"Сомнения любви" - читать интересную книгу автора (Патни Мэри Джо)

Глава 26

Помолвлен с Дженни?.. Пальцы Адама больно впились в плечо Марии. Было так, словно кто-то вбивал эти слова в ее сердце кувалдой. Улыбка Адама, тепло его взгляда, которым он одарил ее, когда они встретились у двери столовой, подарили ей надежду на то, что проблема их может быть успешно разрешена. Теперь эта надежда испарилась.

Адам и Дженни вместе росли. Она знала его таким, каким никогда не знала Мария. Они решили пожениться, а джентльмен никогда не расторгнет помолвку по своей инициативе. Никогда.

– Почему никто не сообщил мне об этом? — сдавленным голосом воскликнул Адам.

Встревоженный, но не удивленный, Хэл поднял брови.

– Несколько лет я ждал, когда вы объявите о помолвке, хотя моя сестричка могла бы сообщить мне, когда это произошло. Вы всегда были не разлей вода. Я думал, что ты хочешь дождаться совершеннолетия Дженни и тогда сделать ей предложение. До него осталось всего несколько недель. — Он усмехнулся. — Мои поздравления. Не мог и мечтать о лучшем зяте.

– Изначально ты собирался с этим подождать, Эштон, — сказала Джорджиана, — но когда ты пришел просить моего благословения, ты сказал, что хотел бы сделать предложение Дженни до отъезда в Шотландию. Очевидно, вынужденная разлука не так тяготила вас обоих. — Она ласково улыбнулась. — И еще ты не хотел, чтобы она влюбилась в кого-нибудь другого во время сезона, который ей придется провести без тебя.

– Я… я понимаю, — медленно проговорил Адам. Мария видела, как он борется с собой, пытаясь принять как данность то, что он обручен с женщиной, которой не помнит. — Где сейчас Дженни? Почему она не пришла с вами сегодня?

– Она была на седьмом небе от счастья, что ты наконец сделал ей предложение, — ответила Джорджиана, — и, не имея желания принимать участие в светских увеселениях сезона без тебя, своего жениха, решила уехать из Лондона, чтобы погостить у моей сестры в Линкольншире и там дождаться твоего возвращения. Мы планировали устроить грандиозный бал в честь совершеннолетия Дженни, и тогда же вы собирались объявить о помолвке, но потом… Потом мы получили ужасную весть об аварии. — Лицо Джорджианы приобрело угрюмое выражение. — Дженни была вне себя от горя, когда я написала ей о твоей смерти, и она решила остаться в Линкольншире на время траура, не найдя в себе сил вернуться в Лондон.

– Она знает, что я выжил? — спросил Адам.

– Я написала ей, как только мы получили письмо Мастерсона, так что сейчас она уже должна знать. Она бы приехала в Лондон сразу по получении моего письма, но ее задержала болезнь.

– Надеюсь, ничего серьезного? — с трудом двигая занемевшими губами, сказал Адам.

– У нее болотная лихорадка — отчасти следствие скорби, отчасти следствие влажного климата тех мест, как я думаю. — Джорджиана нахмурилась. — Я боялась, что тамошняя болотная сырость пагубно скажется на ее здоровье, когда она только собиралась навестить свою тетю и двоюродных сестер, но она настояла на своем. Моя сестра не отпустит ее в Лондон, пока Дженни окончательно не поправится, так что ждать ее приезда, возможно, придется еще несколько недель.

– Я желаю ей скорейшего выздоровления, — сказал Мастерсон.

Джорджиана взглянула на Марию с нескрываемой неприязнью. Дочери Джорджианы предстояло в ближайшем будущем стать герцогиней, и она ясно давала понять, что не позволит какой-то деревенской выскочке нарушить их с Дженни планы.

– Как видите, мисс Кларк, вы не можете считать себя невестой Эштона.

