"Полночный путь" - читать интересную книгу автора (Лексутов Сергей)
Сергей Лексутов Полночный путь
Глава 1
Трое всадников с заводными лошадьми осторожно пробирались вдоль речной поймы, стараясь держаться в тени то и дело выплескивавшегося из-за откоса пойменного леса. Время от времени то один, то другой, приподнимаясь на стременах, вглядывался в степь, млеющую под полуденным солнцем. Хоть и ехали, стараясь держаться в тени, а кольчуги и шлемы основательно нагрелись под солнцем. Ввиду разбойного похода, доспехи были зачернены смоляной копотью. Да еще подкольчужные рубахи добавляли жару. Струйки пота текли под бармицами, затекали за воротники подкольчужных рубах, так и казалось, что рубахи тяжелеют на глазах.
— Слышь, Шарап, — откинув личину, заговорил молодой, безусый парень, — третий день идем, и никого окрест. Оторвались, поди, от погони-то… Может, снимем кольчуги? Мочи ж нет!
— Терпи, Серик, — благодушно проворчал Шарап. — А то в другой раз не возьмем в набег.
Из-под личины Шарапа ниспадала внушительная борода, и сам он был, рослый матерый мужичина, плотно сидящий на рослом, широкоспинном коне. Черный, круглый щит покойно висел на опущенной вниз руке.
Третий всадник, тоже не первой молодости, проговорил:
— Ты молодой, Серик, только купчика видел, а половецкий воин, это тебе не смерд с дубиной. Пройдем заставы, тогда и снимем кольчуги…
Серик весело вскричал:
— Ты, Звяга, все талдычил, что переправиться нужно на левый берег… А для чего? Чуть добычу не потопили…
— А для того, что Киев на правом берегу стоит. Вот погоня и подумала, будто мы правым пойдем, — и Звяга ласково похлопал ладонью в кольчужной рукавице по объемистому тюку, притороченному сзади к седлу, а потом, продолжив взгляд, любовно огладил им еще более объемный тюк на спине заводной лошади. — Такая удача редко бывает. Купчики всегда с хорошей охраной ходят. А этот какой-то дурной оказался, или прижимистый; надо же, на весь обоз четыре стража… Да и те какие-то квелые…
Серик вздохнул тяжко, придерживая левой рукой копье, упертое в стремя, в который раз поправил колчан за левым плечом, тронул огромный, из турьего рога, лук в кожаном саадаке, притороченном к седлу слева.
После того, как три лета назад, отец Серика не вернулся из очередного набега на половцев, Серик вбил себе в голову, что он теперь должен заменить отца в компании Шарапа и Звяги. Те хоть и потеряли дружка, но исправно, каждую весну, отправлялись в поля половецкие, а к середине лета, или осенью, привозили богатую добычу. Серик теперь, вместо того, чтобы помогать брату в кузнице, целыми днями стрелял из лука за городской стеной, служа бесплатным развлечением для стражей. На второе лето они смеяться перестали, да и шутки отпускать тоже, когда увидели, как Серик с пятисот шагов навесом высадил весь колчан в ивовую плетенку размером меньше лохани. А нынешнюю зиму, всю, напролет, уговаривал Шарапа и Звягу, взять с собой. Те, — вот хитрецы! — не говорили ни да, ни нет; каждый вопрошал: — "А как Звяга?" Или — "А как Шарап?" — и гоняли его пол зимы от двора ко двору, пока он, еле-еле, не свел их вместе. Тогда они потребовали, чтобы он по очереди победил их в поединках на тупых мечах. И вот тут они просчитались! Серик каждый день сражался с братом — пробовали мечи, которые старший брат ковал на заказ княжеским дружинникам, да и, бывало дело, уже и кое-кто из бояр заказывал себе меч. Много секретов передал внуку дед, обиженный тем, что старший сын предпочитает разбой, прибыльной работе в кузне. Серик обезоружил обоих, хоть и были они знатные бойцы, чем привел их в несказанное изумление.
Ярило готов был улечься спать за дальними пологими возвышенностями, когда Шарап, негласный атаман их невеликой шайки, сказал:
— Кони притомились. Если так дальше будем гнать, придется добычу на себе тащить… Верст тридцать сегодня прошли, да вчера столько же… — он вгляделся в темнеющую стену леса, пробормотал: — Кажись здесь… — и чуть тронув коня шпорой, направил мимо могучего тополя, будто поединщик, вышедшего далеко из общего строя. Бросил через плечо: — Ты, Серик, пока не стемнело, на тополе посиди, аки Соловей-разбойник. Только, если кого заметишь, не свисти, а прямо в лес беги. Там прогалина с хорошей травой, как раз коням попастись ночь… А твоих коней мы обиходим…
Серик пристроил свое длинное и тяжелое копье на седло, на луку повесил щит, саадак с луком перевесил себе за спину и, встав на седле, ухватился руками за толстый сук. Он лез и лез, пока не долез до тонких суков. После чего перехлестнул ремень от саадака через ствол и удобно расположился, как дома на лавке. Вид открывался замечательный! Сюда еще не добрались русские смерды, а половцы, дальше своих городов на берегу моря и не селились. Тут проходили только в набегах на Русь. Изредка тут кочевали мирные и незлобивые скотоводы. Взять с них было нечего, разве что шкуры и лошадей. Но лошади их были низкорослы, и не то что половецкого воина в полном доспехе носить не могли, но и русского воина тоже, хотя русский доспех полегче половецкого. Каждую осень они приходили торговать к половецким городам. Хоть и бедны были, но тоже статья дохода. Продавали шкуры, шерсть, а покупали оружие, кто побогаче, да просо.
Над окоемом торчал лишь самый краешек солнца. Серик еще раз оглядел все пространство, от леса до леса. Красота-а! Тянутся стада туров на водопой, вот промчался, резвясь, табунок тарпанов. Мирно в степи. Если бы шел большой отряд, живность бы беспокоилась, не ходила своими привычными тропами. Однако приказы старших не обсуждают. Сказано — до темноты, значит, до темноты.
Лишь когда погас последний отблеск зари, Серик слез с дерева. Стараясь шагать бесшумно, вошел в лес, постоял, пережидая, пока глаза привыкнут к лесной темени, и пошел, словно лесной дух. Долго он этому учился… И научился ведь! Вскоре вечерний ток воздуха от реки донес запах конского пота, а потом и тихий разговор. Заранее ухмыляясь, он подошел вплотную, прежде чем его заметили.
