"Дядя Митя — Айболит" - читать интересную книгу автора (Новиков Анатолий Иванович)

НЕМНОГО ИСТОРИИ

В середине лета ветеринарный врач Дмитрий Сергеевич Донников переставлял в своем доме тяжелую и легкую мебель. Новая планировка вещей отнимала порядочно времени. Однако доктор не сердился. Мало того, ветеринар включил радио и во весь голос напевал веселую русскую народную песню «Посею лебеду на берегу» — вместе с самодеятельным хором из города Туринска.

Накануне Дмитрий Сергеевич получил важную телеграмму. Брат сообщал, что высылает в гости своего сына — племянника дяди Мити — Сашу Донникова, и извинялся за внезапность. Доктору, правда, поначалу пришлось помаяться с расшифровкой текста. Видимо, на телетайпном аппарате провалилась одна буква и не действовал механизм, разделяющий слова. Текст сильно смахивал на древнеславянское письмо. Ведь в то время люди писали без знаков препинания и разбивок предложений на слова.

Загадочный набор слов срочной телеграммы сообщал:

Что всего-навсего предупреждало о приезде племянника.

Закончив перетасовывать мебель, дядя Митя замолчал, хотя по радио хор еще дружно пел, и внимательно огляделся.

В большой и светлой комнате, которую доктор решил отдать Саше, находились старинный буфет с резными львами на дверцах, хмурый шкаф и железная кровать, заправленная армейским одеялом. Дядя Митя хотел, чтобы племянник почувствовал себя в настоящей деревне с ее вековой обстановкой. Доктор набил матрац свежим душистым сеном, чтобы мальчику всегда казалось во сне, будто он плывет на возу под звездами.

Дядя Митя подумал еще и прикрепил над кроватью морской барометр, который в городской жизни был вещью абсолютно бесполезной. Но в деревне без барометра жить трудно, потому что главное в сельской жизни — погода. И ритм работы в деревне — по погоде чаще всего, а не по расписанию.

Барометр показывал на «СУХО». От ожидания встречи с мальчиком, показаний прибора и от необыкновенной солнечности день казался еще прекраснее.

Дом, где проживал ветеринарный доктор, поднимался на северном конце улицы, на возвышенности. Односельчане так и называли горушку — Докторская.

С горы хорошо и подробно было видно село — центральная усадьба колхоза. Хозяйство носило гордое название «Красноармеец». Организовали коммуну-товарищество много лет тому назад крестьяне, возвратившиеся с фронтов гражданской войны и пожелавшие сообща сеять хлеб и разводить добрый скот.

Со временем из маленького товарищества по обработке земли хозяйство превратилось в большой и богатый колхоз. Одних только коров на фермах стояло пять тысяч. Выращивали здесь на конных дворах еще и породистых лошадей — орловских рысаков и русских тяжеловозов.

За здоровьем беспокойного тысячеголового стада следили ветеринарные врачи. Дядя Митя был у них главным.

Еще только начиналось утро, а озабоченный доктор Донников уже успел побывать на скотных дворах и фермах. Всюду ему докладывали о том, что случилось или не случилось минувшей ночью со здоровьем животных.

Домой доктор заскочил ненадолго — позавтракать и поразмыслить, как с племянником жить будут.

Тем временем под окнами докторского дома шастала вечно голодная коза по кличке Клеопатра Вторая и объедала молодые побеги. Именно она с горы просматривала село бдительно и с пристрастием. Коза обожала порядок, любое нарушение его извещалось пожарным блеяньем. Следила она попутно и за тем, чтобы вдруг не объявился поблизости вечный ее гонитель — прораб Честноганцев. Строитель гонял животное как Сидорову козу. Клеопатра сильно обижалась на это. Ведь у нее был хозяин — старый и лукавый Хирон.

Честноганцев повсюду рассказывал о козе Клеопатре странные истории и домыслы. Например, что однажды весной, испытывая очередной приступ голода, коза сожрала, точно домашнюю лапшу, керамические водопроводные трубы, хотя деревенские жители считали, что все это враки.

