"Фельдмаршал Паулюс: от Гитлера к Сталину" - читать интересную книгу автора (Марковчин Владимир)

1945

1 января 1945 года. Сегодня, в первый день Нового года, я написал (наконец-то) письмо моей дорогой Надеж. Я сообщил ей, что в течение истекшего года некоторые сведения о Коке получал только через генералов, попавших в плен. Таким же образом я узнал, что мой старший сын убит осенью 1943 года в Италии, а дочурка Пусси умерла.

Последняя весточка, полученная от Надеж, была датирова на 22 ноября 1943 года. Она, наверное, тоже уже не имеет связи с Кокой. Я написал, что живу на даче, неподалеку от Москвы, и, судя по общей обстановке, хорошо. Почти все генералы, находящиеся здесь в плену, работают вместе со мной над тем, чтобы свергнуть существующее в Германии правительство, причинившее так много вреда.

Естественно, в конце письма — обязательные рождественские и новогодние поздравления! Может быть, ей удастся получить новые известия от Коки?

21 апреля 1945 года. Вот уже в течении почти четырех месяцев у меня не было возможности продолжить свои записи. Непонятно почему, но я как-то охладел к их ведению. Хотя вполне может быть, что это явление временное.

В связи с последними событиями в Германии у нас было много работы. Так, мной был поставлен вопрос о дальнейшей деятельности «Союза немецких офицеров» и Национального комитета.

Сегодня я разговаривал с генералом Латтманом и проинформировал его, что я собираюсь говорить на эту тему с генералом Кобуловым. Я должен предпринять определенный политический шаг, но прежде нужно обсудить это по-товарищески.

Позднее состоялась беседа с генерал-полковником Штреккером, в которой я высказал мысль о том, что мы должны сохранить движение, а Национальный комитет может послужить базой для создания правительства. Национальный комитет должен продолжать свое существование или как центр движения «Свободная Германия», или как правительственный орган. В таком случае он должен находиться в Восточной Пруссии.

6 августа 1945 года. Сегодня состоялась встреча с с генералом Кривенко1. Мы беседовали о послевоенном устройстве Германии.

Генерал спросил меня, чем я интересуюсь в настоящее время. Я ответил, что меня интересует дальнейшая судьба моей родины и хотел бы знать, будет ли связь между отдельными зонами. Я сказал, что понимаю, что решения конференции1 будут общими для всей Германии, но мне кажется, что каждая зона будет представлять собой отдельную страну.

Зоны будут строго разграничены между собой — как отдельные государства, скажем Бельгия, Франция и т.д. Переезд из одной зоны в другую, мне кажется, будет связан с такими же затруднениями, как отъезд за границу. Может быть, будет существовать общее административное управление, но тем не менее зоны будут отделены друг от друга. Это осложнит переписку с родными.

Генерал ответил вопросом: «Все ли вопросы в решении конференции понятны?»

Я ответил, что да, решения конференции именно такие, как я и ожидал, не более. Но вопросы, по-моему, решены не все. Например, вопрос о границах не решен окончательно и, очевидно, будет решаться после. Ничего не упомянуто о военнопленных. В отношении военнопленных, по-моему, могут быть два решения: либо этот вопрос отложат и он будет решаться позднее всеми союзниками, либо его сейчас будет решать каждый из союзников самостоятельно.

И третий вопрос — относительно министерства культуры. Установлено 5 министерств: финансов, связи, экономики, промышленности... а как же будет с министерством по делам культуры?

Генерал ответил, что министерство по делам культуры будет подчинено министерству просвещения, и в свою очередь спросил, что нужно было бы сказать по вопросу о военнопленных. Этот вопрос действительно занимает всех находящихся здесь с утра до вечера.

Я ответил, что это — само собой разумеется. Чем дольше длится пребывание в плену, тем больше повышается психоз среди военнопленных. Вопросы, которые не были решены конференцией, были очень сложными вопросами; если бы в Германии была только одна оккупационная власть, то разрешить все было бы относительно легче.