— Тьфу, леший! — вдруг вскрикнул совсем рядом Шарап. — Ты, Серик, когда-нибудь нарвешься… Иди, искупайся, потом трапезничать будем. Мы уже и искупались, и коней напоили.
Серик проворчал:
— А говорили, кольчуг не снимем до самых застав…
— Дак ты ж видишь, что мы уже в кольчугах…
Опытные воины, вольготно разлеглись на траве, однако щиты лежат напротив левой руки, обнаженные мечи, напротив правой. Правда, подкольчужные рубахи, пропитанные потом за долгие жаркие дни, когда уходили от погони, сушатся на легком сквозняке. Серик перешел прогалину, мимо жадно хрупающих сочной травой лошадей, перевалил песчаную гриву, заросшую густым ивняком, и вышел на пологий песчаный берег великой реки. С величайшим облегчением стащил с себя кольчугу, как улитка, выполз из заскорузлой от пота подкольчужной рубахи. Сложив одежду и оружие в тени ивового куста, осторожно вошел в воду, и, как ни хотелось поплавать, порезвиться в теплой, парной воде, лег у самого берега, зажмурившись от удовольствия. Как ни темна ночь, а пловца на речной глади, издалека видать.
Да-а… Тяжек разбойный промысел… Это ж надо, два месяца, ни сна, ни отдыха; ходьба с конями в поводу по дну степных балок, дни напролет лежание на вершинах курганов… Случилась и таинственная встреча. Крались как-то по дну узкой степной балки, и вдруг, выйдя из-за поворота, наткнулись на десяток каких-то людей, которые тоже, явно украдкой пробирались балкой. Долго стояли, оглядывая друг друга, и ощупывая взглядами. Одеты чужаки были в кольчуги, но бармицы почему-то, у них не прицеплялись изнутри к шлемам, а надевались на голову в виде клобука. Серик отметил, что если меч прорубит шлем, такая бармица все равно не спасет, только лишняя тяжесть. Сами шлемы, похожие на котлы, с бычьими рогами по сторонам, висели на седельных луках. Но чужаки, несмотря на численный перевес, решили не рисковать. Правильно поняли, что не хилые сосунки могут лазить в половецких степях. Тронув коня, выехал вперед один из чужаков, спросил что-то по-половецки. Шарап ответил, на том же языке. Серик разобрал только слово «русичи». Чужак перешел на русский, спросил:
— Чего это вы тут делаете? У вас же мир с половцами…
Шарап прищурился, и насмешливо выговорил:
— А вы чего тут делаете? У вас тоже мир с половцами…
Чужаки переглянулись, быстро переговорили на незнакомом языке, но сильно похожем на русский. Наконец, владеющий русским языком миролюбиво предложил:
— Делить нам нечего. Давайте разойдемся?
— Давайте… — сговорчиво согласился Шарап. — Вас больше, вы и проезжайте мимо. Три шага друг от друга…
— Бывалый ты, дядя…
— Потому и прожил столько… — сумрачно бросил Шарап.
Пока вереница всадников тянулась мимо них, Серик спросил:
— Што за люди?
Шарап равнодушно промолвил:
— А печенеги…
— Да ну!.. — Серик принялся во все глаза разглядывать знаменитых печенегов.
Шарап задумчиво продолжал:
— Последний раз они Киев осаждали, когда мой отец еще в силе был. Малость просчитались они; князь недалеко с дружиной ушел. Ох, и порубали ж их тогда! И чего ж им надо, в половецких землях? Явные разведчики…
Звяга вмешался:
— Разведывать удобнее всего под видом купцов…
— Эт, само собой… Но если и воины в разведку пошли — это уж жди большой войны в ближайшее время… — пробормотал Шарап, провожая взглядом последнего всадника.
Когда Серик вылез на берег, будто и не было двух недель кружения по балкам да оврагам, с единственной мыслью в голове: — "Как бы уберечь добычу…" Всего лишь три дня прошло, как перестали маячить на курганах половецкие сторожа. Прополоскав в реке посконную рубаху, отжал покрепче, надел, передернул плечами от озноба, и еще передернулся, когда уже настывшая на ночном ветерке кольчуга, легла на плечи. Повесив перевязь с мечом на плечо, собрал в охапку остальное оружие, прихватив не просохшую подкольчужную рубаху, зашагал к табору.
Шарап со Звягой уже приготовили скудную походную еду: на платке был разложен кыпчакский сыр, сухари да горкой ссыпана была заморская сушеная ягода, все взяли еще в кыпчацком обозе.
Сидели, сложив ноги по-кочевницки, не спеша, трапезничали. Хорош был отдых на пороге родной земли. Прожевав сыр с заморскими ягодами, Серик спросил:
— Шарап, а чего ты вечно отказываешься рассказать, как батя погиб?
Шарап проворчал:
— Вот непоседа… Сидим, трапезничаем, отдыхаем… Нет, все испортить… Как, как… А как погибают? По-глупому… По-умному-то никто не погибает… Так же вот, взяли хорошую добычу, и нет бы, прямиком домой — завернули во фряжское поселение; припасами разжиться, да и на заморских людей поглядеть. И прямиком напоролись на своего старого знакомца, которого еще в прошлом году ограбили. Он — в крик. А в селении большой конный отряд стоял. Пока они седлали, мы далеко успели уйти. Надо было прямиком уходить, на полуночь, а мы с умной-то головы, крюк сделали берегом моря. Мол, следы запутать, погоню в другую сторону пустить. Половецкий воевода бывалым человеком оказался, наперерез нам повел своих. Вот и встретились на узкой дорожке, мы трое, и два десятка половцев. И прорвались ведь! Потому как кони у нас были отдохнувшие, мы как раз с дневки поднялись, а половцы своих загнали. В конном бою — удар, главное. Половцы строем стояли, а мы с разгону в копья их. Им бы спешиться, да копья в землю упереть. Балка-то неширокая была. Мы уж ускакали, но один успел из самострела стрелу пустить, и надо же, угадала твоему бате промеж лопаток… — Шарап вздохнул тяжко, и докончил: — Все, не пытай ты меня больше. Павших в таких набегах русичей, хоронят половцы, по своему христианскому обряду…
Доели молча. Как всегда, первую, самую безопасную, стражу, доверили стоять Серику. Шарап всегда брал на себя самую опасную, рассветную. Бывалые воины тут же и разлеглись, укрывшись своими корзнами, из крепкого германского сукна. А Серик отошел к ближайшей иве, и сел на землю, прислонившись спиной к теплому стволу. Его Шарап научил, что стражу стоять лучше всего невидимым. Черная кольчуга сливалась с темным стволом. Серик чутко слушал ночь; где-то неподалеку раскричались совы Кричали протяжно, заунывно, хорошо что в разных сторонах, а то надо бы и всполошиться — совы эдакими криками провожают человека, крадущегося по лесу. Серик отметил про себя, что в этом году совы что-то рано раскричались; еще пару недель бы им повременить… И тут он чуть не подскочил: возле берега что-то забурлило, заплескалось, да звонко так. Он уже было схватился за лук, но бурление и плески смолкли, да и шагов не было слышно, если бы это были люди, высадившиеся с лодок. И тут Серика осенило, он шепотом выругался:
— Тьфу ты, шалые!.. Русалки шалят…
Дальше было тихо и скучно, даже кузнечики стрекотали уныло и скучно. Наконец бесшумно, будто леший, возник из травы Звяга. Безошибочно определив, где скрывается Серик, подошел, кутаясь в корзно, шепнул:
— Ничего не слыхал?
