"Большой провал. Раскрытые секреты британской разведки МИ-6" - читать интересную книгу автора (Томлинсон Ричард)

Глава 6. Совершенно Секретно

"Любопытно, если правда". В ручке кончились чернила на букве с и неизвестный автор, не потрудясь взять другую, просто нацарапал остальные в графе "замечания клиента" в самом низу моего первого донесения СХ, которое только что положили в мою корзину входящих бумаг. Я написал его неделю назад, после опроса мелкого британского бизнесмена, недавно вернувшегося из поездки на Урал. Он показывал несколько промышленных алмазов, которые, по словам его русского агента, получены с помощью управляемого взрыва; такой метод я безуспешно опробовал в Южной Африке. Возвратясь в Сенчури-хаус, я рассказал об этом главе отдела SOV/OPS.

— Я написал бы это в форме донесения СХ, — сказал он с притворной искренностью, чуть склонив голову набок. Рику Фаулкруку я не особенно доверял и заподозрил, что его совет дан скорее для того, чтобы я чувствовал себя полезным, чем из-за подлинной необходимости в столь незначительных сведениях.

Однако же донесение я написал, наложил гриф "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО" (TOP SECRET) и отправил его R/CEE/D координатору Восточноевропейского управления. Он классифицировал его "двумя звездочками" и направил в соответствующий отдел штаба военной разведки (DIS).

Две звездочки означают, что сведения представляют собой лишь незначительный интерес и прочтет их только младший офицер отдела; донесение с тремя звездочками может заставить задуматься главу иностранного отдела Министерства обороны; донесение с четырьмя звездочками может попасть к важному чину какого-нибудь департамента на Уайтхолле; а пятизвездное донесение будет рассматриваться на уровне Кабинета министров. Большая часть продукции МИ-6 получает двухзвездную классификацию, и донесения обычно возвращаются от скептических, ничуть не заинтересованных клиентов с резолюцией "любопытно, если правда".

Способности разведчика получать от источника СХ высокой оценки придается очень большое значение. Каждому зарубежному и центральному постам дается задание ежегодно поставлять столько-то СХ донесений. При этом открываются возможности для злоупотреблений, поскольку МИ-6 сама оценивает важность каждого донесения, точность которого зависит от честности писавшего его разведчика. Как и в других сферах, сотрудники МИ-6 не всегда добросовестны. Одни имеют репутацию "выдумщиков СХ", другие оказывают давление на координаторов, чтобы те завышали оценки их донесений. Эти проблемы существуют повсюду, однако несколько обманщиков были разоблачены. Один из них стал легендой МИ-6.

В семидесятых годах, когда Британия вела переговоры о вхождении в Общеевропейскую сельскохозяйственную политику, тактика и переговорная позиция Франции были очень важны. Глава парижской резидентуры возложил на своего заместителя добывание этих сведений, и тот завербовал агента во французском министерстве сельского хозяйства. Вскоре пошел поток двух— и трехзвездных донесений. В Сенчури-хаус удивлялись финансовым запросам нового источника, но его сведения стоили больших денег. В течение нескольких лет этот агент являлся главным поставщиком разведпродукции парижской резидентуры.

Когда двухлетний срок пребывания заместителя в Париже подошел к концу, передача дел его преемнику поначалу шла гладко. Но всякий раз, когда назначалась встреча с основным агентом, заместитель находил какую-то причину для отмены этой встречи. В конце концов это вызвало подозрения у руководства МИ-6, и в Париж для беседы с заместителем отправился офицер отдела безопасности (SB). Заместитель раскололся и признался в том, чего его коллеги начинали опасаться. Как в романе Грэма Грина "Наш человек в Гаване", он выдумал агента, фабриковал донесения и прикарманивал причитавшиеся агенту деньги. Со службы его уволили, но под суд не отдали. Из опасения огласки МИ-6 купила молчание запятнавшего себя разведчика выходным пособием и использовала свои связи для устройства его на теплую должность в банке Мидленда. В конце концов этот человек возвысился и стал одной из самых выдающихся персон в Сити.

Я зашел узнать, не хочет ли чаю Анна, сидевшая в соседнем кабинете. Она передавала совершенно секретную телеграмму Фаулкрука и, когда я вошел, закрыла текст. Я как стажер не мог быть посвящен в подобные сведения. Анна пошла в наше ведомство по стопам брата и сестры. МИ-6 любит набирать людей из одной семьи, поскольку это упрощает процесс проверки.

— Ушла та телеграмма в Москву? — спросил я.

— Ты классифицировал ее «обычная». Уйдет во второй половине дня, — ответила Анна, не отводя глаз от экрана компьютера. — У меня более важное поручение от мистера Фаулкрука, он выйдет из себя, если я не выполню его немедленно.

Фаулкрук, бывший армейский офицер, служивший только в вооруженных силах и в МИ-6, затребовал меня в SOV/OPS, наивно полагая, что я за несколько отвратительных месяцев работы в должности консультанта по вопросам управления приобрел бесценные познания в области русской экономики. К счастью, вскоре он перейдет на новое место, и у нас с Анной должен будет появиться другой начальник.

Я заварил чай, уселся за свой обшарпанный письменный стол казенного образца и стал смотреть с тринадцатого этажа на панораму Лондона, от Кэнери-варф на востоке до Овального крикетного поля на юге. Этот впечатляющий вид контрастировал с унылым кабинетом. Стены его были покрыты картами Советского Союза, подвешенными над невысокими, серыми, как паутина, сейфами. Отстающие наклейки на старых сейфах призывали нас убедиться, что они надежно заперты.

Необходимость бдительности была нашей постоянной заботой во время учебы IONEC. Каждый вечер перед уходом из кабинета мы должны были убеждаться, что все документы, все бумажки, пусть даже самого безобидного свойства находятся под крепким запором. Охранники еженощно усердно осматривали каждую комнату, и, если обнаруживали какую-то оплошность, виновный получал письменное "Предупреждение о нарушении правил бдительности". Пол, клерк GS, деливший со мной кабинет, получил однажды такое предупреждение за то, что после вечернего футбольного матча оставил на вешалке рубашку с монограммой. Три предупреждения в год влекли за собой официальный выговор от департамента кадров, что могло означать отстранение от службы за границей.

Я включил свой терминал ATHS (Автоматизированная система обработки шифротелеграмм) и стал ждать, когда он прогреется. ATHS представляла собой допотопную внутреннюю сетевую компьютерную систему, созданную за большие деньги специально для МИ-6. Установка ее велась так медленно, что она оказалась устаревшей еще до того, как начала наконец работать в январе 1990 года. Она должна была позволять разведчикам отправлять и получать телеграммы, сидя за столом, не тратя времени на секретарш и писанину. Но текстовый процессор был до того сложным, что пользовались им лишь компьютерно грамотные молодые офицеры. Система обработки сообщений была столь медлительной и ненадежной, что зачастую проще и быстрее было прибегать к перу и бумаге. Когда прошла чуть ли не вечность, дисплей прогрелся, и я прошелся по нескольким экранам в поисках телеграмм. Их не было, поэтому пришлось подумать над другим занятием.

