"Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г." - читать интересную книгу автора
1965
Главный герой этой повести сильнее Портоса, знатнее Атоса, хитрее Арамиса и везучее — поначалу — самого д'Артаньяна. А мечом он владеет лучше, чем великий Амадис Галльский — недосягаемый идеал отважного Дон Кихота. И при всем при том благородный дон Румата Эсторский, двадцать второй отпрыск славнейшей дворянской фамилии, герой сотен дуэлей и тысяч попоек, на самом деле просто Антон, Тошка, обыкновенный человек Земли, только посланный на далекую планету в качестве исследователя феодализма. Послал его сюда научно-исследовательский институт экспериментальной истории. Казалось бы, полная аналогия ситуации, изображенной Марком Твеном в «Янки при дворе короля Артура». Но там за янки стоит вся наука и техника его XIX века. Помните, как он на турнире выхватывает револьвер и бац — одного, бац — другого рыцаря… А дальше появляются и пушки и даже провода под током высокого напряжения. Знание здесь оказывается не просто силой, но и грубой силой. Кто же сомневается, что один-единственный пулемет решил бы судьбу любой средневековой армии?!
А для Антона — дона Руматы знание часто оборачивается другой своей стороной. Нельзя единым махом изменить жизнь бесконечно далекой от нас, темной эпохи, «не проливая крови тысяч замученных, одурманенных, слепых, не знающих сомнения людей». Антон хорошо знает, что одними пулеметами историю не исправишь. И все-таки только наблюдателем быть не может. Техника для него — лишь подручное средство. На вертолете похищает он из темницы вождя крестьянского восстания, с помощью телевизионного передатчика информирует Землю обо всем, что видит и слышит, но когда надо защищать себя — к его услугам только собственный меч. И к тому же — человек будущего, он не может не жалеть людей, в которых, по существу, видит собственных предков, тоже переживших всё это. Ни один дуэлянт не пал от его руки. Даже в минуту смертельной опасности он не убивает ни одного вражеского солдата. Он всемогущ, как бог, по тому, что он может сделать. Но до чего же беспомощен! Он даже и не один на планете. Еще двести пятьдесят историков живут здесь. Они — купцы и монахи, рыцари и судьи. Специалист по истории первобытных культур «работает» шаманом в первобытном племени. Им всем очень трудно быть богами.
Стефан Орловский, он же дон Капада, командир роты арбалетчиков его императорского величества, кидается на палачей во время публичной пытки восемнадцати «ведьм» и гибнет на копьях дворцовой охраны. Специалист по истории крестьянских войн в Германии и Франции пытается встать во главе крестьянской армии в инопланетной империи. И гибнет от рук своих же товарищей по восстанию…
Трудно быть богом — недаром так и назвали свою повесть Аркадий и Борис Стругацкие.
Дети коммунистического общества, посланцы Земли ненавидят феодалов и жалеют угнетенных. Им грустно сознавать, что на всей планете есть только один человек, которого нельзя ни жалеть, ни ненавидеть — неукротимый Арата, вождь бесчисленных восстаний, кочующий из конца в конец империи после очередного поражения. Дон Румата спасает его и помогает ему деньгами и оружием… и завидует ему — потому что Арата может действовать без оглядки на теории и инструкции…
Человек не годится на роль бога, он не может без конца мириться с несправедливостью, происходящей на его глазах, — и, держа по мечу в каждой руке, Антон выходит на площадь перед своим домом. На этот раз он убивает тех, кого должно убить. Гуманизм действия побеждает гуманизм бездействия. Закрывая книгу, веришь — пройдет совсем немного времени и помогут далекой планете стать счастливой полпреды коммунистической Земли.
Под той же обложкой поместило издательство «Молодая гвардия» еще одну повесть, давшую имя всей книге, — «Далекая радуга».
Повесть о том, как над осколком земного человечества, живущим на далекой планете, нависает смертельная опасность… Дальше я ничего не буду рассказывать, потому что уверен: вы прочтете эту книгу.
Дорогой Борик.
Посылаю ответ Альтову. Отправляй скорее. Копия у меня есть.
Ничего особенно нового. Сегодня обработал ХВВ, работал без перерыва пять часов подряд, зато рукопись такая, что смотреть приятно.
Дирекция Мол. Гв. пока ничего не предпринимает, но уже сейчас ясно, что сборники в таком виде не пойдут. Особенно пострадали критический отдел и Емцев с Парновым (полетела их повесть).
Звонили из «Искусства кино», просили написать статью. Я отнекивался. Вот и всё пока.
Привет всем. Целую. Арк.
А Брускин здесь и пьянствует.
Дорогой Арк!
Письмо Альтову отослал в тот же день. Ничего не исправлял, кроме как заменил слово «применем» на «преминем».
Написал письмо Володьке, чтобы он с тобой связался насчет предисловия.
Был на отчетно-перевыборном собрании в нашем ССП. Провалили Прокофьева. Интересное было собрание, приедешь — расскажу.
Когда поедешь, захвати для Адки обещанную пьесу. Вообще ничего особенного не делал. Дал на радио ПНвС — выбрал кусок с Витькой-дублем. Отовсюду продолжают поступать восхищенные отзывы о СВД. А Илье понравилось и ПНвС — всё время цитирует. Экземпляр попал к нему от Кана и содержит массу замечаний. Я пока не видел — посмотрим вместе. В частности (Илья сказал): Ойра-Ойра, оказывается, из Арцыбашева, а Бен Бецалель — не Бен Бецалель, а как-то по-другому. Ох уж этот Кан! Ты бы привез ему все-таки что-нибудь почитать. Он же нас любит и ценит.
Пытался править ПНвС. Ничего не получилось: нравится! Всё нравится. Черт знает что.
Вот пока и всё, жму и жду, твой [подпись]
Р. S. Ленке привет.
Дорогой Борик.
Пишу тебе по совершенно особенному случаю.
Ты знаешь, что 22-го мы с тобой должны выступить в Доме Деткниги с докладом «Фантастика как метод». Я уже получил пригласительный билет и извещение, что мне выписана командировка. Я думал выехать 21-го, чтобы заранее договориться с тобой и подготовиться. Но получается так, что выехать именно в эти дни я не могу.
Положение в «Молодой Гвардии» катастрофическое. Ленке тайком передали верстку первого и рукопись второго выпуска «Фантастик» с пометками и замечаниями директора, главного редактора и замглавного. Полный разгром. Истребили Нудельмана за попытку подменить социалистический реализм фантастикой. Истребили статью Громовой. Истребили рассказ Севера Гансовского. На ниточке висит «В круге света» Громовой, решительно выбрасывается поэма Парнова и Парново-Емцевская повесть. Видимо, дело идет о самом существовании альманаха — да это бы еще полбеды! — и о всем курсе фантастики в «Молодой Гвардии». Ленка плачет — ведь за альманах отвечать ей, как редактору. Бела дрожит за ХВВ (хотя не знаю, за что там теперь дрожать). Настроение у всех крайне подавленное.
Жемайтис, Бела Клюева и Замошкина (это зав. редакции иностранной литературы, которую директор включил в комиссию по расследованию альманашного дела) считают, что я — единственный человек, который способен говорить с дирекцией на равных, т. е. единственный человек, достаточно авторитетный для Мелентьева и Осипова, как бы они к нашему творчеству ни относились. Директор объявил, что будет говорить с редакцией числа двадцать первого — двадцать третьего. Ты понимаешь, что уехать и бросить их я просто не имею права. А самое главное — меня уже тоже заразила эта паника, я просто боюсь за нашу работу. Я должен быть сейчас в Москве неотрывно.
В связи с этим прошу вот о чем. Доклад (или там сообщение) ты сделаешь сам, ты, кстати, справишься с этим и лучше меня. Морозовой — так, кажется, фамилия директора Деткниги — соври, что я заболел и не смог приехать. Я еще специально поднакачаю Нину Матвеевну, которая там будет от московского Детгиза.
Вот пока и всё. И не хихикай, что я так паникую. Мне, ей-богу, страшновато. И положение может быть даже хуже уже, чем я описал. Что-то делается нехорошее, такое ощущение, будто вот-вот тебя ударят.
Привет всем. Целую, твой Арк.
В ГОСКОМИТЕТ ПО ПЕЧАТИ
ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СОЮЗА СССР
Замечания о состоянии и перспективах литературы фантастического жанра в СССР
РАДУЕТ, ЧТО:
1. За последние несколько лет (точнее: после 1956—57 годов) возник и успешно развивается количественно и качественно отряд советских писателей-фантастов. Сегодня можно насчитать не менее пяти десятков писателей, специализирующихся в этом жанре, и выделить из них «первую дюжину» наиболее талантливых, «отличных и разных», задающих тон всей советской фантастике. В первую очередь это маститый И. Ефремов, а также А. Громова, Г. Гор, М. Емцев и Е. Парнов, Г. Альтов, С. Гансовский, И. Варшавский, О. Ларионова, А. Полещук, Е. Войскунский и И. Лукодьянов, В. Григорьев, А. Днепров. Советская фантастика вышла наконец из пеленочного возраста, характеризовавшегося безраздельным и недобросовестным владычеством А. Казанцева и В. Немцова. Как любопытное свидетельство этому: к жанру всё чаще обращаются профессиональные писатели не-фантасты — Обухова, Шаров, Тендряков, Берестов, Разговоров, Соколова, сценарист Анчаров и др.
2. Огромную роль в развитии советской фантастики играют такие ведущие издательства, как «Детская Литература» и «Молодая Гвардия». Их смело можно назвать инкубаторами советской фантастики. Без умной, точной и тактичной работы таких издательских работников, как Калакуцкая, Беркова, Жемайтис и Клюева, наша фантастика так и осталась бы на прежнем сером, внелитературном уровне до 1956 года. Характерно, что после самых первых ошибок (напр. халтурная повесть А. Колпакова «Гриада») эти издательства не выпустили ни единой страницы литературного брака. Большую роль в развитии советской фантастики играют также молодежные журналы «Техника — молодежи» и «Знание — сила».
3. Постепенно налаживается регулярный выпуск зарубежной научной фантастики, играющей немаловажную роль в антиимпериалистической, антимещанской и антивоенной пропаганде. Центральные книжные и журнальные издательства знакомят читателя с выдающимися произведениями таких мастеров жанра, как Лем, Брэдбери, Азимов, Шекли, не допуская на свои страницы произведений беспринципных и безыдейных, как это иногда еще случается с иностранной не-фантастической литературой. Большое дело делают, в частности, «Молодая Гвардия», выпускающая подписную библиотеку всемирной фантастики, и издательство «Мир», публикующее серию памфлетных антиимпериалистических произведений зарубежных фантастов.
ОГОРЧАЕТ, ЧТО:
1. Периферийные издательства издают большими тиражами низкокачественные, порой халтурные произведения, дискредитирующие жанр. Примеры: «Тайна доктора Хента» Винника, «Проданная Луна» Кнопова, «На десятой планете» Митрофанова, «Желтое облако» Ванюшина. (Довольно подробно этот вопрос освещен в статье сотрудника «Комсомольской правды» Д. Биленкина «Фантастика и подделка» в сборнике «Фантастика, 1965» вып. 2, изд-во «Молодая Гвардия», 1965. Полагаю, работникам Госкомитета были бы интересно ознакомиться с этой статьей.)
2. Многие руководящие товарищи не замечают, что в наше время фантастика стала Художественной Литературой со всеми вытекающими отсюда требованиями к ней, и продолжают рассматривать фантастику как средство научной популяризации или, в лучшем случае, непомерно сужают ее функции к детской или утопической литературе. В соответствии с такими представлениями они начисто отрицают в фантастике философию, борьбу идей, парадокс, человековедение, конфликт вообще. Необходимо помнить, что, как и вся литература, фантастика немыслима без острого, значительного, современного конфликта.
3. Некомпетентные товарищи в некоторых органах печати время от времени предоставляют страницы своих газет и журналов некомпетентным, а то и прямо недобросовестным выступлениям, сбивающим с толку читателей, а иногда и авторов (наиболее крупными выступлениями такого рода были статьи Когана и Немцова в «Известиях» и статья Лукьянина в «Москве»). Решительно непонятно, почему «Известия», например, задавшись благородной целью опубликовать статью о советской фантастике, не предложили написать такую статью хорошему современному специалисту по жанру, напр. Громовой, Дмитревскому и Брандису, Нудельману, И. Соловьевой, а предпочли очень далекого от литературы философа Когана и давно скомпрометировавшего себя, очень неодаренного «фантаста в отставке» Немцова.
4. Нет до сих пор специального журнала, посвященного фантастике. Но об этом писалось и говорилось много, и нет нужды повторяться.
А. Стругацкий, ССП.
Дорогой Боб!
Сижу, как мне велено редакцией, дома, наготове, подобно тому, как Шура Балаганов держал наготове Берлагу для атаки на Скумбриевича.[155] Жду. С часу на час Мелентьев вызовет к себе в редакцию, и я должен буду по сигналу ринуться в Мол. Гв. и открыть боево-увещевательные действия. Так это мне осто и насто, что сказать не могу.
Вчера было перевыборное собрание Московской организации и выдвижение делегатов на съезд.[156] Здесь было тоже очень интересно, ужо приеду, обменяемся информацией. Пока только скажу, что это было похоже на пожар в зоопарке. Правда, мы управились короче, чем вы, — в один день, с одиннадцати до полуночи. Но всё равно, я был несколько ошеломлен и испуган. А когда вернулся, Ленка поднесла пилюлю: в десять вечера позвонил ей Травинский и сказал, что будут крыть нас с тобой и чтобы она передала мне (!), чтобы я ни в коем случае не отбрехивался. Не знаю, может быть, среди шестнадцати записавшихся и не успевших выступить и был кто-нибудь, кто хотел нас атаковать, но, право, там было совсем не до этого. Вообще там было не до литературы.
Приехать мне, видимо, все-таки придется. По слухам, «Известия» собираются заказать нам статью о фантастике. Писать такую ответственную штуку в одиночку я не могу, сам понимаешь, поэтому мы встретимся. Когда все определится, сообщу.
Сообщи, когда мы собираемся с тобой встречаться для фундаментального письма. Нужно заранее заказать места в Переделкине. Это уже срочно, если мы собираемся сойтись в марте.
ХВВ Бела из страха перед дирекцией отдала Ефремову, чтобы он написал предисловие. Ленка с ним сама говорила. Обещал, что напишет. Но не знаю, не знаю…
Пока всё. Привет всем. Твой Арк.
Дорогой Аркашенька!
Итак, наш доклад в ДДК прошел, и прошел, по-моему, неплохо, хотя большинство всех этих старперок ни черта не поняли (судя по последующим выступлениям). НинМатв тебе всё расскажет, она очень подробно все записывала. Я добавлю только, что если сравнить это сборище с аналогичным предыдущим (помнишь такую зелененькую книжечку 1960 года с докладами?), то чувствуется, что произошел громадный все-таки скачок в общественном мнении. И еще: популярность наша все-таки весьма велика. Сразу же после выступления, в кулуарах, мы получили еще два приглашения выступить: перед распространителями книг (с аналогичным докладом) и перед работниками философской кафедры не то Университета, не то АН (с докладом о задачах литературы в свете новой философской и научной проблематики). Я не говорю уж о многочисленных поклонниках, жмущих руку, заглядывающих в глаза и осведомляющихся: остался ли жив Горбовский и появится ли он еще где-нибудь. Словом, жить и работать стоит.[157] Пока.
Я болею. Грипп отвратительный. Одна ноздря постоянно забита, и болит голова.
ПНвС прочли Илья и Кан. Илье, по-видимому, понравилось. Во всяком случае, он все время цитирует, а на титульном листе написал следующий стишок: «Разных книжек и в журналов по возможности пиши, потому что А. Привалов мне приятен для души». С Каном поговорить мне не удалось. Я успел с ним только поздороваться, и физиономия у него при этом была кислая. На полях он оставил ряд примечаний, как правило, бессмысленных и бесполезных,[158] но ясно, что во всяком случае Привалов ему не понравился. В одном из замечаний он называет его подонком, а в самом конце пишет: «Сколько лет Привалову? В I главе — 25, во II — лет 17, в III — 12 плюс вундеркиндовы идеи, в Послесловии — лет 50…» И в этом замечании что-то есть. Вероятно, надлежит Привалова во II и III частях сделать пожестче, порешительнее, самостоятельнее. Я еще буду заниматься ПНвСом и попытаюсь что-нибудь сделать. А НинМатв ПНвС тоже кажется не очень-то. Подробно я с ней поговорить не успел, но из пары фраз у меня создалось впечатление, что у нее таки есть к нам претензии.
Были перевыборы в нашем ССП. Я тебе в общем о них уже, кажется, писал. Провалили Прокофьева и избрали новое правление. Секретарь — Дудин, зам — Гранин. Ходят слухи, что новое правление отказалось от платы и намерено должность секретаря сделать непрерывно сменной: т. е. все по очереди будут занимать эту должность. Демократизация идет вовсю.
Положенцев мой прибыл, но никак не может добраться до Пулкова. Неделю сидел в Москве, теперь сидит у мамы в Ленинграде. Но ясно, что ему не уйти. Со дня на день он заступит на свой пост, и я ему поднесу пилюлю. Немного страшно, но я уже полон решимости.
Звонил Коля Коротеев. Я чувствовал себя мерзко и не пригласил его. По-моему, обиделся, но обещал еще позвонить.
Вчера встретил Первушина. Тоже шлет тебе привет. Он, как и многие, пришел на вчерашнее собрание послушать тебя и был разочарован.
Как твои намерения? Остаешься ли в редколлегии? Как вы вообще намерены действовать? Отпиши всё это подробно. Что думает Ревич? Как его наследник? Я тут ему послал поздравительную телеграмму от фантастов Ленинграда — получил ли? Какого рода статью просили «Известия»?
Жду ответа, твой [подпись]
Р. S. Ленке привет. Пусть не плачет. Всё обойдется.
Дорогой Борик!
Здесь рассказывают о небывалой эпидемии гриппа у вас в Ленинграде. Очень за вас беспокоюсь. Будьте осторожны, ради бога, хотя не знаю, что это значит — быть осторожным при эпидемии. Вчера по радио пришло сообщение, что эпидемия началась и у нас. С приветом.
Насчет отношения НинМат к «ПНвС» ничего не знаю, да это и не очень важно. Литературные вкусы ее сильно отличаются от наших, симпатии лежат совсем в другой сфере, так что при всех ее достоинствах — она хороший товарищ, умница и нас любит — это не тот человек, к мнению которого о фантастике нужно чутко прислушиваться. Не Манин. Не Травинский. Конечно, если возражения идейно-политического характера — это другое дело, у нее просто хороший нюх и опыт. Там видно будет.
О Коле Коротееве не беспокойся. Он повседни был в Ленинграде пьян, а сейчас заболел гриппом и лежит. Брускин его навестит.
Ты спрашиваешь о моих намерениях. Я теперь всю эту общественную деятельность… снимая пенсне. Как только уладится дело со сборниками — немедленно ухожу из редколлегии. Возмутила меня Ариадна. Она все валит на редакцию. Сама она, как всегда, непогрешима. А ля Лысенко. А мы по ее милости имеем: а) Ленку выгоняют из редакции, б) Нудельмана отлучили от издательства, в) Редакция теперь будет под строжайшим наблюдением со стороны начальства. И всё это, по ее мнению, потому, что с нею, Громовой, не желали считаться. Провалиться им всем, чтобы я еще ввязался в такое дохлое дело.
Сейчас мы с Ленкой составили два альманаха, по счастью подвернулся большой политический памфлет и несколько рассказов, в том числе Сапаринские. Главное сейчас — протащить «В круге света», а там меня больше эта чехарда не интересует. Да, Балабухинское «Чудо святого Иллюзия» — помнишь, он читал? — подверглось резкой критике и выброшено с треском.
Что думает Ревич? По-моему, ничего особенного. Огорчается только, что закрыта трибуна для солидной критики. Его жена Танюшка за несколько дней до родов начала и сразу после родов возобновила атаки на меня: она работает в «Вокруг Света» и требует туда ХВВ. Я со стонами и воплями отмежевываюсь.[159] Вообще много к нам пристают. Вот статью в «Искусство кино», например. Может, написать им страничек пять? А из «Известий» так и не звонили. Видимо, раздумали.
Вот пока всё. Целую, твой Арк. Привет Адке, а маме я тоже сейчас напишу.
Да, чуть было не забыл: Михалев прислал репродукции своих иллюстраций. Они стали почему-то хуже. Видимо, сказывается воздействие профессоров, которые взрастили под своей сенью такого многообещающего и пр.
В. Михановский, по-видимому, задался отличной целью — создать цикл рассказов о «школе роботов», подобно тому, как сделал это А. Азимов в своей книге «Я, робот». Представленные произведения являются как бы образцами, пробами для будущего цикла.
К сожалению, замысел оказался явно не по плечу автору. И вот почему.
В тех случаях, когда в сюжетной основе фантастического произведения «лежит» кибернетическая машина, в наше время, после водопада произведений о роботах в СССР и за рубежом, это может иметь смысл только в трех мыслимых случаях:
1) Когда автор задается целью показать, как, по его мнению, изменится психология людей, ежедневно и ежечасно имеющих дело с «разумными машинами». Вопрос принципиально важный и задача чудовищной трудности, одна из главных задач современной советской фантастики, рассматривающей, как выражается И. Ефремов, аспекты социальной действенности науки.
2) Когда автор маскирует проблемы человеческих взаимоотношений при помощи вымышленных отношений между человеком и роботом и между роботами, т. е. ставит своей целью моделирование человеческих взаимоотношений, как это делает Азимов.
3) Наконец, когда робот в произведении служит средством гротеска, сатиры для обнажения или разоблачения современной нам действительности. Истыми мастерами тут являются Варшавский и, отчасти, Лем.
Рассказы же Михановского не несут никакой литературной нагрузки. В одном случае — это старая-престарая слезливая история про то, как баловник издевался над престарелым слугой, а тот в трудную минуту спас его и погиб сам («Евсей»). В другом — не очень интересные (потому что эпизоды имеют самодовлеющее значение, не скрывая под собой ничего) случаи из жизни «школы роботов». Есть, наконец, и откровенное переложение древнего бородатого анекдота про студента, имевшего привычку бросать сапоги в стену («Плоды воспитания») — только анекдот короток, на полстранички от силы, а рассказ растянут на одиннадцать страниц. Наконец, рассказ «Погоня» является вариантом давно навязшей на зубах темы «бунта роботов».
Мне представляется, что рассказы эти не могут быть приняты для альманаха. Между прочим, автор не лишен литературных способностей. К этим способностям да прибавить еще убежденность, что литература — не бирюльки, а исследовательская работа, и можно было бы ждать от Михановского интересное произведение.
Дорогой Аркашенька!
Эту книженцию просила меня прислать Нина Матвеевна. Адреса ее у меня нет, а потому… Если и когда встретишь, передай, пожалуйста.
Твое письмо получил. Мало пишешь, брат. Да, видно, писать нечего. У меня вот тоже ничего особенного не произошло. Болел гриппом. Потом мама болела гриппом. Теперь, кажется, Адка и Андрюшка намерены заболеть все тем же гриппом. Нет, я всегда говорил, что истинные владыки Земли — вирусы. А всё прочее — плешь.
Много раз ездил на студию — участвовал в фильме «Гордое смирение»[160] о Пулковской обсерватории. Ничего получился фильмик. От автора сценария получил приглашение что-нибудь экранизировать. Определенного ответа не дал, но автор мне понравился — интересный парень. Шлепянов его фамилия. Фантастика его интересует как способ постановки общих всечеловеческих проблем.
Завтра хочу пойти в Писдом: показывают фильмы Жана Габена, для писателей только. Любопытно.
За ПНвС еще не брался по-настоящему. Хожу вокруг, потираю руки, подскакиваю и отскакиваю.
А если к тебе будут приставать насчет ХВВ, отвечай: «ХВВ? ХВС!» Таков, мне кажется, должен быть наш лозунг по этому поводу. Нельзя рисковать предварительной печатью — потом не расхлебаешь.
Получил из МолГв 1000 руб. За что, интересно? За ХВВ? Вот пока и всё. Жму руку [подпись]
Р. S. А Ариадне хорошо бы навертеть хвост. Да как ухватишь?
Дорогой Боб!
Я мало пишу? Это ты мало пишешь. Долго пишешь. Затягиваешь.
А дела неважные. Как я уже говорил, ХВВ дали на предисловие Ефремову. Позвонил мне старик, попросил зайти. И вот что он мне сказал.
1. Это, конечно, ниже по всем показателям, чем ТББ.
2. Ему не нравится Джойссовско-Хэмовский стиль, которым мы злоупотребили, но пусть мы на это внимания не обращаем — это оценка вкусовая и нас не касается.
3. Что-то надо было бы сделать с кубинцем, который жрет в последней главе. Сцена отличная, но явственно видна борода Кастро.
4. Самое главное. Мир, нами описанный, настолько ярок и страшен, что не оставляет никакой надежды на что-либо хорошее для человечества. Это не советская фантастика, а западная, с горечью и ужасом перед будущим. Агентишки, как он величает Марию и Жилина, производят жалкое впечатление, совершенно очевидно, что и мир, который они представляют, так же жалок и беспомощен. Кстати, настолько нищи и убоги духом людишки в этой стране (впечатление: во всем мире), что слег выглядит бледным, никому не нужным атрибутом.
Он сказал, что предисловие, конечно, напишет, потому что любит нас и считает единственной надеждой советской фантастики (а он не очень-то разорителен на комплименты, впервые от него такое слышу), но, судя по разговору с Жемайтисом, с которым он виделся за день до этого, предисловие само по себе нам не поможет, и книгу просто остановят. Книга, сказал он, тем более опасна для нас и для всей советской фантастики, что написана она страшно талантливо и убедительно.
Что он предлагает? Либо:
а) Написать заголовок, вроде «Хищные вещи века. Часть 1-я. Страна торжествующих дураков». Это даст возможность ему написать в предисловии, что мы собираемся писать вторую часть, где покажем, как человечество справилось с раковой опухолью, возникшей на его теле.
Либо:
б) Напихать известное количество вставок, в которых доказать красоту и могущество мира, откуда пришел Жилин. Сделать это либо в виде ретроспекций, когда Жилин вспоминает, как ему было там хорошо, либо телевизионные передачи из того мира, либо встречи с другими людьми из того мира, которые тоже в ужасе от того, что здесь происходит.
Вот так-то.
Мне лично не улыбается ни то, ни другое. Вопрос вот в чем: будем мы публиковать эту книгу или нет? Прими во внимание то, что главная редакция эту книгу в нынешнем ее виде не пропустит нипочем. Но аванс, который нам, возможно, выдали (а может, и нет: та тысяча, которую ты получил, была, может быть, за дополнительный тираж «Фантастики 64» — не знаю точно), в крайнем случае вычтут потом из гонорара за «Всемирную фантастику», так что денежный вопрос пусть тебя не волнует. Так вот, мы можем просто расторгнуть договор и остановить издание. Для редакции это будет неприятность, но они переживут. Поругает их дирекция, и всё. Не снимет с работы, как сделала бы, если бы книга чудом вышла.
Если же мы согласимся на доработку, то вот тебе результат моих нощных размышлений.[161]
Надо, ничего почти не меняя в книге, написать эпилог. Небольшую главку на десять страничек. Заседание штаба Совета Безопасности. Председатель Совета, этакий спокойный старик а ля король Магнус из «Тележки с яблоками».[162] Начальники отделов. Представители заинтересованных стран. Хвост вопроса о, скажем, конфликте в Эквадоре: перебили черепах на Галапагосских островах. Рассмотрение вопроса о положении в этой стране и еще нескольких подобных странах. До начальников отделов дошло, что этот гной расползается по всему миру и нужно принимать меры. Различные меры предлагаются. Протесты представителя этой страны. Выясняется, что никто толком ничего не знает. Предложение: вызвать этого смутьяна Жилина, назначить его главой специального комитета, и пусть он разработает план и представит. И начало следующего вопроса: скажем, случаи заболевания на космической станции «Аменхотеп 4-а».
Если мы согласимся на доработку (= издание книги), то это, на мой взгляд, единственно приемлемый выход.
Если ты согласен, я могу приехать дня на два и мы напишем. Если не согласен, напиши срочно. Я начну кампанию за расторжение договора.
Рукопись я у Ефремова забрал и держу у себя. В издательство не даю.
Привет всем, целую, твой Арк.
Дорогой Боб!
Удивлен: ты, как уехавший, должен был написать первым, а письма нет.
Я пребываю в трудах, забот прибавилось. Ходят слухи, что второго марта Совет собирается разбирать дело Емцева-Парнова по обвинению в плагиате («Путешествие полковника Фосетта» по настоянию Котляра плагиировано с «Неоконченного путешествия» П. Фосетта). Проглядел я обе вещи еще раз, все заимствования у Парнова закавычены и имеют ссылки на оригинал. Буду давать бой Совету, если дело действительно начнется: обыкновенная клевета, до каких пор и т. д. Но надобно хорошо подготовиться, а это требует времени.
Утрясаю свой сборник. Травинского Жемайтис из сборника выбросил. Я передаю статью Кагарлицкого Ревичу. Получена любопытная повесть некоего А. Львова — отличная работа, на мой взгляд, втисну ее, пусть все объемы лопнут, такую повесть надо печатать. Помещаю также статью Биленкина — ты ее читал, о халтурщиках в фантастике. И буду стараться втиснуться со статьей Юрки Манина.
Была беседа редколлегии с Мелентьевым в присутствии главного и замглавного редактора. Приняты мы были благосклонно, подали нам чай с конфетами и печеньем. Верстку первого сборника разнесли вдребезги, мы с воплями и воем отмежевывались от всего, отстаивая впрочем свои и редакции добрые намерения. Результат: Мелентьев не возражает против четырех сборников («был бы материал»), выразил уверенность, что когда сборники начнут трещать под напором доброкачественного материала, он сам войдет в ходатайство о создании журнала. Нудельман, по-моему, реабилитирован полностью, было даже сказано, что если его статью выправить и упростить, то ее можно будет публиковать. Думаю, надобно заняться.
«ХВВ» подписана главным редактором без чтения (вероятно, прочитал авторское предисловие и удовлетворился), потери — убран эпиграф из Вознесенского и всё. Бела нагло убрала «Книгу первую» и «Авгиевы конюшни», а также всё, что касается этой «Книги первой» из предисловия Ефремова. Молодчина она, ей-ей.
В качестве члена редколлегии «Мира Приключений» прочитал новый рассказ Альтова «Клиника „Сапсан“». Молодчина он. Хороший рассказ. Сильно кренится в интеллектуальность, но — хорошо.
Борька, у нас, по-моему, с тобой назрел некий творческий кризис, за которым должно следовать что-то новенькое. Эх, нам бы посидеть спокойно и поругаться всласть несколько дней, то-то было бы славно! Я здорово устал, как и ты, наверное, а между тем меня не оставляет этакое возбуждение, когда хочется рваться с места, прискуливая, и мчаться к чистой бумаге и машинке, чтобы оформить какие-то неясные идеи, ворочающиеся в башке. Не получается это самостоятельно, это нужно, чтобы ты был рядом и ныл, что ничего не получится и всё пропало. Нужна сопротивляющаяся среда. Как у тебя с работушкой? Брать путевки или нет? Когда всё выяснится?
Пока всё. Всех там обнимай и целуй. Жду писем. Твой Арк.
Дорогой Арк!
То есть ты меня изумляешь! Вот он, вред от алкоголя. Ты начисто, я вижу, забыл, что должен был ПЕРВЫЙ написать мне и прежде всего о сроках нашего будущего пребывания в Малеевке. Я просто в ярости. Ведь теща же приедет скоро, а я должен буду здесь торчать, и всё из-за того, что ты никак не сходишь в Литфонд! Скорее выясняй и телеграфируй!
1. Я переговорил с начальством. Меня готовы отпустить, причем просили остаться консультантом и не увольняться совсем, а перейти «на внештатную работу без выплаты оклада». Это ни к чему не обязывает, но дает лишние шансы устроиться обратно, если времена потяжелеют. Словом, я готов ехать в любое время, начиная с первого марта, и все теперь зависит только от тебя.
2. Беседовал с Дмитревским. Всё в порядке, старик остыл и благосклонен. Он получил письмо от Кима, где тот хорошо пишет о нас, но предупреждает о возможных кознях Казанцева. Дмитревский, впрочем, считает нас неуязвимыми (пока). Собирается писать какую-то статью, успокаивающую страсти, но всё поговаривает о том, что надо «кого-то принести в жертву». Имеет при этом в виду, по-моему, Громову. Я отговариваю.
3. Симпозиум «Лит-ра и наука», по-видимому, переносится на осень. Наш доклад там стоит: «Проблематика современной фантастики». Не забывай об этом. Как только в голову приходит какая-нибудь идея общего характера, быстренько ее записывай — потом обсудим. Этот же доклад нам, по-видимому, придется делать на семинаре философов — очень просят. Это будет в апреле-мае.
4. Звонили из нашего телевидения. Просят инсценировать или дать разрешение на инсценировку ТББ. Я сказал, что посоветуюсь с тобой. Предлагаю отдать им право. Впрочем, это, вероятно, очередная болтовня. Они уже намеревались раз инсценировать ПКБ.
5. Лениздат предложил издать в 66 или 67 году в «биб-ке молодежи» наш том листов на 30. В среду я иду туда для подробных переговоров. Если возникнут вопросы, я тебе позвоню.
Таковы мои новости. А твои новости мне очень нравятся. Беле я нежно целую ручки, вычеркнувшие то, что следовало вычеркнуть.
Итак, пиши скорее, где и когда мы встретимся в Москве. И встречайся с Деляркой[163] — кажется, она порядочный человек и переносчик информации, что ценно.
Что касается кризиса, то он, конечно, зреет. И поругаться очень нужно. И именно поэтому поскорее уточняй время и место встречи.
Да, у нас в секции состоялось собрание, на котором мы пытались отделиться. Имели место безобразные сцены. Гор озверел и идет в секретариат. Посмотрим, что будет.
Большой привет Ленке. Высуни ей язык по поводу того, что я все-таки ушел с работы. Целую вас, ваш [подпись]
Р. S. Мне понравилась статья Румянцева в «Правде».[164] К чему бы это?
В истории издания в СССР научно-фантастической литературы 1965 год был переломным. Корни переломной тенденции уходили в идеологическую толщу советской жизни, а изменение отношения к НФ было знаком заигрывания власти с интеллигенцией.
21 февраля 1965 г. «Правда» опубликовала невнятную, но с намеками, установочную статью, которую издатели, умевшие читать между строк, поняли как «добро». Статья давала установку на плюрализм (в известных пределах), одобряла «освоение культурных достижений», указывала на необходимость «более широкого знакомства советских читателей с лучшими образцами прогрессивной зарубежной литературы».
Работа закипела. И уже в апреле 1965 г. произошли важные события. Издательство «Мир» получило разрешение выпускать серию «Зарубежная фантастика». А в издательстве «Молодая гвардия» 28 апреля 1965 г. был подписан в печать первый том 15-томной «Библиотеки современной фантастики» — невероятно популярного, ажиотажного и престижного подписного издания 60-х.
В редколлегию издания вошли Кирилл Андреев, Ариадна Громова, Иван Ефремов, Сергей Жемайтис, Еремей Парнов и Аркадий Стругацкий. Один литературовед, пять писателей — и ни одного партбосса! Это было по тем временам почище любой фантастики.