Серик, помня наказ Шарапа, проговорил:
— Совы орали, правда, в разных сторонах, да русалки шалили под берегом…
Звяга опустился на землю, проговорил равнодушно:
— Эт они любят, пошутковать… Особенно возле быстрых ручьев на ночлег нельзя устраиваться — всю ночь спать не дадут, будут булькать да посмеиваться… Ладно, иди спать…
Серик очнулся на рассвете от чуткого сна. Издалека доносились размеренные глухие удары. Шарап лежал в траве, приподняв голову, и вслушивался.
— Што это? — шепотом спросил Серик.
— Што, што… Половцы плывут…
— Шарап, а почему их половцами зовут? Я слыхал, они со фрязями один народ…
— Потому и половцами зовут, шибко уж плавать любят, и здорово плавают…
— Можно поглядеть? А то я их ладей ни разу не видел…
— Погляди… Чего уж?..
Серик перебежал через прогалину, путаясь сапогами в остатках травы, которую не съели кони. Сами кони дремали, разлегшись по прогалине тут и там. Проскользнув сквозь прибрежный ивняк, Серик затаился среди ветвей, склонившихся к самому песку. Удары все приближались и приближались, и вот появилось оно. Слаженно взмахивая двумя рядами длинных весел, будто дивная птица крыльями, высоко задрав драконью голову, оно скользило будто над водой, легко и грациозно, словно лань по лугу. Серик затаил дыхание, боясь пошевелиться. На возвышении, огороженном перильцами, стоял человек и рассеянно скользил взглядом по прибрежным зарослям. Особенного в нем ничего не было, да и навидался Серик и фрягов, и франков, и германцев на киевском базаре. Но сам корабль его потряс. Эт, уж точно, не русские ладьи! Ладья уже скрылась за поворотом, а Серик все смотрел и смотрел ей вслед. Вдруг неподалеку печально вскрикнула сова. Серик вздрогнул, подумал машинально: — "Утро уже, не время совам…" И тут сообразил, что это товарищи его зовут.
Когда он подошел к табору, скудная еда была разложена на платке, и товарищи уже доедали свои доли.
Шарап бросил невнятно с набитым ртом:
— Ешь быстрее…
А поевший Звяга добавил:
— Сегодня левобережную стражу обойдем, и на тот берег переберемся, чтобы на правобережную не напороться. А то ведь обдерут до нитки…
— Как это, обдерут?.. — изумился Серик.
— А так, будут требовать поделиться добычей, иначе воеводе донесут. Мир ведь, у нас нынче с половцами…
— Ага… До ихнего первого набега… — проворчал Шарап.
Звяга сказал назидательно:
— Никто не знает, кто первый набег совершил; половцы ли, русичи…
— Ладно, старый спор… — пробурчал Шарап, легко вскакивая на ноги.
Споро оседлали коней, достали запрятанную с вечера в кустах добычу. Ехали, поспешая, иногда переходя на рысь. Отдохнувшие и поевшие сочной свежей травы, кони бежали весело, но все равно, до полудня четыре раза поменяли коней. Солнце свалилось за полдень, когда ехавший впереди Звяга, вдруг вскинул руку. Серик осадил коня, и выдернул лук из саадака. Миг, и тетива в расщепе стрелы.
Они долго пробирались между деревьев, пока явственно не потянуло древесной гарью.
— Это не степь горит… — раздумчиво протянул Шарап. — Да и кончилась степь… А ну-ка, посидите тут…
Соскочив с коня, он выдернул чекан из петли, и бесшумно исчез в подлеске. Серик сидел в седле, чутко прислушиваясь. Звяга прошептал:
— Ты башкой-то не верти. Смотри назад, а я буду вперед смотреть, вот и не прокараулим смерть летучую…
Вскоре вернулся Шарап, бросил коротко:
— Поехали…
Они выехали из пойменного леса на опушку обширной поляны, да и не поляна это была, а последний осколок степи. Когда-то росший за поляной перелесок еще дымил дотлевающими пнями. У спуска в пойму была вырыта землянка, и возле нее лежала изрядная груда сосновых бревен. Видать плот сплавили откуда-нибудь с Припяти. Возле кучи махал топором голый по пояс мужик. Он был так увлечен своим занятием, что не заметил всадников.
— Ты чего же, изверг, целый лес спалил? — Осведомился Шарап.
Мужику бы впору подскочить от неожиданности, а он не спеша повернулся, многозначительно потрогал пальцем лезвие топора. Вокруг были раскиданы щепки, празднично желтевшие на солнце, и царило благоухание, будто в христианском храме.
— Чего лес, говорю, спалил? — повторил Шарап. — Тебе степи мало? Вот и пахал бы степь, коли такой храбрый…
Мужик ухмыльнулся, без страха, проговорил:
— Вот и видать, что ты всю жизнь только мечом пахал… Эх, хе-хе… Не берет степь ни соха кормилица, ни плуг германский… Ты думаешь, землепашцы дураки такие, что в степь до сих пор не пошли?
— Да чего тут думать, половцы не пускают…
— Да половцам наплевать, кто тут живет. Им даже лучше, если бы землепашцы жили, ихние товары бы покупали… Степная шкура так крепка, что не распороть ее даже плугом германским…
— А не боишься, что осенью придут половцы, зарежут и ограбят тебя?
