"Хождение по квадрату" - читать интересную книгу автора (Коулмен Рид Фаррел)

7 февраля 1978 года

Четвертая страница «Дейли ньюс» принесла Патрику Малоуни последний всплеск его пятнадцатиминутной славы. Подробности первоначальной истории его исчезновения были скомбинированы с новыми сведениями. Там было все, кроме имени Энцо Сики. Текст сопровождался двумя фотографиями. На одной красовался мой любимый детектив из Отдела розыска пропавших с такой же, как у Патрика, паркой в руках. Она была на нем в день исчезновения, и, если верить словам Энцо Сики, Патрик Майкл Малоуни носил ее до сих пор. Другой снимок оказался для меня сюрпризом: фотография Патрика с выпускного бала была наконец заменена снимком с пикника: короткие волосы, серьга и т. д.

К несчастью, я сомневался, что этот снимок поможет. Газетные снимки в лучшем случае бывают зернистыми, но поскольку этот неоднократно переснимали и увеличивали, он получился нечетким, как дикие фотографии снежного человека. Меня ободрило то, что семейство Малоуни разрешило их публикацию. Как только забрезжила надежда на то, что он найдется, они подключили наконец большую прессу. Мне было интересно, сколько автобусов добровольцев высадятся на улицах Хобокена.

Учитывая освещение в средствах массовой информации и поиски, снова запущенные на полную мощность, я подумал, что могу устроить себе выходные. Пора переключить внимание с Патрика на его сестру. Но звонить ей было рано, я отложил газету и решил пойти потренировать ногу, походив по тротуарам. Хотя из моего окна не было видно солнца, но его свет казался мне сегодня особенно ярким. Не знаю, может, это атавизм школьных времен. Солнечный свет всегда ярче в субботу утром, а зимний ветер не такой холодный. Я почувствовал это еще в вестибюле.

— Эй, ты, хромой мерзавец! Да, да, ты, плоскозадый еврей! — услышал я знакомый голос за своей спиной.

Я повернулся и увидел загорелую физиономию Рико Триполи, который держал в руках коробку со сластями от Куччо.

— Я чувствую, командировка во Флориду для выдворения свидетеля оказалась тяжелой, не так ли? Вы там все толпились в пяти минутах от бассейна.

— От пляжа! — Он брезгливо оттопырил губу. — Ты же знаешь, я ненавижу бассейны.

— Совершенно верно, сицилийцы — это ведь арабские пловцы, заблудившиеся в море.

Рико широко ухмыльнулся, показав белые зубы.

— А пошел ты!

— Не сердись на меня. Ты что, забыл, что тебя зовут Триполи?

Мы поднялись ко мне выпить кофе. Рико разбавил кофе скотчем из своей фляжки. Когда он попытался налить мне, я прикрыл чашку ладонью, сказав ему, что не могу, потому что у меня свидание. Я прикинулся скромником, когда Рико спросил, знает ли он ее. К моему удивлению, он не стал настаивать.

— Ну ладно, — сказал он, доливая себе.

— Не смей, негодяй, — предостерег я его. — Недавно я очень мило побеседовал с твоей женой. Не хватает еще, чтобы ты вернулся от меня пьяным.

Он сказал, что идет не домой. Ему предстоит часов двенадцать писать отчеты у себя в офисе. Ни один коп не любит бумажной работы, но я никогда не видел, чтобы Рико смягчал удар алкоголем. Это меня обеспокоило. Мы поболтали немного о его большом деле и о мафиози по имени Чича «Палка» Руссо, которого он поймал в «Солнечном штате».^[23]

— Они его назвали Палкой не потому, что он тощий, — подмигнул мне Рико. — Если бы он сломал свое колено, как ты, ему не пришлось бы покупать тросточку. Чертов парень греет свой конец в носке. Большой член, а уж как он этим хвастается! Ему пришла в голову глупая идея сбежать. Они становятся удивительно разговорчивыми, когда припекает по-настоящему.

Я согласился и стал рассказывать о своих успехах в поисках Патрика Малоуни. Но он не дал мне закончить — ему было мало того, что он помешал мне прогуляться.

— Вот зачем я к тебе пришел, — сказал он, вытаскивая из кармана пальто конверт. — Это тебе.

