"Сначала свадьба" - читать интересную книгу автора (Бэлоу Мэри)

Глава 15

Ванессе никак не удавалось вырваться из депрессии. Вообще-то она нечасто позволяла себе впадать в уныние.

Но порою депрессия все-таки давила, как каменная стена. Такое случалось, если причин для страданий было несколько и отвернуться от них не представлялось возможным.

Мимолетный медовый месяц подошел к концу. Наверное, то неожиданное счастье, которое наполняло дни и ночи в доме на берегу озера, уже не повторится, и они с Эллиотом больше никогда не будут так близки, как в эти три восхитительных дня.

Сегодня Эллиот уехал до самого вечера, чтобы заняться делами поместья. Что ж, вполне понятно. Не может же он всю дальнейшую жизнь только гулять, кататься на лодке и собирать нарциссы. Но вот только очень не хотелось оставаться одной.

Криспин Дью женился на испанке и остался в Испании.

Мег, должно быть, отчаянно страдает, но помочь ей нечем. Несчастье близкого человека больнее собственного, потому что заставляет остро ощущать бесполезность сочувствия и даже любви. Это Ванесса знала по собственному горькому опыту.

Воспоминание о Хедли заставило почти бегом подняться на второй этаж, в спальню, и начать лихорадочно рыться в большом чемодане. Чемодан так и стоял неразобранным, потому что прибыл из Уоррен-Холла, а уже завтра должен был отправиться дальше, в Лондон. Наконец Ванесса нашла то, что искала.

Присев на краешек кровати, она бережно открыла бархатный футляр и достала заключенную в рамку лаковую миниатюру — портрет Хедли, подаренный леди Дью после его смерти.

Написан он был за два года до свадьбы и незадолго до того, как стало ясно, что болезнь перешла в решительное наступление.

Впрочем, зловещие признаки туберкулеза были заметны уже и в то время.

Ванесса провела пальцем по овальной рамке.

Большие глаза, худощавое лицо. Оно выглядело бы бледным, но художник добавил румянца.

И все же Хедли до последнего дня оставался красивым. Его красота не была ни броской, ни мужественной. Нет, он был красив изысканно и тонко. Никогда не отличался силой и здоровьем. Никогда не принимал участия в шумных, бойких играх. Но странно, детям даже в голову не приходило дразнить или обижать слабого. Все и всегда его любили.

Она любила Хедли.

Если бы только было возможно, согласилась бы умереть вместо него.

Сейчас с портрета смотрели большие выразительные глаза, полные ума и надежды.

— Хедли, — прошептала Ванесса и осторожно притронулась пальцем к четко прорисованным губам.

И вдруг осознала, что за все три дня, проведенные на берегу озера, она ни разу о нем не подумала.

Разумеется, не подумала. Как можно? Теперь она нераздельно, душой и телом, принадлежала новому мужу.

И все же…

До недавнего времени без постоянных воспоминаний о Хедли не проходило ни дня.

И вот незаметно пролетело целых три.

Три дня блаженного счастья с человеком, который ее не любил. И которого не любила она.

По крайней мере не любила так, как любила Хедли. Чувство к первому мужу осталось святым, неповторимым.

Но с Хедли она ни разу не испытала того чувственного наслаждения, которое подарил Эллиот. Ко времени свадьбы болезнь сделала несчастного почти импотентом. Хедли страшно мучился, хотя Ванесса научилась успокаивать его и даже приносить удовлетворение.

И вот теперь она сама познала сексуальное блаженство — с другим мужчиной.

И не вспоминала о Хедли целых три дня; нет, теперь уже четыре.

Неужели постепенно память сотрется окончательно?

Неужели настанет время, когда он перестанет существовать?

Ванесса погрузилась в печаль и ощутила острое чувство вины. Безосновательное, оно ранило безжалостно и больно. Почему она обречена на мучительное раскаяние, выйдя замуж вторично и освободившись от воспоминаний о первом супруге? Почему вынуждена корить себя за измену мертвому? И откуда это ужасное ощущение измены?

Сейчас, в серый дождливый день, все сомнения и терзания навалились жестоко и безжалостно.

— Ты должна продолжать жить, Несси, — сказал Хедли в один из последних дней, когда она держала его за руку и прикладывала к горящему лбу смоченное в прохладной воде полотенце. — Должна снова найти любовь и счастье. Должна выйти замуж и родить детей. Обещай мне.

