"Выродок (Время Нергала)" - читать интересную книгу автора (Барковский Вячеслав)

ПОДПОЛКОВНИК ТИМОХИН И ОПЕР МАЛАХОВ

— Товарищ подполковник, мы на него вышли, ей-богу!

— Больно восторга в тебе много, Малахов. На НЕГО уже люди генерала Успенского выходили. На похоронах лейтенанта мы с тобой вроде вместе были.

— Да ведь мы же виду не подадим, что узнали ЕГО. Тихо-мирно подружимся, покорешимся, а там и решим, как брать, чтобы людей не потерять. Сейчас самое главное не спугнуть ЕГО!

— Как же вы на него вышли?

— Счастливая случайность. Сержант Клементьев опознал. Решил квартиру приватизировать, пошел в отдел жилья и наткнулся на НЕГО. Сидит себе как порядочный за столом, бумажки перебирает.

— Почему же решил, что это ОН?

— Так ведь у сержанта фоторобот был при себе. Только на нем ОН с бородой и усами. Такой, каким у Казанского свидетели видели. А чиновник бритый. Но точно ОН. Сержант хотел к НЕМУ с вопросом подойти, поближе рассмотреть, а тот сразу встал и вышел. Правда, минут через пять вернулся, но сержант уже с другим типом разговаривал. А когда стал уходить, у стола ЭТОГО типа как бы ненароком папку уронил, стал бумажки поднимать, а ЭТОТ уставился на него и вроде взглядом убить хочет. Парень говорит: «Извините, мол, что помешал», а тот «Ничего», — говорит и отвернулся.

— Ну опознавателей теперь наберется пару сотен человек, — проворчал капитан, потом добавил: — Ты бы в частном порядке сходил со своим корешом сержантом, зыркни еще разок… Чем черт не шутит… НО! — Тут капитан многозначительно поднял палец. — Никакой самодеятельности! Ты понял, Малахов? У меня строжайшая инструкция: в целях безопасности личного состава не предпринимать никаких оперативных действий по задержанию подозреваемого. Любой план согласовать с ФСБ, лично с Успенским. Ты сам у Казанского был свидетелем ЕГО подвигов. И то, что осталось от лейтенанта, тоже видел. Так что, соблюдая предельную осторожность, собирай информацию. Это пока все твои действия!

Малахов решил ослушаться подполковника. Уж очень велик был соблазн прославиться на всю матушку Россию. Много лет никто не мог взять, а он, Малахов, возьмет.

Второй день старший опер ходил за подозреваемым. Служащий отдела приватизации жилья Эдуард Николаевич Иванкевич ничем не отличался от своих собратьев по чиновному цеху. Вовремя на работу, вовремя с работы.

Был, правда, случай, когда с двумя известными бизнесменами посетил дорогой кабак «закрытый» для простых смертных. Еще разок проехался с этими же лицами на «опеле»…

Ничего странного больше за ним замечено не было, и Малахов начал продумывать варианты сближения с объектом.

— Девушка, простите, вы не могли бы посмотреть, у меня опять вся спина белая?

— Я и не глядя могу сказать. Абсолютно белая, как мел!

— Ну вот. Я так и знал. А как вы не глядя угадали?

— По лицу.

— Неужели у меня на лице написано, что я потомственный неудачник?

— Не только это. У вас на лице написано что вы не пропускаете ни одной юбки и отличаетесь банальным складом ума.

— Потрясающе! Неужели все это бы смогли прочесть по моему обаятельному липу средне-русского интеллигента? Тогда не мори не представиться, поскольку столь длительный разговор просто не может продолжаться без более близкого знания друг друга. Итак: зовут меня Виктор, отчество опускаю, фамилия — Малахов.

— Действительно потрясающе! Вам в лицо сказали, что вы обладаете банальным складом ума. И это, между прочим, сказано довольно мягко. А в таких случаях разговор обычно прекращается без взаимных церемоний. Всего наилучшего!

— Все равно я не могу вас оставить, не объяснив, почему я спросил о цвете моей спины. Выслушайте, пожалуйста! Тем более что имя ваше я все равно знаю. Вас зовут Ариадна, но полного своего имени вы не любите и предпочитаете, чтобы знакомые звали Ирой.

— Послушайте, все это становится утомительным. Очевидно, если вам вежливо предлагают отвалить, вы этого не понимаете.