В конверте было десять хрустящих стодолларовых купюр, номер телефона и чье-то имя, нацарапанное на обрывке бланка из офиса Фрэнсиса Малоуни.

— Кто этот Брайан Капф?

— Когда вы с Ароном подадите заявку на лицензию, позвоните ему. Он о вас позаботится. Малоуни, этот маленький ослиный член, говорит, что тысячи достаточно за твою работу.

— А как же розы? Карточка с благодарностью? — Я притворился разочарованным. — Я этого не возьму. Парня еще не нашли. Не думаешь, что папаша поспешил?

— Что тебе сказать? — Рико пожал плечами. — Полагаю, он воображает, что теперь у него в руках ключ и он сосредоточит усилия в этом направлении. По-моему, это не лишено смысла.

— Если ключ хороший.

Значит, Рико разговаривал с Салли.

— У Малоуни люди по всей чертовой карте города.

— Даже если свидетель действительно видел Патрика, сейчас парень может быть уже в тысяче миль отсюда.

— Может быть, но прошло уже два месяца, а он все еще в городе. — Разумеется, Рико был прав. — Даже у Фрэнсиса Малоуни не безграничные средства. Вот он и урезает платежную ведомость. Я уверен, не тебе одному указали на дверь.

— Догадываюсь.

— Эй, за неделю работы ты положил в карман тысячу долларов и быстрый способ получить лицензию на продажу спиртного. Будь счастлив! Бери этот чертов хлеб и беги. — Рико посмотрел на часы. — Черт, я опаздываю, мне пора смываться.

Он допил свой проспиртованный кофе, пожал мне руку и направился к двери. Он что-то пробормотал о встрече в один из вечеров. Все было туманно и небрежно. Несмотря на дружески-шутливый тон, я почувствовал, что расстояние между мной и Рико растет, и дело тут не в предрассудках его жены. Когда он выскользнул за дверь, я вдруг подумал, что он хотел бы ускользнуть от меня. Солнце уже не казалось мне таким ярким.

— Извините, что не позвонила вам, — запыхавшись, сказала мне Кэти. — Я только что из…

— …Хобокена.

— Расклеивали плакаты и расспрашивали. Нас было около ста пятидесяти добровольцев. Все очень торопились. После всей безнадежности эта новость… Послушайте, Мо. — Внезапно голос Кэти стал очень серьезным. — Этот свидетель, я хочу спросить, вы ему верите? Как вы думаете, он и в самом деле видел Патрика?

— Да. Можно у вас кое-что спросить?

— Конечно.

— Как вы узнали, — мне было любопытно, — что я говорил со свидетелем?

— Разве вы не знаете?

Я полагал, что знаю.

— Ваш отец…

— Думаю, он знал до того, как детектив позвонил ему. У него есть друзья, понимаете…

— Ясно.

— Правда ведь, это замечательная новость — о моем брате? — Она хотела, чтобы я ее подбодрил.

— За исключением того, — ответил я, — что я остался без работы.

На другом конце провода воцарилось тяжелое молчание.

— Что? Папа вас уволил?

Я объяснил, что «уволил» в данном случае — неправильное слово.

— Послушайте, прежде всего он не увольнял меня. Это была своего рода сделка: услуга за услугу. Когда я появился на сцене, ваша семья готова была схватиться за соломинку. Однажды, много лет назад, мне повезло. Как оказалось, моя удача не пригодилась. По крайней мере, мы встретились.

Но ее это не устраивало.

— Это несправедливо. Это не к добру.

— Не притворяйтесь суеверной, — сказал я, вспомнив доктора Фрайар. — Это было деловое решение.

Помолчав, она вдруг спросила:

— Могу я нанять вас?

— Что?

— Не притворяйтесь глухим. Вы прекрасно слышали. Будете работать на меня?

Это была заманчивая мысль. Сказать по правде, я расстроился, получив отставку на этой стадии расследования. Я слишком много знал, чтобы уйти теперь несолоно хлебавши. Мое любопытство не было удовлетворено. Как раз наоборот. Я решил тянуть время:

— Мы можем поговорить об этом позже?

Она почувствовала облегчение:

— Да, иначе мне придется дать вам пинка под зад.

— Крутые девушки-католички сводят меня с ума.

— Поосторожнее, иначе я лягну вас в коленку. В восемь часов вам подходит?

