"Королева мести" - читать интересную книгу автора (Швейгарт Джоан)

9

Большинство служанок не обращало никакого внимания на мои слова благодарности пли приветствия. Была лишь одна девочка, которая давала себе труд кивнуть или ответить полуулыбкой. Однажды утром, когда эта девочка появилась в моей хижине с чашей молока и корзинкой хлеба, я собрала всю свою смелость и сказала:

— Передай Эдеко, что я хотела бы вымыться.

Девочка остановилась у выхода и оглянулась на меня через плечо. В ее глазах я заметила отблеск страха.

— Мне нужно вымыться, — повторила я.

Когда в тот же день завеса над входом отодвинулась, я подумала, что увижу Эдеко. Я не встречалась с ним с того вечера, когда он принес мне свиток из овечьей кожи, который я отказалась принять. Тогда на дворе еще стояли холода. Теперь же стало намного теплее. Все это время я провела наедине со своими страхами, надеясь лишь на то, что последние слова Эдеко были правдой. Мне хотелось, чтобы они предвещали союз, который мы сможем заключить в ближайшем будущем. Но в хижину снова вошла девочка, неся огромное ведро с водой. Сдерживая свое разочарование, я встала, чтобы помочь ей внести ведро. Воды в нем оказалось менее половины, и, когда девочка отскочила от ведра, я поняла, что она пролилась.

— Простите, — пробормотала девочка, заметив, что я смотрю на ее мокрую одежду. Я сделала шаг по направлению к девочке, но на ее лице снова отразился страх. Она метнулась к двери. Я протянула к ней руку с раскрытой ладонью и как можно ласковее стала говорить: я благодарна за принесенную воду и совсем не сержусь, что она разлита, но удивляюсь — зачем девочка тащила ведро; гораздо проще было бы позвать Эдеко, чтобы он отвел меня в комнату с купальней.

Девочка моргнула, и я увидела, что она меня не поняла. Я произнесла свою речь снова, на этот раз медленнее и тщательно выбирая слова. Наконец девочка кивнула.

— Эдеко нет, — сказала она.

— А где Эдеко? — спросила я, стараясь не показывать своих чувств.

— Уехал.

Слово, которое она произнесла, было для меня незнакомым, но девочка сопроводила его жестом руки, будто показывая нечто, находящееся значительно дальше выхода.

— Уехал далеко-далеко! — повторила она и вышла.

Несмотря на то, что все это время я отчаянно хотела вымыться, теперь я не могла об этом и думать. Я металась из угла в угол, кусала ногти и гадала: неужели Аттила узнал о том, что Эдеко показал мне свиток? А потом в качестве наказания отправил его в ссылку? Я нетерпеливо ожидала возвращения девочки, но шли дни, а она все не появлялась. Я уже стала опасаться, что девочка обмолвилась о нашем разговоре, и ее тоже отстранили от забот обо мне. Потеряв надежду увидеть ее, я стала присматриваться к другим женщинам, которые приходили ко мне. Я пыталась обнаружить в них хотя бы малейшую искру доброты и участия, которая показала бы мне, что с ними можно попробовать общаться. Но все оставались равнодушными, и я вновь почувствовала, что нахожусь на грани безумия. И вот однажды днем та самая девочка опять принесла мне ведро воды.

На этот раз она поставила его на пол и засмеялась, показывая свои сухие одежды, чтобы я видела, что она не пролила ни капли. Я похвалила ее, как могла, и, пока она еще улыбалась, спросила как ни в чем не бывало:

— Аттила? Он тоже уехал?

— Тоже уехал. Как Эдеко и остальные, — украдкой прошептала она и ушла.

Я испытала огромное облегчение. Если Эдеко уехал вместе с Аттилой и остальными, то они наверняка отправились в какой-то поход. Я тщательно вымылась, потом опустила голову в ведро и ополоснула свалявшиеся волосы. Став снова чистой после многих дней вынужденной неопрятности, я нашла в себе силы быть терпеливой. Не важно, сколько мне придется ждать, день или год. Главное, что тот миг, когда меч начнет разрушать жизнь Аттилы, настанет, и я об этом узнаю. А теперь я должна поддерживать себя в бодром настроении и избегать опасных разговоров с новой подругой.