— Я все понял. Именно поэтому я и есть неудачник, именно потому у меня постоянно спина белая. Я знаю не только ваше имя, но и властителя ваших дум, которого вы с нетерпением ждете. Правда, имени я его не знаю. Но поверьте, я вовсе не собираюсь разрушать гармонию ваших отношений. Просто вы мне давно нравитесь, я выделил вас из толпы сотрудниц не только вашего второго этажа, но и всего муниципалитета.

— Так вы следили за мной?

— Не совсем так. Я прихожу в вашу контору уже несколько раз по поводу аренды мансарды под мастерскую…

— И решили, что, обаяв какую-нибудь дуру, сможете легче решить вашу проблему?

— Опять не угадали. Проблема моя уже решена. Именно поэтому я и рискнул попытаться с вами познакомиться. Больше ведь у меня не будет предлога появиться в коридорах власти. Зная, что за вами старательно ухаживает один из ваших сослуживцев, я понимал, что шансы мои на успех мизерны. И тем не менее решился. И знаете что? Я бы хотел пригласить вас вместе с вашим… другом на новоселье в мастерскую, где я устрою и небольшую выставку своих работ.

— Ничего не поняла. Если вы «выделили» меня, зачем вам мой… знакомый? А если надеетесь, что я соглашусь пойти одна, то… ваши заблуждения не знают границ.

— Да поймите, Ира, я именно выделил вас из толпы. Я художник, у меня дар видеть духовную суть человека. И я не ошибся, вы ни разу мне не нахамили, а уже это говорит о богатом внутреннем мире. И мне просто хотелось бы иметь тонкую, добрую, духовно развитую личность среди своих знакомых. Только и всего!

Перед откровенной лестью не может устоять практически ни одна женщина. На это Малахов и рассчитывал.

И он победил.

— Ну не знаю, — смешалась Ариадна, то бишь просто Ира. — Натиск у вас, однако…

— Ну какой натиск? Я же сказал, что приглашаю вас не одну, потому что уверен, у такой женщины, как вы, должен быть не менее богатый духовно приятель. Как я уже отмечал, между вами должна царить гармония. Как говорил классик нашей литературы: «А гармонию мою никому не отдавай…» Ира рассмеялась.

— Ну это вы уж слишком. И не жду я его сейчас. Просто вышла подышать воздухом. Канцелярия надоела.

— Вот и хорошо. Значит, я пишу вот на этом листе бумаги адрес моего «мини-Монмартра» и жду вас со спутником сегодня вечером, к семи часам. Кстати, как его зовут?

— Зовут его Эдуард Николаевич, но насчет визита не обещаю. Слишком все скоропалительно…

Мансарда принадлежала старому приятелю Малахова, который бывал в ней только в периоды запоев. А случались они не чаще одного раза в полугодие. Такой особенностью своего организма Илья Шишов гордился. А писать он предпочитал в одной из квартир на Пушкинской, 10, в доме, некогда захваченном художниками. Запой недавно закончился, мансарда пустовала. Илья с легкостью отдал ключ Малахову, предупредив только, чтобы музыку громко не врубал, не искажал его «имидж» тихого алкоголика.

Ира пришла точно в семь и с «объектом», хотя Малахов и опасался, что она поймет его слова превратно и придет одна.

На этот случай у Малахова был запасной вариант. Он договорился, что пара близняшек-очаровашек будет ждать его звонка, а явившись и обнаружив даму, потребуют немедленного вызова пристойных мужиков. По его наводке Ира должна была вызвонить Иванкевича, хотя бы из чувства оскорбленного женского самолюбия.

Однако сложных психологических и тактических ходов не потребовалось.

Гости с любопытством осмотрели пристанище «богема», как шутливо отрекомендовал себя Малахов, поглазели на несколько картин, не вглядываясь в подпись автора.

— Новоселье, а где же гости? — спросил Эдуард Николаевич,

— Гости ко мне приходят спонтанно, — ответил Малахов. — Да и новоселье в данном случае понятие условное. Я лишь продлил аренду. Так что ждать никого не будем, начнем обмывание сей обители, а гости подойдут.

За час Малахову удалось влить в Иванкевича около шестисот граммов водки, но особых признаков опьянения у него не заметил. Ариадна тоже была насчет выпить совсем не дура.

