"Странный брак" - читать интересную книгу автора (Миксат Кальман)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Я слушаю вас, сударь.

— Ладно, только твоя трубка еще не разгорелась. Стой, вот другая, если эта не курится. Попробуй раскури ее. Это настоящая трубка, изделие самого Надя.

[Надь — известный мастер по изготовлению трубок в Пеште в 90-х годах XVIII века. За его трубки платили по сорок — пятьдесят золотых, что составляло тогда немалые деньги. (Прим. автора.)]

Такую сейчас брат брату не отдаст дешевле, чем за тридцать золотых. Что за изгиб, какие изящные линии! Ты только погляди. А как высверлен мундштук… Обидно, что умирают такие люди, как этот Надь. Ну, вот и разгорелась. Да, сынок, о чем же я хотел тебя спросить? Ага, вспомнил… Что ты, например, думаешь обо мне? Только говори напрямик, как и подобает истинному венгру. Графа Бутлера несколько удивил такой вопрос, но все же он ответил:

— Я считаю вас весьма порядочным человеком.

— Так оно и есть, именно так, — проговорил старик, кивнув головой. — Теперь скажи, что ты думаешь о моей дочери?

Этот вопрос показался Бутлеру еще более странным.

— О барышне?.. Я весьма уважаю и чту баронессу.

— Знаю, сынок. Ну, а как, она красива, а?

— Насколько может быть красива молодая девушка.

— А нравится она тебе? Пусть тебя не удивляет моя прямота, я ведь солдат.

— Конечно, — ответил Янош. — Почему бы не нравиться?

— Ладно, пока все идет хорошо. Венгры, говорят, понимают друг друга с полуслова; однако чем больше скажешь, тем понятнее. Интересно, что бы ты ответил мне, если б я сказал тебе крутись-вертись, подкова, — эти студенты пленили мое сердце. Редко кто так нравился мне, как полюбились вы; разве что однажды в Праге — я был тогда еще старшим лейтенантом — очаровал меня один студент… правда, позднее выяснилось, что это была переодетая молоденькая герцогиня. Н-да… Впрочем, я надеюсь, вас нельзя заподозрить ни в чем подобном.

— Да, не думаю, — улыбнулся граф Янош.

— Ну, так вернемся к нашему делу, а эту историю я вам расскажу потом, вечером. Так вот, если б я сказал: "Оставлю-ка я здесь одного из этих двух студентов, отдам за него свою дочь, и закатим такую свадьбу, что мертвецы в гробах проснутся. Что бы ты на это ответил?

Бутлер устремил на барона беспокойный взгляд, силясь понять, серьезно говорит этот чудак или, как всегда, шутит. Однако, против обыкновения, лицо барона было весьма серьезным, и казалось, он напряженно ожидает ответа.

"Все же не может быть, чтобы он это всерьез говорил, — подумал Янош. — Баронессу так не сватают!"

— Ну-с, так как же? — нетерпеливо настаивал барон.

— Я бы ответил, сударь, что я очень благодарен за высокую честь, но не могу ею воспользоваться: я уж навечно связан с другой, в знак чего и ношу вот это кольцо.

— Бре-ке-ке! — вскрикнул барон, словно его укусила змея. — Какое еще кольцо?

— На днях я обручился с некоей Пирошкой Хорват, — ответил Бутлер, протягивая руку с таким сияющим видом, будто ждал, что за сим последуют восторженные поздравления.

Однако таковых не последовало. Вместо этого барон весело рассмеялся.

— Обручился! Только и всего? А я уж было испугался, что ты на ком-нибудь женат. Чуть было не рассердился на тебя, что ты этаким легкомысленным поступком разрушаешь все мои планы, — продолжал Дёри донельзя сладким голосом. — Обручение — это пустяки! Обручение — лишь маленькая прелюдия. Чепуха! Человек видит красивое яблоко и говорит: "Я сорву его, очищу, разрежу и съем". А оно пока продолжает оставаться на дереве. И я не понимаю, почему тем временем не может случиться так, что он и на другом дереве увидит яблоко? А поскольку второе ближе — им и утолит свой голод. Intelligisne, amice? [Понимаешь ли, друг? (лат.)]