Она обозвала его дураком и решительно отказалась давать какие бы то ни было обещания.

— О, только не дурак, — взмолился Хедли. — Ну хотя бы болван — и то лучше.

И они засмеялись.

— Непременно смейся. Смейся по самым пустяковым поводам, — потребовал Хедли. — Обещай, что будешь постоянно смеяться.

— Буду смеяться, когда будет смешно, — пообещала Ванесса и поднесла к губам почти прозрачную руку любимого. Вскоре он впал в забытье.

— Хедли, — прошептала Ванесса снова и обнаружила, что портрет расплылся перед глазами. Смахнула слезы. — Прости меня.

Она просила прощения за то, что поступила так, как он просил: за то, что вернулась к жизни и нашла счастье. За то, что снова вышла замуж и снова смеялась.

А еще за то, что почти четыре дня о нем не вспоминала.

Потом подумала о чувственной силе Эллиота, о той нескончаемой энергии, с которой он дарил плотское наслаждение. Провела ладонью по миниатюре. Депрессия переросла саму себя и превратилась в сердечную боль.

Если бы Хедли хотя бы раз смог…

Ванесса закрыла глаза и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Хедли, — снова позвала она.

Слезы текли по щекам. Она вытирала их ладонями, беспомощно шмыгала носом и, наконец, принялась искать платок. Рядом его не оказалось, а встать не хватало сил.

Она впала в грех уныния. Предалась ужасному, разрушающему отчаянию.

Всхлипнув еще несколько раз, решила, что пора встать, найти платок, хорошенько высморкаться и умыться холодной водой, чтобы уничтожить следы предосудительной слабости.

А что, если Эллиот заметит, что она плакала? Какой ужас! Что он подумает?

Ванесса положила миниатюру на подушку, и в это мгновение из-за плеча появилась рука с платком. Большая, сильная мужская рука. Рука Эллиота.

Дел оказалось совсем немного. Перед свадьбой Эллиот не жалел сил и привел хозяйство в образцовый порядок, зная, что вскоре придется на несколько месяцев уехать в Лондон.

Он справился меньше чем за час и решил навестить одного из арендаторов, с которым дружил. Однако ни самого арендатора, ни его жену дома застать не удалось, так что визит вежливости оказался совсем коротким.

Эллиот с радостью направил коня в Финчли-Парк — значительно раньше, чем предполагал. Пока что супружество доставляло лишь положительные эмоции. Честно говоря, сегодня утром отчаянно не хотелось покидать дом у озера. Почему-то казалось, что волшебные чары сразу разрушатся.

Конечно, на самом деле никаких чар не существовало, как не существовало и ни капли волшебства. Три дня и четыре ночи он всего лишь видел рядом ту, с которой можно было делить постель. Да, секс оказался на удивление приятным. Эллиот сделал открытие: чтобы вызывать вожделение, женское тело вовсе не должно поражать пышными формами.

Но секрет трехдневного блаженства заключался не только в сексе. Жена предпочла провести краткий медовый месяц мирно, без ссор, и оказалась интересной в общении и даже милой.

Подумать только; он настолько увлекся, что позволил ей грести во время лодочной прогулки, хотя полное отсутствие умения бросалось в глаза. Позволил орать во все горло, когда брошенный ею камешек случайно прыгнул по воде три раза подряд. А потом нарвал нарциссов больше, чем видел за всю жизнь, да еще покорно прислуживал, расставляя цветы по комнатам.

Возможно, им с Ванессой все-таки удастся построить надежный и благопристойный брак.

Погрузившись в размышления, Эллиот не просто возвращался домой раньше срока, а отчаянно спешил, игнорируя внутренний голос, напоминавший, что неплохо было бы навестить еще нескольких арендаторов.

Вчера они с Ванессой любили друг друга прямо на поляне с нарциссами. Если бы погода не испортилась, вполне можно было бы вернуться на берег озера и нарвать цветов для парадных комнат. А в спальне ждала большая кровать. Так почему же не обновить ее дождливым днем, когда ничего интереснее не предвидится?

Ни в одной из комнат первого этажа Ванессы не оказалось. Должно быть, поднялась в спальню, чтобы наверстать упущенные часы сна.