Через час появился Боря Никольский с «подругой» — сотрудницей РУОП Настей Ивлевой. Новенькие, которые оказались якобы навеселе, поскольку заглянули «на огонек» после вернисажа «Митьков», шумно потребовали «портвейнового вина», выразив при этом презрение к водке, однако не погнушались «плебейским напитком». Одним словом, пьянка получилась на славу, все «скорешились», при этом Настя усиленно охмуряла Иванкевича, а Ариадну взялся обрабатывать Боря, у которого ее постоянно отбивал Малахов, устраивая демонстративные сцены ревности. По ходу междусобойчика, Иванкевич охотно поделился с новыми друзьями сообщением, что женат он на дуре и мещанке, что равного ему в вопросах приватизации жилья во всем управлении нет и что вообще он знаком с такими… — тут он запнулся, людьми, которые… — он помолчал и закончил: — которые все могут… А я, — вдруг заявил он-я знаю, зачем вы меня сюда заманили!

— Это кто же тебя заманивал? — взъерепенилась Ариадна. — Я, например, и идти не хотела, а ты: «Пойдем да пойдем. Захотелось к богеме приобщиться!»

— Да на хрена ты нам нужен, козел, — пробасил Боря.

— Нет, я знаю, — с пьяной настойчивостью твердил Эдуард Николаевич. — Я вам нужен. Я всем нужен! Потому что!.. — он многозначительно поднял вверх палец. — Я такой… Я оч-ч-ень многое могу… И, между прочим, дорого стою, хотя и не продаюсь… Ясно?..

— Да за таких, как ты, в базарный день… — начал Никольский…

— Ой, мальчики, ну что за хамы! Не трогайте Эдика! — решила вступить в игру Настя.

И добавила: — Он такой хороший, такой… сильный… Ух! Эдик, хочу на ручки! Эдик!..

Малахов уже и не рад был затеянной игре. Мало ли что взбредет в голову психу, если это ОН…

А Иванкевич вдруг вскочил, легко поднял на руки Настю и закружился с ней по комнате. Но на пути у него встала Ариадна, подняла руку.

— Стоять! Это что такое? По-моему, это меня, гражданин Иванкевич, вы должны носить на руках!

Эдуард Николаевич остановился, некоторое время вглядывался в приятельницу, будто не в состоянии понять, кто перед ним стоит, потом опустил на пол Настю, с некоторым удивлением огляделся вокруг и вдруг, усевшись на пол, тоскливо сказал:

— Я домой хочу. Что-то здесь не так! Малахов с Никольским переглянулись, потом Виктор, приобняв гостя за плечи, сказал:

— Эдик, может полежишь, отдохнешь?

— Не надо отдыхать. Доставьте меня, пожалуйста, домой.

Проводив на частнике Иванкевича, потом попрощавшись с Никольским и Настей, Малахов доставил к парадной ее дома Ариадну. Всю дорогу она молчала, только один раз за все время сказала:

— Иванкевич бывает иногда такой странный… — и, помолчав, добавила: Может, тем он и покорил меня, что не такой, как все… А жена у него действительно дура…

Малахов, хотя и не видел ничего из ряда вон выходящего в поведении пьяного «друга Эдика», возражать не стал. Женщине, да еще близко знающей человека, виднее…

— Вильям Антонович, Торсумский беспокоит. Только что узнал. Менты на монстра вышли. Фамилия Иванкевич. Работает в жилищном отделе. После бойни у Казанского и «разделки» лейтенанта, который от Успенского за НИМ ходил, начальство запретило к НЕМУ приближаться и тем более пытаться взять. Операм приказано только собирать информацию. Но у них там есть особо прыткий мент Малахов. На свой страх и риск за Иванкевичем работает. Втихаря от подполковника. Только я лично сомневаюсь, что это монстр. По моим данным, Иванкевича этого ФСБ разрабатывает по взяткам.

— Одно другого не исключает, — сказал Классик. — Проверить не мешает. Я указания дам ребятам. А ты, Левушка, вот что сделай. Тисни статеечку, что, мол, РУОП на след маньяка вышел. Второе: дай заметочку о частном охранном бюро «Сеть», где распиши, как мощно они работают. В конце добавь, что сотрудники «Сети» могли бы и маньяка скрутить, правда, при условии, если к ним на работу наймется такой супермен, работу которого можно было наблюдать недавно в центре города. Это как бы в шутку.

А всерьез пригласи отчаянных и мужественных к сотрудничеству. И контактный телефончик дай. Это все. Да! Чуть не забыл! Когда будешь говорить о маньяке, упомяни сыщика без страха и упрека — Малахова! Теперь все!