— Я боюсь отказываться. Это меня устраивает. Где…

— «У Пути», — ответила она мгновенно.

Я принял условия не споря.

Я намеренно приехал туда раньше времени. Бар «У Пути» был почти пуст, музыкальный автомат молчал. Было, как всегда, не убрано, казалось, можно было услышать, как прорастают споры плесени. Желтушный Джек, Шекспир по части солодовых напитков, стоял за стойкой бара и беседовал с какой-то костлявой перекисной девицей. Может, он приглашал ее заглянуть позже в мансарду, чтобы они могли сравнить следы от уколов.

— Пит внизу?

Он вызывающе скривил физиономию, но потом в его глазах мелькнула искра узнавания. Он сделал над собой невероятное усилие, чтобы улыбнуться, и кивнул в сторону лестницы. Как и в предыдущий мой визит, Пит Парсон корпел над счетной машинкой. Я постучал в стену офиса, он обернулся, сразу узнал меня, но не улыбнулся.

— Я не рассчитывал на поцелуй, — сказал я, — но…

— Виноват. — Он протянул мне руку.

— Инспекция штата по лицензиям все еще наступает вам на пятки?

— Постоянно, — ответил он, схватив со стола несколько розовых мятых листков. — Это все послания от их инспекторов, на которые я вынужден тратить время.

— Вот, держите. — Я протянул ему еще один листок.

— Что это?

— Позвоните этому парню, — сказал я, ткнув пальцем в имя Брайана Капфа. — Скажите ему, что вы мой друг и что Малоуни сказал, чтобы вас оставили в покое. Старайтесь не пережать. Возможно, мне самому скоро понадобится его помощь.

— Зачем вы делае…

— Я не знаю, сработает ли это, но все же попытайтесь. Вы слышали, копы отыскали человека, который вроде бы два дня назад видел парня в Хобокене?

— Без шуток? — улыбнулся он. — Свидетель надежный?

— Думаю, да.

— Эй, спасибо за это! — Парсон поднял листок, который я ему дал. — Могу я что-нибудь для вас сделать?

— У меня здесь встреча с девушкой через несколько минут и…

— Я позвоню Джеку наверх и позабочусь обо всем. Сегодня вечером все бесплатно. Если вы или ваша подруга увидите дно бокала, дайте мне знать. Я уволю самодовольного мерзавца бармена так быстро, что его отвратная тонкая шея свернется в штопор. Он неплох, но он мне надоел.

— Спасибо, Пит.

— Вот. — Он протянул мне стопку квотеров.^[24] — Музыкальная шарманка будет работать беспрерывно. И доставьте мне удовольствие — там есть песня, которую Джек ненавидит. Брюса Спрингстина. Правда, не знаю какая.

Там было шесть песен Спрингстина. Что-то о шлюхах.

— «Born to Run»? — спросил я.

— Именно.

Он встал и хлопнул меня по спине:

— Она там есть. Запустите ее несколько раз. Это приведет Джека в бешенство. Он говорит, эта песня заставляет буржуазных хамов из Джерси чувствовать себя крутыми. Задница из чертова Эвандейла, штат Огайо, он еще смеет обливать грязью Джерси. Поставьте эту песню, поставьте много раз.

Что-то неожиданно щелкнуло у меня в мозгу, промелькнула какая-то идея, случайная мысль… Не могу сказать, что это было, но я почувствовал: это важно. Что-то о музыке. Важное или не важное, но мысль исчезла в тот же момент, когда Пит снова заговорил. Он собирался подняться в бар и все проверить, а еще — посмотреть на выражение лица Джека, когда песня прозвучит в десятый раз.

— С вами все в порядке?

— Кажется, я хотел сказать что-то важное… — Я нахмурился. — Но забыл.

— Ненавижу, когда такое случается со мной, — посочувствовал Пит. — Такое чувство, будто что-то чешется, но нельзя почесать.

Наверху Джек как раз закончил говорить по телефону с Питом, когда я сел у стойки. Он посмотрел на меня с энтузиазмом дохлой рыбы. С хромыми бывшими копами здесь говорить не принято. Он заявил, что мои деньги не ходят в его баре: бочковое пиво сегодня вечером за счет заведения. Я притворился дурачком.