Эллиот легко взбежал по лестнице и направился в свою гардеробную, чтобы вытереть намокшие под дождем волосы и снять сапоги. Сделал все сам, без помощи камердинера. Гардеробная жены была рядом, за дверью. Он миновал небольшую комнату осторожно, стараясь шагать как можно тише — а вдруг Ванесса спит? Впрочем, он все равно вскоре собирался разбудить ее, и думал об этом с удовольствием.

Дверь в спальню оказалась приоткрытой. Эллиот вошел без стука.

Ванесса не спала. Сидела на краю кровати, спиной к нему, с низко опущенной головой. Может быть, читала? Вдруг захотелось подкрасться на цыпочках и поцеловать в шею. Интересно, как она прореагирует? Испугается и закричит? Или засмеется? А может быть, поведет плечами и чувственно вздохнет?

Она шмыгнула носом.

Странно.

И тут стало ясно, что Ванесса плачет. Плачет горько, с жалобными всхлипами, судорожно переводя дыхание.

Эллиот остолбенел. Захотелось броситься к жене, схватить на руки и успокоить, а потом выяснить причину слез. Но он никогда не умел утешать женщин, а потому просто пошел вперед, но медленнее и осторожнее. Эллиот ничуть не пытался скрыть свое присутствие, но Ванесса так погрузилась в собственные переживания, что не замечала ничего вокруг.

И вдруг, в тот самый момент, когда супруг собрался нежно тронуть ее за плечо, она что-то положила на подушку. Неожиданно для самого себя Эллиот увидел миниатюрный портрет хрупкого, почти по-женски красивого молодого человека.

Не потребовалось долгих размышлений, чтобы понять: молодой человек — Хедли Дью, его предшественник.

Лорд Лингейт мгновенно разозлился.

Впал в холодную ярость.

Вытащил из кармана чистый носовой платок и молча, без единого слова, протянул Ванессе.

— Полагаю, ты любила его больше жизни, — произнес Эллиот, когда всхлипы и сопение за спиной прекратились.

Он даже не пытался скрыть сарказм.

— Я любила его, — подтвердила Ванесса после долгого молчания. — Эллиот…

— Пожалуйста, — перебил он, — не думай, что обязана что-то объяснять. Оправдания абсолютно излишни и почти наверняка окажутся лживыми.

— В моей истории нет оснований для лжи, — тихо, но уверенно возразила Ванесса. — Я любила его, а потом потеряла. И вышла замуж за тебя. Вот и все. Тебе не удастся найти…

— И ты сочла возможным привезти в мой дом его портрет, чтобы потихоньку оплакивать?

— Да, — просто ответила она. — Я привезла с собой миниатюру. Хедли Дью — важная часть моего прошлого. Он был — и остается — частью меня. Я не подозревала, что ты так скоро вернешься. И. что войдешь в мою комнату, даже не постучавшись.

Эллиот резко обернулся и устремил на жену каменный взгляд. Ванесса продолжала сидеть в той же позе, со смятым платком на коленях. Лицо распухло и покраснело от слез — не самое привлекательное зрелище.

— Значит, я обязан стучаться, прежде чем войти в комнату жены?

По своей дурной привычке она ответила на вопрос вопросом:

— А если бы я вошла в твою комнату без стука, разве ты не рассердился бы? Особенно если бы не хотел, чтобы я увидела, чем ты занят?

— Но это же совсем другое дело! Разумеется, я бы рассердился.

— А мне нельзя? Потому что я всего лишь женщина? Что-то вроде служанки? Но даже служанки имеют право остаться наедине с собой.

Каким-то образом ей удалось перевести стрелки. Теперь уже она отчитывала его, заставляя оправдываться.

Эллиот внезапно осознал, что в последние три дня не было ничего, кроме секса. Именно так, как он и предполагал. Какой же смысл негодовать по поводу того, что знал заранее? Он вступал в брак без иллюзий. Но все равно чувствовал себя обманутым!

— Впредь ваше желание будет исполнено, мэм, — заявил он с холодным поклоном. — Отныне и впредь эта комната останется в вашем полном распоряжении, кроме тех случаев, когда мне вздумается осуществить супружеские права. Но даже в этих случаях я буду стучаться. Если не пожелаете меня принять, можете послать к черту.

Ванесса склонила голову и несколько мгновений смотрела молча.