Потом снова вернулись к вопросу о новом правительстве Германии. Генерал сказал, что если бы Германия имела возможность создать такое правительство, при котором Германия, хотя и побежденная, могла бы существовать как единое государство, тогда все вопросы решались бы с этим правительством.

Я ответил, что если бы Германия после окончания войны была в состоянии создать такое правительство, которому больше доверяли бы, то не нужно было бы предпринимать никаких мер по обеспечению безопасности. Что я не могу себе представить, чтобы хоть один немец равнодушно отнесся к решению вопроса о восточной границе.

Надо полагать, что это еще не последнее слово — все будет зависеть от того, как немецкий народ сумеет поставить себя. Насколько я знаю, люди довольны общим ходом развития событий в Германии.

Генерал поинтересовался: на какую страну — Англию, США или СССР больше ориентируются находящиеся здесь офицеры и генералы?

Я сказал о себе: к этому движению я пришел на основе своих убеждений. Тот, кто твердо стоит на платформе этого манифеста, для того нет колебаний в выборе ориентации. И я думаю, что было бы большой опасностью для немецкого народа, если бы начались сейчас эти колебания. Совершенно ошибается тот, кто колеблется, не видя перед собой правильной и определенной линии. Вся проблема заключается в том, как убедить в этом тех, кто находится в других зонах.

На это генерал Кривенко сказал, что каждый народ может сам себе избрать систему управления. На что я ответил, что считаю, что немецкий народ может избрать себе ту форму управления, которую он считает правильной.

Я не могу судить отсюда о том, к какому строю стремится германский народ; во всяком случае, в этом отношении каждый народ своеобразен. Каждая страна имеет свои особенности и в соответствии с ними будет избирать себе форму государственного управления.

В Германии, безусловно, будет другая система, чем раньше, но мне отсюда очень трудно судить о том, какими темпами надо форсировать это развитие; я уже 3 года, как уехал из Германии, а за это время там многое изменилось. Сначала нужно знать — какие есть возможности, а потом, в соответствии с этим, намечать темпы развития.

Война подготовила почву для изменения жизненного уклада немецкого народа. Когда жизнь народа протекает нормально, то трудно представить себе необходимость изменения государственной системы. А теперешнюю катастрофу можно сравнить с революцией, которая все изменит.

Генерал Кривенко осторожно спросил: «Господин фельдмаршал, если бы вы вернулись в Германию, с чего бы вы начали свою личную жизнь?»

Я ответил, что мне об этом очень трудно судить; я не знаю, есть ли у меня там квартира, но это меня не волнует. Главное — я не хочу попасть ни в английскую, ни в американскую зону; я хочу быть в русской зоне. Какую-нибудь политическую работу я себе изберу, но какую именно — сейчас я сказать не могу, так как не знаю, что меня ждет в Германии.

Я не могу сказать, как я начну и что я начну, но точно знаю одно — я буду работать. Немецкий народ нужно поставить на совершенно другие рельсы. Вполне естественно и понятно, что немецкий народ будет отстаивать свою жизнь. Нужно отличать нормальное положение от теперешнего, создавшегося в Германии.

Я хочу сделать маленький набросок в отношении будущего: предположим, немецкий народ будет развиваться и внутренне, и внешне; все будет идти хорошо и планомерно. Но германский народ может сказать: «Я имею за плечами тяжелый опыт — меня упрекают в том, что я навлек войну; я не буду больше брать оружие в руки».

Я думаю, что Советский Союз не заинтересован в таком народе, который не хочет вооружаться. Народ, который не может защитить свою свободу, не достоин этой свободы. Русский народ завоевал свободу и сумел отстоять ее. А это является лучшим доказательством того, что русский народ достоин этой свободы.

Эта встреча заронила во мне маленькую надежду: генерал Кривенко спросил о том, чем я буду заниматься после возвращения в Германию. Значит, этот вопрос уже обсуждался и, может быть, в скором времени будет решен положительно. Это было бы совсем неплохо!

