"Дядя Жора (гл.1-15)" - читать интересную книгу автора (Величко Андрей Феликсович)

Глава 13

Охренеть, подумал я, читая бумагу, полученную нашим МИД-ом из Форин Офис. Английская разведка сливает с таким трудом добытые сведения своим писателям-фантастам! А ведь как старались, раздобывая крупицы информации о нашем реактивном самолете с пульсирующими двигателями… Мы, кстати, намучились с ним не меньше. Гадское устройство летало не когда его мог видеть паксовский агент, а когда ему вздумается! Для определения, проработает очередной движок положенные ему пятнадцать минут или прогорит еще в момент запуска, требовались не инженеры, а астрологи. За все четырнадцать полетов этого чуда техники было только два случая, когда оно и взлетало, и приземлялось на всех своих четырех движках. Правда, при этом оно летало очень быстро, достигнув семисот пятидесяти километров в час, но уже при такой скорости начинались проблемы с управляемостью.

Так вот, в английской бумаге спрашивалось, не примет ли Россия собирающегося туда известного фантаста Уэллса, а если примет, то не покажет ли ему тот реактивный самолет, ибо Уэллс сейчас пишет роман о будущих войнах в воздухе.

В общем, я за три минуты прочел данную бумажку, потом минут пять офигевал над ней, а потом быстренько накарябал ответ за Гошиной подписью.

"Мы будем счастливы показать достижения российской авиации великому английскому писателю", – колотил я по клавишам, – "и готовы не только дать ему возможность с земли понаблюдать за полетами наших новейших аэропланов, но и самому попилотировать реактивный самолет".

В общем, три дня назад рейсовый дирижабль из Берлина привез в Питер, кроме очередной группы немецких офицеров, еще и Герберта Уэллса. Встречал его практикант из школы комиссаров, который в процессе поддержания светской беседы очень высоко оценил роман гостя "Война миров". Дальше, правда, образованность кандидата в комиссары показала дно, и он начал хвалить сначала "Из пушки на Луну", а потом и вовсе "Робинзона Крузо". Уэллс, как истинный джентльмен, даже не подал виду, что не имеет к написанию этих книжек ни малейшего отношения, а только благосклонно кивал. Впрочем, возможно, он просто не совсем понимал английский нашего курсанта, потому как тот учил язык всего пять месяцев и поэтому говорил отнюдь не на языке Диккенса.

На следующий день гость улетел в Георгиевск, где им занимался уже Перельман (да-да, тот самый популяризатор), и три дня провел там. Вообще-то планировалось управиться за день, но проклятое реактивное чудо упорно не хотело взлетать! Так что Уэллса кормили фантастикой про то, что канцлер дико занят и принять его пока никак не может, так что не хотите ли еще, например, сходить на нашу киностудию или побеседовать с господином Фишманом… Наконец на третий день самолет удалось-таки поднять в воздух, и он, оглушительно ревя тремя движками (четвертый заглох сразу после взлета), пронесся чуть ли не над самой шляпой английского гостя. И тут же с узла связи явился курьер с депешей, что канцлер, наконец, выкроил полдня и надо срочно лететь в Питер.

Пока гость летел, я знакомился с его похождениями в Георгиевске. Понятно, что от предложения полетать на реактивном самолете он вежливо отказался, сославшись на неумение и слабое здоровье (его и в "Кошке"-то укачивало до позеленения), но на предложение Бори Фишмана покататься на танке ответил согласием.

