исключительно для новичков. Если бы тебя убил Мелрок, то программа сгенерировала бы для меня совершенно другой мир и другие условия.

— То есть, сейчас буду работать только я, а ты сможешь отдохнуть.

— Не обижайся. Пиво с Толи.

— И это называется — для новичков? Боги. Где здесь камеры? — проворчал я, — хочу передать привет всем, кто меня знает… как искать-то эти ваши флаги? Подсказки есть?

— Ни одной. Просто расслабься и постарайся увидеть один флаг. Тот самый. Нужный. У тебя три попытки.

Легко сказать — расслабься. Я смотрел на море разноцветных флагов, и у меня начало рябить в глазах.

Три попытки. Тысяча флагов. Каким-то образом я должен выделить тот самый, который определит меня победителем.

Расслабиться…

Три года назад у меня наметились определенные проблемы со зрением. Я как раз проходил практику, приходилось много времени проводить у микроскопа, или копаться в мелких частичках с лупой, искать малоприметные детали. В общем, глаза всегда напрягались. Осмотр у офтальмолога показал, что если я не научусь расслаблять глазные мышцы, то все может кончиться плачевно. В лучшем случае, мне придется носить очки с толстенными линзами, в худшем — очки не понадобятся совсем, ибо я стану слеп, как крот. Тот же офтальмолог (хороший мужичок, который сам носил контактные линзы и коллекционировал забытые очки своих клиентов) написал мне подробную инструкцию, как научиться расслаблять зрение. На тренировки ушло почти пять дней, но, когда я научился, так сказать, «смотреть в никуда», мои проблемы постепенно сошли на нет. Я по-прежнему возился с мелкими деталями и подолгу сидел у микроскопа, но пятнадцатиминутные упражнения здорово помогали. А когда я окончил университет, то и вовсе позабыл об этом, потому что напрягать зрение как-то не приходилось.

Итак. Я облизал губы. Как там у нас начинается расслабление? Сначала нужно смотреть как бы в никуда. То есть, не заострять внимания ни на одной точке, ни на одной детали. И не моргать. Если вы на чем-то концентрируетесь, но не моргаете, то у вас непременно появятся слезы, а если не концентрироваться, то слез нет — это важно, поскольку можно всегда контролировать весь процесс.

Итак, без слез. Я расслабил зрение, уставился в темноту, не моргая и не заостряя ни на чем внимание. Изображение раздвоилось, стало накладываться одно на другое. Отлично. Еще чуть-чуть… Мир подернулся легкой пленкой, делая контуры предметов нечеткими, мутными.

Сбоку деликатно кашлянула Кристи:

— У нас немного времени.

— Не отвлекай, — я осторожно перевел расслабленный взгляд на флаги.

Теперь прощупаем каждый флаг, нет, лучше разделим флаги на вертикальные ряды и прощупаем разом. Так быстрее, так легче.

Первые два ряда ничем особенным не выделялись. В третьем ряду, как мне показалось, от одного флага исходило слабое голубоватое свечение. Потом я выделил еще три флага, в седьмом, девятом и одиннадцатом ряду. Затем флаги закончились.

Вернемся к оставшимся четырем. Как выделить из них нужный? Я поочередно всматривался в каждый, потом тряхнул головой, возвращая обратно нормальное зрение.

— Что-нибудь нашел?

— Думаю, да.

Я прошел мимо рядов и приблизился к первому флагу, у которого разглядел свечение. Вырвал из круглого отверстия в каменном полу.

Ничего не произошло.

— Мне нужно отойти на пятьсот метров?

— Нет. Мы должны были очнуться в актовом зале сразу же, — сказала Кристи, — скорее всего, это не тот флаг.

— Отлично. Но у меня же есть еще две попытки, верно? — я положил флаг на землю, и направился к следующему, который удалось выделить.

Ухватился за деревянное древко, вырвал.

По лицу Кристи пробежала грустная улыбка:

— Ты уверен? — поинтересовалась она.

— Одна попытка.

Я посмотрел на два оставшихся флага. Направился к тому, что был ближе, какому-то непонятному, оранжевому с горизонтальными зелеными полосками по краям.

— Подумай, — сказала вслед Кристи.

— Уже подумал.

Я ухватился за древко и посмотрел на Кристи. Она стояла, сложив руки на груди, и улыбалась.

— А ты его видишь?

Кристи кивнула:

— Конечно, я же не в первый раз здесь. Это задание для новичков.

— Ну и что ты скажешь? — я пошевелил тонкое древко, — ответ неверен?

Кристи не ответила.

И тогда я выдернул древко.

Ничего не произошло. Только Кристи вытянула вперед руку, я увидел ладонь, сжатую в кулак, с торчащим вверх большим пальцем.