Стараясь сохранять достоинство, насколько это было возможным, Мария сказала:

– Конечно, и Эштон, и я понимали, что он мог иметь отношения, которые еще не стали достоянием гласности. Ты знаешь, что я желаю тебе только добра, Эш. — Мария успела отметить про себя, что ей каким-то чудом удается говорить спокойно, но при этом и Мастерсон, и Джулия смотрят на нее с тревогой.

– Спасибо, — еле слышно выговорил Адам и убрал руку с ее плеча. Все словно окаменели. Тишина была нарушена появлением слуг с двумя приборами. Джорджиана и Хэл заняли свои места за столом. Стол стремительно заполнялся множеством блюд, холодных и горячих. Беседу поддерживали в основном Мастерсон и Керкленд с деятельным участием Лоуфорда. Женщины в основном молчали, Рэндалл хмуро уставился в тарелку. Адам пребывал в странном оцепенении. Мария не чувствовала вкуса пищи, несмотря на изысканность блюд.

Ленч тянулся, казалось, целую вечность. Как только позволили приличия, Мария, сославшись на усталость после путешествия, удалилась из столовой. Адам провожал ее взглядом, полным боли. Будь в ней больше эгоизма, она могла бы порадоваться тому, что весть о помолвке сделала его таким же несчастным.

Она очень гордилась собой, потому что смогла сдержать слезы и расплакалась, лишь заперев за собой дверь спальни.

Ленч закончился вскоре после ухода Марии. Улучив момент, Адам отвел Уилла Мастерсона в сторонку.

– По поводу помолвки с Дженни. Мог ли я сделать ей предложение?

– Ты никогда и словом не обмолвился о том, что намерен просить ее руки, но… Да, ты мог сделать ей предложение, — ответил Уилл, насупив брови. — Тебе всегда очень нравилась Дженни. Я считал, что ты относишься к ней как к младшей сестренке, но чувства могут измениться, а она превратилась из девчонки-сорванца в красивую молодую женщину.

Адам вспомнил сон, в котором обнимал зеленоглазую юную красавицу. Может, то было воспоминание о том, как он сделал Дженни предложение и она ответила ему согласием?

– Кажется, никто не удивился, услышав о нашей помолвке.

– С Дженни ты чувствовал себя более непринужденно, чем с любой другой женщиной из высшего общества, но, будучи ее законным опекуном, ты счел бы неприличным заявлять о своих чувствах к ней до того, как она станет совершеннолетней. — Уилл задумался. — Если ты просто тихо ждал, пока ей не исполнится двадцать один, то становится понятным, почему ты никогда не проявлял интереса к другим девушкам.

Адам почувствовал себя так, словно железная решетка его тюрьмы опустилась, лишив его последней надежды. Он был обручен с женщиной, которой не помнил. Опасаясь, что знает ответ, он все же спросил:

– Если я правильно понимаю, заявлять о расторжении помолвки джентльмену не положено?

– Все верно. Человек чести так не поступает. — Мастерсон смотрел на него с сочувствием. — Когда ты вновь встретишься с Дженни, ты поймешь, почему хотел на ней жениться. Она добрая, очаровательная и неглупая молодая женщина. — Мастерсон помолчал, словно не решался продолжить. — Если бы ты повстречался с мисс Кларк до того, как сделал предложение Дженни, все могло быть по-другому. Мисс Кларк так же добра и так же умна, к тому же в ней присутствует зрелость и мудрость, которой Дженни недостает в силу возраста и воспитания. Но ты встретился с мисс Кларк слишком поздно.

Слишком поздно… Проклятие, он должен был настоять на том, чтобы Мария поехала с ним в Гретна-Грин!

Еще до того как Адам успел сказать что-то в ответ Мастерсону, к нему подошел строго одетый господин средних лет.

– Ваша светлость, меня зовут Уи Джорди Формби, я ваш секретарь. За время вашего отсутствия накопились вопросы, требующие вашего участия.

Как будто Мария его участия не требовала!.. Но долг зовет, и, похоже, для герцога Эштона долг всегда был на первом месте.

