"Поцелуй перед смертью" - читать интересную книгу автора (Левин Айра)

15

Последние шесть недель учебного года показались ему обескураживающе скучными. Он ожидал, что волнения, вызванные гибелью Дороти, будут тянуться и дальше — как светящийся след пролетевшей ракеты — а всё тут же практически и утихло. Всё-таки он предвкушал более активный обмен мнениями в кампусе, больше статей в газетах, которые потешили бы в нём сладкое ощущение всезнайки, вознёсшегося над толпой. На самом же деле — почти что ничего. Уже через три дня после того, как разбилась Дороти, внимание сплетников кампуса перескочило на другую тему — в одном из небольших общежитий обнаружена была дюжина сигарет марихуаны. Что же до газет, коротенькая заметочка, сообщившая о прибытии в Блю-Ривер Лео Кингшипа, стала последним упоминанием этой фамилии в «Горнисте». Ни слова о вскрытии или беременности погибшей, хотя именно такую подоплёку самоубийства в первую очередь можно предположить, когда его совершает молодая незамужняя женщина. Кингшип, должно быть, выложил немало, чтобы соответствующая информация не попала в газеты.

Он говорил себе, что ему надо бы радоваться. Если бы только начались какие-либо опросы людей, возможно причастных к делу, он наверняка тоже попал бы в их число. Но никто никому не задавал никаких вопросов, вообще не было выдвинуто никакого подозрения против кого-либо — а значит, не было и расследования. Буквально всему в этом деле нашлось правдоподобное объяснение. Кроме этой истории с поясом. Тут он сам был немало озадачен. Какого дьявола Дороти попросила пояс у этой Кох, если она не собиралась его носить? Может, она и в самом деле хотела с кем-нибудь поговорить — о своей свадьбе — а потом передумала. И слава Богу. Или, может быть, пряжка и в самом деле сломалась, но она как-то сумела её скрепить уже после того, как позаимствовала пояс у Кох. И так, и этак, однако, это был пустячный эпизод. То, как истолковала его сама Кох, только добавило убедительности версии о самоубийстве, тем самым, дополнительно посодействовало успеху его, и без того безупречного, плана. Так что, он должен бы был просто летать от счастья, налево и направо дарить улыбки и мысленно поднимать в поздравительных тостах бокалы шампанского. Вместо всего этого его гнела к земле какая-то серая, свинцовая тяжесть. И он не мог понять, почему.

Депрессия только усилилась, когда в начале июня он вернулся в Менассет. Опять он здесь; прошлым летом его возвращению сюда предшествовала неудача с дочерью президента концерна сельскохозяйственных машин, заявившей ему, что дома у неё есть другой парень; ещё одним летом раньше — так же закончился его роман с богатою вдовой. Гибель Дороти была для него только лишь защитной мерой; она ни мало не приблизила его к осуществлению его планов.

Мать стала его раздражать. Во время учебы переписка с нею сводилась для него к одной открытке в неделю, теперь мать изводила его расспросами: привёз ли он фотографии девушек, с которыми дружил? — их она заранее представляла первыми красавицами, по которым все парни сходят с ума. Состоял ли он в этом клубе, в том? — причём, считала, что и там, и там он мог быть только президентом. Каковы его отметки по философии, английскому, испанскому? — и верила, что он был круглым отличником. Однажды он не выдержал.

— Пора бы тебе понять, что я не принц из сказки! — закричал он и вихрем вылетел из комнаты вон.

Он устроился на работу на время летних каникул, отчасти — из-за денег, отчасти, чтобы не торчать всё время дома, рядом с матерью. Работа, однако, не приносила никакого облегчения: опять он был продавцом в магазине — мужской галантереи — где всё было обставлено в современном угловатом стиле: витрины были обрамлены медными полированными планками дюймовой ширины.

К средине июля, однако, его уныние начало понемногу отступать прочь. В небольшом выкрашенном в серый цвет сейфе, спрятанном в шкафу его спальни, он всё ещё хранил газетные вырезки о гибели Дороти. Он начал время от времени доставать их оттуда и перечитывать, посмеиваясь над официозной самоуверенностью шефа полиции Элдона Чессера и досужим теоретизированием Аннабелл Кох.

Он раскопал свой старый читательский билет, обновил его и начал регулярно брать в библиотеке книги: "Исследование психологии убийства" Пирсона, "Убийство ради экономической выгоды" Болито, тома из региональной серии «Убийства». Он прочитал о Ландрю, Смите, Притчарде, Криппене, людях, потерпевших крах в том же самом деле, в котором повезло ему. Конечно, книги были написаны только о неудачниках — один Бог ведает, сколько было удачливых убийц. Всё-таки лестно было рассуждать о том, у скольких не получилось.

До сих пор он всегда думал о случившемся в здании Муниципалитета, как о "гибели Дороти". Теперь же начал смотреть на это как на "убийстве Дороти".

Иногда, когда он валялся на кровати с какой-нибудь из этих специальных книжек в руках, его вдруг начинало переполнять осознание исключительной незаурядности того, что он совершил. Он поднимался с постели, подходил к зеркалу туалетного столика и всматривался в себя. "Я убийца, у которого получилось", — думал он при этом. Однажды он прошептал фразу вслух:

— Я убийца, у которого получилось!

И поэтому, что с того, что он не богат пока! Чёрт, ему ведь только двадцать четыре.