"Аберистуит, любовь моя" - читать интересную книгу автора (Прайс Малколм Malcolm Pryce)Глава 20Крыльцо было перепачкано пылью, кошачьей мочой и отпечатками грязных ботинок. И кто-то спреем накалякал на стене «убийца». Я поднялся по лестнице. Дверь в мою контору была приоткрыта, и я увидел, что миссис Ллантрисант, закинув ноги на стол, сидит и ест там арахис. С головой уйдя в свой мир, поломойка меня не заметила. Она машинально запускала пальцы в пакетик из оберточной бумаги, доставала пригоршню орешков, лущила их и как попало раскидывала скорлупки по полу, хихикая про себя, если они летели на фотографию Ноэля Бартоломью. Даже на лестнице висел тяжелый арахисовый перегар. Я толкнул дверь и вошел – старуха охнула: – Вы! Сузив глаза, я смотрел на миссис Ллантрисант. Она украдкой бросила взгляд через стол на телефон, молча прикинув расстояние, и раздумала. Перекроив выражение лица, она заставила себя лучиться радостью: – Вы вернулись! А вы устали от мытья полов, не так ли? – сказал я холодным ровным тоном. Лучи радости сменились пантомимой хлопотливой озабоченности. – Ох, мистер Найт, у меня сердце кровью обливается, как погляжу, во что превратилось наше крыльцо, по чести вам скажу. Все, видите ли, полиция – сказали мне ничего не трогать. Не то чтоб я хоть на секундочку допустила, что вы… то есть все эти вещи, что про вас наговорили… да я сроду не слыхивала такого… – Слова нежно вылетели в эфир. Она еще раз бросила взгляд на телефон и улыбнулась, на этот раз – с меньшей убежденностью. – Все же так приятно, что вы возвратились. Надолго ли? Я прошел к столу. Она бессознательно вжалась в кресло. – Не знаю. А сколько требуется времени, чтобы выбить душу из старухи? Я выдернул телефонный кабель. Ее зрачки мгновенно расширились. Я присел на край стола и нагнулся к ней: – Где оно? – Где ч… Слова замерли – я поднял указательный палец. – Пожалуйста, не говорите «где что». Она смотрела на меня без слов. – Приходится отдать вам должное, – сказал я. – Вы – настоящая темная лошадка. – Я начал похлестывать оборванным телефонным проводом по столу. – То есть вы производите впечатление курицы, у которой в мозгу нет и пары серых клеток, но ребус с «печной трубой» вы раскололи куда быстрее, чем я. Она ничего не говорила и по-прежнему не спускала с меня глаз, прикидывая, сколько я знаю и что собираюсь делать. – Но с другой стороны, вы не пробились бы в высшие эшелоны «Лиги Милостивого Иисуса», не будь вы умны, не так ли? Уж только не в МИКРу – это однозначно. – Я не там, мистер Найт. – Не где? – Не в… там, где вы сказали. – Что я сказал? Она с неуверенностью посмотрела на меня: – В организации, которую вы упомянули; меня там нет. – Где нет? – Э… я не знаю. – Тогда откуда же вы знаете, что вас там нет? – Я… Я… – Вы глава МИКРы, миссис Ллантрисант. Она в отчаянии покачала головой: – Нет… нет… нет, я – нет! – Все эти годы вы драили мое крыльцо и все это время подслушивали у замочной скважины. – Нет, мистер Найт, нет! – Так-то вы и проведали о раешнике. Она замотала головой и зажала уши руками: – Нет! Я наклонился еще ближе – наши лица оказались в нескольких дюймах друг от друга. Я чувствовал, как разит мускусом духов «О-де-Майстег». – Ведь его убили вы, не так ли? – Кого? – заныла она. – Я никого не убивала, мистер Найт. Честное слово, не убивала. Я просто поломойка. И простите меня за орешки… Концом телефонного провода я хлестнул ее по лицу, и фраза оборвалась на середине. На густой штукатурке тонального крема появилась тонкая розовая борозда. – Вам мало было сломать ему жизнь: свергнуть с пьедестала, на котором он высился тридцать лет, и заставить пробавляться кукольными представлениями в Аберайроне. Вам еще вздумалось столкнуть несчастного со скалы. – Нет, мистер Найт, это не я, не я! – Это с вами я дрался в тот вечер в Гавани, не так ли? – Нет, прошу вас, мистер Найт. Вы все неверно поняли. – Неужели? Неужели? – закричал я. – Не думаю. Я смолк, тяжело дыша, и взял паузу, чтобы успокоиться. Мне нужно было сохранять самообладание. – Скажите, миссис Ллантрисант. Вы знакомы с изданиями Иова Горсейнона? Она тупо уставилась на меня. – А вот Мозгли был с ними знаком. У него в рюкзаке нашли экземпляр горсейноновских «Роз Харона». Это взгляд на темную сторону греко-римского земледелия. Не доводилось читать? Она глядела на меня растерянно и с подозрением: – Не помню такого. Книжка-то хорошая? – О, ни богу свечка, ни черту кочерга. Но есть там один премилый пассаж, где Горсейнон описывает, как Ливия предположительно расправилась с Августом. Он, знаете ли, был