"Римские рассказы" - читать интересную книгу автора (Моравиа Альберто)

Пень

Теперь, встречаясь со мной на улице, Пеппино не здоровается и обходит меня стороной, а было время — мы с ним дружили. Тогда он как раз начал хорошо зарабатывать, бойко торгуя в своем магазине электроприборов. Я был его другом, но не потому, что у него водились деньги, а просто так, без всякой корысти, друг — и все тут. Между прочим, мы вместе отбывали военную службу.

Маленький, широкоплечий, Пеппино твердо ступал своими короткими ножками, чеканя шаг, держа туловище и голову совершенно прямо, как будто все — и торс, и голова — были у него из дерева. Лицо его тоже казалось деревянным — туго натянутая кожа была словно отутюжена, зато когда он смеялся или, щурясь, всматривался в даль, на ней появлялось множество мелких старческих морщинок.

Даже тот, кто совсем не знал его, не мог не заметить, что на лице у него словно было написано: я пень, — а похож на пень он был удивительно. Мне вспоминается, что однажды, когда мы втроем гуляли в кедровой роще во Фреджене — я, он и одна девушка, — она, как обычно, подшучивая над ним, сказала, показывая на землю:

— Смотри… смотри, как тут много Пеппино.

Я сразу же понял ее и засмеялся, а он — ни дать ни взять пень спросил:

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать? Она, сохраняя серьезность, ответила:

— Сколько здесь пней, смотри, сплошные Пеппино, ну, пни.

Но кроме того, что Пеппино походил на пень, за ним водился еще один недостаток — тщеславие. Обычно пни не бывают тщеславны, а, наоборот, непритязательны, скромны, серьезны, без причуд и никому не надоедают. Пеппино же был тщеславен. Ну да тщеславен — это бы еще ничего. Ведь если человек просто тщеславен, то он скорее смешон, чем вреден, тщеславные люди похожи на младенцев. Но тщеславный пень — это уж просто беда, которой нужно остерегаться пуще дурного глаза. Короче говоря, Пеппино, этот пень, проявлял свое тщеславие чаще всего по пустякам. Вот, например, пришли мы с ним в бар возле Ротонды, где мы часто бываем с приятелями, а он ни с того ни с сего давай тыкать в нос то одному, то другому конец галстука, приговаривая:

— Видишь, какой галстук! До чего хорош!.. Я его купил вчера в магазине на виа Дуэ Мачелли… за тысячу пятьсот лир… Погляди, какая расцветка… Да еще на подкладке… — и пошел, и пошел. Приятели бросят на секунду взгляд на галстук, лишь бы его не обидеть, да снова за разговоры о своих делах. Но разве его этим проймешь? Он все время бегал от одного к другому, вертя между пальцами кончик галстука, будто собирался его продавать. Одним словом — настоящий пень.

Однажды в баре Пеппино торжественно объявил, что заказал на заводе в Турине автомашину и получит ее через четыре месяца. Мои друзья — всё народ стреляный, не вчера на свет родились и машин на своем веку повидали достаточно. Можете себе представить поэтому, какой им был интерес слушать малыша Пеппино, когда тот, как всегда дотошно, принялся объяснять:

— Поскольку у меня есть приятель в агентстве, а он родственник родственника директора в Турине, я смогу получить машину через четыре месяца… Иначе мне пришлось бы дожидаться неизвестно сколько… Их выпускают вдвое меньше, чем требуется… Но моя машина будет совсем особенная.

— А что, — спросил кто-то из стоявших у стойки, потягивая аперитив,разве у нее будет пять колес?

У Пеппино была еще одна черта: он не понимал шуток.

— Конечно, у нее будет пять колес… четыре и одно запасное… Но она особенная потому, что у нее будет новая форма кузова… его уже много лет конструировали в Турине, и, представьте себе, такую машину первый получу я.

И тут он пустился в бесконечные объяснения, держа своего собеседника за лацкан пиджака, словно опасаясь, как бы тот не удрал. Один из присутствующих, не утерпев, сказал спокойно, чуть ли не с сочувствием:

— Пеппино, да нам-то какое дело до всего этого?

Растерявшись, тот пробормотал:

— Я думал, что вам интересно…

Потом, обернувшись и увидев, что я стою в стороне один, подошел ко мне со словами:

— Чезаре, как только я получу машину, увидишь, мы часто будем на ней кататься… Скажи правду, Чезаре, ты ведь ждешь не дождешься того часа, когда у меня будет машина, чтобы вволю покататься?

— Поживем — увидим, — сухо ответил я.

А он, повернувшись к приятелям, продолжал:

— Я пообещал Чезаре, что как только раздобуду машину, покатаю его… Уж я такой, не люблю один получать удовольствие… Только ты, Чезаре, не должен злоупотреблять этим… Я тебя охотно покатаю, но не воображай, что я стану твоим шофером… Что вы все на это скажете? Прав я? Друг — одно дело, а шофер — совсем другое… Прав я?