— Как шикарно, — сказал я, бросая двадцатку на стойку. — Это чаевые, — прохрипел я. — Ну давай бери.

Он колебался, как умирающий от голода пес, унюхавший, что мясо отравлено. Я кожей чувствовал, как в его мозгу крутятся колесики, будто он уже видел дозу, пузырящуюся на ложке. Двадцать долларов в баночке для чаевых — неплохо для начала вечера, но что, если Пит узнает? Стоят ли деньги того, чтобы навлекать на себя неприятности? В конце концов он взял их.

Я указал на бочки с пивом:

— Темный «Бекс». Эй, у вас есть «АББА» в музыкальном автомате?

Он закатил глаза, когда я понес свое пиво к автомату. Я опустил монет на пять долларов.

— Если я очень попрошу, ты мне покажешь свое оружие? — прошептала Кэти мне на ухо, подкравшись сзади.

— Это зависит от того, насколько вежливо ты попросишь, — ответил я не оборачиваясь. — Чего бы вы хотели? И не стесняйтесь, мы сегодня пьем бесплатно!

— Вот это да! Почему, по какому случаю?

Я сказал со смехом:

— Ваш папочка оказал одному из владельцев услугу. Позже объясню. — Я протянул ей столбик монет: — Заказывайте все, что хотите, но через небольшие интервалы ставьте сто тридцать пятый номер.

Она взглянула на музыкальный автомат.

— Я не могла себе представить, что вы из тех, кто любит Спрингстина.

— Ну, с этим все в порядке, но дело в другом. Это я тоже объясню позже.

Она присоединилась ко мне в баре, когда затихла старая песня группы «Fab Four». Мы чокнулись, обменявшись шутливыми тостами за встречу в этом заведении. Она сказала, что составила программу из десяти вещей, и из них две — № 135. Я рассказал ей про бармена и Пита Парсона и стал объяснять, какую услугу ее отец оказал Питу.

— Папа не может обойтись без мальчика для битья, — сказала она.

— Я так и подумал. Мне здесь нравится. Мне было бы неприятно, если бы заведение закрыли из-за неуместной мстительности. Кстати, как там сегодня?

— Трудно сказать.

И в этот момент грянула барабанная дробь, саксофон издал негромкое ворчание, зазвенел металлофон и зарокотала гитара. Номер 135 гремел в воздухе:

— О, черт! — заворчал Джек.

Я чуть не выплюнул от смеха пиво.

— О, это босс, — застонал Джек. — Апокалипсис на чертовом тротуаре. Это вы поставили? — спросил у меня Джек.

— Что я могу вам сказать? — Я пожал плечами. — У вас же нет ни одной песни «АББА».

Кэти подтолкнула меня локтем.

— Думаю, он действительно ненавидит эту песню.

— У меня странное предчувствие, что в конце вечера мы тоже будем не очень-то ее любить.

«У Пути» не такое место, где приняты эффектные появления. Люди просто проникают туда с улицы. Постепенно свободных табуретов у стойки бара становилось все меньше. Мы смотрели на дверь, пытаясь угадать профессиональную принадлежность входящих.

— Актриса, — указала подбородком Кэти на худую безликую девицу.

— Танцовщица, — возразил я, — посмотрите на ее ноги.

Когда в дверях появились два молодых парня в ратджеровских фуфайках и направились прямым ходом к музыкальному автомату, мы с Кэти немедленно посмотрели на Джека. Он выругался себе под нос и начал напевать: «Ей только семнадцать, она так нежна, эта танцующая королева».

— Может, «АББА» не такая уж плохая идея, — улыбнулся он, наполняя наши стаканы.

Я повторил свой вопрос о сегодняшних успехах в Хобокене. Она ответила, что никаких определенных результатов нет. Их сегодняшней целью было найти хотя бы одного, а лучше двоих других свидетелей, которые могли заметить Патрика в торговом центре или около него примерно в то же время, когда его видел мистер Сика.

— Сегодня, — сказала она, — наш оптимизм подобен сломанному стулу на одной ноге.

— Энцо Сика.

— И его, — продолжила Кэти, — приставили к стене слепой надежды. Но если бы мы смогли найти других свидетелей, наш оптимизм получил бы подкрепление, и мы могли бы отодвинуть стул от стены.