Малахова ОН установил довольно быстро. На примитивную ловушку частного охранного бюро пока решил не откликаться. Но телефон записал. На всякий случай. Выяснить, за кем следит Малахов, тоже не составило труда. Увидев Иванкевича, ОН сначала подивился близорукости милиции, а потом пришел в ярость. «Да как они могли какого-то слизняка спутать с НИМ, в котором живет НЕВЕДОМЫЙ!»

Пока ОН решил не трогать никого из тех. кто посмел оскорбить ЕГО.

Иванкевича привезли в старый заброшенный ангар. Он ползал у ног похитителей, плакал, обещал выполнить все просьбы и требования.

Гориллыч, глядя на него, никак не мог поверить, что пленник — тот самый монстр, который у него на глазах разрывал на куски его вовсе не слабых бойцов.

«Может, придуривает?» — мелькнула мысль, но он тут же отбросил ее. «А зачем ЕМУ придуривать? ОН бы уже всех нас разбросал!»

Приехал шеф, взглянул на жалкого чиновника, все мигом понял, сказал:

— Не тот. Кончайте. — И направился к машине.

По пути в город Классик клял на чем свет стоит своих бойцов, которые «куренка, вымазанного в дерьме, от льва отличить не могут».

Часов в одиннадцать подполковнику позвонил начальник отдела борьбы с экономическими преступлениями Яковлев.

— Что это вы, мужики, нашим клиентом интересуетесь?

— Кем же, копи не секрет?

— Иванкевича пасли?

— А с каких пор данный гражданин стал вашим клиентом?

— Да с некоторых, подполковник, с некоторых… Мы уже его брать собрались, да еще и с поличным, если так можно выразиться, а вы нам всю музыку портите.

— Владимир Емельянович, — сказал подполковник, — давай-ка уточним: во-первых, ты имеешь в виду начальника отдела приватизации жилья Иванкевича или кого еще?

— Его, его милого. Он у нас как взяточник-профи проходит. Ловкий, сукин сын! Знали, что берет, но пока не стал зарываться, прикрывая сволочей, которые старушек на улице без гроша за душой оставляли с голоду помирать, не трогали. Думали, берет помалу, дурит лопухов, которые и без взяток могли свое получить… А он все больше стал зарываться. На его совести уже не одна живая душа, не считая наркоманов и алкашей… А вы с какой стати стали его разрабатывать?

— Да думали дело серьезное, но со вчерашнего дня сомнения стали одолевать…

— Да брось ты его! У этого гада ничего серьезного быть не может!

— Малахова ко мне! — крикнул подполковник в глубину коридора.

— Ты что же это самодеятельностью занимаешься? — рыкнул Тимохин. — Мало того, что приказ нарушил и собственную жопу подставил, так еще и не понял, с кем дело имеешь… Дерьмо твой Иванкевич, понял! Взяточник паршивый! У-ух! Работнички! Вали отсюда и на глаза мне не показывайся.

Ошарашенный Малахов вышел на улицу, благо дежурство закончилось, с горя решил взять бутылку.

В парадной было темно. «Вот гады! Лампочки выкру…» Додумать он не успел. Кто-то мощно обхватил его, приложил ко рту и носу платок. Малахов попытался дернуться, вздохнул и тут же обмяк.

И зло должно быть изжито и испытано, через зло что-то открывается, оно тоже — путь.

Н. Бердяев. «Ставрогин»

ОН привез Малахова в заранее выбранное логово. Усадил его на старую скамью, расставил и зажег свечи.

Время Жертвоприношения еще не пришло. Но ОН знал, что Нергал не может допустить, чтобы нанесенное ЕМУ оскорбление сошло кому бы то ни было с рук.

Мент пытался преследовать ЕГО. Пусть ошибся, но осмелился! Этого ОН не прощал никому.

ОН привязал Малахова к скамье и трубе отопления.

Потом, не торопясь, вынул из большой спортивной сумки небольшой телевизор, видеоплейер, установил их на столе перед ментом.

Подсоединил аппаратуру к заранее зачищенным проводам, предназначенным для освещения подвала. Вставил в плейер кассету.

— Ты должен признать свою ошибку, — сказал ОН — Сейчас ты увидишь некоторые картины и убедишься, насколько был не прав, приняв за меня какое-то чиновное ничтожество,

— Я уже понял, — сказал Малахов.