— Ты прав, как никогда, — отвечал один из приятелей, прикинувшись дурачком. — Чего доброго, Чезаре уже вообразил, что станет тебя эксплуатировать… Поэтому лучше заранее договориться.

— Уговор дороже денег… В конце концов, машина ведь моя. Я хочу доставить тебе удовольствие, но вовсе не хочу, чтобы это вошло у тебя в привычку… Прогулки и все такое.

Наконец, разозлившись, я заявил:

— Да по правде сказать, Пеппино, мне на твою машину ровным счетом наплевать, — но тут же раскаялся в своих словах, потому что на лице Пеппино отразились обида и растерянность. Хлопнув меня по плечу, он сказал:

— Да полно, не сердись, дружище, я ведь это сказал так, шутки ради… Вот увидишь, машина будет служить больше тебе, чем мне.

И при этом он смотрел на меня с таким озабоченным, почти испуганным видом, что я даже пожалел его и сказал, что мы договорились и, как только машина прибудет, мы совершим вместе славную прогулку по окрестностям Рима.

Не думал я тогда, что он поймает меня на слове; но, как известно, у пней хорошая память. Ровно через четыре месяца он позвонил мне утром по телефону:

— Она уже здесь!

— Кто?

— Очень уж хороша… Сейчас заеду за тобой, и мы вместе отправимся завтракать в Браччано.

— Да кто? Неужели та самая девушка?..

— Да какая там девушка… Машина… Значит, через минутку я буду у тебя… Будь наготове.

И в самом деле, вскоре Пеппино был тут как тут, но на самой обычной малолитражке, каких в Риме тысячи. Он вылез, наклонился, осмотрел машину и наконец с ликующим видом подошел ко мне.

— Ну как твое мнение?

— Скажу, — ответил я сухо, — что машина недурна.

— Да ты только взгляни сюда, — он схватил меня за руку, потащил к машине и пустился в объяснения. Послушал я его минут десять и перебил:

— Кстати, Пеппино… сегодня я никак не смогу поехать в Браччано… у меня дела.

Лицо его выразило искреннее огорчение:

— Но ведь ты мне обещал… Нехорошо подводить.

Словом, прилип, как смола, и я сдался — скорее от изнеможения. Но он сразу же разозлил меня, предупредив перед самым выездом:

— Да ты поосторожней… Не упирайся всеми своими лапищами в пол, неужели ты не видишь, что расшатываешь мне сиденье?

Я сдержался и ничего не ответил. Итак, мы отправились. Мы выехали из Рима и взяли направление на Кассию. Поскольку машина была еще на ограничителе, Пеппино вел ее медленно, примерно со скоростью тридцать километров в час, и так бережно придерживал двумя руками руль, словно это была талия невесты. Солнце жгло немилосердно, и казалось, что камни на дороге раскалываются от жары. Пеппино, как я уже сказал, державшийся за руль со всей осторожностью, принялся, конечно, говорить со мной о машине: для того он меня и повез.

Тем, кто не знаком с Пеппино, надо знать, что говорит он монотонным, немного гнусавым голосом, ни громким, ни тихим, наводящим на мысль о медленно стекающем цементном растворе, тягучем и жидким, который, застыв, становится твердым, как железо. Мало-помалу этот голос наполняет ваш мозг такой скукой, что голова делается тяжелая, как жернов, и человека начинает неудержимо клонить ко сну. Так произошло и со мной. Пока он говорил, рассказывая мне что-то своим гнусавым голосом о коробке скоростей, у меня отяжелела голова и в конце концов я заснул. Проснулся я от рева автомобильных гудков и криков. Машина стояла перед шлагбаумом, и из окошек выстроившихся за нами грузовиков и легковых машин высовывались сердитые физиономии шоферов. Пеппино, как всегда нудно, объяснял:.

— Я ехал по правой стороне, просто улица узкая.

— Нет, синьор, ты ехал не по правой стороне, а посреди улицы и полз, как улитка.

— Сонная муха! — кричал ему какой-то шофер грузовика. — И кто только подпустил такого к рулю?

Весь потный, я с трудом вылез из автомобиля и тогда только увидел, что позади нас вырос целый хвост легковых и грузовых машин. Пока я спал, Пеппино с досады не давал проехать всем этим несчастным, вынуждая их тащиться под палящим солнцем со скоростью тридцать километров в час. По счастью, прошел поезд и шлагбаум поднялся.

Я сказал Пеппино, забираясь в машину:

— Теперь шутки в сторону, пропусти их, а не то нам плохо придется.

Видели ли вы когда-нибудь, как выбегают из школы ребята, когда у них кончились уроки? Вот так же, словно с цепи сорвавшиеся, рванулись по улице, едва лишь мы отъехали в сторону, все эти автомобили и грузовики, обдавая нас облаком пыли и дыма.

