"ТВари" - читать интересную книгу автора (Лебедев Andrew)Глава 1 Красивая жизнь продюсера ДюрыгинаДюрыгин знал, что нужно постоянно себя доказывать. Если хочешь быть чемпионом — нужно не реже раза в год свое чемпионство подтверждать. К примеру, показательно набив кому-нибудь морду. Естественно, битие морд подразумевалось в виде этакой фигуры речи, потому как в телевизионном креативном мире морды если и бьют, то не в прямом, а в переносном значении. Здесь происходит столкновение идей и характеров, и полем битв служат кабинеты главных продюсеров, а главной добычей — большие суммы гонораров. Дюрыгину нравилась эта американская форма оценки качеств, выражавшаяся в словосочетании: сколько стоит этот человек? Он любил повторять своей любовнице: «Я стою десять миллионов. Моя голова стоит ста их голов. Мои идеи на вес золота». А теперь Дюрыгину перебежал дорогу Зарайский. А сетка вещания ведь не резиновая. Два одинаковых по формату лайвшоу на одном канале поместиться никак не могут. Что у Зарайского есть? Идея его шоу гораздо слабее, но у него есть Ирма Вальберс — незаходящая рейтинговая звезда. А у Дюрыгина нет даже половины такой ведущей. А есть только идея супершоу. День начинался по давно заведенной Дюрыгиным канве, что в его понятии соответствовала красивой европейской жизни. Дюрыгину вообще нравилось ощущать себя не каким-нибудь там рязанским азиатом, а самым что ни на есть заправским европеянином, который и зарплату в евро получает, и в отпуск на Мальдивы летает, чтобы там под парусом походить да виндсерфер с волны на волну покидать. Дюрыгин встал, сходил в свой любимый сверкавший немецкой белизной и взлелеянный молдавскими рабочими санузел, включил радио «Эхо Москвы». Не без самолюбивого удовольствия надел обтягивающие лосины до колена, модные спортивные тапки на шнуровке, наколенники с налокотниками, обтекаемый каплевидный шлем. Погляделся в зеркало — хорош ли собой? Хорош! На все сто процентов хорош! Сволок вниз по лестнице свой американский алюминиево-титановый «лисапет», что за три тысячи евро купил себе на прошлый день рождения, оседлал его во дворе и сделал сперва круг по дворовой охраняемой консьержем парковке, дабы убедиться, что его, Дюрыгина, новенькая «Хонда CRV» стоит себе в полном порядке и ждет не дождется своего хозяина. Приветливо поздоровался с парочкой соседей, чьих имен не знал, но чьи машины уважал за юный возраст, престижную дороговизну и ухоженность. На втором круге нажал кнопку привешенной на шее инфракрасной «лентяйки» и выехал за открывшиеся ему ворота. Зарулил в «карман», выдал по нему резкое ускорение до самого парка, где по тенистым аллейкам бегали — трясли грудками стройные студентки и куда стайками выводили погулять хозяйских пуделей и лабрадоров наемные выгульщики собак. Собак-то как раз Дюрыгин и не любит. Привяжется какая-нибудь дура, бежит, лает да все пытается зубами за шину или за педаль ухватить. У Дюрыгина на раме для таких дур специально баллончик с перцовым газом всегда прицеплен. Пару раз он его даже в ход пускал. Но только себе навредил, потому как хозяин ротвейлера — по роже явный мент — наорал на Дюрыгина и пообещал на следующем кругу его «догнать и хлебало ему набить». Теперь Дюрыгин всегда сворачивает в соседнюю аллею, когда ротвейлера с толстомордым хозяином замечает. Проносясь мимо трусящих по периметру парка длинноногих бегуниц, Дюрыгин выкидывал наверх руку и протяжно, на американский манер выкрикивал: «Хааай!» И девочки тоже улыбались и радостно повизгивали: «Хай-хай!» Приехал до дому. Втащил велик на второй этаж. Стянул с себя увлажнившуюся потом футболку. Принял душ, побрился, надел свежую, приготовленную Людой сорочку. В холодильнике йогурт и апельсиновый сок. В шкафу быстрая овсяная каша, которую только надо лишь залить кипятком. Поглядел машинально — что там показывают по телевизору? Пощелкал туда-сюда. Новости «евроньюс», индекс доуджонса, курс доллара, цена барреля нефти марки «брент». Неинтересно, но нужно. Щелкнул на спутниковый канал — «дива футюра», девушка с бюстом снимает с себя трусики… Интересно, но не нужно! На обоих мобильных — по