Мистер Формби успел подготовить для рассмотрения целую гору документов. Адам подписал те из них, которые требовали скорейшего рассмотрения, но были достаточно просты и понятны. Решение более сложных вопросов Адам пока отложил. Вся эта бумажная рутина была смутно ему знакома, но без Формби он, безусловно, растерялся бы. Под конец рабочего дня они очень устали. Адам не выдержал и заявил:

– Больше ничего я уже впитать не смогу. Есть ли еще какие-нибудь дела, которые необходимо решить прямо сейчас?

Формби потянулся за какими-то бумагами, но потом передумал.

– Ничего такого, что не могло бы подождать до завтра. — Формби собрал подписанные Адамом документы в стопку. — От имени всего штата домашней прислуги позвольте заверить вас, ваша светлость, что мы рады тому, что вы выжили.

Адам потер висок. Голова болела.

– Спасибо, Формби. И еще спасибо тебе за терпение.

Секретарь вежливо поклонился и вышел. Адам сидел за столом, выжатый как лимон. Кабинет его на первом этаже произвел на хозяина приятное впечатление своей элегантной сдержанностью. Темные панели на стенах, ворсистый восточный ковер на полу, множество книг и удобная мебель — все это настраивало на спокойный деловой лад. Но сейчас Адам был не в том настроении, чтобы решать проблемы. Скорее, он стремился укрыться от проблем. Адам понятия не имел, как быть дальше. Во время путешествия в Лондон он тешил себя надеждой на то, что возвращение в привычную обстановку вернет ему память и душевное равновесие. Но он чувствовал себя в собственной жизни так, словно он чужак, которого все терпят лишь по необходимости.

В дверь негромко постучали.

– Войдите! — крикнул он. Сердце его сделало сальто, когда дверь отворилась и в кабинет вошла Мария. Он встал, пожирая ее глазами. Она выглядела почти как обычно, если не считать того, что спиной она прижималась к закрытой двери, словно в любой момент готова была сбежать.

– Я пришла попросить разрешения взять себе в сопровождающие лакея. Я хотела бы утром нанести визит своему нотариусу, — попросила она подчеркнуто нейтральным тоном. — Я хотела бы как можно быстрее решить мои вопросы и вернуться домой.

– Нет нужды торопиться уезжать из Лондона, — преодолевая спазм в горле, сказал Адам. — В моем доме тебе всегда рады.

– Я должна уехать, — тихо сказала Мария. — Здесь мне не место.

Она была мудрой женщиной. Более мудрой, чем он, потому что больше всего на свете ему хотелось, чтобы она была рядом с ним. Но говорить этого нельзя, чтобы не сделать еще больнее им обоим.

Адам взял себя в руки.

– Разумеется, ты можешь воспользоваться услугами лакея, но почему бы не начать с того, чтобы отправить нотариусу записку? Приехав без предупреждения, ты можешь не застать его. — Он улыбнулся. — Воспользуйся гербовой бумагой Эштон-Хауса, чтобы привлечь его внимание.

– Мне не хотелось бы злоупотреблять нашим знакомством, но, кажется, это действительно может ускорить дело. Мистер Грейнджер последнее время пренебрегает своими обязанностями. Он не ответил ни на одно мое письмо. Хотя, возможно, он болен и не в состоянии написать в ответ.

– Благородство души не позволяет тебе лишать его презумпции невиновности, но скорее всего дело в его недостаточной компетентности, — сказал Адам. — Приличный нотариус имел бы в помощниках клерка, который мог бы заниматься делами в случае болезни своего нанимателя. Хочешь, я поеду с тобой? Я бы сделал это с удовольствием.

Подумав над его предложением, Мария кивнула:

– Если я приеду одна, без мужчины, мистер Грейнджер, возможно, не воспримет меня всерьез. После встречи с мистером Грейнджером я пойму, нужно ли мне искать другого поверенного.

– Я буду счастлив помочь тебе и Джулии тоже. — Адам криво усмехнулся. — По крайней мере будет какая-то польза от моего высокого титула.

