Джон Кифауэр Дай мне твою холодную руку

При изматывающей неподвижности и оцепенении самое трудное — ждать. Особенно глядя, как лопата за лопатой земля выбрасывается из открытой ямы и каждый копок углубляет сырую, сочащуюся почву. Когда же достанут тело? Лежит ли оно там вообще? Быть может, им хватит того, что распростерлось, укрытое брезентом, возле края могилы? Они так обливаются потом, эти полицейские черепахи, что им не позавидуешь!

Как не позавидуешь мне. Или Джорджу. Он стоит рядом, прикованный наручниками к моему левому запястью, и настолько возбужден, что, кажется, готов сделать кой-чего в собственные штаны. Его глаза с выкаченными белками сверкают, могучие плечи сведены; вздувшиеся, похожие на веревки мускулы выдают крайнее напряжение. Руки, в каждой из которых может легко уместиться моя и еще одна треть такой же (а я далеко не карлик!), конвульсивно вздымаются и опадают, как будто он хочет помочь землекопам в их тяжелой работе. Борода блестит каплями дождя; как давно он не брился, наверное, с тех пор, как начал слышать несуществующие голоса? Борода, гигантское тело и интеллект ребенка. Что, кроме глупости, связывает с ним меня — когда-то преподавателя гимнастики в монтрейской школе, а ныне просто дурака по имени Тони Нельсон.

Пожалуй, только осел мог позволить втянуть себя в подобную историю! Нельзя было так долго оставаться с Анитой, тем более после того, как стало ясно, что с головой у нее только внешне порядок. А теперь не остается ничего другого, как стоять среди своры топчущихся полицейских, поеживаясь в клубах утреннего тумана, который движется с Тихоокеанского побережья, и глядеть, не выкопают ли второй труп в дополнение к тому, что уже лежит на сыром песке.

Анита кому угодно могла вскружить голову, и нет ничего удивительного в том, что она вскружила ее мне. Непростительно то, что я остался с ней, уже зная о ее странностях.

Теперь трудно поверить, что мы познакомились всего пару месяцев назад, на Серебряном пляже, что в сотне миль к югу от Сан-Франциско. Знакомство произошло, как ни странно, вблизи другой могилы, только-только отмеченной дыханием смерти. Лохматый бродяга выкопал в песчаном грунте временное пристанище от заморозков. К несчастью, он решил забраться в него, когда рядом никого не было, и убежище стало ему усыпальницей: он задохнулся под осыпавшимися стенами.

В тот раз я был среди тех, кто пытался извлечь тело из песка; Анита же находилась в группе зрителей. Я сразу обратил внимание на нее: на тело и выражение лица этой женщины. Высокого роста, стройная, дышащая здоровьем, она не могла никого оставить равнодушным. В ее взгляде сквозило нечто, что заставляло меня оборачиваться снова и снова: среди сочувствующих зрителей она одна позволяла себе тонкую усмешку.

Тогда я не поверил своим глазам. Улыбаться в такой момент? Как мало я знал о ней!

Тело бродяги унесли с пляжа, и зрители начали расходиться, перешептываясь, как будто боясь, что Смерть может застать их за не приличными случаю разговорами. Анита осталась.

— Глупая смерть, — беспечно бросила она с легким скандинавским акцентом. Закончить жизнь в грязи и песке, забившемся в глаза, в уши… Вы обратили внимание на его руки?

Тогда-то я и наткнулся глазами на спицу… Хотя нет, скорее, огромную иглу. Поблескивая в солнечных лучах, она выступала из лямки купальника, как раз над нежным полукружьем груди. Рука Аниты, как я заметил, беспрестанно возвращалась к этому притаенному жалу, как будто она хотела смочить палец в яде прячущейся там змеи или же дотрагивалась до сокровеннейших глубин своего собственного существа.

