28. А победила...

В 1968 году, во время записи "Crown of Creation", мы все еще мучились оттого, что каждый хотел сам контролировать свою ручку на пульте.

Для тех, кто не знает тонкостей работы в студии, скажу, что "пульт" - это такая большая панель с кучей кнопок, ручек, проводов, индикаторов и прочих электронных штук, предназначенная для записи и сведения музыки. "Сведение" происходит, когда песня полностью записана, при этом громкость каждого инструмента устанавливается так, чтобы она сочеталась с громкостью остальных инструментов и композиции в целом.

Обычно "хозяином" пульта является продюсер, но, естественно, каждый из нас хотел быть громче остальных. Это означает, что шестеро эгоистов постоянно загоняли индикаторы в красную зону (туда, где написано "ПЕРЕГРУЗКА"). Добавьте немного кокаина, и вы получите постоянные дорогостоящие переделки, если не полнейший хаос. Помимо того, что кокаин нынче дорог, он еще имеет тенденцию заставлять музыкантов попробовать семьдесят пять различных вариантов сведения, прежде чем они придут к общему мнению, что пятый вариант был вполне приемлемым. Это, конечно, отличное развлечение, если у вас есть 250 долларов в час, которые можно выкинуть за простой студии, или пара тысяч долларов на кокаин на всех.

Насколько я помню, я доводила инженеров, проигрывая песню во всевозможных вариациях до тех пор, пока пришедшие уборщицы не наставляли на меня пылесосы. Храни, Господь, терпеливых звукоинженеров! Продюсеры и музыканты спорят, хлопают дверьми, но инженеры остаются на месте, что бы не случилось.

Во время одного из "эгоистичных" сведений наши с Полом руки постоянно соприкасались, потому что его ручка на пульте была расположена рядом с моей. Через сорок пять минут моя рука все еще лежала на ручке, внося "улучшения", которые ничего не могли изменить. Мне просто хотелось выяснить, когда касания рук перейдут во что-то большее. Все это, конечно, сделало Пола дружелюбнее: его замечания оставались достаточно едкими, но я заметила, что он слегка поворачивался ко мне, когда объяснял свою точку зрения, и держал руку на кнопке, даже когда перематывалась лента. Медленное укрепление отношений. Еще не время.

Зато реально укреплялась популярность группы; неожиданно стали появляться какие-то киношники, которые хотели объединиться с нами и делать деньги на нашем имени. Одним из них был режиссер Отто Премингер[28]. Он считал себя крутым хиппи, потому что как-то на чьей-то вечеринке принимал психоделики вместе с Леонардом Бернстайном[29]. Ему хотелось снять комедию про контркультуру, он даже уговаривал меня сниматься в своем фильме "Skidoo" про пожилого мужика, принимающего кислоту (его сыграл Джеки Глизон). К сожалению (а, может быть, к счастью для зрителей, которым пришлось бы увидеть мою игру), Премингер такого понарассказал о роли, что я отказалась.

Я также не согласилась сниматься в фильме "Little Fauss and Big Halsy" в роли, доставшейся в результате Лорин Хаттон - Голливуд все еще снимал массовые цветные поделки про девушек ангельской чистоты. Совершенно не мой стиль.

Но в 1969 году "Airplane" все-таки согласились сотрудничать с Жан-Люком Годаром, совместив две разных области искусства "новой волны".

Вот что надо сделать, если у вас есть группа и вы хотите бесплатной рекламы: надо всего лишь сыграть концерт очень громко (децибел 150, не меньше) где-нибудь на ступеньках одного из небоскребов Манхеттена. Мы так и сделали, посчитав, что выйти из тюрьмы под залог будет дешевле, чем нанять человека, способного поднять шумиху такого же масштаба. Вообще-то надо было сделать это еще и в голом виде... Об этом мы как-то не подумали, поэтому Годар, ведший съемку из дома напротив, где располагался офис студии Лекока-Пеннебейкера, запечатлел нас на ступеньках отеля "Шуйлер" полностью одетыми.