Вот так проходили мои первые дни в SOV/OPS. Чувство новизны стало притупляться, а медлительная рутина после суматохи IONEC вызывала разочарование. Каждые несколько дней я опрашивал какого-нибудь агента, большей частью британских бизнесменов с интересами в России, потом до вечера записывал полученные сведения. Пока что я составил лишь одно малозаметное донесение СХ. Непохоже было, что мой вклад жизненно важен для проведения британской внешней политики, если только мы не пытались поддерживать благосостояние какого-нибудь экспортирующего бумагу государства.

Когда я начал работать в Восточноевропейском управлении, перемены наступали как в самом управлении, так и в той географической зоне, которой мы занимались. Недавно рухнула Берлинская стена, каждый день приносил новые вести о развале Советского Союза и о переориентации стран бывшего советского блока на Запад. Воздействию цунами, разрушавшего советскую административную машину, подвергся даже КГБ. Под руководством Евгения Примакова он был преобразован в две новые организации. СВР, нечто вроде МИ-6, стала заниматься сбором развединформации за рубежом. Контрразведка была возложена на ФСБ, приблизительный аналог британской МИ-5.

В Сенчури-хаус удовлетворение, вызванное крушением Советской империи, победой над старым врагом, сочеталось с осторожностью. МИ-6 приходилось пересматривать свою стратегию, одной из первых перемен явилось вступление во взаимодействие с СВР и ФСБ. Всего несколько лет назад такое было немыслимо. Обе стороны признали, что диалог будет взаимовыгодным, поэтому глава московской резидентуры Джон Редд был «выдан» СВР и программа регулярных деловых встреч начала действовать. Для разведки в России по-прежнему приходилось делать больше усилий, чем в любой другой стране, но масштабы ее стали иными. Небывалая политическая открытость, принесенная гласностью, привела к тому, что информация, считавшаяся прежде разведданными, стала вполне доступной. Теперь было легко узнать из газет, что производит, к примеру, такой-то завод на Урале. То, что интересовало МИ-6, находилось на более высоком уровне; на языке разведчиков, «порог» донесений СХ стал выше.

Поскольку я был стажером, меня не посвящали в самые тайные русские дела, именуемые "совершенно секретными", являвшиеся источником большей части важных разведданных. Я должен был начинать с самой нижней ступени, утешаясь тем, что иногда наиболее продуктивные дела исходят из неприметных, неожиданных источников.

Именно руководствуясь этой мыслью, Стюарт Рассел, только что сменивший Фаулкрука, дал мне первое серьезное поручение. Рассел служил в Лиссабоне, в Стокгольме, последнее время — в Москве. Теперь он находился на том решающем этапе, когда требовалось зарекомендовать себя птицей высокого полета, иначе его карьера могла завершиться какой-нибудь незначительной должностью в Главном управлении, или в какой-нибудь сонной резидентуре в Африке или на Дальнем Востоке и вынужденной отставкой в пятьдесят пять лет. Он мечтал возглавить венскую резидентуру, одну из самых крупных и самых важных, где можно было как-то проявить себя. Но сперва был вынужден разбираться с делами SOV/OPS после неспособного Фаулкрука.

Рассел вызвал меня на пятнадцатый этаж в свой кабинет, украшенный картинами и сувенирами, приобретенными в заграничных резидентурах. Сидя спиной к великолепному виду на Ламбетский дворец и на Темзу, новый руководитель SOV/OPS читал телеграмму от Редд а, где сообщалось о первой деловой встрече с коллегой из ФСБ. Важнейшей задачей в начинавшемся сотрудничестве было установление взаимного доверия. Редд и его коллега пришли к нему, обменявшись сведениями о разведчиках, выявленных обеими сторонами за последние десять лет.

— Меня раскрыли, когда я работал там, и прозвали Черно-бурой Лисицей, — хихикнул Рассел. Это прозвище отчасти оправдывалось его густыми, гладкими серебристо-седыми волосами, но и служило признанием его хитрости при отрыве от наблюдения.

Бросив телеграмму в корзину для исходящих бумаг, Рассел обрисовал мою задачу.

— Нужно, чтобы вы разработали операцию для изучения русских военных журналистов и вербовки одного, имеющего хороший доступ к военным секретам, — объяснил он. — Журналисты, как вам известно, обычно не бывают хорошими агентами. Они стремятся опубликовать все, что знают, и тем самым делают свои сведения непригодными для СХ. Однако иногда у них ест хорошие связи с теми, кто принимает ключевые решения, что подчас дает им доступ к секретным сведениям, которые никогда не попадут в печать.

Рассел ставил передо мной цель: отыскать такого журналиста и сблизиться с ним.

— Предлагаю организовать фиктивное информационное агентство в Лондоне, использовать его для установления первого контакта, потом посмотреть, к чему он приведет, — посоветовал Рассел. — И повидайтесь с NORTHSTAR: у него наверняка найдется много идей для вас, — добавил он, словно ему это только что пришло в голову.

NORTHSTAR — таково было кодовое имя Михаила Бутхова, офицера КГБ, год назад переметнувшегося в МИ-6. Он работал в Норвегии как журналист ТАСС, знал многих из настоящих русских журналистов. И предположительно мог дать большой список фамилий для раскручивания операции.

Я взял в подземном гараже Сенчури-хаус темно-бордовый «форд-скерра», одну из множества столь же не бросающихся в глаза машин с подложными регистрационными номерами, чтобы нельзя было установить их принадлежность МИ-6. Путь до живописной деревушки Пэнгборн возле самого Рединга занял у меня два часа. NORTHSTAR, разумеется, был материально вознагражден за свой переход. Его современный четырехкомнатный особняк окружал большой сад, на подъездной аллее стояли новенький «ровер-стерлинг» и красный спортивный «ситроен» его любовницы Марии. Судя по царапинам и вмятинам на нем, Мария не овладела искусством езды по переполненным машинами британским дорогам.

— Входите, — пригласил NORTHSTAR на безупречном английском с едва заметным русским акцентом. Провел меня в гостиную и усадил на обитый черной кожей диван. Комната была скудно обставлена совершенно новой, безликой мебелью; главное место в ней занимали дорогостоящий телевизор и магнитофон с высокой точностью воспроизведения звука.