Мы отправились с Анитой домой тем же вечером. Несколько дней пролетели, как одно мгновение. Какой философ объяснит, что побуждает женщину желать того или иного мужчину? Почему именно между ними возникает близость? Какая здесь комбинация причин и следствий?

Неважно. Это случилось, и мы стали любовниками. Она была шведка, белокожая, с потрясающей фигурой и глазами, затмевающими голубизной океан. Рядом с ней я тонул в этих глазах Она приехала из Швеции четыре года тому назад; среди ее знакомых были блондины, но я, черноволосый и темноглазый, с загорелой кожей, напоминал ей бывшего мужа — Крафта. Наверно, поэтому она и выбрала меня. Была ли это единственная причина? «Нет, конечно же нет», твердил я себе неоднократно впоследствии, но с Анитой я ни в чем не был уверен до конца!

С ее мужем нас сближало еще одно: большие руки. Двадцать лет усердных занятий баскетболом, сперва в университетской команде, потом в должности штатного тренера, сформировали мои конечности, превратив их в должного размера лапищи. «Хорошо, когда сильные руки ласкают меня, — сказала Анита в первый же вечер, гладя их ароматными ладошками. — Крафт бил меня такими руками».

А потом оставил… Уехал в Сан-Франциско. И с тех пор больше не появлялся. Их весьма относительное семейное счастье тянулось немногим более года. Больше о нем не было даже слухов. По-видимому, он умер. И это ее не очень печалило. Он был подонок, бесчеловечный негодяй с роскошным домом на Пеббл-Бич. Своими руками-кувалдами он избивал ее, если верить признаниям Аниты.

Каким бы странным ни казалось подобное сходство, я уверен, что Крафт обладал огромными руками. На свадеб ной фотографии он выглядел маленьким рядом с крупной Анитой, но его руки были подлинные булавы! Диспропорциональные по отношению ко всему телу, они поражали своей величиной. В одном из этих чудищ он держал крохотную ручку своей смущенной жены.

Рассматривая свадебные фотографии, я много позже заметил скрытую в глубине кадра спицу, к тому времени я уже начал догадываться о зловещем смысле последней.

Спица! Та же спица, что в ее купальном костюме в день нашего знакомства на Серебряном пляже.

— Зачем тебе она? — шутливо возмутился я, целуя Аниту и уколовшись слегка об острие.

Она пожала своими восхитительными плечами и одарила меня одной из ослепительнейших улыбок: «Почему бы и нет!» — и этого было бы достаточно, клянусь, для любого мужчины в окрестностях Пеббл-Бич!

Однако, задав этот вопрос, я впервые в жизни заметил в ее глазах поднимающееся отчуждение, словно тихоокеанский туман, выползающий на берег темным вечером. И по мере того как я узнавал ее ближе (если это возможно с такой женщиной, как Анита), я все чаще замечал это новое для меня чувство: отчуждение от всего, от всех предметов, кроме своих неизведанных мыслей. Ей ничего не стоило внезапно замолкнуть, оборвав на полуслове начатую беседу, воспарив среди собственных грез и оставив в недоумении собеседника. Даже в постели, после любовного безумия, она порой отключалась от всего окружающего и оставляла меня наедине с моими мыслями. Однажды она буквально умерла в моих объятиях… Сжимая ее внезапно похолодевшее тело, я едва не лишился рассудка…

Ненависть… Ее я почувствовал в глазах Джорджа с самого начала наших отношений с Анитой. Потом мы стали приятелями, но в тот день, когда мы приехали в ее роскошной машине, я заметил откровенную неприязнь и даже недобрый огонек в глазах садовника. Может быть, бывший любовник? Нет, едва ли. Однако какой жгучей ненавистью он обдал меня, распахивая ворота для сверкающего хромом «кадиллака», когда мы въезжали во двор виллы на Пеббл-Бич! Детское возмущение звучало в его голосе даже во время церемонии знакомства, и Анита это заметила.