— Бояться — всю жизнь за мамкиным подолом жить… Вот вы бы меня ограбили?
— А какой резон? — изумился Звяга. — Да у меня в одном вьюке столько, что тебе за всю жизнь землепашеством не нажить.
— Вот и половцы так судят… — проговорил мужик. — Ладно, проезжайте, мне до зимы избу срубить надо…
— Ну, срубишь ты избу… А вдруг бродники налетят? Они ж не половцы, им хватит чего у тебя пограбить…
— У меня с бродниками уговор, — пожал плечами смерд, — я их буду хлебушком снабжать, а они мне — краденное сбывать… — Шарап пожал плечами и развернул коня, но тут же натянул поводья, и медленно выговорил:
— Вот так и гибнут матерые воины…
Серик повернул коня и будто укололся о серые глаза, глядящие поверх маленького стального лука, собранного из пластин.
Звяга проговорил, с нарочитым весельем в голосе:
— Эй, пацан, а не рано ли тебе такими игрушками забавляться?
Пацан, нисколько не смущаясь, и не опуская самострела, проговорил:
— А я, дядя, за сто шагов тура подшибаю…
— Опусти самострел, Шестой, — проговорил мужик. — Договорились мы с татями…
— Это кто тати?! — обиженно вскричал Звяга.
— Вы и есть… — невозмутимо обронил мужик. — Если бы вы меж фряжских селений татьбой не занимались, мы бы и жили с ними мирно…
— Ага, значит, мы тати, — рассудительно проговорил Шарап, развернувшись в седле, — а князья наши не тати, когда с дружинами в степь вылезают? Они ж, между прочим, тоже за добычей ходят.
Мужик равнодушно пожал плечами, и снова принялся рубить паз в бревне. Проезжая мимо пацана, опустившего, наконец, самострел, Шарап спросил:
— А братья твои, такие же лихие?
— Та-аки-ие же… — протянул мальчишка. — Только сегодня моя очередь батю караулить, а братья с сестрами рыбачить ушли. Нам же теперь до следующей осени только рыбой да дичиной питаться придется…
— Чего ж не укараулил? — спросил Шарап с подначкой.
— Я укараулил. Только у нас с батей уговор: сначала разговор с проезжими…
— Во-она, какой у тебя батя умный…
Когда отъехали, Шарап проворчал:
— Тут до нашего челна, всего ничего… Ну, если этот умный, у нас его умыкнул?.. И когда он успел? Весной проезжали — тишина и покой тут были…
Загнанный в протоку и заваленный камышом, челн был на месте. То ли лихие пацаны землепашца не успели добраться, то ли он вовсе умным оказался — поостерегся трогать чужое. Переправлялись ночью. Увязали оружие и кольчуги в тючки, к каждому привязали по надутому бурдюку. В этих местах, остаться без оружия — смерти подобно. Кони плыли следом, на длинных чембурах, зло фыркали. Пустынна ночная река, а потому переправились без приключений. Разгрузили челн, обрядились в кольчуги, только после этого уволокли челн в яму, давно еще вырытую на берегу, заложили ветками. До следующей весны долежит. Не слишком-то много людей шляются по этим местам.
Утром выбрались на торную дорогу. Она и вела в сторожевую вежу, расположенную верстах в десяти. И поехали, почти ничего не опасаясь; порубежная стража осталась за спиной, вскоре должны потянуться населенные места, можно будет снять кольчуги, увязать их во вьюки и обратиться в мелких купцов.
Звяга сказал:
— Скоро мост будет. Его прошлым летом замостили. К чему бы это? Там, рядом с мостом, брод хороший…
— Вот и я говорю… — медленно выговорил Шарап. — Копится что-то в степи, зреет, будто змея в яйце. Германцы в город зачастили. Купцы будто бы… А сами не торгуют, по улицам ходят, глазами по сторонам шарят, высоту стен меряют… Печенеги — тоже зачастили. Лопочут — братушка, братушка, — а сами больше с германцами братаются. Половцы ни с того, ни с сего, мириться плавают. Сколько уже своих принцесс навезли! А могли бы, хорошую дань стребовать. После Игорева похода-то…
Мост возник неожиданно, и на мосту — трое стражей, стоят в кольчугах, при мечах, только щиты прислонили к перилам. Серик облегченно подумал, что щиты пехотные, а значит, от своих удирать не придется. И верно, на лужайке паслась лошадь, а рядом стояла телега.
— Ба-а… — протянул Шарап. — Раньше тут стражи никогда не было…
Однако троица ничем не выказала своего изумления, так и ехали, развалясь в седлах. Один из стражей вышел на середину моста, не спеша разматывая цепь увесистого кистеня. Двое других, молодых, как бы ненароком, навесили щиты на руки, и зашли чуть вперед.
Воин с кистенем спросил лениво:
— Ну, и много добычи взяли?..
— Да какая ж добыча?! — нарочито изумился Звяга. — Мы ж мирные купцы…
— А чего ж нарядились, как на сечу?! — тоже удивился воин.
— Тревожно нынче в степи… — протянул Звяга.
— Ну, если купцы… — раздумчиво протянул воин. — Тогда платите мостовщину! С половцами мир, торговать с ними шибко выгодно — так что, половину!
— Ага! Вот ты и проявил свою сущность! — радостно вскричал воин. — Купцы нынче — поголовно христиане. А коли ты Перуну поклоняешься, то ты и есть воин. А если у тебя нет княжеской грамотки, то ты вольный меч. Мечом себе пропитание добываешь. Платите мостовщину!
Звяга потянул меч из ножен, Серик, будто этого и ждал, выдернул лук из саадака. Оно, конечно, лук против двух молодых бесполезен, они уже прикрылись своими большими щитами, но тот, с кистенем был даже в шлеме без личины…
— Не гоже славянской кровью след метить… — рассудительно проворчал Шарап.
Развернув коней на одном месте, он торопливо погнал их прочь. Звяга с Сериком немножко замешкались, и пока они разворачивали коней, воин раскручивал со свистом кистень над головой. Прошелестев в воздухе, шипастый шар с треском врезался в настил там, где только что простучали копыта заводного коня Серика.
Серик проорал:
— Коня-то, за что?..
