Линда Ховард Он не ангел

Глава 1

Нью-Йорк

— Отличная работа, — мягко пророкотал Рафаэль Салинас, обращаясь ккиллеру, стоявшему возле двери в противоположном конце комнаты. Тот либо вообще не любил слишком близко подходить к людям, либо не доверял Салинасу и оставлял себе путь к отступлению на тот случай, если разговор не заладится, что было весьма благоразумно. Тот, ктоне терял бдительности с Салинасом, жил дольше, чем тот, ктоему доверял. Дреа Руссо, которая сидела, прильнув кСалинасу, логика убийцы была безразлична, лишь бы он держался подальше.

Его немигающий взгляд приводил ее в содрогание. Она уже как-то видела этого человека, и он сейчас ясно давал понять, что к ее присутствию на этой встрече относится с неодобрением. Остановив на Дреа свой немигающий взгляд, он так долго и пристально смотрел на нее, что она начала задумываться: нет ли у него обыкновения убирать тех, кто может его при случае опознать? Клиенты, которые ему платят, разумеется, составляли исключение. А впрочем, как знать, может, как только деньги попадали к нему в карман, на счет или как там еще рассчитываются с киллерами, он не щадил и клиентов. Его имени Дреа не знала и знать не хотела: если в иных обстоятельствах правда идет во благо, то в настоящем случае подобное знание может привести к погибели. Дреа думала о нем как о штатном киллере Рафаэля, однако на самом деле он не был постоянным членом его организации. Его мог нанять всякий, кому это по карману. На ее памяти он выполнял заказ Рафаэля по крайней мере дважды.

Чтобы не смотреть на него, а может, не ловить на себе этот пристальный, немигающий взгляд, Дреа принялась удрученно разглядывать ногти на своих ногах, накрашенные пурпурным лаком. Ей сегодня утром пришло в голову, что этот цвет отлично подойдет к ее кремовому домашнему костюму, который сейчас был на ней. Однако получилось безвкусно. С цветом она промахнулась — ей бы остановиться на розовом с желтоватым отливом, на чем-то нежном и почти прозрачном, что дополняло бы цвет одежды, а не контрастировало с ней. Вот так, век живи — век учись.

Когда киллер ничего не ответил, не бросился, как это делали другие, уверять Рафаэля, что работать на него почитает за честь, Рафаэль нетерпеливо забарабанил пальцами по бедру — была у него такая нервная привычка, проявлявшаяся, когда он ощущал дискомфорт. Этот жест говорил о многом, по крайней мере Дреа, которая хорошо изучила его малейшее настроение, каждую его привычку. Он не боялся, но тоже оставался начеку. Иными словами, и тот и другой были предусмотрительными людьми.

— Хочу выдать вам премию, — объявил Рафаэль. — Сто тысяч сверху. Что скажете?

Дреа продолжала сидеть потупившись, хотя быстро сообразила, что означает предложение Салинаса. Она обычно всеми силами старалась не выказывать своего интереса к делам Рафаэля, и когда он, случалось, вроде бы невзначай задавал ей какие-нибудь наводящие вопросы, делала вид, будто не понимает, к чему он клонит. В результате Рафаэль в ее присутствии, вот как, например, сейчас, не боялся сказать лишнего, как это было бы с другими. Он считал, что Дреа абсолютно безразлична ко всему, что не касается ее напрямую, и, уж конечно, ей все равно, кого он заказал киллеру. В некотором смысле он был прав, однако все же не совсем. Ему казалось, она только и думает, что о тряпках, прическах да о том, как бы выглядеть посексапильнее и погламурнее, чтобы ему, Рафаэлю, с ней было не стыдно показаться на людях.