Голова у Бутлера гудела, точно в ней били в набат два колокола. Ему казалось, что комната со всей ее обстановкой завертелась, словно веретено.

— Почему ты не отвечаешь? Что же ты скажешь на это?

— Ничего.

— Как так ничего?

— Ведь я уже сказал, что обручен и люблю свою невесту больше жизни. — Затем, несколько повысив голос, Янош добавил: — И я вообще не понимаю вас и ваших шуток.

— Значит, по доброй воле ты не женишься на Маришке?

— Никогда! — Янош встал и направился к выходу.

Барон прыгнул, как хищный зверь, и преградил ему дорогу.

— Ого-го! Не так поспешно, сынок. Сядь-ка на свое место. Знай, что если уж лиса сцапала петуха, она его не выпустит, и имей в виду, — голос его зазвучал угрожающе, — если ты не женишься на Маришке по своему доброму желанию, она будет твоей женой помимо твоей воли. Даже и не возражай, милый мальчик! — Он ухватился за пуговицу его сюртука и снова заговорил вкрадчиво и ласково: — Видишь ли, этого не миновать. Не причиняй огорчения тому, кто через несколько часов станет твоим любящим тестем.

Бутлер вырвался из его рук.

— Однако, милостивый государь, это уж слишком! — воскликнул он, вспылив. — Не думал я, что гостеприимство у вас сочетается с такими глупыми потехами. Я ни минуты не желаю оставаться в вашем доме. Прощайте! — И он рванул дверь канцелярии, чтобы немедленно покинуть Дёри.

Однако из глубины темного коридора два грубых голоса рявкнули одновременно:

— Назад!

В дверях стояли вооруженные жандармы Есенка и Кажмари; загремев ружьями о каменные плиты, они быстро взяли их наперевес.

Бутлер, побледнев от ярости, попятился назад.

— Что это значит, милостивый государь? — спросил он барона полным достоинства голосом. Глаза его метали молнии.

— Ведь я сказал тебе, сердечко мое, не упрямься, — успо-? каивал его хозяин ласковым голосом, как увещают маленьких детей. — Видишь, что получается, когда не слушаются старших!

— Известно ли вам, что это насилие?

— Конечно, мой милый.

— А знаете ли вы, что я уже совершеннолетний и, как магнат, являюсь членом законодательного собрания?

— Этого я еще не знал, но рад, что тебя объявили совершеннолетним.

— Как вы смеете насильно задерживать меня? Вы за это поплатитесь!

Однако и эта угроза не произвела на Дёри никакого впечатления.

— Что ж, возможно. Но ведь наместник живет далеко, да к тому же тяжел на подъем. Император — еще дальше, а голова у него, куда медленнее варит. Да кроме того, судьба посильнее и императора и наместника. Ведь все, что произошло, — веление судьбы. Поэтому успокойся-ка лучше, старина, и обними меня по-сыновьи, тем более что рано или поздно тебе придется это сделать.

Бутлер готов был разорвать этого человека, не то что обниматься с ним, гнев закипел у него в груди, в висках стучало, глаза налились кровью, и с неудержимой яростью он ринулся на Дёри.

— Я задушу тебя! — прохрипел Янош. — Ты умрешь от моей руки!

— Ну-ну, полегче, зачем горячиться! Ай-яй-яй, мой мальчик, да ты прямо дикая кошка! Никогда бы я не поверил, что мне придется выдавать дочь за такого человека. — И маленький, коренастый Дёри с такой силой схватил Бутлера за руки, что тот не мог даже пошевелиться: словно две стальные скобы сжали его. Потом Дёри ласково подтолкнул Яноша к креслу. — Видишь, что получается? Куда же это годится? И чего ты добиваешься своим упорством? Умнее будет, если ты перестанешь упрямиться, изобразишь на лице довольство и подчинишься неизбежному. А то ведь на что ты похож: глаза налиты кровью, лицо перекошено… Если б Маришка сейчас увидела тебя, то, видит бог, мне пришлось бы еще и ее уговаривать. И галстук у тебя съехал на сторону. Приведи себя хоть немного в порядок перед торжественным обрядом.