два безответных вызова. Поглядел. На одном Людмила звонит спозаранку, на другом — Витя Бакланов и какой-то неопознанный абонент. Людмиле он перезвонит потом из машины, когда встанет где-нибудь в пробке на Профсоюзном проспекте, Витю Бакланова наберет из офиса, а вот кто этот неопознанный? Может, это из канцелярии генерального? Впрочем, что гадать. Перезвонят, если надо. С Людмилой у Дюрыгина отношения просто образцово-классные. Он целых полтора года выводил привередливую Людку в такой формат, чтобы ему — минимум ответственности и обязанностей, а от нее — максимум самоотдачи, верности и тепла. Приятели наверняка завидуют ему. Особенно женатые. Людмила — бывшая чемпионка Федерации по прыжкам в воду, призерша Олимпийских игр. Фигура — умопомрачительная. И что ценно — сама приедет на уикенд, за ней и заезжать никогда не надо, своя машинка у нее, и приедет всегда со своей снедью, сготовит, в квартире бардак приберет, вещи его после стиральной машины погладит. Сын Людмилы, двенадцати лет, на все выходные всегда к ее бывшему супругу отбывает — матери руки развязывает. Людмила сама тренером работает в модном шейпинг-фитнес-фигитнесс-клубе. Деньги неплохие зарабатывает. И отношениями с Дюрыгиным гордится. Пара они. Сам-то Дюрыгин — известный продюсер и режиссер. И телеведущим успел достаточно побыть. Настолько достаточно, чтобы гаишная шобла придорожных милиционеров вежливо его узнавала и если что, отпускала поздорову-подобру от греха — а то ведь с этими журналистами можно и на гласность нарваться! Московское утро. «Хонда» весело катила по Профсоюзному. Удивительно, полдвенадцатого, а пробки нет. Что эти думские и из министерств? Уже все проехали? Или они все в Питер подались на юбилей реки Невы и Ладожского озера с Вороньим камнем? Вслед за главным питерским уроженцем. Они лет шесть тому назад с ребятами канала АРТВ как-то специально ездили в Питер снимать родной двор державного начальника, где будущий порфироноситель много лет назад прыгал с дровяных сараев и, играя в войнушку, вместо «лимонок» бросал в неприятеля вывернутые в подъезде лампочки. Басков переулок, а номер дома Дюрыгин уже позабыл. Помнил только, что неподалеку от державных пенат возвышалось строгое военное здание. Может, оттуда в далеком пятьдесят седьмом, наблюдая за невинными детскими забавами мальцов-огольцов с Баскова, некий прозорливый аналитик отдела кадров в погонах майора и вычислил и предугадал в пацане Вове будущего царя? Однако зря надеялся и напрасно радовался Дюрыгин. На траверсе гостиницы ЦК Профсоюзов встал-таки в пробке. Сейчас, что ли, этого фокусника-премьера в его Белый дом повезут? Дюрыгину нравился придуманный одним его приятелем образ фокусника, достающего шарики изо рта и зайцев из шляпы, так удачно и остроумно подходивший к их нынешнему главе правительства. Похож! Вот уж на все сто процентов похож! Тоненько и мелодично запел телефон, музыкальная система, управляемая умным компьютером, автоматически убавила звук. – Але? Валерий Максимович? — Дюрыгин узнал в гарнитуре голосок Оленьки, секретарши самого главного. — С Михаилом Викторовичем можете разговаривать? С самым главным Дюрыгин не то что из машины мог разговаривать, да будь он в постели с Дженнифер Лопес или в сортире — всегда и в любом виде стал бы он говорить с самим Михаилом Викторовичем! – Соединяю, — бодренько пискнула в трубку секретарша. Пискнула и не соединила. Обманула или связь оборвалась? Дюрыгин, заходя в приемную самого главного, всегда пялился на ювелирно-аккуратные очертания Оленькиной фигурки и, грешен, — рисовал себе в своем испорченном воображении эротические картинки соития Оленьки с ее шефом. Может, она и теперь как раз занялась напряженными чреслами его высокопревосходительства? Но нет, вот снова тренькнуло и соединилось. – Валера? — Дюрыгин услыхал в правом ухе неповторимый тембр голоса шефа. — Говорить можешь? – Могу, — ответил Люрыгин, пропуская из правого ряда наглую девицу на красной «Рено». – Я насчет твоей заявки. Там не все однозначно, мне твоя идея нравится, но ты сам знаешь твой главный минус. – Знаю, — покорно согласился в гарнитуру