— Проблема мужчин заключается в том, что они никогда не обсуждают дела спокойно и трезво. Не хотят слушать. Сразу вспыхивают, обижаются и бросают на воздух категоричные заявления. Чрезвычайно неразумные создания. Стоит ли удивляться тому, что мир не вылезает из кровопролитных войн?

— Мужчины сражаются, чтобы обезопасить мир для своих женщин, — процедил Эллиот сквозь стиснутые зубы.

— Что за чепуха! — отмахнулась Ванесса.

Разумеется, ей следовало сидеть, покорно склонив голову, и молча слушать повелителя, лишь изредка односложно отвечая на вопросы. В этом случае он смог бы удалиться из комнаты, сохранив достоинство, а не мучиться в словесном поединке.

Но перед ним сидела Ванесса, и уже становилось ясно, что ожидать от нее общепринятого поведения не приходилось.

И у него хватило ума на ней жениться. Так кого же винить, кроме себя самого?

— Если бы мужчины действительно заботились о своих женщинах, то первым делом сели бы и поговорили.

— Мадам, — холодно возразил виконт. — Возможно, вы надеетесь меня отвлечь, но из этого ничего не выйдет. Я не требую того, чего вы не в состоянии дать и чего я сам не хочу — не требую вашей любви. Но требую абсолютной верности. Это право супруга.

— Ты и так располагаешь моей абсолютной верностью, — невозмутимо ответила Ванесса. — И вовсе незачем так страшно хмуриться и называть меня «мадам», как будто видишь впервые.

— Не могу и не желаю соперничать с мертвым, — сурово продолжал Эллиот. — Понимаю, что ты любила его всей душой и ранняя смерть супруга стала жестоким ударом. Но сейчас ты моя жена, а потому должна хотя бы на людях проявлять преданность.

— На людях, — повторила Ванесса. — Так что же, наедине преданность не нужна? Наедине можно оставаться честной и демонстрировать равнодушие, неприязнь и даже ненависть? Все негативные чувства, которые скрываются в душе?

Эллиот смотрел, с трудом сдерживая раздражение.

— Позволь же все-таки объясниться, — настаивала она.

— Насчет того, чему я стал невольным свидетелем, войдя сюда и тем самым нарушив неприкосновенность личной жизни? — уточнил виконт. — Не стоит утруждаться.

— Криспин Дью женился, — решительно произнесла Ванесса.

Лорд Лингейт молча смотрел на жену. Что это, внезапный скачок мысли или в ее расстроенном мозгу все-таки существовала какая-то логическая связь?

— Об этом сегодня утром мне сказала Кейт, — продолжала Ванесса. — Сэр Хамфри и леди Дью получили письмо, пока гостили в Уоррен-Холле. Женился в Испании, где стоит его полк.

— Надо полагать, сердце твоей старшей сестры окончательно разбито, хотя и непонятно, с какой стати. Если за четыре года парень умудрился не написать ни слова, то именно этого и следовало ожидать.

— Скорее всего Маргарет опасалась измены, — согласилась Ванесса. — Но ведь опасаться и знать наверняка — совсем разные вещи.

Эллиот кое-что понял.

— Значит, ничто не мешало ей выйти замуж. Ну скажем, даже за меня, — заметил он.

— Да, — подтвердила Ванесса.

И вот наконец он увидел связь.

— Ты осознала это сегодня днем, пока меня не было. Подумала, что письмо пришло слишком поздно. Можно было и не приносить себя в жертву.

— Бедная Мег, — вздохнула Ванесса, не подтверждая, но и не отрицая обвинение. — Она так его любила. Но когда Криспин просил ее выйти замуж и уехать вместе с ним к месту службы, отказалась и осталась с нами. Не позволила мне заменить себя.

— Тогда не позволила, — уточнил виконт, — а в этот раз ей просто не предоставили права выбора. Ты пошла в наступление, даже не сообщив о намерениях.

— Эллиот, — остановила Ванесса, — пожалуйста, постарайся не перебивать.

Виконт снова сжал руки за спиной и слегка наклонился.

— Что же, объясняйся, если считаешь необходимым, — разрешил он. — Больше не буду перебивать.

Ванесса грустно посмотрела на мужа и вздохнула. Отложила в сторону платок, который нервно теребила в руках, посмотрела на лежавшую лицом вверх миниатюру и медленно, словно нехотя, перевернула.