Последнее Дреа, безусловно, заботило, поскольку, чем лучше выглядела она, тем выше был авторитет Рафаэля. Тогда в нем просыпалась широкая натура, и он становился необычайно щедр. Остановив взгляд на платиновом браслете с бриллиантом, обвивавшем ее правую щиколотку, Дреа с удовольствием смотрела, как ослепительно блестит алмазная висюлька, как ярко светится на ее загорелой коже платина. Браслет был одним из тех подарков Рафаэля, которые он делал во время приливов хорошего настроения. Дреа надеялась, что удовлетворение от удачно выполненного киллером задания в итоге приведет его именно к этому. Еще один такой браслет ей бы не помешал… хотя она, естественно, никогда на это не намекала. С Рафаэлем она оставалась неизменно осторожна — никогда ни о чем не просила, а получая подарки, всегда восторженно ахала, даже если он дарил ей что-то чудовищно уродливое, поскольку любую, даже чудовищно уродливую, вещь можно продать.

Насчет прочности своего положения при Рафаэле она не питала иллюзий. Сейчас она была на вершине успеха — уже достаточно зрелая, чтобы быть женственной, но еще достаточно молодая, чтобы не беспокоиться о седине в волосах и морщинах. Однако пройдет год-два, и… кто знает, что будет дальше?

Рано или поздно она все-таки надоест Рафаэлю, а потому нужно заблаговременно о себе позаботиться, отложить кое-что на черный день, лучше драгоценности. Дреа Руссо знала, каково быть бедной, и твердо решила никогда больше не возвращаться к этому. Она уничтожила все, что ее связывало с той девочкой из нищей белой семьи, Энди Баттс, которая была постоянным объектом насмешек, в первую очередь из-за ее фамилии,[1] и взяла себе новое имя — Андреа, в котором ей слышалось нечто французское, и новую фамилию — Руссо, еще более непривычную.

— Ее, — проговорил киллер. — Хочу ее.

Дреа встрепенулась. Кого это «ее»? Дреа подняла глаза… и остолбенела. Убийца смотрел на нее все тем же холодным, застывшим взглядом, который она уже хорошо знала. Ее словно накрыло приливной волной. Ведь это же он о ней. Никаких других женщин в комнате нет. Ледяной ужас сдавил горло, но вот приступ паники прошел, и способность мыслить здраво к ней вернулась: Рафаэль, слава Богу, собственник. Он никогда…

— Попросите что-нибудь другое, — лениво протянул он и, обняв Дреа за плечи, прижал ее к себе. — Это мой талисман, не могу его отдать. — Рафаэль поцеловал ее в лоб, и Дреа, просияв, с улыбкой подняла на него глаза. От облегчения она едва могла пошевелиться, хотя и пыталась скрыть, что в какой-то момент струсила, как заяц.

— Она мне не нужна насовсем, — успокоил киллер, — Просто трахну ее, и все. Один раз.

Ободренная немедленным отказом Рафаэля и уверенная в собственной безопасности, Дреа рассмеялась. У нее был приятный, мелодичный, как звон колокольчика, смех. Рафаэль даже как-то сказал ей, что благодаря этому смеху, длинным вьющимся белокурым волосам да большим голубым глазам она похожа на ангела. Поэтому Дреа, когда надо, пользовалась этим смехом в качестве оружия, без слов напоминая Рафаэлю, что она и в самом деле его ангел и талисман.

Услышав ее смех, киллер, казалось, напрягся всем телом, а его внимание стало таким пристальным, что Дреа почти кожей почувствовала его. Если б она пригляделась к нему до этого повнимательнее, то заметила бы, что он все время настороже. Теперь же, казалось, все его чувства обострились, а взгляд просвечивал Дреа насквозь, она почти чувствовала, как он жжет ее кожу. Ее смех внезапно прервался, застряв в горле, будто на нем сомкнулась рука убийцы.

— Я ни с кем не делюсь, — сказал Рафаэль.