Когда погода стала совсем теплой и сухой, я услышала какой-то шум. Я подумала о пожаре и бросилась к входу, чтобы выглянуть из-за завесы. Охранник, остановившийся на мгновение, чтобы посмотреть в сторону города, заметил меня и угрожающе замахнулся кнутом. Я торопливо отскочила от входа и прижалась ухом к стене. Теперь я различала в гомоне отдельные звуки — они напоминали одновременное движение множества лошадей. Этот гул сопровождался выкриками, но мне было никак не разобрать, что это — восклицания радости или ужаса. Мне подумалось, что римляне могли проведать об отъезде Аттилы и осадить его город. Но потом я услышала, что лошадь охранника спокойно продолжала цокать копытами вокруг моей хижины: нет, это не нашествие врага, а возвращение гуннов.

— Я свободна, — громко крикнула я, не смахивая слез с лица.

Когда слезы кончились, я вознесла благодарственную молитву. Правда, эта молитва показалась мне непочтительной, потому что я довольно давно не вспоминала ни о Водене, ни о других богах.

Тем же вечером, когда мне принесли еду, я внимательно всмотрелась в лицо женщины, ища хоть какие-то признаки того, что Аттила мертв. Но я не увидела ничего, кроме обыкновенного безразличия. И в выражении лица служанки, принесшей мне завтрак на следующий день, тоже не было ничего особенного. В свете лампы я заметила сыпь на своих руках, да и сердце мое, по-моему, выбивало слишком торопливую дробь. Я боялась, что не доживу до того момента, когда счастливые новости достигнут моих ушей. Вечером пришла еще одна служанка и заменила поднос с нетронутым завтраком на ужин. Я открыла рот, собираясь заговорить с ней, но не успела произнести и слова, как она уже выскочила. Чуть позже, когда я расстилала шкуры, готовясь ко сну, снова открылась завеса. Я повернулась, собираясь задать мучивший меня вопрос любому, кто мог оказаться у входа, и обнаружила перед собой Эдеко.

— Как поживаешь, Ильдико? — сухо спросил он.

Какое-то время я молча смотрела на него.

— Неплохо, для моего положения. А ты?

На его лице медленно появилась улыбка, но той нежности в глазах, которую я видела каждый раз, когда представляла его себе, не было и в помине.

— Мы одержали победу. У меня все прекрасно, к тому же я стал намного богаче, чем раньше.

Сердце оборвалось у меня в груди.

— Значит, вы снова ходили на Восточную империю? — заставила я себя произнести.

— Да.

Я отвернулась от него.

— И ты знал о том, что уходишь в поход, когда посещал меня в последний раз?

— Мы вышли на следующее утро. Я разве не говорил тебе? Прошлой зимой Аттила заметил, что сама земля стала противиться Восточной империи. Исчезали целые города. Обрушились стены Константинополя. Он воспринял это как знак того, что нам пора выступать. Странно, что ты о нем не спрашиваешь.

Я пожала плечами.

— Мне ясно, что с ним все в порядке. Иначе ты бы не стал говорить об одержанной победе.

Эдеко светился от гордости.

— Он сражался как бог. Меч войны приносит ему удачу.

Я медленно повернулась к нему и, чтобы скрыть свои страдания, спросила:

— Как много земель вы опустошили?

— Целые провинции: Иллириум, Мёзию, Дакию, Скифию…

— Эти названия ничего мне не говорят, — резко перебила я. Затем, уже мягче, добавила: — Я мало знаю о Восточной империи.

Улыбка Эдеко почти превратилась в усмешку.

— Тогда позволь мне рассказать в словах, более подходящих твоим знаниям, Ильдико. Было пролито много крови. Пало множество римлян. Мы разрушили их святилища. Наши трофеи огромны. Не думаю, что римляне еще посмеют нас обмануть.

— А как они вас обманули? — спросила я, чувствуя отвращение к его высокомерию.

— Они не выполнили условия договора.

— И что это были за условия?

Его горделивая улыбка сошла с лица. Он выпрямился.

— Не твое дело. — Эдеко помолчал. — А ты изменилась, Ильдико…

Я несколько мгновений рассматривала его.

— Могу сказать то же самое и о тебе.

Он выглядел удивленным.

— Я думал, что наша победа будет для тебя что-то значить.

— Так и есть.

Эдеко продолжил говорить, будто не заметил сарказма в моих словах.