Не в силах что-либо предпринять, Бутлер только скрежетал зубами. Однако слово "обряд" потрясло все его существо.

— Перед каким таким торжественным обрядом? — хрипло спросил Янош, глядя широко открытыми глазами на барона Дёри, который, присев на корточки, собирал валявшийся в углу corpus delicti [Вещественные доказательства (лат.)] — рубящие и колющие орудия, а потом запер их в шкаф.

— Эх, чудак! Ты все еще не понимаешь! Перед венчаньем, мой мальчик. Ты же видел святого отца.

Но вместо ужаса эта неслыханная дерзость заронила в душе Бутлера луч надежды (до чего странный механизм — человеческий ум!). "Глупости, — рассуждал он про себя. — Нельзя же всерьез принимать такие вещи. В конце концов Венгрия находится в Европе!.. — И вдруг ему показалось, что он догадался, откуда ветер дует. — Это все козни старого Миклоша Хорвата, который хочет подвергнуть последнему испытанию мою любовь к Пирошке. Они с Дёри, наверное, друзья, и, узнав, что я проведу здесь день, старик написал своему другу о помолвке дочери и попросил испытать еще раз ее жениха". Такая мысль показалась Яношу настолько вероятной, что ему стало даже немного стыдно за свое поведение.

— Ну, из этого ничего не выйдет, — ответил он почти спокойным голосом.

— То есть как это?

— А так. Когда священник спросит: "Любишь ли ты девушку?" — я отвечу: "Не люблю", — и скажу ему, что люблю другую.

— В ушах у священника будет вата, поверь, дорогой мой мальчик! Понял? Вата!..

— Прекратим эту комедию, сударь! Я разгадал ваши шутки: вы просто хотите узнать, крепко ли я люблю мою невесту. Ну, так вы можете написать моему будущему тестю, что ни один дьявол преисподней и никакая сила на земле не способны отвратить меня от Пирошки.

Хитрая лиса барон сразу почуял, как оборачивается дело: он понял, о чем думает Бутлер. Увидев, что лаской и уговорами он вряд ли добьется своего, Дёри решил использовать заблуждения Яноша, чтобы обеспечить более мирное развитие событий.

Барон прикинулся смущенным. Он походил на шулера, который с наигранной неловкостью пытается прикрыть свои карты от глаз чересчур любопытного наблюдателя.

— Ну что ты, что ты? И как только ты мог подумать этакое? И я так глуп, чтобы уступить Хорвату богача-зятя? Да мы не встречались с ним за это время, клянусь честью!

Настойчивое желание Дёри отклонить от себя подозрение еще больше укрепило Бутлера в его догадках: "Конечно, не встречались, зато, наверное, письмами обменялись".

Теперь уже Бутлер его поддразнивал:

— А ну, попробуйте только. Посмотрим! Заранее предупреждаю вас, сударь, что разразится большой скандал, потому что я буду изо всех сил сопротивляться и не позволю делать из себя посмешище ради ваших дурацких выходок.

— Умным я не сумел тебя сделать, сделаю хоть смешным. Дёри взял со стола небольшой серебряный колокольчик и позвонил. Маленькая безделушка задребезжала тонким, резким и вместе унылым голосом, похожим на погребальный звон. Едва замер звук колокольчика, как в обеих боковых дверях одновременно щелкнули ключи, двери распахнулись. Бутлер схватился руками за голову, словно увидел ужасный сон. В одной из дверей показалась баронесса Маришка — бледная, как восставший из гроба мертвец, в белом подвенечном платье; с головы ее спускалась фата, ниспадавшая до пола, в волосах белел цветок ландыша. У девушки подгибались колени, и казалось, она вот-вот упадет. За ней ковыляла болтливая старуха Симанчи, с лицом, как печеное яблоко. Она тихо подбадривала Маришку, говоря ей:

— Ну-ну, не бойся, душечка баронессочка. Все мы прошли через это — и я, и твоя мать. В этом деле только начало неприятное да конец, а то, что посередине, — совсем не так уж плохо. Из другой двери вышел священник в полном церковном облачении, тоже бледный, как преступник перед казнью; затем появилась отвратительная фигура гайдука.