В его спокойном, непринужденном тоне послышалась нотка раздражения. Человеку такого уровня, как Рафаэль, несвойственно делиться своими женщинами. Подобное означало бы потерю некоего важного преимущества, то есть авторитета среди своих людей. Киллер, без сомнения, это знал. Но в пентхаусе они находились одни, и что сделает или не сделает Рафаэль, никто не узнал бы. Может, именно это навело убийцу на мысль, что он может получить желаемое.

Киллер опять ничего не ответил — просто стоял и смотрел. Он даже не пошевелился, но в воздухе вдруг запахло смертью. Дреа, сидевшая, прижавшись к Рафаэлю, почувствовала, как тот едва заметно вздрогнул, будто тоже уловил появившуюся в атмосфере угрозу.

— Ну будет вам, — попытался смягчить киллера Рафаэль, и Дреа, хорошо его знавшая, уловила беспокойство, которое он всеми силами пытался скрыть. Она не привыкла видеть его таким и, встревожившись, хотела даже посмотреть ему в лицо, но вовремя опомнилась и вместо этого принялась изучать ноготь на руке, будто заметила на нем облупившийся лак. — Предложенная мной сумма слишком велика, чтобы пренебрегать ею ради столь краткой забавы. Секс — вещь дешевая. На сто тысяч долларов этого добра можно поиметь сколько угодно.

Но киллер оставался безмолвным, как могила. Он уже высказал свое желание и теперь ждал ответа от Рафаэля. Без единого слова он ясно дал понять, что не возьмет предложенные ему деньги. А если он уйдет, так и не взяв их, Рафаэль в лучшем случае лишится его услуг. А в худшем… О том, что может быть в худшем случае, Дреа думать не хотела. С таким человеком все возможно.

Рафаэль вдруг перевел взгляд на Дреа и оценивающе посмотрел на нее своими темными холодными глазами. Перепуганная этим внезапно повеявшим от него холодом, она ждала, затаив дыхание. Неужели он всерьез обдумывает его просьбу, взвешивает все «за» и «против».

— А впрочем, — задумчиво проговорил он, — я, кажется, себя убедил. Секс действительно недорог, а сто тысяч долларов я и сам найду, на что потратить. — Он убрал руку с плеч Дреа, встал и одним ловким, привычным движением одернул брюки, да так ловко, что их кромка оказалась на его ботинках точно в нужном месте. — Один раз, говорите. Что ж, у меня в городе дела. Они займут часов пять, этого более чем достаточно. — И после паузы прибавил: — Только смотрите, без рукоприкладства. — После этого, даже не взглянув на нее, направился через всю гостиную к двери.

Что? Дреа вскочила на ноги. Голова отказывалась что-либо соображать. Что он такое сказал? Что он делает? Этого не может быть. Ведь это шутка?

Все еще не веря в происходящее, Дреа в отчаянии впилась взглядом в спину удалявшегося Рафаэля. В самом деле он же не это имел в виду. Такого просто не могло быть. Вот сейчас он обернется и захохочет, довольный своей шуткой, от которой у нее чуть не остановилось сердце. Но все это ей тогда будет не важно, она его и словом не попрекнет, лишь бы он остановился, лишь бы сказал: «Ты что, подумал, я это серьезно?»

Не может быть, чтобы он отдал ее киллеру, не может быть…

Рафаэль приблизился к двери, открыл ее… и ушел.

Дреа было трудно дышать, легкие парализовала паника, грозившая задушить ее совсем. Ничего не видя, она уставилась в закрытую дверь. Нет, дверь вот-вот распахнется, и он, конечно, вернется, радуясь произведенному эффекту. От ужаса она застыла на месте, не глядя на киллера. Ни пошевелиться, ни даже моргнуть она не могла. Кровь шумела в ушах, биение сердца напоминало удары грома. Сделанное Рафаэлем просто не укладывалось в голове. Но несмотря на оцепенение, где-то в глубине ее сознания засела мысль: Рафаэль не колеблясь бросил ее на съедение льву и ушел, не оглянувшись.

