"«Прощание славянки»" - читать интересную книгу автора (Яковлев Алексей)

1Интимные подробности

Неожиданное появление Натали ни в коем случае не было связано с «волшебным зеркалом». Хитрый Котяра раньше меня увидел ее в иллюминаторе на гранитном спуске. Она стояла, зябко приподняв плечи, съежившись, сжав длинные ноги в блестящих русалочьих колготках.

— Слава… — опять позвала она.

Металлическое зеркало было совсем ни при чем.

Я даже не успел решить — чьи глаза я вспомнил, как она тут же появилась на спуске. Я встал. И Котяра встал.

— Славик, мы договорились?

Я уже забыл, о чем мы с ним договорились, но он напомнил шепотом:

— Шестого у меня аренда кончается. Поговоришь с профессором?

— Поговорю, — быстро согласился я, боясь, что совсем замерзнет на спуске девушка-мальчик.

Мы с Котярой одновременно выскочили на палубу. Натали обрадовалась.

— Слава, ты здесь, да? Я так боялась, что ты уйдешь.

— А что случилось? — спросил ее Котяра. — Костя Жорика убил, что ли?

Натали рассмеялась.

— Все очень хорошо. Да? Они все поехали в гости к Людмиле на Каменный остров. Да?

— А ты чего же не с ними? — допрашивал ее строго Котяра.

Натали улыбнулась.

— Константэн мне велел идти к вам.

— Зачем это? — нахмурился Котяра.

— Чтобы я одна не ходила. Чтобы ко мне никто не пристал,— как само собой разумеющееся объяснила ему Натали. — Константэн сказал, что вы довезете меня до отеля «Европа».

— Как это мы тебя довезем? — рассердился Котяра. — Питер — не Венеция.

Я подал руку Натали.

— Садись. До самого отеля мы не довезем. Подбросим до канала Грибоедова. А там рядом. Я тебя провожу.

Натали поддернула узкую короткую юбочку и перешагнула через леер. На секунду мелькнули белые трусики.

Котяра недовольно возился у штурвальчика. Натали мешала его планам. Он боялся, что я забуду о нашей договоренности. Я хотел проводить Натали в теплую каюту, но она воспротивилась.

— Я хочу здесь. Я хочу смотреть ваш город.

— Не насмотрелась еще? — проворчал я недовольно.

Она села на корме и сказала серьезно:

— На него невозможно насмотреться, да? У меня такое чувство, Слава, как будто я здесь уже была… Когда-то очень давно, да?

Я накрыл ее байковым одеялом. Она благодарно кивнула.

— Может, чуток коньячку? Для сугрева,— спросил я ее.

— Нет! — испугалась почему-то она. — Пожалуйста, не надо. Да?

Котяра оттолкнулся от спуска и включил двигатель. «По-по-по-по-по», — простуженно загудела выхлопная труба.

Малиновые перья почти совсем растаяли над Васильевским островом, зато все ярче разгоралось солнце за Петропавловкой. На одной стороне неба еще умирала ночь, а на другой уже царило новое утро. Натали задумчиво смотрела на странное небо. Задумчиво и серьезно. Я сел рядом.

— Слава, — наконец сказала она, — мне очень неприятно… да?

— Почему?

— Профессор очень обидел тебя, да?

Я успокоил ее:

— Да не бери в голову.

Она сначала про себя уразумела смысл выражения, потом сказала взволнованно:

— Это нельзя не брать в голову. Да? Это очень серьезное обвинение. У нас во Франции за это могут судить!

— За что? — не понял я.

— За фашизм,— прошептала она.— Разве ты нацист, Слава?

Я успокоил ее:

— Русский человек не может быть нацистом по определению.

— По какому определению? — не поняла она.

— Нацист — это состояние крови. А русский — это состояние души.

Она задумалась.

— Значит, можно быть русским по состоянию души, но не быть русским по крови? Да? Я, наверное, не так поняла?…

— Ты все очень правильно поняла,— похвалил я ее.— Немка Екатерина II на полном серьезе считала себя русской. И очень обижалась, когда ей напоминали о ее немецком происхождении.

Она обернулась на памятник Безумному Императору:

— Может быть, наш Фальконе тоже был русский? Да?