— Мне поручено передать тебе кое-что от имени Аттилы. Это хотя бы тебя расшевелит. — Он замолчал, но, увидев, что я не отвечаю, решил продолжить: — В благодарность за твой дар Аттила согласился со мной в том, что тебе можно разрешить участвовать в нашей жизни. Ты присоединишься к женщинам, подающим ужин Аттиле, уверяю тебя, это очень почетная обязанность. Каждый вечер охранник будет провожать тебя до дома Аттилы. Там тебя встретит девушка и отведет в дом. Она покажет тебе, что делать. Ты должна быть очень осторожной. Держи рот на замке. А еще запомни: когда подаешь еду и питье, не смей поднимать глаза на Аттилу или на кого-нибудь из его гостей, включая меня. До тех пор, пока ты не совершишь какой-нибудь оплошности, одиночество тебе больше грозить не будет. Правда, Аттила добр?

Я поклонилась.

— Передай ему, что я очень благодарна.

— Передам. Он все еще за воротами города, но завтра уже вернется. Тогда и приступишь к своим новым обязанностям. У тебя есть вопросы?

Вопросы у меня имелись, но ни один из них нельзя было задать Эдеко. Я покачала головой.

Мое новое положение вселяло некоторую надежду, в противовес разочарованию, которое я испытала, узнав, что Аттила жив. Но была ли эта надежда связана с достижением моей цели или с желанием отвлечься — я не могла сказать наверняка. Я больше не различала своих чувств. Эдеко был прав: я изменилась. Но и он изменился. В тот вечер, перед отъездом Эдеко, я думала, что он готов стать если не союзником мне, то хотя бы доверенным лицом. Теперь он казался таким же слугой Аттилы, как и в первый день нашей встречи.

Как Эдеко и обещал, на следующий день после полудня пришел охранник, и я во второй раз отправилась к дому Аттилы. Но сейчас, когда ворота открылись перед нами, я не разглядела шелковых шатров бесчисленных жен Аттилы. Нет, они по-прежнему оставались на месте, только их не было видно из-за толп вооруженных всадников. Мой сопровождающий, суровый охранник на коренастой лошади, дал мне понять, что здесь я должна остановиться и подождать. Он положил мне па плечо хлыст и, как только сквозь толпу заметил, что к нам приближается служанка, чтобы отвести меня в дом Аттилы, с силой надавил рукоятью. Поморщившись от боли, я обернулась и увидела знакомую девочку, которая приносила мне ведро с водой. После долгого одиночества и сурового обращения я была счастлива, что пойду дальше со знакомым человеком. Девочка поклонилась с безразличным лицом, но как только охранник отвернулся, улыбнулась и коснулась моей руки.

Вокруг нас в основном были гунны, хотя порой встречались и гауты. Все пили из золотых и серебряных кубков, смеялись и провозглашали тосты. Следуя за девочкой, я заметила, что все эти люди разделялись на две большие группы: те, кто сидел между воротами и шелковыми шатрами, и те, кто располагался между шатрами и домом. Гуннские женщины с кувшинами вина сновали между ними, останавливаясь и наполняя бокалы по первому требованию. Жены Аттилы, сидевшие рядом со своими палатками, выглядели так, будто им самим хотелось присоединиться к радостным мужчинам.

Когда мы прошли мимо шатров и второй группы мужчин, перед нами предстало зрелище, от которого я чуть не лишилась чувств. По обе стороны от входа в дом Аттилы стояло множество кольев, и на каждом из них висела подгнившая, окровавленная голова жертвы Аттилы. Там были мужчины и женщины, старики и дети. Я судорожно вскрикнула, не осознавая, что остановилась, и находилась в таком состоянии до тех пор, пока не поняла, что девочка-гунн стоит впереди и ждет меня. Выражение ее лица говорило о том, что она не понимала, почему меня так напугало это зрелище. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз видела столько отрубленных голов. Это случилось в Вормсе, когда гунны напали на мой народ. Здесь, у дома Аттилы, за исключением нескольких голов гуннов, скорее всего, дезертиров, все остальные явно принадлежали римлянам. Но я испытала такой ужас, словно видела перед собой бургундов и все придется пережить сначала.

Девочка по-прежнему смотрела на меня, только уже с нетерпением. Я пыталась заставить свои ноги сдвинуться с места, но они стали ватными, а глаза мои никак не могли оторваться от безжизненных глаз и высунутых языков жертв Аттилы. Услышав свое вымышленное имя, я вздрогнула. Обернувшись, я увидела покрасневшего и смеющегося Эдеко.