NORTHSTAR узнал меня, так как приезжал на краткую встречу со слушателями IONEC. Поездки в Форт благотворно сказывались на его духе, так как он страдал от синдрома бесполезности. Из него вытянули все мельчайшие подробности об учебе, коллегах из КГБ, работе. Пьянящие дни обращения с ним как с важным лицом, приемы с шампанским, расточительные поездки на встречи с дружественными спецслужбами в Вашингтон, Париж и Сидней остались позади. Его полезность Западу и связанное с ней чувство собственной значительности ушли в прошлое. Он заскучал и пал духом. МИ-6 пыталась найти ему новое занятие, но безуспешно. Опыт работы в разведке не особенно ценится, а столь же увлекательных занятий ничтожно мало. Так что, хотя МИ-6 снабдила его прекрасным домом, пожизненной пенсией, убедила русских отпустить к нему любовницу и дочку, он не находил себе места.

NORTHSTAR приготовил кофе и повел меня в кабинет, где можно было поговорить с глазу на глаз. На столе с компьютером и несколькими справочниками лежали недостроенная модель истребителя с вертикальным взлетом и тюбики клея. Я сел в обитое черной кожей кресло и обрисовал ему замысел Рассела.

— Почему не поручить это мне? — спросил NORTHSTAR, прежде чем я закончил. — Я работал журналистом в ТАСС, я профессиональный разведчик, русский — мой родной язык. У меня есть все необходимые данные.

Доводы его были убедительны, но русские все еще страдали из-за его измены. Если они узнают, что мы используем его в операции против них, это может повредить едва начавшемуся сотрудничеству.

— Выясню, можно ли поручить это вам, — ответил я, — Но ничего не обещаю.

Возвратясь в Сенчури-хаус, я написал подробные предложения и положил документ в корзину для исходящих бумаг. Сперва Рассел как мой непосредственный руководитель пожелает сделать свои замечания. Затем офицер Р5, занимающийся продукцией московской резидентуры, захочет проверить, нет ли тут связи с другими операциями, проходящими под его контролем. SBO/1, офицер отдела безопасности, наблюдающий за операциями в России, должен будет высказать свои соображения. R/CEE, координатор Восточноевропейского управления, захочет высказать свое мнение о том, сможет ли эта операция дать нужные сведения. И, наконец, главу Восточноевропейского управления (С/СЕЕ) нужно будет поставить в известность о том, что делают его подчиненные. Такое хождение бумаг по инстанциям типично, и зачастую на принятие решения уходит несколько недель. В коммерческой организации подобный процесс оказался бы до невозможности обременительным, но достоинство работы, где поставлены на карту национальная безопасность и жизни людей, заключается в том, что в ней обычно исключается принятие ошибочных решений. Недостаток в том, что, даже когда становится совершенно ясно, что решение ошибочно, дать обратный ход очень трудно, так как многие офицеры, причастные к такому решению, упорно отстаивают его, каким бы глупым оно ни выглядело задним числом.

К счастью, это решение было принято быстро. Всего несколько дней спустя рассыльный опустил мое предложение в корзинку для входящих бумаг. Каракули, написанные разными людьми, сводились к согласию позволить NORTHSTAR участвовать в операции, но ни в коем случае не поручать ее ему одному. Я должен был находиться рядом и руководить всеми его действиями.

Начать операцию было несложно. Из оборудования требовался только аппарат факсимильной связи, его представил технический отдел (TOS). Я назвал свое информационное агентство TRUFAX (true — правдивый, истинный — англ.) с намеком на истинные факты, которые надеялся получать с помощью факсимильного аппарата, и для привлекательного созвучия с русским информационным агентством «Интерфакс». В обычных условиях операции подобного рода велись бы из Сенчури-хаус с использованием телефонного номера, относящегося к другому району, и дивертора вызова, которые производит британская фирма «Телеком». Но NORTHSTAR, как и других перебежчиков, не пускали в это здание, поэтому я снял крохотную контору, в которой едва уместился письменный стол, на верхнем этаже административного здания на Кондуит-стрит. TOS изготовил маленькую медную табличку с надписью TRUFAX, которую смотритель здания присоединил к другим табличкам на наружной двери, а G/REP, отдел типографских работ и фальсификата, снабдил меня фирменной бумагой с изящной надписью TRUEFAX наверху. Я взял себе новый псевдоним — Бен Пресли, получил соответствующие паспорт и водительские права в центральном отделе оснащения (CF). Снабжение «легендой» NORTHSTAR требовало большей изобретательности. Любой русский журналист, общаясь с ним, наверняка спросил бы его о прошлом и о том, как он оказался на Западе. Для обсуждения подходящей «легенды» требовалась мудрость более опытного разведчика, поэтому я отправился к заместителю начальника отдела безопасности (SBO/1) Джону Бидду.

SB наблюдает за безопасностью операций во всех управлениях. Сотрудников его в разговорах иногда называют «ветеранами», так как после пятидесяти пяти лет, обычного в МИ-6 возраста выхода в отставку, их вновь приглашают на службу благодаря их богатому оперативному опыту. Хотя роль «ветеранов» консультативная, пренебречь их советами может только дурак. Бидд во время "холодной войны" возглавлял Восточноевропейское управление, поэтому его опыт был особенно ценен.

Бидд сидел в кабинете на двадцатом этаже, посмеиваясь своим мыслям. Он анализировал предложенный техническим отделом план установки подслушивающего устройства в жилом лиссабонском доме, в квартире на верхнем этаже, где предположительно жил русский разведчик из СВР. Одна из секретарш лиссабонской резидентуры снимала квартиру тремя этажами ниже в том же старом, ветхом доме, и TOS предлагал разместить в ее квартире звукозаписывающее оборудование. Они нашли способ тайком проникнуть на чердак над квартирой объекта, где подобрать место для установки маленького микрофона будет нетрудно. По техническим причинам установить радиосвязь между микрофоном и звукозаписывающим оборудованием было невозможно, поэтому их требовалось соединить тонким проводом, идущим с чердака в квартиру секретарши. Скрыть провод можно было, только пропустив его вниз по изогнутой водосточной трубе.

После испытаний различных технических приспособлений, оказавшихся непригодными, технический отдел осенила идея использовать мышь. Его сотрудники считали, что, высунувшись из слухового окна под покровом ночи, они смогут опустить с помощью удилища мышку, привязанную к концу лески, в верхнюю часть водосточной трубы. Потом опустят ее по вертикальной секции к первому повороту трубы под прямым углом. Оттуда мышь побежит по горизонтальной секции к следующей вертикальной и так далее, до самого низа, где ее снова поймают. Потом провод можно будет привязать к леске и протянуть через трубу.