— Конечно,— подтвердил я.— Ты можешь себе представить такой памятник где-нибудь у вас в Европе?

Она весело рассмеялась.

— Нет. Такого памятника в Европе не может быть. Там бы не позволили так изобразить великого императора. Да?

— Точно! У Михайловского замка стоит типичный европейский памятник Петру. В римских доспехах. Тупой и скучный. На мертвой лошади, — привел я в пример памятник Растрелли.

— Да? — удивилась она. — Я еще не видела его. Ты мне его покажешь, Слава?

— Если твой Жорж позволит…

Она странно посмотрела на меня и подняла голову к небу.

— У меня такое чувство, что я есть и в то же время меня нет. Очень тревожное чувство… Ты меня понимаешь, Слава? Да?

— Это у нас такой город. Заколдованный город…

— Почему? — шепотом спросила она. — Почему он заколдованный?

Я показал рукой на небо и прочитал свою любимую строчку:

— «Румяный запад с новою денницей на севере сливались, как привет свидания с молением разлуки…» И свидание, и разлука у нас происходят одновременно… Причина и следствие — одновременно! Понимаешь?

— Я не знаю этих стихов Пушкина, — сказала она.

— Это не Пушкин. Это Лермонтов.

Она расстроилась.

— Я еще очень мало про вас знаю… Вы странные люди… И город у вас странный… Я не узнаю себя в вашем городе… Да?

— Конечно,— съехидничал я. — Чужой человек в нашем городе запросто может свихнуться.

Она посмотрела на меня как-то жалобно.

— А разве я чужой, Слава? Да?

Катер сбавил ход, зарычал, развернулся по параболе, оставляя за кормой кружевную пену, и плавно вошел под горбатый мостик над Зимней канавкой. Натали, опустив голову, оперлась локтями на пустую кожаную торбочку на коленях.

— Что-то случилось, Натали? — спросил я.

— Где? — она подняла голову.

Я понял, что действительно у них в ресторане что-то произошло. Не зря она оказалась одна у катера. Натали улыбнулась грустно.

— Слава, эта Людмила очень оригинальная женщина… да?

— Наверное, — ответил я осторожно.

— Почему наверное? — прищурилась она. — Ты же ее хорошо знаешь?

— Откуда? Я только вчера с ней познакомился,— сказал я почти правду.

Натали не поверила.

— Она говорит с тобой как со старым знакомым. Она тебя называет «Ивасик». Да?

Мне не хотелось рассказывать Натали о нашем детском «романе». Рядом с ней вся та история казалась мне почему-то стыдной чушью. Мы уже плыли по Мойке, и чтобы отвлечь ее, я показал ей свой дом:

— Вот здесь я живу.

— О-ля-ля! — обрадовалась Натали. — Ты живешь напротив Пушкина! Ты счастливый человек! Да?

Окно в моей комнате было открыто. Мне показалось, что в окне на секунду мелькнула чья-то тень. Мелькнула и пропала. Я нащупал в кармане ригельный ключ. Кто там может быть без меня? Кому я нужен? В окне колыхнулась от ветра занавеска. Я решил, что принял за человека тень занавески. И успокоился.

Натали по-мальчишески упрямо тряхнула стриженой головкой.

— Послушай, Слава, пригласи меня к себе. Да?

— Ладно, — пообещал я. — Уберусь как следует и приглашу.

— Нет,— уперлась Натали.— Сейчас пригласи. Сейчас, да?

— Зачем? — растерялся я.

Она посмотрела на Котяру и наклонилась к моему уху:

— Мне нужно с тобой говорить. Очень серьезно говорить. Да? Пригласи меня к себе. Сейчас! Ну, пожалуйста.

Шепот ее щекотал мне ухо, я слышал едва уловимый, тонкий запах ее духов… И я крикнул Котяре:

— Леня, греби к моему дому!

Котяра хмуро посмотрел на меня через плечо, хотел что-то сказать, но послушно направил катер к знакомому спуску. Всем своим видом он показывал, что подчиняется мне во всем, о чем бы я его ни попросил, — только бы я не забыл о нашей договоренности. Я взглядом показал ему, что я все помню…

Конечно же, в моей комнате никого не было. Все было так, как я оставил, уходя с Константином к антиквару. Натали, проходя мимо стола, взяла чашку и показала мне на ее краешке след темной губной помады.