— Если бы нашлось место, чтобы поставить еще кольев, — крикнул он мне, склонившись с коня, — то мертвых здесь оказалось бы больше, чем живых при дворе Аттилы.

Мне было нечего ему ответить. У Эдеко заплетался язык, значит, он уже прилично выпил.

— Но мы брали их и живыми, — продолжал он. — Римляне хорошо платят за своих граждан. — Эдеко поставил свою лошадь на дыбы и, заливаясь смехом, рванулся вперед.

Девочка схватила меня за запястье и заставила идти дальше. Спустя мгновение мы оказались в доме Аттилы, в котором не было никого, кроме женщин, зашедших сюда, чтобы взять кувшины с вином с длинного стола, стоявшего возле южной стены. Маленькая гуннка вручила мне кувшин и знаками показала, что я должна отнести его во двор. Я шла сквозь толпу в каком-то полусне, вспоминая о том, что держу кувшин с вином, только когда на мое плечо опускались кнут или рука. Я не понимала, что кувшин опустел, до тех пор, пока гунн, которому, как мне казалось, я наполняла бокал, не возмутился, что он пуст. Я побежала в дом за новым кувшином, а потом еще и еще, молясь, чтобы мне больше не встретился Эдеко. Я решила, что он неспроста сказал мне про убитых римлян — эти слова таили в себе некий зловещий смысл.

Я вынесла вино в четвертый раз, как вдруг толпа неожиданно смолкла. И в этой тишине я услышала поющие голоса. Всадники стали расходиться в стороны, освобождая дорогу от ворот, через шатры к дому Аттилы. Я оказалась возле ворот, прямо перед проходом, поэтому, когда ворота открылись, смогла все хорошо рассмотреть. Вдалеке я увидела Аттилу верхом на гуннском коне, вернее, всадника, державшего факел высоко над головой. Издали рассмотреть черты его лица и узнать было невозможно. Позади него двигались ряды всадников, заполонив все пространство, доступное глазу. По обе стороны от Аттилы шли гуннские девочки, разбрасывая лепестки цветов и распевая песни. Я подумала, что они, должно быть, восхваляют подвиги Аттилы. Их голоса наполнили мое сердце болью и тоской. За девочками следовали женщины с покрытыми белой тканью головами и тоже пели. Жители города, не принимавшие участия в шествии, падали ниц по обе стороны от их пути. Когда Аттила приблизился, всадники во дворе спешились и тоже пали на землю. Я быстро присоединилась к ним. Женщины и девочки, сопровождавшие Аттилу, остановились возле ворот, и, как только Аттила миновал их, ворота закрылись, оставляя многочисленных воинов за пределами города.

Я мельком глянула на Аттилу, когда он проезжал мимо, и заметила, что он мрачен и ни на кого не смотрит. Женщины и девочки стали петь громче, будто пытаясь преодолеть преграду между своими голосами и безразличным ухом их господина. Когда Аттила спешился и вошел в дом, все поднялись на ноги. Я заметила, как ко мне сквозь толпу спешила моя знакомая маленькая гуннка. Она махнула, приглашая следовать за собой, и быстро побежала к дому. Я отправилась за ней, стараясь смотреть прямо перед собой, чтобы не видеть искаженные мукой мертвые лица. Когда мы добрались до входа, я краем глаза заметила Аттилу, уже воссевшего на покрытое красным шелком ложе и, о ужас, смотревшего прямо на меня! Девочка вошла и бросилась ниц перед ним. Как только она встала, я тоже опустилась перед Аттилой, а потом поторопилась вслед за девочкой к длинному столу. Кувшины с вином уже отодвинули назад, чтобы выложить на стол всяческие угощения: выпечку и фрукты, мясо и сыры, каких я никогда не видела раньше. Некоторые женщины брали еду и раскладывали ее по тарелкам. Другие разносили эти тарелки и ставили на небольшие столы неподалеку. Я взяла две тарелки и последовала их примеру. Вошла группа мальчиков самых разных возрастов и тоже пали ниц перед Аттилой. Среди них был Эрнак, поэтому я решила, что вижу сыновей великого вождя. В отличие от своих братьев, Эрнак лег на пол не возле ног отца, а в непосредственной близости от него, и Аттила, который уже смотрел на следующую группу, входящую в дом, протянул руку и потрепал его по голове. В этой группе среди других богато украшенных драгоценностями мужчин был Эдеко, они тоже пали ниц. В третьей группе к властелину пришли его жены. Мы разнесли всем маленькие, накрытые едой столики. Когда мы их расставили, гости Аттилы сами нашли себе сиденья. Едва все расселись, Аттила встал, не выпуская меч войны, и закрыл дверь.