Они нашли нескольких человек, утверждавших, что видели Патрика, но ни один не смог дать более точных сведений. Некоторые указали не то время. Другие — не то место. Те, у кого с деталями все было в порядке, не могли поклясться, что не читали статью в газете. Никто не припомнил пакета для покупок. Во всех рассказах не хватало детали, которая помогла бы отсечь психов и охотников за премией.

Именно сильное впечатление, которое произвел на Энцо Сику дерганый молодой человек, убедило меня и Салли, что старый каменщик говорил правду.

— Не беспокойтесь, Кэти, вы так сильно хотите найти Патрика, что готовы поверить каждому.

— Сердце велит мне слушать каждого, а разумом я понимаю, что все просто чушь болтают.

— Ну да, — кивнул я, не очень понимая, что она имеет в виду.

Зазвучала музыка Гленна Миллера.

— Потанцуем? — проговорили мы хором.

— Чур меня! — сказала она. — За вами пиво.

— Сегодня это не проблема.

Она колебалась.

— А ваше колено?

— Не беспокойтесь.

Мы допили и пошли на площадку. То, что мы танцевали, я определил бы одним словом — разминка. Смесь линди, танго и подобия польки. Независимо от того, как это могло выглядеть со стороны, нам понравилось. Мне нравилось ее вести. Ей нравилось, что ведут. Мне нравилось, как она прикасается ко мне, хотя колено онемело. Когда мы закончили, нам даже поаплодировали. На стойке нас ждали наполненные стаканы. Мы объявили тост за Артура Мюррея.^[25]

— Значит, — я вернулся к Хобокену, — вы не нашли кассира или продавца, который обслуживал Патрика в тот день?

— Один парень сказал, что вспомнил, как помог выбрать рубашку кому-то, кто подходит под описание моего брата, причем время и место совпадали.

Мне послышалось сомнение в ее голосе.

— Но…

— Рубашка была не того размера и очень строгая. Рубашка как от «Брукс Бразерс», сказал тот парень. Покупатель заплатил наличными и исчез.

У меня в голове промелькнул некий вопрос, но я не решался задать ей его. Все это время я считал, что Малоуни, как и я, верят, что Патрик мертв. Единственный вопрос заключался в том, был ли это несчастный случай, преступление или самоубийство. А куда делось тело? Теперь, когда появились шансы, что он жив, меня заинтересовало, что думает его семья. Предполагают ли похищение? Вряд ли. Не было никаких телефонных звонков или писем со словами, вырезанными из газет, с требованием выкупа. Патрик ведь не Патти Хёрст или другой богатенький отпрыск. Амнезия? Нет, это случается только в мыльных операх. Итак, остается одно: они пришли к заключению, что Патрик просто решил начать новую жизнь. Но почему?

— Вы что-то внезапно затихли, — заметила Кэти. — Не говорите мне, что выпивка наводит на вас печаль.

— Нет, просто…

— Ну что? — Появился Пит Парсон. Он был навеселе. Судя по распространяемому им запаху, он что-то праздновал в одиночку у себя в офисе. — Как дела? Джек с вами хорошо обращается?

Джек под каким-то предлогом повернулся спиной.

— Прекрасно, — ответил я, — его приход вывел меня из затруднительного положения.

Пит прокашлялся:

— Вы не собираетесь меня представить?

— Кэти, познакомьтесь с Питом, Пит, познакомьтесь с Кэти.

Они пожали друг другу руки.

— Джек! — Пит перекричал Стива Дана. — Достань что-нибудь получше.

Пристыженный Джек схватил стоявшую перед ним запыленную бутылку. В этот момент грянула барабанная дробь, саксофон издал негромкое протяжное ворчание, зазвенел металлофон, зарокотала, звеня, гитара. Номер 135 вступил в дело по второму заходу:

Заметив страдальческий взгляд Джека, Кэти повернулась на табурете и показала на парней в ратджеровских фуфайках.

— Чертов Джерси! — прошипел он. — Почему они не сбросили бомбу на Хоу-Хоу-Кас и Ньюарк^[26] вместо Хиросимы и Нагасаки?

— Заткнись и наливай, — радостно приказал Пит. — Это кальвадос, — сказал он. — Французский яблочный бренди. Его прапрадед был из Нормандии, где полно яблоневых садов. Он отдает яблоками… в основном бутаном, но яблоками тоже. — Пит снова отправился вниз, прихватив с собой бутылку.