— Слава, ты только вчера с ней познакомился? Да?

— Вчера, — смутился я.

Натали поставила ее чашку рядом с моей.

— Ты очень хорошо с ней познакомился. Да?

— Она приходила по делу.

Натали подошла к окну и повернулась ко мне спиной.

— Я тоже пришла к тебе по делу.

Она замолчала. Я ждал. Она смотрела на ту сторону Мойки, на желтый особняк княгини Волконской, в котором Пушкин перед смертью снимал весь бельэтаж.

— Послушай, Слава,— не поворачиваясь ко мне, спросила Натали. — А Дантес в этом доме бывал?

Когда-то, еще в университете, я писал курсовую работу по истории города. Чтобы не ходить далеко, я решил описать историю особняков, видимых из моего окна. Сейчас пришлось напрячь память и вспомнить кое-что из моей курсовой. Я подошел к Натали.

— Дантес бывал здесь. Но недолго. Чуть больше месяца…

Натали удивленно посмотрела на меня.

— Откуда такая точность?

Я объяснил:

— До середины сентября Пушкины жили на даче на Каменном острове…

— Там, где теперь живет она? — прищурилась Натали. — Ты у нее был там, Слава? Да?

Мне не хотелось вспоминать сейчас тупой бетонный забор, «гостевую» тюрьму и то, как меня оттуда вывозила Людмила… ригельный ключ, прижатый к синей жилке под ее скулой…

— На Каменном острове Дантес бывал у Пушкиных. Он стал чуть ли не другом семьи. Очаровал всех трех сестриц Гончаровых. Когда они переехали с дачи в этот дом, он просто не мог у них не бывать. До конца октября…

— Почему до конца октября? — спросила Натали.

Историю первой дуэли Пушкина с Дантесом я помнил смутно.

— Что-то произошло у Дантеса с Натальей Николаевной в конце октября…

Натали загадочно улыбнулась.

— В жену Пушкина влюбился сам император. Николай. Да? И Наталья Николаевна отказала Дантесу. Он очень переживал. Он заболел даже. Да?

Такой крутой поворот в любовной истории Дантеса и Н. Н. оказался для меня полной неожиданностью.

— Интересно… — сказал я. — Откуда тебе известны такие интимные подробности?

Натали поправила свою короткую юбочку и уселась в низкое кресло, сдвинув набок ноги в русалочьих колготках.

— Это сенсация. Да? Это заслуга профессора. Мсье Леон долго работал в архиве Геккернов. Он нашел записную книжку Жоржа Дантеса. Его дневник, о котором не знает никто. Сегодня вечером в лекционном зале этого дома профессор сделает свой сенсационный доклад… Да?

Я думал о своем и спросил невпопад:

— Неужели он хочет отмазать Дантеса?

Натали сморщила носик.

— Что значит «от-ма-зать»? От чего «отмазать»?

— Ну, выгородить Дантеса, — объяснил я, — реабилитировать его, что ли?

Натали пристально посмотрела на меня.

— Жоржа Дантеса не надо реабилитировать. Да? Он ни в чем не виноват. Он любил ту женщину. Очень любил… Да?

— А как же Пушкин? — спросил я опять невпопад.

Она мне трезво объяснила:

— Разве Жорж виноват, что эта женщина оказалась женой вашего великого поэта? И все закончилось так трагично? Да? Представь себе на минуту, Слава, что Наталья Николаевна была бы женой какого-нибудь чиновника. Да? Никакого скандала бы не было. Не было бы никакой трагедии. Жорж увез бы ее с собой во Францию. Да? То, что она оказалась женой Пушкина, — это роковая случайность… Да?

Опять «роковая случайность»! Я уже выяснил для себя, что такое случай и с христианской, и с марксистской точек зрения.

А Натали, откинувшись на спинку кресла, рассказывала мне почти без акцента. Только иногда на букве «р» словно маленький шарик обольстительно перекатывался у нее во рту.

— Ведь Жорж полюбил женщину, а не жену Пушкина. Он Пушкина и не читал никогда. Потому что почти не говорил по-русски. Со своими друзьями по полку, со знакомыми женщинами он общался только на французском языке. Тогда вся мыслящая Россия говорила по-французски… Да? Даже любимая гер-роиня Пушкина, «русская душой», Татьяна. Да? Жорж полюбил Наталью Николаевну безумно. Слава, ты читал его письма? Они у вас уже опубликованы. Да?