Косматый бородач довольствовался маленькой хижиной позади дома отдаленным подобием гостевого домика. Трудно разобрать, было ли ему двадцать или же сорок лет, внешне он сильно напоминал дрессированную гориллу, сбежавшую из цирка. Его речь состояла из невнятных восклицаний и всхлипываний, изредка перемежаемых смехом. Анита наняла его за несколько месяцев до исчезновения мужа. По ее словам, муж и Джордж всегда недолюбливали друг друга. Крафт обращался с ним, как с чумазым мальчишкой, чистильщиком обуви; одно время хотел выгнать, но вступилась Анита, и мужу ничего не оставалось, как уступить. «Я подобрала его на рыбных промыслах в Монтрё, — вспоминала Анита, — вытащила из грязи, и пусть он останется со мной. Ведь у него такие фантастические руки!» Глаза ее светились при этих словах, и мне становилось не по себе от этого света. «С такими большими руками он справится с любой работой по дому».

Руки. Мои, Джорджа, Крафта. Анита, казалось, черпала из них какую-то чудесную энергию. До последних дней я и не подозревал, насколько это было важно для нее. Впрочем, тут нечему удивляться. Главная причина, почему мы стали любовниками, заключалась именно в моих руках!

Ее дом был под стать им — большой и вместительный. Выстроенный из камня, отгороженный высокой оградой от мира, он напоминал замок, внутренность которого окаменела в роскоши старого убранства. Эксцентричные треугольные башенки по краям крыши; подобие рва; окованные железом ворота — все это выглядело странно среди многоэтажных громад двадцатого века. Ветер стонал в кронах гигантских сосен и кипарисов, обступивших каменные стены, однако шум их стихал на стороне, обращенной к пляжу. Внутри здание украшали темные потолки, каменные стены и камины почти в каждой комнате. По ночам в просторной зале на мерцающей стали древних доспехов отражался каминный огонь и витали призраки ушедших эпох.

После нежных объятий Анита брала мои руки и прижимала к груди. «Твои руки сильны, как волны, — шептала она. — Отдай мне их силу!»

Но однажды, выпустив из своих мои руки, она пробор- мотала: «Даже волны умирают» — и потянулась за иглой, лежащей на туалетном столике.

Она и ночью не расставалась с ней. Это злило меня. Сидя в лунном блеске, обнаженная Анита вдруг напоминала мне своей кожей блеск иглы. Все увещевания убрать иглу куда-нибудь подальше были безрезультатны: «Нет, я не могу без нее». Тогда это казалось странным. Теперь уже ничего нельзя изменить.

Анита. Игла. Джордж. Руки. Заколдованный круг. Если б я сумел раньше выбраться из него! Стоя рядом с Джорджем, я наблюдаю за работой взмыленных полицейских. И не чувствую ничего, кроме горечи утраты: сначала Крафт и Анита, теперь Джордж и я. Не знаю, найдут ли они кого на дне этой ямы, но разве это меняет дело? Один мертвец уже лежит у моих ног…

Однажды ночью я почувствовал страх. Постепенный, подавляемый моей страстью к Аните, он подкрался ко мне во время одной из вечерних прогулок. Я направлялся к машине, оставленной во дворе, когда стоны Джорджа прорезали темноту за домом. Услышав мои шаги, он затих, сгорбившись на земле неподалеку от недавно разбитого цветника. На коленях у него лежал Сакс, борзая Аниты. На мое приближение Джордж не реагировал. Его голова, похожая на кочан капусты, покоилась на тяжело вздымавшейся груди, и над всем этим царило полное молчание.

— Плохо, старина? — спросил я растерянно. — Может быть, позвать Аниту?

— Нет! — захрипел он с натугой. — Я не люблю ее. Она нехорошая.

Дрожа от возбуждения, он суетливо погладил голову Сакса своей громадной ручищей, на добрую треть больше, чем моя рука. Собака ответила взмахом хвоста.