Когда в четвертый раз заиграли «Воrn to Run», Кэти высказала предположение, что пора нам прогуляться и чем-нибудь подкрепиться.

— Может, сначала поедим, а потом прогуляемся? — удивился я.

— Слишком поздно. Вы любите украинскую кухню?

— Пирог — мое второе имя. Ист-Виллидж?^[27] Ладно, — согласился я. — Давайте посмотрим, может, мы любим один и тот же ресторан. Пойдем пешком.

— Возьмем такси. Сейчас вы не чувствуете боли, но утром ощутите.

Договорились, что возьмем такси для поездки по городу, а по Виллидж пойдем пешком. Простились с Джеком. Под конец он нам даже понравился. Его полный горечи монолог позабавил нас, а после того, как мы с Кэти слегка набрались, захотелось, чтобы он не уходил от нашего конца стойки.

Вообще-то я ненавидел, если кто-то так поступал, и не соглашался ждать, пока бармен снова случайно «залетит» в район моей посадки.

По дороге к выходу мы услышали начало незнакомой песни. Это были простые роковые аккорды, бьющие по нервам, как песня «Dave Clark Five». У меня снова возникла мысль, впервые пришедшая в голову в офисе Пита Парсона.

— Кто это? — услышал я свой вопрос, не обращенный ни к кому конкретно.

— Это чертов Рамонес, приятель! — прокричал мне чей-то голос из толпы.

Кэти потянула меня за рукав.

— Пошли.

Я не двигался.

— У вас есть снимок Патрика? Не старый, а…

— Этот подойдет? — спросила она, вынимая что-то из кармана пальто.

На новые плакаты Малоуни дали снимок Патрика, сделанный на пикнике, которым меня снабдил Салли. Он был лучше газетных, но ненамного, текст тоже улучшили.

— Замечательно, — сказал я. — Мы можем остановиться по дороге и размножить.

Она покачала головой.

— Зачем? Вы думаете, Патрик прячется под столом в украинском ресторане?

— Все может быть, но мы пока туда не доехали.

— Что вы…

Теперь настала моя очередь тянуть ее за рукав.

— Вон такси, пошли.

Найти открытую копировальную мастерскую оказалось гораздо труднее, чем я предполагал. Попадались открытые пиццерии — для любителей марихуаны, либо лавчонки мелких сувениров для туристов, желающих купить миниатюрную статую Свободы, с поднятым средним пальцем, но не приведи Господь, если защита вашей диссертации назначена на следующий понедельник и вам необходимо размножить рукопись — ничего бы не вышло!

За 10 баксов шофер такси отвез нас в свой гараж, и там еще за пять долларов диспетчер сделал нам 20 копий плаката.

— Одно из двух: либо это моя самая дорогая короткая поездка на такси, — сказал я, помогая Кэти выйти, — либо самые дорогие фотокопии, которые я когда-либо делал.

У меня было искушение рассказать ей о моем плане во время нашего сафари-такси по улицам Гринвич-Виллидж, но я боялся, что она от него камня на камне не оставит. Если бы Кэти сама могла обо всем догадаться, думал я, то разделила бы мой азарт.

— Хорошо, — сказал я, заметив прохожего, направлявшегося в ту же сторону, что и мы, — закройте глаза.

— Угол Девятой и Второй авеню не место, чтобы играть в слепого…

Я перебил ее:

— Ну выполните мою глупую прихоть, закройте глаза. Закрыли?

— Закрыла! Да закрыла же, черт побери!

— Опишите мне, как выглядел Патрик, когда вы встречались в последний раз.

Она описала, признавшись, что никогда не видела татуировку. Он носил серьгу, несмотря на возражения семьи, но никто из них не знал про его татуировку, пока не появился этот снимок, что с пикника. Мне нетрудно было поверить, что Патрик Малоуни умел хранить секреты.

— Все, — спросил я, когда она закончила. — Готовы?

— Готова.

Я медленно повернул ее вокруг себя.

— Смотрите!

К нам направлялся юноша лет 20. На нем были потертые черные джинсы, черная кожаная куртка, знававшая лучшие времена, и кроссовки. Его бледные впалые щеки были чисто выбриты, а короткие крашеные волосы приобрели неестественно желтый цвет. В левом ухе болталась приличных размеров английская булавка. В янтарном свете уличных фонарей мы смогли разобрать буквы, грубо вытатуированные на костяшках пальцев.