— Лока не увидишь, не поймешь до конца. Смотри!

На экране появились полки и ряды банок на них. Объектив приблизился, и Малахов увидел человеческие головы. Камера медленно переходила от одной банки к другой.

— Вот это одна из первых моих жертв Неведомому богу!

В банке жутко щерилась и таращила глаза голова, лишенная волос. С человека был снят скальп.

— А вот этой жертвой особенно был доволен Неведомый, — продолжал ОН, все больше возбуждаясь.

Голова в банке была без ушей, без носа. Губы у нее были срезаны, и казалось, что голова улыбается жуткой мертвой улыбкой.

— Может быть, больше не надо? — попросил пленник. — Я убедился, как вы могущественны.

— Надо! — отрезал ОН, и камера продолжала демонстрировать жуткую коллекцию, а ОН постепенно приходил в неистовство, наслаждаясь «своеобразием», как ОН выразился, каждого экспоната.

— Ты разве можешь понять эстетику смерти? Она особая и настолько прекрасная, что доступна лишь избранным. Убить существо, подобное тебе, ничего не стоит. Но и сама смерть ничего не стоит, если не наблюдать за ней, если не сделать ее искусством. Смотри!

На небольшом экранчике теперь разыгрывалось действо. Сначала Малахов увидел обнаженного человека, лежащего на каком-то постаменте. Потом, очевидно, камеру поставили на какое-то возвышение, и перед человеком появился ОН. Как бы танцуя, ОН приблизился к обнаженному телу и одним неуловимым движением сделал разрез на животе жертвы, потом еще один поперечный. Жертва широко открывала рот.

Малахов закрыл глаза и вдруг услышал шумное дыхание прямо перед собой.

— Ты не хочешь смотреть? Ты должен понять, хотя бы перед смертью, в чем красота того, что я совершаю. Боль и кровь — бесценные составные красоты. Без боли и крови немыслима жизнь. Смерть лишь эстетически завершает цикл боли и крови. Смотри!

На экране ОН уже отсек половые органы и аккуратно отрезал мошонку от члена. Потом разрезал мошонку, вынул яички и вложил их в рот жертвы.

Малахова вырвало, и он потерял сознание.

Но этого нельзя было допустить. Мент должен был до конца быть в сознании, иначе не будет ни эстетического, ни чувственного наслаждения. ОН уколол Малахова ножом в щеку, проткнув ее насквозь, и уже после этого, не обращая внимания на стоны человека, который уже не в состоянии был кричать, начал, словно плоды с дерева, обрывать все, что, как ему казалось, «оттопыривалось», потому что все прекрасное должно быть гладким и скользким, словно кожа змеи.

Тело Малахова было изуродовано, но кожа от крови действительно была скользкой, и ОН водил и водил по ней руками, постепенно приближая самый острый момент, миг оргазма, который наступил сразу, как только ОН прикоснулся членом к кровавой рваной ране между ног жертвы.

ОН отошел, полюбовался на дело своих рук и через минуту, уже по-деловому, подошел к жертве, оторвал голову, завернул ее в целлофановый мешок, ножом сделал змеино-образный надрез на груди бывшего опера, так же по-деловому собрал аппаратуру, переоделся в запасный костюм, прежний уложив в ту же сумку, и, спокойно выйдя на улицу, отправился к себе на канал Грибоедова передохнуть и покормить Клеопатру.

Приехав к себе в логово, ОН уложил голову в банку с формалином, затем бросил несколько кусков мяса Клеопатре, которая с особой жадностью сожрала нежные части тела, «интимные», как ОН при этом выразился.

Выключив свет, ОН поднялся наверх, помылся, решил попить кофе. Молотый кончился, пришлось помолоть. «Оно и к лучшему! Свежесмолотый ароматнее!»

Успенский чувствовал себя угнетенным и подавленным. Смерть одного за другим двух сотрудников придавила его. Он почувствовал себя страшно усталым и опустошенным. Его худшие опасения, которым он не давал воли на людях, начали сбываться. С новым витком охоты на Выродка появились новые жертвы. «Не будь моей дурацкой директивы, может быть, все обернулось бы иначе», — думал он, хотя знал, что жертвы были бы и без директивы. Пока Выродок жив, будут продолжаться зверства. Кто следующий? Журналист? Психолог? Отправили они за город свои семьи? Если нет, надо бы поторопить их.