— Она велела сделать плохое…

Тогда эти слова проскользнули мимо моих ушей. Они были типичны — детские жалобы, беспричинные обиды. Однажды, по словам Джорджа, Анита бегала за ним со спицей по дому. Тогда я не поверил ему. Мало ли что мог рассказать Джордж.

— Отправляйся-ка спать, дружище. Простудишься.

— Я слушаю, — его голос помрачнел. Из глупого любопытства я поинтересовался, что именно он слушает, и это было началом моего страха.

— Голос мистера Крафта. Он разговаривает со мной каждую ночь, — нехотя отвечал Джордж, по-детски отводя глаза и продолжая поглаживать собаку.

— Крафта нет, — напомнил я ему. Бедняга затряс головой:

— Это он, он… Я слышу его. Как вас… Он разговаривает со мной… Да, мистер Крафт…

Всю последующую неделю я не видел во дворе Сакса. На мой вопрос, что с ним случилось, Анита ответила, что собака подохла. Только три недели спустя, в порыве откровенности, Джордж признался, что в тот вечер убил собаку по приказу хозяйки и похоронил в маленьком цветнике возле ограды. Это и было то «плохое», о чем он так сокрушался в ту ночь.

В тот момент меня уколола маленькая иголочка страха, в дальнейшем переросшая в более глубокое чувство.

— Чем тебе помешал Сакс? — спросил я у Аниты, рассерженный.

Она пожала плечами:

— Собака состарилась. Что толку держать ее в доме? Вдобавок она напоминала мне о Крафте.

Ее рука метнулась к иголке в платье; голос зазвенел на высокой ноте:

— Я не могу вынести никаких воспоминаний о Крафте, не мучь меня!

А между тем страх в образе Джорджа уже поджидал меня за домом. В один из таких вечеров мне пришлось испытать настоящий ужас. Анита и я вернулись с театрального представления. Выход был неудачным, и мы едва не поссорились; не разговаривали до самого, дома… Уже в спальне я примирительно тронул ее за плечо — и отшатнулся, потрясенный неожиданным воплем.

— Крафт! Не надо! — кричала, извиваясь, Анита. Через миг она ослабела.

— Крафт… Мне показалось, что он снова вернулся, — извиняющимся тоном сказала она потом.

— Почему?

— Руки. Я на мгновение подумала, что это его руки.

— Но мои, наверное, поменьше?

— Да, но они такие же сильные! Дай твою руку. Нет обе! — И она обняла их, прижала к груди, в течение часа согреваясь и согревая их своим телом.

Однажды Джордж буквально поймал меня, когда я вышел в сад. Положив мне на плечо свою громадную ручищу, он поволок меня на прежнее место.

— Мистер Крафт хочет поговорить с вами! — пробормотал он прерывающимся от волнения шепотом.

Не обращая внимания на мои протесты, он притащил меня, как мешок с мукой, к тому самому цветнику, где был похоронен несчастный Сакс.

— Он велел мне привести вас сюда. Не вырывайтесь.

— Джордж, мне пора идти!

— Мистер Крафт разговаривает со мной, слышите? Каждую ночь. Он просит меня помочь. Послушайте!

— Ради бога, Джордж, никого здесь нет! Оставь меня в покое!

Кочанная голова принялась покачиваться из стороны в сторону: «Да, это он… Я привел его, мистер Крафт! Да, искал… Это тот человек, мистер Крафт…»

Кроме Джорджа, ни один голос не нарушал ночной тишины. Но сам факт, что я стоял, прислушиваясь — быть может, минуту или две, — свидетельствует о том, что паутина этой истории опутала меня глубже, чем я того хотел.

Мое нежелание прислушиваться рассердило его. Он с неприязнью выпустил меня: «Подождите, она и до вас доберется, эта мисс Анита. Она скверная. Ненавижу ее!»

Не пьян ли он? Прежде я уже говорил Аните о поведении Джорджа. «Я поговорю с ним, — сухо обещала она. — Не обращай на него внимания».