стреляный воробей, этот Август. Вроде вас, уж извините. И у него был параноидальный страх перед отравлением. Недаром, как выяснилось. Дело дошло до того, что он не мог ничего есть, кроме плодов, которые срывал в собственном саду. И тогда Ливия намазала фиги на дереве смертоносным пасленом. Ничего вам не напоминает? Она смотрела на меня с непроницаемым выражением покерного профессионала. – Эта история напомнила мне о том случае – как раз перед Пасхой, – когда вы вдруг разболелись, покушав яблочного пирога. Не забыли, как вызывали священника? Как он принял у вас предсмертную исповедь? Это странно, потому что в рюкзаке Мозгли мы также нашли книгу о том, как отправлять последние требы, и квитанцию за прокат карнавального костюма у Дая Торт-Кидая. Там не говорилось, какой он брал, но держу пари – если бы я наведался к Даю и проглядел гроссбух, то обнаружил бы, что это было платье католического священника. Что-что вы говорите? С миссис Ллантрисант происходила медленная перемена. Она словно решила, что пришла пора сбросить личину. Отняла руки от ушей и посмотрела мне прямо в глаза. Безмозглая, пустая старая сплетница исчезла – на ее месте сидела другая женщина. Хладнокровная, стальная, с каменным лицом. Внезапно миссис Ллантрисант метнулась с кресла в сторону. Я кинулся за ней, ухватил за полу домашнего халата, но она двигалась, как кошка, и была почти у дверей, когда мне наконец удалось вцепиться ей в щиколотку. Быстрая и сильная, она бы вырвалась, но мои ногти впились в старые шрамы на месте варикозных вен. От острой боли она затормозила на долю мгновенья и охнула. Мне этого хватило – я подтянулся выше и уцепился покрепче за полу халата. Тут сказалась ее подготовка: преодолев боль, нацелив каждую связку на выполнение боевой задачи, она развернулась и смерила меня ледяным взглядом робота. Затем, пригнув одно колено, перенесла центр тяжести и, крутанувшись вокруг себя, направила мне в лицо удар тыльной стороной руки. Я отшатнулся и упал навзничь, а она принялась обрабатывать меня с холодной точностью. Пошел локоть – врезался мне в голову над ухом, и я начал терять сознание. Комната завихрилась, у меня в голове запели птички. Теперь я видел, как взлетает ее колено, – ошеломленный мозг замедлил восприятие этого чудовищного движения до вязкости. Вязкое движение, которого я не в силах был предотвратить. Помню, со странной отстраненностью я видел никчемные детали: как распахнулся домашний халат и чуть выше колена открылась нижняя резинка панталон. Колено, белое, как рыба, и прошитое голубыми жилками, как сыр горгонзола, пошло вверх, как поршень. В последнюю секунду я дернулся в сторону, и колено врезалось в шкаф с бумагами. Я увидел – едва ли не почувствовал собственной шкурой, как в старухе взорвались фейерверки боли. Расцвела глубокая рана, брызнула кровь, и старуха повалилась на пол. Я склонился над ней и резко отпрянул – она ткнула в меня шляпной булавкой, которую выхватила из ботинка – гипоаллергенного, из телячьей кожи, произведенного в Милане. Я увернулся от булавки, и старуха повторила попытку, однако с изувеченным коленом могла только делать выпады да в безумии извиваться. Я отошел от нее на безопасное расстояние. Внимательно оглядел комнату и заметил то, чего хотел. Среди каминных приборов на решетке стояла большая чугунная кочерга. Я взял ее и подошел к миссис Ллантрисант. Ее взгляд так искажала ненависть, что страха в нем не читалось. И я с безжалостной нарочитостью размозжил кочергой ее колено. Она взвыла, как волчица; ее обслюнявленные челюсти ракетой вылетели на ковер. И она отключилась. Когда она очнулась, то уже сидела на клиентском стуле, примотанная за щиколотки и запястья кабелем от телевизора. Я вылил ей на лицо умывальный таз воды со льдом. Она подняла голову и посмотрела на меня; ее лицо по-прежнему было исковеркано злостью. Я улыбнулся. После чего пнул ее по колену; она дернулась, заизвивалась и натянула кабель с такой силой, что казалось, сломается деревянная спинка стула. – Это за убийство раешника. Она сплюнула кровь на ковер, но ничего не сказала. – Ну а когда будете готовы, у меня к вам накопилось несколько вопросов. – Фа пхоххол ффы дды мнад дуюдагх! Я поднял брови: – Что? – Ха гхффорю ды шсугхин схн де оуссллшш ди сфлоффаа, мад дуюдагх! Я поднял челюсти и запихал обратно ей в рот. Она принялась бешено ворочать языком, чтобы поставить их на место, – щеки поочередно непристойно вздувались. Когда челюсти встали на место, она заверещала: – Я говорю, ты, сукин сын, не услышишь ни слова, мать-его! Я пнул ее по колену, и