Дюрыгин. – В общем, старина, если надыбаешь классную ведущую, я твой союзник. – Сколько у меня еще времени? — спросил Дюрыгин – Если начинать шоу в сентябре, — задумчиво пробормотал главный, — если начинать шоу в сентябре, то у тебя еще… еще шесть недель. Шесть недель. Велика Москва, как говорил комиссар Клочков, но в иной ситуации хорошую ведущую на этой самой Москве и в шесть месяцев не найдешь. Наташка оказалась предательницей. Агаша давно смутно подозревала, что подруга ее рано или поздно бросит где-нибудь раненую помирать — не вынесет с поля боя, не подаст руки, не кинет круг. На работе в кафе, когда выдалась свободная минутка, полезла Агаша в сумочку и визитки вчерашнего Джона не обнаружила. Ах, какая она доверчивая дура! И ведь даже не догадалась списать номер или вбить его в память телефона. Теперь на встречу с продюсером пойдет Наташка, а Агаша останется ни с чем. И вот сейчас, пока Агаша на своей смене, Наташка наверняка звонит Джону и договаривается с ним о пробах, о кастинге или о чем-то еще. Дружба дружбой, а телевизионная карьера врозь. Агаша вздохнула горестно. Вздохнула, вспомнив, как однажды чуть не влипла в жуткую историю из-за Наташки. Они тогда первый год жили в Москве — «зелеными» дурочками были совсем. Агаша тогда в Ипполитовича экзамены завалила и решила остаться в столице, на следующее лето снова поступать. Ну и затащила ее Наташка утешаться в одно «нерусское» кафе. И поволокли обеих в тесную гардеробную, мол, давайте, девчонки, порадуйте братских представителей Кавказа… Хитрая Наташка тогда в туалет попросилась — ее пустили, а один гад на дверях встал сторожить. Но она — ловкая такая, через окошко под потолком сперва в мужской туалет переползла, а оттуда через окно на улицу. И не вернулась. И милицию не вызвала даже. Агашу тогда просто чудо спасло — в кафе завалилась огромная разбитная компания человек в десять, отпустили ее кавказцы, хоть и ужасные морды при этом у них были. А дома вечером Наташка сказала, что в милицию бесполезно, дохлый номер в таких случаях обращаться, менты сами заставили бы всей смене сосать. Агаша благодарила Бога, что все обошлось, но не могла понять: почему Наташка не вернулась за ней, бросила подругу одну? Две недели злилась, хотела даже с квартиры от нее с другой компаньонкой отъезжать, но потом отошла. Помирились до поры. Год вместе прожили и вот увлеклись идеей на телевидение просочиться. Сперва в массовки, а оттуда — кто знает? Агаша смену еле-еле доработала. Так устала, что почти половину от своих чаевых, заработанных натруженными ножками, решила истратить на такси. Вернее, на частника, потому как на такси из Текстильщиков до Новогиреева и всей суммы едва бы хватило. Приехала, ввалилась — сил не было уже даже душ принять, не то что на чай да на разговоры. А Наташка вся светилась и, судя по всему, как раз нуждалась в слушателе. – Ну что? — спросила Агаша, валясь лицом на подушку. — Изменила мне? С Джоном встречалась? – Ага, встречалась, — бесстыдно призналась подруга. И тут же поспешно принялась оправдываться: — Ты понимаешь, я бы и тебя обязательно взяла бы с собой и без тебя бы ни за что одна бы не поехала, но ты ведь в своем кафе сегодня, а у меня выходной. Я позвонила, дай, думаю, узнаю, есть ли он вообще, этот Джон, на белом свете, или все это вранье. А он возьми да и предложи мне сразу на встречу к нему приехать. Я тебе уже хотела звонить… – Да не ври ты, — сквозь подступающий сон пробормотала Агаша в подушку, — ты же его визитку у меня из сумочки украла, а говоришь, хотела потом позвонить. Обидно было Агаше. Обидно, что предала ее Наташка, в третий раз уже предала. Но спать хотелось ужасно. – Утром поговорим, — пробормотала Агаша, засыпая. А утром Наташка собиралась на работу в свой магазин. Не магазин даже, а ларек на метро «Войковская». Собиралась и, как всегда, опаздывала. – Ну, рассказывай, что там у вас вчера с этим Джоном было? — спросила Агаша, почистив зубы и поплескав на мордашку. Наташка в предстартовой суматохе металась по квартирке. Из ванной на кухню — из кухни в комнату, смешная-заполошная в черном лифчике и белых кружевных