В комнате воцарилась абсолютная тишина. Пока Аттила усаживался, юная гуннка вышла вперед и подала мне деревянную чашу, наполненную вином. Поскольку на всех столах уже стояли золотые и серебряные кубки, я, совсем плохо соображая, решила, что эта чаша предназначалась для меня, и сделала попытку поднести ее к губам. Тихий вскрик девочки тут же остановил меня. Для того, чтобы прикрыть мою оплошность, она поднялась передо мной на цыпочки. «Для Аттилы, глупая!» — прошептала она и подтолкнула меня вперед.

И я отправилась в самое длительное путешествие в своей жизни. Я смотрела только на вино, но ощущала, что все взгляды в этом зале обращены на меня. Единственным звуком, раздававшимся сейчас, было шарканье моих ног по полу. Я чувствовала, что согнулась, ссутулилась, но не находила в себе сил распрямиться. Ноги подгибались подо мной, я почти не помнила себя от ужаса и смущения.

Дойдя, наконец, до кушетки Аттилы, я увидела, что он уже протянул руку. Я вложила в нее чашу и словно со стороны наблюдала, как моя сильно дрожащая рука возвращается обратно. Мне показалось, что я услышала всеобщий вздох облегчения, потому что, похоже, все нервничали так же, как я, страстно желая, чтобы чаша была передана Аттиле без происшествий. Я повернулась и торопливо отошла к другим слугам. Некоторые из них бросали на меня суровые взгляды. Я встала, как они, спиной к длинному столу и украдкой следила за тем, как Аттила поднес чашу к губам и после первого глотка передал ее одному из своих сыновей, а тот, в свою очередь, отпил и передал другому. Когда чаша обошла весь зал, от стола к столу, от гостя к гостю, одна из жен Аттилы, последней сделавшая глоток из чаши, встала и понесла ее обратно Аттиле. Как и я, она двигалась очень медленно, не поднимая глаз от того вина, что осталось в чаше.

Потом Аттила произнес длинную речь, надолго замолкая, будто стараясь подобрать слова. Он ни на кого не смотрел и говорил так тихо, что, казалось, обращался сам к себе. Я уже понимала достаточно слов, чтобы разобрать, о чем он рассказывал: о своей недавней победе. Правда, его поведение ничем не выдавало ликования или радости, естественных при таких событиях. Когда он закончил и я увидела, как девочка-гуннка приближается ко мне с деревянным подносом, то пришла в ужас. Я попыталась оттолкнуть поднос, но она покачала головой и отступила.

На маленьких столиках, которые я помогала разносить, стояли самые разнообразные угощения, а на подносе Аттилы — всего лишь миска с мясом. Краем глаза я видела, что он уже выпрямлялся, чтобы принять ее у меня. И снова мне показалось, что, сколько бы я ни шла, ближе к нему не становилась. Подойдя к кушетке и наклонившись, чтобы опустить поднос, я увидела меч войны. В освещенном факелами зале он сиял, словно солнце, и мне представилось, что он дразнит меня, подбивая схватить и вонзить в сердце Аттилы. Поскольку Аттила не делал ничего, чтобы взять поднос у меня из рук, я поняла, что мне придется поставить его к вождю на колени. Я уже собиралась опустить поднос, как Аттила вдруг схватил меня за руку. Почувствовав отвращение от его прикосновения, я забылась и посмотрела ему в лицо. Заметив его негодование, я тут же опустила глаза. Он убрал руку, и я поспешила обратно к прислужницам.

Как только он начал есть, все за столами заговорили, будто компенсируя столь долгое молчание. Девочка протянула мне кувшин с вином и указала на дверь, которую как раз открывал один из сыновей Аттилы. Я с радостью вышла с другими женщинами, чтобы снова обойти всадников. Они уже не были такими шумными, как прежде. Некоторые просто сидели и с торжественным видом смотрели на двери дома Аттилы, будто завидуя тем немногим, кому позволено туда войти. Вернувшись в дом за вином, я увидела, что гости, напротив, стали веселиться. Обернувшись к выходу с полным кувшином, я заметила источник их радости: между столами танцевал гном. Я поразилась, увидев это существо в доме Аттилы, и на какое-то время замерла на месте. У гнома оказался такой горб, что казалось, будто его голова растет прямо из плеч. У него была смуглая кожа, смуглее, чем у гуннов, но это единственная черта, которой он их напоминал. Он вообще не походил ни на кого из тех людей, которых я видела ранее. Перепрыгивая от стола к столу, он лопотал на наречии гуннов и корчил всевозможные рожи. Взглянув на Аттилу, напряженно наблюдавшего за трюками гнома, я заметила, что они ему совсем не нравятся. Потом я вспомнила о кувшине с вином в моих руках и поспешила к выходу.