8 августа 1945 года. Сегодня, за карточным столом, обсуждали решения Берлинской конференции. Я сказал, что если судить здраво, то нужно прийти к выводу о том, что результаты конференции в Потсдаме более благоприятны для нас, чем мы могли ожидать. Новые восточные границы безусловно очень тяжелы, и очень трудно будет успокоить германский народ. Но мы должны примириться с этим фактом.

Вопрос об уничтожении милитаризма ставит нас, генералов, в очень тяжелое положение перед народом потому, что нет никакого сомнения в том, что народ будет отождествлять генералов и милитаризм.

Кажется ясным лишь одно — единство Германии обеспечено. Я лично сам в этом убежден. И в этом мы немало обязаны влиянию русских.

Все генералы со мной согласились.

9 августа 1945 года. Сегодня в разговоре с генералом фон Зейдлицем обсуждали объявление Советским Союзом войны Японии1. Я сказал, что Япония это единственное государство, которое вступило в войну в качестве агрессора и еще не разгромлено. Так как демократические державы объединились с тем, чтобы обеспечить мир, то вступление Советского Союза в эту войну является лишь следствием этих мыслей.

Одновременно это служит целям сокращения сроков войны на Дальнем Востоке. К тому же Япония отказалась от каких-либо мирных переговоров.

Япония ведет империалистическую войну. В интересах обеспечения своих границ на Дальнем Востоке Советский Союз не может пассивно смотреть на то, что на его окраинах место одного империалистического государства пытаются занять другие империалистические державы2.

Без участия Советского Союза в урегулировании вопросов мира эти империалистические державы провели бы политические и государственные вопросы в этой области только в своем духе.

Советский Союз является самым сильным поборником прогрессивных идей. Эти идеи, в противоположность империалистическим державам — Англии и Америки, — окажут широкое воздействие на создание независимости и национальной самостоятельности народов Восточной Азии. Они соответствуют принципиальной политике Советского Союза, в противоположность империалистическим державам— Англии и Америке.

Зейдлиц полностью со мной согласился. Потом вернулись к результатам Берлинской конференции и сошлись во мнении, что, в целом, они превзошли наши ожидания.

Относительно восточной границы — конечно, это очень больно, и надо быть плохим немцем, чтобы скрывать это, — будут потеряны большие области и вследствие этого миллионы людей будут оторваны от своей родины, но, в конце концов, в этом виноваты лишь мы сами. Если бы война была закончена раньше, в таком же духе, как мы этого хотели, было бы не только возможно другое решение, но его следовало бы точно ожидать.

Ведь немецкие области восточнее Одера и Нейсе1 лишь временно переданы под управление Польши, так что последнее слово о восточной границе еще не сказано. Действительно ли так пройдут границы? Возможно, что от действий немецкого народа до мирной конференции будет зависеть, возможны ли будут изменения в вопросе проведения границ.

11 августа 1945 года. Сегодня прозвучало сообщение русского радио о предстоящей капитуляции Японии — если принять во внимание известную сдержанность русских в таких вопросах, то это свидетельствует о том, что можно рассчитывать на очень скорое окончание войны на Дальнем Востоке.

16 августа 1945 года. Вместе с Зейдлицем и Латтманом рассуждали о будущем России. Я сказал: «Вы посмотрите, какой будет Россия через двадцать лет. Это будет сад! Вы не узнаете ее. В армии будет казино, будут большие балы. Русские уже ввели целование ручек. Мне они всегда говорили: «Мы ведь не стремимся к регрессу. Все, что относится к культуре, мы не только сохраним, но и дальше будем развивать. Люди не будут ходить оборванными, как это часто приходится видеть теперь. Все это мы давно уже могли бы иметь, если бы вы, немцы, не помешали нам в этом!»

Разве можно что-либо возразить против этого! Этого нельзя сделать при всем желании!