стрингах. – Лак мой не брала? – Не брала я твой лак, ты про Джона-то расскажи! – Слушай, некогда мне, Агаша, опять на работу опаздываю, Тофик мне морду набьет, ей-богу! – Ну так отдай тогда мне визитку Джона, — ровным тоном попросила Агаша, — у меня сегодня выходной, и я ему позвоню. И тут Наташка застыла на месте. Сжалась вся, губы в струнку стянула, напряглась, как кошка при виде собаки. – Слушай, а ведь Джон просил меня, чтоб больше никому его телефон не давать. Сказала — и глядит не мигая. Агашу даже оторопь взяла. А Наташка совсем стыд потеряла. Перешагнула за пограничную черту дозволенного и, преодолев ее, решила идти ва-банк. – Погоди, постой, но ведь он сам мне первой свой телефон дал, и ты у меня его попросту вытащила, — беспомощная перед вопиющей ложью и обезоруженная жуткой несправедливостью подруги, лепетала Агаша. А Наташка с колготками в руках тут и выдала: – Ну и что, что тебе первой дал, надо было первой и звонить, тут, подруга, кто первый съел, тот и смел. Агаша даже поперхнулась от такого поворота в Наташкиной логике. – Значит, не дашь телефон? – Значит, не дам, и не обижайся. Хлопнула за «компаньонкой» дверь. Агаша так и осталась сидеть на неубранной кровати, опустошенная и брошенная. – Надо искать, с кем другую квартиру снимать, — сказала она себе и, вздохнув, повалилась спиной в подушки. – У нас в прямом эфире Ирма Вальберс. Здравствуй, Ирма! – Здравствуй, Сережа. Джон стоял, прислонившись спиной к стене так называемой «большой» эфирной студии, откуда делались передачи с приглашенными гостями. На самом деле «большой» эта студия называлась с большой натяжкой, как условно называются «большими» комары или муравьи. Комнатка пять на четыре, где посредине стоит эфирный микшерский пульт с диск жокеем, а напротив, впритык к пульту, придвинут стол, на который можно поставить три микрофона и посадить максимум трех гостей. На радио по сравнению с телевизионными масштабами вообще все всегда гораздо меньших размеров. И студии, и сами АСБ,[1] и деньги, что вертятся здесь, да и сами люди — соответственно. И пенисы у этих людей — тоже короче и меньше, во всяком случае Джон был в этом уверен. Он всегда считал себя человеком более телевизионным, чем радийным, но не брезговал и на радио частенько забегать, обделывая здесь всякие свои делишки. Вот и сегодня — это он привел на утренний эфир Ирму Вальберс. Привел ее в эфир к диджею Сереже Мирскому за тысячу долларов своих административно-посреднических. Ирма, естественно, ничего об этом не знает, а Джону лишняя тонна грюников никак не помешает. В этом вся его останкинская жизнь — крутись, вертись, прокручивай поганки. Он наблюдал за тем, как Мирский раскручивает Ирмочку на то, чтобы та сказала в эфир какую-нибудь сальную непристойность. Тесная студия. Даже дивана здесь не поставить, чтобы сопровождающим с комфортом присесть. Джон вспомнил, как однажды был здесь с ребятами из «Мазерз Продакшн», которые привозили в Москву группу «Грин Калчур». Трех англичан-музыкантов рассадили тогда за столик с микрофонами, рядом на корточках примостился программный директор, у того на спине сидели продюсеры из «Мазере» и администраторы с канала МТБ. Да еще вдоль стен, подобно кариатидам, подпирая низкий в дырочках подвесной потолок, теснились охранники, которых по договору с принимающей стороной «Гринкалчуровцы» таскали за собою даже в ванную и в туалет. Вот на телевидении, в АСБ1, — там да. Где деньги, там и простор. И наоборот, где простор, там и деньги. Но и радио тоже иногда бывает полезным. Радио — этот младший робкий брат большого и сильного брата — телевидения. Это все знают. Мирский уже вошел в раж и, соря повсюду своими привычными, ставшими частью его имиджа орешками и чипсами, крутился на стуле, елозил толстым неспортивным задом, хохотал, хихикал, повизгивал своим шуточкам и все подводил Ирму к тому, чтобы в тон ему, пошляку, та сказала в эфире что- нибудь этакое сексуально-непристойное. – Ирмочка, скажи пожалуйста, а ты когда у себя в квартире одна, вот ты утром встаешь — ты голая по квартире расхаживаешь: На кухню, в ванную, в бассейн? У тебя есть