Испытание этого способа на водосточных трубах Сенчури-хаус с использованием трех белых мышей, одолженных в Научно-исследовательском институте химического и биологического оружия в Портон-даун, оказалось более-менее успешным. Одна мышь, по кличке Микки, была нормальной и восторженно носилась по трубам. Вторая, Трикки, пыталась взобраться обратно по леске, пока находилась в воздухе, но, очутившись в горизонтальной трубе, сообразила, что делать. Третья, названная Чикки, оказалась неспособной путешествовать по трубам, и ее отправили обратно в Портон-даун. Микки и на всякий случай Трикки предстояло лететь в Лиссабон в «Геркулесе» SD, поскольку вывозить мышей из страны открыто, без специальных экспортных лицензий было запрещено. Дилемма Бидда заключалась в том, этично ли использовать животных в шпионских операциях.

— Думаю, Микки и Трикки повезло больше, чем Чикки, — хихикнул Бидд, — так что, пожалуй, это этично.

Он вывел каракулями свою одобрительную резолюцию в нижней части плана и положил его в корзинку для исходящих бумаг. Продолжая посмеиваться, Бидд перенес внимание на меня.

— Чем могу быть полезен, молодой человек? — доброжелательно спросил он.

Сдерживая улыбку, я объяснил, что его помощь нужна для создания подходящей легенды для NORTH-STAR, чтобы он мог принять участие в операции TRU-FAX. Бидд быстро придумал легенду.

— Ему нужно говорить, что он отпрыск семьи российских немцев в Поволжье, — предложил он. — В последнее время Германия многим из них выдала паспорта. Нужно придумать ему звучащий по-немецки псевдоним — может, Валерий Рубен?

На другой день Валерий Рубен работал в конторе TRUFAX на Кондуит-стрит. За неделю он установил контакты почти с двадцатью журналистами из Москвы, Ленинграда и Киева, и на его факсимильный аппарат заструился поток сведений. К классу СХ они не относились, но это было только начало. Требовалось время, чтобы установить, у кого из журналистов есть доступ к секретам, у кого его нет.

NORTHSTAR быстро сосредоточил усилия на одном многообещающем журналисте из Москвы, Павле Фельгенгауэре, сорокалетнем, независимом, пишущем на военные темы. Судя по всему, он обладал данными, необходимыми для ценного агента. Главное, он имел превосходный доступ к секретам, поскольку был близок с ельцинским министром обороны Павлом Грачевым. Материалы, которые Фельгенгауэр публиковал после встреч с ним, были дразняще близки к порогу СХ, поэтому мы решили напористо сближаться с ним.

NORTHSTAR подолгу разговаривал с Фельгенгауэром по телефону из конторы TRUFAX. В надежде найти для него мотивировку шпионить на нас, мы постепенно собрали сведения о характере его работы, стиле жизни и устремлениях. Но сближение с ним по телефону шло медленно. Чтобы добиться успеха, нам требовалось встретиться с ним лично, поэтому мы уговаривали его приехать в Лондон. Хотя он и принимал плату за свои материалы — мы переправили ему почти восемь тысяч фунтов наличными с курьером, — но постоянно находил повод отменить или отложить заранее условленные поездки за границу.

В конце концов, мы нехотя, разочарованно признали, что Фельгенгауэр, скорее всего, ведет с нами игру, возможно, в сотрудничестве с русской разведкой. Мы установили с ним контакт, но теперь он просто издевался над нами, принимая от нас деньги и бросая в ответ подачки псевдоразведданых, чтобы поддерживать к себе интерес. Это была классическая подрывная тактика, ее не раз использовала русская разведка для распыления денежных средств МИ-6. Рассел, к глубокому разочарованию NORTHSTAR, через три месяца прикрыл TRUEFAX. В общей сложности он обошелся нам в сорок тысяч фунтов и не принес ни единого донесения СХ. TRUEFAX, видимо, надо было считать "экспериментом".

Рассел тем временем преобразовывал SOV/OPS. В отличие от других отделов, регулярно проводивших настоящие секретные операции в своих странах, SOV/OPS до сих пор ограничивал свои операции русскими, выезжающими за пределы СССР. Теперь, когда КГБ был реформирован и ослаблен, Рассел предложил усилить его отдел и начинать вести настоящие секретные операции в самом сердце России. Он переименовал отдел в Восточноевропейское управление (UKA), приведя его название в соответствие с другими секретными подразделениями, расположенными в Сенчури-хаус. Потом стал настойчиво требовать в департаменте кадров пополнения. Одним из первых к нам пришел Спенсер, скучавший на своей работе офицера по разведке целей и стремившийся заниматься настоящей секретной работой. Рассел предоставил ему стол в моем кабинете и поручил работу с MASTERWORK, Платон Обухов, русский дипломат, еще не достигший тридцати лет, был сыном бывшего заместителя министра иностранных дел в СССР, работавшего на переговорах по ОСВ-2. Прямой доступ MASTERWORK в российское министерство иностранных дел не имел значения, но его отец был все влиятелен в Москве и обеспечивал MASTERWORK доступ к элите международной политики.

Спенсер собирался встретиться с MASTERWORK для опросов в Таллинне, столице новой Республики Эстония. Это место было безопасным, так как Эстония заигрывала с Западом, и опасаться ФСБ там приходилось гораздо меньше, чем в России, а русские все еще могли свободно ездить туда без визы. Спенсер выбрал себе одну из излюбленных в МИ-6 ролей независимого журналиста, и отправился в I/OPS по поводу обеспечения запасного варианта и документов.

I/OPS заботится о разведчиках-журналистах не только для создания им прикрытия, но и для распространения пропаганды МИ-6. К примеру, в 1992 году, во время подготовки к выборам генерального секретаря ООН, она провела операцию по очернению египетского кандидата Бутроса Гали, которого ЦРУ считало опасным франкофобом. ЦРУ, по конституции, запрещено манипулировать американской прессой, поэтому оно попросило помощи у МИ-6. I/OPS, используя контакты в британских и американских средствах массовой информации, организовал серию материалов, представляющих Бутроса Гали неуравновешенным человеком, утверждающим, что он верит в существование НЛО и жизнь на других планетах. Правда, эта операция оказалась неудачной, и Бутрос Гали был переизбран, однако впоследствии подобная кампания помешала ему быть избранным, как это обычно бывает, на второй срок.

— Просто возмутительно! — рассмеялся Спенсер, возвратясь из I/OPS. — У них в списках значится редактор журнала «Спектейтор» под кодовым именем SMALL-BROW. Он согласился отправить меня в Таллинн как независимого журналиста, сотрудничающего с его журналом. При одном условии — что я напишу статью, которую он опубликует, если захочет. Этот наглый тип хочет получить материал за счет налогоплательщиков?