Однако его предупреждение: «Она и до вас доберется!» — прочно засело в моем мозгу. После летних каникул я решил не возвращаться в свою холостяцкую квартиру, и Анита не возражала против такого решения. Порой мне казалось, что я совершаю ужасную ошибку, но уже ничего не мог изменить: своей хитростью и женским коварством Анита была сильнее меня. Она очаровала меня, наверное, так же легко, как Крафта или Джорджа. Сила ее обаяния удерживала меня рядом: такая сила сначала притягивает, а потом разрушает до основания. Я понимал это, но необъяснимая усталость мешала мне противиться колдовству.

Итак, я переселился к Аните. Вечерние прогулки, пляж, объятия в лучах луны — мы были счастливы, как только могут быть счастливы двое влюбленных. Мои руки, шептала она, напоминают руки ее отца. Ее часто посещала мечта, некое туманное видение, как она играла в детстве, сидя у отца на коленях, а он подбрасывал ее и ловил своими добрыми, ласковыми руками.

Руки. Они не покидали ее ни на миг. «Обещай, что не будешь бить меня, часто шептала она. — Ты же знаешь, Крафт…» При этом ее пальцы касались острия иглы, словно испрашивая защиты у поблескивающего металла. «Однажды отец ударил меня… Лучше бы он уронил… Тони, обещай мне…»

Однажды она все же вывела меня из терпения. Вид ее иглы, с которой она не расставалась даже в постели, угнетающе подействовал на меня.

— Зачем ты ее носишь? — тогда я, как мог, пытался избежать ссоры.

— Привыкла. Как ты к своим сигаретам! С ней мне спокойнее, — был ответ.

— Немедленно выбрось ее! — приказал я, но Анита, казалось, не слышала.

— Я не могу без нее, милый.

Я поднял руку, чтобы сорвать иглу, как вдруг острая боль неожиданного укола заставила меня на время позабыть все слова. С блестящим жалом в руках Анита попятилась от меня.

Даже теперь, прикованный к Джорджу, возле грязной ямы, в которой копошатся двое потных полицейских, я не могу забыть шок от того укола.

Страх. С этой ночи он уже не отпускал меня. Как тупая боль, он пробирал мои внутренности, но ни разу не стал настолько острым, чтобы заставить меня расстаться с Анитой.

В один из последних выпавших нам вечеров ветер ожесточенно задувал в окна, донося завывания Джорджа, беснующегося в темноте, возле своего домика: «Да, мистер Крафт, да… все, что прикажете… Это его имя?»

— Он совсем спятил, — сказал я Аните. — Ты должна рассчитать его.

— Это мой дом. Я нашла его, и он нужен мне. Не обращай внимания.

Так заканчивались все наши разговоры на эту тему. На следующую ночь крики Джорджа стали непереносимыми. Разбуженный ими, я встал и принялся одеваться, собираясь спуститься во двор, чтобы успокоить безумца. С непонятным беспокойством я обнаружил, что Анита тоже проснулась, приподнялась на локте и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Не могу забыть страх, который светился в них. «Крафт, не надо!» — прокричала Анита, метнувшись и обхватывая меня за шею.

— Это я, Тони.

— Не надо, Крафт! — ее голос дрожал, а пальцы лихорадочно ощупывали ворот ночной рубашки в поисках иглы.

Я встряхнул ее. Должно быть, она очнулась. Гораздо слабее она в третий раз прокричала: «Крафт, не бей меня!» — и затихла.

Включив ночник, я склонился над ней и замер, пораженный. Запавшие губы стали бесцветны, глаза страшно расширились и потемнели, во все стороны из них били фонтаны страха. Она лихорадочно продолжала ощупывать верх своей сорочки, не находя там иглы. Потом, осознав неправильность поисков, она свернулась в клубок и, как змея, метнулась к столу, куда вечером положила иглу. Я сгреб ее, не на шутку рассерженный, крича ей в лицо, что меня зовут Тони! «Крафт, нет!» — она с прежним ужасом всматривалась в меня, постепенно слабея.