"Священник в церковном облачении?" Вся кровь застыла в жилах Бутлера. Теперь он уже понимал — нет, все это неспроста! Священник не наденет ризу ради глупой шутки. Здесь готовится преступление. Страшное преступление!

Юноша снова бросился к двери и рванул ее с той силой, какая появляется у отчаявшегося человека.

Вооруженные жандармы по-прежнему стояли в дверях. Опять прозвучало: "Назад!" — и дорогу ему преградили два ружья.

— Знаете ли вы, кто я? — крикнул Янош. Жандармы невольно попятились назад.

— Так точно, знаем. Его сиятельство граф Янош Бутлер.

— Так пропустите меня немедленно, или я сгною вас в темнице, мерзавцы!

— Никак не можем, сударь. Назад, назад!

— Я владелец семи поместий. Я знатный магнат. Каждый из вас получит от меня в подарок деревню, только пропустите.

Мошенники переглянулись. Деревня — хорошая штука, однако скамья, на которой Дёри порет провинившихся, — весьма неприятная вещь; и потом, обещанные деревни пока еще далеко, а скамья совсем рядом — во дворе или в сарае. И они схватили бедного графа Яноша, подняли, как пушинку, и снова водворили в комнату; он всячески отбивался, а когда его волокли ногами вперед через дверь, он в последний момент крикнул изо всех своих сил:

— Жига, Жига! Жига Бернат! Скорей сюда!

Своды сырого коридора усилили этот полный отчаяния вопль и разнесли его по всем помещениям опустевшего дома. Если сердца людей оказались бесчувственными, то хоть камни готовы были помочь несчастному.

Жандармы поставили Яноша посреди комнаты и удалились. Баронесса Маришка отвернулась к стене. Она не могла видеть этой сцены. Грудь ее сотрясали рыдания. В ней еще сохранились остатки стыдливости…

Янош дрожал как в лихорадке, со лба его градом катился холодный пот. Кулаком он погрозил попу и барону.

— Вы, слуги господа и короля! То, что вы здесь проделываете со мной, — позор, вопиющее преступление, и я, как венгерский дворянин, протестую против этого во имя бога и короля!

Барон холодно улыбнулся, выдвинул ящик письменного стола, вынул оттуда заряженный пистолет и, помахав им в воздухе, сказал с обычной игривостью:

— Ну, а теперь приступим к делу, и никаких сомнений и колебаний. Каждого, у кого окажутся слабые нервы, я навеки успокою вот этой игрушкой.

— Вот моя грудь, стреляйте в меня! — взмолился граф Янош таким душераздирающим голосом, что даже старый солдат вздрогнул. — Будьте милосердны, ведь я не сделал вам ничего дурного!

Пистолет в руке барона заплясал. Так, по крайней мере, утверждал на следующий день перед челядью гайдук Гергей, внимательно наблюдавший за всей сценой. Однако старый фарисей только покачал головой.

— Ну, я еще не рехнулся, чтоб стрелять в собственного зятя. Только этого не хватало! За кого ты меня принимаешь, дорогой сынок?

И он сделал попу знак начинать. Тот выступил на несколько шагов вперед. Тогда Бутлер срывающимся голосом торжественно сказал ему:

— Если вы слуга бога, а не дьявола, — удалитесь! Все, что здесь происходит, я объявляю недействительным. Эту девицу я не люблю. Она не нужна ни плоти моей, ни душе. Клянусь всевышним!