Трубы те долгое время покоились около правления колхоза без всякого движения. Загадочной ночью, когда они исчезли, Клеопатру приметил близ места преступления гражданин Честноганцев.

Прораб всенародно обвинил козу в съедении водопроводных труб. Заодно он намекнул селянам, что три больших листа кровельного железа, пропавшие такой же темной ночью год назад, — тоже на совести Клеопатры.

— Самая зловредная и ехидная особь — вот мой сказ! — утверждал прораб слушателям.

Честноганцев так сильно махал руками, что с него слетела соломенная шляпа. Ее отнесло ветром к козе. Клеопатра немедленно принялась жевать головной убор.

— Стой, подлое жвачное! — бросился прораб к козе.

Клеопатра кенгуриными прыжками унеслась к реке.

Мужики, посмеиваясь, втолковывали Честноганцеву, что за одну ночь даже более крупное и прожорливое животное не съест столько строительного материала. Прораб Честноганцев в доказательство совал мужикам под нос маленькие земляные орехи, просыпанные козой на протяжении чуть ли не километра.

— Глина, замешанная даже на пшеничной соломе, не очень козам по вкусу, — объяснял Честноганцеву дедушка Хирон, бывший глиняных дел мастер. — Разве что в охотку единожды в год допускают в рацион питания. Но лично я не видел.

— Африку же съели! — пугал доверчивых мужиков прораб, побывавший в турпоездке. — Подчистую подмели растительность и дерн на знойном севере — от Египта до Марокко. А трубы для них — семечки!

Земляки подробности про гибель африканской природы знали и примолкли. Но дед Хирон, бывший кавалерист, ехидно рубанул, что думал:

— Точно такие же трубы, гражданин Честноганцев, в теплице твоей прижились, а железо на гараже красуется. Ты бы стройматериалы поостерег, а то, не ровен час, тля их скушает!

Клеопатра очень любила бродить и пастись близ докторского особняка., хотя трава там росла нисколько не вкуснее, чем на лесных еланках-полянках. Объяснялось все просто: паслась коза там потому, что по-своему — по-козьи — привязалась к ветеринарному врачу. Доктор, даже когда козье семейство сжевало все окрестные ягодники, всегда относился к животным дружелюбно и приветливо, угощал разными вкусными вещами. И еще. Дядя Митя не однажды спасал Клеопатру и ее козлят от разных напастей и бед. Например, когда прораб Честноганцев обнаружил пропажу кровельного железа, он бегал за козой с палкой по всей деревне. И у Клеопатры пропало молоко. Спас ее козлят дядя Митя. Доктор ежедневно доставлял семейству теплое парное молоко и поил малышей из бутылочки, на конец которой надевал обыкновенную резиновую соску.

В это лето подросшие и окрепшие козлята ходуном ходили по селу, резвились по косогорам и близлежащим колкам, а вечером бежали домой так, что пыль стояла коромыслом.

И был случай, когда козленка укусила ядовитая гадюка. Неизвестно, как повернулось бы дело, не окажись рядом доброго ветеринара. Дядя Митя немедленно унес малыша в колхозную амбулаторию. Там промыл и прижег место укуса, ввел сыворотку-противоядие. Козленок проблеять от страха не успел, — доктор отпустил его к маме Клеопатре.

Ветеринарный доктор Дмитрий Сергеевич Донников был человеком, чрезвычайно нужным для Клеопатры и ее козлят, да и для всех остальных колхозных животных. Главное, он по-настоящему любил больших и маленьких своих пациентов.

В колхозе «Красноармеец» быки, коровы и лошади болели редко. Конечно, вовсе не потому, что были слеплены из особого вещества. Все зависело от людей — от самоотверженности ветеринарных врачей и фельдшеров колхоза. Когда вдруг на фермах начиналась эпидемия гриппа — а животные тоже страдают от него, — дядя Митя и его помощники дневали и ночевали в амбулатории.

Но сначала надо познакомиться с поселком.