Пришлось ей признаться, что до писем Дантеса я еще не дошел. Натали шумно удивилась — «о-ля-ля!» — схватила со стола свою кожаную торбочку, сосредоточенно порылась в ней и достала небольшую книжицу в мягком голубом переплете.

— Вот. Почитай. Она на русском языке.

Я кивнул и отложил книжку в сторону, но Натали взяла ее, нашла нужную страницу и прочитала мне как стихи:

— «Я безумно влюблен! Да, безумно, ибо не знаю, куда преклонить голову… И всего ужаснее в моем положении то, что она тоже любит меня, но мы не можем видеться, так как ее муж возмутительно ревнив…» Красиво, да?

Я думал, как мог ревнивый Жорик отпустить ее одну. Но спросил я не об этом:

— А откуда знает Дантес, что она его любит? Ведь ему все это могло только померещиться.

— По-ме-р-ре-щиться? — переспросила она, перекатывая во рту звонкий шарик, и перелистнула страницу. — Слушай дальше, Слава! «Если бы ты знал, как она утешала меня, видя, что я задыхаюсь и в ужасном состоянии; а как она сказала: Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, ибо все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя все свои обязательства, пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой…"».

Натали положила книгу на колени и победно посмотрела на меня.

— Это очень большая любовь, Слава. Да?

Я засмеялся. Она вздрогнула.

— Что-то не так? Да?

Я попробовал ей объяснить мелькнувшую у меня догадку:

— Помнишь, как заканчивает Татьяна свой монолог к Онегину?

Натали откинула голову на спинку кресла, прикрыла глаза и процитировала, перекатывая шарик:

— Но я др-ругому отдана и буду век ему вер-рна… Да?

Я взял с ее колен голубую книжку, открытую на нужной странице.

— А теперь давай сравним, как заканчивает свой монолог Наталья Николаевна. «Любите меня всегда так, как любите теперь, моя любовь будет вам наградой…» Татьяна ставит жирную точку в отношениях с Онегиным, а Наталья Николаевна обещает Дантесу любовь! Как говорится, почувствуйте разницу!

Натали рассердилась.

— Ты не прав, Слава! Она говорит совсем о другой любви. Она отдает Дантесу свое сердце! Которое принадлежит только ей… О плоти тут не сказано ни слова!

Я посмотрел на дату в письме и посчитал на пальцах:

— Март, апрель, май…

— Что это? — не поняла Натали.

Я объяснил:

— Этот пылкий разговор произошел у них в феврале. А уже в мае Наталья Николаевна родила дочь. Значит, во время любовного разговора с Дантесом она на седьмом месяце беременности… Ее уже подташнивает, уже ребенок стучится ножками в живот… А она, танцуя с Дантесом мазурку, обещает ему свое сердце?…

Натали уперлась подбородком в ладонь.

— Ты не веришь в ее любовь, Слава?

Я пожал плечами.

— Ей очень приятно, что за ней ухаживает первый красавец Петербурга…

— А в любовь Дантеса ты веришь? Да?

Она спросила это так трогательно и так хитро… Я понял — она меня проверяет в чем-то… Я поглядел в книжку и сразу же наткнулся на первую фразу следующего письма Дантеса к Геккерну от 6 марта 1836 года. И прочитал ее вслух:

— «Мой дорогой друг, я все медлил с ответом, ведь мне было необходимо читать и перечитывать твое письмо. Я нашел в нем все, что ты обещал: мужество, для того чтобы снести свое положение. Да, поистине, в самом человеке всегда достаточно сил, чтобы одолеть все, с чем он считает необходимым бороться, и Господь мне свидетель, что уже при получении твоего письма я принял решение пожертвовать этой женщиной ради тебя…»

Натали смотрела на меня, склонив голову набок:

— Слава, что ты этим хочешь сказать?

— Это говорит сам Дантес, — поправил я ее.

Натали прищурилась.