А затем провалился в темноту. В последний раз.

Я откинул голову назад, и ощутил затылком спинку стула. Открыл глаза и увидел свет дневных ламп. Повернул голову и увидел за соседним столом Кристи… и этот приятный, нежный запах ее духов.

Кристи разглядывала меня и улыбалась.

Кто-то потрепал меня за плечо, я увидел Владика.

— Молодец! — сказал он искренне, — справился! Торжественно объявляю тебя победителем соревнований!

Откуда-то раздались хлопки, торжественные возгласы, но в ярком свете ламп я видел только то, что творилось в пределах сцены.

Подошел Толя и пожал мне руку, потом помог встать Кристи. Ее слегка пошатывало, но она все равно улыбалась.

— Я, в общем, не очень люблю общаться с новичками на состязаниях, — сказала она, — но ты вел себя лучше многих.

— Можешь считать это комплиментом, — сказал Толя, — она очень редко раздает комплименты, так что цени!

— Хорошая у вас семейная пара, — сказал я, — экстремальная.

— Мы еще и не то можем, — ответила Кристи, хитро подмигнув.

Кто-то сунул мне в руку бутылку пива, и я сделал хороший глоток, потом увидел неподалеку Юлик и Настю. Обе махали мне руками, приглашая подойти.

— Мы все видели! — сообщила Настя, когда я приблизился, — ты вел себя, как герой! Настоящий Страж!

— Кто-нибудь объяснит мне, кто такой Страж и чем я, в таком случае, буду заниматься!

— А, это далекие перспективы, — отмахнулась Юлик, — сначала поработаешь, как все, потом Игнат Викторович может перевести тебя на должность Стража. Зарплата будет побольше, кое-какие привилегии, но в целом, у нас этакое рабочее сообщество. Сильно по карьерной лестнице не поднимешься. Все равны. Коммунизм в отдельно взятой гостинице!

— Ладно! Давайте выпьем за успех, — оборвала Настя, — я пью глоточек, а то у меня панкреатит в самом разгаре. Я вообще не должна набрасываться на все эти салаты, острые закуски и тем более пиво. Чувствую, завтра меня ждет бодрое утро.

Мы выпили, после чего я сказал:

— Кажется, с меня сегодня хватит. Не подскажете, как добраться до моего номера?

— С удовольствием подскажу, — кивнула Юлик и взяла меня под локоть, — с тобой хоть на край света.

Все дружно рассмеялись. Я кивнул Насте на прощание, и мы с Юлик спустились со сцены. Внизу, в полумраке актового зала, где глаза еще не успели отвыкнуть от света, меня окружили люди, меня хлопали по плечам и жали мне руки. Юлик, которая повела себя не хуже опытного телохранителя, протащила меня сквозь жизнерадостную толпу и вывела в коридор.

— Морока, — сказала она, закрывая дверь.

Я устало кивнул и огляделся. Коридор был какой-то не тот. Вернее, совсем не такой, по которому я шел в актовый зал. Стены здесь были каменные, причем сложены из неровных камней. Всюду торчали угловатые выступы, желтые куски застывшего раствора, пахло цементом. Пол под ногами выложен из досок, а потолок весь в желтых маслянистых разводах. Свет исходил от свечей, торчащих в нишах стен.

— Куда ты меня привела? — я сделал шаг, и доски под ногами отозвались жалобным скрипом.

— Не знаю, — пожала плечами Юлик. — гостиница перемещается в пространстве, здесь нет ничего необычного. Иногда случаются казусы, и мы захватываем кусок мира, в который прилетели. Видишь, какое-то средневековье, блин. Так что, сам найдешь номер или проводить?

— Кто-то обещал проводить…

— План гостиницы не меняется. Пойдешь прямо по коридору, пока не увидишь свой номер… — Юлик помахала ручкой, — не буду я тебя провожать, не маленький. А я вредная, вот. Завтра утром увидимся.

— Увидимся.

Юлик помахала еще раз, эффектно поправила волосы и исчезла за дверью. Я же побрел по коридору.

Чувствовал я себя хуже выжатого лимона. Сейчас хотелось только лечь и уснуть. Интересно, сколько времени? Удастся ли поймать хотя бы часок нормального сна?

Коридор резко уходил влево. Я свернул, поднял глаза и остановился.

Впереди стоял призрак. Самый настоящий, то есть, реальный… почти невидимый, словно контур из тонких плавных линий наполнили легким голубоватым туманом… тем не менее я увидел глаза — большие красивые глаза, тонкий нос и тонкие же губы. Призрак просто стоял и смотрел на меня грустным, немигающим взглядом. Самое дикое и странное, что я увидел — была соломенная широкополая шляпа на его почти прозрачной голове. Шляпа казалась единственным материальным предметом, и как она не слетала или (подумать страшно) не проваливалась сквозь призрака — было совершенно непонятно.