Честолюбивые стремления Рассела расширить роль UKA зиждились на его способности убедить главное управление, что настоящие секретные операции в России практичны и безопасны. Дабы доказать, что подобные операции может проводить откомандированный разведчик (VCO), он попросил меня разработать «легенды», пригодные для использования в России. С самого начала было ясно, что я не гожусь для работы в России. Я только что окончил IONЕС, и столь ответственную работу мне бы не доверили. От меня требовалось лишь подготовить основу, которой потом воспользуются другие. Но все равно задание было интересным.

Как бы тщательно ни были подготовлены «легенды», они не могут быть так богаты и разнообразны, как настоящая жизнь. Предусматривать каждую мелочь было бы бессмысленно и слишком накладно, поэтому от меня требовалось скроить «легенду», способную выдержать вероятную проверку русских. Для этого первым делом требовалось разобраться, какие работы можно выполнять в России VCO. Скорее всего, простые задачи, на которые у разведчика резидентуры уходит много времени — например, отправлять письма. Отправление агенту письма с тайнописью связано с риском, так как после нескольких часов, а то и целого дня ухода от «хвоста», невозможно быть уверенным, что наблюдатели не заметят опускания корреспонденции в почтовый ящик и не опустят сверху сигнального письма. Это даст ФСБ возможность узнать адреса на конвертах под сигнальным письмом и установить затем все связанные с секретностью должности адресатов. Поэтому отправление писем у сотрудников московской резидентуры непопулярно. Но если откомандированный разведчик сможет въехать в Россию, не привлекая к себе внимания, отправка писем будет простой и относительно дешевой. Мы знали от таких перебежчиков, как NORTHSTAR и OVATION, что даже у ФСБ не хватит наблюдателей следить за каждым английским бизнесменом, приехавшим в страну.

ФСБ очень внимательно относится к заявлениям о выдаче виз приезжающим, изучает каждую деталь документов — в поисках несоответствий. Легче всего проверить дату рождения, поскольку в Соединенном Королевстве каждое рождение регистрируется в Доме святой Екатерины. Доступ туда открыт. Так как все рождения записываются последовательно, вписать туда новое задним числом невозможно. МИ-6 не использует имен умерших детей, как это описано в книге Фредерика Форсайта "День шакала", из опасения, что разгневанные родственники подадут в суд, если операция провалится и будет публично разоблачена. Для большей части операций отсутствие регистрации рождения не проблема, поскольку контрразведчики противной стороны не настолько любопытны. Но чтобы пройти проверку для выдачи виз, проводимую ФСБ, надо основательно потрудиться.

Решение оказалось очень простым. Мое рождение не зарегистрировано в Доме святой Екатерины, так как я, хоть и являюсь гражданином Соединенного Королевства, родился в Новой Зеландии. Сведения о рождении в Новой Зеландии доступны, как и во многих странах, но вряд ли дело обстоит так повсюду. Резидентура в Буэнос-Айресе навела справки, и оказалось, что в Аргентине нет поддающейся проверке регистрации рождений, поэтому ФСБ было бы трудно проверить правильность утверждения, что я родился в Аргентине у родителей-британцев.

Я попросил G/REP сфабриковать аргентинское свидетельство о рождении на основании подлинного, хранившегося у них в личном деле. Потом через паспортный отдел CF раздобыл британский паспорт на имя Алекса Хантли, родившегося в Буэнос-Айресе 13 января 1963 года. Меня снабдили водительскими правами и обеспечили надежный адрес прикрытия (АСА). Хранители АСА — агенты-"домовладельцы", обеспечивают откомандированному разведчику проверяемый домашний адрес. Помимо адреса, CF организовал банковский счет и кредитную карточку в Нэтвестском банке.

Все досье департамента социального страхования (DSS) на пятьдесят четыре миллиона жителей Британии компьютеризированы. CF иногда использует эти записи для наведения справок о людях, которые его интересуют. Что, если ФСБ сможет подключиться к компьютеру DSS? Это нетрудно, так как он связан с каждым крупным отделением департамента, а процесс вхождения в компьютер несложен. Чтобы мой псевдоним мог выдержать проверку, нужно было ввести все его данные в центральный компьютер DSS. Раньше этого не делалось, но после нескольких недель переговоров с DSS у Алекса Хантли появилось полное досье с номером национального страхования и регистрационной карточкой.

Следующей задачей было составление биографии моего псевдонима. Каждая ее деталь должна была быть правдоподобной, но не поддающейся проверке. Изучение справочника по частным школам показало, что Скортонская классическая школа в Ричмонде, Северный Йоркшир, ликвидирована в конце восьмидесятых годов и общедоступных сведений о ее выпускниках не сохранилось, так что я мог спокойно утверждать, что учился там. Архивы университета в Буэнос-Айресе были безнадежно запутанными, поэтому англо-аргентинец Алекс Хантли получил там диплом экономиста, что подтверждалось сфабрикованным G/REP документом. По учебе в Массачусетском технологическом институте я знал о маленьком университете в Бостоне — Массачусетском коммьюнити-колледже, который прекратил свое существование, так что я удостоил Хантли диплома оттуда. Затем, просматривая данные Компани-хаус, отобрал для биографии несколько маленьких компаний и консультаций, которые обанкротились вскоре после того, как Хантли якобы ушел оттуда. Затем внес в компьютер DSS налоговые сведения в соответствии с его трудовым стажем. Хантли требовалось достоверное теперешнее занятие. Обычно фиктивный адрес места работы (ВСА) обеспечивается крупными службами секретарей-телефонисток, где небольшой взнос гарантирует почтовый адрес и отвечающую на звонки секретаршу. Правда, это очень легко проверяется ФСБ. Мне требовалось более надежное прикрытие.

В CF существовал список мелких компаний, где управляющие готовы были подтверждать, что разведчик МИ-6 является их служащим, и там мне предложили маленькую инвестиционную компанию в Суссексе, "Ист-Юропиен инвестмент", которая работала в Чехословакии, Польше и Венгрии, но не в России. Это давало превосходное прикрытие. Хотя фирма не вела дел с Россией, было бы вполне достоверно, если бы Алекс Хантли начал исследовать там деловые возможности. Я отправился к управляющему, и он оформил меня консультантом.

Костяк моей фиктивной жизни был создан, но ему требовалось обрасти плотью. Постоянное пользование кредитной карточкой Хантли составляло правдивую картину платежей по счетам, а перевод зарплаты консультанта из "Ист-Юропиен инвестмент" на мой банковский счет гарантировал, что при проверке он покажется правдоподобным. Документы моего псевдонима были перемешаны со всевозможным "хламом бумажника", сфабрикованным G/REP по моему заказу. Я выбрал себе членские карточки ночных клубов «Бродяги» и «Аннабел», и мы с Сарой провели там несколько веселых вечеров, чтобы Алекс Хантли был знаком швейцарам.