Макет издания сделал художник Е. Галинский. В соответствии со вкусом эпохи он нашел эффектное решение. Переплеты томов были окрашены в два цвета — серый и бруснично-красный. На лицевой стороне переплета помещалось стилизованное изображение освещенной солнцем планеты, рассеченное вертикальной чертой. На прокладном листе заднего форзаца авторских томов печатались портрет автора и краткая биографическая справка (нововведение западного образца). Тираж каждого тома составлял 215 тыс. экземпляров.
Скорость, с какой готовилась БСФ, была вызвана двумя соображениями: 1) успеть до перемены идеологической погоды, I) пресечь склоки и интриги обойденных. Состав БСФ был откровенно прозападный. Авторские тома в ней получили Ст. Лем, К. Чапек, К. Абэ, Р. Брэдбери, П. Буль, А. Азимов, А. Кларк, Д. Уиндем, К. Воннегут; из советских авторов — И. Ефремов и братья Стругацкие. «Мэтров» совковой фантастики (Казанцева, Адамова, Долгушина, Гребнева, Мартынова, Немцова) либо вообще не допустили в БСФ, либо взяли у них по рассказику-другому для сводных томов.
От цензуры составители полностью уйти не смогли. Начались корректировки. Из авторского тома К. Абэ были выброшены все тексты, кроме маленькой повести «Четвертый ледниковый период» и рассказа «Тоталоскоп», отчего этот том в ряду других выглядит тощей брошюркой. Из рассказа А. Кларка «Девять миллиардов имен Бога» вымарали слово «Бог». В том Брэдбери вместо намечавшегося романа «Надвигается беда» включили неоднократно печатавшийся «451 градус по Фаренгейту». О включении в БСФ текстов Р. Хайнлайна не могло быть и речи. Но составители грудью отстояли «Возвращение со звезд» Лема, «Конец Вечности» Азимова, «День Триффидов» Уиндема, «Планету обезьян» Буля — в составе БСФ эти вещи были по-русски напечатаны впервые.
БСФ вышла из печати, по тогдашним понятиям, стремительно — всего за два с половиной года. lt;…gt;
Дорогой Боб!
Сам ты алкоголик. Я прежде всего — прежде узнавания о сроках нашего пребывания в Малеевке — должен был узнать, уйдешь ли ты с работы, точнее, сколько тебя на работе еще будут держать. И вообще не ярись: Малеевки, Переделкина и Комарова нам в ближайшие месяцы не видать, как своих ушей. Дело в том, что, как оказалось, заявки на Подмосковье и Подленинградье следовало (и следует) подавать за полтора-два месяца. То есть, если бы мы имели возможность подать заявку в начале января, у нас бы были шансы. Сейчас — никаких.
Путевки есть в три места: Гагры, Ялта, Дубулты. С начала марта.
Принимая во внимание, что:
1. Я считаю, что нам сейчас нужно быть вместе и всё тщательно обсудить, не торопясь и последовательно, а также дать первый вариант чего-нибудь;
2. Твоя теща прибывает специально, чтобы заменить тебя с Андрюшкой именно в марте месяце;
3. Мама себя чувствует плохо, а у нас дома работа сам понимаешь какая,
так вот, принимая во внимание всё это, я беру на себя ответственность решить за нас обоих (время не терпит, и эти путевки могут улизнуть) и завтра с утра еду в Литфонд и беру две путевки в Гагры, где, по отзывам знающих людей, жить и работать можно очень даже хорошо. Путевки постараюсь взять с числа третьего-четвертого, пробудем мы там двадцать четыре дня, полетим на самолете, так что, по оформлении путевок, я немедленно беру соответствующие билеты на самолет, до Адлера, постараюсь взять часов на одиннадцать, так, чтобы сразу по твоем прибытии на Ленинградский вокзал, мы бы без заездов отправились на аэродром и часам к четырем дня были уже на месте.
Почему именно Гагры? Наши утверждают, что сейчас там уже будет довольно тепло, а ты, насколько я знаю, это любишь. Во-вторых, там ежегодно по два раза трудится Гуревич, и он считает, что все Малеевки в зимнее время дерьмо по сравнению с Гаграми. В-третьих, хорошее сообщение с Москвой и гораздо ближе от аэродрома, чем Ялта или Дубулты.
Жду от тебя подтверждения моих решений.
Вот только машинку надо с собой захватить.
Об остальном при встрече.
Обнимаю всех, целую, твой Арк.
Дорогой Арк!
Это внеочередное письмо я посылаю после посещения Лениздата. Нам предлагают издать в 1967 году том наших повестей емкостью в 30 листов (не меньше). Разрешаются и старые, и новые вещи, хотя, по-моему, предпочитают они — старые. Единственное ограничение, налагаемое на вещи: чтобы они не издавались в том же 1967 г., а если можно, то и в 1966. Кроме того, завредакцией напоминал, что год — юбилейный, но Нина Александровна[165] — наш обычный редактор — сказала, что это моча.
Я составил для себя следующую таблицу переизданий:
СБТ, ПнА, Ст — Детгиз — 1966 или 1967
ТББ, Возвр. — МолГв — 1966
ХВВ, ПКБ — МолГв — 1965
ПНвС — Детгиз —1965
Если я верно составил таблицу и если учесть, что они все-таки предпочитают произведения о будущем, то пока мы можем предложить им только ДР и Возвр. Это, если я не ошибаюсь, меньше 20 листов. А им нужно не меньше 30 (тоже условие). Не рискнуть ли предложить еще и ПКБ с ТББ? Там тоже люди ком. будущего, и заявку можно было бы составить в том смысле, что «рассказывается о будущем и о людях будущего, преодолевающих… решающих… помогающих…».
Для того чтобы я мог составить заявку и аннотацию, необходимо твое просвещенное мнение по всем этим вопросам. Срочно. Учти, что можно туда будет вставить и то, что мы напишем за следующий год.
Жду ответа, целую, твой [подпись]
P. S. У Андрюшки корь. Дом Лазаря функционирует нормально.
P. P. S. Когда будешь составлять свой вариант тома, подсчитай листаж, а то у меня под рукой нет наших книг.
P. P. P. S. Завредакцией у них — Петр Федорович Копытин — чем-то здорово напоминает Жемайтиса с той печальной разницей, что терпеть не может ф-ку и на меня смотрел все время как на удачливого халтурщика, ищущего где обогатиться.
P. P. P. P. S. Да! А почему бы не вставить туда и некоторые рассказы? «НнМ», «ЧаПредп.», «ЧП», «ШС», «ОСиП» и т. д.
М. Ш.: У вас было два дневника или один?
Б. Н.: У нас был один рабочий дневник.
М. Ш.: А как вы его вели? Кто его вел?
Б. Н.: Ну, кто-кто… Оба.
М. III.: По очереди?
Б. Н.: Да нет. Просто у кого под рукой была тетрадка, тот и вел.
М. Ш.: Она перемещалась из Москвы в Петербург?
Б. Н.: Нет-нет-нет. Она всегда была в Петербурге, всегда. Когда я уезжал на встречу, я брал ее с собой. Этот дневник заполнялся только во время работы. То есть в перерывах между встречами я туда записывал иногда, конечно, какие-то соображения, которые в голову приходили. Для будущих встреч. Но, как правило, этот дневник работал только тогда, когда мы собирались вместе. Тогда шли записи: такого-то числа сделали столько-то страниц, такого-то числа ездили туда-то и туда-то. В основном вот так это делалось.
М. Ш.: Позвольте тогда, Борис Натанович, поймать Вас на слове. Если он не покидал пределов Петербурга…
Б. Н.: Нет-нет. Он покидал пределы Петербурга много раз, но только вместе со мной. А как же! Ехали работать в Комарово — я брал с собой дневник. Ехал я работать в Москву, к Аркадию Натановичу, — я брал с собой дневник. Ехали мы работать к маме — я брал с собой дневник. А как же. Обязательно! Собственно, в Гаграх этот дневник был начат.
М. Ш.: Да. Из текстов «Комментариев» это следует.
Б. Н.: Да-да-да. Это был такой рабочий дневник, который представляет собой три тетрадки, ну… две с четвертью, наверное. Последняя тетрадка… там почти ничего нет.
М. Ш.: То есть в основном его вели Вы?
Б. Н.: Да нет. Ну как же! Ну на работе… Сидим, работаем, Скажем, над «Парнем из преисподней», и возникла какая-то идея. Какую-то сцену не хочется записывать на машинке сразу Аркадий хватает дневник, начинает быстро писать диалоги, встречи… как бы черновой набросок черновика делает. Это мог быть Аркадий, мог быть я — это неважно… Дневник лежал наготове…
М. Ш.: Постоянно лежал на рабочем столе?
Б. Н.: Да-да-да. Всё время лежал на столе. Это был рабочий дневник, а кроме того, еще дневник отдельно вел Аркадий Натанович, довольно регулярно, у себя дома. У него тоже накопилось довольно много дневников, по сути дела — тоже рабочих. Просто он туда записывал свои собственные работы, связанные с переводами, как правило. И такой же дневник был у меня… я его вел очень плохо. Десять раз начинал, десять раз прерывался. Ну, тоже какие-то мысли, наверное, там сохранились. Но главный дневник — это рабочий дневник.
3 марта 1965 г. Гагра (день 1-й)
Идеи:
1. Вместо обезьян — протоплазма-мимикроид.
2. Параллельная эволюция — протоплазма есть тень жизни. Гибель трилобитов, ящеров, неандертальцев — результат перегрузки этих видов протоплазменными дублями.
3. На чьей стороне правда? Кто объективно прав — люди разумные или протоплазма?
4. Аксиоматическое решение. Две системы аксиом, и разум должен драться за свою систему.
5. Приятель героя, мимикроид, сторонник простых путей: думать нечего, надо стрелять, сажать и т. д. В конце повести от спазм и умственного напряжения деформируется и исчезает. Нужен своей философией, своим мировоззрением.
Общий вывод: культурно время провели. 0h05m.
4 марта
1. Разведка заинтересовалась. Пришли двое, выясняли: могут ли дубли возникать в любом месте? Он, сообразив, притворился сумасшедшим, заговаривается.
2. Никого это не пугает! Одни стремятся извлечь корысть, другие вообще не понимают, что тут плохого.
3. Бросаются к коммунисту — старому злому волку подполья: тот пожимает плечами: протоплазма или нет, это наши враги, мы их будем истреблять так или иначе.
5 марта
Обсуждается «Пандора».
Схоластичlt;ескийgt; спор: инструкцlt;ияgt; предусмlt;атриваетgt; высадку, а здесь мы 50 лет.
1. Передвижlt;ениеgt; джунглей и болот.
2. Исчезновение людей (объяснено ранее естествlt;еннымиgt; причинами). Один прожил среди колонистов и ничего не понял.
3. Колонии женщин без мужчин.
4. Методы войны:
a. Заболачивание и обджунгливание и обызвесткование (метод обороны)
b. Прямое отравление болезнями: вирусы, бактерии c. Расшатывание наследственности мутагlt;еннымиgt; вирусами d. Уничтожlt;ениеgt; и внедрение новых инстинктов e. Вирусы, стерилизующие мужчин
5. Виды людей:
a. Вояки (самовоспроизводlt;ящиесяgt;женщины). Генштаб — сплошь из беремlt;енныхgt; женщ.
b. Колонисты, изнемогlt;ающиеgt; в борьбе с природой c. Колонисты, пытающиеся спасти остатки цивилизации d. Колония мутантов, паразитирующих на нормlt;альныхgt; людях e. Бандиты, охотники за настlt;оящимиgt; женщинами
6. И никто не может сказать: война это или борьба за Великое общество великих возможностей.
7. Крестьяне. О них забыли. Идет Деяние, обходятся без них и им все до лампочки. Есть самые разные мнения. «Не война, а планомерное разрыхление почвы». Иванов сколачивает по окрестным деревням группу и идет в ближlt;айшуюgt; школу.
Хотя крlt;естьяgt;не по-разнlt;омуgt; объясняют происходящlt;ееgt;, но действуют одинаково. То же — в правитlt;ельстgt;ве женщин. Если тоталитlt;арноеgt; правlt;ительстgt;во может обходlt;итьсяgt; без народа (имея могучую технологию), оно перестает lt;использоватьgt; пропаганду, демагогию и агитацию, перестает обращlt;атьgt; внимание.
8. Радио.
«Фронт борьбы с роботами» «Борьба за урожай» «На фронте без перемен» «Борьба идет успешно».
9. Разные методы дрессировки разных животных.
10. Путь Горбовского:
1. Заколдованная деревня (с мутантами-вурдалаками)
2. Местный рай (женщины в болоте)
3. Офицерская школа (встреча с Ивановым)
4. Генlt;еральныйgt; штаб.
11. Гlt;орбовскийgt; смотрит на проблему вмешательства как на игру. Играли в субатомнlt;уюgt; структlt;уруgt;, играют в 0-трансп., поиграйте теперь в контакт. «Дико мы, наверное, выглядим из глубины веков». Но мы теперь можем делать всё, что хочется. [Сбоку пункт обведен с пометкой «в конец».]
12. Разработать философию существования для научных сопляков. Суть — всё в жизни можно и нужно превращать в увлекательную умственную игру.
13. Представление о людях, сфера приложения талантов которых лежит в далеком прошлом и в далеком будущем. Базы — убежище для таких людей: егеря, СИБ, мастера по ремонту, люди, любящие природу бескорыстно, без желания узнать, почему так, а не иначе. Люмпены века деритринитации и 0-транс-портировки.
14. Предположение о Пандоре: здесь правит раса инстинктивных фантастов, мутировали в инстинкт стремления узнать: «Что было бы, если бы…»
15. Открытия к этому времени:
а) Алгоритмизация больших областей искусства.
б) Алгоритмизация юмора и некоторых других эмоций.
в) Разочарование от неуспешных попыток полного вытравливания инстинктов.
г) Создание полностью человекоподобных роботов.
д) Полемика в Совете: осуществлять ли практическое бессмертие.
е) Разрешение некоторым ученым на евгенические опыты.
ж) Прохождение мимо сверхразума. Разочарование.
з) Подозрение на разум некоторых негуманоидных форм жизни на Земле и в иных мирах.
Возросла уверенность в своих силах и в дальнейшей судьбе. Миновали огромное количество предсказанных опасностей. Войны, перенаселение, мещанство, соперничество роботов, угроза из космоса, наследственные болезни. Теряется инстинкт самосохранения, и человек стал весьма беспечен. Всюду чувствует себя как дома. Не верит ни в какие опасности и ни в какие границы себе.
В какой-то мере потерян смысл жизни. Еще не забыты времена, когда смысл жизни состоял в пресечении угроз. Инфантилизация человечества под лозунгом: «Твори!»
Горбовский — the catcher in the rye.[167] Он не один такой. Эти люди тревожатся: слишком весело стало в мире, слишком всё хорошо. Комитет по Контактам.
Горбовский, разобравшись в ситуации на Пандоре, понимает, что ничего страшного для человечества здесь нет. И сразу теряет интерес к этой планете. «Пойду полетаю, есть несколько планет, на которые стоит заглянуть. Например, Радуга».
Резонер (в последней главе): Обошлось?
Горбовский: Да, снова обошлось.
Резонер: Я давно слежу за вами, Горбовский. Я знаю, кто вы. А что вы станете делать, когда наконец не обойдется?
[Этот отрывок обведен сбоку скобкой с пометой «в конец».]
Горбовский должен поймать Поля над пропастью.[168] Как? Он поймал Поля за руку, когда тот хотел стрелять направо и налево. Он знал, что когда Поль очнется, он повесится от стыда. А Иванова не успели взять за руку, и он чуть не вешается. Горбовского при нем не было.
Чтобы не было пальбы и паники, проистекающих из представления о войне, Горбовский с ложной уверенностью выдвигает тезис о преобразовании природы на Пандоре, хитрит.
Из-за семи деревьев на нас глядел тахорг.
6 марта
Культмассрабlt;отниgt;ца: «Скорее бы уезжали эти футболисты. Невозможно на них угодить. Говорят: нам нужны дамы, как сейчас во Франции ходят. А где я их возьму, когда не сезон. А они: эта — деревня, эта — старая, эта — каблуки вот такие…»
Гл. 1. База. Горбовский таскается по базе. Разговоры:
а) С Полем Гнедых — насчет Атоса, насчет других исчезновений, насчет изменения географии, про клоаку, про русалок, про еще чlt;тоgt;-лlt;ибоgt;. Заботы Поля.
б) С резонером Тойво Турненом — Тойво сидит, мыслит и предсказывает, спор Тойво с физиком-туристом относительно познания.
в) С физиком-итальянцем, теория жизни как игры. [Сбоку стрелки к «а» и «в» с надписью: «разговоры за столом про тайны джунглей. Пугают новичка».]
г) Люмпены века деритринитации.
д) Отправление Егеря с парочкой в джунгли.
е) Две шкуры и два черепа тахорга висят и сушатся.
ж) Возвращение биолога из джунглей — приехал с поста. Вдруг в разговоре обнаруживают растение, довольно глубоко проросшее в плече.
Гл. 2. Поселок в джунглях. Атос. День Атоса.
а) Утро, описание поселка.
б) Полевые работы.
в) Прием информации.
г) Заседание народного схода. Жених и невеста из разных деревень. Вопрос: отпускать парня туда или брать девку сюда.
д) Появление из джунглей робота. Прогоняют.
Это конец переговоров. Уславливаются, когда выходить.
е) Переговоры Атоса с будущим участником экспедиции № 1.
ж) Девочка, влюбленная в Атоса (бежала от экспериментов).
Слухи о болотах, где лежат убитые люди. Искаженные слухи о Базе и вертолетах. Роботы — мертвецы, котlt;орымgt; приставили новые головы. Праздник Одержания, закваску (привозят и увозят). Деревни, заросшие грибами.
Крестьяне все болтливы а la Рэтклиф.[169]
Гл. 3. База. День Поля. Начало экспедиции.
а) Сеанс разговора с землей по Д-связи.
б) Горб. присутствlt;уетgt; при инструктаже.
в) Поднимается паника, хлопоты по предупреждению.
На Базе челlt;овекgt; 20 туристов и 20 челlt;овекgt; обслужlt;ивающийgt; персlt;оналgt;
г) Панический сигнал от егеря, взывает о помощи.
д) Поль, водитель, Горбовский, другой егерь в вездеход и в джунгли. Дирижабль, сбрасывает вездеход.
Гл. 4. Поселок. Атоса посылают за невестой. Девочка с ним увязалась.
а) Встреча в джунглях с бандитами.
б) Драка. Бегут, заблудились. Бандиты, добежав до деревни, кричат: «Назад! Дураки! Погибнете!» Сами в деревню не идут.
в) На ночлег в деревне.
г) Ночь в деревне вурдалаков.
Гл. 5. Вездеход добирается до клоаки.
а) Описание клоаки. Спасение егеря и парочки.
б) Появление роботов.
в) Вездеход идет за роботами.
г) Местный рай.
Гл. 6. Атос с киской добирается до искомой деревни.
а) Сбор добровольцев. Ряд образов.
б) Выступление в джунгли (разрушенlt;иеgt; деревни).
в) Останавливаются на ночь в деревне с инстинктом познания.
Гл. 7. Вездеход вслед за роботами добирается до офицерской школы.
а) Осмотр школы, попытка войти в контакт с роботами.
б) Нападение на школу, каша. Колонна уходит.
в) Встреча с Атосом. Разговоры с Атосом.
г) Школа разрушена, начинается биоклазм.[170]
Гл. 8. Появление отряда женщин.
а) Контакт.
б) Непонятные действия женщин.
в) Горбовский через Атоса вступает в переговоры.
г) Пошли в центр.
Гл. 9. В центре.
1) Нава встречает мать. Наву контрапупят. Атос не отдает. Поль хочет стрелять. Горбовский…
Гл. 10. Снова на базе. Споры, что происходит. Горбовский и Тойво.
В конце — Горбlt;овскийgt; снова сидит и смотрит на джунгли и джунгли дружелюбны и прекрасны.
Стругацкий А — ведет линию войны. Стругацкий Б. — ведет линию преобразования.
Загорали.
Гл. 1
Описание базы. Горбовский на краю пропасти, свесив ноги. К нему подходит Турнен. Горбовский: Тойво, бросьте камешек. О шлепанцах. Как вам не страшно сидеть. Я челlt;овекgt; боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь. Разговор. Жена Турнена — охотница. Заинтересованы Горбовским. Скоро уезжают. Турнен норовит выудить, зачем Горбовский здесь сидит.
Обед, сидят Горбlt;овскийgt;, Турнен, итальянец-физик, к ним присажlt;иваетсяgt; люмпен. Разговор.
1) Люмпен пугает итальянца легендами
2) Турнен изобретает легенду и рассказывlt;аетgt;
3) Итальянец говорит, что врет
4) Турнен: а не всё ли равно? соврать невозможно
5) Спор с итальянцем об истинном знании и ментальном
6) Горбовский спрашlt;иваетgt; у люмпена, что он соврал и что правда
7) Люмпен злорадно: не всё ли равно
………………………………………….
Горбовский идет к Полю. Поль инструктирует егеря и парочку, читает инструкцию. А вот когда я уходил в джунгли, Поль, вы мне зачитывали еще такой параграф. О ружье. Почему не берете ружье? А ну его, еще выстрелит. Горбовский приходит к Полю справиться, врет ли люмпен. Поль: «Я вас представлял совсем иным, когда писал о вас сочинение. Вот и Атос тоже писал о вас сочинение. Он вас больше всех любил».
Биолог врывается, размахивая руками. Горбовский напрягается. Поль обрабатывает рану у биолога. Когда биолог уходит, он говорит: «Это мог быть Атос. Его прислали на место Атоса».
Шифровка с Земли. Горбовский пишет на блокноте: идиоты. А вы повесьте на доске объявлений, кому нужно — найдет и прочтет.
К «ДР»
Захlt;одgt; солнца 19.15
С этой высоты лес был как [ «зеленая губка» — перечеркнуто; вставлено: «пышная»; «рыжая» — перечеркнуто; «грязная» — перечеркнуто; «пятнистая» — вставлено] пена; как огромная, на весь мир, рыхлая [вставлено «мокрая»] губка; как [ «невиданный» — перечеркнуто] животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и [ «покрылось» — перечеркнуто; поросло — перечеркнуто] проросло мохом. Как [ «зеленая» — перечеркнуто; «бесформенная» — перечеркнуто] аморфная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Леонид Андреевич сбросил шлепанцы и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана камешки и [ «сложил их» — перечеркнуто] аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и [ «тихонько» — вставлено] бросил [ «его» — вставлено] вниз, в [ «рыжее и лиловое» — вычеркнуто; «рыхлое» — вставлено и вычеркнуто; «в теплое и молчащее, в затаившееся и спящее» — вычеркнуто] живое и молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не [ «случилось» — вычеркнуто] произошло, и никакие глаза не открылись [добавлено «при» — «приоткрылись»], чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.
7 марта
— Так это вы гремели у меня под окнами сегодня [переставлено после «гремели»: «сегодня у меня под окнами»]? — сказал Турнен.
Л. А. скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких сандальях.
— Доброе утро, Тойво, — сказал он. — Да, это был я. Очень твердый камень попался. Я вас разбудил?
Турнен [вставлено: «приблизился» — перечеркнуто; «придвинулся к обрыву»] осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.
— Кошмар, — сказал он. — Как вы можете так сидеть?
— Как?
— Да вот так. Здесь два километра, — Турнен присел на корточки. — Даже дух захватывает, — сказал он.
Горбовский нагнулся и посмотрел вниз через раздвинутые колени.
— Не знаю, — сказал он. — Понимаете, Тойво, я человек боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь… Неужели я вас разбудил? По-моему, вы уже не спали, я даже немножко рассчитывал, что вы выйдете…
— А босиком почему? — спросил Турнен. — Так надо?
— Иначе нельзя, — сказал [ «Горбовский» — перечеркнуто, вместо него вставлено: «Л. А.»] — Вчера я уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. — Он снова поглядел вниз. — Вот она лежит. Сейчас я в нее камешком…
Он бросил камешек и сел [ «скрестив но» перечеркнуто; вместо них вставлено: «по-турецки»].
— Не шевелитесь [вставлено: «вы»] ради бога, — сказал Турнен нервно. — И лучше вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно…
[ «Горб» — перечеркнуто] Л. А. послушно отодвинулся.
— Ровно в семь, — сообщил он, — под утесом выступает туман. Ровно в семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно, правда?
— Это не туман, — сказал Турнен сквозь зубы.
— Я знаю, — сказал Л. А.
[ «Никогда не задавайте мне таких вопросов» — вычеркнуто.]
— Я надеюсь, вы не обиделись?
— Нет, конечно.
— А вы тоже не любите охоты?
— Терпеть не могу.
[ «Турнен взял несколько камешков»; исправлено на «сгреб в левую руку»; «и стал швырять в пропасть» — все вычеркнуто.]
— А что бы вы делали на моем месте?
— На вашем месте? Я бы ходил следом за женой по лесу и носил бы ее карабин.
— Это было бы глупо.
— Зато спокойно. Я люблю, когда спокойно.
— Она терпеть не может, когда я таскаюсь следом. Она начинает раздражаться и всё время мажет. А егеря просто свирепеют… Нет, уж пусть я лучше здесь понервничаю. В конце концов, можно представить себе, что это даже полезно. Здоровое волнение, этакое взбадривание.
— Действительно, — сказал Л. А. — как это мне сразу не пришло в голову? Это просто нормальная реакция здорового соскучившегося организма. Ведь что такое этот лес? А?
— Да, — сказал Турнен оживленно. — Что он, собственно, такое?
— Ну, тахорги. Ну, туман, который не туман. Смешно.
— [ «Бродячие» — вычеркнуто] Какие-то там блуждающие болота, — подхватил Турнен.
— Насекомые, — напомнил Горбовский. — Насекомые — это действительно неприятно.
— Ну, разве что насекомые, — сказал Турнен.
— Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся. Просто от безделья.
Турнен снова покраснел.
— Почему я беспокоюсь — понять в общем можно. А вот почему вы беспокоитесь?
— Я? — удивился Горбовский. — Кто вам сказал, что я беспокоюсь?
— Вы сказали: «мы».
— А… Ну, это просто… А не пойти ли нам позавтракать? Он встал и запрыгал на одной ноге, натягивая шлепанец.
— Ох, — сказал Турнен. — Да отойдите же вы от края.
— Уже всё, — сказал Л. А., притопывая.
Он последний раз посмотрел на лес, на плоские пористые пласты его у самого горизонта, на его застывшее грозовое кипение, на липкую паутину тумана в тени утеса.
— Хотите бросить камешек? — сказал он Турнену.
— Что?
— Бросьте туда камешек.
— Зачем?
— Я хочу посмотреть.
Турнен открыл рот, но ничего не сказал. Он подобрал камень и размахнувшись швырнул его в пропасть. Потом он поглядел на Горбовского.
— Я еще мог бы напомнить, — сказал тот, — что с ней Вадим Сартаков. А это самый опытный егерь на Базе.
Турнен смотрел на него.
— А ищейку настраивал сам Поль. А это значит…
— Всё это я знаю, — сказал Турнен. — Вы же знали?
Когда они вошли в столовую, инженер-водитель Алик Кутнов уже сидел на своем месте и пил [ «рюмочку» — перечеркнуто; заменено на «томатный сок»], держа стакан двумя толстыми красными пальцами, а на месте Риты сидел тот молодой [ «физик» — перечеркнуто, вместо него — «человек»] [(кровь с молоком, рот до ушей и курчавый. Как смоченные, бачки треугольничком) — вычеркнуто] с громким голосом, что прибыл вчера вечером на спортивном корабле.
— Это новичок, — [вставлено: «предупредительно»] сообщил Л. А. Турнену [последнее — изменен порядок: «Турнену Л. А.»].
— [ «Вижу» — вычеркнуто] Догадываюсь, — буркнул Турнен.
Они подошли к столику. Новичок представился очень вежливо: Марио Пратолини, физик. Турнен выбрал варенец, а Леонид Андреевич взял сметану. [ «Столовая понемногу наполнялась» — вычеркнуто] Народу в столовой было мало.
[Всё, что выше, с начала страницы — вычеркнуто.]
Алик Кутнов пил томатный сок, держа стакан толстыми красными пальцами. На месте Риты [ «сидел» — вычеркнуто; вместо него: «почему-то расположился»] тот молодой человек с громким голосом, что прибыл вчера на спортивном корабле, и Турнен [ «старался не смотреть в его сторону. Он сидел нахохлившись и резал кусок хлеба на крошечные кубики» — вычеркнуто] сидел, нахохлившись, не поднимая глаз от [ «своей» — вставлено] тарелки [ «На тарелке лежал кусочек хлеба, и Турн» — вычеркнуто] и резал на тарелке кусочек сухого хлеба — пополам, и еще раз пополам, и еще раз пополам.
— Или, например, Ларни, — сказал Алик, взбалтывая в стакане остатки сока. — Он видел болото, в котором плавали русалки.
— Русалки! — сказал новичок и хохотнул. — Превосходно!
— Да, да, самые настоящие русалки. Вы не смейтесь, Марио, я же вам говорю, что наш лес [ «совсем» — вычеркнуто] немножко не похож на ваши лаборатории. Русалки были зеленоватые, красивые и купались в болоте. Но у Ларни не было времени ими заниматься, у него истекал срок биоблокады, но он говорит, что запомнил это на всю жизнь.
— А может быть, биоблокада к этому времени у него уже кончилась?
— Может быть, — охотно согласился Алик. — Он вернулся совсем больной. Но вот, скажем, скачущие деревья я видел сам. И не один раз. Но каждый раз это было похоже на сон: огромное дерево вдруг срывается с места и переносится шагов на двадцать.
— [ «Зачем это» — вычеркнуто] И не падает при этом?
— Один раз упало, но сейчас же поднялось, — сказал Алик.
— Ах, вот как… И зачем же они скачут?
— Этого, к сожалению, никто не знает. О деревьях в нашем лесу вообще мало что известно. Одни деревья скачут, другие плюют в прохожего едким соком пополам с семечками, третьи… Вот здесь, на северо-восток, в километре от Базы есть, например, такое дерево. Я, например, остаюсь около него, и вы летите точно на восток еще на три километра 372 метра и находите там точно такое же дерево. И вот когда я стреляю из карабина в свое дерево, ваше вздрагивает и начинает топорщиться. Вот так. — Алик показал руками, как начинает топорщиться дерево.
— Понимаю! — вскричал новичок. — Это одно и то же дерево. Вернее, деревья от одного корня.
— Нет, — сказал Алик. — Просто они чувствуют друг друга на расстоянии. [ «Ботаник» — вычеркнуто] Фитотелепатия. Слыхали?
— А как же, — сказал новичок. [«— У нас в одной лаборатории стоит кактус и в другой» — вычеркнуто]
— Еще бы, — сказал Алик лениво. — Кто об этом не слыхал… Но вот чего вы, наверное, не слыхали, так это что в лесу есть еще люди кроме нас. Их видел Курода, он искал Сидорова и видел, как они прошли в тумане. Маленькие и чешуйчатые, как ящеры.
— У него тоже кончалась биоблокада?
— Нет. Он просто любит приврать. Не то, что я, скажем, или вы.
8 марта пн
[АБС решили ограничить курение: рядом с датой идут строчки, обозначенные «А» и «Б» с палочками рядом, в итоге после «А» стоит «12», около «Б» — «15», а далее обведено: «2 сигареты?»]
На море малый шторм.
Робот — мертвяк.
Атос — Молчун.
Глава 2
1) Утро. Атос просыпается. Нава лежит в другом углу и спрашивает, когда он уходит в экспедlt;ициюgt;.
2) Приходит старик, жрет, ругает пищу (перебродила) и болтает. Бывший топтун.
3) Встает Атос, отбирает горшок, дает Наве и себе. Старик продолжает болтать.
4. Обходит людей и проверяет припасы.
а) Приходит к Колченогу. Припасы не готовы, болит нога, разговоры о климатах, а в конце разговора готов идти и припасы уже готовы.
б) На дороге встречает Слухача. Тот дает информацию.
Старик-топтун следит за Атосом, увязывается в экспедицию, чтобы там заодно и донести: а кормить вы меня сами будете, поскольку я лицо служебное.
в) Приходит в дом к [ «Носатому» исправлено на «Бегуну», снова вычеркнуто и исправлено на «Кулаку»]. Тот на поле. Идет на поле, беседует. Кулак готов. Выясняется, что он идет грабить. «Один вот тоже, шерсть на носу».[172]
г) Появляется робот. Мертвяк. Прогоняют.
д) Идет в дом к Хвосту. По дороге объявляется сход. Обсуждает вопрос о женихе и невесте. Начал выступать топтун, никто ничего не понимает (все в едином строю, стальными рядами, победа близка). Затем выступает Старшина. Выступления. Договорились. Теперь — кому идти к невесте с информацией. Дебаты. Атос предлагает себя. Тут же выскакивает Нава.
е) Разговор с Хвостом. Хвост готов. Очень любопытен, хочет побывать везде.
ж) К нему подходит топтун и говорит, что пойдет с ними.
9 марта вт
[Сбоку от даты опять подсчет «палочками», А — 12, Б — 16]
1. На южном фронте успех развивается. На северном lt;фронтеgt; временно захлебнулся из-за особенных условий местности.
2. Заболачивание холодных участков дает хорlt;ошиеgt; результаты, и скоро будем иметь новые позиции для дальнейшего наступлlt;енияgt;.
3. Власти на местах сообщlt;аютgt; о решитlt;ельныхgt; победах. Большlt;иеgt; начинания по идеологичlt;ескойgt; обработке всех, успешнlt;ыgt; решитlt;ельныеgt; ряды наших новlt;ыхgt; отрядов подруг. Они не будут знать рабства. Мир спокойствия и единения.
10 марта ср
[Опять подсчет: А — 12, Б — 17; сбоку столбиком 13 + 9 = 22] «Мертвяки! Мертвяки!» — заорал староста. — «Женщины, назад!» Женщины завизжали. На опушке [вычеркнуто, вместо этого вписано: «Атос обернулся. Между деревьями на краю поля шли [вычеркнуто, вписано „стояли“] мертвяки — двое синих рядом и один желтый поодаль. Головы их с круглыми черными провалами [вычеркнуто, вписано: „дырами глаз“] медленно поворачивались из стороны в сторону, огромные руки плетьми висели вдоль тела. Из-под ступней [исправлено на: „Земля“] под [вставлено: „их“] ступнями уже курилась, белые струйки пара мешались с сизым дымком. Мертвяки эти видали виды и потому держались крайне осторожно. У желтого весь бок был изъеден травобоем, а оба синих были испятнаны лишаями бродильных [вычеркнуто] ожогов от бродила. Местами шкура на них отмерла и свисала лохмотьями. Пока они стояли и смотрели, женщины с визгом умчались в деревню, а мужчины, угрожающе рыча, сбились в кучу, выставив впереди себя чаны [вычеркнуто] горшки с заква [вычеркнуто] травобоем и бродилом. Потом староста схватил один из горшков и сказал: „Чего стоять? Пошли!“ И все дви [вычеркнуто, вставлено: „неспеша“] рассыпаясь в цепь, двинулись на мертвяков.»
Глава 3
1) Горбовского вызывают на Д-связь. В кабинете Поля. С Полем [вычеркнуто] В присутствии Поля Горбовский беседует с председателем Комиссии по Контактам. Поль и читатель слышит только его разговор. Открыта цивилизация, Горбовского приглашают устанавливать контакт, он отказlt;ываетсяgt; и рекомендует закрыть цивилизацию.