Наконец она успокоилась достаточно, чтобы можно было выпустить ее. Все время, пока я одевался, она глядела на меня застывшим взглядом мыши, ожидающей нападения гадюки.

… Джордж уже ушел. Остались лишь шелест волн на пляже, гудение ветра в густой листве и непроглядная тьма.

По пути к дому тихий шепот прошелестел в ночи: «Джордж, помоги мне. Не уходи, помоги… слышишь…» Удивленный, я обернулся, пытаясь определить, откуда исходит звук. И тут же одернул себя. Анита, Джордж, голоса… Все в этом доме было болезненным, нездоровым, и прикосновение к его обитателям грозило безумием. В тот момент я едва удержался от крика; липкий, противный страх запустил пальцы в мою душу, и надо было бежать, чтобы спастись от безумия. Но было уже поздно…

Она сидела все так же, не меняя положения. Только ее глаза, побелевшие от ужаса, жили и следили за каждым моим движением. Когда я потянулся к лампе, то заметил, что иглы там не было! «Где игла?» — тихо спросил я. Ответом была тишина. Игла, воткнутая в ворот ночной рубашки, торжественно поблескивала при свете лампы. Надо ли говорить, что я так и не выспался в ту ночь

С тех пор игла была при ней всегда, даже в ночном сумраке она поблескивала в одежде. «Я не могу без нее, как ты без своих сигарет. Ты же знаешь, милый!» — ласково настаивала Анита. Но мне уже было все равно, хотя игла порой и колола мне пальцы во время объятий, становившихся все более непродолжительными.

Наша близость нарушилась. От прошлой влюбленности почти ничего не осталось. Прогулки при свете луны и сидение на рокочущем под ударами волн скалистом утесе отошли в прошлое. Наша любовь умерла. Часто Анита одна отправлялась в город. Дома она также отдавала предпочтение одиночеству. Однажды я с удивлением заметил, как она аккуратно прокалывает иглой дырочки в моей пачке от сигарет.

Страх рос. Однажды, проснувшись среди ночи, я не обнаружил ее в постели. Поиски привели меня во двор. Анита сидела возле цветника, где была похоронена собака. В пальцах она держала иглу.

— Что ты здесь делаешь? Ни слова в ответ.

— Что происходит, объясни, прошу тебя. Молчание.

— Хорошо, я уеду, как только найду квартиру. Даже нет, Анита, пожалуй, так: я нашел квартиру и перееду в нее завтра утром. Слышишь? Завтра утром!

Ax, если бы это произошло раньше!

Через несколько часов после этого разговора я снова услышал дикие крики, вой. Он раскатывался в струях дождя, отвесно падавших из ясной темноты неба. Вой не стихал, завораживал, и я решил выйти из дома, чтобы унять Джорджа, чего бы это мне ни стоило!

Из открытой двери в спальню меня окликнул ее голос: «Куда ты, милый?» Я не ответил, и в спину — совершенно с иным выражением — мне донеслось: «Не верь ему, он сумасшедший!»

«У вас обоих поистрепалась солома на крыше», — с тоскою подумал я.

Во дворе, услышав мои шаги, Джордж поднял большую голову и тотчас перестал завывать: «Это вы, мистер Крафт?»

— Нет, это я, Тони!

Вздох разочарования, глубокий, точно ночь, потряс могучее тело гиганта. Посветив фонариком ему в лицо, я увидел выражение полнейшей умиротворенности. Откуда-то появившийся цветок — скорее, кустик в цветочном горшке — стоял у ног Джорджа, покачивая листьями на ветру.

— Что это?

— Мистер Крафт велел посадить. Для него. Сегодня ночью он придет ко мне. Вы не верите, мистер Нельсон?

— Пойдем-ка спать, Джордж. Что проку торчать под ливнем.