Наши супертанки в количестве девяти штук были сделаны в Екатеринбурге, но опытный образец строился на Георгиевском автозаводе. Боря, решив возродить лучшие традиции советской интеллигенции, по окончании испытаний выкупил этот образец, а потом за свой счет произвел капремонт и глубокую модернизацию. Изнутри танк оббили пробковой переклейкой, чем-то пропитанной для негорючести, а поверх нее наклеили обои фривольного содержания. На рычаги фрикционов были поставлены гидроусилители, так что усилия на них упали до килограмма. Из дополнительного оборудования танк заимел стереомагнитофон, складную койку и унитаз в углу боевого отделения. Затем это зримое воплощение патриотического подъема получило собственное имя "Борис Фишман" и сейчас ждало только экипажа, чтобы отправиться в Манчжурию, ну, а пока Боря ездил на нем в "Путаниум". В "Ведомостях" уже писали про этот танк, причем статья называлась "Стыдно, господа русские промышленники!".

Молодец Боря, подумал я, а то про показ этого танка в моем секретариате почему-то не подумали.

Гость прилетел к обеду, так что первым делом я повел его кормиться в нашу столовую самообслуживания. Не могу точно сказать, как он отреагировал на самолеты и танк, но столовая его просто потрясла. Первое, чего он не понял – это кому и как платить за еду.

– Никому и никак, – пояснил я, – питание тут бесплатное. Впрочем, вы обратили внимание, что в конце раздачи все берут вот такие бумажки?

Я показал ему листок вроде объявления с отрывными телефонами, только вместо номеров там были просто крупные цифры от единицы до пяти.

– Когда покушаете, оторвете нужную цифру, которой вы оцените обед, и бросите ее в ящик рядом со столом для использованных подносов. Пять – это значит, что вы считаете обед великолепным, единица – отравой, ну а все остальное между этими понятиями.

– И что, вы всегда едите здесь? – не поверил Уэллс.

– Разумеется, не всегда. Во-первых, бывают протокольные мероприятия. Во-вторых, у меня иногда случаются гости, отягощенные слишком высокими титулами – вроде вашего короля, например. Ну, и со временем бывает напряженно, так что приходится у себя в кабинете одновременно и есть, и читать. А так – конечно, хожу сюда, тут хоть выбрать можно, а в кабинете что принесли, то и жрешь.

Первое Уэллс съел в молчании, но затем набрался решимости задать давно созревший у него вопрос:

– Господин Найденов, я не могу отделаться от мысли, что в глубине души вы социалист.

– То есть как это в глубине? – даже слегка обиделся я. – И снаружи он же самый, просто пробы ставить негде! Неужели не видно?

– Но ведь ваша безжалостная борьба с социалистическими партиями… – неуверенно начал Уэллс.

– Простите, но это вас кто-то обманул – не борюсь я с ними. В России две легальных партии социалистической направленности, и с ними я не то что не воюю, а вовсе даже плодотворно сотрудничаю. Еще есть две нелегальных, и с ними, если они нарушают закон, поступают исключительно в рамках этого закона. Кстати, по российским законам образование нелегальной партии преследуется не уголовным, а административным порядком. А то, на что вы, скорее всего, намекаете – так это просто бандиты. Понимаете, у вас на Западе странная традиция – стоит только грабителю объявить о своих социалистических воззрениях, его тут же записывают в политические борцы.

Я не стал уточнять, что такое происходит исключительно с зарубежными поборниками прогрессивных учений, а своих те же англичане всегда за милую душу сажали и вешали именно как бандитов. Вместо этого я продолжил:

– Я считаю, что если грабеж или убийство имеют идеологическую подоплеку – то это отягчающее обстоятельство. А те, которых западная печать преподносит как невинных жертв злодея Найденова, были взяты на месте преступления и расстреляны в процессе оказания сопротивления.

Действительно, тут я нисколько не кривил душой. После убийства комиссара в Киеве принадлежность к партии левых эсеров или ее финансирование были объявлены преступлениями против Империи, и у фигурантов имелись целые сутки, чтобы прибежать в ближайший полицейский участок и покаяться. Четверо, воспользовавшиеся этой возможностью, живы до сих пор.

– Однако то государственное устройство, которое вы пытаетесь построить в России, не очень похоже на социализм, – заметил Уэллс, делая перерыв в поедании макарон по-флотски, ибо на его европейский взгляд порция была явно велика.