2) Горбовский щупает Поля по линии проблем, могущих иметь для человечества катастрофический смысл, схождение с лезвия бритвы. Люди стремятся принимать самые простые и прямолинейные решения и всегда сваливаются в потенциальную яму.
— Нет, Поль, не подходите вы для Пандоры.
— А куда?
— На Яйлу, на Ружену…
3) Приходят на инструктаж егерь и физик. Поль инструктирует. Для него и для егеря это рутина. Горбовский подсказывает пропущенные пункты и задает егерю каверзные вопросы. Егерь тоже обижается. (Как вы поступите, если увидите незнакомое животное? Я его застрелю. Охотник Харин.)
4) Тревога. Егерь Риты сообщает о крушении вертолета. Вертолет обмотался соплями и свалился на деревья. Удалось спуститься на землю. Место странное, не могу объяснить, какое. Туман.
Поль: то самое место, где 6 лет назад погиб Атос. Горбовский вскакивает. Дирижабль, вездеход. Заместитель Горбовский: я с вами. Поль. Четкость работы Поля. Поль (с язвой): Так мlt;ожетgt; бlt;ытьgt; лучше Турнен поедет? Отразить щекотливость момента.
11 марта чт
[Фиксация сигарет прервана, только «Б» и 5 «палочек», далее «19». Ниже — «16 +»]
Поль их оставляет.
Сделали третью главу.
Гл. IV
1. Сцена увязывания Навы за Атосом.
2. Тела мертвяков у дороги; следы недавней драки.
3. Встреча с бандитами; переговоры, прорыв. Сцена у околицы.
4. Описание деревни.
12 марта пт
Сделали 9 стр.
13 марта сб
Идет снег.
1. Выходят к деревне. Гекатомба, кости, заросли моха, плесень, лежит несколько трупов [все вычеркнуто] Стоит на ровном утоптанном месте.
2. Человек их встречает, приглашает в деревню, надо работать, а людей мало.
3. В деревне никого на улицах, в домах валяются, спят и не спят.
4. Жрать недопросились. Нашли пустой дом. Сумерки.
Гл. V
Подавать все в эмоциональном восприятии Горбовского. Горбовский ничего не понимает и помалкивает. Ему тревожно.
1. В дирижабле, мегавид сверху, тучи, ветер, видно плохо. Пеленги. Сигнальные ракеты. Публика забирается в вездеход, люки закрыты, вездеход вниз.
2. Приземлились. Взяли пеленг. Через несколько минут на месте. Проламывает в лесу просеку, всё высушивается до влажности 0 и рассыпается в труху. Труха уминается на почве и преобразуется в асфальт. На телеэкране то, что видно с дирижабля. Тянется туманная нить через лес.
3. Описание клоаки. Пока Горбовский смотрит, Поль и Алан снимают егеря и Риту и берут на борт. Попадают они на остров. А на острове — обезьяны. Странные. Споры, совещание, что делать дальше. Принято решение ехать вдоль пути одной из колонн.
4. Отступ. Едут долго. Доходят до треугольного озера. Туда уходит часть мяса. Алик смотрит в бинокль, видит вдали человечlt;ескоеgt; тело. Горбовский смотрит и не видит. «Русалка».
14 марта вс
Солнце
Кончили пятую главу. Гл. VI
1. Разговор с Навой по поводу ночи, по поводу ножика.
2. Выясняется, что они заблудились. Бродят и натыкаются на дорогу. Решили идти по дороге. Питаются фруктами.
3. Идут через грибную деревню.
4. Натыкаются на «рай». Их приводит туда колонна «щенков», о которых Нава слыхала раньше.
5. Уходят подальше, напуганные. Попадают в казармы мертвяков. Надзирательница-дрессировщица вирусов. Лепка мертвяков из «щенков». Мертвяки самых разных типов, каких раньше Атос не видел.
6. Атос видит дирижабль, бежит, натыкается на вездеход. Встреча.
Разговоры Навы:
Кулак и Колченог, поди, ждут нас, да так и не дождутся
Всякие истории из их жизни.
15 марта пн
Солнце
Начата 6-я гл.; 8 стр.
16 марта вт
Солнце
Идет 6-я гл. Кончили 6-ю главу.
Гл. VII
1. Начало в туче. Горбовский кричит Алику тормозить. Туча рассеивается, видят: бежит к ним человек, за ним маленький человек. Из куч мяса поднимаются мертвяки, из леса выходят мертвяки. Алик трогает машину, обзор плохой, спускается немного. Поль лезет смотреть наружу.
2. Часть мертвяков, узревших Наву, начинает охоту. Большинство стоит и лупает глазами. Атос дерется. Горбовский стонет: попали мы в переплет. Он вылез. Атос кричит, Нава верещит. Атосовы крики похожи на земные. Дерется ланцетом, издали не видно, и это производит ужасное впечатление. Атос прорывается и с Навой на плече взлетает на гусеницу и вваливается, рвет боковой люк: «Полли! Полли!» Мертвяки прыгают вокруг и вытягивают длиннейшие руки.
3. Атос с Навой внутри. Обстоятельства встречи. Как только Нава скрывается, мертвяки пассивизируются.
Нава быстро приспосабливается и трещит без перерыва. Очень удивлена, что ее не понимают.
Их описание.
За время беседы:
а) дикость Атоса, полоумие, изжеванность лесом б) сигналы с дирижабля о биоплазме в) появление женщин.
С дирижабля: падают гектары леса, проваливается суша и заполняется водой, зелень сменяется желтым и наоборот, обнажаются поляны, озера затягиваются растениями.
Горбовский не отдает приказа удирать немедленно потому, что:
1) Он не имеет права забирать с собой Наву.
2) Пандора знает о Базе, а База о Пандоре — нет. Надо хоть что-нибудь узнать о Пандоре.
4. Появление женщин.
Конец главы.
[Вся глава 7 перечеркнута и большими буквами наискось: «Отставить. Впредь именовать несуществующей»]
17 марта ср
Облака тонкие
Солнце село в тучу
Гл. VIII
Трое женщин: одна беременная, одна Навина мать, одна девушка с жестким взглядом.
Три логические системы из недоказуемых и ужасных постулатов.
1) Встреча Навы с матерью.
2) Знакомство с Атосом. Ты с чертовых гор.
3) Атос понимает, что это Хозяева.
4) Доходит, что забирают Наву. Огорчен, но понимает: мать, положение Хозяев.
5) Нава вопит, что без Атоса не уйдет, а ей говорят, что Атос будет не уместен. Некоторое насилие.
6) Понимает, что с ним хотят сделать что-то нехорошее. Хо-1 и г осадить в деревню, как Карла.
7) К нему не относятся как к личности, говорят о нем в его присутствии.
1. Атос кричит: «Стойте, здесь мертвяки!»
Отличия от женщин деревни: другая речь, уверенность, манеры хозяев планеты.
2.
Показать, что Космос для них не существует, для них База — не пришельцы, а жители Белых Скал, мутанты.
Все время разговора Атос поражен: женщины пренебрегают присутствием мертвяков, даже командуют ими. Для Атоса — мертвяк спокон веков — ужас женщин.
Идея: вы умеете творить из неживого, что противоестественно и безнравственно, мы умеем творить только из живого.
Бабы эти тоже болтливы, но болтливы интеллигентно.
Эпизод с мертвяком, который к ужасу Навы ложится у ног беременной, скрючился и превратился в удобное сидение. Мать ее успокаивает: это не мертвяки, а работники. Бояться нужно только диких людей.
Какую-то сцену, показывающую функцию облака и занятия баб. Баба командует свежеиспеченным мертвяком или заходит в облако.
В конце — возле озера Нава не хочет расставаться с Атосом, ее оттаскивают, мертвяк хватает Атоса, бабы говорят: в какую его деревню? Бой. Пока дрался, бабы и Нава исчезают.
Безалаберщина Колченога — это, как в конце концов понимает Атос, не глупость, а желание Колченога отвлечь сумасшедшего от ужасного похода в Город.
Горбовский боится неразрешенных вопросов. Пострадает совесть человечества.
Моральная аксиоматика в противоположность аксиоматике научной. Моральную нельзя изменить, иначе мы перестанем быть людьми. А зачем нам переставать быть людьми?
18 марта чт
Солнце село во мглу
Наука занимlt;аетсяgt; в основном уже не природой, а искусственно созданным миром
1) Партеногенез.
2) Озеро с мертвецами — связать со «щенками».
3) Производственный процесс — от клоаки до холма.
4) Тайна деревни.
5) Деревни в осаде.
6) Вопрос Атоса о Белых Скалах — через фронт — опять спор: фронт между Запlt;адомgt; и Востlt;окомgt; или фронт разрыхления.
7) Основа могущества — дрессированные вирусы.
1) не помнил, когда в последний раз говорил по-русски
Гл. VIII
1. Старик.
2. Кулак.
3. Слухач. Одна из древнейших традиций, когда еще думали, что мужчины понадобятся.
4. Колченог.
5. Вывод.
На стороне побежденных. Моральная аксиоматика. А если бы его приютили женщины?
19 марта пт
Солнце
Завтра закончим повесть и выпьем.
Послезавтра ничего не будем делать. Будем лежать.
В понедельник прочитаем повесть.
И тогда решим, что делать.
1) Горбовский над лесом
2) Разговор с Турненом
Нога, самостоятельная единица тела.
Не идет она со мной, обиделась. Вчерась накормить забыл.
Иди, говорит, без меня.
20 марта сб
Пасмурно. Солнце село в тучу
Кончили I черновик.
1. Составить заявку и аннотацию в Лениздат.
2. Ответить на письма.
3. И вообще.
21 марта вс
Солнце село в тучу
Директору…
Заявка
Предлагаем издать наш сборник в составе научно-фантастических повестей: «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и «Стажеры». Все три повести объединены общей темой завоевания Космоса людьми недалекого Коммунистического будущего и общими героями. Это рассказ о мужестве и дружбе коллектива советских космонавтов, первооткрывателей и пионеров исследования иных миров, о людях, воплощающих в себе лучшие черты нашего современника. Повесть «Страна багровых туч» была опубликована в Детгизе (1959 год), «Путь на Амальтею» и «Стажеры» в «Молодой гвардии» (соответственно, 1961 и 1962 годы).
Объем сборника — 30 (тридцать) авт. листов.
Рукопись сборника может быть представлена в любой срок, приемлемый для издательства.
Аннотация на сборник научно-фантастических повестей А. и Б. Стругацких
Аркадий и Борис Стругацкие являются известными писателями в жанре научной фантастики. Их произведения («Страна багровых туч», сборник «Шесть спичек», «Путь на Амальтею», «Возвращение», «Стажеры», «Далекая Радуга», «Попытка к бегству», «Трудно быть богом») пользуются популярностью у молодого советского читателя. Ряд их произведений (рассказов и повестей) издан за рубежом — в Польше, Румынии, Чехословакии, Болгарии, ГДР, Италии, Франции, США и Японии.
Трилогия «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и «Стажеры» рассказывает о завоевании Космоса людьми недалекого коммунистического будущего, о дружном коллективе советских космонавтов, первооткрывателей и исследователей чужих планет.
Повесть «Страна багр. туч» посвящена первой высадке экипажа советского фотонного планетолета «Хиус» на Венере, самой таинственной планете Солнечной системы. Преодолевая огромные трудности, герои повести выполняют поставленные перед ними задачи — установка радиомаяка на берегах Урановой Голконды, мощного месторождения радиоактивных руд.
Действие повести «Путь на Амальтею» происходит десять лет спустя, на борту планетолета «Тахмасиб», идущего с грузом продовольствия для обсерватории на спутнике Юпитера Амальтее. В результате катастрофы планетолет падает на Юпитер и только благодаря мужеству и находчивости героев вырывается из водородной бездны.
Те же герои в повести «Стажеры» участвуют в инспекторском рейде по космическим базам человечества в Солнечной Системе. При этом они встречаются с самыми разнообразными людьми и коллективами, с учеными, рабочими и инженерами, осваивающими Марс, астероиды, спутники больших планет. Общий объем трилогии — ок. 30 авт. л.
Глубокоуважаемая Нина Ал-на!
Извинения за задержку — совсем заработались и только сейчас немного пришли в себя. Вот наша заявка и вот наша аннотация. Надеемся, что это всё сгодится. Б. Н. будет в Л-де в начале апреля и обязательно, всенепременнейше вам позвонит.
Желаем вам всего хорошего
Ваши [подпись]
22 марта пн
Солнце, цирусы.[173]
В новом достижении советской космонавтики[174] нас более всего восхитило мужество человека, впервые в истории покинувшего надежную и уже привычную кабину космического корабля и рискнувшего остаться лицом к лицу с равнодушной пустотой Вселенной. Это не только важное достижение научной и технической мысли, не только важный и необходимый этап в завоевании человеком Космоса, но и акт огромной дерзости, переход через психологический барьер, за которым человек земной превращается в человека космического.
Мужество и дерзость человеческая восхищают всех. Восхищают они и любого писателя. И для нас, Конечно, мужество и дерзость являются неотъемлемыми качествами всякого настоящего человека, и человека нашего времени, и человека отдаленного будущего. О таких настоящих людях мы всегда стремимся писать, пишем сейчас и намерены писать дальше.
23 марта вт
Пасмурно, густые цирусы
1. Злоумышлlt;енникиgt; — 1–1 — 1. Злоумышлlt;енниgt;ки
2. Десантники — 6 —1/2 — 2. Естествознlt;аниеgt; в мlt;иреgt; дlt;уховgt;
3. КРИ — 3–1 — 3. Загадка заднlt;ейgt; ноги
4. О странствlt;ующих и путешествующих — 8 — 1/2 — 4. Свидание
5. Благоустрlt;оеннаяgt; плlt;анетаgt; — 7 — 1/2 — 5. Крестьяне
6. Свидание — 4–1 — 6. Десантники [вставлено: ] Свечи перед пультом
7. Крестьяне — 5–1–7. Благоустрlt;оеннаяgt; плlt;анеgt;та
8. Естествознанlt;ие gt; в мlt;иреgt; духов — 2 — 1/2 — 8. О странствlt;ующих и путешествующихgt;
7 л
24 марта ср
Пасмурно, тучи
25 марта чт
Солнце
Загорали
За время работы АБС в Гаграх оживилась пресса. 12 марта вышло интервью с БНом в «Ленинградской правде».
— Конечно, среди многих наших читателей бытует мнение, что научную сторону произведений «обеспечивает» брат-астроном, —
Книги наши рождаются сначала в переписке. Два раза в неделю мы обмениваемся письмами. В них — первые планы, наброски. Встречаемся тогда, когда чувствуем, что уже нужно браться за перо. И тогда — два, три месяца сумасшедшей работы. Работаем «запоем». Это, пожалуй, основной «секрет» нашей творческой лаборатории.
— Дело в том, что мы с Аркадием с детства увлекались научно-фантастической литературой. «Проглатывали» буквально всё, что появлялось нового. Но не всегда все нам нравилось. И вот наступил момент, когда нам захотелось попробовать написать так, как мы представляем себе произведения жанра научной фантастики. Нам кажется, что задача фантастической литературы — не только популяризация современных достижений науки и предсказание того, чего она достигнет в будущем. Писатель-фантаст, используя специфический прием жанра — введение элемента необычайного, — должен решать, по сути, те же задачи, что и писатель-реалист. Он должен писать о человеке и человечестве, о проблемах, связанных с развитием и науки, и общества, и человеческой личности. Писатель-фантаст имеет в этом отношении даже некоторые преимущества, потому что проблемы социальных последствий научного прогресса, проблемы человечества будущего трудно ставить и решать в произведениях чисто реалистических.
—
— Это, может быть, покажется несколько необычным, но мы убеждены в том, что нет сейчас более важной науки, чем педагогика. Мы убеждены, что в самое ближайшее время в ней должны произойти большие перемены. Ведь педагогика — наука о воспитании нового человека. Совершенствуя мир, человек должен совершенствоваться сам. В коммунистическом обществе люди не будут знать, что такое подлость, несправедливость, трусость, эгоизм…
— Помимо уже упомянутой мной повести, нами сдана в издательство одна веселая, а может быть, и поучительная книга «Понедельник начинается в субботу» — о фантастических ученых одного фантастического института.
В марте — очередная встреча с Аркадием. Мы засядем за очередную повесть. Какую? Об этом лучше всего рассказать, когда она уже напишется. Сейчас могу сказать лишь одно: место действия — неведомая планета. А действующие лица — опять же наши земляне. Их мысли, их действия, их поступки. Потому что «главное — на Земле»…
Новая повесть А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» прежде всего необычна. Ощущение необычности возникает, пожалуй, сразу с названия, с эпиграфа, где странно соседствуют Пьер Абеляр и Эрнест Хемингуэй, и всё усиливается по мере того, как переворачиваешь страницу за страницей.
«Трудно быть богом» оказалась под одной обложкой с «Далекой Радугой». Разумеется, при желании можно обнаружить некоторые сходные мотивы в этих двух повестях. Но история обитателей «царства свободы», попавших в темное, кровавое, жестокое «царство необходимости», рассказанная в «Трудно быть богом», начинается еще в рассказе «Попытка к бегству».
Там впервые возникает тот трагический конфликт, который нежит в основе «Трудно быть богом»: необходимость вмешательства — и невозможность вмешательства. Но «Попытка к бегству» — лишь эскиз к великолепной трагической картине «Трудно быть богом».
Тут все не просто, всё очень сложно, трагически противоречиво и запутано, как порой и бывает в жизни. И конфликт не базируется на случайности, на столкновении неравноценных противников, все взято укрупненно и углубленно, в наиболее ярком, наиболее заостренном проявлении. Со средневековым варварством сталкиваются не юноши-туристы, а зрелые, сильные, мужественные люди, прошедшие специальную подготовку, «психологическое кондиционирование» и готовые ко всему, что может их встретить на этой чужой планете.
Впрочем, для ясности следует оговориться сразу: слова «феодализм» и «средневековье» имеют здесь (как и в «Попытке к бегству») скорее символическое звучание. Внешние приметы «феодализма вообще», соединившего в себе элементы феодализма испанского, немецкого, японского, тут налицо: есть король и придворные, бароны и монахи, благородные доны и разбойники, монастыри и замки. Но, во-первых, если принимать всё это за чистую монету, авторов легко попрекнуть «ненаучностью»: ну; можно ли поверить, что на какой-то другой планете разумная жизнь вообще и цивилизация в частности развиваются в формах, неотличимо сходных с земными? Во-вторых же, сквозь «средневековую» маску довольно отчетливо проступает иной строй, гораздо более близкий к нашим дням. В этом «средневековье» действуют «серые штурмовички»; да и монахи тут выглядят довольно странно, и на их черных одеждах наверняка можно было бы сыскать ловко запрятанную свастику — они ведут себя как деятели ведомства Гиммлера. А когда черные «монахи» готовят переворот, при котором удар обрушивается на «серых штурмовичков», авторы и прямо заявляют: «История коричневого капитана Эрнста Рема готова была повториться». Что ж, авторы правы: «Каждый век имеет свое средневековье», — как говорит польский сатирик Станислав Ежи Лец. И от фантастики вовсе не всегда можно требовать «строго научной основы» (вернее говоря, никогда не следует требовать). Разве Марс может быть таков, каким он изображен в «Аэлите» А. Толстого или в «Марсианских хрониках» Р. Брэдбери? При всей неполноте наших теперешних сведений о Марсе мы все же знаем достаточно, чтобы ответить на этот вопрос отрицательно.
Очевидно, правильней будет рассматривать события, происходящие в Арканаре, как обобщенную модель такого рода событий в истории человечества. И модель поведения тех, кто знает, что будет дальше, перед лицом событий сложных, грозных, опасных. На твоих глазах гибнут замечательные люди, умные, честные, добрые — лучшие люди своей страны. А ты, зная всё, видя всё, обречен на бездействие. В романе — потому, что ты сотрудник Института экспериментальной истории и послан на эту несчастную планету утопающую во тьме, грязи и крови, только как наблюдатель. В жизни… что ж, и в жизни бывают случаи, когда нельзя вмешаться, хоть сердце у тебя пополам рвется. Нельзя потому, что твое вмешательство приведет к катастрофе, вызовет неуправляемую цепную реакцию.
Посланец Земли, играющий в Арканаре роль благородного дона Руматы Эсторского, всё это отлично понимает. Он знает, что нельзя поразить зло и защитить добро, не проливая крови тысяч запуганных, одурманенных, слепых, не знающих сомнений людей. Он знает, что стоит ему поддаться жажде мести, жажде немедленного действия, стоит ему перестать «быть богом» — и в стране наступит кровавый хаос, погибнут десятки тысяч людей. Он ясно видит «окаменевшее лицо того, кто будет послан с Земли тебе на смену и найдет страну обезлюдевшую, залитую кровью, догорающую пожарищами, в которой все, все, все придется начинать сначала…». Но вот он разговаривает с Аратой, «вечным главарем мятежников», с единственным здесь человеком, к которому он не испытывает ни ненависти, ни жалости; наоборот — он мечтает быть не «богом», а «именно таким вот Аратой, прошедшим все ады Вселенной и получившим за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей». Арата и вправду считает его богом, иначе он не может себе объяснить существование вертолета и скорчера, стреляющего молниями. И он просит, чтобы бог дал ему свои молнии на время, чтобы сжечь всю эту «золоченую сволочь», уничтожить крепости феодалов и их армии. «…Ваши молнии будут служить только добру, — говорит он, — и когда на Земле останутся только освобожденные рабы и воцарится мир, я верну вам ваши молнии и никогда больше не попрошу их». Румата знает и видит неизмеримо больше, чем его собеседник, и он знает, что прав, отказываясь помогать Арате. «…И тем не менее эта правота странным образом унижала его перед Аратой. Арата явно превосходил его в чем-то, и не только его, а всех, кто незваным пришел на эту планету и, полный бессильной жалости, наблюдал страшное кипение ее жизни с разреженных высот бесстрастных гипотез и чужой здесь морали».
И это неотступное чувство болезненной раздвоенности терзает его все сильнее. Оно, в конечном счете, толкает его, как и Саула, на заранее обреченный, бессмысленный бой против неодолимого зла. Трудно, невозможно человеку быть «богом», безучастным наблюдателем, даже если он понимает, что это необходимо. Антон-Румата не удерживается до конца на этой позиции, и мы понимаем, что так должно быть, что это неизбежно, потому что он — человек. Мстя за смерть любимой, он проходит свой последний путь на этой планете, оставляя за собой кровавый след. Это не выход, не сознательное решение; это лишь бурный, стихийный взрыв, калечащий душу, непоправимо ранящий сознание. Но такой — израненный, искалеченный — Румата понятен и близок нам. Неизмеримо более понятен и близок, чем был бы, если б до конца остался на позициях «бога», предписанных ему «базисной теорией» и условиями эксперимента. Потому что человеком во всем значении этого слова быть тоже нелегко.
Вот об этом и о многом другом заставляет глубоко задуматься яркая и страстная повесть «Трудно быть богом».
lt;…gt;
Это именно художественная литература, художественная фантастика. И она не притворяется наукой. lt;…gt; Или сатирический рассказ Вл. Григорьева «Рог изобилия» с извечным конфликтом бюрократа и изобретателя. Изобретение — рог изобилия — чистая условность, но вся обстановка, люди, комиссия, которая принимает изобретение, — реалистичны. Также построена и повесть самых популярных наших фантастов А. и Б. Стругацких «Суета вокруг дивана».
lt;…gt;
Стругацкие в «Суете вокруг дивана» и в других своих произведениях создают не мир будущего, а мир, не существующий реально, мир придуманный. Они пишут не для потомков, а для современников. Потомки разберутся сами, что фантазия, а что предвидение. И неизвестно, что глубже — фантазия или предвидение. Стругацкие создают, как и Рэй Брэдбери, на которого они тем не менее решительно не похожи, условный мир, пользуясь очень широко и смело приемами условности, которые существуют в литературе также долго, как и сама литература. Герои Рэя Брэдбери («В серебристой лунной мгле») прилетают на Марс в ракете. Как она устроена, как работает, — неважно. Эта ракета только названа. А потом развертывается страшноватая история зверского вмешательства варваров в чужой мир. У Стругацких есть почти зеркальный рассказ «Благоустроенная планета». Люди, прилетев на неизученную планету, столкнулись там с биологической цивилизацией. Они покидают планету, потому что, не поняв цивилизации, случайно и грубо вмешались в чужую жизнь. Они сами понимают, что еще не готовы, для контакта должны приехать другие, более чуткие, более тонкие. В «Далекой Радуге» гибнет планета: надвигается «лю-волна». А что такое «лю-волна»? Мы знаем это очень приблизительно, хотя хорошо представляем ее опасность. Точнее и не надо знать, ведь главное — как ведут себя люди перед лицом гибели, характеры, идея книги. Мир условный, но яркий, реальный, он становится хорошо знакомым и любимым.
О сборнике «Фантастика. 1964 год» я сказала просто как о примере. Но тенденция — от научно-технической худосочной литературы к литературе подлинной, к художественной фантастике — проступает очевидно во всех более или менее популярных произведениях последних лет. Даже такой приверженец технических открытий, которые смогут оценить только потомки, как А. Полещук, в своей последней книге стремится все-таки, правда еще робко, решать задачи художественные, и писать не для потомков, а для современников. Эту же тенденцию можно проследить по произведениям А. и Б. Стругацких. Ранний сборник «Шесть спичек» — рассказы, построенные как научные эксперименты, главное и самое интересное в них — технические загадки, повороты и неожиданности научной мысли, а не характеры.
Но популярность Стругацким завоевал не этот сборник, а такие произведения, как «Стажеры», «Благоустроенная планета», «Извне» с их мужественными, думающими, активными героями.
lt;…gt;
Здравствуй, Боб.
Перечисляю новости — в том порядке, как они будут приходить в голову, не по важности.
1. Оказывается, Ленке уже вот-вот удалось закрепиться в «Мол. Гв.», но тут произошло непредвиденное обстоятельство. Триумвират подонков — Котляр, Колпаков и Чижевский — написали в ЦК ВЛКСМ донос, содержание коего составляло возмущение работой Московского общества фантастов, где Нудельманы и Громовы при поддержке Стругацких занимаются антикоммунистической пропагандой, а редакция им потакает, что естественно, поскольку в редакции работает жена упомянутого Стругацкого. Подробности неизвестны. Стало известно только, что из ЦК ВЛКСМ спросили: правда ли, что в редакции работает жена Стругацкого, и Мелентьев, который только день до того якобы заявил своему заместителю, что Ленка — ценный работник и выпускать ее из издательства нельзя, жалобно возопил: «Так она же у нас временно!» и тут же подписал приказ об увольнении. Ленка страшно, сам понимаешь, расстроилась. Достоверность этой информации по пятибалльной шкале (где 1 — низший балл) составляет примерно 4.
2. В прошлом нумере «Литературной России» опубликован — наконец-то — разворот о фантастике.[175] Не видел, получу наверное в понедельник. Достоверность — ок. 5.
3. В Детгизе показали мне эскизы иллюстраций к «ПНвС». Художник Мигунов Евгений Тихонович. Тот же самый, который полтора месяца назад заявил, что не может найти ключ к этой вещи и склонил меня к ограничению иллюстраций до трех заставок по числу частей. Что-то с ним за это время произошло, и он сделал иллюстраций двадцать и просит еще шесть страничных иллюстраций. Эскизы мне очень понравились, хохотал я много. Особенно удались образы самого Привалова, Витьки, Хунты и Наины Киевны. Если помнишь, стиль иллюстраций — среднее между Гальбом и Ротовым. Смачно. Из серии «Приключения и фантастика» книгу мы выводим, совершенно не подходит к этой торжественной серии сплошная хохма содержания и иллюстраций. В понедельник встречусь с Мигуновым и обговорю (он очень просил о встрече) образы Выбегаллы и Киврина, а также, пожалуй, Януса. Они не совпадают с нашими представлениями. И Модест отличный. И ифриты у его дверей — колоссальные дядьки, похожие на анархистов гражданской войны, обмотанные пулеметными лентами — отличная находка на мой взгляд. Достоверность — 5 (сам своими глазами видел).
4. Ленка тут встречалась у Ефремова с Дмитревским. Они с Брандисом написали, по ее словам, отличное предисловие к «Библиотеке мировой фантастики» — пойдет сразу в первом томе. Там много места уделено и нам. Дмитревский очень нас любит и жалуется, что мы не очень любим его, что выражается в том, что не даем ему читать рукописи, как другим. По-моему, надобно Дмитревского срочно обласкать и прижать к сердцу, а рукописей больше не давать никому. А? Достоверность — 4.
5. Нина Беркова для вящей безопасности, чтобы никто из г… не посмел набрасываться на «ПНвС», отдала рукопись на предисловие Ефремову. Ефремов сказал, что такого стиля он не любит, но зато он любит нас с тобой, а потому предисловие напишет самое доброжелательное. Ленка считает, что Нина права, надо заткнуть рот Казанцеву. А я, право же, не знаю, что Иван Антонович может написать о «Понедельнике». Я бы не взялся. Достоверность — 5.
6. Нина хочет сдать «ПНвС» в производство к десятому апреля. Достоверность, что хочет, — 4. Что сдаст — 3.
7. Вчера мне удалось попасть на просмотр «Семи дней в мае».[176] НичеГё. Получилась иллюстрация к книге. Артисты, правда, превосходные. Разговаривал с Сытиным. Он рассказал, что вчера смотрел отснятые материалы по «Гиперболоиду».[177] Говорит, что фильм получится отличнейший. Обещал устроить просмотр материалов для нас. Буду на нем сидеть, я очень заинтересовался. Достоверность — гм. Бог его знает.
8. Олег Соколов собирается переходить в журнал «Изобретатель и рационализатор», бог знает, что у него выйдет. В редакции этого инженерного журнала и так всего один инженер, остальные же — журналисты, как и Соколов. А сватался Соколов сначала в «Советский Писатель». Но сейчас пошел слух, что будет ликвидирован Комитет по делам печати, и в предвидении трудоустройства его сотрудников директорам предложили воздержаться временно от набора новых редакторов. Достоверность — 3.
9. Встретил Володина. Он между прочим сообщил, что позавчера принято решение восстановить в Союзе Писателей все секции: очерка, критики, рассказа и пр. Наш Совет тоже таким образом превратится в секцию. Я спросил, какая разница. Оказывается, секция имеет право первичной организации при приеме новых членов Союза. Достоверность — 3.
10. Звонил вчера Травинский. Собирается быть завтра на Объединении вместе с Лилей. А у нас теперь строго, необходимы две рекомендации на новое членство и две же рекомендации на приглашение гостей. Я ведь отвел себя из членов Бюро, завтра нужно будет прийти пораньше и поговорить с Полещуком и Севером, кои члены есть. Разрешить имеет право только Бюро.
11. С Белой и Севкой буду ужо говорить на той неделе. Вот все на с. д. Жму, целую, твой Арк. Пиши, не мешкая.
Ефремов был отнюдь не чужд юмора. Он любил и умел рассказывать и анекдоты, и смешные истории. Но в литературе он юмора, действительно, бежал. Он считал, что литература — дело слишком серьезное, чтобы разбавлять ее шуточками. Например, к нашему «Понедельнику» он относился в высшей степени скептически, о чем прямо и говорил. У меня сохранился экземпляр «Туманности» с характерным его посвящением:
За точность передачи не ручаюсь — почерк у мэтра был не ахти, — но смысл, по-моему, совершенно ясен.
Дорогой Арк!
Ты молодец, что так скоро и хорошо меня проинформировал. Было весьма интересно читать. Все твои мероприятия одобряю и ко всем твоим оценкам присоединяюсь.
1. Вставки в ПНвС и изменения не забудь все-таки вставить. Как-то ты все, брат, уклоняешься, а там есть существенные замечания.
2. У меня ничего нового нет. Я успел только заплатить взносы в Литфонд и купить в Лавке «Естественную философию времени» Уитроу,[179] как заболел Андрюха, и я с ним засел. Уитроу — небезынтересно: эдакое собрание мнений и споров по поводу сущности времени. Есть любопытные повороты. В частности, не так уж просты субъективные филозофы, заявляющие, что время, мол, — понятие сугубо человеческое, антропоморфное и, помимо человеческого сознания, вероятно, и не существующее.
3. За этот месяц пришло пять писем. Три — от старых корреспондентов, не очень интересные; одно — от студентов Псковского культурно-просветительского училища (зовут к себе на космический вечер и восхищаются творчеством) и одно — от четырехклассника Славы[180] (адресовано: «астроному-писателю-фантасту»; сокрушается, что в ДР все гибнут, предлагает дословно: «Припишите там что-нибудь, вроде: Вдруг в небе послышался грохот. У горизонта показалась черная точка. Она быстро неслась по небосводу и принимала все более ясные очертания. Это была „Стрела“. Вам лучше знать. Пишите, пожалуйста, больше»).
4. Не удержавшись, прочитал «Лес» Адке. Правда, только Атосову часть. Она сказала, что очень интересно, что мы молодцы — здорово выдумали, но общая идея непонятна. А Горбовскую часть я даже сам еще не рискнул перечитывать.
5. Кстати, летел я не без приключений. Промежуточных посадок у нас никаких не было, но зато, когда мы подлетели к Лрду, оказалось, что не принимают, и мы вернулись в Москву, в Шереметьево. Там я просидел до 11-ти и все время жрал бутерброды с великолепнейшей кетой (сидели мы почему-то в зале для иностранцев) и пил чай и читал «Павлова и Фрейда».[181] В Лрд прибыли в полпервого и до полвторого стояли в очереди за такси под проливным снегом. Изматерился я весь.
Ну вот пока и все. Привет Ленке. Очень жалко, что так сволочно получилось. Набить бы им морды, гадам.
Целую, твой [подпись]
P. S. А в Детгизовском издании Днепрова уже разрекламирована ПНвС именно в издании «Зол. биб-ки». Жаль, что не будет.
Дорогой Боб!
Ты не жалей, что ПНвС выпала из «Золотой». Ничего страшного. Дело в том, что с таким оформлением книга в «Золотой» просто непредставима, ты сам посмотришь и убедишься. А оформление менять не хочется, уж очень хорошие, по-моему, рисунки. И очень их много, и здорово идут по духу к книге. Ну, ладно. Теперь, как всегда, информация.
1. Получилась верстка «ХВВ». Сейчас бросил всё, сижу и читаю. Одновременно пришли еще две верстки сборников «Фантастика 65», первого и второго, моего. Ленка надо мной сжалилась и сидит сейчас над сборниками, а то мне не успеть. По техническим причинам техред требует либо в «ХВВ» убавить пять полос (страниц), либо добавить десять. Об убавить, конечно, не может быть и речи, а насчет прибавить у меня есть два предложения. Первое — набирать главы не подряд, а со спусков, то есть каждую главу начинать с новой страницы. Второе: включить в сборник какой-нибудь из старых рассказов, лучше всего — «Странствующие и путешествующие», хотя он потом включится в наш том биб-ки мировой фантастики. В понедельник я должен пойти к Беле и поговорить об этом.
Достоверность информации — 5.
2. Звонила Бела, редакция составляет план редподготовки на 66 год, то есть план выпуска на 67. Потребовала, чтобы я назвал и аннотировал наше предложение. Я испугался и продиктовал вот что. «Дни Кракена», фантастическая повесть об открытии существования иных форм разумной жизни на Земле, 20 авт. листов. Название условное. Достоверность — 5.