Ну так вот, только к трем часам прибыли мы в Ангуиллара и тут же пошли в тратторию, что возле самого озера. Жара стояла невыносимая, и озеро между высохшими, желтыми, как солома, берегами казалось почти белым от поднимавшихся испарений.

Солнце обжигало потное лицо Пеппино, а он продолжал говорить о своей машине все тем же размеренным голосом, доводившим меня до изнеможения. Потеряв от жары и скуки всякий аппетит, я налег на вино. Оно было, по крайней мере, холодное, прямо из погреба, хоть и с каким-то непонятным металлическим привкусом, — хотелось пить его снова и снова, чтобы определить, что же это такое… Я выпил пол-литра, потом еще и еще, Пеппино же все говорил и говорил о своей машине. Наконец, изрядно напившись, я после целого часа молчания произнес свои первые слова:

— Ну что ж, поехали?

Пеппино огорченно ответил:

— Да, поедем… Хочешь, отправимся в объезд, к озеру Вико?

— Помилуй… поедем кратчайшим путем… Мне нужно пораньше вернуться в Рим.

Мы снова выехали на римское шоссе. На каком-то перекрестке красивая девушка-блондинка жестом попросила нас подвезти ее. Я сказал Пеппино:

— Стой, возьмем ее с собой.

А он в ответ:

— С ума ты спятил! Я никому не позволю пачкать машину… Малейшая случайность — и можно испортить сиденье, да к тому же нам и одним не плохо.

Я ничего не ответил, но почувствовал, что теперь, особенно после выпитого вина, моя неприязнь к нему укрепилась окончательно и я уже не смогу больше сдерживаться.

Тем временем мы, с божьей помощью, добрались до Рима. Он продолжал разглагольствовать, а я подремывал. Пеппино захотел подвезти меня к дому. Я живу на бульваре Реджина, и Пеппино отправился по виа Венето, которую в это время уже начал заполнять народ. Внезапно шедшая впереди нас машина с французским номером резко затормозила, и Пеппино, ехавший следом за ней, загнал свой передний буфер на задний буфер этой машины. Он тут же вылез, внимательно изучил, что произошло, и подошел к дверце французской машины. В ней сидела одна лишь молодая и изящная блондинка, ее руки с накрашенными ногтями лежали на руле.

— Синьора, пожалуйте ваши права, номер машины, фамилию, — начал Пеппино, вынимая записную книжку и карандаш. — Поймите же, не для того я покупал машину, чтобы вы мне ее ломали. Вы причинили мне ущерб в тысячу лир… Кто мне его возместит? Я купил машину только сегодня утром, новенькую с иголочки, совсем не для того, чтобы вы мне ее уродовали.

Понятно, такого рода происшествие давало ему повод не скупиться на слова, и тут уж было ясно видно, какой это дотошный и нудный человек.

— Да ты бы сначала попробовал расцепить машины! — закричал не лишенный здравого смысла молодой человек из обступившей нас толпы бездельников.

И он был прав — это было пустяковым делом: чтобы расцепить машины, Пеппино достаточно было бы дать задний ход. Но Пеппино понял его слова на свой лад.

— Отцепите мою машину, — принялся он кричать повелительным тоном. Отцепите мою машину… Отцепите ее, коли вы такой прыткий.

Толпа росла и поглядывала на нас недружелюбно. Француженка, ничего не понимая, смотрела на Пеппино и улыбалась.

Пеппино настаивал:

— Синьора, прошу, прошу: ваша фамилия, ваши права, номер машины?

— И сколько лет, и есть ли дети, — выкрикнул чей-то голос из толпы.

— Да ты сначала попробуй отцепить машину, — опять закричал первый голос.

А Пеппино, совершенно обнаглев:

— Я вам уже сказал, отцепите мне ее. Давайте принимайтесь за дело. Вы, верно, механик, коли разбираетесь в этом лучше меня.

Тогда, подойдя ближе, высоченный здоровый парень поднес к самому носу Пеппино кулак и сказал:

— Никакой я не механик… а чемпион по вольной борьбе.

— Тем лучше, вы с вашей силой наверняка сможете отцепить машину.

Дело для Пеппино могло бы принять дурной оборот, не окажись здесь я. Я крикнул:

— А ну ребята, взяли, приподнимем машину… Это же пустячное дело.

Сказано — сделано: мы взялись впятером — машина Пеппино была легонькой — и разом отцепили ее от французской машины. Потом я повернулся к Пеппино и сказал:

— Теперь бери книжку и пиши.

— Что с тобой… ты с ума спятил?

— Говорю тебе, пиши: я — пень, надоедливый и докучный… Пиши, пиши.

Послышался громкий смех и даже свистки. Пеппино с записной книжкой в руке стоял словно потерянный. Я добавил:

— А теперь садись в свою машину и убирайся отсюда.

На этот раз он послушался, сел в машину и поспешно

уехал. Собравшаяся толпа проводила его криками. Француженка тоже уехала. Я перешел улицу и направился в бар пропустить рюмочку аперитива.