Она ответила ему столь же невеселой усмешкой.

– Если я чему-то и научилась за свою беспорядочную жизнь, так это практичности. Я уверена, что присутствие рядом со мной герцога Эштона заставит нотариуса отнестись к моему делу более серьезно. Кстати, я думаю, что если после нас к мистеру Грейнджеру явится Берк — на случай, если он еще не передумал судиться со мной из-за поместья, — у мистера Грейнджера найдутся аргументы, чтобы убедить Берка не делать этого. Вы поможете мне убить сразу двух зайцев. Спасибо вам, ваша светлость.

Адам судорожно вздохнул:

– Пожалуйста, не говори со мной так. Я хочу, чтобы ты звала меня по имени: Адам. На худой конец, Эш или Эштон, но «ваша светлость» и «вы» из твоих уст звучит… абсурдно.

– Хорошо, Эш. — Она повернулась к нему спиной и взялась за ручку двери.

Он предпочел бы, чтобы она называла его Адамом, но тогда всякий раз, услышав свое имя из ее уст, он вспоминал бы о том, что их связало, об их близости — близости во всех смыслах. Испытывая потребность поговорить о создавшейся ситуации, он сказал, запинаясь:

– Когда ты предположила, что, возможно, я связан с женщиной, которую не помню, я подумал, что такое едва ли возможно, но ты оказалась права. Я… Мне очень жаль.

Мария покачала головой. Лицо у нее стало задумчивым и грустным.

– Мне тоже жаль, но когда твоя тетя сообщила о помолвке, я поняла, что мы мудро поступили… не торопя события.

В тот день в саду они не думали ни о каких последствиях, и он нисколько не сожалел о том, что между ними тогда произошло.

– Ты гораздо добродетельнее меня. Первое, что пришло мне на ум, когда я услышал о помолвке, — это то, что я напрасно не настоял на том, чтобы мы как можно скорее съездили в Гретна-Грин и обвенчались там. Тогда тот факт, что я был помолвлен с другой женщиной, уже не имел бы никакого значения. Мы вернулись бы в Лондон как муж и жена. И это было бы хорошо и правильно для нас обоих.

– Ты говоришь так сейчас, потому что не помнишь Дженни, но подумай о том, каково ей было бы. Она знает тебя чуть ли не с рождения и, возможно, всю жизнь тебя любит. Что было бы с ней, если бы ты вернулся с женой? — Мария держалась лишь ценой громадного напряжения, и внутренняя борьба отражалась на ее лице. — И возможно, она будет тебе лучшей женой, чем я. Она одного с тобой круга, она знает твоих друзей и понимает, как должна вести себя герцогиня.

Адам вздохнул:

– Может быть, ты права, но испытывать сочувствие к чужому человеку очень трудно. Ты — та, которую я знаю и хочу.

Она прищурилась.

– Я помню этот твой взгляд, когда мы встретились возле столовой.

– Побывав в своих апартаментах, я понял, что я — далеко не образец кристальной честности, и решил, что я слишком строго судил тебя за единственную ложь. Я собирался просить тебя о прощении в надежде на то, что мы сможем забыть старые обиды и вернуться к тому, что было раньше.

– Мне нечего тебе прощать. — Она отвернулась, не в силах больше смотреть ему в глаза. — Я рада, что мы встретились, даже если я никогда не увижу тебя после того, как уеду из Лондона.

Слова ее обжигали, но опровергнуть их ему было нечем. Он был связан с другой, и потому было бы нечестно продолжать отношения с Марией.

Но даже если ему не дано провести с Марией остаток дней, как он того желал, в благодарность за все, что было между ними, он мог открыться перед ней — открыть перед ней ту часть себя самого, какую он так долго и тщательно скрывал от всех прочих.

– Ты поднимешься со мной в мои апартаменты? Я хочу тебе кое-что показать. — Он невесело усмехнулся. — Я понимаю, что поступаю не вполне прилично, приглашая тебя к себе в спальню, но мои намерения честны, и я думаю, что тебе покажется это… интересным.