Когда мы были готовы, Марти схватил микрофон и заорал: "Проснись, Нью-Йорк, пора вставать!" К нам присоединились подъехавшие актеры Рип Торн (в ярко-красном шарфе) и Пола Мэттер (закутанная в простыню). К несчастью, они были не единственными. После исполнения двух песен, "Somebody To Love" и "We Can Be Together" появился полицейский и приказал нам прекратить играть, поскольку мы "нарушаем покой мирных жителей". Мы решили, что фильм будет еще лучше, если мы продолжим. Сказано - сделано. Машины, завидев нас, притормаживали, обыватели замирали, а служащие различных компаний приветливо махали из окон своих контор. Появились еще человек пять полицейских, они стали пытаться прогнать Рипа и Полу. Когда те отказались уходить, их арестовали и увезли в Восемнадцатый участок.

"А оркестр играл..."[30]

Фильм, названный "Простой американский фильм"[31], был показан в Доме художника в Беркли 17 декабря 1969 года. Вот что написал об этом Ральф Глизон:

Эх, Ральф, забыл ты старую сентенцию "Вас бы туда!" Многие шутки были вырваны из контекста, поэтому повисли в воздухе. Кроме того, мы считали, что фильм будет комедией ошибок. Может быть, спас бы более жесткий монтаж или кадры полицейских с фонариками на лбу... Но все эти нестыковки в сочетании со скандалом сделали свое дело - еще не готовый фильм получил всемирную известность, что и требовалось. Был и еще один плюс: обыватели обязаны были его возненавидеть.

Кстати, двумя десятилетиями позже "U2" проделали то же самое в Лос-Анджелесе, снимая собственный клип. Арестов не было.

Еще один мой голливудский облом: "Рэгтайм" Милоша Формана. Мне предложили роль коммунистического агитатора - то есть "вживаться в образ" было не обязательно. К сожалению, мы как раз уезжали в турне, и пришлось отказаться. Так что моя карьера в кино была короткой, небогатой событиями и закончилась единственным плохо освещенным в прессе андеграундным провалом.

"Оскара" Грейс не дадут...

Как, впрочем, и "Грэмми". Как-то мы играли во Флориде, и прошел слух, что мне ДОЛЖНЫ ВРУЧИТЬ "ГРЭММИ". Говорили, что это уже решенное дело. Настолько решенное, что в тот вечер, когда должно было происходить награждение, на сцене даже были установлены телекамеры, стоял монитор, показывавший прямую трансляцию из Лос-Анджелеса. Теоретически, мы должны были прервать концерт, когда объявят победителя - меня, - чтобы я могла покраснеть, скромно потупить глазки и сказать спасибо моей тете Фриде, дяде Троту и т.д. Но, когда подошло время, я услышала: "А "Грэмми" получает... Линда Ронстадт!"

Операторы выглядели смущенными, зал разразился дружным "бууууууу!", а я была сильно разочарована. Я помню, что думала примерно так: "Что же это была за "секретная" информация, что все были так уверены в моей победе настолько, чтобы наживать себе геморрой, прерывать концерт, утихомиривать зал и затаскивать на сцену все эти камеры? Поделились бы, что ли..."

В общем, произошел облом, а я так и осталась стоять с лучом прожектора прямо в лицо. Я знала, что все люди в зале ждали, как я отреагирую, поэтому я немедленно сделала невозмутимое лицо, типа, ничего страшного, ну, накололи, и мы смогли закончить концерт так, чтобы никому не было меня жалко. Правда, мне все-таки было обидно. Но потом я подумала, что обижаться на этот всемирный цирк не стоит. В конце концов, если сравнивать показатели, глотка у Ронстадт действительно получше.

Моя вторая номинация на "Грэмми" была в категории "Лучший женский сольный альбом", а может, "Рокерша с лучшими зубами" или "Лучшая рокерша что-то там кого-то куда-то" (тогда еще не придумали категорию "Лучшая рок-певица"). В начале восьмидесятых рок подразделялся на множество разнообразных мелких подкатегорий, и моя была настолько мала, что ее даже по телевизору не показывали, я даже название не запомнила. Насколько помню, церемония проходила в зале Радио-сити в Нью-Йорке, и там я появилась- как оказалось, только для того, чтобы проиграть еще раз, теперь Пэт Бенатар. Так мне и не удалось подержать в руках эту статуэтку, но я счастлива, что комиссия хотя бы номинировала меня - могли бы и отвергнуть, учитывая мою лень и равнодушие к хит-парадам.