— Мистер Крафт скажет мне, кто ему нужен. Мы уже разговаривали сегодня. Долго, мистер. — Он посмотрел на цветок: — Добрый вечер, мистер Крафт! Чудесная ночь, не правда ли?

— Окей, Джордж. Ты только веди себя потише. Я пойду в дом.

Я потоптался в растерянности от чертовщины, творящейся этой ночью. Пусть Джордж воет, хоть разорвется, сукин сын, только без меня, Тони Нельсона. Мне надо отдохнуть, уйти, раствориться.

Но проклятый выродок цепко подхватил меня под руку.

— Пойдемте, пойдемте со мной, мистер Нельсон. Мистер Крафт хочет с вами поговорить. — Его загорелое, бородатое лицо осветилось неземной гордостью. Вы пришлись ему по душе.

— Очень мило с его стороны.

— Но он не любит, когда вы уходите к мисс Аните. Очень не любит.

Я попытался вырвать руку из тисков Джорджа, но хватка лишь утяжелилась.

— Не ходите к ней, мистер Нельсон, — слова падали, как тяжелые капли. Она коварная, как змея. Останьтесь мной и мистером Крафтом! — Его пальцы еще глубже впились в мою кожу.

— Проклятье! Джордж, отпусти!

— Нет, что вы! Мистер Крафт не разрешает. Пытаясь освободиться, я оступился и неловко задел цветок, который отлетел к ограде, где с треском рассыпался кучкой осколков.

— О-о-о! — Джордж застонал и, забыв про меня, плюхнулся на колени и начал сгребать разлетевшиеся кусочки, пытаясь водрузить цветок на прежнее место. О-о-о, все погибло! Цветок мистера Крафта… О-о-о!

Рыдания смолкли. Перепачканная физиономия уставилась в слабый луч моего карманного фонарика:

— Тс-с! Мистер Крафт хочет говорить с вами. Слышите? — Я машинально покачал головой. — Он говорит мне: «Джордж, пусть мистер Нельсон идет, куда ему хочется. Не удерживай его».

Итак, с меня было довольно! Холодный ужас поселился в моем позвоночнике: сумасшествие Джорджа, Анита, дом, игла… Я хотел убежать туда, где чисто, тепло и спокойные люди вокруг. Не помню, хотел ли я сразу перелезть через забор, подальше от этого дома, или еще рассчитывал собрать свои пожитки, перед тем как навсегда убраться из этого места, когда фраза, произнесенная за моей спиной Джорджем, пригвоздила меня к месту, сделав участником всей происшедшей затем драмы:

— Мистер Крафт встает из могилы…

Приняв эти слова за продолжение обыкновенного бреда, я остановился послушать, какие новые откровения принесут мне видения этого ненормального. Лучше бы мне этого не делать! Возможно, слово «могила», как ключ в замке, отомкнуло какую-то тайную дверцу в моей душе, давно ожидавшую этой минуты, и наступило прозрение.

Джордж ползал на коленях перед воткнутым в землю Цветком, продолжая бормотать себе под нос. Прислушавшись, я словно окаменел.

«Вставайте, мистер Крафт. Сейчас я помогу вам подняться. Мисс Анита обманывает меня; вы не мертвы, сейчас вы встанете из вашей могилы. Что ж из того, что мне пришлось убить вас. Я принес вам новый цветок. Вставайте! Она заставила меня… Но она не знает, что теперь мы друзья и я помогаю вам. Какой красивый цветник я сделал для вас! Она кричала и грозила мне этой иглой, говорила, что вы хотите прогнать меня. Это неправда, я знаю. Она дурная. Хуже чем змея, хуже!»

Тихо, как тень, за его спиной возникла Анита. По-видимому, она слышала всё от начала до самого конца — все признания сумасшедшего Джорджа. Бесшумно повернувшись, она побежала к дому. Какое-то враждебное чувство, подобное потребности раздавить паука, когда он омерзительно перебирает тонкими лапками у нас под ногами, повлекло меня за ней. Вбежав следом в бывшую некогда нашей общей спальню, я нашел ее сжавшейся, застывшей в изножье кровати. Бессмысленно шепча покрасневшими от крови губами, Анита не отрывала от меня невидящих глаз; в ее руке дрожала игла, нацеленная в мою сторону.