– Это смотря по какому классику социализм, – возразил я, – да вот хотя бы Ленина почитайте. Он ведь ясно и аргументировано пишет, что государственный капитализм является идеальной заготовкой для социализма, последним этапом перед переходом к нему! Так именно госкапитализм мы с его величеством императором и строим.

После обеда я провел гостя в подвал и продемонстрировал ему свой лазер. Правда, случился небольшой конфуз – в этот раз шарик хлопнул не сразу, а секунды через полторы после того, как в него уперлась ослепительная красная точка, но Уэллс все равно впечатлился по самое дальше некуда. Он ведь был воспитан на механистических представлениях и считал, что если что-то работает в виде маленькой модельки, то только в средства упирается вопрос, насколько огромным и мощным может в ближайшее время стать это устройство. Ну, вроде как паровые машины – совсем недавно их мощность мерилась в лучшем случае десятками лошадиных сил, а сейчас – уже десятками тысяч! И воодушевленный показом столь секретной вещи Уэллс спросил меня про Тунгусское диво.

– Это был метеорит, – сказал я, делая значительное лицо. – Я ценю доверительные отношения, вроде бы сложившиеся между нами, и, не желая их испортить, настоятельно советую – поверьте, что это был именно метеорит!

Фантаст проникся, и, вздохнув, сменил тему:

– Я специально интересовался уровнем оплаты труда, и вообще качеством жизни рабочих на заводах Георгиевска, – заметил он, – и, по-моему, далеко не на всех английских предприятиях он так высок. А вот как обстоят дела с этим в остальной России?

– Гораздо хуже, – честно ответил я. – Вы ведь были на авиационном, моторном и автомобильном заводах, там собраны самые квалифицированные рабочие со всей страны. На вагоностроительном уже несколько хуже. Но из заводов в других городах… На АРН-е, честно скажу, неплохо. А вот на Путиловском работы в этом направлении только начаты, так что, если есть желание, завтра можете заехать и посмотреть, я распоряжусь, чтобы вас пустили.

– Это значит, – усмехнулся Уэллс, – что на самом деле там все обстоит не так уж и плохо. А можно посмотреть, какова ситуация на предприятиях, где условия труда и оплата хуже всего?

– На здоровье, только сами выбирайте, чтобы не подозревать потом, будто я специально для вас что-то подготовил.

– Тогда… – Уэллс сделал паузу, – я хотел бы… (снова пауза) …посетить завод "Треугольник"!

Ишь, гордый какой, тоже мне, раскрыл государственную тайну, – подумал я и, посмотрев на часы, предложил:

– Поехали. Именно сейчас, потому как там в данный момент происходят аресты руководящего состава, так что завтра смотреть будет уже не на что. Сто раз им, козлам, прямым текстом намекали, что терпеть такое издевательство над русскими рабочими мы не будем! Так нет, решили, что раз у нас с Германией дружба, то они на своем заводе могут творить что угодно.

– А что скажет кайзер? – спросил ошарашенный Уэллс.

– Уже сказал – что такие нечистоплотные дельцы позорят всех честных немецких предпринимателей. И пожелал им побыстрее испытать на своей шкуре всю суровость русских законов. Зря, между прочим, удивляетесь – неужели кайзер будет ставить под удар почти миллиардный оборот с Россией из-за зарвавшихся резиновых царьков? Крупп, кстати, их бы своими руками придушил, потому что из-за них у него в Курске сейчас комиссия от объединенных профсоюзов. Но там особо придраться не к чему, я уже узнавал.

– И что теперь будет с заводом?

– Он станет совместным русско-немецким предприятием. Так едем?