В поле ее зрения возник киллер. Бесшумно приблизившись к входной двери, он запер ее на все замки и засовы, даже дверную цепочку не забыл. Теперь никто не войдет без его ведома.

Вдруг в тело Дреа вновь бурным потоком хлынула жизнь. Сорвавшись, она понеслась, стуча четырехдюймовыми каблуками по мраморному полу. Движимое отчаянием тело действовало независимо от разума, без малейшей идеи или плана действий. Дреа кинулась в коридор, но вот мозг догнал тело. Пришедшая ей в голову мысль остановила Дреа: впереди располагались спальни, и оказаться в одной из них ей хотелось меньше всего.

Она в отчаянии огляделась по сторонам. Кухня… там ножи, молоток для отбивания мяса, быть может, она сумеет защититься.

Это от него-то? Любая подобная попытка лишь рассмешит его… или, того хуже, разозлит настолько, что он ее просто убьет. За несколько минут ее планы изменились: если поначалу она стремилась избежать предназначенной ей участи, то теперь решила выжить любой ценой. Умирать не хотелось. Совсем не хотелось, как бы грубо он с ней ни обошелся, что бы он с ней ни сделал.

Спрятаться было негде. Но даже отдавая себе в этом отчет, она не могла стоять в бездействии и — поскольку ничего другого не оставалось — выбежала на балкон, который располагался на головокружительной высоте. Все, дальше бежать некуда, разве что попытаться взлететь, но тут срабатывал инстинкт самосохранения. Придется обойтись без этого.

Ничего не видя перед собой, она схватилась за железные перила. Внизу раскинулся Центральный парк, зеленый оазис прохлады среди бетонных джунглей бескрайнего Манхэттена. Внизу парили птицы, над головой в чистой небесной синеве лениво проплывали белые облака. Лицо, открытые руки и плечи обожгло солнцем, легкий ветерок играючи подхватил ее локоны. Все это на краткий миг заставило Дреа забыть о настоящем, даже солнечное тепло на щеках вдруг показалось нереальным.

Но вот она почувствовала, как он приближается, как останавливается за ее спиной. Хотя не слышала ничего, кроме легкого шуршания ветерка да городского шума где-то внизу. И тем не менее она знала, что он здесь. Каждый ее нерв сигнализировал тревогу, сообщал, что смерть протягивает к ней свою руку.

Его ладонь легла на ее обнаженное плечо. И в голове Дреа словно произошел взрыв. Фейерверком взметнулся страх, лишив ее способности что-либо соображать и делать. Дреа не могла пошевелиться, только стояла, сотрясаясь всем телом, и больше ничего.

Медленно и неторопливо, с явным наслаждением касаясь ее гладкой кожи, он провел по ее плечу рукой, которая оказалась тяжелой и теплой, с грубыми жесткими пальцами и ладонью. Однако его прикосновение оказалось сдержанным и даже… нежным? Дреа уже готовилась к звериной жестокости и думала только о том, как бы выжить, поэтому реальность, в которой присутствует ласка, в ее сценарий не вписывалась. Это потрясло ее, как если бы он ее ударил.

Рука киллера соскользнула с ее плеча и достигла пальцев, до сих пор крепко сжимавших перила. Слегка погладив их, он начал движение вверх — так же медленно, как спускался. Добравшись до плеча, он стал приближаться кее шее. Затем отодвинул в сторону копну ее волос, кончиками пальцев легко коснулся ее горла и пробежал по изгибу щеки вдоль тонких мышц и сухожилий. Дреа затрепетала. В следующую минуту его взгляд упал на широкую бретельку ее шелковой майки. Потеребив, он поддел ее пальцами и прошелся вниз под полоской материи. Если раньше он не заметил, что она без лифчика, то сейчас он в этом удостоверился.

— Дыши, — произнес он первое слово, обращенное к ней. У него был низкий, грубоватый голос, и слово прозвучало как приказ.