Пока воин, яростно ругаясь, выдирал шипастый шар из настила, троица спустилась под мост, и, вздымая каскады брызг, переправилась на другой берег. Воды было, всего по брюхо коню. Двое воинов, не дожидаясь своего товарища, было, кинулись наперерез, но только до конца моста добежать успели, и остановились, провожая завистливыми взглядами всадников. Выдравший, наконец, из настила кистень, старший прошел по мосту, звеня цепью, спустился к воде, молодые сошли за ним. Некоторое время старший смотрел оторопело на следы; они вели не из реки, а в реку. Наконец, в сердцах плюнул, сказал:
— Тьфу, оборотни…
Один из молодых проговорил:
— Кто ж знал, что тут брод…
— Я знал! — вскричал старший.
Второй молодой протянул:
— Эх, жаль, уплыла добыча… А я уже прикидывал, как своей Лусте преподнесу заморской ткани на платье… Жаль, упустили…
Старший проговорил задумчиво:
— А и хорошо, что не сцепились… Видали, какой лук у молодого? Вам такой и вдвоем не натянуть. Покрошили бы они вас в капусту. А следочки знакомые… Я такие же и прошлым летом видел, и позапрошлым… Еще подумал, а чего это, будто какие-то неправильные следочки? Вот потому и неправильные, что подковы задом наперед набиты…
Троица всадников, и не торопилась вовсе; отъехав шагов на двести, перешли на шаг, Серик засмеялся:
— Ну и рожи у них!.. Как у котов, проворонивших мышку у норки…
Шарап медленно выговорил:
— Вот я и говорю, зреет что-то в полях половецких… Стражу усилили, а половцы с миром плавают… Похоже, и половцы чего-то боятся…
Перед закатом Серику удалось прямо с коня подстрелить лесную козочку, так что расположились на ночлег впервые за весь поход с костром и ароматом жареного мяса. Пировали долго за полночь. Даже кони уже угомонились, набив животы сочной травой, когда улеглись спать.
На следующий день начались населенные места. То и дело встречались села, правда, обнесенные высоким тыном, по сторонам дороги тянулись возделанные поля. Рожь и пшеница уже пожелтели, скоро и убирать. Наконец, сняли кольчуги, увязали их во вьюки, и со стороны выглядели, как компания мелких купчиков. По родной земле ехать, это не то, что по чужой красться — недели пути, мигом показались. Погожим осенним днем выехали к Киеву.
Дорога вела к воротам меж стеной и берегом. Со стены стражник крикнул:
— Эй, Шарап, Звяга! Все не остепенитесь? Сложите вы свои буйные головушки… И пацана теперь потащили… А ну как князю донесут? Мир нынче у нас с половцами…
Посмеиваясь, Шарап крикнул в ответ:
— Ты, Прыгало, путаешь чего-то… Мы торговать ездим в поля половецкие…
Серик не смог проехать мимо пристани; остановился поглазеть на половецкую ладью. Шарап и Звяга тоже придержали коней. Звяга проговорил задумчиво:
— Попадешься им, прикуют к веслу, так и сдохнешь, аки пес на цепи…
Серик изумился:
— Как, у них невольники гребут?!
— Если бы вольные гребли, каждый поход золотым бы оказывался… — медленно выговорил Шарап.
У пристани стояло несколько русских лодий, выглядевших, будто кулики рядом с гусем, по сравнению с половецкой ладьей. Их бодро разгружали, тут же раскладывая тюки по телегам.
— Сурожане пришли… — проговорил Шарап. — Рано нынче. Обычно они к санному пути подгадывают… Ох, зреет что-то в полях половецких… — он тронул коня, направляя к воротам.
Стражник в воротах, углядев компанию, радостно заорал:
— Шарап, Звяга! Много добычи взяли?
— Нам хватит до будущей весны… — благодушно проворчал Шарап.
Воин не унимался. Оглядев Серика, спросил:
— А пацана для чего таскаете? С малых лет приучаете татьбой заниматься?
Серик проговорил назидательно:
— Мы татьбой не занимались, мы торговать ходили. Брату теперь мечи и кольчуги заказывают сплошь бояре, а деньги надобно в оборот пускать. Вот мы с братом и решили поторговать…
Первым отстал Звяга, свернув к своему просторному двору. Терем у него был не хуже боярского. Впрочем, Серик тоже отнюдь не в лачуге жил. Терем еще дед строил; высокий, на каменной подклети, с окнами, в которые вместо слюды, отец Серика вставил дорогое заморское стекло.
Перед своими воротами, Шарап спросил Серика:
— На следующую весну пойдешь с нами?
— А чего ж не пойти? Пойду, конечно… Мою долю добычи сейчас тебе отдать? Ты ж говорил, что у тебя знакомец есть, который хорошо платит и не спрашивает, откуда добро взялось?
— Ну, давай сейчас… Завтра же и сбудем, если купчик никуда не уехал. Коня потом заберешь.
Серик кинул ему поводья заводного коня, и поехал рысью по улице, уже не стараясь скрыть нетерпения. А вот и родная усадьба. Не слезая с коня, он постучал в ворота рукоятью плети. Вскоре из-за ворот послышался грозный окрик братова подмастерья:
— Кого там черт принес?
Серик вспомнил, что и брат, и его подмастерья окрестились еще позапрошлой зимой, проговорил добродушно:
— С каких это пор, средь бела дня ворота запираете?
— Эй, Огарок! — весело вскричал Серик. — С каких это пор ты своих с мечом встречаешь?
— А с тех пор, как в городе князь Рюрик объявился. Болтался где-то со своей дружиной, а недавно приплыл на половецкой ладье. Его дружинники ходят, всех задирают. Уж сколько драк приключилось!..
Серик въехал во двор, соскочил с седла, и тут с высокого крыльца ссыпались сестры, погодки, с визгом окружили. Из кузни вышел брат, осуждающе покачал головой, подошел, не спеша, проговорил:
— Ну, хочешь мечом пропитание зарабатывать, шел бы в княжьи дружинники… Не дело это… Ох, не дело в поле половецкое за добычей лазить…
Развьючивая коня, Серик весело сказал:
— Князь Владимир Игоревич, было дело, пошел с отцом за добычей, а вернулся и без добычи, и без дружины, зато с женой половчанкой…
— Но ты ж не князь?.. — резонно возразил брат.
На высокое крыльцо величественно вышла мать. Стояла, молча смотрела на Серика. Наверное, вспоминала мужа своего непутевого, забубенную головушку. Серик в отца уродился; невысокий, коренастый, но силы неимоверной. А старший брат — видать в мать пошел; высокий, дородный, в движениях неторопливый, но, сколько он успевал переделывать дел в кузне за день!