Мое досье на Хантли пополнялось правдоподобными сведениями, но какой-нибудь подлинный документ был бы очень кстати. МИ-6 нередко добывает и подлинные документы через дружественные спецслужбы, например, австрийскую и датскую, для "операций под прикрытием". Резидентура в Буэнос-Айресе только что вошла в тесное сотрудничество с Аргентинской службой безопасности, и я отбил туда телеграфный запрос, не может ли SIDE (Секретариат государственной разведки Аргентины) снабдить Хантли документами. Я ожидал незамедлительного насмешливого ответа и был приятно удивлен: SIDE согласилась выполнить нашу просьбу при том условии, что эти документы не будут использоваться для операций в Южной Америке. Через две недели на мой стол легли подлинные аргентинский паспорт, водительские права и удостоверение личности. Я тут же предоставил их в распоряжение G/REP, чтобы сотрудники могли изучить и сфотографировать их на тот случай, если в будущем потребуется сфабриковать подобные документы.

Потребовалось чуть больше двух месяцев, чтобы создать Хантли «легенду», которой Рассел и Бидд остались бы довольны, и я отдал досье в СЕЕ для ознакомления. Резолюция была следующей: "Блестящая работа. Она явится надежным основанием для будущих операций VCO в России". Это высокая похвала, и я был доволен собственным вкладом в общее дело.

Тем временем Спенсер вернулся со своего секретного задания в Эстонии.

— MASTEWORK сущий псих! — объявил он, ставя на стол портфель. — Совершенно спятивший! Чего ж Болл учил нас на курсах, что вербуют только психически здоровых агентов?

Спенсер рассказал, что MASTERWORK явился на встречу в шляпе Микки-Мауса и принес рукопись идиотской книги, которую сейчас пишет.

— Этот тип нуждается в психиатрической помощи, использовать его как агента нельзя, — заключил Спенсер.

Но Р5 не согласился с его суждением, так как MASTERWORK помогал сотрудникам управления встречаться с нужными людьми, и Спенсеру было приказано видеться с ним в Таллинне раз в два месяца. Потом связь с этим человеком перешла к московской резидентуре. Работа с ним кончилась после того, как в апреле 1996 года тайная встреча с ним в московском ресторане была грубо прервана ФСБ. MASTERWORK арестовали, обвинили в "разглашении секретных сведений политического и оборонного характера иностранной разведслужбе". Встречавшаяся с ним женщина и еще трое разведчиков московской резидентуры были выдворены из России. В июле 2000 года, после четырех лет, проведенных в психиатрической больнице, MASTERWORK приговорили к одиннадцати годам тюремного заключения. Русские обратили на него внимание из-за громкого хвастовства, что он шпион, но основная вина лежит на МИ-6 — ей не следовало работать с явно психически ненормальным агентом.

Мне как стажеру полагалось использовать каждую возможность учиться на опыте старших коллег. Одной из главных задач UKA являлось приобретение новейшего русского вооружения. Рассел велел мне прочесть дело об одной удачной покупке, и добавил: "Это классическая операция. Вы многое почерпнете, ознакомясь с ней".

BATTLE был одним из нескольких торговцев оружием, связанных с МИ-6. Такие люди являются хорошими источниками сведений о международной торговле оружием и могут быть полезны в создании выгодной конъюнктуры для британских компаний. BATTLE, англоиранский мультимиллионер, получал от МИ-6 за поставку таких данных сто тысяч фунтов в год. В конце 1991 у года Объединенные Арабские Эмираты обратились к BATTLE с просьбой организовать покупку партии новых БМП-3, бронетранспортеров для личного состава. Эти машины, тогда лучшие в русской армии, представляют собой хорошо бронированное гусеничное десантное транспортное средство, вмещающее семерых пехотинцев и трех членов экипажа. Министерство обороны прослышало, что их технические данные лучше, чем у западных аналогов, и обратилось к МИ-6 за сведениями.

BATTLE принялся за дело, совершал регулярные авиарейсы между Курганом, где находится конструкторское бюро БМП, и Абу-Даби. В конце концов, он договорился с русскими о продаже партии БМП-3, экспортного варианта с заниженными техническими данными, этому государству в районе Персидского залива. Бывая в Лондоне, BATTLE всякий раз виделся со своим руководителем из МИ-6 и в один из визитов сказал, что, когда он в последний раз был в Кургане, ему показали усовершенствованный вариант БМП-3. МИ-6 упоручила ему попытаться приобрести одну машину. В следующую поездку, имея при себе пятьсот тысяч фунтов на подкуп и сфабрикованный сертификат конечного пользователя, BATTLE уговорил своего агента спрятать одну из усовершенствованных машин среди двадцати БПМ-3 экспортного варианта.

Партия БМП-3 отправилась из Кургана по железной дороге в польский порт Гданьск. Двадцать машин для ОАЕ были погружены на контейнеровоз и отправлены в Абу-Даби. Оставшаяся машина с помощью польского агента под покровом темноты была погружена на специально зафрахтованное «дикое» судно и отправлена в военный порт Марчвуд в Саутгемптоне. Оттуда ее переправили в Научно-исследовательский институт вооружения (RARDE) для детального изучения и полевых испытаний.

Новая игрушка произвела сильное впечатление на инженеров института. Они установили, что огневая мощь БМП-3 значительно выше, чем у всех, имеющихся в арсенале Соединенного Королевства. Полевые испытания на полигоне в Шотландии, где машина была замаскирована фибергласовой оболочкой от русских спутников, показали, что ее маневренность, проходимость и скорость тоже выше, чем у западных аналогов. Сложная и дорогостоящая операция завершилась блестящим успехом, и RARDE пригласил большую часть сотрудников Восточноевропейского управления в свой центр неподалеку от Камберли, чтобы выразить благодарность.

Читая досье BATTLE, я наткнулся на одну деталь, которая тогда была малозначительной, но оказалась очень важной пять лет спустя. Некоторые из описанных встреч происходили в отеле «Риц» в Париже, сведения о них поставлял информатор из служащих отеля. Кодового прозвища у информатора не было, именовался он просто номером его личного дела. В досье BATTLE этот номер приводился несколько раз, поэтому, заинтересовавшись, кто за ним скрывается, я позвонил в центральную регистратуру и запросил личное дело под этим номером. Меня не удивило, что информатором оказался начальник охраны отеля и что он получал от МИ-6 плату за свои сведения. Начальники охраны отелей являются полезными информаторами для спецслужб, потому что имеют доступ к списку гостей и могут содействовать в установке подслушивающих устройств. Удивило, что он был француз, так как в IONЕС нам говорили, что французов вербовать в МИ-6 очень трудно, и потому его фамилия мне запомнилась. Хотя в той операции он был мелкой сошкой и его имя ничего не говорило мне, я теперь не сомневаюсь: то был Анри Поль, погибший пять лет спустя в той же автомобильной катастрофе, что и Доди аль-Файед с принцессой Уэльской.