Дёри сделал небрежный жест рукой.

— Ерунда!.. Господин священник, начинайте обряд.

В то время свадебный обряд совершался в соответствии с кодексом Пазманя. Согласно этому кодексу, изложенному на старом венгерском языке, вступающим в брак задавалось множество вопросов. Однако нет правил без исключения, а потому некоторые попы придерживались этого ритуала, другие — нет.

— Твое имя? — спросил Сучинка глухим, сдавленным голосом, обратившись сначала к Бутлеру, затем к баронессе.

Бутлер ничего не ответил и с презрением отвернулся. Слова баронессы слетели с ее губ тихо, как дуновение ветерка:

— Мария Халапи Дёри.

Поп не обратил ни малейшего внимания на молчание Бут-лера. Еще меньше удивились этому свидетели, ибо они ничего не слышали: у обоих уши были плотно заткнуты ватой.

Поп как ни в чем не бывало продолжал обряд и, повернувшись к графу, спросил:

— Заклинаю тебя нашей христианской верой. Скажи правду, не связан ли ты с кем-нибудь брачным обязательством, кроме этой достойной девицы? Не давал ли ты клятву другой, что хочешь выбрать ее спутницей своей жизни?

— Да, да, давал! — вскричал Бутлер громовым голосом. — Только этой особе, что стоит здесь, я не давал таких клятв. Да, я поклялся Пирошке Сильваши-Хорват, что женюсь на ней и буду ей верен. И клянусь богом и пресвятой богородицей, что этот обет верности я никогда не нарушу!

Преподобный отец, казалось, и этого не слышал. С таким же вопросом он обратился к Маришке, заменив только в соответствии с ритуалом слова "достойный муж" словами "достойная девица".

Маришка еле слышно пробормотала "нет".

— Любишь ли ты эту "достойную девицу"? — снова обратился он к Бутлеру.

— Ненавижу! — с силой ответил Бутлер твердым, как сталь, голосом.

Весь вид девушки выражал мучительное страдание. Старик почувствовал это и подбежал к ней.

— Ой, папа, я умираю, что ты наделал? — молвила она прерывающимся голосом и упала ему на руки.

— Приди в себя, потерпи еще минуту, и все будет хорошо. Отвечай "да". Соберись с силами, моя милая крошка. Ну, говори, говори! (Поп в этот момент как раз обратился к ней с тем же вопросом.)

— Да, — прошептала Марпшка.

— Хочешь ли ты взять ее в жены?

— Ни за что! — ответил Бутлер.

— Хочешь ли ты стать его женой?

__ Хочу, — печально отозвалась еле живая Маришка.

Священник снова повернулся к Бутлеру:

— Еще раз заклинаю тебя сказать правду, нет ли между вами родства или чего-нибудь такого, что могло бы помешать бракосочетанию?

— Ты прекрасно знаешь, поп, что есть между нами. Преступление между нами! — гневно воскликнул Бутлер. — Если б на тебе не было священного облачения, я вогнал бы все твои слова обратно в глотку. Но продолжай свою комедию, все равно из нее ничего не выйдет: в Венгрии еще существуют законы.

Сказав это, он сел к столу и, стараясь казаться равнодушным, начал набивать трубку. Поп кусал губы, но молчал.

— Заканчивайте, заканчивайте церемонию, — торопил Дёри. Однако предстоял еще Benedictio annolorum [Обряд благословения колец во время венчания (лат.)]. Дёри вытащил из кармана два обручальных кольца и передал их попу. Поп освятил кольца и подал жениху и невесте, чтобы они надели их. Бутлер взял кольцо и так неловко или, вернее, так ловко швырнул его, что, отскочив от стены, оно угодило в левый глаз поварихи Симанчи (а на левый-то глаз она была слепая), призванной в качестве свидетельницы: веко сразу же посинело и припухло, и опухоль над ним была величиной не меньше чем в талер. Симанчи взвыла и уже было воинственно подбоченилась, но тут Дёри, испугавшись и желая ее успокоить, вытащил у нее из ушей вату и шепнул ей: "Не буйствуй, старуха, мы тебя вылечим. Ты, верно, впервые на такой свадьбе, где в тебя швыряют золотом".