3. Вставки и изменения в ПНвС не забуду, не беспокойся. Уже взял рукопись у Нины, верну ей в понедельник с кучей всяких рецензий. Кстати, в «Смене» от ПНвС уклонились, очень похвалили, потребовали, чтобы подарил, когда выйдет, но печатать отказались. Сложно, говорят. Это после Абэ-то![182] Но и то сказать, по всему видно, что им напечатать всё равно не успеть. Достоверность — 5.
4. Получил из отдела писем «Молодой гвардии» со страшным опозданием (на полтора месяца) письмо из Мурманской студии телевидения, очень просят приехать и выступить у них нас с тобой. Вернее, просили. Сейчас полагают, что мы возомнившие о себе хамы. Достоверность — 5. Всех утверждений.
5. Попросил Фиму Дубровского (это в «Знании») найти Ленке место. Он сообщил, что наклевываются две возможности. Одна — это в «Детской энциклопедии». Вторая — интереснее: в издательстве «Мир» у Девиса, в редакции фантастики. Если бы там выгорело, было бы расчудесно, по-моему.
Почитал вчера в «Науке и жизни» отрывки из повести Амосова.[183] Очень меня впечатлило. Хорошо стали писать хирурги. Вот пока всё. Привет Ад очке. Поцелуй маму. Жму и целую, твой Арк.
Дорогой Аркус!
1. Говорил сегодня с Дмитревским. Здесь вроде всё в порядке. В пятницу секция, там я должен буду познакомиться с какими-то важными типами из комиссии горкома, производящей обследование и исследование литературного процесса. Дмитревский хвастался своей статьей и долго рассказывал, какие неимоверные усилия он предпринимал, чтобы Ленку оставили в изд-ве.
2. Говорил с нашим редактором в Лениздате. Редсовет утвердил нашу заявку и включил в план на 67 г. Дело теперь за Москвой, где планы утверждаются. Очень она интересовалась новой повестью. И Дмитревский тоже. В мае надо кончать.
3. Илья болен, лежит в больнице. Опять у него что-то с головой. Через неделю выйдет.
4. Пристают ко мне телевизионщики и радиокомитетчики. Я отказываюсь изо всех сил — надоели. Вот один рядом сидит сейчас Я отказался записываться на тему будущих межзвездных трасс человечества — сидит надувшись, обиделся. Один вот тоже сидел-сидел — дали ему по соплям — больше не сидит, и детям своим сидеть заказал.
5. Против помещения «СиП» в ХВВ не возражаю, если это так уж нужно, хотя лучше было бы как-нибудь обойтись — скажем, методом спусков.
6. «Кракен»… Ну что же… Может, это нас подтолкнет. Слушай, а не соединить ли нам в единое целое «Кракена» и «Как мы искали пришельцев»?[184] Сделать этакую трагикомедию. Ты не ругайся, не ругайся… Ты поразмысли! В этом ей-богу что-то есть.
7. Если бы Ленка проникла в «Мир» — это было бы колоссально.
8. Повесть Амосова и впрямь хороша.
Вот и все новости. Мало что происходит. Читаю все в основном и нигде не бываю.
Жму, твой [подпись]
P. S. Леночке привет. И прочим тоже.
Дорогой Боб.
1. ХВВ уже вернули в типографию, переделали главы на спуски. Ничего включать не стали. Будем ждать второй верстки, видимо, это уже не за горами. Что до ПНвС, то все поправки я внес (только не стал менять черта на чертика) и во вторник отнесу к Нине Матвеевне.
2. Биленкин из «Комс. Правды» выпросил у меня отрывок — злосчастную «Машину времени». Вчера звонил мне, сказал, что в отделе все единодушно «за», но великовато, придется сокращать, а если сокращение нам не понравится или высшее начальство отвергнет, то возьмут у меня интервью. Я согласился. Возьму твое интервью и слово в слово его перескажу. Хоп? Только надо там и насчет ХВВ сказать.
3. В понедельник выступал за городом во Дворце культуры при одном предприятии, где одни научники и инженеры. Выступало нас там четверо: один антарктидист, потом я, потом Андрей Соколов (это он lt;…gt; меня и втравил) и народный акын Визбор. Отличные песни он пел, его здорово приняли. Впрочем, всех здорово приняли. Записок наслали всяких лестных. Но я еще раз зарекся таскаться на выступления.
4. Приставали из радио и ко мне. Из «Юности». Послал.
5. Насчет трагикомедии «Кракен + Как мы искали пришельцев». Не знаю. Не ругаюсь, не беспокойся, но пока не знаю. Надо поразмыслить. Что-то в этом чудится, но… не знаю, не знаю. А вообще-то почему бы и… Нет, подумаем.
6. А какой это статьей хвастался Дмитревский? Той, что в «Коммунисте»? Или он еще что-нибудь написал? Может, предисловием к «Всемирной биб-ке»? Если так, то, говорят, действительно, очень хорошая статья.
7. Котляр и Чижевский ходют и зловеще говорят: «Вот ужо им всем…» Шутки шутками, а главный редактор Валя Осипов забрал в библиотеке все произведения Стругацких и читает на предмет выявления крамолы, указанной в доносе триумвирата. Это мне Глеб Голубев рассказал.
8. В «Лит. Газ.» меня изловил Щугал, зав. иностранным отделом. Они там думают дать серию статей о будущем в противовес многочисленным статьям на эту же тему, появившимся сейчас в западной прессе. Дал мне несколько переводов из «Фигаро», «Экспресса» и бюллетеня Международных Женевских Встреч (слыхал про такие?) и попросил подумать над статьей. Почитал я и понял, что в противовес написать не могу ничего. А ты-то уж и тем более. Мучаются они теми же вопросами, что и мы с тобой (минус классовая борьба). Придется вернуть, а жаль, хорошо бы попробовать выступить. По уровню мы можем сделать во всяком случае не хуже, чем они, а скорее и лучше. Я сделаю так. Выпишу основные тезисы и верну переводы, а то Щугал за них дрожит, и скажу, что мы подумаем. А там решим.
Вот всё. Жму, целую, Арк.
Да, самое важное. Где будем встречаться? Есть отличная идея. Ефремов предлагает нам устроиться на квартире его сына. Алан в Камбодже, и квартира пустая. Она в центре, до всех издательств рукой подать. Можно поработать полмесяца там, а полмесяца у мамы. Как ты? Ефремов отдает нам ключи на любое время, хоть до возвращения Алана через два года. Подумай.
Привет Адке, привет всем. Целую, твой Арк.
Ленка здесь стоит и тоже целует маму, тебя, Адку.
lt;…gt;
Он [АНС] вообще был актером — в магазине становился расторопным распорядителем, за столом преображался в шумного тамаду, мог угостить мгновенно сочиненной байкой типа «одноногого пришельца», литературная игра и мистификация казались его стихией, и меня он как-то угостил одним таким насмешливым розыгрышем. Мы ехали с ним в Серпухов; пригласили, собственно, его, но кто-то там настоял, чтобы был еще и какой-нибудь критик, так что я выступал в этом качестве при Аркадии; и вот — мы ехали в Серпухов. Дорогу не помню, потому что он угощал меня длинным рассказом о своей случайной встрече с маршалом Тимошенко в поезде «Красная стрела» по пути в Ленинград. Будто бы они пили в купе, и Аркадий все спрашивал маршала: «А правда ли, что Сталин то-то и то-то?» — а маршал будто бы на все его вопросы отвечал: «Так ставишь вопрос? А хрен его знает!» Утром же, выйдя в коридор, Аркадий, якобы, увидел насупленного с похмелья Тимошенко у окна, и тот, подозвав его, хмуро сказал: «Я вчера спьяну чего-то там тебе наболтал, так ты смотри — никому, понял?» Я долго смеялся, Аркадий тоже, а много лет спустя я опознал этот его рассказ в поведанном мне кем-то старом анекдоте.
lt;…gt;
Он был также предельно серьезным, когда речь заходила о принципах, и в том же Серпухове я увидел другого Аркадия — он говорил о фантастике, потом о жизни, об окружавшей нас мерзости (впрочем, не называя ее прямо), и я впервые понял тогда, как огромна его популярность и как велико уважение к нему его читателя. В зале научного городка собралось несколько сот эмэнэсов, и чувствовалось, что они ждут от этого большого, спокойного, почитаемого ими человека какого-то урока жизни, истолкования ее, писательского откровения. По-моему, я даже отказался выступать после него — это было невозможно, никого не интересовал «пристегнутый» к Стругацкому критик, у них шел разговор с ним, со «своим» автором. Он, действительно, был их автором, и я видел, как он внимательно слушал их слова, загорался в ответ на их вопросы и реплики, наклонялся к залу, словно сливаясь с ним, и все впитывал и впитывал в себя энергию этих людей, их юмор и вопросы, их доверие и веру в него, их мысли и профессиональный жаргон их шуток. То была творческая работа прямо на людях: писатель вбирал в себя социальный и профессиональный фольклор своего класса.
Дорогой Арк!
Отвечаю, хотя новостей в общем-то и нет. Был в Писдоме, слушал нового фантаста. Пожилой лысый хрен, довольно известный детский писатель (фамилию я забыл). Судя по всему, захотел подзаработать и написал дерьмо. Господи, до какой же степени они не понимают нынешнего стиля! Дмитревский пытался его защищать (Дмитревский его и выдвинул), но — заклевали. Я помалкивал, ибо мне было до лампочки.
Насчет следующей встречи. Во-первых, о какой встрече идет речь? Ты же собирался еще разок наехать (с Ленкой) просто так, потрепаться. Если приедешь — тогда обо всем и договоримся, а если не приедешь, то имей в виду, что с первого мая я — свободная от работы пташка. Предлагаю работать весь май. Если имеет смысл принять предложение Чифа,[185] то лучше первую половину мая — у мамы, вторую — в Москве. Вообще-то мама ждет самым серьезным образом, имей в виду.
Я тут размышлял, но без особенного толку. Во-первых, размышлял о «Лесе». Придумал несколько эпизодов (из собственной экспедиционной практики), прикинул, какие именно люди должны фигурировать и чем они занимаются, утвердился в мысли, что узловой темой вещи надо делать, как мне кажется, идею «история вид снаружи и история вид изнутри». Атос наблюдает историю снаружи, крестьяне — изнутри. Ученые — изнутри, а кто снаружи? И как это выглядит снаружи? Существование крестьян эфемерно. Самое трудное будет показать эфемерность существования ученых — без нажима, чисто реалистическими средствами, но с некоторой сумасшедшинкой.
Кроме того, я думаю над нашим докладом на симпозиуме. Там нам нужно будет доказать теорему: «Существуют весьма важные идеи и проблемы, которые необходимо внедрять в сознание каждого современного культурного человека. Главнейший путь для этого — литература. Реалистическая этим не занимается, остается фантастика». Примерный список таких проблем у нас уже есть. Надо только все продумать и скомпоновать. Весь этот материал мог бы составить одну или несколько серьезных статей — и для ЛГ, и, может быть, для Нового Мира. Вот и всё, что у меня пока есть.
Привет сердечный Ленке. Крепко тебя целую, твой [подпись]
P. S. Если решишь приехать — телеграфируй заранее. Числа 20–22 нужно будет выступать перед молодежью Петроградской стороны, мать ее в перекос…
Дорогой Боб.
1. Случилось со мною престранное происшествие.[186] В ту субботу зашел я в «Мол. Гв.», вернулся домой и поехал с Ленкой к ее подруге, вернулись домой часов в десять вечера, все было хорошо, попили чайку, почитали и легли спать. Просыпаюсь — батюшки светы! Правую щеку у меня раздуло неимоверно. Знаешь, это не простой флюс, это флюс зловещий, наглый, бесцеремонный. Правая щека была величиной со все остальное лицо и притом весело торчала в сторону и лоснилась, тугая и румяная. Рот не раскрывался. Правый глаз тоже. С правой стороны под подбородком висела исполинская складка, как у монаха Ламме Гудзака.[187] Такого со мной не было никогда, даже в сорок третьем, когда мне долбануло по зубам (в этом же месте) прикладом противотанкового ружья — а ведь я тогда две недели противогаз надеть не мог, не налезала маска. Короче, пролежал я так воскресенье и понедельник. Во вторник опухоль начала спадать, я смог работать. Сегодня уже совсем почти хорошо. Но что это было — один бог знает. Сообщаю тебе об этом как о и любопытном феномене натуры, как если бы случилось мне увидеть летающее блюдце.
2. А читал ли ты статью Ревича в «Мол. Гв.» № 4? Меня она слегка разочаровала, хотя по котлярству пройдено там неплохо.
3. О встрече. В ближайшее время не приеду, понеже собираюсь уже в ближайшее время быть с вами. Скорее всего, числа двадцать пятого. Апреля. С. г. 65-го. Побудем у мамы и у тебя до середины месяца мая, а затем я уеду на перерыв на три дня, и явишься в Москву ты. Можно, конечно, и без перерыва, но с перерывом будет интереснее. Итак, ты являешься числа восемнадцатого, и перед тобой сразу откроются две возможности: либо жить с нами (тесть и теща в середине месяца уедут на дачу, и кабинет будет в твоем распоряжении), либо жить у Алана. Приедешь и выберешь. Ленка очень хочет, чтобы ты жил с нами, а там сам смотри. Договорились, значит.
4. Насчет «Леса» есть некоторые соображения, касающиеся не таких частных вещей, как эпизоды, но и не таких общих, как главная идея. А именно есть соображения по сюжету и по принципам построения сюжета, и немножко по героям. И кое-что по природе предлагаемой сумасшедшинки. Все записано, если хочешь — напиши, я перепечатаю и пришлю, это всего на страничку-полторы. А можешь и подождать. Как желаешь.
5. Не осрамись перед молодежью Петроградской стороны, будь на высоте.
Итак, все. Напиши, удобно ли будет приехать в районе двадцать пятого апреля, не слишком ли рано. А если удобно, то пиши пригласительно, с нажимом, свидетельствующим не токмо о возможности и желательности, но и необходимости именно такого приезда. Скажу между нами, здесь у моих щенков день рождения, так уж больно хочется удрать от этого. Ненавижу суету.
Адочке привет, целую, твой Арк.
lt;…gt;
А работы критиков, выступающих в других органах печати, часто страдают дилетантизмом, случайностью и просто недоброжелательным отношением к жанру.
Естествен вопрос: а почему бы не предположить, что их «ругань» продиктована высокой требовательностью? Требовательность, конечно, вещь хорошая. Больше того, можно согласиться со многими конкретными замечаниями, но беда в том, что чаще всего в таких статьях широко используют один известны прием: берутся (в таких случаях говорят «вырываются») две-три цитаты, пусть даже и вправду неудачные, на этом основании объявляется безнадежным всё произведение и даже делаются далеко идущие выводы в отношении целого жанра. Авторы статей не утруждают себя доказательствами того, что данные эпизоды, сцены, фразы типичны для всего творчества критикуемого писателя или для всей нашей фантастики.
Подобная «методика» особенно заметна в отношении критиков к творчеству братьев Стругацких, которые в той или иной степени упоминаются почти в каждой статье по фантастике, в том числе у В. Лукьянина и Ю. Котляра. «Ножницы» между недоброжелательностью критики и отношением читателей здесь очень велики.
Ежегодно появляющиеся книги А. и Б. Стругацких написаны весело и занимательно, они оптимистичны, хотя часто в них мы видим остроконфликтные и даже трагические ситуации. Если коротко сформулировать основную тему их творчества то она будет звучать примерно так: подвиг во имя науки, во имя людей. Естественная тяга нашей молодежи к героике и обусловила огромную популярность книг Стругацких. Странным образом именно это обстоятельство не нравится В. Лукьянину, который, если несколько утрировать его претензии, считает, что подвигам, героическим поступкам, преодолению трудностей не должно быть места в мире будущего. В его представлении подвиг если и останется, то будет явлением заурядным, рядовым, запланированным, не выходящим за рамки обыденности. И уж ни в коем случае не результатом нарушения дисциплины. Можно подумать, что на подвиги надо будет получать письменные разрешения: «Товарищ начальник, разрешите мне в указанное время совершить подвиг».
У Стругацких были и средние, «проходные» работы, но нельзя не отметить их новых повестей «Попытка к бегству», «Далекая Радуга», «Трудно быть богом», «Суета вокруг дивана». Каждая из этих повестей — вещь достаточно своеобразная, чтобы потребовать особого разговора, но каждая из них служит блестящим подтверждением того, что фантастика — это прежде всего литература, а не унылая популяризация научно-технических гипотез.
Взять хотя бы «Далекую Радугу». К этой повести применим, может быть, несколько странный для фантастического произведения эпитет «достоверность». Читая ее, начинаешь верить, что катастрофа, которая произошла на отданной в распоряжение физиков планете, и в самом деле могла быть. Начинаешь переживать и волноваться вместе с героями, начинаешь ставить себя на их место и размышлять: а как бы ты поступил в подобном случае?
В одном письме к Горькому Чехов приводит слова Льва Толстого: «Выдумывать можно всё, что угодно, но нельзя выдумывать психологию». А ведь как часто режущая ухо психологическая недостоверность, а еще чаще полное отсутствие мотивировок в поведении героев фантастических книг сводит на нет даже интересные замыслы. Подобный упрек неприменим к Стругацким. При этом я не хочу утверждать, что в их книгах все находится на грани совершенства и должно быть выставлено как нормативный образец. Далеко не все характеры разработаны одинаково подробно, есть и языковые «излишества» и неубедительное решение некоторых сцен. К сожалению, творчество Стругацких не подвергалось добросовестному и квалифицированному рецензированию. Пока дело обходится только лихими кавалерийскими наскоками типа эссе Ю. Котляра. Право же, надо обладать весьма развитым отсутствием чувства юмора, чтобы увидеть в остроумно написанной «драке» между физиками за новое оборудование «крайне неудачную попытку представить ученых будущего этакими лихими анархистами и рвачами-самоснабженцами». Вот брошена такая фраза, и тут же сделан политический вывод: «Ведь по концепции самих же авторов: „Люди будущего те, кто сегодня исключение“. Уж если таковы „исключения“ в представлении Стругацких, то каковы же наши рядовые современники!»
Я не знаю, какого рода научные идеи «генерирует» «Далекая Радуга». Боюсь, что конкретно — никаких. Хотя в ней идет речь о физике и физиках. Немного, видимо, пародируя самих себя, авторы заставляют своих героев время от времени произносить такие фразы: «Поля ульмотронов перекрываются тем, что резонирующая поверхность лежит в фокальной гипероплоскости, представляешь?» Но рассуждения о «квазинуль-полях» нужны авторам единственно для того, чтобы подчеркнуть серьезность и сложность задач, над разрешением которых трудятся их герои. Зато «Далекая Радуга» «генерирует» идеи долга, товарищества, дерзаний, жизнелюбия; другими словами, маленькая фантастическая повесть несет большой идейный заряд.
lt;…gt;
Дорогой Арк!
Жду тебя 28-го, по возможности не позже: это будет способствовать моему уходу из ГАО. Да и работать пора. Раньше тоже можешь приехать, но лучше 28-го. Сейчас у меня теща. Чувствую себя соответственно.
Соображения по «Лесу» высылай немедленно. Я хочу с ними ознакомиться заранее. Тем более, что ты можешь изложить их связно.
Новостей особых нет. Приходят письма от любителей, от детишек преимущественно.
Сегодня поеду к Илье. Он вышел из больницы, но чувствует себя по-прежнему неважно.
Одним словом жду. А что касается работы в Москве, то если есть возможность жить у вас — превосходно, а если нет, то можно и у Алана.
Целую тебя и Ленку, твой [подпись]
P. S. Обязательно вышли соображения по «Лесу».
Дорогой Боб.
Как тебе верно уже известно, приезжаю я вечером 25-го. Поскольку как следует из твоего письма, это рановато, на два дня раньше, то и высылать соображения по «Лесу» не стану. Нынче 21-е, ну получишь ты их в лучшем случае 23-го, всего на два дня раньше, а перепечатывать мне их, скажу откровенно, лень, они у меня в дневнике, лучше уж потом почитаешь. Извини, что на этот раз так неудобно приезжаю — в половине десятого вечером, кажется. Так уж случилось.
Сдал Нине ПНвС. Она собирается сдать к первому мая. Не помню, писал ли я тебе, что они, гиганты мысли,[188] пока мы были в Гагре, отдали экз. Ивану Антоновичу, невзирая на то, что Чиф терпеть не может этой вещи. Он вчера мне звонил и жаловался, что ему не нравится, что он нас любит, а юмора этого не понимает, это его раздражает и так далее, и что он будет просить безжалостно сокращать текст. Я Нине всё это передал, но она меня успокоила, кроме того, я еще сегодня пойду вечером к Чифу и буду с ним говорить. Но вообще-то даже лучшие из издательских редакторов и наши друзья в своем трепете перед возможными и невозможными последствиями иногда делают такие глупости, что руками разведешь.
Был Совет по фант. и прикл. Тема — критика. Пригласили всех критиков и зав. критическими отделами. Но явились, как и следовало ожидать, только двое: из «Известий» и из «Комс. Правды». Еще был Боря Володин, внештатно из «Смены». Все было более или менее спокойно, как вдруг заговорил Колпаков. Он, естественно, обрушился на наши ТББ и ПкБ. Но поскольку он глуп, как пробка, он понес о безыдейности и необходимости помнить, что мир разделен на два лагеря, а вот Стругацкие проповедуют невмешательство в дела африканских государств. Я молчал и печально смотрел в потолок. Но тут на Колпакова ринулись сразу десять человек и мигом выяснили, что он неграмотен и не знает марксизма. А затем выступил Север и, трясясь от злости, спросил уважаемый Совет, долго ли отдельные господа будут присваивать себе исключительное право напоминать нам, что мы живем в разделенном лагере? Попутно он выдал и по Котляру, и по творчеству Колпакова. Сидевший тут же подонок Чижевский потихоньку юркнул за дверь и исчез. Побили дураков. Котляра, к сожалению, не было. Впрочем, если бы он был, мы бы просто ушли с Совета — так было договорено.
Встретился я с Макаровым. Он, правда, и соврать недорого возьмет, но клянется, будто был у Бороды и видел письмо из «Правды» на официальном бланке, в котором тов. Казанцеву предлагается написать статью о научной фантастике. Борода, якобы, великодушно писать статью отказался. Он не желает ставить палки в колеса молодежи.
Ну ладно, пока всё. Поцелуй маму и Адку. До встречи.
Твой Арк.
28 апреля ср
[дневник приездов: 28.04.65. «Лес».]
Солнце; не загорали. Горбовский — Перец
Атос — Зыков[189]
1. Убежавшая машинка.
2. Сборы в лес.
3. Уговаривает всех, чтобы взяли с собой в лес.
4.
Ленинград
Оптимизм — пессимизм
1. Метод подбора эпизодов для оlt;птимизмаgt; и пlt;ессимизмаgt;
2. Метод параллельно (собрание; Ким Аристархович Доморощенных
29 апреля чт
Солнце; не загорали.
1. Р. Не состоялось рандеву с начальником, котlt;орыйgt; иногда выходит делать зарядку.
Н. Договаривается с шофером на завтра.
2. Р. Ждет в грузовике. С грузовика снимают колеса. Шофера послали лаборантом.
Н. Завтра свидание с начальником. Точно.
3. Р. Очередь у начlt;альниgt;ка. Когда очередь доходит, приглашают ехать в город. Садится в грузовик. Много народу. Потом выясняется, что все едут на биостанцию получать зарплату. А оттуда уже в город. (Едущие — закреплены за биостанцией и должны получать зарплату именно там.)
Н. Еле догоняет уехавшую машину. Возвращlt;аетсяgt; на базу. Высаживают. Нежное и окончательное прощание с другом. Сидит в кабине (больше не рискует выходить) и ждет.
4. Р. Машина гонит по степи в поисках машинки. Засаживается в грязь. Возвращаются пешком.
Подготовка машин к бунту. Полубред Переца.
H. Его отмывает и приласкивает девица — любовница директора. Части туалета директора (одна туфля; пенсне и хоккейное обмундирование). Сейф. Пенсне; картуз; генеральский погон; парабеллум с одним патроном; два железных креста с дубlt;овымиgt; листьями; фотографии; папки (пустые) — в одной приказ о взыскании. Приходит директор. Он обещал ему утром все устроить.
[слева от текста: «Разговор; раскрытие души; жалобы».]
[справа от текста: «Все ссылаются на директора. „Директор — голова“. „Директор занят“. „Директор сам решил“. Но никто его не видел. Даже человек, бывший перед Пlt;ерецемgt; в очереди. Все врут.
Сцена в бибlt;лиотеgt;ке — вечером (а la Абастумани). Книги. Пусто. Хочет украсть, но стесняется».]
5. Утром выясняется, что он назначен зав. отделом. Сидит на обрыве, приносят бумаги на подпись (тот же человек, что и в I главе). (Мало ли что отдел называется отделом уничтожения? Мlt;ожетgt; бlt;ытьgt;, можно еще что-либо сделать. Как повернуть!) (создается новая группа, чтобы Переца сделать начальником).
I. Домарощенных Валерий Африканович. Сотрудник группы искоренения. (Разговор у обрыва; завтрак; в очереди к директору; финал)
2. Гостомыслов Ким — начlt;альникgt; группы научной охраны, друг Переца
3. Алевтина Юрьева — лаборантка фотолаборатории
4. Шофер Коля
5. Шофер Володя
6. Стоян Стоянов — словак, с инострlt;аннымgt; акцентом, микробиолог, зав. биобазы.
Управление
Группы:
Искоренения
Изучения
Вооружlt;еннойgt; Охраны
Научной охраны
[ «Сношений с местным населением» — вычеркнуто]
Помощи местному населению
Инженерного проникновения
Ким курит по часам.
Забава с пульверизатором.
Перец: какой должен быть человек?
Домарощенных: простым.
Шофер: непьющим.
Разговоры о будущем Управления:
1) Перенаселение.
2) Термоядерная война — бунт машин, привезенных в Управление и стоящих грудами во дворе. Машина вылезла ночью из ящика, походила, осмотрелась и снова залезла и заколотила себя изнутри. Смотрите, гвозди остриями наружу торчат.
3) Черное лицо досуга.
4) Всё будет хорошо, Директор не позволит всего этого, а выстроит бассейн со спортзалом, и все сотрудники после работы будут сидеть в бибlt;лиотеgt;ке: сочинять мелодии, играть на гитаре, вырезать по дереву, писать стихи.
30 апреля пт
Солнце; н/з
Гл. 1.
Тема Домарощенных — любопытство к Перецу (нездоровое): шпион, беглый каторжник, контрразведчик. Всюду шляется за Перецем.
«Терпеть не могу сложных людей. Мне неуютно. Человек должен быть простой».
1. Разговор у обрыва.
2. Столовка. Сидят за столиком: Перец, Домарощенных, шофер Коля. Разговор о чудесах леса, упоминание о Кандиде, Коля завтра уезжает и предлагает захватить Переца, но сначала перечисляет все варианты другие, как уехать, в тlt;омgt; чlt;ислеgt; н. поговорить с Алевтиной. Товlt;арищgt; Перец, вот вы человек грамотный, а правда, что скоро всех сотрудников будут после работы загонять в библиотеку?
страх восхищение неколебимостью и продуманностью, стихийной и естественной, этого механизма, его соответствием состоянию души тревога надежда сомнение — а вдруг так и должно быть? На чем мы собственно основываемся, когда протестуем, если все — за?
3. Сцена у Кима. Стоян Стоянов с хвостом из джунглей.
Лес — будущее
Внимание: лес! Перед тем, что будет.
Перец ночью забредает на машинный двор и слушает, как машины беседуют.
1. Речь директора по телефону (каждый слышит в трубку свое).
2. Перец ночью на складе машин.
3. Бежавший автомат.
4. В библиотеке — разговаривающие книги.
Общая криминалистика. Отпечаток пальца. Давно это было. Мужчина или женщина? А что на этой странице?
1. Разговор у обрыва — выпытывание:
— Сколько везешь?
— Руки у всех чистые?
— Езжай.
У съезда в лес вдоль просеки масса разбитой техники: старые бульдозеры, экскаваторы и т. д.
Непонятное — всегда опасно, страшно, чуждо.
В конце II главы:
В разговоре Кима с комендантом. В конце тирады Кима комендант, уже сдавшись, спрашивает, кто говорит. На кого сослаться. Перец хочет вступить в спор, что это-де жестоко, но тут в клозет входит кто-нибудь из сотрудников.
Мlt;ожетgt; бlt;ыть,gt; с комендантом будет говорить Домарощенных?
Когда моется, саднит содранный ноготь на пальце. Кровь капает на «Мерседес».
[дневник приездов: 7.05.65. Должен маме и Бобу по рублю.
11.05.65. «Лес». 2-я глава (II вар.).
12.05.65. 2-я глава.
17.05.65. 3 гл.
18.05.65. 3 гл. «Леса».
19.05.65. 3-я гл. кончена, начата 4-я.]
25 мая Москва
Сделали 6 стр. «Кандида»
31 мая
Рассуждение Кандида о том, что он совершает слепой механический поиск, воспоминание о механизме, который испытывали инженерники: машинка бегала по лабиринту, а все на нее смотрели.
1 июня 65
1) Подтрунивание над Навиной матерью.
Дразнят происхождением Навы.
«Ты тоже не в озере родилась».
Нава заступается за мать и отца.
Смех.
Про Кандида: а это не муж твой?
Успокаивают мать: не сердись, это шутки.
Кандиду говорят с усмешкой: бедный старый козел, это хорошо, что ты привел к нам девочку и защитил ее от воров. Тебя следует отблагодарить кочерыжкой.
2) Нава делает замечания за покрой платья и короткие волосы. Миленькая девочка.
3) Эпизод с рукоедом. Преображение девушки, добивающейся повиновения.
Уходя, замечание насчет Кандида.
4) А можешь ты живое сделать мертвым, а мертвое — живым?
— Убить?
— Убить всякий может. Сделать мертвым. Заставить сделаться мертвым.
5) Кандид увязывается за ними. Ему говорят: Уходи в лес, в лес — Позвольте узнать у вас кое-что.
1. Насмешки над матерью Навы. Нава защищает ее и отца.
Старый козел.
Уважаемая Валентина Николаевна!
Я получил бумагу, в которой отражены итоги дискуссии в Бакинской Комиссии. К сожалению, я не имею возможности ознакомить с этим документом наше литобъединение немедленно, потому что оно распущено на летние каникулы. Впрочем, у меня такое ощущение, что литобъединение этот документ одобрит.
Что касается меня лично, то я прочел бумагу дважды и с большим удовлетворением. Если не считать некоторых частностей, я не могу не согласиться с ее содержанием и поднимаю обе руки «за». Ваша Комиссия — молодцы. Именно так: терпимость к теме и нетерпимость к литделячеству.
Между прочим, мне представляется, что после некоторой необходимой подготовки имеет смысл собрать на эту тему что-нибудь вроде Всесоюзной конференции — достаточно представительной, чтобы говорить профессионально, достаточно узкой, чтобы не опасаться провокаций, достаточно ответственной, чтобы избежать бессмысленной ругани, ссор и взаимных обвинений. Лучшим местом для такой конференции я считаю Баку, потому что в Москве и в Ленинграде в такое дело непременно ввяжутся внелитературные силы. Неделя добротных, достаточно откровенных разговоров, личных контактов (это особенно важно), благородного литтрепа — без «приглашаются все желающие». Такая Бакинская Конференция дала бы хороший прецедент и на будущее.
С уважением [подпись]
Дорогой Арк!
Не знаю, кто должен был первым слать письмо, кажется, я.
Здесь в общем все в порядке. Занимаюсь английским. Читаю Шпенглера. Звонил Илье. Он рассказывал, что Брандис ему рассказал, что Дмитревский ему написал, что Немцов с ним встречался в ЦДЛ, пил и говорил: «Если вы не ударите по молодым, то — всё. Спасу от них не будет». Дмитревский, якобы, отмалчивался и поддакивал. Кстати, есть сведения, что с Дмитревским надлежит держать ухо чрезвычайно востро. Спроси об этом у Травинского. Травинский, конечно, не полностью объективен, но сведения преинтересные.
Пришло сегодня из ленинградского ДДК письмо с версткой нашей статьи. Сейчас буду править.
Не удержался — перечитал «Лес». Н-ничегё. Но в общем-то без Переца это не звучит. Надо будет еще подумать. Кандид какой-то получился не такой. Какой-то он не современный. Сильно отсвечивает Атосом XXII века. Я над этим буду думать и попытаюсь править. И ты тоже подумай между визитами к зубодеру.
Как с зубами? Как дела у Ленки? Как дела со статьями? Вообще что нового? Жду писем, целую, привет Ленке, твой [подпись]
P. S. Пишу на половине листа, т. к. на другой половинке находится сопроводиловка Кану. Севке скажи, что кляссер я ему искал, но магазин закрыт на переучет. Пусть потерпит n-е время.
«Это все потому,
Что мы не хотим ничего, чего нет,
А хотим мы лишь то, что есть,
То есть то, чего хотеть и не стоит».
Дорогой Боб.
Получил твое письмо на половинке клозетной бумаги. Очень огорчился интригами Немцова. Завтра мы встречаемся с Ильей, и я попробую разузнать у него все как есть. Травинского в Москве нет, он где-то у вас, когда приедет — спрошу и у него.
Новостей особых нету. На днях будет подписка в «Мол. Гв.» с выдачей первого тома. Статью японцам послал, книги тоже. За статью для Дет. Энц. еще не принимался, за Азимова — тоже. Сегодня, видимо, начну. Тут еще поднавалилось всякого: «Московский Комсомолец» слезно просит прокомментировать их анкету. (Были заданы вопросы а) Какая из последних прочитанных книг произвела на Вас наибольшее впечатление? б) Что читаете вообще? в) Ваша любимая книга. Желательна статья-комментарий по ответам на заданные вопросы с уклоном «Книга и жизнь» и «Фантастика» — одни называют ее своим любимым жанром, другие вообще не признают; но первых намного больше — чем это объяснить?) Мне дали ответы восемнадцати читателей. Мы упоминаемся только в одном. Много хвалят «Туманность Андромеды». А есть ужасный ответ: моя любимая книга «Сын рыбака» Лациса (студентка 4-го курса педучилища). Я поколебался, не хотелось связываться с поганой газетенкой, но если не мы, то Котляр? Придется, ничего не попишешь.
Вырвали мне в два сеанса пять зубов. Один — такое чудовище, настоящий марсианин на трех корнях.[190] Теперь всех-про-всех зубов, считая с самими задними (единственные здоровые) осталось четырнадцать штук, сам дважды считал. Но, вырвав пятый зуб, врачиха заколебалась и велела сначала специально сходить к протезисту, что он скажет. Ей кажется, что остальные зубы еще могут послужить, если их подлечить. А меня при одной мысли о лечении тошнит. Ладно, завтра иду к протезисту. А здоровый организм, черт подери, тьфу-тьфу — все эти рваные раны на деснах у меня к следующему утру уже превращаются в пологие ямки, а на третий день затягиваются совсем.
Магнитофон я свез и вернул, все хорошо.
Начал было перечитывать «Улитку» — не захотелось.
Ленка между двух стульев. Ждет звонка из «Знания» — резолюции директора на своем заявлении. Пока сидит на даче с Машкой, понеже теща должна быть в Москве — Илья Михайлович болен и лежит в больнице.