Интересно, существуют ли правила поведения персонала при встрече с призраками? Может, призраки тоже персонал? Надо будет посмотреть в «Инструкциях».

— Э… привет, — пробормотал я, — ты как, проходишь мимо? А мне можно пройти?

Честно говоря, совершенно не умею общаться с призраками. Не приучен.

Призрак не ответил, а просто взял и растворился в воздухе с тихим шипением, словно выпустил из себя этот голубоватый дымок. Шляпа, что характерно, растворилась вместе с ним. Я постоял еще несколько секунд, озираясь, и подошел к тому месту, где он.

Оказалось, что стоял призрак напротив лифта, дверцы которого были распахнуты. Внутри лифта я обнаружил ковровую дорожку, большое зеркало на всю заднюю стену, уютные стулья по краям и даже большую вазу с каким-то цветком в углу. Какой-то заграничный лифт, ненашенский… Я посмотрел в зеркало, и мне на мгновение показалось, что за спиной стоит призрак, я резко обернулся, но никого не увидел.

Тогда я зашел в лифт.

Дверцы тотчас закрылись, пол од ногами задрожал, лифт куда-то поехал — или вниз, или вверх, разобрать было невозможно. Несколько раз мигнул свет, потом лифт мягко остановился, и дверцы разъехались в сторону.

Куда меня несет? — подумал я, выходя в коридор.

Он почти ничем не отличался от первого этажа. Такие же каменные стены, деревянный пол и свечи в нишах со своими дрожащими огоньками света. Разве что номера на дверях обозначались как: 5-11 или 5-08.

Ага, значит, меня подняли на самый верхний этаж. Сделав несколько осторожных шагов, я остановился и огляделся.

— Подсказки еще будут? — мой шепот прозвучал необычайно громко в царившей вокруг тишине.

Подсказки были. Слева по коридору вновь возник призрак в соломенной шляпе. Он улыбался и показывал рукой куда-то за мою спину. Стоит ли доверять призракам? Рита Львовна, если вспомнить, не очень хорошо о них отзывалась. Я почувствовал нарастающую уверенность, что со мной просто играют.

Тем не менее, я обернулся, и увидел, что коридор справа заканчивается деревянной лестницей, ведущей наверх. Призрак кивнул еще раз и снова растворился в воздухе.

— Ну, что ж, раз просят, — пробормотал я, и зашагал к лестнице.

Уже подойдя совсем близко, я вдруг вспомнил, что говорил Степа утром, в столовой. Что-то о чердаке и подвале, двери в которые нельзя открывать. Сам Игнат Викторович строго следит за этим…

Я поднял голову, посмотрел наверх, увидел темноту и… еще что-то… нечеткие очертания двери, в которую упиралась лестница… открытой двери…

Холодок пробежал у меня по спине. Призрак привел меня к открытой двери на чердак.

Стоп. А если это не чердак? Ну, знаете, как еще иногда бывает, вдруг это какая-нибудь тайная гостиничная комната, где спрятан труп этого самого призрака, и теперь он хочет, чтобы я нашел тело, похоронил его со всеми подобающими почестями и успокоил таким образом его душу? Это уже сюжет какого-то дешевого мистического романа получается. Нет, тут что-то другое.

При чем здесь призрак и открытая дверь?

Тут меня словно мягко подтолкнули в спину. Я резко обернулся, но никого не увидел. Правда, остро возникло чувство, что за мной постоянно наблюдают. И как-то очень сильно захотелось развернуться и убежать в свой номер.

Но я не убежал. Даже больше — я поднялся на несколько ступенек вверх и, протянув руку, закрыл дверь. Она поддалась с мягким едва слышным скрипом и захлопнулась, словно кто-то невидимый помог мне резким порывом ветра.

Так и есть. С наружной стороны двери висела бледная табличка: «Чердачное помещение», а ниже было написано: «Посторонним вход строго воспрещен».

Воспрещен, значит воспрещен, вот и хорошо. Я заходить и не буду.

Стоило двери закрыться, как я вдруг почувствовал сильное облегчение, словно ранее воздух был наполнен чем-то тяжелым, негативным, а сейчас все это вмиг растворилось.

Спустившись, я торопливо пошел по коридору к лифту. Дверцы его были закрыты, а нажатие кнопки вызова ни к чему не привело. Она даже не горела. Тогда я бросился к двери выхода, увидел широкую деревянную лестницу и за считанные минуты буквально скатился на первый этаж.

Девятый номер я нашел быстро, зашел внутрь, разделся и нырнул под одеяло. Перед тем как уснуть, правда, успел посмотреть на часы.

Спать мне оставалось всего три с половиной часа.