Телефонный звонок вернул его к реальности.

Любомудров и Чернышев просили принять их, обсудить план поимки Выродка. Генерал чуть было не обругал в трубку Любомудрова. «Какой там на хер план? хотелось сказать ему. — Оставьте все, бросьте и спасайте свои шкуры, пока не поздно!» Но Успенский понимал, что надежда сейчас только на этих двух «лопухов» энтузиастов. Это как в казино. Дуракам новичкам и может как раз повезти.

— Приезжайте! — бросил он в трубку и стал ждать.

— Для того чтобы строить планы поимки Выродка, нужно хоть немного знать его, — начал разговор психолог. — Может, начнем «познание» маньяка с его второго «я»?

— Не возражаю, — усмехнулся генерал столь очевидному предложению, — И каково же ЕГО второе «я»?

— В разговоре со мной ОН назвался Нергалом, богом, неведомым для людей, вступил в разговор Любомудров. — А мы даже не знаем, почему именно Нергал. Что это за чудище такое? Наверное, надо начать с этого?

— Дед мой был священником, — сказал генерал. — У нас в доме насчет духовного просвещения было довольно строго, хотя времена были не самые подходящие для изучения Священного Писания. Я, конечно, практически ничего не помню, но вот такое странное имя Нергал смутно припоминаю. Надо будет уточнить сейчас же. — Успенский заспешил, будто стараясь отвлечься от мрачных мыслей. Сейчас мы из библиотеки запросим Библию и Библейскую Энциклопедию. — Он поднял трубку, позвонил в библиотеку, и они стали ждать.

— М-да, — задумчиво сказал генерал. — В конце-то концов должны мы ЕГО опередить когда-нибудь… Впору огнемет с собой носить…

— Стоило бы, если знать, что успеешь применить, — заметил журналист. Принесли книги.

— Итак, смотрим: Нергал. Это божество особенно боготворили в Куге, и в 4-й книге Царств говорится, что Кутийцы сделали своим богом Нергала, который изображался крылатым львом с человеческою головой.

— Это еще не все. ОН к тому же называет себя Неведомым богом, — напомнил журналист.

— Может быть, оттого, что Нергал никому не ведом, как ОН полагает?

— Нет, здесь что-то другое. Что-то еще накладывается на Нергапа, — заметил Чернышев.

— Посмотрим дальше, — согласился генерал. Он полистал Энциклопедию и прочел:

«Афиняне, пораженные моровою язвой, не зная, какому божеству приписать это бедствие, вывели за город двух овец: черную и белую, и в тех местах, где овцы ложились на землю, воздвигали жертвенники с надписью „Бог Неведомый“».

— Ну до чего у НЕГО в башке все переплелось! — воскликнул Любомудров. И продолжал: — Так что же, они приносили жертвы этому самому Неведомому по определенным числам?

— Да нет, здесь об этом ничего не говорится. Посмотрим на «Жертвоприношение». Так… Ага, вот! По определенным дням приносились жертвы в День очищения. А соответственно День очищения это по нашему счислению 10 сентября, а по древнему десятый день седьмого месяца! Добрались-таки.

Жертвы приносились различные, но кончались обычно сожжением или раздачей мяса жертвенных животных людям.

Вот теперь фантазируйте и делайте выводы!

Любомудров погрузился в раздумья.

— Тяжеловато влезть к нему в голову и вое это объединить в единое целое… Скорее всего все-таки ОН подвергался в детстве насилию. Желая отомстить, стал убивать, постепенно преображаясь в свирепого полульва, получеловека, которому покровительствует новый неведомый ранее человечеству бог. Здесь же еще есть и День очищения. То есть ОН, убивая по определенным дням, очищается…

— Или очищает людей от скверны, — добавил генерал. — В любом случае в этом кошмарном переплетении бреда, яви и фантазии, мне кажется, уже все меньше остается места для реальности. Он все более и более опасен.

— Что опасен, это ясно, — сказал психолог, — но в то же время, согласитесь, Иннокентий Михайлович, ОН живет среди людей, и никто ни разу ЕГО не заподозрил в безумии. Разобраться в ЕГО мире здоровому человеку трудно, понять логику действий невозможно, и тем не менее, пока мы не разберемся хоть немного в ЕГО внутренней реальности, мы вряд ли сможем нейтрализовать ЕГО.