Большинство успехов в шпионаже приходит после долгих, методичных поисков и тщательного отбора ниточек и контактов, но иногда стоящая ниточка появляется внезапно. Именно так и произошло, когда однажды утром в июне 1992 года мне позвонил бывший коллега по ТА и попросил какого-то совета. Этот сержант, превосходный бегун на дальние дистанции, недавно ездил в Москву, где принимал участие в марафоне. После финиша к нему подошел один из зрителей, говоривший по-английски. Он оказался полковником стратегических ракетных войск. Они подружились, и сержант пригласил полковника навестить его, если тот будет в Англии, хотя почти не надеялся, что это когда-нибудь произойдет. Но полковник собрался в Англию и должен был прилететь в аэропорт «Гэтвик» на следующей неделе.

— Заинтересованы в том, чтобы встретиться с ним? — спросил мой бывший коллега.

Рассел согласился, что проявить интерес стоит. На другой день я сел в поезд до Клэктон-он-Си — он находится в двух часах езды к востоку от Лондона — и отправился в гости к сержанту.

Терри Раймен встретил меня у парадной двери и провел в аккуратную гостиную небольшого дома с верандой. Ему было уже за сорок, он начал седеть, носил очки, но гордился своей подтянутостью. Кормился он работой на такси в Лондоне.

Раймен подробнее рассказал о том, что я уже слышал по телефону. Когда один друг предложил ему участвовать в московском марафоне, Раймен не стал колебаться. Он много лет готовился к войне против Советского Союза, научился распознавать советские танки и бронемашины, изучал советскую военную тактику, стрелял по злобным изображениям русских на стрельбище и хотел лично ознакомиться с этой страной и ее людьми. Когда после забега ему представился настоящий русский, хорошо говоривший по-английски, Раймен пришел в восторг.

Полковник Александр Симаков пригласил Раймена в гости. Квартира его находилась в далеком северном пригороде Москвы, он жил там вместе с женой, дочерью и тещей. Раймен был поражен жилищными условиями офицера с довольно высоким званием. Симаков жаловался на зарплату, на тесноту и сказал, что завидует образу жизни англичан.

— Говорит, что едет в Англию только с целью повидать Стратфорд, Оксфорд и Кембридж, — сказал Раймен. — Но, — тут он заговорщически понизил голос, — по-моему, хочет переметнуться и остаться в Англии.

— Ладно, когда появится, выясним, знает ли он что-то стоящее, — ответил я.

Симаков должен был предложить нечто особо секретное, чтобы его приняли, как перебежчика. Многие разведчики из Совблока, когда вместе с Берлинской стеной рухнул их мир, предлагали МИ-6 свои услуги, и почти все были отвергнуты. МИ-6 располагала средствами только для приема перебежчиков высокого полета, таких, как OVATION и NORTHSTAR, но даже им пришлось несколько лет работать en poste, прежде чем их допустили в Британию. Даже Виктор Ощенко, офицер КГБ, специалист по науке и технологии, предложивший свои услуги в июле 1992 года, с трудом убедил МИ-6, что достоин статуса перебежчика. Признание Ощенко в том, что, работая в Лондоне в середине восьмидесятых годов, он завербовал ведающего сбытом инженера фирмы «Джек-Маркони», было воспринято как маловажное. Я видел доклад МИ-5, где говорилось, что инженер Майкл Джон Смит не выдавал никаких наносящих ущерб секретов. Это не помешало МИ-5 арестовать Смита в операции-ловушке, и этот документ не был предъявлен для защиты его на суде. Смита приговорили к двадцати пяти годам заключения, судья заявил в резюме присяжным, что Смит причинил неисчислимый ущерб национальной безопасности Британии.

Поскольку Ощенко добивался статуса перебежчика с таким трудом, я бы посоветовал Симакову вернуться в Россию и зарабатывать этот статус, регулярно поставляя сведения московской резидентуре. Если они окажутся ценными, то он мог бы получать неплохое жалованье, поступающее на его счет в Соединенном Королевстве, и его новоявленное богатство не вызывало бы подозрений. Возможно, после отставки ему дозволили бы выехать в Британию и тратить свои деньги, но даже и тут МИ-6, по всей видимости, стала бы убеждать его, что жить на родине лучше. Моей задачей на встрече с Симаковым было определить его возможности и побуждения, завербовать его, если в том будет смысл, потом убедить, что наилучшим выбором для него будет возвращение в Россию.

На следующей неделе Раймен, открывая мне дверь, выглядел мрачно. Привел меня в гостиную, там царила полутьма, так как шторы были задернуты для защиты от послеполуденного солнца. Толстый, бледный, небритый человек в обтягивающей синтетической тенниске и джинсах грузно поднялся с дивана, встав босыми ногами на пол. Раймен холодно представил меня, раздернул шторы и нашел повод уйти. Симаков злобно глянул на закрывшуюся дверь.

Возле дивана стояли два больших красных чемодана, связанных вместе веревкой. Рядом с ними — мятая картонная коробка с книгами и журналами, несколько раскрытых журналов валялось на низком кофейном столике рядом с немытыми чашками и обертками от бисквитов.

— Я переметнулся, — торжественно заявил Симаков с сильным русским акцентом. Сделал паузу, потом, поняв, что я не собираюсь восторженно обнимать его, поправил диванные подушки и сел снова.

— Расскажите сперва кое-что о себе, — попросил я, отложив разговор о его перебежничестве на потом. Симаков на хорошем английском изложил свою биографию. Родился он в бедной семье, в селе к северу от Киева; когда ему было пять лет, отец погиб в катастрофе на шахте, мать, когда ему шел восьмой год, умерла от туберкулеза, поэтому его и двух младших сестренок растила бабушка со стороны матери. Возможно, юному Симакову пришлось бы идти по отцовским стопам на донбасские шахты, не проявись у него в раннем возрасте талант к математике. Учился он лучше всех в классе, правда, пропустил одну четверть, когда сломал ногу и не мог ходить в школу за пять километров. С выражением гордости на лице Симаков порылся в коробке и достал в подтверждение школьные табели. Успехи в математике были единственной его надеждой избавиться от нищеты.

После школы Симаков поступил в военное училище в Киеве. Благодаря успехам в учебе был направлен в ракетные войска стратегического назначения на исследовательскую работу. Поступил в адъюнктуру в Ленинграде и защитил диссертацию. Занятия английским языком пробудили у него неугасающий интерес к Англии и в особенности к английской литературе; о пьесах Шекспира он знал гораздо больше меня. После защиты диссертации Симакова направили на ракетный полигон на Камчатке, и он весь срок службы проработал инженером-испытателем. В сорок с лишним лет он вышел в отставку, но не смог найти другой работы и вынужден был поселиться с женой и восьмилетней дочерью в двухкомнатной квартире старой тещи. Его военная пенсия обесценилась инфляцией, дочь заболела астмой, жена пришла в отчаяние. Жизнь стала невыносимой.