в квартире бассейн? – Я, Сереженька, не в квартире, я на даче живу. – По Рублевке, что ли? – Нет, по Киевскому, в Переделкино. – Ух ты, тоже неплохо! Бибигона там голого не видала? – Нет, голого Бибигона не видела. – А на меня голого хочешь посмотреть? – Нет, Сережа, на тебя голого не хочу. – Но если захочешь, Ирмочка, я к твоим услугам, — Мирский в очередной раз неуклюже подпрыгнул на стуле и, зайдясь в восторге, протяжно крикнул: – У нас в эфире сексидол и одновременно секс-символ современности Иррррма Вальберррррррс! Она разыгрывает в эфире сексуальные призы от нашей сексуальной радиостанции! Сегодня это чашки в виде, пардон, в виде задницы, очень такие красивые чашки или, вернее, кружки, из которых удобно и приятно пить чай по утрам и вечерам. А еще, глядя на эти кружки, можно мечтать о маленькой круглой попочке Ирмы Вальберс. – Или о большой толстой заднице моего визави Сережи Мирского, — вставила-таки Ирмочка. – Правильно, дорогая Ирма, if you feel lonely tonight you may dream of my sweet ass. – Это ты по-какому сказал? – По иностранному, Ирмочка, прости, дорогая, но я еще хочу напомнить нашим радиослушателям телефон, по которому надо звонить, чтобы выиграть кружку в виде попочки, похожей на попку нашей Ирмы, это телефон нашей студии: 8885888. Легко запомнить, звоните и выигрывайте, а мне, как самому главному победителю, представится возможность воочию полюбоваться попкой Ирмы Вальберс. – Воочию? — изумилась Ирма. — Ты хочешь сказать, что у попки есть очи? – Да, есть, — в очередной раз подпрыгнул в своем кресле Мирский, — недаром обитатели тюрем на своей фене попу еще называют «очком», впрочем, по этому поводу есть анекдот, но я расскажу его после песни «Буча-Буча-Буча» в исполнении ансамбля «Загадка Би», которую мы сейчас будем все вместе слушать… Агаша, сама не зная, зачем она это делает, взяла и набрала номер. Наташка номер продюсера Джона украла, что теперь ей остается? Только и остается, что звонить на радио. Три восьмерки, пять и снова три восьмерки. Все равно ведь не попаду! Агаша затосковала. Ну что за жизнь! В Ипполитовича не поступила, и еще не известно, поступит ли в этом году, Наташка обманула… Бах — попала! Вызов… Длинные гудки. Голос оператора: – Вы позвонили на «Москва-сити FM», не отсоединяйтесь, сейчас вам ответят… Агаша даже дышать перестала. Лежала с закрытыми глазами на спине и только слушала музыку, доносившуюся из радиоприемника. И такая же музыка, только с секундным отставанием, слышалась в телефоне. – Алло, вы еще не отсоединились, хорошо, сейчас вас переключаю на эфир. Музыка в телефоне сменилась узнаваемым голосом Сережи Мирского. – Алло, мы вас слушаем, представьтесь, пожалуйста, вы в прямом эфире «Москва-сити FM». – Меня зовут Агата, — сказала Агаша и вздрогнула, вдруг услышав свой голос в приемнике. – Радио у себя сделайте только потише, Агата, чтобы микрофон не заводился, — фамильярно заговорил Мирский, — и ответьте на наш вопрос, Агаточка, а вопрос вот такой в связи с вашим именем… Скажите, как вас называет ваш любимый мальчик, или муж, или любовник, когда вас начинает обнимать и целовать? Он называет вас Агата или Агаточка? Или Агафончик? Агаша почувствовала, что краснеет. Она уже сильно пожалела, что позвонила в этот эфир, черт ее дернул! – Нет, никак не зовет, — выдавила она. Он что же у вас, глухонемой? — спросил Мирский. Спросил и, не дожидаясь ответа, тут же принялся комментировать: — Представляешь, Ирма, у Агаты такой парень, что он только сопит и молчит, сопит и молчит и никак не называет свою красавицу — Агату, никак. А ведь существует поговорка: берешься за грудь, говори что- нибудь. Вот я, когда беру девушку за грудь, я всегда так нежно ей шепчу, Иррррррмочка, Иррррмочка моя дорррррррогая! Агаша уже собралась дать отбой, как Сережа Мирский вдруг прокричал: – Дорогие радиослушатели, Агата выиграла две кружки с задницами — с моей и с попкой Ирмы Вальберс, выиграла, потому что у нее глухонемой любовник, одна кружка ему, другая Агате, Агата, вы не отсоединяйтесь, наш администратор вам сейчас скажет, куда и как подъехать за выигранными вами призами… |
||
|