— Я испугалась, что забуду Хедли, — заговорила она. — И в то же время поняла, что забыть необходимо. Я вышла замуж и должна дать тебе безраздельное внимание, бесспорную преданность и безусловную верность. Но я боялась, Эллиот. Если я его забуду, значит, любовь тоже умрет. А я всегда верила, что любовь — единственная постоянная величина, что она бессмертна и в нашей жизни, и в вечности. Я плакала потому, что вынуждена забыть, а забывать не хочу.

Эллиот недавно сказал, что не собирается соперничать с мертвым. Но разве не это он намеревался сделать сейчас?

Судя по всему, женщине нельзя приказать не любить, как нельзя приказать полюбить.

— Я отвезу портрет в Уоррен-Холл, — продолжала Ванесса. — А еще лучше — отошлю обратно в Рандл-Парк. Леди Дью подарила мне миниатюру после смерти Хедли и наверняка будет рада получить ее обратно. Конечно, правильнее было бы вернуть подарок еще до нашей свадьбы, но тогда я об этом не подумала. Я не нарушу данной у алтаря клятвы, Эллиот. И больше никогда не стану оплакивать Хедли, Постараюсь спрятать его в дальний уголок сердца и оставить там навсегда, но окончательному забвению не предам.

Клятва, данная у алтаря. Любить, чтить и во всем слушаться супруга.

Раньше она обещала гораздо больше: комфорт, наслаждение и счастье — и во время трех медовых дней удивительным образом подарила и первое, и второе, и третье. А он, наивный простак, принял без вопросов, как само собой разумеющееся.

Оказывается, она всего лишь выполняла данное обещание.

Лорд Лингейт не сомневался, что супруга тоже получила от близости чувственное наслаждение. Но теперь он понял, что она всего лишь восполняла недостаток плотских радостей, которых ее лишила тяжкая болезнь первого мужа.

Все ограничивалось сексом.

Ничего иного для нее не существовало.

Равно как и для него самого, в полном соответствии с желаниями и намерениями. О большем он и не задумывался.

Но почему же, черт возьми, хотя гнев рассеялся, где-то в глубине существа затаился черный клубок разочарования?

Сомнений не оставалось: имя Хедли Дью никогда больше не прозвучит в их доме. Ванесса будет продолжать любить его в глубине души и в то же время, послушная супружескому долгу, навсегда сохранит верность второму мужу.

Виконт снова поклонился.

— Оставлю вас, мэм, — произнес он. — Необходимо заняться срочными делами. Можно ли попросить вас умыться, чтобы слуги не видели заплаканного лица? Встретимся за обедом. А потом я навещу вас в вашей комнате, но спать вернусь к себе.

— О Эллиот! — горько воскликнула Ванесса. — Своим неуклюжим объяснением я только все запутала, правда? Может быть, потому, что не в состоянии разобраться сама.

— Возможно, когда-нибудь в будущем вы сможете написать книгу, — саркастически заметил Эллиот. — Вам отлично удастся любовный роман — что-нибудь, до краев наполненное пустой страстью, фальшивыми переживаниями и напыщенными речами.

С этими словами виконт вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.

Эллиота не оставляло чувство, что его одурачили. Жена не позволила в полной мере выплеснуть гнев и авторитетно разложить по полочкам все то, чего он ожидал от нее и от их брака. Вместо этого завела в дремучий словесный лабиринт и заставила почувствовать себя самодовольным ослом.

Может быть, именно таким он и был на самом деле?

Лорд Лингейт свирепо насупился.

Неужели следовало нежно обнять жену и шептать ей на ушко ласковые слова утешения, пока она оплакивала любимого, которым — так уж случилось — оказался не он сам?

И к тому же мертвого.

Боже милостивый!

Черт подери, куда способен завести человека брак?

Эллиот посмотрел в окно своей спальни и заметил, что дождь припустил еще отчаяннее, чем полчаса назад. Ветер безжалостно трепал верхушки деревьев.

Отлично! Именно такая погода ему и нужна.

Десять минут спустя он во весь опор мчался на свежем, застоявшемся в конюшне жеребце.

Куда именно?

Он и понятия не имел. Главное, как можно дальше от Ванессы и злосчастного брака. А еще прочь от проклятого портрета этого болезненного и милого юноши, с которым он не хотел соперничать, даже если бы мог.