— Панк, — сказала она, — ну и что… — и замолчала.

— Вы видели?

— Думаю, да. — Кэти колебалась.

— Подумайте об этом минуту, — попросил я. — Если он действительно сбежал, — не важно, по какой причине, — это прекрасное место, чтобы скрыться. Его теперешний внешний вид как раз подходит. Господи, он выглядит как каждый третий парень, прогуливающийся по авеню А. А по этой идиотской фотографии с выпускного вечера, расклеенной повсюду, никто бы его не узнал. И позвольте мне сказать вам еще кое-что: задолго до того, как панки поселились в этом районе, здешние жители были не слишком расположены сотрудничать с полицией.

Она колебалась:

— Я догадываюсь. Но на что бы он жил? Он не притронулся к своему банковскому счету и не воспользовался кредитной картой, которую папа дал ему на всякий случай.

— Может, он спланировал все заранее и отложил наличные. Помните, как вы сказали мне, что он прячется под столом? — спросил я, кивая на дверь украинского ресторана в десяти шагах слева от нас. — Возможно, он моет посуду или убирает со столов. Может, ночует каждый день в разных местах. Возможно, нашел дешевую комнату, не знаю. Вы мне скажете. Вам никогда не приходила мысль, что ему кто-нибудь помогал? Друг или новая девушка?

— Новая девушка? — Кэти была поражена.

— Не перебивайте меня, умоляю! — Я хотел, чтобы она дала мне закончить. — Всегда есть возможность раздобыть немного денег в этом городе. Просить милостыню. Рисовать портреты туристов на площади Вашингтона по пять баксов за штуку…

Кэти печально усмехнулась:

— Это было бы нелепо, правда?

Я подумал: более вероятно, что Патрик продает пятидолларовые упаковки с наркотиками или дозы поддельного мескалина на площади Вашингтона, но, учитывая реакцию его сестры на более безобидное предположение о новой подружке, счел разумным не озвучивать это предположение.

— Раз он мог оказаться здесь, среди панков и артистов, мы, по-моему, должны нанести визит в музыкальные и танцевальные клубы. Мы оставим плакаты у вышибал, билетных контролеров и барменов. Они могли бы помочь.

Пережив месяцы разочарований, Кэти не поддавалась моему оптимизму.

— Они не захотят.

— Вспомните, что я сказал вам «У Пути», когда вы попросили меня показать оружие. Все зависит от того, насколько хорошо вы просите. На своем опыте я понял, что люди в клубах высоко ценят сиюминутные денежные поощрения, да и будущие тоже.

Машинальным жестом она опустила руку в карман брюк.

— У меня около шестидесяти долларов, деньги на метро и карта «Америкэн экспресс».

Я нахмурился.

— Не думаю, что вышибалы принимают «Америкэн экспресс».

— А вот в ресторанах принимают, — возразила Кэти, указывая на сине-белую наклейку на двери. — У меня кружится голова, мне нужно что-нибудь съесть.

Я взглянул на часы. Для обеда было поздно даже по манхэттенским стандартам, а вот по клубным — слишком рано. Похлопав себя по животу, я кивнул в знак согласия. Когда я открывал перед ней дверь, Кэти вдруг остановилась.

— А как насчет Хобокена? Вы думаете, это был действительно Патрик?

Я дал двери захлопнуться, взял Кэти за плечи и повернул ее в сторону Девятой Восточной улицы.

— Если Манхэттен отсюда до Гудзона вдруг станет невидимым, что вы увидите за рекой?

— Джерси?

— Не будьте такой vance! — Я шутливо постучал костяшками пальцев по ее голове. — Кроме Джерси, что…

— Хобокен.

— Короткая поездка на метро или прогулка до станции электрички — и через пятнадцать минут вы на той стороне реки.

— Ишь как вы довольны собой! — Она ущипнула меня за руку. — Кстати, что такое vance?

— Это на идиш, «хитрая женщина, которая хочет, чтобы ее поцеловали».

— Вы правы, — сказала она, — я vance.

Я закрыл глаза, и на этот раз ее губы не показались мне слишком тонкими.