Все, дружище.
Жму, целую, передай. Твой Арк.
Дорогой Аркашенька!
Вообще-то я не собирался тебе пока писать, ибо писать нечего, но вот пришла от тебя бандероль. Я думаю, излишне говорить, что, увидев ее еще в руках почтальона, я уже вспотел от волнения, решивши, что это ХВВ. Разочарование мое было, сам понимаешь, ужасно. Но первые жуткие минуты я как-то пережил, потом отошел, присмотрелся и — восторгнулся. Блестящее издание Биб-ки! И отличнейший выпуск Ф-ки! Одним словом, спасибо большое. Слушай, неужели и нас издадут в этой библиотечке? Даже не верится. Какое издание! Какое издание!!! Вы там все — орлы плюс орлицы. А в некотором смысле — даже беркуты, грифоны и кондоры.
А у меня ничего нового. Мама тут приболела — простудилась. Сейчас выздоровела, и завтра я повезу ее на дачу: она сняла комма ту в Сестрорецке. Адке я достал-таки путевку в Гагры — погнет к 13 июля. Сам я занимаюсь английским (по-прежнему) и по-прежнему читаю Шпенглера, которого так перевели с немецкого, что стоило бы еще пару раз перевести с русского на человеческий.
Севке сообщи, что кляссеров в Ленинграде нет, ни польских, пи каких иных. Пусть подождет. Рассказывали люди, что видели таковые на прошлой неделе в «Детском мире» в Москве.
Слушаю Галича. Кстати, ты не разобрал там слова сразу после: «…не подследственное, жаль, незаключенное»? Там что-то: «трам-там-там-та-та взял за дело я… и т. д.»{1} Если разобрал — отпиши.
{А. Галич, «Заклинание»: «Ой, ты море, море, море, море Черное, / Не подследственное, жаль, не заключенное! / На Инту б тебя свел за дело я, / Ты б из Черного стало белое!»
Думаю над Кандидом.
С приветом [подпись]
P. S. См. ленту; скорость 9.
20.06
Вставить рассуждение: «Главная задача — найти свое место в истории и действовать в соответствии с законом истории, не против него. Так опрlt;еделяютgt; добро и зло. А если этот закон ненавистен?»
Дорогой Борик.
Новостей особых нет. Лечу зубы. Оформляюсь в Японию. Анкета, десять (!) фотографий, автобиография, справка о здоровье. Жду со дня на день сигнала «ХВВ». Послал тебе первый том «Библиотеки» и второй выпуск «Фантастики» — ты, верно, уже получил. Поскольку талон на подписку прикреплен к определенному магазину, буду высылать тебе том за томом.
…………………….
Вот так. Второе стихотворение почти подходит, как ты полагаешь? Отпиши подробнее замечания и предложения, Юрка очень болезненно на этом настаивает.
Статья, продвигается туго. Написана по моим расчетам едва седьмая часть. Но я стараюсь. Буду биться.
И еще. Некий Лесс (тот, что организовывал опрос писателей на тему «наука и литература» в «Воплях», он всегда такой мочой занимается) слезно молит заполнить прилагаемую анкету. Эту анкету проводит «Юность».[191] Просит как можно скорее, но я прынцыпыально не буду торопиться. Посылаю ее тебе. Ты напиши ответы, а я пройдусь ногой мастера (рукой, вероятно, касаться не буду) и ему отошлю. Идет?
Вот всё пока.
Жму, целую, твой Арк.
Приветы Адке, поцелуй маму.
Дорогой Арк!
Ответы составил, можешь проходиться органом мастера. Если что по существу — меняй беспощадно, но старайся не смягчать. Я знаю, что писал островато и смеловато, но пусть так и остается. Не пожелают печатать — хрен с ними.
Стихи Юркины неплохие, а первое — так и вовсе хорошее, но в «Лес» они совершенно не лезут. Причины:
1. Они слишком интеллектуальны. За версту несет очками, впалой грудью и тонкими пальцами. А нам надо что-либо попроще, что-нибудь в стиле «Хорошо в лесничестве»[192] или «Дурацкой лирической».[193] Этакую придурковатость треба, но придурковатость зловещую.
2. Они слишком серьезны. Слишком много чувства настоящего и искреннего. А нужна ирония и жалость,[194] опять-таки придурковатость и некоторое паясничанье, эмоциональное хулиганство.
Передай Юрке большую благодарность и это мое мнение. Если не обиделся, пусть еще разок попробует. А если ему это неприятно, то и не надо. Мы ведь сами не слишком четко представляем себе, что нам надо — нечестно получается. Скажи ему, что я его очень люблю и ценю, и спроси, не он ли прислал мне на днях конверт со странной вырезкой из какого-то текста. «При выстреле пистолетик держите на вытянутую руку». Очень странное послание.
Мама на даче. У меня все по-прежнему.
Жду твоих писем. Твой [подпись]
P. S. Ленке привет.
Дорогой Боб.
Как ни печально, но придется тебя огорчить: цензура задержала ХВВ.
Коротко, итог такой: по ХВВ будет совещание Главной редакции, и тогда возможны три варианта (в порядке понижения вероятности): либо сделают «ряд замечаний» и нам придется калечить книжку дальше; либо книжку запретят и снимут с плана вообще; либо — это наименее вероятное — замечания цензора будут признаны необоснованными. Впрочем, так вообще, кажется, не бывает.
Как все произошло? (со слов Белы). Цензорша уже какое-то время боролась с кем-то из главной редакции и решила доказать свою правоту — она добивалась «повышения ответственности главной редакции, которая всё подписывает в печать, не читая». Взяла она нашу книгу, «возникли у нее сомнения», и она с торжествующими воплями бросилась в главную редакцию: вот, глядите, что вы в печать подписали! Главред, естественно, к Беле: что там опять эти жиды натворили? Бела к цензорше: в чем дело, какие у вас претензии? Цензорша: никаких политических и идеологических претензий у меня нет, у меня просто возникли сомнения. Бела: почему же вы с сомнениями вылезли сразу на главную редакцию, вы же знаете, что сомневающийся цензор улаживает дело с редактором. Цензорша: ах простите, я так замоталась, что даже упустила из виду этическую сторону дела, но мне надо было приструнить главную редакцию. Бела: это плохо, что вы забыли об этике, а какие у вас сомнения? Сомнений оказалось три, и за каждое хочется стрелять: 1) не может быть богатых стран, где все есть, и одновременно нищих азиатских стран. 2) этот шпионаж в капиталистической стране — очень отдает привнесением революции на штыках, 3) в этой стране нет ничего, что бы можно было противопоставить разложению (это последнее замечание самое дельное, но это же не дело цензора!). Короче говоря, делу дан ход, главная редакция завертелась, остается ждать.
Как только что-нибудь прояснится — дам знать.
Очень, очень сильно копают под Белу и Жемайтиса. А кто — неясно. Быть нам жертвами в этой борьбе. Но ты все-таки не Б. Хвост трубой.
А Котляр ходит в ЦК регулярно и гадит. А? Об этом замглавного Беле шепнул.
Привет всем. Целую, твой Арк.
Серьезные испытания начались с появления в 1965 году в редакции рукописи повестей «Хищные вещи века» и «Попытка к бегству». Несмотря на вполне еще терпимое отношение начальства к Стругацким, она с самого начала вызывала у самих авторов и в редакции некоторые опасения. Редакция прибегнула к обычному в таких случаях методу — предпослала книге предисловие именитого человека. На этот раз это был Иван Антонович Ефремов. Ефремов не очень одобрительно отнесся к «Хищным вещам», он даже сказал Аркадию, что не туда, мол, они идут. Тем не менее, во имя спасения книги написал предисловие, в котором правильно (для чиновников) расставил все акценты. В «Комментариях» Бориса Стругацкого великолепно отражены и наша тревога за судьбу книги, и наша борьба буквально за ее выживание. Но ни Борису, ни Аркадию я никогда не рассказывала о моих первых «сражениях» с главной редакцией Издательства за спасение ее.
Первые этапы прохождения рукописи — от подписания в набор до подписания ее в печать — прошли гладко. Осипов, как всегда, положившись на мою оценку — «Вещь хорошая», — не глядя подписал ее в набор и в печать (тут обычно редактор вздыхает с облегчением — задержек больше ждать неоткуда). И вдруг, спустя некоторое время, меня вызывает «на ковер» главный редактор и «тычет мне в харю» подписанную в печать сверку, разрисованную красным карандашом цензора, и кричит примерно так: «Вы что наделали? Обманули меня, сказали, что книжка хорошая! А это что? В „лапшу“ прикажете?» (В лапшу в те времена нередко рубили неугодные начальству книги, порой даже изымая их из продажи) Я, мельком взглянув в сверку, попросила дать мне ее на просмотр. Главред швырнул ее на стол, я взяла ее и пошла в редакцию. Просмотрела подчеркнутые места — не поняла, чем недовольна, чего хочет от меня наша цензорша и что мне делать: сверку было велено вернуть в тот же день. Тут зашла ко мне моя коллега, заведующая редакцией зарубежной литературы Наташа Замошкина. Я ей показала художества нашей цензорши и спросила, как тут быть — ведь книгу загубят! Она согласилась со мной и посоветовала постараться не возвращать Осипову сверку: он пошлет ее в ЦК ВЛКСМ, и там книгу наверняка зарежут. Я положила сверку в стол и, когда вечером Осипов по телефону потребовал ее к себе, я бухнула в ответ: «У меня нет ее», еще не зная, что буду говорить дальше. «Как нет? Где же она?» — «В ЦК партии». — «Что? Каким образом?..» — «Тут у меня оказия случилась, и я передала ее в ЦК». — «Кому?» — «Поликарпову». (Дмитрий Алексеевич, заведующий отделом агитации и пропаганды, в то время величина для нашего начальства недостижимая.) Осипов бросил трубку. Через некоторое время снова требует меня к себе. Я прихожу — он укрепил свои позиции секретарем парторганизации издательства. Началось с дуэта: да как вы посмели, вы давали подписку о неразглашении тайн, вы — много разных слов. Наконец вопрос: «Почему вы так сделали?» Хочу посоветоваться, отвечаю, мне Дмитрий Алексеевич что отец родной, кохал меня (помню, что именно это слово почему-то взбрело мне на ум и я упорно повторяла его потом в разговоре), еще когда я была ребенком (и не то, чтобы вру: Поликарпов был другом моих родителей, и они не раз говорили мне о нем, что он был талантливым самородком: не получив в свое время по бедности образования, он сам много читал, был эрудитом, обладая незаурядной памятью, словом, был интересным, образованным человеком, но — увы! — человеком того времени). Тут уж, как говорится, взятки — гладки, отпустили меня без дальнейших разговоров. Некоторое время я ничего не предпринимала, сверка тихо лежала у меня в столе. Наконец встретилась я с директором Издательства Ю. С. Мелентьевым и на его вопрос, как дела с «Хищными вещами века», ответила, что посмотрели их там, наверху, сказали, что ничего страшного в этих произведениях не находят, можно публиковать. Вот тогда только он велел мне вызвать авторов, а о том как пошел разговор у Стругацких с Мелентьевым, вы знаете из «Комментариев» Б. Стругацкого. Я присутствовала на переговорах директора с моими авторами, но помалкивала, опасаясь своим вмешательством теперь только навредить.
Считаю, что отделались мы «малой кровью»: кое-где по красному карандашу внесли «поправки», и Аркадий предложил предпослать «Хищным вещам» предисловие о Стране Дураков, которое по смыслу своему практически повторяло предисловие к книге И. А. Ефремова, зато для начальства должно было стать свидетельством «правоверности» самих Стругацких. И работа над этим предисловием шла очень туго: от Аркадия требовали вычеркнуть одно, дописать другое, без конца морщили нос и, наконец, смилостивились. Книга вышла в свет. Правда, В. О. Осипов обещал после этого рассматривать «через микроскоп» каждую отредактированную мною рукопись. Обещание свое он не выполнил, ибо читать, да еще фантастику, он категорически не мог, но портить жизнь Стругацким и наказывать меня за выходившую в те годы фантастику ему помогали доброхоты-рецензенты, постоянно оплевывавшие эту литературу в солидных газетах и журналах, даже в «Крокодиле»,
Небезынтересно и то, что в 1966 году бюро ЦК ВЛКСМ приняло постановление «О неблагополучном положении в редакции фантастики издательства „Молодая гвардия“.» Как стало мне известно совсем недавно, поводом для этого послужила «Записка отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС о серьезных недостатках в издании научно-фантастической литературы от 05.03.1966 года» за подписью А. Яковлева и И. Кириченко. В ней подробно анализировались и были признаны идейно вредными повести Стругацких «Попытка к бегству» и «Хищные вещи века».
Дорогой Аркашенька!
Ну что тут сделаешь? Хотел с горя пойти на улицу, набить кому-нибудь морду для облегчения, да махнул рукой. Не везет нам с ХВВ, но ведь на то и шли. Таков наш первый опыт сугубо сомнительного писания. Ясно одно: книжку надо спасать. Вероятно, можно надеяться, что Бела будет присутствовать на заседании редакции? Предложи ей такой план защиты (учитывая сделанные три замечания):
ХВВ — есть памфлет на капиталистическое мещанство. Да, некоторые черты страны чрезмерно подчеркнуты и раздуты; да, не показаны силы, которые сопротивляются; да, разложение гипертрофировано. Но ведь это же памфлет! Это не история реальной страны. Это история страны выдуманной, страны-обобщения. Поэтому, естественно, краски сгущены для того, чтобы показать весь ужас мещанства, как наследия кап-зма. В книге обобщенное мещанство противостоит обобщенному же коммунизму, не надо упрекать книгу в неконкретности деталей.
Насчет невозможности нищих стран при наличии богатых стран — это несерьезно. Но можно сказать, что под азиатом мы изобразили (опять же памфлетно, обобщенно, символически) — экстремизм диктаторов, не желающих считаться с нуждами народов.
Что же касается экспорта революции, то совершенно ясно, что никакого экспорта на штыках нет и намека. Есть экспорт идеологии, что можно только приветствовать.
Всё это ты, наверное, и сам знаешь, но я на всякий случай пишу, просто, чтобы как-то скомпоновать.
Можно ли рассчитывать на амбицию редакции (какой-то там цензоришка нам, ответственным и главным, будет указывать, что к чему, и срывать план)? Можно ли рассчитывать на финансовые соображения редакции (невыгодно и разорительно убивать готовую доходную книгу)? Можно ли надеяться уломать цензора? Отпиши.
Целую, привет Ленке [подпись]
P. S. Кстати, будет ли редакция читать книгу перед совещанием? Или поручат прочесть кому-либо одному и сделать доклад?
Дорогой Борик.
Пока ничего нового. Редсовета еще не было. Осипов никак не соберется прочесть, а скорее всего, просто волынит, не желает брать на себя ответственность. Теперь все ждут Мелентьева, он ездит где-то в заграницах и его ждут на днях. Прочитали ХВВ завы редакций зарубежной литературы и эстетического воспитания, оба считают, что повесть хороша и ее надобно скорее печатать. Все меня успокаивают, даже Ревич. Он, кстати, сейчас же взял верстку и написал рецензию для редакции. Я ее еще не видел. Ну что ж, будем ждать. А времена тугие наступают, судя по всему.
Кстати, тебе известно, что «Возвращение» стоит в списке обязательного внеклассного чтения для уч-ся 7–8 классов? Это мне Наташка сказала.
С зубным врачом я покончил. Вырвано пять зубов, запломбировано два. Теперь остается протезист. Иду к нему сегодня.
Очень хорошо ты ответил на анкету, у меня сердце радовалось. Я так и перепечатал, и отослал ничего не исправляя.
Вот и всё пока. Пиши. Привет всем, поцелуй Адку.
Твой Арк.
Дорогой Борик.
Посылаю черновик статьи для Детск. Энцикл. Приведи его в порядок, перепиши, перетопчи, перемеси — словом, сделай все, что душе угодно, а то я уже изнемог. Я сажусь сейчас за предисловие к Азимову.
По линии ХВВ ничего нового. Прочитали еще кое-кто из редсовета, говорят, что можно издавать. Прочитал некто Митрохин, работник института философии и друг Мелентьева, ему не нравится, хотя он и наш почитатель, литературно. А в цензурном смысле — что не определена социология мира и страны. Но он доброжелателен. Я с ним говорил, привел все аргументы, кое с чем он согласился, и вообще сказал, что читал, как ему и сказала Бела, с предубеждением. В общем, он будет за нас, если что. Ждут Мелентьева.
Постарайся прислать статью к 8–9 июля.
Целую, привет Адке.
Твой Арк.
Дорогой Аркашенька!
Получил твое письмо и бандероль со статьей и письмом. Что ж, будем ждать Мелентьева. Спасибо и на том, что многие из редакции высказываются «за». Кстати, в каком, собственно, состоянии книга? Это верстка? Последняя? Ты мне напиши, а то я плохо себе представляю, насколько она готова к печати. Наверное, нам нужно быть готовым вставлять туда новые «благодару и ура».[195] Неужели же зарежут почти готовую книгу накануне выпуска!
Статью твою прочитал с удовольствием. По-моему, хорошо. Так и надо писать — с упором на лучшее, а не на дерьмо. Утрем нос ККК.[196] Ты пишешь, чтобы я перепечатал — непонятно, зачем? В целом все ОК. У меня только два замечания — одно более общее, а другое — мелочь.
1. Многовато сложных умных слов: «тенденции», «ассоциируется», «гротескный» и пр. Наверное, надо все-таки в этом пойти навстречу молодому читателю, хотя, конечно, энциклопедию, даже детскую, читают в основном родители, а не дети. Я думаю кое-что популяризировать и на том и закончить свою редактуру.
2. Ты пишешь про ноябрьскую книжку «Журнала научной фантастики» (Япония), что там включен «старый рассказ французского фантаста Андрэ Моруа». Вообще-то Андрэ Моруа не фантаст, а писатель-академик, классик. У нас недавно вышла его небольшая книжка рассказов «Фиалки по средам».[197] Конечно, возможны два экз. Андрэ Моруа, но если рассказ называется, как я подозреваю, «Отель Танатос» (о гостинице для самоубийц), то это тот самый великий Моруа — эстет, стилист, современный Мопассан. Ты проверь. Я тут исправлю в твоем тексте, а если окажется, что это не тот Моруа-классик, то ты вновь переправишь, но на всякий случай, все-таки, помягче: не «писатель-фантаст», а просто «писатель».
Вот пока всё мои замечания. Может быть, будут еще — посмотрим. Статью я надеюсь выправить за воскресенье и понедельник, а во вторник вышлю.
Новостей у меня никаких нет. Получил пятый нумер «Ин-Лит-ры» — с удовольствием прочел там Шекли и с удовлетворением — бр. Стругацких.[198] Над докладом думаю, над «Лесом» — тоже, над ХВВ — паче всего, днем и ночью. Неужели же зарежут, сволочи! Стрелять хочется. Цензоршу эту я бы со сладострастием распял и сек бы розгой — день, другой, третий, с перерывами на еду и на сон… И очень меня беспокоят твои намеки на то, что «времена наступают тугие». Слушай, если Мелентьев не зарубит ХВВ на корню, а просто потребует каких-то переделок — обязательно вызывай меня в Москву. Заодно и поговорим.
Крепко жму твою честную волосатую ногу, твой [подпись]
P. S. Севке передай, что нужные ему марки я ищу, и есть надежда (небольшая), что найду.
Идет ли его рецензия на Казlt;анцеgt;ва?
P. P. S. Леночке гранд-привет. Пусть тебя оберегает от зубных болей и душевных депрессий.
Дорогой Борик!
Продрал нынче глаза, а письмо твое — вот оно. Приятно.
Ты спрашивал о том, в каком состоянии ХВВ. В самом что ни на есть готовом. Это сверка, последняя сверка. Матрицы поставлены в машины и готовы начинать шлепать десятки тысяч экз-ов в день. Со склада привезли сто пятнадцать тысяч готовых обложек. Все наготове. Только цензор оказался сукой. У меня здесь вообще такое впечатление, что мы случайно пали жертвой какой-то склоки между цензурой и главной редакцией. Но новостей по-прежнему нету. Будем ждать.
Радуюсь, что понравилась тебе статья для ДЭ. Жду, отдам в перепечатку и отнесу. Что до Андрэ Моруа, то это тот самый. Рассказ называется «Жизнь человеческая», он из цикла «Невозможные миры».
Рецензию Ревича на Казанцева ты, наверное, уже читал. Она здесь произвела известный фурор. Но реакции той стороны я еще не знаю.
Был я у Севки, виделся с Биленкиным. Хороший парень, славно посидели и потрепались. Он между прочим рассказал, что Казанцев прислал в «Известия» письмо «О странной позиции изд-ва „Молодая Гвардия“», в каковом письме обвиняет изд-во в уклонении от курса советской фантастики и в сплачивании вокруг себя молодых литераторов, пишущих в подражание худшим западным образцам и в большинстве нерусской национальности. А на следующий день я был в Мол. Гв., видел Сережу Жемайтиса, и он сказал, что ККК написали еще один донос в ЦК ВЛКСМ и этот донос уже переслан оттуда в издательство, но что там написано, пока неизвестно.
Ну вот и все.
Поцелуй Адку.
Твой Арк.
А я сейчас сижу и пишу предисловие к Азимову.
Дорогой Арк!
Первые два листа я перепечатал заново и несколько подредактировал. Остальное все оставил. Новостей нет, никого не вижу да и видеть-то не хочу. Давеча, правда, раздобыл пленку с записями песен Галича, Визбора и Якушевой, слушаю себе и вдруг — что такое! Очень приятный хор молодых басов исполняет: «Ты слышишь печальный напев кабестана…» Сочинили очень милый мотив, оставили только три куплета, поковеркали их малость и — дают копоти! Было приятно. Вот так, наверное, и возникло мнение о Стругацких как акынах.
Жду твоих писем со страхом и надеждой,
целую, жму, твой [подпись]
P. S. Все-таки статья получилась взрословатая, да что поделаешь? Сожрут. А?
Дорогой Аркашенька!
По-моему, предисловие отличное. Я только выловил несколько насекомых, показавшихся мне блохами, и ничего больше менять не стал. И не стоит убирать цитаты: в них Азимов говорит о себе лучше, чем мы могли бы сказать о нем. Вот только, может быть, взять другое заглавие? Что-нибудь из его высказываний. Скажем: «Я желал бы уничтожить ненависть». Или: «Фантастика служит человечеству». Или: «Человечеству больше не разрешается враждовать». А в подзаголовок вынести: Айзек Азимов — человек и фантаст.
У меня особенно нового нет ничего. Адка достала для Ленки очки. Скоро я вам их вышлю, найду только соответствующую коробочку. Правда, стекла будут отдельно, оправа — отдельно, но это уж вы сами.
Адка сегодня уезжает в Гагры с Андрюхой. Я остаюсь один. Мне будет грустно и скучно. Приезжай — потоскуем вместе. Приезжай с Ленкой. Будет хорошо. И мама вот тоже вернулась с дачи — не выдержала, сбежала, хочет дома.
Вчера кончил читать наконец «Зе эмейзинг партнершип»[199] — ну и г… же! Но я прочел ее всю и очень горд — это моя первая английская книжка. Мне тут привезли из США книжку «Ворлдс оф сайнс-фикшн» за июль 1965, хочу перевести оттуда один рассказик, может, пригодится для антологии.
Купил в Лавке Пастернака, стал листать и вдруг наткнулся на любопытное стихотворение. Оно в первой редакции называлось у него «Будущее» и там рассказывается, как у входа в лес поет на веточке птичка, «как бы оберегая вход в лесные норы. За нею целый мир берлог, пещер, укрытий, предупреждений и тревог, просьб о защите». Потом идет описание леса и кончается стихотворение (уже в новой редакции) так:
Хорошо было бы «Лес» назвать «За поворотом, в глубине» и дать такой вот эпиграф. Слишком уж многозначительное совпадение.
Я все корячусь, стараюсь сочинить песенку для «Леса» — не получается, хотя бродят какие-то образы и символы в мозгу. Слушай, а Манин не обиделся?
Зашли как-то тут ребятишки-школьники из звездинского объединения, принесли почитать свои опусы. Ничего опусы. А один, с забавной фамилией Лемхен[200] (маленький Лем) написал большую пародию на всех фантастов разом. Мы там — братья Рубацкие. Так вот младший Рубацкий рассказывает, как у него в комнате торопливо сконденсировался человек:
«Некоторое время он, светски улыбаясь, глядел на меня. Потом заметил:
— Я, собственно, из будущего.
— Это как же?
— А вот так. А зовут меня Ха Эм Иванов.
— С ума сойти, — сказал я.
— Я, собственно, вас очень уважаю… Собственно, в будущем вас любят все.
— Мне чрезвычайно лестно, — заявил я. — И Аркадию тоже будет…
— Вам с братом памятник поставили, — сообщил Ха Эм доверительно. — Золотой».
Дальше приходишь ты, и мы выражаем желание осмотреть памятник.
«Мы вышли на улицу. Мостовая была забита народом.
— Где же ваш аппарат? — спросил я.
— Собственно…
— Понятно, — сказал Аркадий и с криком: — Товарищи! Товарищи! Пропустите экспертов, — ринулся на толпу».
Потом мы влазим в машину, Ха Эм нажимает на рычаг. «Меня что-то кольнуло, а Аркадий странно взглянул на меня вдруг заорал:
Я с ужасом обнаружил, что подпеваю ему».
Наконец мы прибываем к памятнику:
«Машина стояла в сквере у памятника, чем-то напоминающего памятник Минину и Пожарскому в Москве и ленинградский памятник Крылову одновременно. Постамент был украшен с большой изобретательностью. Тут была и щука, высовывающая замшелую физиономию из ведра, и какой-то странный диван, и гриф с чрезвычайно большим носом, и даже кот с балалайкой, который, завидев нас, поднял лапу и закончил когда-то начатую фразу: „…дурак, естественно“.
— Хорошо сработано, — авторитетно заявил Аркадий, похлопав свою золотую голову. Аркадий был явно доволен.
— А не могли бы вы подарить нам эту машинку?
— Как вам будет благоугодно, — сказал вежливый Ха Эм с облегчением. Очевидно, он сосредоточил в этой фразе всю свою светскость. — А ежели еще ковер-самолет, — добавил он, — или, допустим, скатерть-самобранку, то за мной не пропадет…»
И т. д. и т. п. Забавно в общем. Там есть отличное место, как изготовленный Брускиным (Доскиндом) студень вдруг заговорил придушенным голосом. Брускина заставляют студень сожрать, хотя он и отбивается, и оказывается, что все в порядке — просто кто-то уронил в студень транзистор.
Ну ладно, жму каждый твой волосок, а также протез, твой [подпись]
P. S. Ленке спецпривет.
Приезжайте!
Дорогие братья и сестры!
Встреча состоялась. Присутствовали: Мелентьев, Гусев, Фальский, Бела, Сергей.[201] Говорил в основном Мелентьев, остальные молчали. Фальский не сказал ни единого слова. Бела, практически, тоже. Сергей пару раз проснулся и сообщил: один раз — что речь идет о расстановке акцентов, а второй — что Жилин старый герой Стругацких и из прежних книг видно, что он коммунист. Гусев встревал в разговор каждый раз, когда мне удавалось остановить словоизвержение Мелентьева (было несколько таких случаев, и каждый раз Мелентьев был весьма недоволен — ему хотелось говорить). Гусев говорил очень странно: то за нас, то вдруг ни с того ни с сего против. У меня создалось впечатление, что книга ему весьма понравилась, но есть указание придираться, и вот он придирается. В общем, он мне показался приятным и субъективно нашим.
Мелентьев начал с нападения («Как вы себе представляете мир, Землю в вашей повести в описываемое время?») и нападал практически все время. Несколько раз мне удавалось остановить его наступление (я тоже орал), но он возрождался вновь и вновь, пытался ловить меня («Авторы прекрасно понимают, что имеют в виду не только капитализм»), лягал редакцию, «излишне влюбленную в авторов», нес околесицу — совершенно, между прочим, нецензурную — об экспорте революции, об Испании, о Китае — одним словом, излагал.
Я окончательно перешел к защите, когда он прямо сказал, что конец повести находится в противоречии с идеологией издательства. Это толстовство, мы за экспорт революции, и вы нас не собьете. Извольте, чтобы в конце стало ясно: 1. Что Жилин не один. 2. Что никаких столетних разговоров не может быть. 3. Что Жилин намерен опираться на прогрессивные силы страны и заниматься не воспитанием, а делами похлеще. Спорить стало невозможно. Раз идеология издательства не совпадает с идеологией автора, то что уж тут спорить. Между прочим, в общем он настроен вполне доброжелательно. Если отвлечься от тона и собрать воедино его рассуждения (зачастую противоречивые), то образуется такая картина: Книга важная и нужная. Мы готовы издать ее и защищать в дальнейшем перед цензором и от котляров. Проделанные исправления уже внесли определенную ясность, этот процесс надлежит завершить. Издательство не защищает ничьих позиций, кроме позиций издательства. Издательство проводит определенную линию и базируется на определенной идеологии. Для того чтобы издательство и в дальнейшем могло следовать этому пути, издаваемые книги должны лежать в русле издательской идеологии. Для этого осталось внести последний акцент: сделать Жилина одним из многих и показать, что он намерен заниматься не воспитательной работой (во всяком случае — не только), а помощью прогрессивным силам. В этом случае книга станет нашей, и мы будем готовы за нее отвечать, хотя там останется еще масса двусмысленностей и крючков для повешения собак.
Распрощались мы дружески. Я сел и внес все необходимые исправления, а именно:
1. Выбросил слово «угнетение» в одном из размышлений Жилина, когда тот думает: «здесь нет угнетения, здесь никто не умирает с голоду». Мелентьев решительно настаивал на уничтожении первой части этой фразы, дабы не дать оружия в руки котлярам. Ладно.
2. Выбросил слово «столетний». Жилин теперь предлагает просто «план восстановления и т. д.» Слово «столетний» приводило Мелентьева в неистовство и не помогали никакие ссылки на Ленина. Он просто замолкал, а через некоторое время принимался говорить о том же.
3. Расширил уже сделанную нами ранее вставку в последний абзац книги. Теперь Жилин думает примерно так: я не один, даже здесь. Должны быть люди, которые ненавидят всё это так же, как мы (МЫ). Они просто не знают, как. Но МЫ-то знаем. Мы им поможем, мы их научим, что надо делать и как не растрачивать ненависть на мелочи. НАШЕ место здесь. И мое место здесь… и т. д.
Как видишь, я бросил им огромный кусок, но странно — я не испытываю особых угрызений совести. Во время этого разговора я вдруг осознал, что дело ведь совсем не в том, что предлагает Жилин делать. Это все моча, болтовня. Я даже предложил Мелентьеву вообще выбросить всю резолюционную часть книги, оставить только постановку проблемы, но он требовал крови. «Короче, вы стоите на позиции Марии?» — спросил я. «Да», — сказал он прямо. Мне стало смешно и страшно.
В конце разговора я спросил, последние ли это исправления, будут ли еще претензии у издательства? Нет, сказал он. Если эти акценты будут расставлены, то останутся только возможные претензии Главлита.
Итак, исправления я внес (и старые, и новые) в рабочую корректуру (он отдал нам наконец рабочую корректуру) и отдал все Беле. Она одобрила в общем и даже сказала, что мы даем слишком большой кусок. Теперь в понедельник она отнесет это Гусеву и Мелентьеву и позвонит мне. В это же время Алька[202] отвезет Ефремову наше предисловие, чтобы он вставил его в свое. Жемайтис говорил с Ефремовым, я тоже. Старик, кажется, согласен. Кстати, Мелентьев специально настаивал на этой операции и говорил, что предисловие хорошее и многое разъяснило. Вот так.
Будем ждать дальше. Перед отъездом я напишу тебе еще одно письмо, где изложу окончательное положение дел.
Должен вам сказать, что Мелентьев произвел на меня весьма большое впечатление. Нет, он не умен и не слишком-то образован. Он даже не такой уж великий спорщик — я отбил все его удары, пока он не заговорил об идеологии издательства. Но он велик удивительной самоуверенностью, чудовищным апломбом и полным отсутствием самокритичности. Его можно остановить, но его нельзя заставить попятиться, если он это не хочет. Ты можешь заставить его замолчать, он замолчит, переведет разговор на другую тему, а потом снова вернется к старому и будем говорить то же, пусть другими словами. Великий человек. Удивляюсь тебе, Арк: у меня не возникло ни малейшего желания сблизиться с ним. Он велик, но не вызывает никакого интереса. Начисто. Просто будущий министр. Человек-стена, непреклонный, как Модест Матвеевич.
Ну, ладно, целую, жму, ваш [подпись]
P. S. Позапирал ящики, м-м-мать!.. Пишу на дерьме каком-то. [Письмо напечатано на бумаге в линейку, как в тетрадях для учета.]
Мне стало страшно, потому что Мелентьев был в этот момент без пяти минут в ЦК, и я воспринимал его уже как человека из правительства, и вот этот человек из правительства ОТКРЫТО, ПРИЛЮДНО занимает позицию политического экстремиста, готового вмешиваться, вторгаться, переделывать «под себя» любое государство, устройство которого противоречит его идеологии. Это был открытый и уверенный в своей правоте сторонник «привнесения революции на штыках». И мне было смешно, ибо весь сыр-бор загорелся ведь именно потому, что глупая цензорша как раз и обвинила НАС в том, что мы ратуем за такое «привнесение». Директор издательства требовал от авторов того, что цензура полагала недопустимым.
(Это противоречие, несомненно, было следствием невероятного идеологического бардака, который царил в головах начальства еще с 20-х годов. С одной стороны, «революция на штыках» была выдумкой Троцкого и официально была заклеймена самым решительным образом. А с другой стороны, вся политическая практика — всегда! — опиралась именно на эту доктрину, и как раз именно в середине 60-х уже вовсю напористо шло невидимое вторжение СССР в Африку и в Латинскую Америку.)
СЕЙЧАС КНИГА ПОДПИСАНА ВТОРУЮ СВЕРКУ ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ ЦЕЛУЮ = БОРИС
Братья и сестры!
К вам обращаюсь я, друзья мои![203]
Итак, я в Ленинграде. Вчера кончился первый и, по мнению Белы с Сергеем, главный этап эпопеи. Я немедленнейше взял билет и полетел домой.