— Убирайся, Крафт, прошу тебя, — прошептала она.

— Я только возьму свои вещи…

— Здесь нет твоих вещей. Убирайся! — Она шагнула ко мне, зажав в пальцах иглу, бледная, с побелевшим от ненависти лицом. — Ты больше никогда не придешь, чтобы избивать меня!

Незаметно приблизившись, она выпрямилась и молниеносным движением выбросила вперед руку с зажатой иглой. Я отпрянул, почувствовав укол в протянутую ладонь. На лице Аниты вспыхнула довольная улыбка…

В этот момент я ударил ее. Она зашипела, припав на колено, и снова потянулась ко мне с иглой.

Я ударил еще раз.

— Крафт, нет! — Шаря руками по полу, словно слепая, она поползла к открытой двери. — Крафт, не надо! Не смей, ты пожалеешь об этом!

Я прошел следом за ней по коридору. Спустился в неосвещенный двор.

Свежий воздух не отрезвил ее; спрыгнув с крыльца, она с криком бросилась к Джорджу:

— Убирайся! Как ты смеешь мучить меня, урод! Убирайся! — И через мгновение:

— Джордж, милый! Крафт гонится за мной. Спаси меня, спаси!

— За вами… гонится мистер Крафт? — лицо бородача выразило крайнюю степень удивления.

— Да оглянись же! Вот он!

В голосе Джорджа зазвучали торжественные нотки:

— Он гонится… за вами! Значит, ему нужны вы! Думая о чем-то своем и прислушиваясь, он отвечал:

— Да, мистер Крафт. Непременно, мистер Крафт. Будет исполнено!

Я видел, как огромная рука Джорджа погладила маленькую, похожую на лепесток, щеку Аниты:

— Мистер Крафт говорит, что это вы. Он хочет встретиться с вами.

— Помоги мне, Джордж!

— Я выполняю приказ мистера Крафта. Он мой хозяин.

Его пальцы легко обхватили хрупкую шею Аниты.

— Вы должны встретиться с ним. Обязательно!

Я наблюдал, как пальцы Джорджа смыкаются на нежной, белой коже. Анита извивалась и царапалась, как лесная кошка, попавшая в сети. Игла не оставила живого места на его руках; я заметил это, когда нас сковывали вместе.

— Я сделал, что вы приказали, мистер Крафт, — стонал меднокожий гигант. Счастливые слезы текли по его лицу, смешиваясь с налипшей землей и дождем, которому не было видно ни конца ни края. Приближалось утро.

Полицию вызвал я, насколько помню. Анита мертва, Джордж обеспамятел от счастья, а полицейские наконец-то натолкнулись на тело Крафта. Так и должно было случиться. Джордж сияет, весь счастье и радость. Всхлипывая, он разговаривает с Крафтом, но полицейские мешают ему, приказывая заткнуться. Мне наплевать на его излияния, наплевать на все окружающее, даже на боль в руке. Что значит физическая боль после двух месяцев утонченной душевной пытки?

Вот наконец и тело; порядком намокшее, осыпанное землею. Я отворачиваюсь, едва не теряя сознания от глупейшей мысли: «Да оно же размокнет. Укройте его». Эта нелепая мысль вцепилась в меня, словно хищник, но телу уже все безразлично. Оно покоится рядом с Анитой. Садик взрыт и растоптан: мертвец извлечен из-под цветочных корней.

Кто-то из полицейских переворачивает труп и удивленно присвистывает: «Что у него с руками?» Они бестолково сопят и переминаются, озадаченные исколотой кожей на руках убитого, я вспоминаю Аниту — бледную, с неподвижными зрачками, — вонзавшую в меня свою иглу. Раз за разом…