Пусть любит его, сколько душе угодно.

К черту ее.

К черту Хедли Дью.

Поняв наивность собственных мыслей, виконт пришпорил коня и понесся прямиком на возвышавшуюся впереди зеленую изгородь.

Если суждено рассуждать наивно, то почему бы заодно не вести себя безрассудно?

Чем больше Ванесса споласкивала лицо холодной водой и разглаживала кремом, тем заметнее распухали веки и краснели щеки.

В конце концов она оставила бесполезное занятие и вышла в коридор энергичной походкой, приклеив к губам самую лучезарную улыбку, хотя встретили ее лишь картины на стенах и мраморные бюсты на лестничных площадках.

Виконт вернулся домой и появился в гостиной всего за несколько мгновений до того, как дворецкий объявил, что обед подан. Пора было идти в столовую. В присутствии слуг они целый час вели надуманный, неестественно высокопарный разговор, а Ванесса вдобавок изо всех сил улыбалась.

Потом оба сидели в гостиной возле камина — правда, по разные его стороны — и читали. Ванесса заметила, сколько раз муж перевернул страницы. Насчитала четыре раза, и это за полтора часа. Сама она тоже время от времени вспоминала, что неплохо было бы сменить декорацию перед глазами; при этом всякий раз принимала новую позу и улыбалась, словно читала что-то потрясающе увлекательное.

Лишь просидев так с полчаса, поняла, что сняла с полки сборник проповедей.

Пришлось улыбаться более задумчиво.

Ванесса украдкой посмотрела на мужа. Зачем, собственно, сегодня днем он вернулся домой пораньше и зашел в спальню без стука? Неужели чтобы…

Но Эллиот хмуро смотрел в книгу и совсем не походил на человека, мечтающего о любовной близости.

Когда же наконец пришло время отправляться ко сну, он проводил ее до двери гардеробной и, поцеловав руку, вежливо поинтересовался, позволено ли ему прийти через некоторое время. Да-да, так и спросил!

Когда он появился в спальне, Ванесса лежала в постели и размышляла, что можно сказать и сделать, чтобы исправить положение. Но в конце концов просто молча улыбалась до тех пор, пока он не задул свечу — впервые со дня свадьбы.

Он овладел ею без поцелуев и ласк — деловито, торопливо и похотливо. Все закончилось задолго до того, как она успела хотя бы подумать об остром наслаждении, которое неизменно испытывала во время предыдущих тринадцати интимных встреч.

Единственное, что ей досталось сегодня, — это тупая боль неудовлетворенного желания.

Закончив дело, виконт немедленно встал с постели, накинул халат и удалился через гардеробную.

А прежде чем закрыть дверь, поблагодарил.

Он сказал ей «спасибо»!

Слово прозвучало окончательным оскорблением.

Хуже того, оскорбительной выглядела вся сцена. Ванесса подозревала, что не случайно.

Поведение лорда Лингейта недвусмысленно показывало, что если ей угодно быть его супругой всего лишь ради положения в свете и производства детей, то он счастлив предоставить желаемое.

До чего же все-таки глупы мужчины!

Или если воздержаться от преувеличения и несправедливости по отношению к бесчисленному множеству ни в чем не повинных джентльменов, то можно было бы переформулировать мысль: до чего же глуп Эллиот Уоллес, виконт Лингейт!

Беспокоило лишь то обстоятельство, что вина лежала исключительно на ней самой.

Эллиот ни за что бы не признался, что страшно обиделся.

А Ванесса не знала, что делать, хотя требовалось что-то срочно предпринять. Плакать над портретом другого мужчины на четвертый день после свадьбы — далеко не самый разумный и тактичный поступок. Она обещала мужу иное. А если бы и не обещала, все равно была бы обязана принести в его дом комфорт, наслаждение и счастье.

Кроме того, ей вовсе не хотелось превращать безоблачные дни у озера в бледное воспоминание о туманном прошлом, в неповторимое и почти нереальное интермеццо. Да, она познала счастье и не сомневалась, что супруг тоже был безоглядно счастлив, хотя даже под пыткой не признался бы в недостойной слабости.

Они были счастливы вместе.

В прошлом.

И теперь только от нее зависело, продлится ли счастье в настоящем и будущем.

Ради их общей жизни.