Серик легко взбежал на крыльцо, поклонился матери. Она медленно обняла его, поцеловала, и, величественно повернувшись, ушла в терем. Серик прошел в просторные сени, закричал:
— Огарок, тащи вьюк!
Вслед за Огарком вбежали сестры, окружили Серика, с горящими глазами ожидая заморских чудес. Когда Серик распаковывал вьюк, вошел брат. Он так и не снял фартук из бычьей кожи, по привычке всех кузнецов, заложил руки за фартук, и молча смотрел на Серика, осуждающе покачивая головой. Распустив узлы веревки, Серик развернул грубую холстину, и размахнул одним движением разноцветные шелка, будто крылья жар-птицы взмахнули. Девчонки разом завизжали от восторга. Серик сказал:
— Это вам на приданое… С таким приданым — любой купец в жены возьмет…
Брат проворчал:
— Я и сам могу такое приданое купить… Да сестру кузнеца, любой купец без приданого возьмет, и благодарить будет…
— Ты столько и за год молотом не заработаешь, — возразил Серик. — Это ж сколько мечей и кольчуг наковать надобно, чтобы столько шелков купить?!
— Кольчуги плести — дело не хитрое, у меня их Огарок с Прибытком по две штуки в месяц делают. А вот после твоего отъезда ко мне германец приходил, меч заказал… Когда получил заказ, опробовал — тут же золота отсыпал столько, что целую телегу шелков можно купить…
— А германец — витязь, что ли? Или, как они сами себя называют — не рыцарь, часом?
— Да нет, купцом назвался… Купцы германские и раньше мечи покупали, но только попроще, рядовые. А этот я ковал ведь на заказ, булатный, особой закалки.
Серик проговорил раздумчиво, наблюдая за сестрами, которые так и эдак примеривали на себя шелка:
— Что-то не то делается… Печенеги в полях половецких шастают, здесь с германцами братаются. Половцы мириться плавают, принцесс своих возят. У пристани ихняя ладья стоит…
— Да-авно стоит… Здоровенная… — вздохнул брат. — Раньше они на таких не плавали. На ней-то и приплыл князь Рюрик со своей дружиной. Где его нелегкая носила? И, главное, половцы не пикнув, позволили ему на ладью сесть, как на свою собственную, люди сказывают, даже платы не востребовали.
Серик выговорил медленно:
— Послушай, Батута, а подготовь-ка ты надежную захоронку на огороде. Чтоб в случае чего, не метаться — снести туда, что поценнее…
Брат рассмеялся:
— Эка, удумал… Сколько годов об Киев всякого рода враги зубы ломали…
Серик так и не привык называть брата его новым христианским именем, а тот и не замечал этого. Серик нагнулся, подобрал выпавший из тюка с шелками увесистый сверток, подкинул на ладони, проговорил:
— Оно, конечно… По отдельности мы и половцев бивали, и печенегов. Но слыхал я еще зимой на базаре, будто в печенежские земли германские рыцари пришли, крестоносцами прозываются. Поселились там, как у себя дома, на Царьград поплевывают, с печенегами братаются. Вот с такой силой — нам нипочем не справиться…
Сестры, устав примерять на себя шелка, угомонились. Серик развернул тяжелый сверток и принялся одаривать всех троих; кого — серьгами золотыми, кого — монистами серебряными. А младшей отсыпал целую горсть жемчуга. Восторг вспыхнул с новой силой. Батута сказал раздраженно:
— Уймитесь вы, сороки! Брат татьбой сокровища добывает — а вы радуетесь!
Старшая, Купава, возразила резонно:
— Татьба — это когда своих, русичей грабишь. А половцев — вовсе и не татьба…
— Все одно татьба! — угрюмо отмахнулся Батута. Повернувшись к маячившему в дверях Огарку, приказал: — Иди, затапливай баню, Огарок. Какая уж теперь работа?
Брат ушел в горницу, а Серик, не обращая внимания на сестер, которые пытались выспрашивать у него подробности набега, распаковал тюк с кольчугой, задумчиво осмотрел ее. Добротное изделие брата пока не приняло на себя ни единого удара, но поржавело изрядно. Перекинув кольчугу через плечо, прихватив меч, Серик вышел во двор, огляделся. Хорошо, все же, возвращаться в родной дом! Просторная баня топилась по белому, чего себе могли позволить только богатые купцы, да такие мастера, как Батута. Огарок таскал из колодца воду двумя огромными деревянными ведрами. Второй подмастерье уже увел коня в конюшню, расседлал, задал корму и теперь бесцельно болтался посреди двора, явно не желая помогать Огарку. Серик проворчал:
— Вот Прибыток, так Прибыток… Вечно отлынивает от работы… — подойдя к Прибытку, бросил ему на плечо кольчугу, сунул в руки меч, сказал повелительно: — Обиходь, как следует!
Брат не протестовал, когда Серик нагружал работой его подмастерьев. Прибыток безропотно поплелся в кузницу. Серик топтался посреди двора, когда в ворота раздался решительный стук, будто хозяин домой вернулся. Не спеша, подойдя к калитке, Серик отодвинул засов, распахнул добротную, окованную полосами железа, дубовую калитку. За ней обнаружился высокий человек, с обветренным, загорелым до черноты лицом, с мечом на диковинной перевязи. Широко ухмыляясь, он сказал:
— Чего не спрашиваешь, кто пожаловал? Нынче киевляне пуганые…
— И кто ж их испугал? Не ты ли, часом? — неприязненно проворчал Серик.
— А хоть бы и я…
Серику этот хвастун не нравился все больше и больше, а потому он проворчал, явно провоцируя на ссору:
— Мне таких двоих на одну шуйцу мало будет…
Воин не обиделся, ухмыльнулся еще шире, проговорил весело:
— И кто ж ты такой лихой? Неужто сам мастер? Мне говорили, что он лучший кузнец в городе, но чтобы такой молодой…
— Ну, дак и заказывай. Чего хвастаешься да пугаешь?
С крыльца степенно спускался Батута, спросил:
— Чего там, Серик?
— Да вот, какой-то шибко страшный вояка пришел меч заказать. Если он со своей старой железякой весь Киев запугал, то, что начнется, когда у него твоей работы меч будет?