— Но Жорж говорит совсем не то, что ты думаешь. Ты думаешь, если он пожертвовал ею ради своего приемного отца, он не любил, — она взяла из моих рук книгу. — Ты не дочитал дальше, Слава. «Решение мое было великим! Но и письмо твое было столь добрым, в нем было столько правды и столь нежная дружба, что я ни мгновения не колебался; с той же минуты я полностью изменил свое поведение с нею: я избегал встреч так же старательно, как прежде искал их; я говорил с нею со всем безразличием, на какое был способен». Жоржу было очень тяжело принять такое решение… Да?

Я молчал. И она спросила:

— О чем ты думаешь, Слава? — И сама же за меня ответила: — Ты думаешь, что у Жоржа с Геккерном была мужская любовь, да?

— Дело не в этом, — думал я о своем.

— А в чем же?

— Где в это время находится Геккерн? Куда ему пишет Дантес?

— Барон с мая месяца 1835 года находился на лечении в Европе. Он вернулся в Петербург ровно через год. Да?

Я задумался.

— Барон бросил своего красавца на целый год…

— Он не бросил его,— сказала Натали.— Он в Европе хлопотал об усыновлении Дантеса. И добился этого у нидерландского короля. С трудом добился. Он писал Жоржу. Наставлял его… Да?

— И наставил,— кивнул я.— Жорж пожертвовал ради него своей любовью…

Она поняла, что я еще не все сказал.

— И что? Что дальше, Слава?

Я улыбнулся ее нетерпению.

— А дальше самое интересное… Летом барон уже в Петербурге. А Дантес на Каменном острове начинает с

Натальей Николаевной открытый флирт. И барон этому нисколько не препятствует, не ревнует. Дело в ноябре доходит до дуэли. Дантес женится на сестре Натальи Николаевны…

— Чтобы спасти ее честь, да? — вмешалась Натали.

— Допустим, — согласился я. — Но в январе-то, уже женатый на Екатерине, он продолжает открыто, у всех на глазах, свои любовные атаки! А 25 января домой к Пушкину приезжает сам Геккерн и доводит дело до открытого скандала! Зачем?!

— Зачем? — как эхо повторила за мной Натали.

И я сказал уже с полной уверенностью:

— Это была откровенная провокация!

— Против Пушкина? Да? — спросила она тихо.

— Не только, — ответил я. — Это была провокация против России.

Она долго молча смотрела на меня и наконец спросила:

— Слава, ты можешь это доказать? Да?

— Ну, если подумать хорошенько… смогу.

Она взяла меня за руку.

— Слава, подумай хорошенько. К сегодняшнему вечеру. Да?

Я засмеялся.

— А сколько мне заплатят?

— О-ля-ля! — вскрикнула Натали и отвернулась к окну. — Слава, я жутко проголодалась. Принеси мне • что-нибудь поесть. Что у тебя есть в холодильнике?

Я засмеялся.

— У меня ничего нет.

— Как это? — удивилась она.

— Все, что было, мы еще вчера с Костей съели… Даже позавчера, — поправился я.

— И ты два дня ничего не ешь? Да?

— Мне было не до этого.

Она подняла со стола чашку, запачканную губной помадой.

— Ты говорил по делу?… Да?

И тут меня осенило. Я поглядел в окно. У спуска стоял белоснежный катер. Котяра, скинув куртку и тельняшку, лежал на скамейке на корме, прикрыв лицо фуражкой. Делал вид, что загорал. Но я-то знал, что он уже мой раб.

— Натали! — сказал я торжественно. — Сейчас я устрою тебе шикарный завтрак. Что ты будешь пить? Коньяк или шампанское?

Она засмеялась.

— Ты волшебник, Слава? Да?

— Не бывает чудес, Натали. Все, что людям кажется чудом, на поверку оказывается избитой, пошлой реальностью. Наш катер набит вином и закусками под завязку. Костя не успел отпраздновать свои именины. Я возьму немного от его шедрот. Он мне простит, я уверен. Так что тебе принести? Шампанского?

— Нет, — смеялась она. — Вина не надо… А ты, если хочешь, пей. Только совсем немного. Да? Мне нужно с тобой говорить. Да?

Только тут я понял, что серьезный разговор, за которым она пришла ко мне, еще и не начинался, до сих пор она меня только проверяла. И я заторопился.

— Подожди. Я быстро.

Она улыбнулась загадочно.

— Я тебя жду, Слава. Да?