Дреа задышала, жадно хватая ртом воздух, и это принесло ей облегчение. Лишь сейчас она осознала, как долго сдерживала дыхание — еще чуть-чуть, и не миновать ей обморока.

Все так же медленно и неторопливо его рука поползла вниз по ее телу, жар его прикосновения обжигал тело сквозь тонкий шелк. Добравшись до края майки, он проник пальцами под одежду и стал ощупывать резинку ее тонких широких брюк, то поддевая ее, то касаясь тела Дреа. Теперь он знал и то, что на ней нет трусиков. Дреа сглотнула комок в горле и зажмурилась.

Это инстинктивное движение было продиктовано желанием хоть как-то отгородиться от этого человека, дистанцироваться от происходящего, но ее восприятие, кажется, лишь обострилось. Теперь, когда ей больше не на что было отвлечь свое внимание, она сосредоточилась на его прикосновениях — на его ладони, которая по ее животу поднималась все выше и выше. Мышцы Дреа свело судорогой, тело напряглось. Едва дыша, она застыла в ожидании.

Она судорожно выдохнула — его ладонь накрыла ее левую грудь. Он, словно взвешивая, поглаживал и сжимал ее в руке, царапая, водил большим огрубевшим пальцем по нежному соску, пока тот не набух и не затвердел. То же самое он проделал и со второй грудью.

Дреа почувствовала, как снова завибрировало ее тело. Невыразимое блаженство вытеснило из головы все мысли, оставив ее, жадно ловящую ртом воздух, цепляться за спасительный якорь, который удержал бы ее на месте. Она ждала от него всего, что угодно, только не… этого.

Он склонил к ней голову и, обдав жарким дыханием, мягкими губами коснулся ее шеи. Затем прильнул к ней всем телом. Дреа, которой до этого было холодно, буквально обожгло — столько в нем было огня. Она была готова к грубости, но он одним прикосновением, которое не содержало в себе ничего, кроме блаженства, проник сквозь кордон ее защиты.

— Я не сделаю тебе больно, — пробормотал он, прижимаясь губами к ее шее и забираясь рукой ей под майку. Не отрывая губ от ее тела, он вновь начал ласкать ее грудь, слегка пощипывая соски. У Дреа захватило дух, будто она неслась на американских горках, то взмывая, то стремительно обрушиваясь вниз.

Она не знала, как долго они так стояли, но могла сказать определенно: этому нежданному блаженству не было конца. Она лишилась ориентации, оставшись в открытом море без компаса. Все оказалось совсем не так, как она представляла, и поэтому не понимала, что делать. Удовольствие? Ее отношения с Рафаэлем строились совсем иначе. В их основе лежало ее стремление угодить и доставить удовольствие ему. Ее удовольствие не принималось в расчет. И она смирилась с этим, направив все свои усилия на то, чтобы ему с ней было хорошо. Дреа уж и не помнила, когда в последний раз мужчина стремился доставить ей физическое наслаждение. Она не помнила. Лет сто назад, наверное, так давно, что она уже перестала думать об этом. И вот сейчас почувствовать радость близости с мужчиной ее заставил наемный убийца в буквальном смысле этого слова. Невероятно.

Он слегка потянул ее за соски, и сразу же ей в пах хлынула волна сексуального возбуждения. Дреа поймала себя на том, что непроизвольно вытягивается вверх и подается назад, выгибаясь в его руках всем телом, скользя пальцами по его твердой могучей шее. Крепко прижавшись к нему, она словно со стороны услышала свои тихие призывные стоны, а подавшись назад, ощутила твердую выпуклость у него в паху. Мышцы живота снова свело судорогой, на этот раз от предвкушения того, что последует. Дреа попыталась развернуться к нему лицом.

Но он ей не дал, оставив держаться за перила. Внизу вокруг раскинулся город. Дреа почувствовала, как он потянул за резинку ее брюк, и в следующий момент ее голых ягодиц коснулась прохлада. Резинка оказалась у нее на бедрах.