Батута протянул:
— А-а… Рюриков дружинник… Чего это вы, и ваш князь, ведете себя так, будто он уже великий князь киевский? Самое большее, на что он может рассчитывать, это на какой-нибудь мелкий удел…
— Ну, мы это еще поглядим… — пробормотал себе под нос воин. Но тут же спохватился: — Эт, что же, если я Рюриков дружинник, то и меч себе не могу у тебя заказать?
— Ну почему ж?.. Можешь… Не меч ведь рубит, а человек. Разницы никакой: и плохим, и хорошим мечом можно одинаково черных дел натворить… Только, я дорого беру…
— Если есть за что, можно и дорого дать… А поглядеть можно на твою работу?
— А чего ж нельзя? Можно… — повернувшись к Серику, он спросил: — Где твой меч?
— Прибыток в кузне обихаживает…
Брат осуждающе покачал головой, пробормотал:
— Свой меч самому следует обихаживать. Иначе он слушаться не будет. Это ж, как верный пес — кто его кормит, того он и слушается…
Они втроем прошли к кузне, Батута крикнул в дверь:
— Прибыток, тащи меч Серика! — он не любил посторонних пускать в кузницу.
Из низкого и широкого проема выскочил Прибыток с обнаженным мечом в руке. Он уже заполировал грубую походную заточку, и теперь меч тускло отсвечивал дымчатым узором.
Пришелец потрясенно выдохнул:
— Була-ат?!
— А ты думал… — Батута презрительно кивнул на его меч, проговорил: — Эт тебе не печенежская железка. Они только и умеют — тысячами на все стороны света мечи продавать, а вот сделать хороший меч, мало кто может. Я у них только железо покупаю, и то, когда германское долго не везут. Ну, хватит у тебя серебра на такой меч?
Воин гордо выпрямился:
— Мы до Асторокани злато и серебро на телегах везли…
— И откуда ж вы их везли? — осторожно спросил Серик.
— А вот это — не твоего ума дело! — спохватился воин.
Видно было, что он нечаянно выболтал какую-то страшную тайну. Засуетившись, он торопливо отвязал от пояса кошель, протянул Батуте:
— Держи, задаток… За работу — такой же кошель. Годится?
Батута распустил завязки, вытащил большую монету, оглядел, протянул Серику:
— Гляди, какая денежка… — и, обернувшись к воину, удивленно спросил: — Эт что же, вы с Рюриком на сарацин ходили? Монетка — сарацинская…
Воин пробормотал, смутившись:
— А мне без разницы, какими монетками князь жалованье платит. Лишь бы платил исправно… — и, повернувшись, торопливо зашагал к воротам.
Возвращая монету брату, Серик протянул:
— Не чисто дело… Это, выходит, князь Рюрик с германцами на сарацин ходил?
Парились долго, старательно нахлестывая друг друга вениками, обливались ледяной колодезной водой, по долгу отдыхали, и снова парились, пока не остыла каменка. Батута подкинул березовых дров в каменку, усмехнулся, сказал:
— Сейчас девки прибегут… Раньше не любили париться, а теперь случая не упускают… — расслабленно усевшись на лавку, медленно промокая грузное тело холщовым полотенцем, проговорил: — Экий ты жилистый, Серик… В отца… И такой же непутевый. Окреститься бы тебе?..
Серик пожал плечами, проговорил лениво:
— Да к чему мне креститься? Ну, купцам — понятно… Князьям и боярам — тоже можно. А я воин, и бог мой — Перун.
Надев рубахи до колен, не утруждая себя надеванием штанов, сунули ноги в лапти и побрели к терему. Навстречу уже бежали девчонки, размахивая полотенцами.
Чинно сидели за столом. Даже девчонки притихли. Батута, как старший, сидел во главе, по правую его руку мать, Серик по левую, потом девчонки, подмастерья сидели у дальнего конца. Прислуживала стряпуха — дородная тетка, дальняя материна родня, овдовевшая еще в молодости. Серик не помнил, когда она появилась в их доме, ему казалось — она была всегда.
Батута взял небольшой кувшинчик, ухмыльнулся, проговорил:
— Хоть и татьба, но все ж таки боевое крещение… Выпьем-ка мы, братец, за твое благополучное возвращение фряжского вина…
Серик воскликнул:
— Ты что же, по богатству с боярами сравнялся?!
— Ну, с боярами не с боярами, но те мечи, что за зиму наковал, все распродал за весну. И все лето, что ни день, заказчики шли. Раньше кольчуги только на заказ плели, а теперь Огарок с Прибытком целыми днями их плетут, и ни одна не залежалась.
Он разлил вино в три кружки, девчонки разом вскричали:
— А нам?!
— Цыц, сороки! — строго цыкнул Батута. — Малы еще. Вот замуж вас отдам, тогда и будете заморские вина пить…
Взяв кружку, мать проговорила:
— Жаль, дед не дожил… Как бояре — заморские вина пьем… — осторожно понюхав содержимое кружки, робко сказала: — Ты бы, Серик, поосторожнее там, в полях половецких… Ты уж большой, вправе сам решать, как и чем, пропитание зарабатывать… Только ведь, татьбой много не заработаешь…
Серик засмеялся:
— А Шарап со Звягой зарабатывают!
— Да они смолоду непутевые. Они ж в молодости княжьими дружинниками были, а потом прискучило им в подневольных ходить… — она отпила несколько глотков из кружки, проговорила задумчиво: — Да-а… сладка заморская жизнь…
Сидели долго, за окнами уже стемнело. Девчонки расспрашивали; что видел диковинного Серик в половецком поле. Купава все выспрашивала, как одеваются простые половчанки; так ли богато, что и принцессы? Коих они видели за последние три года аж трех. Серику пришлось признаться, что простых половчанок он не видел ни одной.
Серику мать постелила на его обычном месте, на широкой лавке. И хоть усталость томила тело, ему не спалось. И он быстро понял, от чего. Он просто отвык спать в помещении. Прихватив подушку и две шубы, Серик вышел во двор, прошел в дальний угол, густо заросший травой, расстелил одну шубу, второй укрылся, и только тогда погрузился в глубокий сон.
Проснулся он, будто от толчка в бок; за воротами слышался топот, и тяжелое, запаленное дыхание, а потом послышался азартный вопль:
— Во-он он! — и тут же с двух сторон топот не менее чем четырех человек.
Преследуемый тяжело дышал за тыном, в двух шагах от Серика, видимо прижавшись спиной к тыну.