Терпение его подошло к концу, когда однажды утром он обнаружил свою «Ладу» стоящей со снятыми колесами на кирпичах. Поклявшись перебраться в Англию, где, как он наивно верил, ничего подобного не случается, Симаков принялся рыскать по улицам Москвы в поисках англичанина, который помог бы ему осуществить этот план, и наткнулся на Раймена. Судьба решила свести их вместе в трагедии, начало которой, как я видел, близилось.

Запросы Симакова были совершенно нереальными. За свой переход он хотел получить дом с соломенной крышей и полным цветов садом, сто тысяч долларов и «форд-орион». Он достал из коробки журнал «Автокар» и ткнул пальцем в фотографию машины своей мечты.

Поставить его на место — непростая задача. Убедить Министерство внутренних дел позволить ему остаться в Британии было бы трудно. МИ-6 могла попросить министра внутренних дел сделать для него исключение, только если бы он обладал какими-то секретами. Если бы он предоставил достаточное количество секретных материалов, он мог бы получить единовременно несколько тысяч фунтов. А потом ему пришлось бы полагаться на поддержку Департамента социального страхования. Скверный характер Симакова не облегчал положения вещей. Он быстро надоел Раймену, но настолько привык к тесноте в квартире тещи, что не мог понять, почему Раймен по горло сыт его пребыванием на диване.

— Не понимаю я Терри, — сказал Симаков, почесывая живот. — В Москве он вел себя словно брат после долгой разлуки. А теперь знать меня не хочет.

Раймен точно так же был недоволен создавшимся положением. Он считал, что исполнил свой долг, и ждал, что я избавлю его от Симакова.

— Жена готова от меня уйти, — объяснил он, когда Симаков не мог нас слышать. — Ему нельзя долго здесь оставаться.

Я не мог сразу же решить этой проблемы. Все зависело от того, какими секретами располагал Симаков, но я был не в состоянии оценить его сведения, для этого требовался технический специалист. Простясь с этой странной парой в Клэктоне, я вернулся в Сенчури-хаус.

В МИ-6 было около пятнадцати офицеров, дававших заключения в тех областях, в которых разведчики с их более широким профилем деятельности специалистами быть не могли. Например, в том, что касалось химического, ядерного и биологического оружия, баллистических ракет или зон особых интересов, скажем, нефтедобывающей промышленности Ближнего Востока. Мартина Ричардса, бросившего в свое время IONEC, готовили к работе в этом отделе.

Малкольм Найтли был специалистом по ракетам в Восточноевропейском управлении. Физик по образованию, он стал знатоком советских ракет в штабе военной разведки (DIS). Работал в МИ-6 уже два года прикомандированным, но надеялся стать постоянным сотрудником, судя по тому, как долго засиживался перед полной корзинкой входящих бумаг. Я организовал Найтли встречу с Симаковым в "Комнате 14", апартаментах МИ-6 для собеседований в здании Адмиралтейства на Уайтхолле.

— Этот человек — сущий клад, — сказал мне потом. Найтли. — Мы должны добиться для него возможности жить в Англии.

И объяснил, что Симаков принимал участие во всех испытаниях советских ракет с 1984 по 1990 год. Его сведения будут бесценны для DIS, GCHQ и, что еще более важно, для американцев. Найтли зарезервировал "Комнату 14" для целого ряда еженедельных бесед.

— Мы решили рекомендовать министру иностранных дел дать ему полный статус перебежчика, — сказал мне Рассел, когда первые отчеты дошли до него. — Вам нужно присвоить ему кодовое имя, написать представление министру иностранных дел и уладить вопрос о его переселении с AR (структурой, занимающейся переселением агентов).

AR облегчает перебежчикам вхождение в новую жизнь, когда они перестают быть полезными для МИ-6. У OVATION, NORTHSTAR и других знаменитых перебежчиков были закрепленные за ними офицеры AR, помогавшие им найти жилье, приспособиться к жизни в Британии, оформить пенсии и по возможности найти приличную работу. AR связалась с клэктонским отделением DSS и нашла маленький коттедж для Симакова, так что, по крайней мере, он больше не стеснял Раймена. Через несколько недель к Симакову вылетели жена с дочерью, и AR позаботилась о пособиях из Департамента социального страхования и об устройстве девочки в школу.

Я написал «представление» министру иностранных дел, указав, что есть основания разрешить SOU — Симакову было присвоено это кодовое имя — остаться в Соединенном Королевстве. МИ-6 не нуждается в разрешении проводить небольшие операции, такие, как TRUFAX. Но те, которые могут иметь затруднительные последствия или, как в данном случае, затрагивать интересы другой государственной службы, требуют разрешения министра иностранных дел. Дуглас Херд был очень придирчив при рассмотрении представлений, поэтому доводы мне требовалось подбирать тщательно.

Тем временем Найтли завершил очередной долгий опрос SOU. Под вечер он заглянул ко мне в кабинет, сжимая толстую пачку бумаг с записями, сделанными во время четырехчасовой беседы.

— Этот человек для нас просто неоценим, — восторженно произнес Найтли. — Он только что указал расположение новых стратегических командных пунктов русского министерства обороны. — Найтли продемонстрировал схематическую карту, где были указаны расположение и планировка новых, совершенно секретных командных пунктов где-то на Урале. Это был русский аналог американского комплекса NORAD в горах штата Колорадо. — Я подам это как СХ с пятью звездами. Донесение дойдет до премьер-министра, — сказал Найтли. Впоследствии он сообщил мне, что это донесение, в конце концов, попало в кабинет президента Джорджа Буша.

— Но сведений еще будет множество, — добавил он. — Кажется, SOU оставил блокнот с записями об испытаниях в швейной шкатулке своей тещи в Москве. Если мы сможем раздобыть этот блокнот, дел у нас будет по горло.

Найтли объяснил, что в блокноте отмечены пертурбации в траекториях всех баллистических ракет, выпущенных с камчатского полигона с конца 1987 года по начало 1990-го. В нарушение всех правил, SOU старательно записывал данные после каждого испытания в две обычные школьные тетрадки. Такие подробности позволят штабу военной разведки определить точность и дальность действия советских ракет.

Более того, Найтли собирался передать эти данные американцам, чтобы те смогли использовать их для усовершенствования установок противоракетной обороны. Это принесло бы большую славу МИ-6.

— Мы должны вывезти из Москвы этот блокнот, — заключил Найтли.