Я как раз собиралась войти за следующим кувшином, когда громкий хлопок заставил меня остановиться. Смех в доме тут же стих. Повисло молчание, и Аттила отдал своим воинам приказ относительно гнома, которого тут же грубо подхватили под руки и повели прочь. Потом все гости дружно встали. Я заметила, что женщины-прислужницы бросились убирать столы, хотя не все еще успели доесть. Я поспешила присоединиться к ним. Проходя мимо Аттилы, я заметила, что его поднос так и стоял на коленях, и подумала, не должна ли я его забрать. К счастью, не дожидаясь моего решения, Аттила сам поднял его и поставил на стол, который как раз мимо него проносили слуги. В это время гости вставали в очередь и, упав еще раз перед вождем ниц, удалялись.

Эдеко, который отошел, чтобы отодвинуть полог, закрывавший спальню для одной из жен Аттилы, покинул зал последним. Когда Эдеко ожидал своей очереди на прощальный поклон и заметил меня, он сделал такое лицо, будто хотел показать, что я каким-то образом его подвела.

Я тут же отвела взгляд и принялась убирать тарелки со столов, думая, что их надо бы вытереть начисто, но когда все тарелки были составлены на длинном столе, девочка-гуннка коснулась моего запястья и кивком головы показала, что пришло время уходить. Все прислужницы, за исключением двоих, оставшихся закончить уборку, направились к Аттиле для поклона.

Не успела я выйти из дома, как Эдеко схватил меня за руку и оттащил в сторону. К этому времени большая часть гостей разошлась, а те, кто задержался, собирались уходить. Эдеко поволок меня к воротам. Его лицо искажала гримаса злобы. Когда мы добрались до ворот, он отпустил меня и закричал:

— Ты не послушалась меня!

— А ты не сказал, что именно мне…

Он ударил меня по лицу. Пощечина была скорее проявлением власти, чем попыткой причинить мне боль. Тем не менее я бы вскрикнула от страха и удивления, если бы он не прикрыл мне рот. Эдеко оглянулся, будто проверяя, не наблюдают ли за нами. Убедившись, что вокруг никого нет, он посмотрел на меня. Что-то в выражении его глаз подсказывало мне, что он разочарован. Это заинтриговало меня.

— Ты посмела взглянуть в глаза Аттилы! — крикнул он.

— Он напугал меня, — ответила я, когда Эдеко убрал руку от моего рта. — Прости, — добавила я, опасаясь, что он снова меня ударит.

Эдеко взял меня за руку, и мы вышли за ограду дома Аттилы. Он быстро шагал, не выпуская мою ладонь. Уже стемнело, но в городе по-прежнему оставалось много всадников, державшихся группами. Я успела заметить несколько парочек, которые сидели на поросших травами холмах и перешептывались в лунном свете. Возле моей хижины не было никого.

Похоже, Эдеко удивился не меньше моего, увидев, что возле входа нет охраны. Он втолкнул меня внутрь, а сам остался на улице, тихо ругаясь. На полу стоял поднос с едой и вином. В этой суматохе и волнении я совсем забыла, что ничего не ела с утра. Я тут же села и принялась за еду.

— Охранник так и не появился, — пожаловался Эдеко, войдя в хижину некоторое время спустя. Он стал ходить из угла в угол, поглядывая наружу.

Затем пожаловала служанка, чтобы забрать поднос, но, увидев, что в хижине Эдеко, поклонилась и поспешила прочь.

— Я не понимаю, почему мое поведение так важно для тебя, — начала я, — Какая тебе разница? Даже если Аттила отрубит мне голову своим мечом, тебе-то что с того? У тебя станет на одного пленника меньше.

Эдеко продолжал ходить, оставив мой вопрос без ответа. Мне очень хотелось разговорить его, потому что казалось — он что-то от меня скрывает. И я должна была узнать, что именно.