Ее снова охватила паника. Она отказывалась в это верить. Неужели прямо здесь? На балконе, на открытом пространстве, где их могут увидеть? Правда, не с улицы — она слишком далеко внизу, но люди в соседних домах? Ведь в городе полно людей, обожающих шпионить за соседями, заглядывать через телескопы в чужие окна, и, уж конечно, нельзя сбрасывать со счетов ФБР, Управление по борьбе с наркотиками, или еще кто-то следит за Рафаэлем, а следовательно, и за ней… а этот человек поимеет ее, полураздетую, прямо здесь, на балконе.

Он еще теснее прижался к ней, что-то бормоча низким голосом, как бы успокаивая, затем его рука оказалась где-то между ним и ею. Послышался приглушенный скрежещущий звук расстегиваемой молнии, ягодиц Дреа коснулись костяшки его пальцев. Она сдавленно вскрикнула, а потом уже не ощущала ничего, кроме собственной мучительной наготы и давления его оголенного члена.

— Нагнись немного.

Его рука, прижатая к ее шее сзади, заставила ее подчиниться. Своими ногами, очутившимися между ее ног, он раздвинул их как можно шире, насколько это позволяли висящие на бедрах брюки. Затем слегка согнул колени, наклонился под нужным углом, другой рукой поводил головкой члена у ее промежности, увлажняя и то и другое, и наконец медленно и с трудом вошел в нее.

Дреа изогнулась всем телом, как червяк на крючке. Мышцы ее бедер напряглись и, задрожав, расслабились. Он, удержав ее, снова прижал к себе и поддерживал все то время, пока трудился над ней. Правой рукой прижимая ее к себе, он левой раздвинул мягкие складки ее плоти, сомкнул пальцы на ее клиторе и не выпускал его, пока двигался в ней. И вот его твердый большой пенис коснулся какой-то особой точки… возможно, точки «джи»… словом, что это за точка, Дреа не могла сказать, она знала только то, что стремительно, как ракета, движется к кульминации. Все произошло так быстро, что она, не успев опомниться, в следующий момент уже почувствовала мощный оргазм. Мышцы ее плоти сжались вокруг его члена, а из ее груди исторгся дикий, какой-то животный стон удовлетворения.

Если б он отпустил ее, она обязательно рухнула бы вперед. Он осторожно вышел из нее и повернул лицом к себе, продолжая удерживать ее, пока она, задыхаясь и содрогаясь всем телом, ловила ртом воздух и пока она не перестала плакать. Почему она плакала? Она никогда не плакала, по крайней мере по-настоящему. Но сейчас ее щеки были влажными. Дреа едва переводила дыхание. Когда ей удалось, хотя и с трудом, взять себя в руки, она открыла глаза и посмотрела на него. И, встретившись с ним взглядом, вновь почувствовал, как у нее захватило дух.

Оказалось, у него вовсе не карие, как ей показалось вначале, а какого-то орехового цвета глаза, хотя это сравнение не совсем точно. Это был не просто каре-зеленый с золотистым оттенком цвет, а какая-то смесь сине-серого с черным и с белыми крапинками поверх. Вблизи этот цвет напомнил ей темный опал, который встречается самых неожиданных оттенков. Она сделала еще одно открытие: его взгляд не был холоден. Напротив, огонь, горевший в его глазах, обжигал ее желанием. При этом он ничуть не остыл, что противоречило всему ее предыдущему опыту. Обычно, получив удовлетворение, мужчины тут же теряют всякий интерес к игре. Но у этого сохранялась эрекция, он был все еще готов и…

— Ты не кончил, — выпалила она, вдруг сообразив, что к чему.

Он повел ее к открытой стеклянной двери, и когда ее спущенные брюки грозили свалиться с нее, подхватил ее на руки.

— Только один раз, помнишь? — проговорил он. В его глазах пламенело желание. — Пока я не кончил, все это считается за один раз.