– Любопытство мое всегда одерживало верх над рассудительностью, — сказала она, улыбнувшись ему так, что он едва не забыл о своих честных намерениях. — Ведите меня, ваша светлость… Эш.

Когда они стали подниматься по лестнице, он спросил:

– Твоя комната удобная?

– Самая лучшая, в которой мне когда-либо приходилось жить, а я, поверь мне, бывала во многих домах. — Мария с любопытством на него посмотрела. — Что ты чувствуешь к этому дому? Он кажется тебе знакомым?

– Отчасти. Чуть-чуть. Хотя я надеялся, что возвращение домой вернет мне мое прошлое. — На верхней площадке лестницы он повернул направо. — Но испытал лишь очередное разочарование. Пока я нашел здесь лишь одно место, которое мне о чем-то говорит. Туда я и хочу тебя отвести.

Он вошел в свои апартаменты, подошел к столу и достал из ящика ключ от тайника, демонстрируя ей полную свою открытость. По сравнению с тем, что он собирался показать ей, этот акт доверия казался мелким и незначительным.

– Добро пожаловать в мое тайное убежище. — Он открыл дверь и жестом пригласил ее войти в комнату.

Округлив от удивления глаза, она медленно покружилась на месте, восхищенно взирая на статуи.

– Это не собрание предметов искусства, а место для молитвы, как я думаю.

Он кивнул:

– Ты все сказала за меня.

Она прикоснулась к сухим цветам перед статуей Лакшми.

– В своем сердце ты хранил веру своей матери.

– Тебя шокируют мои языческие привычки? Я не могу считать себя настоящим английским джентльменом, не являясь христианином.

– Ты знаешь наши англиканские молитвы и псалмы не хуже меня, — задумчиво сказала Мария. — Я думаю, что ты стоишь выше обычного английского джентльмена, но никак не ниже.

Он вздохнул с облегчением.

– Я не мог с уверенностью сказать, как ты к этому отнесешься. Возможно, мне вообще должно быть все равно, что ты думаешь о моем индийском происхождении, но… мне не все равно. Я не хочу, чтобы это отвратило тебя от меня.

– Бабушка Роза говорила, что давным-давно цыгане пришли из Индии. Может быть, мы с тобой дальние родственники. — Она жестом указала на Лакшми. — Ты не был шокирован, когда я рассказала тебе про мою цыганскую кровь. Терпимость — это качество есть у нас обоих.

– Спасибо тебе, — тихо произнес он. — Ты хотела бы, чтобы я рассказал тебе об этих богах?

– Пожалуйста, расскажи, — ответила ему Мария с улыбкой.

Рассказ об индуистских богах заставил его отвлечься от неотступно преследующего его жгучего вожделения. Когда они покинули святилище, Мария сказала:

– Ты много всего помнишь об этих божествах. Значит, часть твоей памяти работает в полную силу.

– Получается, что так, — протянул он удивленно, словно раньше об этом не думал. — Надеюсь, это добрый знак. Я думаю, что признание индусской стороны моей личности принципиально важно для возвращения памяти. — Он закрыл дверь на ключ. — Хотелось бы знать, примет ли Дженни эту часть меня или устрашится того, что узнает.

– Я не думаю, что ты стал бы делать ей предложение, если бы не был уверен в том, что она примет тебя таким, какой ты есть, — сказала Мария. — На самом деле, возможно, ты уже приводил ее сюда.

– Интересная мысль. Ты все время на шаг меня опережаешь. — Он нахмурился, пытаясь представить себя и Дженни в этом святилище. — У меня нет ощущения, что я бывал здесь с кем бы то ни было, кроме тебя, но я не могу полностью доверять своим ощущениям, особенно в том, что касается Дженни. Я едва помню, как она выглядит.

– Выходит, кое-что о ней ты все же помнишь?