18 августа 1945 года. Есть русская брошюра о Сталинграде, в которой меня сравнивают с Роммелем1. Оба они совершили, мол, одну и ту же ошибку. Ошибка Роммеля в том, что он наступал на Тобрук2; ошибка Паулюса в том, что он наступал на Сталинград. С русской точки зрения это правильно. С моей точки зрения — нет, ибо Роммель желал этого наступления, а я — не желал. Я только выполнял приказ.

Вообще, теперь ведь стало совершенно ясно, что командующий армией не имел возможности действовать самостоятельно. Здесь вина Верховного главнокомандования германской армии и всех тех, кто разрабатывал оперативные планы. И кто из этих людей не предстанет перед судом союзников, тот должен будет предстать перед судом германского народа.

12 сентября 1945 года. Сегодня спорили с Латтманом о моей личной роли в Сталинграде. Я сказал ему твердо: господин Латтман, я запрещаю вам такие толкования. Мне уже давно известно, что в Сталинграде я как будто бы был единственным идиотом. Вы сначала должны сориентироваться вообще, а затем уже можете выражать ваши мнения по отдельным вопросам. А впрочем, я твердо убежден, что если бы вы командовали армией, то вы бы, конечно, сделали все правильно.

То, что я ему сказал, слышали все. А я добавил, что в советах Латтмана я не нуждаюсь.

13 сентября 1945 года. Вечером состоялась беседа с пастором Шредером1, в отношении ущерба, нанесенного немцами Советскому Союзу и последующими репарациями.

Опубликованные цифры сами говорят за себя. Размеры разрушений огро мны. Важно, что эти цифры опубликованы (в передовице «Известий»), они многим немцам откроют глаза на то, что наделал нацистский режим в этой стране. Многие потеряют сознание, а многие лишь теперь уяснят себе, что должен возместить германский народ.

Ясно, что Германия никогда не будет в состоянии возместить России тот ущерб, который она ей причинила. По сравнению с ущербом те операции, которые произведены в германской промышленности, совершенно незначительны. Очень важно, что эти операции произведены радикально и быстро, ибо с определенного момента, в недалеком будущем, германский народ может сказать: «То, что я теперь делаю, послужит делу восстановления Германии». Благодаря этому увеличится надежда на будущее, очень возрастет производительность народного труда.

Это — одна сторона данного сообщения. Однако мы должны смотреть дальше. В своей основе это сообщение направлено не против Германии. Мы не должны забывать, что в данный момент происходит конференция министров иностранных дел. Сообщение об ущербе России от войны, опубликованное именно в этот момент, имеет важное политичес кое значение. Это ясный намек Советского Союза на то, что при решении политических проблем мирового значения за Россией должно быть решающее слово.

До сих пор эти притязания основывались лишь на тяжести, вынесенной Советским Союзом в войне; теперь они будут еще и подкреплены доказательством того, что Советский Союз потерпел наибольший ущерб. В этом нужно видеть значение этого сообщения.

18 сентября 1945 года. Сегодня мы вместе с генералом фон Зейдлицем обратились к генералу Кобулову с просьбой установить место пребывания и состояние наших семей.

Нам обещали помочь.

20 сентября 1945 года. После прослушивания радиопередачи из Лондона, в которой было передано сообщение о жестком указании генерала Эйзенхауэра по поводу мер, осуществляемых по отношении к членам НСДАП, проживающим в американской зоне оккупации, прошло бурное обсуждение.

Ведь в приказе подчеркивается, что национал-социалисты не будут иметь права занимать руководящие должности— все они в будущем будут использоваться в качестве рядовых рабочих.

Приходится только головой качать по поводу наивности экспериментов американцев. Они слишком легко смотрят на эти вещи. Так нельзя поступать, если хочешь найти настоящих нацистов. А если без разбора принимать меры ко всем, кто когда-то принадлежал к партии, то кого же это не коснется?

Почти все чиновники, служащие, коммерсанты были членами партии. Конечно, немало из них были членами партии по принуждению или же потому, что это было необходимо по долгу службы. И если всех их без разбора изолировать от общественной жизни, то хаос в стране будет еще больший, чем теперь. Нет, этого в самом деле делать нельзя.