Село называется Кордон и примостилось на одном из отрогов древних Уральских гор — как раз между городами Соликамск и Верхний Тагил.

Старые и новые избы, бывшая каменная церковь на берегу пруда, силосные башни — все пряталось от верховых резких ветров в глубокой ложбине, невесть откуда взявшейся на том гребне. Однако известно, что у каждого уральского хребта и кряжа столько неожиданных секретов, если порыться и снаружи горы и в ее недрах.

Старики поговаривают, что над здешними горами «заваривается» погода для всех соседних областей — зарождаются и иссякают ливневые и обложные дожди, зимами набирает силу крутая, неумолимая метель, а ветер отправляется колесить по дорогам и бездорожью.

В ясный летний день высокое небо синеет на тысячи километров. Зато именно над местным хребтом обязательно маячат два-три дежурных облака. Издали они похожи на белошелковые парашюты, медленно плывущие в тишине и прохладе.

Погода, разумеется, интересовала всех граждан — особенно агрономов, строителей и стариков. Но самое удивительное заключалось вовсе не в погоде вокруг деревни.

Поражало людей другое.

Зимними и летними ночами над селом Кордон таинственным и непонятным образом менялись местами, а то и вовсе на время исчезали с неба звезды и даже целые созвездия. В безоблачные прозрачные ночи темный деревенский пруд отчетливо отражал странную путаницу на Северном звездном небе. Но так как астрономов-любителей в селе не было, то о новом явлении никто не знал, кроме местных жителей, — даже передача «Очевидное — невероятное».

В небе над всякой русской деревней — над ее избами, амбарами, банями, магазинами и почтовыми отделениями — обычно всегда по-домашнему располагается и зависает какая-нибудь красивая оранжевая или голубая звезда или целое дружное созвездие. Устраивалось себе удобно и светило ночами.

Над деревней Кордон, куда постоянно приезжали из города художники, светила Гидра — легкомысленное и игривое созвездие. Она была настолько легкомысленной, что, играя и забывшись, однажды опрокинула печную трубу на крыше избы. Изба принадлежала художнику Артему Просекову.

Художник целыми днями бродил с этюдником по высоким овсяным полям, угольно-зеленым лесам, переходил болота и прозрачные кварцевые ручьи — выискивал красивые места и писал картины. К вечеру он возвращался и, поев и отдохнув, не спеша принимался достраивать свою мастерскую. Печки в том доме не было, однако художник решил восстановить свергнутую нечистой силой трубу, а иначе домик гляделся очень нежилым.

Мастер Просеков втащил по лесенке на крышу кирпичи и раствор, старинный кованый дымник-натрубие и принялся за дело.

Уже сильно стемнело, когда Просеков выложил первый ряд трубы. Но только он стал поднимать второй ряд, как почувствовал: кто-то пощекотал его сзади. Художник с детства страшно боялся щекотки. Он гневно обернулся и остолбенел — если, конечно, можно остолбенеть, сидя верхом на коньке двухскатной крыши.

В свете ярко-зеркальной луны Артем Просеков увидел лучистый, резвящийся от избытка веселья хвост Гидры — метлу из серебряных паутинок, от которых тянуло зимним холодком.

Художник попытался схватить серебристый хвост созвездия. Но Гидра оказалась проворнее; Мастер промахнулся и, потеряв равновесие, упал с крыши в заросли чертополоха и жгучей крапивы.

Хорошо еще, что Артем Просеков, не имея времени и средств, собрал обычную деревенскую баньку — по два шага в длину и ширину Летом художник спасал в баньке голову, высунув наружу ноги в резиновых сапогах, — чтобы комары их не отъели. Зато осенними и зимними ночами Артем прятал в своем гнезде ноги, голову же, прикрыв толстой бородищей, выставлял наружу. Находчивость всегда выручала русского художника.

Пытаясь изловить хвост созвездия, Просеков падал с крыши еще не раз. Никто бы и не узнал об этих ночных полетах, если бы их не увидел бездомный гончий пес по кличке Милорд, с кроткими умными глазами.