– Да, пожалуй, — неохотно признался Адам. — В памяти сохранился образ — я видел во сне, как она, закинув мне руки за шею, радостно смеется. Возможно, это было как раз тогда, когда я сделал ей предложение.

– Очень может быть. — Ни один мускул не дрогнул на лице Марии, когда она плавно направилась к двери, ведущей в коридор. — Спасибо за то, что поделился со мной тем, что так для тебя важно.

В сердце его словно воткнули кинжал. Она уходила прочь, и вскоре она навсегда уйдет из его жизни. Думать об этом невыносимо.

Он настиг ее в тот момент, когда она готова была открыть дверь.

– Мария…

Она обернулась. В глазах ее стояла мука. Они бросились друг другу навстречу, словно охваченные лихорадкой безумия, целуя, лаская друг друга. Пальцы его погрузились в ее солнечные волосы. Он пил сладость ее рта, пьянящую как вино, обнимал ее теплое тело, которое было словно для него слеплено. Он забыл о разделявшей их пропасти, лаская ее, целуя ее, вдыхая ее аромат. Мария — его ангел-хранитель, восторг его души, сама жизнь его. Он хотел вечно быть с ней, защищать ее и беречь, вечно любить ее.

– Я пытаюсь делать то, что должна, Адам, — срывающимся голосом прошептала она, — но так трудно хотеть тебя и знать, что ты — не мой.

Он прижал ее спиной к двери. Бедра их пульсировали в инстинктивном желании соединиться. Сгорая от нежности, он целовал ее горло.

– Как такое может не быть праведным?

Она задыхалась. Пальцы ее впивались ему в спину. Неожиданно она оттолкнула его от себя и отвернулась, все еще трудно дыша.

– То, что мы делаем, — бесчестно. Мы не должны поддаваться искушению, как бы нас ни побуждало к тому вожделение.

Он хотел вновь обнять ее. Более того, он хотел отнести ее на кровать и делать все то, что требовала от него его природа, его страсть. Но тот участок сознания, который еще был способен к разумным умозаключениям, принимал ее правоту.

– То, что я чувствую к тебе, намного превосходит вожделение. Но… вопросы чести…

– Мы больше не должны оставаться наедине. — Она улыбнулась дрожащими губами и пригладила волосы. Когда успел распуститься узел? — Ни у кого из нас нет для этого достаточной силы воли.

– Мы не должны оставаться наедине, но, безусловно, мы можем вместе бывать на людях хотя бы то недолгое время, что нам осталось. — Ему нужно собрать достаточно воспоминаний, чтобы утешаться ими все те темные годы, что маячат впереди. Те годы, что он проживет после того, как она уедет. — Я хочу пригласить тебя прокатиться завтра утром верхом вместе со мной. Ты согласна? На лошадях, и в парке, и в сопровождении конюха мы, конечно же, сможем избежать искушения. Мария грустно вздохнула:

– Будь во мне хоть толика разума, я сказала бы «нет», но я уже не раз доказывала, что благоразумие — не моя добродетель. Хорошо, завтра утром я поеду с тобой на прогулку. Но сегодня вечером ужинать я буду одна у себя. Не думаю, что я смогу спокойно сидеть с тобой за одним столом после того, что мы только что пережили.

Теперь, когда ему есть, чего ждать от следующего утра, он сможет пережить остаток дня и ночь. Он даже смог попрощаться с ней, сохраняя некое подобие хладнокровия.

– Позволь мне выглянуть в коридор. Лучше будет, если никто не увидит, как ты выходишь из моей спальни.

Она вновь пригладила волосы и постаралась придать лицу выражение холодной безучастности.

– Разумеется. Давай будем хотя бы соблюдать видимость приличий, если вести себя как подобает нам не по силам.

Он открыл дверь и выглянул. Никого. Отступив от двери в глубь комнаты, он выпустил Марию.

Но когда она уходила, он прикоснулся к ее сияющим волосам и крепко ухватился за это шелковистое воспоминание.