Почему я молчал и что произошло? Как известно, в субботу после разговора с Мелентьевым я в темпе внес исправления, и мне велели ждать понедельника для окончательного подписания. Понедельник этот начался для меня в ту же субботу и длился всю неделю. Сначала несколько тянул Ефремов, которого упросили вставить наше предисловие в свое. Закончил он это к среде. Потом происходило что-то неясное с начальством. Потом у Белы начались свободные дни. Потом я был вызван в пятницу, но ни Мелентьева, ни Гусева на работе не оказалось: уехали в ЦК. В 5 часов они явились, и Жемайтис схватил их, и они назначили ему на субботу. Надо вам сказать, что Мелентьев достиг, наконец, высшей власти:[204] его перевели наверх и сделали заместителем Поликарпова. Именно в пятницу был подписан об этом приказ и уже с субботы Мелентьев перестал иметь к МолГв прямое отношение. И. О. остался Гусев, замещающий сейчас и директора и главреда. Уходя от нас в пятницу, тов. Мелентьев сказал, что единственное темное пятно, остающееся за его уходящей в выси спиной, это ХВВ. Но, сказал он, уходя от нас, если предисловие сделано и если все поправки внесены, то ничего, можно. В субботу в девять часов я был в Мол Гв. В 1 °Cергей пошел к Гусеву. В 11 Бела смылась на каких-то французов. В 12 явился Сергей, поглядел на меня верблюдом и сказал, что все в порядке, но надо сделать еще некоторые исправления. Исправления привели меня в изумление. Гусев не понимал, что такое «кормовые ноги» кибера и сомневался: как это у них там устраиваются развлекаться ПО ЗНАКОМСТВУ (разговор Жилина со шлюшкой в баре, перед дрожкой). Я немедленно уничтожил знакомства и отстоял кормовые ноги, сославшись на ряд обстоятельств. В 12.10 Гусев был уже занят и просил прийти через часок. Я сбегал в магазин и купил для Альки конфет и орехов. Потом беседовал с Сонькой[205] о литературе и твисте. Начала звонить Нина, нетерпеливо ждавшая меня над гранками, которые надо было подтягивать и растягивать совершенно срочно. (Кстати, накануне я был у Нинки, пил чай и рассуждал о дружбе и любви.) В 12.30 пришел сияющий Жемайтис и пожал мне руку. На исковерканной верстке стояла неразборчивая надпись красным карандашом. Мне объяснили, что там написано: «на вторую сверку. Гусев».
Итак, книжка идет на подверстку, потом к корректору, потом к цензору. Ребята не боятся цензора, но считают, что все возможно. Мне разрешили уехать. Я бросился давать вам телеграмму, потом к Нинке, исправил с ней гранки, посмотрел рисунки (блеск!), взял билет и улетел домой.
Вот так. Все ваши поручения я выполнил. Теперь начнется эпопея с «Лесом». Дмитревский ждет.
Бела обещала меня информировать о происходящем.
Вот пока и все. Крепко вас целую, ваш [подпись]
P. S. Мы с Римом долго обсуждали проблемы дальнейшей борьбы. Он жаловался на пассивность и уклончивость Арка, а я говорил, что Арк не годен для открытого боя и что трогать его не надо.
Многократно виделся с Севкой, Севером и Володькой. У них пока всё хорошо.
Дорогой Арк!
Никаких особенных новостей у меня нет. Москва молчит. Возможно, это и к лучшему.
Сегодня ходил в Лениздат, отнес рукопись «Улиток». Встретился там с Дмитревским, очень сжато изложил ему наши перипетии и вручил рукопись. Он немедленно утомил меня длинным рассказом о Югославии, причем, по-моему, все время врал. Теперь я встречусь с ним завтра или послезавтра.
В Ленинграде спокойно. Равновесие.
Пишу я тебе в основном потому, что собираюсь уезжать в отпуск четвертого-пятого. Я старался оттянуть изо всех сил до 9-го, но это неудобно, я подвожу ребят, тем более, что первоначально мы намеревались выезжать 1-го. Ты всё это имей в виду. Может быть, тебе имеет смысл приехать в Москву не 9-го, а, скажем, 7-го хотя бы. Все равно же тебе там осто и насто, что я, тебя не знаю.
Чувствую себя каким-то замотанным, ни черта не делаю — копаюсь в марках и листаю журналы. Был намедни в Обществе Коллекционеров. Старый дядька, принимавший меня в члены, излагал историю и задачи Общества. Начал он так: «Наше Общество существует давно, но, правда, при культе оно было закрыто…» Господи! Коллекционеры-то при чем тут!
Словом, давай! Жму загорелые члены, твой [подпись]
P. S. Ленуське привет и лобзания.
Дорогой Боб!
Получил наконец-то от тебя письмо. Слегка поволновались, ты бы все-таки в телеграмме сказал, что возвращаешься в Л-д. Ну, насколько я понимаю, мы — в смысле ты — сделали все, что можно. Цензура должна пропустить, поскольку ее послушались и верстку всю искалечили. Будем ждать.
У нас все ничего. Вообще, если придется, обязательно побывай в этих местах. Они отличаются тем, что в самый палящий зной здесь дует холодноватый ветерок. Это очень облегчает жизнь. Вспомню только, как плавали мы в раскаленном крымском воздухе, и ликую. А пляж здесь плохой, ракушечник, без туфель нельзя. А люди здесь толсты фантастически. Вообще, одесситы и южные украинцы — это отдельный народ, с загадочными обрядами и поступками. С раннего детства у такого человека (мальчика или девочки, безразлично) бедра и грудь взрослой пожившей женщины, брюхо вываливается из трусиков, шеи нет или очень мало, и все этак трясется, трясется…
Мы здесь подружились с В. Л. Киселевым, автором «Воров в доме». Читал он нам еще главку из новой повести и рассказ, хорошо. Левый, но влиятельный (судя по рассказам). Ходим с ним покупать местное вино — сухое и довольно вкусное, идет вместо воды, рубль литр.
Вот пока всё. Если будет о чем, давай информацию.
Ленка целует. И я тож. Твой [что-то вроде подписи: буква «а» с завитушками и изображение лошади одновременно]
— Все, кто осмеливается писать вдвоем, втроем и более, прежде всего решают, о чем писать, —
— То, что Аркадий живет в Москве, а я убежденный ленинградец, серьезных осложнений пока не вызывает, —
— Учителями и «виновниками» стали Уэллс, Алексей Толстой и Беляев
Но в процессе работы, а писали мы примерно год да переписывали раза три, получилось серьезнее и, нам кажется, интереснее.
Нечеловечески трудно быть человеком в том мире, где живет Румата Эсторский, где серость и невежество возведены в культ, а на страже варварства и жестокости стоит вся государственная машина арканарского королевства. Нас интересовало не покорение непохожих миров, а столкновение социальных и моральных критериев в цивилизациях, подобных земной.
— Мы ждем от вас еще одного традиционного вопроса, —
— И, безусловно, фантастический, —
Кто-то из древних говорил, что человек это мир. И вот перенести этот мир знаний, убеждений, восприятий в любую среду, ввергнуть в водоворот конфликтов, проследить его реакцию — это ли не задача для фантаста?
— Если хотите, —
— «…Чаша погрузилась в Солнце. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови Вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметала и проложила Млечный Путь…» Это Брэдбери, «Золотые яблоки Солнца». Да возьмите любой его рассказ — это не только фантастика, это поэзия. Брэдбери писатель честный, умный, видящий последствия. Мы считаем, что Ефремова, Брэдбери, Лема можно любить или отвергать, но не уважать их нельзя.
Дорогой Боб!
Кажется, кончилось это вонючее лето, и можно будет заниматься настоящими делами. Так вот, к делу.
Ты просил сообщить, что с книгами. Ей-ей без перемен.
ХВВ еще немного покалечили и сдали, наконец, в печать. У меня уже выработалось к этой повестушке некое брезгливое отношение, слишком уж она захватана грязными руками, и не отмыться ей никогда. Ладно, будем ждать. Говорят, в августе выйдет. Нынче двадцать восьмое, мой день рождения, сорок лет дураку, думал, поднесут подарочек, но пока нет.
ПНвС идет пока гладко. Ходят даже слухи, что производственный отдел намерен сдать в сентябре тираж, то есть сигнал ожидается в середине сентября. Очень может быть, некоторым книгам на моей памяти такая удача выпадала. Но учти: Нина требует как можно скорее какою-нибудь замену для ЗИМа, которым я буду задавим, на всякий случай, если цензор запорет, чтобы моментально подставить, не задерживая. В остальном с этой книгой в порядке.
Другие дела, так-скать, прочее и разное.
1. Ревич, Биленкин и Громиха продолжают кампанию по преодолению культа личности в фантастике. На днях я был у Биленкина с Севкой, составляли мы список тех, кто будет присутствовать на историческом совещании. Набралось шестьдесят человек. Но вот беда. Голосовать могут только члены ССП, то есть в подавляющем большинстве люди незаинтересованные и равнодушные, а те, кто заинтересован, права голоса не имеют.
2. В начале сентября должен был я ехать в Чехословакию на какой-то конгресс международной писательской организации. Что я там буду делать — решительно непонятно. Впрочем, от Инкомиссии уже неделю нет ни слуху, ни, что утешительно, духу. Может, все и отложили.
3. В телевизионной газетке объявлено о создании тележурнала «Мир приключений». В нем будут участвовать «крупнейшие фантасты, как А. Казанцев, А. Днепров, С. Гансовский, Емцев, Парнов и другие». В частности, обещают какой-то многосерийный фильм. У нас телевизор сломался, так что ты там сам следи, может, что интересное, паки — забавное будет.
Каковы планы на сентябрь?
Поскольку мама всё равно на юге, а к тебе приезжают родственники, может быть, приедешь к нам? У нас будет в сентябре вполне свободно, родители в санатории, и можно будет поработать хорошо. Если я и поеду к чехам, то только на несколько дней. Ты как, а? И обговорим все, и поработаем, и новости узнаешь.
Давай решай. А то я соскучился.
Целую тебя, привет от Ленки. Поцелуй Адку.
Твой Арк.
lt;…gt; Не могу не отметить, что цензура не слишком трепала эту нашу повесть. Повестушка вышла смешная, и придирки к ней тоже были смешные. Так, цензор категорически потребовал выбросить из текста какое-либо упоминание о ЗИМе. («Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим».) Дело в том, что в те времена Молотов был заклеймен, осужден, исключен из партии, и автомобильный завод его имени был срочно переименован в ГАЗ — Горьковский автомобильный завод), точно так же как ЗИС (завод имени Сталина) назывался к тому времени уже ЗИЛ (завод имени Лихачева). Горько усмехаясь, авторы ядовито предложили, чтобы стишок звучал так: «Вот по дороге едет ЗИЛ, и им я буду задавим». И что же? К их огромному изумлению Главлит охотно на этот собачий бред согласился. И в таком вот малопристойном виде этот стишок издавался и переиздавался неоднократно.
Дорогой Арк!
Приехать я готов, но надо сначала выяснить вопрос с твоей поездкой за границу. Лучше было бы, если бы ты сначала съездил, а потом бы мы уже занялись делом. Так что выясни все поточнее и присылай мне вызов, буду ждать.
Есть несколько новостей — старых, но тебе неизвестных.
1. Еще в Москве я давал интервью девочке из «Недели». Интервью она написала довольно жалкое, но мне было лень всё это приглаживать, и я дал добро.
2. Муж этой девочки, некто Церковер, написал по ТББ пиесу для театра глухонемых. Мама рассказывала, что он в августе был в Ленинграде и пытался связаться со мной, чтобы дать почитать.
Перед самым моим отъездом меня поймал один режиссер Лентелевидения. Он снимает для новогоднего вечера «Суету». Я передал ему весь «Понедельник», потому что он мне понравился. Мы видели одну его постановку — «Кюхля».[206] По-моему, нам понравилось. В роли Саши Привалова он надеялся снять Смоктуновского. На днях я ему позвоню: он говорил, что в конце августа «Суета» будет снята, и он приступит к продолжению.
4. Перед отъездом я беседовал с Дмитревским относительно «Леса». Дмитревский сказал, что интересно, но надо бы, чтобы я ему рассказал, о чем там речь и что ему писать во вводной статье. На днях я ему позвоню и договорюсь.
Отдыхал я отвратительно: погода была дрянь и машина непрерывно ломалась, так что я совсем не отдохнул и работать мне не очень-то и хочется, хотя я знаю, что надо. Пока еще никому не звонил, но с 1 сентября возьму себя в руки и сяду на телефон.
Родственники приедут числа пятого, так что после пятого я могу уже спокойно ехать, если вызов окажется достаточно убедительным.
Жму ногу, твой [подпись]
P. S. Поблагодари Севку за марки. Спроси у него, как достать адрес Б. Егорова, как вообще с ним связаться. Спроси Нину, получила ли она деньги.
Поцелуй Ленку.
Дорогой Борик.
Сигнала все нет.
Задержался с ПНвС. Дело в том, что этот старый болван Кирилл Андреев явился в Детгиз и стал хвастать Марии Михайловне, как он своей блистательной рецензией спас в Мол. Гв. книгу Стругацких. Мария Михайловна не знала о наших затруднениях, Нинка ее тщательно от этого отгораживала. Но после встречи с Кириллом она схватила сверку и стала читать, мало того, дала для гарантии читать Пискунову. Нина на стену лезла, дралась как лев, но была в разгаре сражена приступом холецистита, или как это там у вас называется. Пришлось вступить мне, я ругался, но кое-чем пришлось пожертвовать. В частности, вместо «человека будущего» везде будет «идеальный человек». И еще кое-что по мелочам. Но мне эти благодетели вроде Андреева-болвана уже надоели. Все хвастают, что это они сделали нас писателями. lt;…gt;
В общем, будет вторая сверка, сигнал все-таки ожидают в сентябре.
Сегодня я вызван в Инокомиссию, видимо, еду, хотя и не хочется. Вернусь, наверное, десятого. К этому времени будь готов выехать по первой телеграмме. Дело в том, что твое присутствие здесь будет в сентябре необходимо. Мы должны сдать наш том в биб-ку фантастики, обговаривая всё это с Белой и художником, ибо сдадим мы только один экз. Расклейку. Затем надо кончать с «Улиткой» и для этого вступить в переговоры с «Советской Россией» и «Советским писателем». Ты мне здесь совершенно необходим. Если не приедешь, я один делать ничего не буду, слишком тяжела ответственность.
Вот пока всё.
Очень тебя целую, соскучился и одиноко.
Твой Арк.
Поцелуй Адку.
Севку никак не могу поймать. Нина деньги получила, но они не понадобились, и она вернула мне. А я их прожрал. Кстати, если нужны деньги — только мигни. Тотчас вышлю.
lt;… gt; «Идеалом социальной фантастики является современный человек в самом глубоком смысле этого слова, человек, морально и психически стоящий на уровне наивысших отметок духовного развития сегодняшнего дня». lt;…gt;
lt;…gt; И в наши дни последний роман Чапека и его антифашистские драмы, по прежнему широко читаемые, воспитывают ненависть к идеологам войны, к бесчеловечной практике и идеологии вообще. Они и будят мысль и чувства читателя. Но, конечно, нельзя недооценивать и того факта, что «Чапек вместе с Уэллсом был одним из основателей совершенно новой ветви в литературе и искусстве XX века. Эта новая литература называется социальная фантастика, литература фантастического реализма», — так сказал о Чапеке советский писатель А. Стругацкий на чапековском симпозиуме 1965 г. в Марианских Лазнях. lt;…gt;
Дорогой Борис Натанович!
Прошу вас явиться, прибыть, пожаловать завтра 8-го, в 6 час. вечера в Союз на заседание Бюро секции по поводу предстоящей работы на текущий, как говорится, сезон, чтобы поделиться с товарищами, коллегами и прочими лицами своими соображениями, предложениями, прогнозами, гипотезами, проектами, идеями обо всем, что может интересовать вышеупомянутую секцию.
Е. Брандис
P. S. Вышел сборник Дома детской книги, где есть Ваша статья. Продается в киоске Детгиза.
lt;…gt;
Стилевые особенности Стругацких оказались весьма пригодными для создания аргументированной, гармоничной и в то же время лаконичной картины будущего общества. Еще в «Стране багровых туч» и продолжении ее — «Стажерах» — Стругацкие нащупывали средства, которые без утомительной описательности позволили бы максимально приблизить читателя к далеко отстоящим по времени и месту событиям. Своеобразие литературной манеры, в которой выполнена повесть «Далекая Радуга», заключается в том, что, в отличие от Ефремова и Мартынова, Стругацкие абсолютно ничего не поясняют читателю, не расшифровывают научной сути явлений, не предаются авторским размышлениям о тех или иных сторонах изображаемой жизни, не поручают аналогичных функций персонажам. Они обращаются к читателю, не скрывая уверенности, что тот не менее их самих осведомлен в основных социальных, научных и технических предпосылках изображаемых событий.
Условность этих предпосылок сродни природе алгебраических величин: действия с ними подчинены определенным законам, но читателю дается возможность конкретизировать их значения и производные, домысливать любые подробности. Тут авторы вполне полагаются на читательское воображение. Их не смущает, что по-разному можно представить себе сущность предполагающейся «Д-транспортировки», или природу эксперимента, породившего всеразрушающую «волну», или принцип устройства того космического корабля, на котором эвакуирует детей обреченная на гибель планета. Главное внимание привлечено к отношениям и поведению людей, к их духовному облику, выявляющемуся благодаря значительности масштаба событий.
В людях «Далекой Радуги» тоже просвечивают знакомые нам черты. Но, в отличие от «Соляриса», мы улавливаем в них лучшее из присущего современникам. Качества, составляющие актив современной морали, преподносятся Стругацкими как нечто обыденное, как наиболее общее для подавляющего большинства персонажей, как разумеющееся само собой. Лучшие черты нынешнего поколения превращены писателями в начальный член некой математической прогрессии; вывод последующих членов, определяющих особенности отношений на «Далекой Радуге», доверен снова читателю.
В выборе исходных позиций для начала работы читательского воображения — источник того обаяния, большой душевной красоты, которым проникнута повесть о трагическом просчете экспериментаторов и неотвратимо надвигающейся катастрофе. По сравнению с «Солярисом», океан которого до удивления терпим и фактически ничем не угрожает действующим лицам, в «Далекой Радуге» волна взбесившейся материи агрессивна и беспощадна. И хотя она сметает всё и всех с поверхности планеты, не оставляя за собой ни живого ни мертвого, у читателя, не сомневающегося в неотвратимости трагической развязки, не возникает и тени тех мрачных ощущений, которые гнетут его при чтении «Соляриса».
Можно спорить о совершенстве художественных средств, о тонкости проникновения в глубины человеческой психики, о степени одаренности создателей того и другого произведения. Но игнорировать необходимость соблюдения не только естествоведческой и технической, но и социологической достоверности на современном этапе научной фантастики невозможно.
Впрочем, сами Стругацкие, судя по их дальнейшим творческим шагам, смотрят на это иначе. В повести «Суета вокруг дивана» они делают попытку привести фантастику прямиком во двор современных буден. В этой повести Стругацкие не меняют литературной манеры — суть фантастического вымысла, гак же как в «Далекой Радуге», постепенно вырисовывается из отдельных штрихов, случайно оброненных фраз, коротких отрывочных разговоров. Даже терминология, что встречается в фантастике не часто, уже знакома постоянным читателям Стругацких: «трансгрессия», «нуль-транспортировка». Только происходит эта мгновенная, невозможная для современной науки и техники переброска материи не в отдаленном будущем, а сегодня, не на далекой планете, а рядом с нами, не в экспериментальной лаборатории, а в бытовой, подробно описанной обстановке небольшого районного городка.
Какие творческие цели преследуются Стругацкими в «Суете», определить довольно трудно. При всей научной неосведомленности читатель Стругацких не так уж прост, чтобы поверить в возможность происходящего не в условиях отдаленного будущего, а между столовой и чайной среди вполне натурального периферийного бездорожья. Такое годилось бы для «Продавца воздуха» А. Беляева — в те времена это звучало бы еще правдоподобно.
Еще труднее предположить, что повесть написана ради того, чтобы раскрыть неравномерности современного развития, из-за которых высокие научные достижения соседствуют с неблагоустроенным бытом. Слишком «земна», слишком несвойственна эта задача для фантастики — литературы смелых обобщений, ярких красок, ускоряющих мысль идей.
Можно также говорить о попытках пародии, даже самопародии, хотя, несмотря на шутливость подзаголовка, вряд ли авторы стремились замкнуться в узких рамках юмористики.
Во всяком случае, сама возможность различных предположений показывает, что в повести плохо проглядывается ее основная идея. Художественные средства повести, в отдельности каждое, весьма впечатляющие, при насильственном их сближении «аннигилируют». Загадка трансгрессии плохо уживается с запыленным диваном; неразменный пятак, сказочная щука из колодца, рыбьи хвосты на дубе и кибернетический, но страдающий склерозом «кот» как будто бы намекают на попытку объяснения сказочного фольклора с точки зрения современных научно-технических гипотез, попытку, заведомо обреченную на неудачу, какими бы сверхсовременными ни оказались привлеченные к этому средства.
Но легче всего появление этой повести объясняется избытком литературных сил ее авторов, их озорным стремлением поэкспериментировать.
Право на литературный эксперимент не подлежит обсуждению. Но направление поиска поддается анализу. Не раз в последнее время раздавались воздыхания по поводу того, что фантастике якобы тесно в суровых рамках научности, что необходимость согласовать свой вымысел с воззрениями науки ограничивает свободу фантазии писателей. Тенденции такого рода обнаруживаются в сборнике «Фантастика. 1964» (М.: Молодая гвардия, 1964). Тут и подзаголовки: «Неисторический рассказ», и нарочитая приблизительность ссылки на источник эпиграфа; «кажется, Винер», и такая степень свободы фантазии, при которой автор «Гулливера» объявляется явившимся из другой звездной системы или, обратившись к лексикону Лиллипутии, попросту свалившимся с Луны.
Открывая сборник, «Суета вокруг дивана», точно флагманское судно, выводит в литературное плавание эскадру этих рыскающих от научного фарватера корабликов. В самой повести, хоть и не столь откровенно, чувствуется стремление пожонглировать научностью, попробовать обойти иные из ее аспектов. И, в первую очередь, обойтись без необходимого сочетания научно-технических условий, созданных воображением авторов, с элементами социологической фантастики.
Но необходимость такого рода уже возникла в современной фантастике. Поэтому не мешало бы начать отдавать отчет в том, что в нынешние времена в мировоззрении нет третьей грани и что фантастика ненаучная рискует очень скоро обернуться фантастикой антинаучной.
lt;…gt;
Никто не отрицает стремления фантастики к максимальной свободе полета. Никто не возражает против освобождения ее от излишнего научно-технического и социологического буквализма, который отягощает, например, интересно задуманные произведения Ефремова или Мартынова, и от которого в значительной мере удается избавиться Стругацким. Но всякому полету — своя динамика. И потому хотелось бы услышать ясный ответ: на какой основе возможна нынче фантастика, кроме научной? Какие воззрения читателя, кроме научных, позволят ему поверить в достоверность вымышленных событий? Возможно ли художественное воздействие современного произведения на современного читателя, заведомо уверенного, что никогда, ни при каких обстоятельствах, ни при какой мере условности описанных событий быть не может? И не случится ни, что, узрев Джонатана Свифта (а почему, собственно, ограничиваться только Свифтом?), «свалившегося с Луны», читатель, подобно горьковской девчонке из «Самгина», воскликнет: «Да что вы озорничаете?»
Дорогой Арк!
Имею сообщить тебе, что я здоров, а Андрюха, напротив, болен, почему я так долго и не писал. Новостей никаких нет. Были у меня: Север, Севка и Брускин. Обещали зайти вновь, но не зашли. Скажи Северу, что у меня осталось твердое впечатление, будто он заходил ко мне с единственной целью: стрельнуть марочек. Потому больше и не зашел.
От телевидения я отвертелся и, как они там выступали, ничего не знаю. Читаю «Inventing the Future»,[207] несколько раз думал над «Лесом» и несколько — над повестью о войне. Жду тебя. Мама приедет числа 2–3, я думаю; так что числа 5–6 можно, вероятно, нагрянуть. А может, и раньше. Я с мамой поговорю и немедленно тебе телеграфирую. А ты телеграфируй день прибытия.
Что тебе надлежит не забыть?
1. Маме — иностранный подарок.
2. Мне — марки, выпущенные до 1961 г. (в том магазинчике, что рядом с несостоявшимися раками). И еще мне купи, пожалуйста, два больших кляссера вроде тех, что я покупал: с бежевой корочкой и серой суперобложкой.
Вот пока и всё.
Жму конечности, твой [подпись]
P. S. Леночку поцелуй.
Дорогой Борик!
Очень рад был получить твое письмо. С мамой дело обстоит так. Она едет через Москву, приедет завтра. Я ее встречу. Скорее всего, мы приедем в Ленинград с нею вместе. Я тебе дам телеграмму, ты нас встретишь. У меня много второстепенных новостей, лень писать, они не очень тебе, наверное, интересные, ужо расскажу.
Обнимаю, твой А.
Поцелуй Адку, поцелуй сына.
9.10.65
Ленинград. Арк приехал 6-го. Пишем «Лес».
7-го — 5.5 стр.
8-го — 6.0 стр.
Вчера вышел сигнал ПНвС.
Написали 6 стр.
10.10.65
[дневник приездов: 10.10.65. Середина 5-й главы.]
Написали 6 стр.
11.10.65
[дневник приездов: 11.10.65. Середина 5-й главы.]
Написали 6.5 стр.
12.10.65
[дневник приездов: 12.10.65. Закончlt;илиgt; 5-ю главу «Леса».]
Написали 5 стр. Кончили 5-ю главу.
13.10.65
Перерыв.
14.10.65
[дневник приездов: 14.10.65. Начата 6-я глава «Леса». ] Сделали 7 страниц. Тяжелые шаги за дверцей.
15.10.65
Сделали 8 стр. и закончили на 117 стр.
Требует доработки
1. Имена
2. Сцена в бибlt;лиотеgt;ке
3. Последнlt;яяgt; глава
Нужно предисловие к УнС
Ритмические перебои:
стр. 1.
стр. 5. (Что-то о Домарощlt;инереgt;. Война? А la Сыщенко?[208]) Или ощущение от него: паук с паутиной.
стр. 7. (…Перец, говорит, это, говорит, фигура!..)
стр. 8. (Дать конкретные имена, должности, кто что говорит)
стр. 21. Что-то должно произойти, чтобы настал час отчаяния. Воспоминание об неудачах этого дня. Донос? Приказ? Встреча с каким-либо гадом? Расширить поведение чемодана — подробный жуткий бред.
стр. 25. Разговор книг. Переделать. Только о лесе. Из Кауэлла![209]
18.10.65. Окончен «Лес». Статью для симпозиума делать не хочlt;етсяgt;.
19.10.65. Размышления над «Записками здравомыслящего».
20.10.65. Взял билет на 24-е. Готовится рецензия на Гора.
22.10.65. Купили Адке «Зенит 3 п».
24.10.65. Отъезд.
Защитник находит на поле чью-то ногу…
Дорогой Арк!
Прежде всего с прискорбием отмечаю, что вот уже середина пятницы, а бандероли от тебя, которую я с нетерпением ждал еще в четверг, все нет и нет. Для меня это мучительно.
Теперь новости:
1. Был в нашем Литфонде, подал заявление. Там же выяснилось, что московские писатели, желающие попасть в Комарове, должны действовать через Московский литфонд. Срочно сходи и тоже подай заявление (на одного себя), что, мол, желаешь работать в декабре в Комарове. Твоя заявка придет в Лрд и в соединении с моей даст желаемое.
2. Весь вторник и всю среду протаскался с Лемом. Обеды, заседания, телевидение. Чувствовал себя идиотом и закаялся навсегда принимать участие в таких увеселениях. Должен тебе сказать, что Лем действительно сильно переменился. Он очень много и быстро говорит, уклоняется от сколько-нибудь серьезных бесед, суетится и производит впечатление человека, которому всё обрыдло до предела, который хочет только побыстрее закончить все финансовые дела и удрать домой. Я его, впрочем, очень хорошо понимаю. Кстати, Мосфильм снимает две его повести. «Солярисом» займется лично Тарковский (см. «Иваново детство»). Вот так-то. И вообще триумф Лема не поддается никакому описанию — его встречали в СССР как космонавта, высадившегося на Луне, — только что на улицах народ не ревел.
3. Был на открытом партсобрании в писдоме, слушал Толстикова. Было интересно только, когда он отвечал на вопросы из зала. Забавно, Толстиков очень похож на Рима — то же лицо кувшином, такой же подбородочек, нос с горбинкой, близко посаженные черные глаза. Подробности при встрече.
4. Кан рассказывал, что в США выпустили сборник сов. н.-ф. и в «Аналог» появилась рецензия. Всех разругали, кроме «Пути на Амальтею».
5. Получил от Нины 5 экз. ПНвС, передай ей большое спасибо и имей в виду, что этого крайне мало.
6. Выслушиваю много разговоров о ХВВ. Все они строятся по принципу: «Это здорово сделано, но…» Противу наших ожиданий большинство людей так и не поняло, что цензура порезвилась — все недочеты за наш счет.
7. Денег нет ниоткуда: ни из МолГв, ни из Детгиза. Черт знает что.
8. Перечитал с Адкой ЗПвГ Любопытная получилась вещь, местами — очень. Адка сказала, что остается ощущение хаоса и что надо читать еще раз, но интерпретировала все почти правильно: Управление — символ всяческого управления и бюрократии, Лес — всё, что не познано человеком.
Вот, пожалуй, и всё. Очень жду бандероли, прихожу в ужас при мысли, что ты ее еще не отослал. Жму и трясу, твой [подпись]
P. S. Леночке привет и поцелуи.
Что касается воспоминаний Лема по поводу встреч его с АБС, то здесь расхождения наши максимальны. Я, например, точно помню, что втроем (АБС + Лем) мы не встречались никогда. Эпизод с распитием коньяка — да, имел место, но происходило это в Питере, в самом начале 60-х, в большой компании ленинградских писателей (Варшавский, Брускин, Брандис, БНС, еще кто-то), напитки, действительно, лились рекой, и пан Станислав, действительно, поглощал их с удивительной стойкостью и без каких-либо вредных последствий для хода беседы. По-моему, аналогичная встреча и примерно в те же времена имела место и в Москве — там были Громова, Нудельман, АНС, Парнов, кажется, и там пан Станислав тоже был на высоте. Он вообще — прекрасный полемист, интереснейший собеседник и великий эрудит. Потом они встречались с АНС в Праге, на юбилее Чапека, и тоже там общались за рюмкой чая, но, опять же, без меня… Такие вот аберрации памяти.
Дорогой Боб.
Получил телеграмму и письмо. Во вторник, то есть послезавтра, пойду и куплю тебе эту клятую бандероль. Только не уверен, что во вторник же и пошлю. Дело в том, что сейчас на почтамтах чудовищные очереди, все шлют подарки к праздникам. Надо тратить часа два, а это мне сейчас вельми не по карману — много дела с переводом и с первой Ленкиной рукописью, которую она сдает в Воениздате. Так что придется тебе, возможно, потерпеть, пока эта волна спадет.
Вчера Ариадна приглашала к себе на встречу с Лемом, да я отказался. Так с ним, слава богу, и не виделся. Сейчас он, кажется, поехал к себе домой.
Завтра или послезавтра поеду в Литфонд и подам заявление. Только что-то мне это разделение не нравится. Ты уверен, что все будет оформляться в Ленинграде? А то дадут нам на разные сроки, вот будет потеха.
Был на открытом партсобрании в ЦДЛ (Московской организации), выступали: с докладом Чаковский, а в прениях — Демичев. Было очень интересно, народу — не провернуть, много серьезных и горячих выступлений. Расскажу подробнее при встрече.
Получил в Детгизе сто экзов, лежат в углу, понемногу отдариваю, штук сорок привезу или частью вышлю тебе, когда эта свистопляска на почтамтах пойдет на убыль.
Деньги в Детгизе тебе переведены, узнавал специально и дотошно, ты уже должен получить. Что же касается МолГв, то Аля больна, и их некому выписать. Смешно, но факт. Впрочем, это тоже вопрос дней. По нашей редакции никто уже два месяца не получает денег, даже Ленка за редактирование сборника детективов.
Про ХВВ слышать приходится довольно редко, всё забили разговоры о ПНвС. Вещь очень читается и хвалится. О ХВВ, впрочем, тоже говорят хорошо, только мало. Рецензия Севки лежит у Биленкина и не идет из-за того, что очень уж интеллигентная. Не знаю еще, что это значит.
Вот пока всё. Пиши. Жму и проч.
Привет Адке.
Уважаемый Борис Наумович!
Пусть Вас не удивляет, что Театр оперы и балета имени С. М. Кирова решил обратиться к Вам с не совсем обычным предложением.
Дело в том, что при театре организована небольшая группа молодых композиторов из числа аспирантов и студентов-дипломантов Ленинградской консерватории, которые имеют ряд интересных творческих замыслов по созданию оперных и балетных произведений на различные современные темы.
Один из этих композиторов давно мечтает написать оперу по одному из Ваших (и, конечно, Аркадия Наумовича) фантастических романов. Если Вы в принципе не возражаете против такой идеи, мы хотели бы просить Вас связаться с нами, чтобы установить день и час для более конкретного разговора и встречи с композитором.
Как Вы сами понимаете, вся трудность в выборе произведения и написании сценарного плана либретто будущей оперы. Остальное (сам текст оперы) может быть написано либо непосредственно Вами, либо кем-то из драматургов или поэтов по Вашей рекомендации или выбору театра.
Просим Вас позвонить в литературно-репертуарную часть потел. А6—41–64 с 11 ч. до 4 ч. ежедневно, кроме воскресений.
С уважением
Зав. литературно-репертуарной частью Боголепова Татьяна Владимировна
Уважаемый Борис Натанович!
В четверг, 11 ноября с. г., состоится первое заседание клуба фантастов при журнале «Звезда». Предполагаемая повестка дня:
1. «О провинциальной фантастике нашей великой Родины», сообщение Б. А. Миловидова.
2. «О провинциальной фантастике Соединенных Штатов», сообщение В. Л. Кана.
3. Разное (игры, танцы, аттракционы). Начало в 6 часов вечера.
Дорогой Арк!
1. Был еще раз в литфонде. От тебя требуется только организовать заявку от своего, московского, отделения, где было сказано, что, мол, просим предоставить члену СП такому-то путевку в Комарово на декабрь. Всё. Остальное будет урегулировано здесь. Так что организуй заявочку побыстрее.
2. Получил из Детгиза 1857.88 р. Прикинул и выходит, что как-то маловато. Может быть, это еще не всё? Если исходить из девяти листов, то за две последние части (6 л.) должны были получить мы как раз по 1800, а ведь за СвД тоже кое-что причитается, нес па? Выясни, пожалуйста, у Нины.
3. Поймал меня радиокомитетчик, заставил отвечать в магнитофон на разные вопросы о будущем и о нашем творчестве. Наболтал я ему и теперь надеюсь только, что Филиппов не пропустит — глава ленинградского радиовещания — очень милый человек, о котором говорят, что предел его мечтаний — жить в квартире с окнами, выходящими на еврейское кладбище.
4. ПНвС и у нас здорово читается. Во всяком случае, многие люди спрашивали меня, где же ее можно купить — даже почтовый мальчик, который доставил мне твою телеграмму.
5. Получил письмо из Ленинградского Государственного ордена Ленина Академического театра оперы и балета имени С. М. Кирова. Зав. литературно-репертуарной частью тов. Боголепова Т. В. обращается к Аркадию Наумовичу и Борису Наумовичу с просьбой связаться с нею на предмет установления «дня и часа для более конкретного разговора и встречи с молодым композитором», который «давно мечтает написать оперу по одному из ваших фантастических романов». На ее взгляд «вся трудность состоит в выборе произведения и написании сценарного плана либретто будущей оперы». Сам текст оперы может быть написан либо непосредственно нами, либо кем-то из драматургов или поэтов по нашей рекомендации или по выбору театра. Я ей еще не звонил и звонить пока не буду — подожду твоего ответа. Мое мнение таково: предложить им «ДР», дать любые необходимые объяснения, постараться выколотить что-нибудь за право оперизации и устраниться в дальнейшем полностью. Жду твоего мнения.
6. Кстати, если будет еще раз обращаться кто-нибудь из кино с более или менее серьезными намерениями, соглашайся. Я морально готов писать сценарий. В самом деле — Лем может, а мы нет?