Еще совсем недавно у пса Милорда был хозяин. Это случилось в то время, когда многие люди, даже не любившие животных, покупали, продавали и перепродавали собак, выгуливали их в ущерб семье и здоровью, гордились друг перед другом псовыми родословными. В генеалогическом списке Милорда черным по белому было написано, что он — потомок русской гончей. А русская гончая — одна из самых знаменитых пород подружейных собак — умело и легко находит по старым и свежим следам лису и зайца, волка и барсука, росомаху и кабала, имеет крепкие, проворные ноги, тонкий нюх и звонкий голос.

Прежний хозяин как будто любил Милорда. Он часто ласкал и купал его в ванной с ароматным французским шампунем, отчего шерсть у собаки становилась мягкой и шелковистой.

— Вязкий ты мой! — хвалил хозяин после удачной охоты и, почесывал Милорда за ушами. Так ведь было за что славить пса!

«Вязкий» на языке охотников означает настойчивость в преследовании дичи или зверя. Настойчивости Милорда завидовали все гончие.

— Паратный ты мой! — умилялся хозяин.

Так оценивают охотники быстроту, с какой собака преследует зверя.

— Полазистый ты мой! — радовался счастливый хозяин.

Ну, а что такое полазить, особенно там, где нельзя, знает каждый мальчишка. Милорд ловко разыскивал зверя или птицу в цепких, непроходимых зарослях и чащобах.

Но настало время — и хозяин выгнал на улицу своего вязкого, паратного, полазистого друга. Милорд не то что постарел или нюх потерял. Вовсе нет. Хозяину просто приглянулся тогда пес другой модной породы — красный ирландский сеттер, без устали круживший в травах. Он купил сеттера и стал большим любителем охоты на пернатую дичь.

А Милорда он посадил на списанный «газик» и отвез подальше от города. Это «подальше» как раз оказалось недалеко от деревни Кордон. Хозяин правильно решил, что породистого пса легко обнаружат в лесу и возьмут к себе деревенские охотники, которые любят всех собак одинаково и независимо от моды. Только по деревням можно увидеть такое множество довольных жизнью, но смешанных по породе и смешных по экстерьеру собак — дворняжек, полупуделей, водолазолаек, таксолаек и прочего народа. Первую таежную ночь Милорд провел под стволом большой рухнувшей березы. От нечего делать гончак изучал звездную россыпь над головой, понимая, что в лесу дополнительное знание природы может здорово пригодиться. Чаще всего грустные глаза пса останавливались на созвездии Гончих Собак.

«В лесу так в лесу, — невесело размышлял пес, успокаиваясь при виде родного созвездия. — Вон и на небе даже народ живет, и ничего. В конце концов, бывший хозяин показал истинное свое лицо, характер и натуру, А ведь как долго притворялся отзывчивым и бескорыстным другом. Хорошо, что мы наконец распрощались. И как это я раньше не замечал его притворства и хитрости? Поначалу моему владельцу достаточно было за сезон добыть лишь одного зайца. А потом даже трех русаков в сутки стало мало! Нет, хозяина с подобным аппетитом мне было бы не прокормить. Из-за таких охотников, как бывший хозяин-друг, многих птиц, зверей и бабочек люди в конце концов взяли под защиту, запретили на них охоту и отлов да поименно вписали в охранную Красную книгу…»

Так, серьезно размышляя, Милорд бездомными ночами неторопливо кочевал в окрестностях Кордона. Навестить селение, однако, он не имел желания, потому что находился в большой обиде на человечество из-за одного человека.

И одичал бы гончак в большом лесу, но у него сильно, до глухого воя, разболелась лапа. А поранил пес ногу, когда из последних сил мчался за «газиком», не веря еще до конца, что хозяин бросил его насовсем.

Первое время спасало от невзгод то, что Милорд родился не только думающей собакой, но и восприимчивой к шутке и даже к иронии. Веселый нрав пес получил в наследство от родителя, а чувство иронии — от огромного количества невероятных охотничьих историй и баек, прослушанных в доме бывшего хозяина.