II. День: вторник

Варлека Бурлеска очнулась от жары. Её тело плавало в потной луже. На реснице висела капля пота и она попыталась её стереть. Но поднять руку не получилось — что-то мешало.

— Ос-сторожнее, — просвистело над ухом. — Вы ещё слишком с-слабы, чтобы двигатьс-ся.

Женщина с трудом разлепила один глаз, но ничего не увидела — перед глазами плыл какой-то туман.

— Где я? — попыталась спросить она, но из горла вышло только глухое сипение. Тем не менее, невидимая собеседница поняла.

— В гос-спитале. Меня з-зовут Оффь, я нагиня. Вы были очень с-серьёз-зно больны, но с-сейчас-с опас-снос-сти нет. Вы что-нибудь помните?

— Смочите ей рот, — распорядился другой голос: низкий, мужской. — И понизьте немного температуру в камере. Этак вы её заживо сварите.

Во рту Варлеки оказалась прохладная влажная губка. Женщина с благодарностью сжала её зубами, высасывая капли драгоценной влаги.

— Теперь вы можете говорить? — это был снова мужчина. Голос был немолодой, но сильный и приятный. Варлека где-то его слышала, но не могла вспомнить где.

— Да… — она мучительно соображала: надо было сказать что-то важное. Наконец, она вспомнила. — Меня пытали… Стояновский… — она попыталась изменить положение тела, но не смогла.

— Ус-спокойтес-сь, это прос-сто галлюцинации, — ласково зашелестел голос нагини. — Вы ничего не помните? С-совс-сем? Я хотела вам с-сказ-зать, что в с-суде предс-ставители нагов нас-стаивают на ус-словном приговоре…

— Какой суд? Над кем? — не поняла госпожа Бурлеска.

— Прос-стите, я с-скажу неприятное… С-суд над вами, Ванес-са, — голос нагини дрогнул. — Вы с-стреляли в с-своего любовника, Гора С-стояновс-ского, и ранили нага Рэва, его… его друга. Когда вы уз-знали, что он з-зараз-зил вас-с шшунхс-ским червём… — в голосе змейки послышалось осуждение. — Помните?

— Бред, бред, — прошептала Варлека, пытаясь отогнать чёрные видения, поднявшиеся из глубин памяти.

Вот Гор даёт ей опасную бритву и требует, чтобы она резала ему спину во время каждого оргазма. Лужа крови, в которой они плавают. Раздвоенный язык, слизывающий кровь. Наг обвивается вокруг её тела толстой упругой лентой, она пытается вырваться, но не может, и кольца свиваются всё туже, сжимают всё крепче… а Гор порет её плетью, потом засовывает рукоятку ей внутрь… или это уже не рукоятка, а змеиный хвост? Царапины, порезы, укусы. Наконец, главное: острый, как бритва, костяной полумесяц, сияюще белый. Он пронзает её выгибающееся от боли тело, крик, лезвие становится красным… Красные своды подвала. Subspace. Наслаждение, которое недостижимо без боли. Червяки в голове растут и требуют корма…

Червяки в голове. А теперь и в теле.

— Вы заразились редкой инопланетной хворью, госпожа Бурлеска, — мужской голос отзвякивал коротким эхом, как из бочки. — Такое заражение считалось практически невозможным. Потому что для этого требуется очень тесный физический контакт с аборигентом Шссунха. Ваш любовник использовал своего знакомого нага по имени Рэв как участника ваших постельных забав. Наги не знают, что такое секс, но Гор объяснил ему… Лечиться придётся ещё долго, но вы будете жить. В отличие от Гора Стояновского.

— Что с ним? — голос женщины стал чуть увереннее.

— Со Стояновским? Вы всадили в него четыре пули. И ранили нага. Это было напрасно. Он всё равно на стал бы жить дальше. После того, как ситуация прояснилась окончательно, он покончил с собой. То есть попросил, чтобы его жизнь прервали, у них это принято.

— Я это с-сделала с-сама, — печально просвистела змейка. — Ведь я его з-знала с-с детс-ства. Он был помощником владычицы нашего гнез-зда. Когда была маленькая, он учил меня говорить.

— Я помню, — прошептала Варлека. — Но почему?

— Он принимал участие в грязных извращениях и к тому же стал причиной вашей болезни. Наги в этом отношении очень щепетильны, — пояснил всё тот же мужской голос. — Теперь вы вспомнили?

— Я… да … что-то такое, — прохрипела женщина. — У меня, кажется, провалы в памяти.