Мимо хит-парадов я пролетела так же, как мимо "Грэмми". Если это и случалось, песня была написана не мной (а Дарби Сликом, Дайон Уоррен или Берни Топином), единственной удачей был "White Rabbit". Моя неспособность написать что-нибудь массовое меня не сильно беспокоит, но, если бы я достигла массового успеха, это стало бы интересным испытанием для моей извращенной гордости.

Моя речь по поводу вручения мне награды "Лучший массовый артист года" выглядела бы примерно так: "Спасибо вам за удивительную безвкусицу в выборе идолов".

Я, правда, получила штуки четыре "Бэмми" (музыкальная награда Сан-Франциско), но тут, конечно, подтасовка... Все, что нужно - найти побольше людей, способных заполнить карточки для голосования раз по семнадцать. Я не знала о таких "процедурах", пока Джеки Кауконен, "ответственный секретарь" группы (она была тогда замужем за братом Йормы, Питером) не начала как-то прикалываться в офисе над тем, что люди агитировали голосовать за меня всяческих продавцов овощных магазинов, забытых родственников и даже заключенных!

Прочесать всю страну в поисках возможных избирателей! Пробивные ребята из Сан-Франциско в действии!

Еще я честно выиграла трех деревянных медвежат в тире магазина игрушек в Тибуроне пару лет назад. Просто повезло...

При таком количестве концертов плюс привычка выкрикивать текст как можно громче, мой голос стал садиться. Я, правда, склонна больше винить в этом плохие мониторы (а зачастую и полное отсутствие таковых) - это сильно сказывается на горле. Когда мониторов еще не существовало, мне приходилось каждый вечер надрывать глотку, чтобы сквозь рев электрогитар расслышать, что же я пою. Слыша хрип динамиков, я с трудом удерживалась, чтобы не двинуть по ним изо всех сил. Видимо, у Роджера Долтри причин сдерживаться не было -"The Who", "Airplane" и Би Би Кинг выступали тогда на фестивале в Тэнглвуде. Когда я увидела, как Долтри поднял монитор и с размаху долбанул его об сцену так, что тот разлетелся на куски, я захлопала в ладоши. Я принимаю очень близко к сердцу качество звука на сцене - ведь вокалисты должны слышать себя на концерте. Мониторы чрезвычайно важны - если, конечно, певец заботится о звучании собственного голоса.

Из-за всех этих криков у меня на связках образовывались узлы, и в промежутках между концертами, репетициями, гастролями и записями мне приходилось навещать доктора Рипштейна[32] (идеальная фамилия для хирурга), чтобы избавиться от очередных. За три года я перенесла три операции, и после каждой месяца полтора не могла ни говорить, ни курить. Чтобы не ложиться в больницу в четвертый раз, я спросила у своего педагога по вокалу, что можно сделать, чтобы не бросать петь и при этом не причинять вреда своему горлу. Она спросила, не курю ли я сигареты с ментолом.

- Да, - ответила я.

- Пожалуйста, кури, сколько хочешь, но без ментола.

- Хорошо.

Я не знаю, что повлияло, переход на нормальные сигареты или новые технологии в производстве мониторов, но с 1970 года проблем с голосом у меня не было.

Когда мы играли на Гавайях, в Международном центре Гонолулу, я как раз поправлялась после второй операции. Мы сняли большой особняк в испанском стиле, стоявший прямо на пляже, и наслаждались тропическими цветами, кокосами и жарким солнцем - короче, все как в туристических брошюрах.

Как-то в середине дня мы с Йормой, Маргаретой и Полом поехали на джипе вглубь острова. Я впервые увидела Пола в нерабочей обстановке и не на вечеринке. В тот день он не ушел в себя, как обычно, а, наоборот, был очень весел, расслаблялся и совсем не думал о девушке, оставшейся в доме на пляже. Я все еще цеплялась за умирающие отношения со Спенсером (он тоже остался в доме, запершись в комнате с опущенными шторами и мучаясь вчерашним похмельем), и остатки верности снова удержали меня от необдуманных поступков.

Правда, вскоре после этого я плюнула и предложила Полу поужинать у него в номере. Он принес шампанское, я приготовила мясо с картошкой, мы трепались весь вечер... Как вспоминает Билл Томпсон: "Когда они спустились вниз на следующее утро, у нее было самое невинное выражение лица, а он выглядел удовлетворенным. И тогда я подумал: "О, нет. Опять!"