Русские умнее и благоразумнее, раз они стали на путь индивидуальной проверки, они совершенно правильно поняли, что многие так называемые члены партии очень часто совсем не были сторонниками нацизма и что в определенных условиях, под надзором они спокойно могут работать дальше по своей специальности, и, с другой стороны, многих из тех, кто не был в партии, следует рассматривать как явно выраженных нацистов, которых при всех обстоятельствах нужно обезвредить.

Я теперь уверен в том, что русские с особым «удовольствием» смотрят на эти эксперименты американцев, так как у германского народа здесь есть основания для того, чтобы делать критические сопоставления.

Для меня это только еще одно основание считать, что для нас, немцев, возможна только одна ориентация — на Востоке.

20 октября 1945 года. В одном из последних сентябрьских номеров «Свободной Германии» опубликовано правительственное сообщение о разрушениях, произведенных немецкой армией на советской территории. В конце этой статьи говорится, что комендант Сталинграда, некий генерал-майор Хеннинг, отдал в свое время приказ о грабеже населения немецкими солдатами, что они и делали.

Я читал эту статью. Но я никогда даже не видел никакого генерала Хеннинга. Комендантом Сталинграда должен был стать некий генерал Ленинг, бывший до того времени комендантом Харькова. В октябре Ленинг явился ко мне с тем, чтобы приступить к своим новым обязанностям, однако я отправил его назад, так как Сталинград все еще не был в наших руках.

Я считаю, что этот приказ никогда не мог быть издан без моего ведома или ведома генерала Зейдлица. Коменданта всего города Сталинграда никогда не было. Имелся лишь комендант Центрального участка Сталинграда. Это был некий майор из 71-й пехотной дивизии, позднее он был пленен.

24 октября 1945 года. Начались процессы военных преступников. Пусть никто не говорит мне, что эти процессы проходят быстро. Я убежден, что длятся они очень долго. Теперь еще как будто собираются привлечь к ответственности начальников штабов.

В связи с этим я очень много думаю о Гальдере. Интересно, примут ли во внимание, что он безукоризненный, абсолютно честный человек с кристаллически чистой душой, человек, к рукам которого не пристало ни капли грязи.

19 ноября 1945 года. В печати и на радио союзников постоянно звучат слова о вине «господина фон Паулюса». Господин Паулюс к этим преступлениям никакого отношения не имеет. Кто лично из них за все отвечает? Этого я не знаю и к этому никакого отношения не имею.

Далее. Снова в «Правде» статья, в которой явно прослеживается роль 6-й армии в Сталинграде. Что нового в нашем положении в связи с последними событиями? Привлечены к суду отдельные главные преступники. В обвинительном заключении упоминается также и Сталинград.

«Отдельные случаи» могли принять большой размах. Наша совесть чиста. Мы хорошо узнали друг друга в плену. Все знают, что мы не давали приказов на истребление людей— мирных жителей. Человек, которого русские отправляют на родину из лагеря, в этом отношении — чист.

Я еще раз прочел эту статью и обвинительный акт. Офицеры Генерального штаба за подготовку войны к ответственности не привлекаются. Генералы, о которых идет речь, играли особую роль. Здесь о злодеяниях в Сталинграде никто ничего не знает. Однако я убежден в том, что могли иметь место такие вещи, о которых мы даже и не подозревали.

Обвинения, предъявленные к главным военным преступникам, не имеют к нам никакого отношения. Отвечает Кейтель, Йодль и другие; мы не имеем ничего общего с преступлениями против людей.

Три года мы находимся в плену. Об этом не было сказано ни слова. В газете же говорится о Сталинградской области. Но область — это обширное понятие. Отдельные случаи могли иметь место по вине преступных лиц. Так я рассматриваю этот вопрос. То, что мы имеем сейчас, — это не установление факта преступлений.