— Ничего страшного, — мужской голос стал снисходительным. — Кстати, Варлека, вы помните меня? Я профессор Рейке. Альфонс Рейке. Ваш старый, очень старый друг. Помните?

— Дайте ещё воды, — попросила госпожа Бурлеска. — Воды… Воды!

Жара стала нестерпимой и она закричала.

— Приходит в себя, — прозвенел в ухе крошечный дюймовочкин голосок.

Женщина разлепила непослушные веки и увидела топорщащийся край накрахмаленной простыни.

Ей было хорошо. Восхитительная прохлада ласкала её измученное жаром тело.

— Где я? Это больница? — прошептала женщина.

— Да, это госпиталь Перси, под Парижем. Вы здесь уже три недели, — ткнулся ей в уши сильный, с хрипотцой, женский голос.

— Мне говорили… Полиция… Госпиталь. — Варлека попыталась улыбнуться.

— Она бредит, — зазвенело где-то на краю сознания.

— Вряд ли вы что-то помните. Когда вас привезли сюда, у вас были галлюцинации…

— Это бред, — донёсся другой голос, совсем тонкий, комариный.

— Я хочу знать, что со мной, — Варлека попыталась говорить громче, но сил не было. — Я больна? Вы говорили, что я заразилась от гадов шссу… — губы не хотели складываться. — Шссунхским червём. Что это? Эти черви смертельны? Я буду жить?

— Это бред, Варлека. Никаких червей нет. Вы стали жертвой негодяев, которые вас похитили и хотели убить. Вас вовремя нашли и освободили.

— Что со мной сделали?

— Одурманили. И потом держали в бессознательном состоянии.

— Зачем?

— Это, конечно, ужасно, — в женском голосе послышалось нечто вроде намёка на сочувствие, — но вас хотели свести с ума. Сделать сумасшедшей, понимаете? Им это почти удалось.

Больная чуть приподнялась на локте, но всё тут же поплыло перед глазами, и она бессильно упала на простыню.

Тонюсенький голосочек за пределами видимости что-то пипикнул раз-другой и затих.

— Эта сделала Августа Торанс, — продолжала невидимая собеседница. — Когда-то вы были подругами. Она вас ненавидела. За то, что её муж, профессор Рейке, изменил ей с вами. Помните?

— Нет, — выдохнула женщина. — А разве она жива?

— Насколько нам сейчас известно, — снова вмешался мужской голос, — вы не были инициатором этих отношений. Но ваш постоянный любовник, некий Гор Стояновский, увлекался тематическими играми. Иногда он приводил других мужчин, для остроты ощущений… Однажды профессор оказался в вашей постели, так?

— Не помню, — она сообразила, что голос мог принадлежать полицейскому, и решила на всякий случай ни в чём не признаваться.

— На вас он не произвёл особенного впечатления, — продолжал мужчина, — но вы с ним всё же встречались какое-то время. Потом расстались. И при расставании наговорили лишнего. Он пошёл домой и признался жене во всём. Для неё это была трагедия: она верила мужу, для неё доверие было очень важно. Её жизнь была разрушена. Она хотела убить вас, но решила, что этого будет недостаточно. Тогда она придумала этот план. Вы помните, что Августа по профессии биохимик?

— Биохимик, — повторила женщина, натягивая на себя простыню: ей сделалось совсем холодно.

— Уже всё, — пропищала дюймовочка в ухе.

— Вот именно. Она выманила вас из дома — якобы чтобы поговорить. Вы встретились в парке. Она дала вам яблоко. Помните яблоко?

— Помню. Красное яблоко. Ещё что-то про Еву и змея… «Будете как боги знать добро и зло»…

— В вашем случае это была другая сказка, — продолжал голос. — Ведьма дала падчерице румяное яблочко, в котором был ядовитый червяк. Белоснежка откусила кусочек с червяком и уснула. Августа сделала что-то вроде этого. Мы до сих пор не можем разобраться с тем, что она туда намешала. Вы попробовали этого угощения и, что называется, вырубились. Отключились. Потеряли сознание. Потом они перевезли ваше тело в подвал…

— Кто они? — выдохнула несчастная последние в своей жизни слова.

— Августа Торранс и её сообщник, — сказал мужской голос. — Профессор Рейке. Она заставила своего супруга, угрожая разводом… Угрожая разводом… Угрожая разводом… Угрожая разводом… Разводом… Разводом… Взводом… Зводом… З-з… — зудение залило уши.

Она падала куда-то вниз. Очень, очень глубоко вниз.

Внизу не было ничего.