Серик пробормотал:
— Не гоже эдак, четверым на одного… Рюриковы дружинники, што ли, шалят?…
Сунув ноги в сапоги, кошкой вскарабкался на тын, и тут же послышался скрежет мечей. Хоть и безлунной была ночь, но звезды сияли ярко, и Серик увидел, как ловко отбил незнакомец первый натиск. Помня, что тати больше всего боятся свидетелей, Серик гаркнул:
— А вот сейчас подмастерьев кликну, и в мечи вас всех!
Один из нападавших поднял голову и проговорил насмешливо:
— А что это за петух на тыне закукарекал раньше свету? За такие дела, обычное дело, голову секут и в суп отправляют… Скройся! А то и тебе достанется… — и он принялся подбираться к обложенному, как волк в овчарне, человеку.
Но тот и страха не выказывал, и пощады просить не собирался. А может, и знал наверняка, что ее не будет. Бежать за мечом, времени не было, да и разозлили Серика не на шутку наглые слова Рюрикова дружинника. А то, что это они, видно было и при свете звезд; диковинные перевязи мечей, заморские одежки…
Незнакомец проговорил медленно:
— И правда, парень, скройся… А то ведь и тебя зарежут эти ироды…
Серик машинально отметил, что мужик крещеный, и потому, видать, не простой. И не просто так к нему привязались Рюриковы дружинники. Больше думать было некогда, и он соскочил вниз, прямо на одного из дружинников, на лету въехав ему каблуком в ухо. Дружинник даже меча вскинуть не успел. Рукопашному бою без оружия, Серика учил еще отец, так что, мечи ему были не особенно страшны. Дружинник еще заваливался, ошеломленный и оглушенный, а Серик уже развернулся к другому. Тот без колебаний вскинул меч, намереваясь секущим ударом развалить Серика от плеча до пояса. Но Серик и не думал уворачиваться; он встретил ударом сапога руку с мечом. Подбитая под кисть, рука сама выпустила меч. Подхватив оружие, Серик встал спиной к тыну, рядом с незнакомцем. Теперь они были вдвоем, против двоих. Один обезоружен, другой еще в себя не пришел после крепкого удара по уху. Серик проговорил насмешливо:
— А вы, братцы, совсем обнаглели; этакое бесчинство в ряду кузнецов учинять. Щас народ на шум выскочит — всех вас в капусту покрошит. А князь за вас и виру не получит, потому как мы в своем праве.
Вояки переглянулись, один проговорил нерешительно:
— И правда, покрошат ведь…
— Тю! Пацана испугался… Пока народ выскочит, мы далеко будем… А князь строго спросит, почему гуся этого упустили? Какие вести он из дальней страны принес своему хозяину?
Они разом кинулись в атаку. Серик не стал отбивать косой удар; ловко нырнув под него, нанес секущий удар в живот, но меч не вошел в живую плоть, а лишь мягко хлестнул и чуть слышно скрежетнул. Ба-а… так вот почему они показались такими толстыми — кольчуги поддеты под их заморские одежонки! Но без подкольчужных рубах, кольчуга от ушибов и переломов не спасает. Дружинник отступил, и, опершись на меч, попытался вздохнуть. Видно было, что он вот-вот потеряет сознание, и его легко было добить ударом по голове, но Серику претило убивать своего. Незнакомец так же легко отбил атаку второго, проговорил одобрительно:
— А ты ловок, пацан… Для кузнеца неплохо мечом владеешь.
Тут заскрипела калитка, и из нее с мечом в руке появился Батута, из-за спины выскочили оба подмастерья, тоже с мечами. С противоположной стороны улицы уже несся бронник Шолоня, размахивая огромным шестопером, а за ним поспешали оба его подмастерья, тоже вооруженные увесистыми железяками; один топором, другой чеканом.
Шолоня орал:
— Батута! Держи их! Они первыми мечи обнажили! Щас мы их тут и покрошим!
Кузнечий ряд быстро просыпался; за тынами бесновались псы, громогласно перекликались голоса. Кто-то орал:
— На Батуту напали! В топоры, браты!
Ночные тати разом сорвались с места и помчались вниз по улице. Серик рванул следом. Позади топотало множество ног. Оглянувшись, он увидел человек десять молодых парней, подмастерьев, вооруженных кто чем, с азартом гончей своры поспешавших за ним. Сапоги без подмоток хлябали на ногах, и Серик никак не мог сократить расстояние, отделявшее его от татей. А те еще наддали, увидя, какая толпа за ними гонится. Вскоре нырнули в переулок, и когда Серик выскочил в другую улицу, там уже не маячило ни единой тени. Парни еще некоторое время пометались окрест, но Серик плюнул, сказал:
— Ушли, гады! Быва-алые…
У двора Батуты пожилые стояли и степенно о чем-то толковали. Подойдя, Серик услышал, что они пытают незнакомца; почему, да от чего на него напали Рюриковы дружинники. Незнакомец отнекивался, да плечами пожимал.
Батута проговорил медленно:
— Неспроста все это… Ночью… При мече и в кольчуге… Темные дела готовит, князь Рюрик, а? Ты бы сказал, к чему нам готовиться?
Незнакомец молчал, опустив голову, наконец, выговорил:
— А готовьтесь к самому худшему… — повернувшись к Серику, спросил: — Звать-то тебя как, парень? — Серик назвался, незнакомец продолжал: — Кузнечным делом промышляешь, али как?
— Али как! — раздраженно сказал Батута. — Брат это мой непутевый…
Серик сказал:
— Один человек обозвал меня вольным мечом нынче… Пожалуй, самое подходящее название…
— Ну, если в открытую об этом говоришь, значит, в поле половецком промышляешь… Слыхал я в Ольвии, будто кто-то под самым городом обоз ограбил нынче летом… Ладно, расходитесь, мужики. За спасение спасибо. А скажите-ка мне, где нынче купец Реут проживает?
Батута почесал в затылке, протянул раздумчиво:
— Ре-еут… Сурожанин, што ли?
— Он самый…
— Слыхал я, он новые хоромы отстроил, в том же купецком ряду, только с другого конца…
Незнакомец пошагал прочь, а Батута проговорил сожалеючи:
— Жалко, этих татей не покрошили. Хороший случай подворачивался…
Кузнецы потянулись по своим дворам, досыпать, тоже сожалеючи качая головами. Видно, давно у всех руки чешутся на Рюриковых дружинников.