Русские относились бы к нам иначе. Лиц, подозреваемых в преступлениях, или сразу же отправляли в тюрьму, или иначе относились к ним (Мозер1). С нами не было ни первого, ни второго. Я не могу представить себе, чтобы нас в чем-либо упрекнули. В русской газете статья была опубликована 9-10 октября.

После этого мы говорили здесь с Георгадзе. Не было ни одного намека во всех наших беседах; мы встречали товарищеское, человеческое отношение. Нужно ли принять какие-либо профилактические меры? Да. Я, как лицо, несущее главную ответственность, переговорю об этом с подполковником Георгадзе и выскажу ему мое мнение по этому вопросу. Я спрошу его, согласен ли он с этим мнением или нужно что-либо предпринять. Вот что нужно сделать в настоящий момент.

Ставить вопрос как-то особо — было бы сейчас, после трех лет молчания, странно с психологической точки зрения. Если необходимо, пусть немедленно будут приняты все соответствующие меры. Конечно, я поговорю с Брагинским, если увижу его, но он редко бывает здесь, так как у него много работы и он не теряет времени. Поговорить с ним было бы очень хорошо!

Сталинградская область занимает обширную территорию; область соответствует нашей провинции. На ее территории находились 3-я румынская армия, танковый немецкий корпус и 2-я румынская дивизия. Что там происходило — этого я не знаю. Но здесь приведены данные о жертвах в райо не города. Их нужно отнести на счет преступных элементов. Приказов командования преступного характера не было. Мне ни разу в таких случаях не докладывали. Число, которое я увидел в газете, страшно поразило меня.

Было бы прекрасно, если было бы сделано официально заявление о том, что командиры 6-й армии непричастны к злодеяниям. Такое заявление было бы приятно. Но мы не можем ни просить об этом, ни тем более настаивать. Мы должны рассчитывать на время. Со временем на родине узнают от тех, кто вернется, что мы не виновны. Русские пошлют в Германию лишь людей с чистой совестью, не может быть и речи о том, чтобы в Германию отправили тех, к которым были предъявлены обвинения.

50 тысяч убитых! Быть может, это число жертв обстрела и бомбардировок? ...Если нам скажут, что нас оставляли в покое только потому, что мы были членами движения «Свободная Германия», мы спросим: почему же не было разговора о других генералах, которые не участвовали в движении? Как объяснят они это?

Петров сам как-то говорил, что, во-первых, все может быть в пылу битвы, и, во-вторых, в армии всегда есть преступные элементы, но все это не имеет ничего общего с организованным истреблением людей.

Кто думает о мирных жителях во время боя? Кроме того, мы не предполагали, что Сталинград не эвакуирован полностью, у русских для этого времени было достаточно — три недели, с 23 августа по 14 сентября! Почему они не сделали этого?

Но почему они молчали? В этом отношении они сами считали нас невиновными. Собственно, никакой истории бы не случилось, если бы эта газета случайно не попала в наши руки!

Преступный садизм, убитые женщины... Только представьте себе это!

В Нюрнберге, в обвинении, все обвиняемые названы по фамилии. Они отвечают за все совершенные преступления. Насколько возможно, все эти преступления перечислены, непосредственных виновников судят на месте преступления. Если бы можно было обвинить наших генералов в преступлениях, совершенных в Сталинграде, и доказать это, то это было бы давно сделано.

20 ноября 1945 года. Я также стою за осуждение всех действительно виновных преступников войны. Но кого сюда нужно отнести? Наверное, лишь высший генералитет должен быть привлечен к ответственности? Или нет?

28 ноября 1945 года. Говорят о предстоящих выборах в Германии. Нельзя себе представить, что сейчас происходит в Германии, как люди там живут, что думают и прочее. Как бы то ни было, а положение очень тяжелое. И я не вижу никакого выхода, чтобы положение улучшилось в будущем году. Если в ближайшее время оккупационные власти не придут к соглашению, то для нас существует две возможности: или полная катастрофа Германии, или же оккупационные власти будут вынуждены объединиться в экономическом отношении. Ни одна из зон не сможет просуществовать самостоятельно. Правильно мы говорили все время: самое плохое для нас — это если великие державы не сговорятся в вопросах Германии.