7. Я очень жду кляссера и экзы ПНвС и ХВВ. Но я готов пренебречь даже экзами, лишь бы ты поскорее прислал кляссер. Умоляю. На коленях.
Засим жму ногу, твой [подпись]
P. S. Ленке и всем приветы.
А Поликарпов-то умер! Плохо теперь дело!
«Я филателист, но к филателизму отношусь отрицательно». Филателия — это страсть, со всеми онерами страсти: потеря чувства реальности, полная переоценка естественных ценностей, искажение моральных принципов и т. д. Чего уж тут хорошего.
Дорогой Боб.
1. Насчет гонорара в Детгизе попробую выяснить снова. После праздников пойду к Нине и попрошу узнать точный листаж.
2. Насчет оперы — забавно и как-то гадостно. Ты представляешь, какой это будет развеселый смех? Причем никто не поверит, что это не наша затея. Опера «Далекая Радуга», потом балет «Извне», потом живые картины «Улитка на склоне». Не знаю. Может быть, всё дело в том, что я терпеть не могу современную оперу. Хор (речитативом): «Он срастил себя с машиной, он срастил себя с машиной! (Все сообщают об этом, поворачиваясь друг к другу и разводя руками. Затем Горбовский пронзительным голосом выводит) Бедня-а-а-а-а-ага Камилл!» Одним словом, если ты не возражаешь, я против.
3. А вот относительно сценария — совершенно другое дело. И нам не надо дожидаться, пока кто-нибудь к нам обратится с серьезными намерениями. Надо написать заявку более или менее подробную — и, посоветовавшись с тем же Андреем Соколовым отнести на студию: в Мосфильм или имени Горького. Сценарий без особенных философских сложностей, с изрядной долей юмора, приключений и трагизма, более или менее специальный (не по написанным книгам), не для детей, но и не для шибко квалифицированных ценителей Феллини. У меня есть одна идейка, которая базируется на самой первой интерпретации «Попытки к бегству», попробую изложить на бумаге и тебе пришлю. Общая ситуация — коммунары-туристы садятся на планету, где идет мировая война. Шанс показать войну в смешном виде, идиотов-генералов, солдат-швейков, развеселых ребят-научников. Свежо (для кино) и оригинально (для кино).
4. Что касается кляссера и экзов, то девятого куплю и тут же пошлю. А почему ты спрашиваешь про ХВВ? Откуда я тебе ХВВ возьму? Экземпляра три-четыре еще осталось, но ведь не больше же!
Вот пока всё. Привет Адке и всем.
Жму и целую, Арк.
Уважаемая Татьяна Владимировна!
В ответ на Ваше письмо от 30.10.65 имею сообщить Вам следующее.
Мы обсудили Ваше предложение и, к сожалению, вынуждены отказаться от него. Специфика оперы такова, что ни одно из наших произведений не может, по-видимому, дать материала для сколько-нибудь порядочного либретто. Как мы ни старались, нам так и не удалось представить хоть что-нибудь из написанного нами на оперной сцене. Писать же для оперы специально мы по ряду причин не в состоянии.
Итак, будем считать, что бр. Стругацкие категорически против постановки оперы или балета по их произведениям, что, впрочем, отнюдь не мешает им испытывать чувство искренней благодарности работникам Вашего театра за внимание к их творчеству.
С уважением Стругацкий Б. Н.
Дорогой Арк!
1. В театр оперы и балета я отправил письмо, в котором вежливо посылаю в задницу как оперу, так и балет.
2. Только что от меня ушла редактор 3-го объединения Ленфильма, которая добивается меня уже два месяца. Мы с ней очень мило поговорили. Они хотят ставить фильм по ТББ. Книжку уже прочитали некоторые молодые талантливые режиссеры, главный редактор объединения, какие-то там завы. Всем нравится, все не прочь. Портфель редакции на 67 год пустует, так что имеет место и объективный фактор. Редактор понимает вещь правильно, видит именно те достоинства, что следует, согласна с центральностью фигуры Руматы, как с задачей фильма номер один, и вообще производит впечатление честной и умной девочки (на вид ей — не больше 30-и). По ее мнению, нужно только переговорить с главредом (Яковом Нисоновичем Рохлиным), а потом писать заявку и подписывать договор. Короче говоря, мне это дело кажется противу ожиданий серьезным. В любом случае я завтра схожу на прием к главреду и побеседую с ним: послушаю, что он думает о вещи, как он ее представляет в кино и т. д. Обещаний никаких давать не стану, выражу только общую нашу благосклонность — самую общую, с шевелением пальцами. Ты же тем временем обдумай всю эту информацию и сообщи мне свое принципиальное согласие и несогласие. В зависимости — и будем решать. Я же, поговорив с редактором, а может быть, и познакомившись заодно с вероятным нашим режиссером, составлю более общее свое мнение и отпишу тебе в порядке уточнения.
3. Мама извиняется, что не отвечает тебе. Она тут приболела — простудилась. Сейчас ей получше. Пойду бросать письмо — позвоню ей.
4. Вчера было заседание в «Звезде». Был доклад одного мальчика о провинциальной советской фантастике и доклад Кана о современном состоянии американской фантастики. Мне показалось страшным и занимательным, что за последние три года на периферии вышло 110 наименований фантастики — все сплошь г… Мальчик молоденький, с неразработанным вкусом, он считает, что были и неплохие вещи, скажем, Аматуни или там Росоховатский. Это — лучшее. Бр-р-р… Присутствовал lt;…gt; О. Соколов. Произвел на меня самое тягостное впечатление. Насколько я понял, всем очень нравится ПНвС и мало кому — ХВВ. Мееров с женой полагает ХВВ — нашей самой большой неудачей, а по поводу ПНвС спорят: войдет ли он в историю как «12 стульев». Кан и Ларионова непрерывно цитируют ПНвС. В Пулкове тоже некоторый ажиотаж — многие, вместо того чтобы работать, дискутируют: есть ли Модест Матвеевич наш Гашков, похож ли Саня Дрозд на А. Копылова и кто же такой Хунта? А вообще, весь вчерашний вечер ты мне испортил начисто, потому что
5. Ольга передала два кляссера и твою записку. За кляссеры спасибо (хотя подобно Портосу я мог бы воскликнуть: «Пустые? Но мне нужны полные, сударыня!»[210] (Так вот, из записки я понял только тот огорчительный факт, что третьего набора марок ты не прислал и присылать не намерен. Ты пишешь: «Набора по 20 р. нет». Что значит — нет? Нет в природе? Или нет в продаже, все распроданы? В записке, которую ты прислал с первыми двумя наборами, говорилось: «В продаже были еще наборы — по 7–8 и по 20 р.» Ты собирался купить (судя по письму) 20-рублевый набор еще до праздников, а переслать — после. Ты что — не купил его тогда? И теперь их распродали? Во всех трех магазинах? Не понимаю.
Никакому Ревичу я писать не буду. Из принципа. Он мне просто приятель, а ты мне брат. Единственный. А раз брат (да еще и соавтор), то изволь в ближайшее же время дослать мне третий набор. Можешь перепоручить это Севке, твое дело. Даю еще раз отличительные свойства необходимого мне набора:
1. В отличие от уже присланных наборов он содержит не только ЧИСТЫЕ, но и ГАШЕНЫЕ марки.
2. В отличие от у. п. н. он в значительном количестве содержит ДОВОЕННЫЕ марки. (В частности: марки РСФСР, доплатные довоенные марки, марки из серии «26 бакинских комиссаров» и т. д.)
3. Цена в пределах 10–20 рублей.
4. Продавался при мне: в «Детском мире»; в магазине на ул. Кирова; в магазине, что на Арбате, вблизи того места, где мы с тобой, идя к Нине, пытались купить раков.
Ты знаешь, что такое страсть? Читал? Так вот мною владеет страсть. И нечего хихикать. Это со всяким рано или поздно случается. Этот кляссер для меня — самый важный из трех. Я его очень жду. Я как дурак выбегаю на каждый звонок, думая, что это почта. Я вижу его во сне. Я измучился в мечтах. Ты мне просто ОБЯЗАН его достать. А если не достанешь, я буду вынужден прилететь за ним в Москву. На один день. Специально за ним. Он обойдется чудовищно дорого. Все надо мною будут потешаться. А тебе станет позорно.
Вот так вот. Я очень на тебя надеюсь. Снова теперь начну считать дни. Сегодня 12-е. Это письмо ты получишь 14-го. Не позже 15-го ты купишь и отправишь набор. Значит, уже семнадцатого я начну выбегать на каждый звонок.
6. 15-го я еду в Петергоф, выступать на читательской конференции в местной биб-ке. Приезжала лично заведующая и умоляла. Не смог отказать. Теперь придется ехать. Я верен своему слову.
Жму, целую, твой [подпись]
Р. Т. Всем привет. Как там Аля? Соколов ничего не знает. И организовал ли ты высылку заявки в Ленинградский литфонд?
P. P. S. Да! ПНвС я получил. Большое спасибо. Но мало! Прискорбно мало!
Дорогой Арк!
Итак, я побывал у главреда 3-го объединения т. Рохлина Якова Нисоновича. Познакомился с работниками редакции. Поговорили. Главред показался мне надежным человеком, заинтересованным в экранизации. Речь его была мягка и не обременена специфическими выражениями. Пальцами он не шевелил и мэтра из себя не корчил. В редакции его, судя по поведению сотрудников, обожают. В основном я задавал вопросы, а он отвечал. На вопрос, чем его привлекает ТББ, он отвечал, что это может быть фильм, представляющий собою хорошее зрелище плюс интеллектуальная нагрузка. («Его будут смотреть взахлеб, а выйдя из зала будут вспоминать и думать») На вопрос о том, что такое сценарий, он отвечал, что сценарий есть прозаическое произведение, в котором всё внимание автора отдано изобразительности и действию. Экспозиция должна задаваться один раз («Фильм должен быть заведен с самого начала, а потом уже пружина раскручивается непрерывно, без остановок, без замедления и новых заводов»). Необходим юмор. Особенно в трагическом фильме, где он контрастирует с трагедией и дает особенный эффект. ТББ содержит в себе все необходимые для сценария черты. Надо только сократить повесть, сделать более жестким сюжет и (к сожалению) убрать внутренние монологи и размышления (как не изобразительное). Да, их намерения совершенно серьезны. Да, он не будет в дальнейшем шевелить пальцами, просить чего-нибудь этакого и говорить: «Здесь я не вижу… вы понимаете?.. не вижу! А хотелось бы видеть!» Нет, пока он не может назвать мне определенного режиссера, но на примете их несколько — все молодые и способные (в основном почему-то грузины). Он еще не выбрал кандидата окончательно, но не хотел бы давать читать книгу всем намеченным: тогда все накинутся и будет трудно ввести их в русло. Не надо думать, что ТББ уже готовый сценарий, но не надо думать и того, что он потребует какой-то сверхъестественной работы. Будем считать, сказал он, пожимая мне руку, что мы уже начали сотрудничество. Такой тихий, неприметный бледный еврей с внимательными глазами и сдержанными манерами. Короче, они мне понравились.
СРОКИ. Желательно подать заявку в ближайшее же время. После обсуждения на редсовете будет заключен договор и выплачен аванс. Первый вариант сценария желательно представить не позже апреля 1966.
Условия. Авторы дают сценарий, но на этом работа их не оканчивается. Они должны будут принимать активное участие в создании режиссерского сценария и в дальнейших съемках. Советы и консультации их режиссеру не только желательны, но практически обязательны. (Режиссеры без авторов обычно выпускают г…) Сценарий-экранизация стоит 4000. Если фильм выходит в свет, выплачивается еще столько же, или дважды столько же, или (правда, в редчайших случаях угождения высшему начальству) трижды столько же.
Я по этому поводу думаю следующее:
1. Намерения их, вероятно, вполне серьезны. Люди деловиты, относятся к нам уважительно, но без размахиваний руками и возгласов. Очень важно, по-моему, что иметь дело сейчас приходится не с режиссером, который сам толком не знает, что ему надо, а с редакторскими работниками, выполняющими сценарный план на соответствующий год.
2. Мне кажется, надо сказать им ДА. Если ты согласен, немедленно вышли телеграмму «СОГЛАСЕН», и я напишу и отошлю им заявку.
3. Писать сценарий мы начнем не раньше, чем получим договор и аванс. Так что даже если фильм по каким-то имманентным причинам не получится, труд наш даром не пропадет (аванс), а Рохлин кажется мне человеком, который может поучить нас делать сценарии — это умение рано или поздно нам понадобится.
4. Я не знаю пока, как делают сценарий, но вижу уже один прием, кажется, небезлюбопытный. Если Румату будет играть хороший артист, он сможет создать любопытный двойной образ: вызывающий живейшее отвращение Румата-дон (когда он в свете — высокомерный, брезгливый, манерный, туповатый, невежественный) и обаятельный Румата-коммунар (когда он один или с ближайшими друзьями). На уровне Толстовского Болконского.
Вот так. Жду, жму, целую [подпись]
Р. Т. Получил еще две порции ПНвС. Большое спасибо. Теперь за тобой только кляссер. Ноги буду мыть, а воду пить. Не кипятя.
Дорогой Боб!
1. Театр в задницу — это хорошо.
2. Инсценировка ТББ мне очень улыбается, здесь предоставляю тебе все полномочия, делай, как тебе виднее. Пиши заявку и подписывай договор. Договор обязательно авансовый! Не дадим водить себя за нос, это очень важно. Заявку можешь написать и с прямым указанием на ТББ, и на сценарий более общего типа, сразу по нескольким произведениям Стругацких, специально для кино. Это тоже смотри сам. Вперед, на экран!
3. Что это ты, брат, так на меня возник? Ну пошлю я тебе завтра все наборы, которые найду в магазинах, пошлю, не огорчайся. Наборов по 20 р. действительно больше нет, все распроданы. Вообще, у филателистических прилавков творится что-то невообразимое. Народ стоит стеной в три слоя. Ориентир «пределы 10–20 р.» уже лучше. Видел наборы по 12 руб. и по 15.78 р. Куплю и вышлю завтра же, не скули. Продерусь через толпы, давя кости и рвя мясо сопротивляющимся.
4. Не помню уже, писал ли тебе о том, что 9-го было партбюро Моск. орг. ССП, где заслушивали коммунистов Совета по фантастике. Били в Казанцева, как в бубен. Кажется, Совет распустят и вольют фантастов в Организацию прозы. Подробности при встрече.
5. Меня тоже вынудили выступить в одной школе. Ничего, пронесло.
6. Встречался здесь с Аркадием Львовым, автором «Старшего брата, которого не было»[211] и т. д. Произвел на меня отличное впечатление, умница, с очень тяжелой судьбой человек. Видимо, настоящий писатель, причем писатель-одессит. Я видел, какие ему дифирамбы пел Симонов, чтобы его книжку рассказов (одесских, а ля Бабель) издали в Сов. Писе. Считает ХВВ шедевром, не имея при этом никаких корыстных оснований.
7. Заявку на Комарово организовал давно, еще когда послал тебе телеграмму.
8. Дал читать Улитку в Литературную Россию. Надежды, конечно, никакой, но очень просили. Свои люди. Севка требует «Лес» в сборник «Фантастика», который он составляет на следующий год. Я уклончиво отвечаю, что де там видно будет. Обижается.
Пока всё. Целую и жму обыкновенно, твой Арк.
Глубокоуважаемый Яков Нисонович!
Переправляю Вам вариант заявки. А. Стругацкий дал согласие на наше сотрудничество, правда, при условии, что будет заключен авансовый договор. Если у Вас будут замечания по Заявке, попросите, пожалуйста, Аллу Валентиновну[212] связаться со мной (она знает, как) или — что было бы лучше всего — черкните мне открыточку, чтобы я приехал. Если особых замечаний не возникнет, просто держите меня по возможности в курсе дела.
Большой привет Алле Валентиновне и всем товарищам,
Ваш Б. Стругацкий
Директору киностудии Ленфильм
Предлагаем сценарий по мотивам нашей фантастической повести «Трудно быть богом», в котором рассказывается о судьбе гражданина коммунистической Земли отдаленного будущего, направленного вместе с группой других ученых на чужую планету для участия в грандиозном эксперименте по изменению хода истории чужой, хотя и землеподобной цивилизации. Главный герой — ученый-историк, человек высоких моральных качеств, настоящий коммунар, пройдя специальную подготовку, попадает в мир феодально-фашистских отношений. Его задача состоит, главным образом, в том, чтобы собирать и передавать на Землю детальнейшую информацию о чужой цивилизации, в подготовке к решительному вмешательству в тяжелую судьбу братьев по Разуму. Он, плоть от плоти дитя своего коммунистического века, лицом к лицу сталкивается с древним ужасом варварства, невежества, с миром феодальной жестокости, отягощенным какой-то разновидностью средневекового фашизма. Положение героя глубоко трагично. Он не в силах холодно наблюдать страдания, которые несет местному человечеству фашизм, но он знает, что всякое поспешное и необдуманное вмешательство (даже с самыми лучшими намерениями) в судьбу другого мира чревато страшными и непоправимыми последствиями. Он бог, всемогущий и всезнающий, для окружающих его аборигенов, но сил его пока явно недостаточно, чтобы изменить существующий порядок вещей.
Сценарий построен на остром сюжете, но главной его задачей является показать столкновение двух диаметрально противоположных моралей, психологии, мировоззрений — коммунистических с одной стороны и фашистских, мещанских, варварских с другой.
А. Стругацкий
Б. Стругацкий
Дорогой Аркашенька!
1. Получил кляссеры. Среди них и тот, которые мне был так нужен и из-за которого горел сыр-бор. Огромное спасибо. Больше у меня к тебе нет ни единой претензии.
2. Наше заявление в Литфонде рассмотрено и удовлетворено. Даден нам пансион на период 6—29 декабря с. г. В ближайшее же время съезжу, выкуплю путевки. А ты помалу собирайся. Бери побольше теплых вещей, бо у нас уже зимно, а будет ще зимнее.
3. Кан вернул с благодарностью твои книги на аглицком и просит-умоляет еще Уиндема — что-то про Тайм. Начало названия я не разобрал. Сборник рассказов.[213]
4. Заявку в Ленфильм начертал и отправил почтой. Посмотрим, что будет. В сопроводительной записке с прямотой римлянина[214] указал, что договор будет подписан лишь при условии его авансовости.
5. Вчера было собрание секции. Обсуждали фант, сборники последних лет. Скромно хвалили ленинградцев, активно ругали москвичей — «можно!». Особенно наваливались на «Последнюю дверь» и почему-то на «В круге света».[215] После заседания Ольга[216] устроила банкет. Все перепились и очень нас расхваливали — кто за что. В особенности — за ПНвС и УнС.
6. Выступал в Петродворцовой биб-ке. Опять же наслушался теплых слов, иногда очень точных. Спрашивали, между прочим, все ли наши вещи опубликованы, нет ли задержанных. Я воспользовался и кратко изложил историю ХВВ.
7. Да, некто Голант (научпоповец) просил узнать у тебя, не показывал ли Володька Травинский его (Голанта) фантастический памфлет, и если показывал, то что ты о нем думаешь. Ты отпиши, пожалуйста.
8. Ленинградский сборник выйдет, оказывается, в марте. Так что, если УнС напечатают в ЛитРоссии, ничего страшного не случится, кроме, конечно, осложнений типа «Стажеров».
Вот пока и всё, жму, целую, твой [подпись]
P. S. Да, есть какой-нибудь резонанс у статьи Рима в «Коммунисте»?
Дорогой Борик!
1. Слава богу. (Это о кляссерах.)
2. Ура! (Это уже о путевках.) Значит, путевки достаешь ты. Как только получишь их на руки, немедленно отпиши, да сообщи, что еще требуется из формальностей, какие справки-шмакодявки и так далее.
3. Уиндемовскую книжку «Семена времени» я привезу, а к тому привезу тебе еще подарочное издание Латинского «Хоттабыча» с его дарственной тебе надписью, японских марок в качестве обменного фонда и кое-какие письма, в частности — очень трогательное письмо от И. Грековой за посланный ей ПНвС. Да, кстати, послали ли вы книжки тому искалеченному инженеру? Если не послали, то будет вам стыдно.
4. Днями был у Ю. Манина, напереписывал у него почти всего Кима, да в придачу еще несколько исполнений Дулова. Хочу привезти, чтобы вы послушали. Есть очень хорошие вещи.
5. Звонил мне Гинцбург, тот, что поставил «Гиперболоид». Просил оказать ему честь и встретиться с ним, а заодно посмотреть «Гиперболоид». Он имеет мысль создать в Союзе Кинематографистов комиссию по фантастическому фильму. Конкретных предложений не делал, но дал понять, что жаждет от нас сценарий. Я вероятно встречусь с ним после их съезда.[217] Ничего конкретного обещать не буду, скажу, что поговорю с тобой.
6. Володька Травинский неделю назад звонил, обещал зайти. Он сдал в издательство какую-то книгу и очень доволен. Я его широко пропагандирую в разных редакциях. Печатают всякую серятину, а такой публицист без дела сидит, срам. Никаких Голантов он мне не показывал, да и не мог, я его в последний раз видел в августе. Или еще раньше. Хотя мы у него в гостях были, правда. Но с тех пор не виделись.
7. Открытого резонанса на статью Мишки[218] и Рима нет, но видно, что гиганты в администрации ССП стали Относиться к нам уже не пренебрежительно. А к ним, Мишке и Риму, особенно щепетно.
8. Дали мне на рецензию «Небесную любовь Паолы (такой-то)» Ларионовой. Литературно это слабее «Леопарда», но острее сюжетно и читалось с немалым удовольствием. Только вот американских империалистов она там совсем заругала, хотя их действия в книге, право же, бледнее бомбежки Вьетнама. А так ничего, писать она может и пишет вполне профессионально, конечно.
9. Ожидается в «Комсомолке» Севкина статья о ХВВ. Где-то близко.
10. В «Лит. России» УнС очень понравилась. А там видно будет.
Вот всё пока.
Всех целую, всем приветы.
Твой Арк.
Новая фантастическая повесть О. Ларионовой, как и ее превосходный «Леопард», написана вполне профессионально, с хорошим литературным вкусом и на должном идейно-художественном уровне. Это, правда, не значит, что повесть совершенно лишена недостатков. Имеют место стилистические небрежности — словно специально оставленные для редакторского карандаша — есть также и целая сцена, в самом начале, где автору явно изменило чутье: это проходная сценка игры мальчишек в кибернетический футбол; сценка эта написана в сусально-неестественном тоне, свойственном довольно многим авторам, когда они пишут о детях. Убрав эту сценку, Ларионова только улучшила бы повесть.
Нет никаких сомнений, что повесть нужно публиковать. Попробуем, однако, доказать это.
1. Сюжетный узел повести тесно увязан с очень насущной в наше время проблемой морального вырождения «делового человека» на Западе. Наша пропаганда прилагает немало усилий, чтобы предупредить человечество о грозной опасности такого вырождения, и Ларионова довольно убедительно показывает его последствия в космический век. Очень удачно звучит и тема «кибернетического социализма» в будущих США, и тема обреченности всех будущих претендентов на звание супермена.
2. Превосходно, что героями повести являются женщины. Это — явление небывалое в советской (да, насколько нам известно, и в мировой) фантастике. Женский экипаж искусственного спутника, матери и жены на том месте в системе мира, где мы привыкли видеть сегодня отцов и мужей — это свежо и интересно, причем сделано с настоящим тактом, без сюсюканья и снисходительного полупрезрения, чего можно было ожидать от автора-мужчины.
3. Герои очерчены очень хорошо, созданы образы, обобщенные и очень точные образы лучших из наших современниц, с их слабостями и достоинствами, смешными и трогательными черточками, и потому трагедия, постигшая экипаж «Арамиса», весьма чувствительно отзывается в душе читателя. Вообще в нашей фантастике мало сильных образов, и повесть Ларионовой счастливо восполняет этот пробел. Если говорить о наших личных впечатлениях, то временами сочность и сила изображения героинь достигают уровня Леонида Леонова (см., напр., «Взятие Великошумска»).
4. Сюжет вполне доброкачественный, хотя и мог быть оригинальнее. Но в повести главное, конечно, не сюжет. Главное — всевечная и всечеловеческая трагедия любви, чувства, способного и поднять человека до полубога, и сделать его предателем.
Если редакция соглашается с высказанными выше соображениями, то мы не видим причин отвергать эту рукопись.
22.11.65
lt;…gt;
Если не считать нескольких произведений И. Ефремова, А. и Б. Стругацких, Г. Гора, то большинство рассказов, повестей и романов этого жанра написаны на темы науки, и герои их — ученые или космонавты, а часто даже та или иная научно-техническая проблема.
lt;…gt;
Было бы несправедливо утверждать, что писатели-фантасты не пытались обратиться к теме человека будущего. В какой-то мере ее касаются писатели, противопоставляющие духовный облик советского человека духовному облику буржуа — произведения Адамова, Казанцева, Лагина, Немцова, Войскунского и Лукодьянова, Днепрова, Гансовского и многих других. Фрагментарно к ней время от времени обращаются и другие писатели-фантасты.
Ближе всех подошли к этой нелегкой теме И. Ефремов, Г. Гор и А. и Б. Стругацкие.
В одном из публичных выступлений Борис Стругацкий сказал, что, создавая образы людей будущего, они с братом исходили из того, что люди эти живут уже сегодня, они — лучшие из наших современников; а нравственный прогресс общества в том и состоит, что через пятьдесят лет «лучших» станет вдвое больше, через сто лет — вчетверо и так далее. Поэтому все положительные герои Стругацких по существу люди наших дней, перенесенные в будущее. «Технологию» того, как число этих «лучших» будет возрастать, Стругацкие не затрагивают.
Так же или почти так поступает большинство авторов, пишущих о будущем: они или просто декларируют нравственный прогресс человечества или «перемещают» на сотни лет вперед своих современников.
lt;…gt;
Необходимо очистить язык научно-фантастических произведений от современного жаргона. Злоупотребляют же жаргоном не только начинающие, но и писатели, давно работающие в этом жанре. Вот как у М. Емцева и Е. Парнова разговаривают звездолетчики на далекой от Земли планете: «Я попросту решил, что он свихнулся…», «выбью дверь, возьму Джорджа за глотку…», «черт дернул меня за язык…» О жаргонных «прегрешениях» Стругацких писалось уже не раз.
Не из литературного снобизма вытекают возражения против жаргона в фантастических утопиях. Жаргон — времянка: он меняется с каждым десятилетием. Языковая «привязка во времени» становится слишком узкой.
lt;…gt;
Научная фантастика (в последнее время называемая осторожности ради просто «фантастикой»), имеет и права, и обязанности. Нелепо отрывать фантастику от науки и так же нелепо в фантастических повестях и рассказах изобретать самовары.
Одной из сложнейших и увлекательнейших задач для всех авторов научной фантастики было строить хотя бы явно не противоречащие науке обоснования своих фантастических идей. Сейчас этим не затрудняются. От сказки современная фантастика отличается лишь звучанием главного слова, этого самого «сезам, откройся!». У Гауфа калиф и визирь произносят таинственное слово «мутабор!» — и человек превращается в аиста. В прелестной сказке Гоцци «Король-олень» дело обстоит несколько сложнее. Там, чтобы превратиться в оленя, надо выговаривать нечто длиннее и труднопроизносимое:
Кра хра триф траф
Канатаута риогна.
Сейчас в повести Стругацких «Суета вокруг дивана», например, говорят трансгрессор, гиперполе, анизотропная модуляция или что-нибудь такое же наукообразное — и дело сделано: можно накручивать любые чудеса из сказок всех времен и народов. Действительно, чем «трансгрессор» хуже «кра кра триф-траф»? Ничем не хуже. Нужно знать слово!..
lt;…gt;
Хотя рядом со старыми повестями и романами А. Беляева повесть тех же Стругацких выглядит остроумнее, литературно сильнее и, конечно, современнее. Но тем не менее все преимущества работ Беляева очевидны: они адресованы массовому читателю, подростку, и не просто будоражат умы, а устанавливают живую связь между читателем и определенной отраслью науки, наконец, у них четкая социальная направленность. Речь идет прежде всего о том, чтобы наша научная фантастика имела точный адрес.
lt;…gt;
Конечно, и произведения вроде повести Стругацких, рассказа В. Григорьева «Рог изобилия», собранные в книге «Фантастика. 1964», имеют право на жизнь. И безделушка, если она сделана умело, может позабавить. Но не слишком ли много этих безделушек, не тонут ли в них основные задачи научной фантастики?
В этих сказках, где всё решается с помощью известного слова (вместо «триф траф» — «трансгрессор»), герой борется лишь с теми трудностями, которые природа воздвигает на пути к таким-то замыслам. Отсутствие прямой борьбы между действующими лицами сушит нашу фантастику, делает ее менее привлекательной для подростков. Как бы свежа, неожиданна, увлекательна ни была та или иная идея, но если вокруг нее нет столкновения характеров, нет четкой социальной расстановки борющихся сил, а отсюда — нет и ярких приключений, сюжетных неожиданностей, интерес молодых читателей, да и не только молодых, разбужен в полной мере не будет. К сожалению, у наших фантастов приключения носят сугубо служебный, головной характер, они явно выдуманы в кресле, а не навеяны бурей борьбы, либо приключений просто нет, как в упоминавшейся ранее повести Стругацких. Нельзя же, действительно, считать приключениями то, что происходит в избушке на курьих ножках…
lt;…gt;
lt;…gt; Не для детей, а для взрослых писали Стругацкие «Суету вокруг дивана». Удивительно, право, как это М. Ляшенко не попрекнул Лема «Солярисом»… И «Суета вокруг дивана» (это главы из недавно вышедшей книжки «Понедельник начинается в субботу»), и многие рассказы Рэя Брэдбери, и, например, новая книга Стругацких «Хищные вещи века» совсем не предназначены для детей. Адрес они имеют точный: для взрослых. Никому не придет в голову упрекать Ю. Казакова, положим, или К. Симонова за то, что их книги написаны не для подростков. А фантастов почему-то можно.
lt;…gt;
Дело не в том даже, насколько нова и оригинальна научная гипотеза. Дело в том, как она воплощается.
Воплощение — проблема № 1 в нашей фантастике. А ведь конфликт науки и антинауки, конфликт человечности и античеловечности лежит и в основе, например, «Гиперболоида инженера Гарина». Да что классика! Вот «Трудно быть богом». Одна из наиболее ярких книг последних лет. И нам не придет поставить в вину Стругацким использование «вечного конфликта» научной фантастики. Потому что это истинно художественное произведение, потому что воплощение замысла глубокое и оригинальное.
На первый взгляд кажется, что в этом произведении нет подобного конфликта. Но на самом деле именно он самый.
В руках Руматы — новейшее оружие, все достижения земной техники будущего. Но, как тот давний, жюль-верновский, уэллсовский, беляевский ученый-одиночка, он колеблется, применить или нет свое оружие.
У Стругацких в «Попытке к бегству» и «Трудно быть богом» конфликт определен тем, что герои — герои романтические — не могут действовать как им положено, и все-таки действуют. Потому что они люди, и потому что этого требуют законы романтики, законы художественной литературы.
lt;…gt;
В каждом научно-фантастическом произведении есть тайна, процесс ее раскрытия и борьба. Потому что тайна редко открывается сама собой, человек должен приложить к ней руки.
А отсюда — герой, совершающий поступки, деятельный. И непременно умный, думающий. Разумеется, я имею в виду подлинную литературу, а не тьму-тьмущую книг, где герои — лишь бледные тени. Герой фантастики не может не быть умным. Закон жанра — герой-ученый, первооткрыватель. Таковы, например, и Горбовский, и Быков, и Юрковский у Стругацких — характеры крупные. А как же иначе? Ведь герою научно-фантастического произведения приходится часто взваливать на свои плечи ответственность за судьбу человечества, на худой конец — за судьбу планеты, как Румате в «Трудно быть богом».
lt;…gt;
А «Хищные вещи века» Стругацких? Эта книга продолжает ту же линию тоски по романтике, которую начали Лем и сами Стругацкие в «Попытке к бегству». Почему невыносимо бескрыла жизнь в стране дураков, куда попал, кстати, герой тоже романтический, Иван Жилин? В стране изобилие, а люди не знают, для чего им жить, для чего работать, потому что нет цели, не за что бороться — вот они и оглушают себя наркотиками, которые дают иллюзию жизни, красоты, борьбы. Ведь в стране дураков романтике нет места, и люди задыхаются. Вроде бы отказавшись от романтического героя, фантастика подходит к нему с другой стороны, потому что она не может без него обойтись.
А там, где схема, — там нет героя, там нет человека, там нет художественной идеи. И фантастика из романтической становится просто скучной.
А мы говорим — бедность научной фантазии; мы говорим — забыли о детях, о познавательной ценности научно-фантастического произведения!..
У фантастики, как и вообще у литературы, есть, кроме познавательной, еще две функции — воспитательная и эстетическая. Только когда они слиты воедино, тогда это истинно художественное произведение. А когда мы настаиваем на главенстве одной из них… Что ж, вряд ли мы оказываем услугу писателям и читателям.
lt;…gt;
Дорогой Арк!
Совершенно замотался последнее время из-за этой вонючей конференции молодых писателей Северо-Запада. Каждый день убегаю в ССП к 11-ти и возвращаюсь домой к двенадцати. Написать совершенно некогда. Сегодня вот Адка подняла меня пораньше, может, успею.
1. Путевки получены: с 6-го по 29-е, комн. 20 и 29, второй этаж. Требуется справка о состоянии здоровья, но мне дали понять, что это моча. Ты еще возьми… А может, и тебе брать не надо. Это же не Гагры: съездим в случае чего в город в нашу клинику, и все будет о’кей. Итак, жду тебя не позже 5-го, захвати, если есть, бумагу, а копирки я накупил на три года.
2. Из кино звонили, что получили заявку, но что сейчас съезд кинематографистов и они очень извиняются, что дело чуть откладывается, что все будет хорошо, что мы не должны беспокоиться и т. д.
3. Искалеченному инженеру я послал только ХВВ. Он не ответил, и я решил пока ПНвС не посылать. Зато я послал ПНвС Птену и Лапу[219] (помнишь?) — они ответили прочувствованной телеграммой. Вообще ПНвС имеет очень большой успех даже у озлобленных непризнанных молодых писателей, которые вообще ничего не признают.
4. Из Москвы доходят всякие хорошие слухи об общем положении — ты выясни и привези ворох слухов и сплетен.
Ну, мне пора бежать. Целую, жму, твой [подпись]
P. S. Всем привет!
Дорогой Борис Натанович!
От имени Секретариата Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР приношу Вам глубокую благодарность за то, что Вы не пожалели времени и сил для участия в большом и нужном деле — в руководстве творческими семинарами на IX конференции молодых писателей Северо-Запада.
Секретарь Лен. отд. Союза писателей РСФСР В. Кетлинская
6 декабря 1965
Прибыли в ДТ Комарово. Расположились. Всюду следы стаканных донышек. В шкафчике 4 малыша и полубутылка «333». Сделано 6 стр.
7 декабря 1965
Сделали 8 стр. + 2 стр. вечером. Арк отбил себе внутренности. Стонет. Катались на финских санях.[220]
Сомнения Переца: а что, если весь этот бардак — это норма, а я, урод, стою вне этой нормы и потому считаю ее бардаком? Что если все здесь — закономерность или, по крайней мере, закономерный этап чего-то?