Я позвонил в охрану, и через полчаса мой лимузин двинулся в сторону Обводного канала. Уже на подъезде можно было видеть какую-то суету возле входа в главный корпус, а чуть в стороне стояла толпа, на глаз приблизительно человек в пятьсот. Автомобили комиссариата были еще тут, и несколько бричек полиции тоже. Около них что-то возмущенно орал высокий и хорошо одетый господин.

– Чего ему не хватает? – поинтересовался я у подбежавшего к моей машине комиссара третьего ранга.

– Это американский консул, потому что среди арестованных есть два гражданина САСШ, – объяснил комиссар.

– Вы еще не забыли, как вас учили в школе действовать в таких ситуациях? – поинтересовался я.

– Никак нет! Сначала надо предупредить о недопустимости подобного образа действий – уже сделано и задокументировано. Если это не привело к результату, принять силовые меры.

– Так что же он у вас до сих пор вопит – мне, что ли, идти ему бить рыло?

– Есть, – просиял комиссар и кинулся было к оратору, на бегу натягивая специальные перчатки со стальными вставками, но, услышав мое "стоп!", вернулся обратно.

– Когда воспитуемый очнется, – сказал я комиссару, протягивая ему свою визитку, – дадите ему это и скажете, что протесты надо подавать не в устной, а в письменной форме, вот сюда, с десяти до семнадцати по будням. Да, и еще, пожалуй…

Я достал из кармана вторую визитку – стоматолога, дальнего родственника моего личного портного Айзенберга.

– Надеюсь, что клиенту это тоже понадобится, – напутствовал я комиссара.

– Не боитесь международного скандала? – с сомнением спросил Уэллс, когда я разъяснил ему суть происходящего.

– С чего бы его бояться? Хороший скандал оказывает на организм стимулирующее действие, так что перед ужином, например, это будет самое то, что надо. Но ведь не будут они скандалить… Это он тут по инерции разорался, привык, небось, где-нибудь в Аргентинах разговаривать с аборигенами в соответствующей тональности. А тут ему не Уругвай! И я просто выбрал самый доступный его пониманию способ разъяснения этого факта. У вас в Англии, кстати, он бы себя так не вел. И английский консул в подобной ситуации не драл бы глотку, а тихо строчил бы уже как минимум третий протест.

– Знаете, – доверительно сказал мне Уэллс, – а ведь вы не совсем правы… Мне приходилось общаться с американскими дипломатами, так последнее время и в Англии у них в поведении что-то такое проскальзывает…

Додумать окончание его фразы – "но там им некому дать в морду" – для меня не составило особого труда.

Тем временем командующий операцией комиссар второго ранга взял мегафон и неуверенно вякнул в него:

– Граждане, разойдитесь…

Вот ведь напасть, подумал я и спросил у него, подойдя:

– Вы кому сдавали предмет "выступления перед толпой"? И что по нему получили, хотелось бы знать?

– Борисоглебскому, тройку, – покраснел комиссар.

– Сейчас вместо него там Керенский, настоятельно рекомендую прослушать его курс, это настоящий мастер, – сказал я и, взяв мегафон, осведомился у толпы:

– Господа, надеюсь, вы знаете, кто я такой? А, у некоторых есть сомнения… Тогда пусть те, кто знает, объяснят тем, кто еще нет, минутку я подожду. Так, с этим прояснилось? Тогда сообщаю вам, что цирк кончился, всех, кого надо, уже взяли. Или кто-то считает, что не всех?

– Что теперь с нами будет? – в несколько голосов закричали женщины, составляющие большинство в этой толпе. А из середины раздался крик:

– Завод уже закрыли, нас – на улицу, и подыхайте с голода!

– Так, – хмыкнул я, – спрашивать, кто это сказал, как мне кажется, бессмысленно. Я лучше спрошу другое – а вот скажите мне, уважаемые, есть среди вас желающие получить тысячу рублей? Прямо сейчас и прямо здесь.

Толпа чуть подалась вперед.