Итак, обряд с кольцами не совсем удался, но это всего лишь небольшая формальность — ни поп, ни свидетели не были педантами. Бутлер же считал, что его протеста вполне достаточно, чтобы никто не принял всерьез эту комедию. Постепенно все происходящее начинало казаться ему смешным. Необыкновенное приключение, черт возьми! С каким замиранием сердца выслушает об этом маленькая Пирошка, как будет ужасаться. Слух о его истории прокатится по всему миру, как о таинственном Каспаре Гаузере или о знаменитом герцоге Букингеме, похищенном леди Дадлей. (Правда, когда наемные бандиты ночью похитили герцога прямо из постели и притащили к ней босого, в нижнем белье, привередливая леди была шокирована и воскликнула: "Так вот он каков! О, несите его немедленно обратно!")

Теперь настала очередь Benedictio nubentium [Благословение вступающих в брак (лат.)], уже начинало смеркаться, предметы и лица потонули в сером полумраке комнаты, а листья склонившейся над окном липы, дрожа на ветру, отбрасывали тени, и казалось, что по стене прыгают жабы.

Гергей вышел в соседнюю комнату и, вернувшись с зажженными свечами, поставил их на письменный стол; потом он еще раз вышел и принес большую книгу. Дверь за собой Гергей запер. Снаружи, из коридора, послышались шум, крики, возня. Из обрывков долетавших фраз и отдельных выкриков можно было догадаться, что это Жига пререкается с жандармами, не желающими его впустить.

Поп подал Дёри знак, что сейчас последует Copulactio [Обряд, во время которого руки новобрачных соединяют под епитрахилью (лат.)] (оказывается, в рай ведет несколько ступеней). Дёри подошел к Бутлеру и снова начал медоточивым голосом упрашивать его сдаться наконец. Бутлер не отвечал ему; равнодушно, как турок, дымил он своей трубкой и пускал большие кольца дыма, желая показать этим полнейшее равнодушие ко всему происходящему. Однако Дёри и не нуждался в согласии Бутлера. Теперь он уже в это не верил. Он старался лишь поймать Яноша за руку, помочь священнику соединить руку Маришки и ее "жениха" и накрыть их епитрахилью.

Бутлер пробовал вырваться, но безуспешно: Дёри так сжал его руки своими ужасными клешнями, что Янош не мог пошевелиться.

— Ну-ну, сынок! Не шипи и не фыркай! Теперь ведь уже все равно.

Эти слова привели Бутлера в бешенство, и, когда Дёри отпустил его руку, он с такой силой ударил его кулаком в грудь, что старый солдат пошатнулся. Скрежеща зубами, Янош хотел броситься на попа, который стоял как вкопанный, с расширенными от ужаса глазами и перекошенным лицом, и бормотал свадебную молитву. На его счастье, Дёри пришел в себя и схватил "жениха" в охапку. Завязалась ожесточенная борьба; в свалке опрокинули стул. Наконец граф совершенно выбился из сил и рухнул в кожаное кресло.

Тем временем омерзительный гайдук Гергей подобрался к старухе Симанчи и, вынув у нее из ушей вату, шепнул ей с ехидной усмешкой:

— Видно, бабуся, господам надо было и глаза наши чем-нибудь заклеить.

— Дождемся и этого, — ухмыльнулась в ответ старуха, — но заранее говорю: я им дорого обойдусь; то, что мы видели здесь, сынок, стоит золота и серебра.

Теперь уж и сам Дёри потерял терпенье; устав от этой гнусной возни, он прохрипел попу в самое ухо:

— Быстрей, быстрей! Бедная девушка сейчас упадет в обморок.