— А кто этот гном? — спросила я как ни в чем не бывало.

— Его зовут Зерко, — ответил Эдеко, не переставая ходить. — Раньше он принадлежал Бледе, теперь — Аттиле.

Его ответ звучал резко, но он все же ответил, поэтому я стала спрашивать дальше.

— Странно, почему к такому пожилому человеку относятся без уважения?

Эдеко остановился и посмотрел на меня.

— Он не старше Аттилы. Удивительно, что ты подумала иначе. — Он снова зашагал. — Разум Зерко так же изуродован, как и тело. Его дело — развлекать.

— Мне показалось, что Аттилу он совсем не развлек.

Эдеко снова остановился.

— Твое дело — прислуживать, а не наблюдать.

— Человек не может не наблюдать. Даже животные все время осматривают те места, где обитают. Без этого им не выжить.

Теперь Эдеко остановился надолго и уставился на меня. Руки его были сложены на груди.

— Вот как? Тогда расскажи мне, что ты высмотрела в городе Аттилы?

— Я заметила, что ты ведешь себя со мной по-разному — когда один и когда рядом кто-то есть.

Не успел он ответить, как мы услышали шаги приближающегося охранника. Эдеко вышел и резко его отчитал. Тот отвечал ему тихо, раскаивающимся тоном, но разобрать слова я не могла. Эдеко вернулся в хижину и задернул за собой завесу.

— Ты верно заметила, — сказал он.

— Позволено ли мне спросить, почему ты бываешь со мной так груб?

— Не позволено, — рявкнул Эдеко. Спустя мгновение он низко опустил голову. — Ты сама знаешь ответ не хуже меня.

Я вскочила и бросилась к нему. Он не отстранился, но его глаза метались из стороны в сторону, и Эдеко напомнил мне зажатого в угол сурка, которого мы вместе видели.

— Эдеко, — прошептала я, взяв его за покрытую шрамами руку. — Мы с тобой оба гауты, и я знаю…

— Не говори мне ничего из того, что знаешь! — предупредил Эдеко.

Я отошла от него на шаг, но продолжила:

— Почему? Неужели твоя верность Аттиле настолько крепка, что ты захочешь меня предать? Ты ведь ничего не сказал Аттиле о том видении про твоего сына? Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза и солги, что не видишь в них отражения твоей сути гаута. Мы с тобой похожи! Мы должны притворяться рабами Аттилы, пока находимся в его городе, но мы оба знаем, что ни один гаут не сможет жить в мире с собой, находясь во власти другого человека и подчиняясь ему.

Эдеко, сжав губы, схватил меня за плечи и толкнул так, что я отлетела к противоположной стене. Потом он оглянулся, чтобы понять, слышал ли охранник, что я упала.

— Ты понимаешь, что говоришь? — прошипел он. — Ты сошла с ума, если считаешь, что у меня есть иные желания, кроме служения Аттиле. Да, я раб, по раб богатый. Неужели ты действительно можешь представить себе, что я откажусь от всего этого ради того, чтобы снова назвать себя гаутом? Твои предположения мне противны. Я никогда не давал тебе повода думать, что разделяю такие мерзкие мысли.

Я едва открыла рот, чтобы возразить, как он закричал:

— Никогда! — И снова взглянул на входную завесу. — Я не мог сказать тебе этого раньше, — торопливо продолжил он, — но сейчас, в гневе, наверное, скажу. Когда-то я любил тебя, Ильдико. Я не давал Аттиле покоя, просил, чтобы он приблизил тебя к себе. А теперь ты…

— Твоя мать была гауткой, — воскликнула я. — Как и твой отец. Они, как и мои родители, пришли из далеких холодных стран, чтобы…

— Я больше ничего не желаю слышать!

— Как и твои сыновья, Эдеко!

— Мои сыновья унаследуют богатства своего отца, когда меня не станет.

— Твои сыновья способны завоевать собственные богатства. Вот что я предвидела. Если ты продолжишь свое притворство, то они унаследуют лишь твое место дурачка Аттилы. Ты ничем не лучше Зерко.

Эдеко наклонился ко мне.

— Я должен был бы тебя убить, — прошептал он, — но я так зол, что сделаю это быстро и безболезненно. Аттила же захочет сделать это более… — Он отвел взгляд и покачал головой. Затем повернулся, пнул поднос и вышел.