– Значит, – продолжил я, – каждый, кто сейчас выйдет и приведет хоть один пример, как я чего-нибудь обещал и не сделал, тут же получит эту самую тысячу. Ну, есть желающие?

– Дядя Жора, плюнь на них, дур, говори, мы слушаем! – заорал невзрачный мужичок средних лет. Должно быть, в японскую войну служил на Квантуне, потому что так меня называли только там. Стоящие рядом с ним женщины отшатнулись, одна почему-то заплакала.

– Итак, – сказал я, – до понедельника, то есть в ближайшие четыре дня, завод будет закрыт. За эти дни вам будет выплачена компенсация в размере полного заработка, а за сегодняшний день – в полуторном размере. Это чтоб вы меньше расстраивались воспоминаниями о том, как ваше горячо любимое начальство, заломив ему руки за спину, пошвыряли в черные воронки.

В толпе раздались неуверенные смешки.

– Далее, – перехватил я поудобнее тяжелый матюгальник, – начнется реконструкция завода. К этому времени вы должны решить, что будете делать дальше, ведь многие специальности после реконструкции станут ненужными, списки уже есть в дирекции. Так вот, всем желающим будет обеспечена возможность переучиться, причем во время учебы будет выплачиваться стипендия. Кроме того, на время реконструкции понадобятся разнорабочие, и тут у вас преимущественное право занятия вакансий. Наконец, кто-то может начать искать новую работу. Независимо от того, кто что выберет, всем в течение месяца будет выплачиваться треть среднего заработка. Вопросы есть?

– Спасибо, господин канцлер, – вдруг закричала какая-то старуха. Или не старуха – в условиях этого производства, говорят, люди за десять лет старели на сорок…

– Спасибо, спасибо! – раздались еще голоса.

– И последнее, – прервал я неуместные пока проявления благодарности, – мне надо извиниться перед вами. О том, что на вашем заводе не работа, а натуральная каторга, мы знали давно. Но просто так вмешаться было нельзя, потому что завод принадлежит, то есть принадлежал, немцам! Его величество лично договаривался с кайзером, чтобы прекратить это безобразие. И, как вы видите, договорился, после чего я и получил возможность навести здесь порядок. Ура его величеству!

– Ураааа! – с облегчением завопила толпа.

Уэллс внимательно слушал, как комиссар переводит мою речь и реплики из толпы, и что-то лихорадочно строчил в своем блокноте. Вот ведь думает, небось, до чего повезло случайно оказаться в гуще таких событий…

На самом деле элемент случайности тут действительно присутствовал, но в минимальных количествах. Еще неделю назад, то есть когда Гоша получил неофициальное "добро" от кайзера, информбюро начало работу по резкому усилению и так имеющихся слухов, что, мол, хуже, чем на "Треугольнике" только в аду – это было нужно для того, чтобы народ правильно и с одобрением воспринял сегодняшнюю акцию. Естественно, что циркулирующие по столице слухи уж в английском-то посольстве отслеживали очень внимательно, так что когда Уэллс явился туда и спросил, на каком из питерских предприятий рабочим живется хуже всего, адрес ему назвали без колебаний. Ну, а так как сроки начала операции были исключительно в моей компетенции, то я и назначил ее на день прибытия ко мне английского гостя.

По пути в Гатчину гость поделился со мной еще одним сомнением:

– Вы знаете, а теперь я уже вовсе не уверен в том, что хотя бы половина циркулирующих про вас слухов имеет отношение к действительности. Но вот только… наверное, вы в курсе, что говорят про ваш "Дом-два"?

– И вы туда же? – рассмеялся я. – Второй отдел департамента охраны материнства – это секретариат, там сидят милые девушки, разве что чуть располневшие от малоподвижной работы, и стучат на пишущих машинках. Если хотите, давайте туда прямо сейчас зайдем, тем более, что к ним недавно попал один экземпляр вашего последнего романа "Пища богов", и девушкам будет очень приятно познакомиться с его автором.