29 ноября 1945 года. К состоявшемуся роспуску Национального комитета «Свободная Германия» и «Союза немецких офицеров» все генералы отнеслись без особого волнения. Во-первых, потому, что мы уже всем этим «переболели»; во-вторых, мы надеемся на то, что роспуск этих организаций в СССР скорее откроет им путь к политической деятельности в Германии, а значит, автоматически будет обозначать и скорое возвращение домой.

10 декабря 1945 года. Материалы обвинительного акта главных военных преступников, в которых была информация об уничтожении в районе Сталинграда 40 000 советских людей, привели меня в небывалое волнение. Такого не может быть, скорее всего, это произошло вне «котла».

Сегодня в разговоре по поводу подготовки Нюрнбергского процесса Зейдлиц заявил: «Вы не можете говорить обо мне и Паулюсе в одном тоне. Мои руки чисты. Имеются еще люди из штаба армии, которые все еще находятся в тюрьме. Вспомните дело с лагерями для военнопленных. Огромное количество людей расстреляно по его приказанию. Он отвечает за свою деятельность, так как он был главнокомандующим 6-й армией и заместителем начальника Генерального штаба. Неизвестно еще, что выскажут начальники 1с1 и прочие, если дело дойдет до процесса. Паулюсу придется за это отвечать, и не поможет ему никакая писанина». С этим господином мне не захотелось даже вступать в дискуссию.

Да, действительно, о том, что людей расстреливают, я знал. Я этого не отрицаю. А все, кто говорит о своем незнании, говорят неправду. Всем был ясен смысл войны. Подготавливалась захватническая война, и вовсе незачем было находиться при высшем командовании, чтобы понимать это. Занимая теперь такую позицию к Нюрнбергскому процессу, многие из нас делают то же, что делают и главные военные преступники, а именно пытаются сваливать вину на Гитлера.

Именно мы, знающие больше, чем простой человек, должны сделать все возможное, чтобы вскрыть причины войны и сущность национал-социализма. Только таким образом мы принесем пользу германскому народу.

25 декабря 1945 года. Сегодня вместе с Корфесом смотрели заявление «главнокомандующего» остатками немецких войск в английской зоне оккупации, с «требованием» о допуске на Нюрнбергский процесс своего представителя. Это вызвало у нас только злобный смех. «Он сошел с ума», — заявил Корфес.

У меня несколько другое мнение — Крамера поддерживают английские друзья, и мне это совершенно понятно. Я неплохо знаю Крамера, он был кавалеристом, начальником кавалерийской школы.

В Тунисе он был пленен англичанами. В результате тяжелого желудочного заболевания, пожалев, англичане его обменяли, и он вернулся в Германию, где в кругу друзей стал рассказывать, что с Англией можно было бы немедленно заключить мир, если бы не было Гитлера.

Позднее он восторженно рассказывал о хорошем обращении с ним англичан. Об этом узнал Гитлер и посадил его. После капитуляции Германии английские власти взяли Крамера, как «своего человека», и назначили его «главнокомандующим».

26 декабря 1945 года. Сегодня получено сообщение о расформировании частей Крамера в течение месяца, что вызвало необыкновенную радость у меня, Корфеса, Флаймера, Хейтца, Хомана и у других.

28 декабря 1945 года. Передовица «Правды» с коммюнике1. Это, несомненно, большой успех дипломатии Молотова. Я не ожидал, что после неудавшейся конференции в Лондоне эта конференция даст такие результаты. Результаты конференции говорят о том, что три великие державы стремятся к сотрудничеству, причем русские действовали в этом направлении особенно активно.

Что касается создания Контрольной комиссии по вопросам атомной энергии1, то и в этом вопросе русские добились успеха, и, по-видимому, потому, что американцы поняли — в вопросах атомной энергии русские не отстают от них.

Что касается совместного контроля над Японией, то американцам также пришлось уступить русским.