она заревела в агонии. Я заговорил с ней ласково, как бы рассказывая сказку на ночь: – Знаете, меня кое-что озадачивает. – Ей не удалось сохранить безразличие – она подняла взгляд. – Вы все время ныли мне о том, сколько вашим подругам приходится ждать в больнице, чтобы им заменили бедренные суставы, а тут я размозжил ваше, мать-его, колено, а вам – хоть бы хны. Почему это вдруг? Она холодно посмотрела на меня и произнесла: – Твои угрозы бесполезны. Плевала я на них. – Почему вы его убили? – Кого? – Иоло Дэвиса, музейного хранителя. – У меня был приказ его ликвидировать, и я его ликвидировала. Для меня он ничего не значил. Это была просто работа. – Как драить крыльцо? – Как убить жабу рукоблудную. – Так где же сочинение? – Пошел ты, мать-его! – О'кей, – улыбнулся я. Я прошел на кухню и наполнил чайник. Я растерялся. А если ее учили блокировать боль? Моей решимости хватит ненадолго. Случай с Лавспуном это уже показал. Мой взгляд побродил по кухне, и я был потрясен, до чего она освоилась в моем жилище. Там висели четыре новых халата – несомненно, оплаченные из моей копилки с мелочью. Товары из «Счастливого пути» замусоривали буфет. Там был даже сундук с коллекцией ортопедических ботинок. И тут меня осенило: даже у миссис Ллантрисант есть ахиллесова пята. Я взял мясорубку промышленного размера, которая пылилась в углу с тех времен, когда миссис Ллантрисант и миссис Абергинолуэн делали колбасные рулеты для Айстедвода. Я перетащил аппарат в кабинет и поставил в нескольких футах от миссис Ллантрисант. Она поглядела на меня с испепеляющим презрением. – Собираетесь теперь смолоть мою ногу, не так ли, мистер Найт? Или руку? Да мелите себе на здоровье, я буду смеяться вам в лицо. – Не за ногу вам стоит беспокоиться, миссис Ллантрисант. Я нагнулся и стал расшнуровывать ее ортопедический ботинок. Наглая самоуверенность исчезла, и в холодных безжалостных глазах отразился неприкрытый ужас. Старуха билась, как рыба на крючке, но телевизионный кабель крепко ее фиксировал. Я снял с ее ноги ботинок, запихал его в жерло мясорубки, куда обычно закладывают куски мяса, и ухватился за ручку. – Пора чирикать, миссис Ллантрисант, а то ваш ботик превратится в фарш. – Вы не посмеете! Им же цена восемьдесят фунтов! – Вы Гуэнно Гевара, не так ли? – Пошел ты, мать-его! Я слегка провернул ручку. Зубья механизма коснулись кожи. Миссис Ллантрисант охнула. Я прекратил вращать ручку и всмотрелся, чтобы оценить ущерб ботинку. – На данный момент он лишь чуть зажеван; немного крема – и будет как новый. Это ваш последний шанс. Она попыталась освободиться от кабеля, которым была примотана к стулу, и я дал полный оборот ручки. Раздался тошнотворный хруст, будто мололи хрящи, – спиралевидные зубья врезались в твердый бортик ботинка. Миссис Ллантрисант, как истерзанная волчица, испустила долгий, леденящий душу вой. – Вы Гуэнно Гевара, не так ли? – закричал я. – Да! Да! Да! – завизжала она. – Главнокомандующая МИКРы? – Да! – Поэтому к вам приходил Мозгли? Поэтому он принял у вас предсмертную исповедь? – Да! – Поэтому он так вами интересовался? Она покачала головой и схватила ртом воздух. – Я не знаю. Я правда не знаю. Я только знаю, что мальчишка пытался свести вместе весь лавспуновский экипаж. Лавспун, Ирод, Дай Торт-Кидай… – И Фробишера? – Он погиб. Он не в счет. Но Мозгли попытался выследить оставшихся в живых участников миссии на Рио-Кайриог. Только меня он не мог найти. – Так где же сочинение? – Оно в моей сумочке на стуле в кухне. Я заглянул на кухню и снова вернулся к старухе. Это было как-то чересчур легко. – Если вы лжете, вашему, мать-его, ботинку – конец. Она покачала головой. – Я говорю серьезно! Я их изведу все, мать-его, до единого! – В моей сумочке – пойди и посмотри. Я пошел на кухню и открыл ее сумочку. Внутри лежал конверт из коричневой бумаги. Я вынул его. На нем было шариковой ручкой написано: «Дэвид Мозгли, реферат весенней четверти, Кантрев-и-Гуаэлод». Рядом стояла дата и печать школы святого Луддита, с инициалами Лавспуна. Я разорвал его и вынул сочинение. Там было около тридцати страниц формата A4, убористо исписанных рукой школьника, перемежающихся технического вида схемами. Оно было идеально. Сочинение, которое искала половина Аберистуита. Лишь одно в нем было не так. Перелистывая его, я слышал из соседней комнаты жуткий хриплый клекот, который пронизывал меня насквозь, словно кладбищенский ветер. Миссис Ллантрисант смеялась. Я мог смолоть все ортопедические боты Аберистуита и все равно остаться ни с чем. Сочинение было написано рунами. |
||
|