Но обморок уже не угрожал Маришке. Слезы потоком хлынули у нее из глаз. Она припала к ручке дивана и зарыдала, громко, душераздирающе зарыдала.

— Где книга? — спросил священник.

Тем временем сам барон бросился за пером и чернилами и стоял на страже, пока поп заносил в книгу метрических записей имена бракосочетавшихся.

— Ну, теперь этого и топором не вырубишь! — проговорил Дёри с явным удовлетворением, косясь на Бутлера, не попытается ли тот, собрав остаток сил, разорвать фальшивый документ.

Но Янош был сломлен, его нервы отказались служить, дух изнемогал, в разгоряченном мозгу беспорядочно проносились мысли; остановившимися глазами он равнодушно наблюдал, как отперли двери, как по одному расходились люди — действующие лица этой незабываемой сцены.

— Плохо мы все это устроили, — обратился поп к барону Дёри, когда они вышли в темный коридор. — Следовало бы напоить его, тогда дело шло бы куда легче. Но я сделал все, что мог. У вашего высокоблагородия нет основания жаловаться. Возможно, это будет стоить мне должности, возможно, я угожу в тюрьму, но хоть, по крайней мере, сделали бы все, как надлежит!..

Дёри прищелкнул пальцами.

— Вы уж предоставьте это мне, domine reverende [Преподобный отец (лат.)]. Это уж моя забота. Такая еще парочка получится, что душа не нарадуется, вот увидите!

— А свидетели надежные?

— Ну еще бы! Два закоренелых злодея, которых я могу в любой момент предать в руки палача.

Минуты, долгие минуты прошли, прежде чем Бутлер очнулся от своей летаргии и пожелал покинуть комнату. Он удивился, найдя двери запертыми, даже те, что вели в коридор. Янош принялся стучать, но никто не приходил, никто не отзывался. Он открыл окно, однако снаружи оно было загорожено тяжелой решеткой. Итак, бежать некуда. После всего происшедшего было поистине непонятно, чего еще они хотят от него. Несомненно, его ждет какая-то новая беда. Неопределенность удручала Яноша больше, чем только что разыгранная комедия свадьбы. Этот брак, конечно, будет расторгнут церковным судом. Совершенно ясно, что он ни на минуту не будет иметь законной силы. Но что еще готовится?

Эта загадка повергала Бутлера в мрачное раздумье, и снова горечь переполнила его сердце. Но разве нет средства облегчить душу? Преклонив колено, он начал молиться, не кротко и благоговейно, как бывало, а жалобно причитая:

— О боже, боже! Чем я так провинился перед тобой, что ты столь немилосерден ко мне? Ведь я почитаю тебя, господи. Я твой, следую твоим заветам, и все же ты так безжалостно караешь меня.

Его сердце болезненно сжалось при мысли об устрашающих словах: "До седьмого колена будете вы расплачиваться за грехи отцов ваших!"

Янош глубоко вздохнул:

"Эх, Бутлер, Бутлер, предок мой, и зачем понадобилось тебе вонзить кинжал в этого достойного Валленштейна! Посмотри, как страдает твой внук… взгляни!"

В эту минуту в окошко кто-то заглянул, только не предок Бутлера, а гайдук Гергей.

— Его высокоблагородие господин барон просит его сиятельство господина графа остаться на ночь в этой комнате. Ужин вам принесут сюда. Здесь же приготовят постель. Утром мы все в вашем распоряжении, а ночью придется вам побыть здесь.

Бутлер саркастически усмехнулся и, поклонившись, ответил:

— Скажи его высокоблагородию господину барону, что я низко кланяюсь ему и останусь здесь, тем более что другого выхода нет. Передайте еще господину барону, что я желаю ему спокойной ночи.

Затем он сел к письменному столу и написал Пирошке длинное письмо, начинавшееся так: "Представь себе только, ненаглядное мое счастье, какое странное событие произошло со мной сегодня. Только не пугайся: слава богу, я жив и здоров и сейчас подробно и по порядку расскажу тебе, как все это случилось".