8 декабря 1965
Сделали 10 стр.
Сюжеты рассказов:
1. Второе нашествие марсиан.
2. Горбовский и пришелец.
3. Человек, котlt;орогоgt; направили в ад.
9 декабря 1965
Сделали 7 стр. Ездили в Лрд.
шофер Коля — Тузик
Клавдий-Октавиан Домарощинер
Муж Риты — Квентин
10 декабря 1965
Сделали 10 стр. (43)[221] Приезжал Брускин и Таня.
11 декабря 1965
У Б. болит зуб. По этому поводу сделали 10 стр. (53)
12 декабря 1965
Сделали 9 стр. (62). Приезжала Адка.
13 декабря 1965
Сделали 11 стр. (73)
14 декабря 1965
Сделали 10 стр. (83)
У Б. опять болит зуб. Тот же.
15 декабря 1965
Сделали 9 стр. (92) Приезжала Адка.
16 декабря 1965
Сделали 10 стр.(102)
17 декабря 1965
Сделали 7 стр. (109)
18 декабря 1965
Сделали 8 стр. (117)
И ЗАКОНЧИЛИ
Итого, встречались:
март: Гагры; 1 вариант апрель—май: Лнгд; начало Переца май—июнь: Мскв; Кандид октябрь: Лнгд; конец Переца декабрь: Комарово; конец
Надо сделать:
1. Доклад.
2. Рассказы.
3. План веселой повести.
4. План сценария.
5. Врезка к УнС.
19 декабря 1965
Сделали врезку к УнС.
Перец Кандид
I день I гл. I гл.
II день III гл. II гл.
20 декабря 1965 г.
Второе нашествие марсиан (Записки здравомыслящего) Уездный городок недалеко от столицы в воображlt;аемойgt; стране.
Герой и автор, почтальон в отставке, 60 лет, экономка 40 лет. Дочь замужем за редактором местной газеты, крутит с секретарем магистратуры, на 5 лет моложе — зятя не любит и хочет иметь руку в магистратуре. Внук — 12–13 лет, бойкий мальчик.
Отвлекающие занятия:
1) Адюльтер дочери с секретарем.
2) Соперничает с аптекарем в коллекционирlt;ованииgt; марок.
3) Хлопоты по пенсии.
Предполагаемый конец: из столицы пришло заверение, что пенсия не изменится, герой, удовлетворенно улыбаясь, выходит на крыльцо магистрата и смотрит на отряд марсиан, уходящих в карательную экспедицию против партизан.
За всё время ни разу не видел марсиан, только их машины. И слухи — основное — слухи.
Пенсия
1. Секретарь туманно намекнул, что министерство почты собирается сократить лиц, получающих пенсии.
2. Идет к аптекарю, обсудить эту новость — самый грамотный человек в городке. Марки.
3. Идет выяснять в магистрат.
____________________________________________________________________________
Список действий марсиан с видимым результатом:
1) Война в столице — зарево.
2) Машина марсиан проезжает через город.
3) Возвращение солдат — никто не знают, демобилизованы два-три человека.
4) Указание о посеве марсианских злаков, в газете рубрика: советы врача и администрации.
5) Приказ не пропускать из столицы, ловить и сажать до распоряжения.
_____________________________________________________________________________
6) Донорские пункты желудочного сока. Половина налога уплачивается желудочным соком.
_____________________________________________________________________________
В конце все его заботы остаются по-прежнему
1. Редактор разобрал винтовку и снова погрузился в газету, забывши про жену, а та развлекается.
2. Аптекарь раздобыл кучу марок и хвастает, что теперь у него есть и марсианские, но не показывает.
3. Вопрос о пенсиях висит. Говорят, что будут выдавать желудочным соком. Ну что за проклятый мир — ничего в нем не меняется, все остается прежним.
Марсиане
1. Ранним утром в стороне столицы огонь и взрывы. Летают самолеты, проезжают военные грузовики — и тут поцелуи и объятья дочки с секретарем, и слова секретаря насчет пенсии.
________________________________________________________________________________
2. Днем слухи: восстание, революция, нападение — война, взрыв заводов с горючим, связь прервали, маневры.
3. Пока сидели в кабаке (под вечер), прилетели марсиане в магистратуру. Герой видел только машину. Констебль разгоняет толпу.
4. На следlt;ующееgt; утро он спешит к магистратуре узнать насчет пенсии. Уже народу полно, слухи о вчерашнем посещении марсиан. След в пыли — оказалось, инвалида на деревяшке.
________________________________________________________________________________
5. Мрачные прорицания редактора и несоответствие их действительному положению.
________________________________________________________________________________
Третий день:
1. Сбор ветеранов на площади. Констебль их разгоняет.
2. Избиение короля наркотиков.
3. Сообщение о снижении цен на спиртное и возвращение некотlt;орыхgt; ветеранов. 4. Герой подходит к [1 слово нрзб] наводит гестаповца[222] на аптекаря.
5.
21 декабря 1965
Осовелость. Говорим о всякой всячине. Составили план «Нашествия».
Опыты гипноза. Вечер у Димы.[223]
22 декабря 1965
Ничего особенного не сделали. Говорили о плане веселой повести. Приезжала Адка.
23 декабря 1965
[Перечень фамилий, адресов, телефонов — кинодеятели.]
24 декабря 1965
Обсуждали сценарий.
25 декабря 1965
Обсуждали сценарий.
Шлепянов Александр Ильич
А-4-84-25 (Лрд)
АД-1-45-76 (Мск)
27.12.65. Закончили «Лес». План «2-го нашествия». Обсуждlt;ениеgt; сценария ТББ.
28.12.65. Отъезд п. № 13. 15h 45m.
1965 год — удачный год. Часто встречались, много сделали…
Читатель, раскрывший в июле 1958 года свежую книжку журнала «Сэкай», был поражен. В номере начиналась новая повесть Абэ, писателя, заслужившего высокую оценку японской критики как представителя «чистой литературы». «Четвертый ледниковый период» — название повести несколько странное, но дело даже не в названии. «Сэкай» — журнал с репутацией. Это «толстый», солидный ежемесячник, не без левизны в отделе критики, но печатает он произведения исключительно классического типа, с глубокими мыслями, без всяких скидок на неподготовленного читателя. И Абэ — серьезный автор. Кажется, и литературе придерживается западноевропейской ориентации: достаточно вспомнить одно из первых его произведений, — «Преступление господина Карумы», которое так странно перекликается с «Метаморфозами» Кафки, или роман «Звери идут на нас», опубликованный в позапрошлом году. Итак, «Четвертый ледниковый период». Читатель листает повесть, и его охватывает смущение. Программирование… Электронная машина… Пульт управления. Да ведь это же чистой воды научная фантастика. Нет, читатель ничего не имеет против научной фантастики как таковой. Это неплохое чтиво, чтобы развлечься. Он сам иногда почитывает в вагоне электрички по дороге на службу выпуски «Эс-Эф магадзин», перепечатку на японском языке американского журнала научной фантастики. Он временами заглядывает даже в роскошно изданные научно-фантастические романы весьма популярного у детей молодого писателя и астронома Сэгавы, которого именуют японским Жюлем Верном, — «Цветут цветы на Марсе», «61 Лебедя» и другие. Но чтобы Кобо Абэ… и вдобавок в журнале «Сэкай»…
Впрочем, читатель вспоминает, что Абэ уже немножко грешил фантастикой. Что-то такое передавали по телевидению. «Охота за рабами» — про людей-животных и «Корабль-экспресс» — про лекарство-панацею. Показывали еще «Изобретение Р—62» — это про робота, который научился делать людей, очень забавно, и «Привидения живут здесь» — про лавку привидений. Да, очень забавно; но, насколько помнится, не совсем самостоятельно, чувствуются влияния, заметны заимствования… Но что может означать научно-фантастическая повесть на страницах такого — не будем бояться этого слова — склонного к снобизму журнала, как «Сэкай»?
Но вот повесть прочтена. Она была написана на высоком литературном уровне, свойственном Абэ. Несмотря на научные термины, научно-фантастический антураж и совершенно фантастические ситуации, повесть эта, как и другие произведения «большой» литературы, имеет дело с психологией среднего человека. И, говоря по правде, она явилась в японской литературе чем-то новым, свежим, необычайно интересным и читалась залпом.
А самое главное — конфликт «Четвертого ледникового периода» выходил далеко за пределы обычных конфликтных ситуаций вроде любовного треугольника, бесславного восхождения к вершинам общества ценой попрания совести, всякого рода саморазоблачений и так далее. Он был совершенно необычен, этот конфликт. Вторжение будущего в настоящее. Испытание пригодности человека для будущего. Непреходящая враждебность повседневной обыденщины в отношении будущего. Повесть заставляла переживать необычные проблемы.
Более того, повесть заставляла думать! Она напоминала о громадной ответственности каждого человека перед обществом — особенно в такие поворотные эпохи истории, как наша. Наш мир идет к тупику, утверждает автор. Забыты высокие идеалы, остановилось общественное развитие, в духовной жизни царит цинизм, разочарование, любые перемены внушают ужас. Это начало конца, начало деградации.
Но, говорит он, оглянитесь с завистью на другой мир, на Советский Союз! Вот кому ничего не грозит, вот кто ничего не боится, потому что еще в начале века он вступил на правильный путь и с тех пор смело глядит в будущее! И потому ему одному не грозит катастрофа, его одного не захлестнут кипящие волны диковинного и жестокого грядущего, надвигающегося на нас, грядущего, которое не оставит нам места на Земле, разве что в качестве экспонатов в музеях.
Конечно, и среди нас есть люди, которые сознают значение темной тени, уже упавшей на человечество по эту сторону «железного занавеса», они работают для спасения того, что еще можно спасти, но их так мало, и они работают тайком — ведь мещанское болото, окружающее их, враждебное им; осознав свою обреченность, оно может все уничтожить в припадке последнего животного ужаса и ненависти. Даже лучшие из этих мещан, ученые и изобретатели, оказываются не в силах вынести очной ставки с жестоким будущим своего мира и, как честные люди, сами приговаривают себя к смерти.
Будущее и только будущее является высшим и единственным судьей настоящего. Судьей неподкупным и строгим. И чтобы смело глядеть в глаза этому судье, нужно отрешиться от непрерывности обывательского бытия, нужно осознать свою ответственность и жить, работать, бороться на основе этого осознания.
Странная история профессора Кацуми, талантливого ученого и пошлого обывателя, поразила воображение и заставила задуматься, вероятно, не одного читателя в Японии. Повесть Абэ является первым настоящим, в современном смысле этого слова, произведением японской научной фантастики и, несомненно, выдающимся явлением в фантастике мировой. Советский читатель узнал и запомнил имена Ефремова, Лема, Брэдбери. Есть все основания надеяться, что запомнит он и имя Абэ.
Пожалуй, наиболее характерной чертой настоящего сборника является то обстоятельство, что половина его участников — это профессиональные литераторы и старые члены Союза советских писателей. Одни из них (Г. Гор, А. Громова) давно уже «натурализовались» в фантастике, другие (например, В. Берестов, А. Шаров) выступают в этом виде литературы впервые.
Новая повесть Геннадия Гора «Мальчик» знаменует, по-видимому, очередной и очень интересный этап в творческой биографии этого писателя-фантаста — переход от холодноватого философского диалога к менее масштабным, но живым и горячим интересам сегодняшнего дня.
Повесть Ариадны Громовой «В круге света» посвящена разоблачению психологии буржуазного индивидуалиста наших дней. Одно-единственное фантастическое допущение (автор наделяет героя мощными парапсихологическими свойствами) позволило в небольшом произведении последовательно разрушить идею «круга света», интеллектуализированную модификацию древней и особенно опасной сейчас идейки хаты, которая с краю… Заодно читатель убеждается и в том, что гангрену животного ужаса перед миром лечить надо не гипнозом.
Как бы в противоположность произведению Громовой повесть Аркадия Львова «Человек с чужими руками» дает любопытный опыт анализа психологии людей коммунистического будущего. Имя А. Львова уже известно читателю по повести «Мой старший брат, которого не было».
С остроумным антифашистским памфлетом впервые выступает в фантастике Александр Шаров. Его «Остров Пирроу» выдержан в лучших традициях советской политической сатиры и, вероятно, доставит читателю истинное удовольствие.
После сравнительно долгого молчания вновь вступает в разговор с читателем Генрих Альтов. Рассказ «Порт Каменных Бурь» — это крепкое, сильное научно-фантастическое произведение с философской глубиной, с интересной идеей.
Редкие пока (к сожалению) в фантастике юмористические миниатюры дали в сборник писатель Валентин Берестов и научный сотрудник Р. Яров. Новые имена представлены первыми рассказами журналиста Всеволода Ревича и инженера Ольги Ларионовой.
В статье «Разговор с редактором» заведующий отделом редакции «Комсомольской правды» Дмитрий Биленкин резко и убедительно критикует неудачные научно-фантастические произведения, вышедшие в свет за последние годы. Нельзя не согласиться с его призывом к писателям и редакторам быть взаимно требовательными.
В сборнике публикуется также письмо доктора технических наук М. Каганова, одного из руководителей клуба любителей фантастики при Харьковском доме ученых, и рецензия на сборник рассказов Айзека Азимова, написанная публицистом «Литературной газеты» Н. Разговоровым. Стоит напомнить, что Разговоров — автор полюбившейся читателю отличной фантастической повести «Четыре четырки».
Чуть ли не помимо (но отнюдь не против) воли составителя получилось так, что сборник в какой-то мере представляет основные эмоциональные направления в современной советской фантастике. Во всяком случае, составитель надеется, что, перелистывая страницы сборника, читатель ощутит жгучее любопытство вместе с героем «Мальчика» и посмеется над злоключениями основателя цивилизации в юмореске Ярова, с гневом отпрянет от микроидеалов теории «круга света» и проникнется насмешливым презрением к правителю острова Пирроу, задумается над мечтой альтовского Зороха и погрустит вместе с Ларионовой. Другими словами, я думаю, читатель еще раз убедится: эмоциональное разнообразие советской фантастики под стать разнообразию тематическому.
Сказка сказке рознь. Бывают сказки для маленьких и для взрослых. Веселые и грустные. Поучительные и легкомысленные. С драконами и без.
Повесть «Понедельник начинается в субботу» — тоже сказка. Авторы написали ее для «научных работников младшего возраста». Так они называют людей любознательных и склонных к научным занятиям: тех, кто пережигает в доме пробки, взрывает во дворе самодельные ракеты, накалывает на булавки жуков и бабочек, ну и, конечно, много читают и много знают.
Конечно, авторам хотелось сделать повесть веселой, но оказалось, что в ней есть и грустные места. Авторы считали своим долгом сделать повесть поучительной и назидательной, однако как-то так получилось, что она вышла довольно легкомысленной.
И есть в ней всякого рода драконы. Есть настоящий сказочный герой — не то Александр-царевич, не то Александрушка-дурачок — обыкновенный, вполне современный и совершенно настоящий младший научный сотрудник. Есть заколдованный замок — заурядный Научно-исследовательский институт Чародейства и Волшебства Академии наук. Есть в повести пригоршня вурдалаков, несколько Кощеев Бессмертных, попадаются отдельные, совсем нетипичные колдуны и маги, небрежно обращающиеся с волшебной палочкой. Наконец, есть там и Великая Тайна, относительно которой ни герои, ни авторы не уверены: удалось ее раскрыть или нет. Много чего там есть. Даже примечания и комментарии. А вообще-то это повесть о славных веселых работниках, для которых заниматься наукой гораздо интереснее, чем играть в футбол или отплясывать на танцульках.
Важно только не принимать эту сказку всерьез (кто же принимает всерьез сказки?), а с другой стороны, не считать, что она написана от нечего делать (сказка, как известно, ложь, да в ней намек). Одним словом, каждый читатель пусть возьмет из нее то, что ему нравится. Совсем не исключено, что этот читатель завтра сдаст нужные экзамены, оставит в покое квартирные пробки и отправится на настоящие полигоны и в настоящие институты.
lt;…gt;
Для создания позитивной стороны представлений о будущем очень важно проследить формирование нового в человеке, показать его в преодолении старого мировоззрения, обычаев и привычек, отживших форм общественной жизни. Не подлежит сомнению воспитательная роль подобных книг. Вот почему они так хорошо принимаются читателем и вызывают живейший интерес. В современной научной фантастике к этой категории принадлежат произведения Аркадия и Бориса Стругацких, одних из наиболее интересных наших фантастов.
Читателю полюбились их повести «Попытка к бегству», «Далекая Радуга», «Трудно быть богом». В них авторы на фоне схематически обрисованных технических деталей пытаются представить морально-этические проблемы, разрешаемые людьми будущего коммунистического общества, и тем самым показать их психологический облик как результат коммунистического воспитания и жизни на высокой ступени общественного сознания.
В настоящей книге объединены две повести: «Попытка к бегству» и «Хищные вещи века». Первая издавалась ранее и уже известна читателю. Замечу лишь кратко, что она затрагивает очень интересную проблему «вмешательства-невмешательства» при столкновении людей коммунистического общества с тираническими, жестокими формами общественного устройства типа фашистских диктатур или феодальных деспотий. Особенно ярко эта проблема поставлена братьями Стругацкими в их очень интересной повести «Трудно быть богом». В «Попытке к бегству» авторы показывают, что высшая форма общества не может быть достигнута сразу, одним прыжком. Коммунизм должен быть завоеван в трудной борьбе с отживающим миром. Именно в этой борьбе и происходит формирование человека будущего, его подготовка к тому, чтобы стать полноценным членом коммунистического общества.
В новой повести «Хищные вещи века» братья Стругацкие продолжают в более резкой, почти гротескной форме ту же борьбу против буржуазной идеологии. В этом произведении писатели не ставят перед собой задачу показать реальное капиталистическое государство с его социальными контрастами, с развитой вследствие социального неравенства классовой борьбой.
Исходя из реальных тенденций современного буржуазного общества и более всего из свойства его идеологии разлагать души людей, воспитывать отупелых потребителей, ищущих во всем широком мире только сытости и наслаждения, Стругацкие создают модель воображаемой страны, где многое условно, где люди живут, не задумываясь о завтрашнем дне, о куске хлеба. Люди в этой стране имеют все — еду, одежду, развлечения — и тем не менее опускаются до состояния наслаждающегося животного, лучшие из них мучаются и погибают. Такая картина не случайна. Наиболее ошеломляющим представляется писателям разлагающее действие буржуазной идеологии, которое наблюдается сейчас, в настоящее время в капиталистических странах с наиболее высоким материальным уровнем жизни. Люди там, лишенные высоких идеалов, большой цели в жизни, низводятся до уровня обывателей. Повесть А. и Б. Стругацких насыщена ненавистью к подобному благополучию, достигнутому ценой измельчания идей, чувств, человеческой личности. Ему противопоставляется уверенность в первостепенной ценности и победе духовных идеалов коммунизма.
Я уверен, что читатели с большим интересом встретят новое произведение талантливых писателей.
«Главное — на Земле, — решил космонавт Иван Жилин, бортинженер фотонного планетолета „Тахмасиб“. — Главное всегда остается на Земле».
И он вернулся на Землю. Он стал героем этой повести.
Речь в ней идет о чрезвычайно тревожной и всё усиливающейся тенденции, свойственной современному капиталистическому миру. Наиболее открыто, явно, грубо она проявляется в колониальном грабеже и террористических диктатурах, военных интервенциях и экономическом разбое. Но есть еще одна сторона буржуазного развития — массовая идеология, ежедневно и ежечасно порождаемая практикой частнособственнического предпринимательства. Такая практика приучает смотреть на человека как на источник собственного обогащения. Единственной жизненной целью она делает деньги, а совесть заменяет благополучной чековой книжкой. Меркантильные интересы тогда готовы проглотить все другие человеческие чувства, а само общество выглядит как толкучка стяжательских страстей.
Всё это неизбежно приводит к господству эгоизма, корыстолюбия, к измельчанию чувств и духовному убожеству.
Одним словом, мы имеем в виду реальные тенденции современного буржуазного строя, явления, суть которых раскрыта в работах К. Маркса, В. И. Ленина, явления, о которых всё с большей тревогой говорят многие честные писатели и художники Запада. Достаточно напомнить о положении заокеанского телевидения, об отупляющей ширпотребной «массовой культуре», о штампованных фильмах и потоке бульварной литературы.
Самым страшным свойством буржуазной идеологии является ее способность разлагать души людей, ежедневно и ежечасно пополнять ряды корыстолюбцев, паразитов, равнодушных потребителей, ищущих в мире только сытости и наслаждения. И особенно страшным представляется действие этой идеологии в условиях материального довольства.
Чтобы показать это как можно более выпукло, пусть даже ценою некоторого гротеска (старого и верного приема фантастической литературы), мы построили модель Страны Дураков. Эта страна условна, как условен сам гротеск. Мы не ставили перед собой задачи показать капиталистическое государство с его полюсами богатства и нищеты, с его неизбежной классовой борьбой. Да и в одной небольшой повести нам никогда не удалось бы осветить все стороны, все социальные противоречия капиталистического государства. Поэтому мы ограничиваемся одним, но, на наш взгляд, очень важным аспектом: духовная смерть, которую несет человеку буржуазная идеология.
Нам хотелось передать читателю нашу ненависть к сытому мещанскому неблагополучию и нашу уверенность в необходимости борьбы за коммунистические духовные идеалы, нашу уверенность в победе их. Нам хотелось сказать читателю: капитализм опасен не только как экономическая и военная система — реальную опасность представляют последствия его векового хозяйничанья в душах людей.
lt;…gt;
Читателям хорошо знакомо творчество наших писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких. Их последние повести — «Возвращение» («Полдень, 22-й век»), «Стажеры», «Попытка к бегству», «Далекая Радуга» — посвящены морально-этическим проблемам и формированию духовного мира нового человека.
Когда-то Н. Г. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы» писал: «…если хотите, это так: гений — просто человек, который говорит и действует так, как должно на его месте говорить и действовать человеку с здравым смыслом; гений — ум, развившийся совершенно здоровым образом, как высочайшая красота — форма, развившаяся совершенно здоровым образом. Если хотите, красоте и гению не нужно удивляться; скорее надобно было бы дивиться только тому, что совершенная красота и гений так редко встречаются между людьми: ведь для этого человеку нужно только развиться, как бы ему всегда следовало развиваться».
В наше время уже создаются предпосылки для того, чтобы гений и красота, гармонически соединенные в новом человеке, стали бы не исключением из правила, а правилом лишь с редким исключением. Но если герои «Туманности Андромеды» и «Сердца Змеи» уже отвечают этому высокому эталону — ведь действие перенесено на тысячу или больше лет вперед, — то герои повестей Стругацких, живущие в XXI или XXII веке, находятся еще на подступах к этой цели.
В отличие от героев Ефремова, вполне сознательно приподнимающего их над людьми нашего времени, Стругацкие наделяют людей будущего чертами наших лучших современников. Они исходят из той мысли, что через двести-триста лет большинство людей будут такими, какие сегодня кажутся исключительными.
Моральные искания героев каждой из упомянутых книг Стругацких ясно сформулированы устами бортинженера Ивана Жилина в повести «Стажеры». Жилин, привязавшись к юному стажеру Юре Бородину, думает о том, что мог бы помочь миллионам таких же Юриков, оставшихся на Земле.
lt;…gt;
Но подлинный художник не имеет права ограничиться одним лишь декларированием своих воззрений.
Идея должна найти свое образное выражение! И вот, читая книги Стругацких, мы убеждаемся, что это у них получается. И люди старшего поколения — экипаж «Тахмасиба»: командир Алексей Быков, планетолог Владимир Юрковский, штурман Михаил Крутиков, бортинженер Иван Жилин, — и представители молодежи — стажер Юрий Бородин, «смерть-планетчики» с астероида Эйномия, — и персонажи повести «Возвращение» и «Далекая радуга» обретают видимые и осязаемые черты человека новой формации, шагнувшего из царства необходимости в царство свободы.
У героев Стругацких есть своя, выверенная мера поступков и поведения, не позволяющая сфальшивить или принять малое и не очень значительное за большое и важное. Они, как правило, люди мужественные и смелые, не страшатся опасностей, охотно идут на риск. Возьмем, к примеру, Юрковского. Известный всей планете ученый, он в качестве генерального инспектора совершает «поездку» по трассам Солнечной системы. И когда на Марсе проводится облава на чудовищных пиявок, этот, уже немолодой человек, первым проникает в пещеру, куда скрылись спасшиеся страшилища. Тот же Юрковский укрощает бунт «нищих духом» на астероиде Бамберга и в конце концов погибает во время исследования колец Сатурна, пытаясь помочь раздавленному каменной глыбой Крутикову.
В «Далекой радуге» физик-нулевик Роберт Скляров садится на резервную «Харибду» (танк — поглотитель энергии) и вступает в неистовое, безнадежное единоборство с Волной, испепеляющей на своем пути всё живое.
Можно привести много подобных случаев. Но характерно, что совершающему подвиг и в голову не приходит, что он поступает как-то особенно. Не звучат фанфары славы, и авторы не спешат увенчать героя лавровым венком. Подвиг становится поступком, вытекающим из нормы поведения человека. Иным он быть не может, ибо таково его существо — результат коммунистического воспитания многих поколений.
В каждом произведении Стругацких мы сталкиваемся со стремлением писателей найти, раскрыть и обосновать те новые конфликты, которые, по всей видимости, вырастут на почве будущего и станут типичными для человека, которому придется решать массу новых, сложнейших нравственных, моральных и философских проблем. Особое значение придается вопросам нравственности. Их книги учат преодолевать собственные слабости и недостатки, понимать душевное состояние другого человека и вовремя приходить ему на помощь, ненавидеть и презирать равнодушие — эту коррозию, разъедающую человеческую психику..
Особенно четко и непримиримо поставлен вопрос о качествах нового человека в повести «Попытка к бегству». Советский офицер Репнин бежит из фашистского концлагеря. В какой-то момент им овладевает страх, ибо в его «шмайсере» осталась последняя обойма. Вместо того чтобы выпустить ее по врагам, Репнин… «дезертирует» в будущее. Попав на далекую неизученную планету, Саул (он же Репнин) сталкивается с насилиями, ужасами, концентрационными лагерями, со всей той скверной, которую преодолевает человечество на своем многовековом пути к физической и нравственной свободе. И Саул в конце концов приходит к убеждению, что совершить «прыжок» в коммунизм нельзя: право войти в коммунизм завоевывается очень высокой ценой, хотя бы и ценой собственной жизни!
Идея этого сложного и смелого по мысли произведения раскрывается в финале: заключенный концлагеря Репнин погибает в схватке с фашистами, расстреливая свою последнюю обойму.
Пристально вглядываясь в лицо нашего молодого современника, Стругацкие берут на вооружение лучшие его черты и наделяют ими своих героев, трансформируя эти черты применительно к новым общественным условиям.
Ненависть к мещанству, к рутине, ханжеству, лицемерию сочетается у Стругацких с подлинным гуманизмом. «Никакие открытия не стоят одной единственной человеческой жизни, — говорит Жилин. — Рисковать жизнью разрешается только ради жизни. Это придумали не люди. Это продиктовала история, а люди только сделали эту историю». И когда во время катастрофы на Радуге возникает вопрос, что надлежит спасать в первую очередь: материалы величайших научных открытий или же детей, находящихся на погибающей планете, спасают, конечно, детей.
Вот ситуация, в которой оправдывается не только право рисковать жизнью, но и отдать свою жизнь за жизнь других!
Изображая будущее, Стругацкие выдвигают на первый план острые, а иной раз даже трагические конфликты, к которым приводят неизбежные противоречия между стремлением человека покорить Вселенную и сопротивлением материи; между творческой одержимостью коллектива ученых и общественной целесообразностью, лимитирующей их действия; между субъективным пониманием нравственного долга и объективными историческими закономерностями, которые иногда заставляют отказаться от поступка-подвига, преждевременного в данных условиях.
Творчество Стругацких оптимистично. Во всех своих построениях они исходят из непреложного тезиса: истинная человечность не может быть неразумной. Разумное не может быть негуманным.
lt;…gt;
lt;…gt;
А. и Б. Стругацкие набрасывают в «Возвращении» реалистическую перспективу: индивидуальный быт в больших центрах будет сравнительно просто обеспечен общегородскими автоматическими линиями обслуживания — они доставят все, от обычной пищи до редкой репродукции. Наряду с тем сохранится какое-то время и индивидуальная автоматика для полугородской и сельской местности, а также в расчете на сугубо индивидуальные «пережиточные» склонности.
Время действия «Возвращения» — XXII век — гораздо ближе времени действия «Туманности Андромеды»: оно соответствует «эпохе упрощения вещей», которую герои Ефремова уже пережили. Что касается уровня техники (особенно в звездоплавании, транспорте, связи и многом другом), то он мало чем отличается в обоих романах. В отношении же человека к технике соблюден исторический масштаб.
Несомненно, при широком выборе готовых и высококачественных предметов быта большинство людей легко поступится привычкой самим готовить пищу, иметь собственную стиральную машину и т. д. Принцип экономности совпадет с отмиранием привередливости и капризов, с отживанием заинтересованности в «моем» быте. Но не у всех это произойдет сразу. А с другой стороны, некоторые сугубо индивидуальные бытовые интересы будут законно эволюционировать: один любит дома стереомузыку, другой — коллекционировать книги, третий — разводить цветы. И общество будет удовлетворять и те и другие потребности, понимая, что жизнь сама отсеет высшие и прогрессивные от отживающих.
lt;…gt;
Понадобятся «человекоподобные» роботы. Но они будут иными, чем представлял, скажем, автор «Страны счастливых»: не специализированные слуги-официанты (за которыми еще надо присматривать), а многоцелевые универсальные кибернетические помощники, наделенные известной самостоятельностью. Авторы «Возвращения» по-городскому именуют их дворниками. Но дворники не только занимаются уборкой, они делают все, что растрачивало силы человека на однообразные усилия: подбирают и пускают в дело отходы, сами ремонтируют друг друга, сами подзаряжаются солнечной энергией. И люди относятся к ним не как к бездушному механизму, а как к разумному домашнему животному, даже с теплотой.
Маленькая, но характерная деталь: вне производства, в быту, они работают по ночам — чтобы не досаждать людям своей суетней. И дело не только в том, что это хорошо показано. Стругацкие здесь развивают свою общую мысль о машине и человеке. Они больше чем кто-либо из современных фантастов постарались насытить будущее самоуправляющимися, самозаряжалощимися, самовосстанавливающимися и другими машинами, вплоть до саморазвивающихся (в соответствии с целевой установкой, избираемой самой же машиной после анализа окружающей среды). Их повести и рассказы — грандиозное шествие машины, поднимающей человека, настоящий апофеоз нашей машинной цивилизации в ее гигантском скачке в новое качество, которое сделает коммунизм прекраснее, чем представлялось его далеким гениальным провозвестникам.
И все же от «Страны багровых туч» (1959) через «Путь на Амальтею» к «Стажерам» (1962), «Возвращению» (1963) и повестям «Далекая Радуга» и «Трудно быть богом» (1964) — если взять главные книги Стругацких — заметна существенная эволюция. Нет, писатели не охладели к машине. Они по-прежнему любят и ценят ее за то, что она «будет работать всё тяжелое за человека», о чем мечтал шолоховский Давыдов. Но строй их последних вещей все же иной: здесь мысль о гуманистическом назначении науки и техники переходит в раздумье о судьбах цивилизации. Какой она будет, культура нашей Земли, рожденная машиной? Сохранят ли свой романтический, юмористически-философский или любой другой колорит нынешние или завтрашние кибернетические новинки? Будет ли вообще дух технической цивилизации характерен для наивысшей ступени коммунизма?
lt;…gt;
И. Ефремов показывал, каким необыкновенным станет человек в лучах высшего расцвета цивилизации. А. и Б. Стругацких увлекла другая мысль, несколько полемизирующая с ефремовской концепцией: коммунизм, с его удивительной научно-технической культурой, с его благородной чистотой человеческих отношений — по плечу уже нынешнему поколению передовых советских людей.
Писателям удалось создать образы несколько более конкретные и индивидуализированные. Но их положительные герои, по-своему привлекательные, все же не несут в себе таких вечных человеческих проблем, как Мвен Мас, Дар Ветер, Веда Конг. Вероятно, в полемическом пылу писатели наделили своих «современных людей будущего» несколько странными для советского человека 21–22 века свойствами. А. и Б. Стругацкие не торопятся объяснить, например, как это среди отправляющихся на Венеру космонавтов оказался человек, способный не только всерьез болеть славолюбием, но даже превратить случайное недоразумение в драку («Страна багровых туч»).
Целый коллектив огромной кибермашины, пользуясь отлучкой шефа, задает Великому Кри заведомо бессмысленные задачи. Бородатые дяди с жестоким любопытством детей, бросивших кошку в пруд, чтобы посмотреть, как она будет захлебываться, любуются «мучениями» машины, будто им невдомек, что стоит час эксперимента на таком уникальном сооружении. А шеф, застав озорников на месте преступления, не находит ничего лучше, как объясниться с ними при помощи… палки. В другом варианте этой новеллы, включенном в повесть «Возвращение», Стругацкие «поправились»: старый ученый таскает «мальчишку» за бороду…
Писатели, видимо, хотели сказать: ничто человеческое не будет чуждо и нашим потомкам. Но ведь и слабости человеческие, и этические срывы в будущем, надо думать, тоже будут иными.
lt;…gt;
Вряд ли оправдана нарочитость поведения и лексикона некоторых главных персонажей, переходящих из «Страны багровых туч» в «Стажеры» и «Возвращение»: чрезмерная суровость и угрюмость знаменитого космолетчика Быкова или слишком уж витиеватая (и подозрительно попахивающая началом XX века) ехидность не менее знаменитого планетолога Юрковского. Надоедливое словечко «кадет», с которым он обращается к стажеру, только анахронично и ничего не открывает в задуманной авторами сложности этого героя. Многих своих персонажей Стругацкие принуждают кокетничать: вот, мол, мы — люди будущего, а ведь похожи на вас своими «пережитками», и тем не менее делаем крупные дела, служим коммунизму и, представьте, преотлично совмещаем…
lt;…gt;
 |
Шарж Е. Мигунова.
 |
Шарж Е. Мигунова.
 |
Шарж Е. Мигунова.
 |
Шарж Е. Мигунова.
 |
Шарж Е. Мигунова.
 |
Рабочий дневник, форзац. Рисунки АНС.
 |
Рабочий дневник, 11 марта 1965 г. Колченога и Старика рисовал АНС, все прочее — БНС.
 |
Рабочий дневник, 15 марта 1965 г. Рисунок слева — АНС+БНС, справа — АНС.
 |
Рабочий дневник, 16 марта 1965 г. «ОТСТАВИТЬ. Впредь именовать несуществующей.»
 |
Рабочий дневник, 17 марта 1965 г. Рисунок АНС.
 |
Рабочий дневник, 19 марта 1965г. Рисунки АНС и БНС.
 |
Рабочий дневник, 6 марта 1965 г. Рисунок слева — АНС, справа — БНС.
 |
Рабочий дневник., 24 марта 1965 г. Рисунок БНС.
 |
Рабочий дневник, 30 апреля 1965 г. Рисунки АНС.
 |
Рабочий дневник, 5 октября 1965 г. Рисунок АНС+БНС.
 |
Рисунок из письма АНС от 22 апреля 1964 г.
 |
Рисунок из письма БНС от 28 июня 1965 г.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |