"Русская расовая теория до 1917 года. Том 1" - читать интересную книгу автора (Авдеев Владимир Борисович)

г) Психические способности рас

Психические особенности и свойства рас, подобно физическому типу, принадлежат к признакам устойчивым, и можно вообще принять, как принцип, что основные душевные черты антропологически изначальной расы удерживаются долго и прочно в производных племенах. Если, тем не менее, иной раз, душевный склад племени как бы представляется резко отличным и несходным со своими отдаленными душевными корнями, то подобный валовой результат может зависеть от разнообразия, или иной группировки основных душевных черт. Если эти последние будут разысканы и выделены в психологическом анализе, то бесспорное преемство основных душевных свойств выступает с очевидностью. Таким образом, в национальных характерах мы чаще имеем дело не с новыми народившимися душевными качествами, но с иной комбинацией и с иными оттенками давних наследственных черт. Для упрощения задачи удобно взять за исходную точку самые общие типические черты первобытных рас: белой, желтой и черной.

Черная раса принадлежит к наименее одаренным на земном шаре. В строении тела ее представителей заметно более точек соприкосновения с классом обезьян, чем в других расах. Вместимость черепа и весь мозг черных меньше, чем в других расах, и, соответственно тому, духовные способности развиты меньше. Негры никогда не составляли большого государства и не играли руководящей или выдающейся роли в истории, хотя были в отдаленные времена гораздо больше распространены численно и территориально, чем впоследствии. Наиболее слабую сторону черного индивидуума и черной расы составляет ум: на портретах всегда можно заметить слабое сокращение верхней орбитальной мышцы (мышцы мысли по Дюшенну), и даже эта мышца у негров анатомически развита значительно слабее, чем у белых, между тем она является истинным отличием человека от животных, составляя специально человеческую мышцу. В согласии с этим стоит и другая особенность, а именно: то всеобщее стройное напряжение мускулатуры тела, которое соответствует вниманию, и которое придает фигуре белого человека отпечаток свежести, силы и энергии, не является у черного выдающимся и заметным физиогномическим фактом, отчего даже молодые субъекты кажутся старообразными и неуклюжими. Наконец, как лобная, так и лицевая мимика носят на себе следы неполной физиогномической дифференцировки — что даже выражено анатомически в частых сращениях тех лицевых мышц, которые в других расах гораздо чаще встречаются разделенными; благодаря этому лицо черного вообще представляется более грубым, лишенным тонкой экспрессии, в сравнении с лицом белого человека.

Желтая раса, в особенности в ее наиболее типичных представителях, носит на себе ясно выраженный отпечаток перевеса лобной мышцы над мышцей орбитальной — благодаря этому брови почти всегда стоят высоко и имеют дугообразный вид. Такая комбинация соответствует первой фазе состояний внимания, — неожиданности, удивлению, но в то же время она показывает, что внимание в своей эволюции не идет дальше и не приводит окончательно к высокому напряжению мысли, и оттого мышца мысли — orbitalis superior всегда сокращена слабее лобной мышцы, и даже это положение дела стало привычным для расы. На основании такого мимического портрета необходимо заключить, что, несмотря на развитое и дисциплинированное внешнее внимание, у желтой расы, тем не менее, не выработалась вековая привычка к напряженному умственному труду и к мыслительной настойчивости. Но в то же время резкое сокращение нижней орбитальной мышцы, придающее нижнему веку прямолинейность и высокое стояние, указывает на неутомимость желтых. Наконец, валовой перевес лобной мышцы над всей нижней мускулатурой лица указывает на преобладание чувства над умом, и, вероятно, самая степень или сила сокращения этой мышцы свидетельствует скорее о чувстве, чем об уме. Это не столько ум, сколько удивление и неожиданность. При такой комбинации основных душевных сил воля не становится обязательно на стороне умственных актов, но может одинаково стать на службу как страстям, так и элементарному вниманию. Жизненная судьба желтой расы в Азии и Америке подтверждает такую характеристику. Желтые внимательны, настойчивы, неутомимы в мирном труде, земледелии, садоводстве, в мелкой технике, но они не создали ни наук, ни искусств, и, несмотря на их десятитысячелетнюю историю, ум у них не достиг той остроты и силы напряжения, которая переходит в ненасытимую жажду знания и в глубокую потребность интеллектуальной жизни. Среди войны желтые, по свойству своего духа, легко становятся фанатичными, отдаваясь чувству и страсти, а не уму и соображению.

Белая раса обладает наиболее счастливым сочетанием душевных способностей — что выражается в равномерном симметрическом развитии ума, воли и чувства. При таком складе души, белая раса могла осуществить в себе идеал всестороннего психического развития и явилась создательницей наук и искусств, устроительницей общественной и государственной жизни, творцом возвышенных религий и мировой поэзии и улучшила самую жизненную обстановку при помощи несравненных механических и технических усовершенствований. Психическим прототипом белой расы явились древние греки.

Древнегреческая раса погибла в силу причин, еще не вполне выясненных, и, хотя она продолжает жить этнически и географически, но в антропологическом отношении она больше не существует, и все, умственно и художественно возвышенное, — все «классическое» хранится ныне в музеях, галереях, библиотеках как бесценное наследие высокого духа греков.

Греки, очевидно, состояли из двух антропологически различных частей. На египетских изображениях, в описаниях Гомера, в характеристиках физиогномиста Полемона, грек представлен человеком высокого роста, блондином, со светлыми глазами, с высоким лбом, небольшим резко очерченным ртом (вероятно, это были эллины — пришельцы, которым Греция обязана больше всего). Но существовал и другой смуглый тип (вероятно, пеласги — аборигены).

Греческая народность состояла из кровного объединения этих двух составных антропологических частей.

Характеристическими чертами грека являются живость ума и чувства в соединении с сильной подвижной волей. Гиппократ и Аристотель с классической проницательностью и меткостью говорят о равновесии духа, как об отличительной черте своих соотечественников. Мысль всегда принимала широкое участие в душевных волнениях; оттого чувство грека не могло перейти ни в сплошную страсть, ни в фанатизм, как у желтых, где воля перевешивает ум. С другой стороны, сильное развитие чувства делало греков юными душой, по меткому слову Ренана, или — детьми, как выразился египетский первосвященник перед Солоном. Ум был у грека так глубоко развит, что, по выражению Фукидида, грек весь состоял из мысли. Для грека мыслить было удовольствием, а умственная работа была легким трудом. Идеалом грека был Улисс, который «видел города и знал мысли множества людей». Тэн противополагает ум грека уму египтян: египтяне, на вопрос Геродота о причине разливов Нила, ничего не могли ответить, и даже у них по этому важному вопросу не было никаких предположений, а греки, для которых Нил не был так близок, составили три гипотезы о Ниле, и, критикуя эти гипотезы, Геродот предлагает четвертую. Тонкий, вечно ищущий, пытливый ум грека создал впервые то, чего до того времени не было в мире — чистую науку. Другие тоже талантливые народы, например халдеи, сделав умственные успехи, поставили точку на пути своего развития; но грек неудержимо шел вперед по дороге ума. Иные народы, например семиты, были слишком утилитарны — это были дельцы и негоцианты; грек был ученый, мыслитель, художник. Для семита, например, произведения искусства были не более, как предметы торговли, которые он фабриковал (Фулье) по шаблону; но грек, становясь фабрикантом, не переставал быть в то же время мыслителем и художником. Ум грека имел две стороны: воображением он витал в идеальном мире, а рассудком не выступал из пределов реальной жизни. Такова была эта несравненная крошечная раса! В подобной расе мог впервые развиться человеческий язык до высоты истинной нервно-психической техники и художественности.

Классические греки антропологически погибли: они были отчасти истреблены физически посредством рабства и выселений, частью изменились и выродились, благодаря примеси многочисленной посторонней крови албанцев, сербов, валахов, болгар, вестготов. Благодаря этим условиям раса погибла, возник в связи с нею эллинизм второй и третьей руки.

Не входя в описание психических черт различных народов всего земного шара — что почти невозможно — мы остановимся на очерке душевного типа главнейших народностей Европы, а также народов, населяющих Россию.

По-видимому, народные черты стоят в зависимости, главным образом, от антропологического состава наций, исторические же судьбы народов играют второстепенную роль. Это находит себе решительное подтверждение в том факте, что психический тип, как мы в том убедились исследованиями и наблюдениями, всегда совпадает с физическими признаками и антропологическими особенностями. В виду этого в нижеследующем изложении будут проведены параллельно психологическая характеристика и физический очерк.

Русский народ и русский народный характер представляют собою одну из крупнейших величин, образовавшуюся на глазах истории.

Первоначальная аборигенная раса, населявшая нынешнюю восточную Европу, остается неизвестной. Вторым (?) по времени поселенцем на территории нынешней Европейской России были различные народы и племена финского корня. Финские народы по антропологической классификации относятся к белой расе; они пришли на Восточную Европейскую равнину с севера и востока и расположились до Балтийского моря и до нынешнего Киева, сделав эти места своей прочной родиной. Около времени Христианской эры на эту Финскую территорию с юга через Карпаты стали надвигаться славяне. Между обеими расами (финской и славянской) установилось постепенное мирное смешение (Бестужев-Рюмин), которое и дало в результате русскую народность. Антропологическое исследование современного великорусского племени показало, что это племя содержит в себе частью индивидуумов тип финского, частью славянского. Существует сверх того незначительная примесь других элементов (татарский, монгольский). Финская часть характеризуется короткоголовостью, широким лицом, выдающимися скулами, маленькими косыми глазами, средним ростом, короткими ногами, светлыми волосами и светлыми глазами. Славяне гораздо менее короткоголовы, даже длинноголовы, брюнеты, высокого роста с темными глазами. Рядом с такими представителями существует в значительном количестве (до 60 %) смешанный тип, совмещающий отдельные черты того и другого из поименованных типов. Таков антропологический состав великоруссов. В малоруссах — тот же племенной состав, лишь с большей примесью чисто славянского типа в физическом отношении. Психические черты русского племени соответствуют чертам главных составляющих его частей, т. е. финского и славянского корня.

Топелиус следующими чертами изображает финнов: «Природа, судьба и традиции наложили на финский тип общий отпечаток, который, хотя и подвергается на протяжении страны значительным изменением, но все-таки легко подмечается иностранцем. Общими характерными чертами являются: несокрушимая, выносливая, пассивная сила; смирение, настойчивость с ее обратной стороной — упрямством; медленный, основательный, глубокий процесс мышления; отсюда медленно наступающий, но зато неудержимый гнев; спокойствие в смертельной опасности, осторожность, когда она миновала; немногословность, сменяющаяся неудержимым потоком речей; склонность выжидать, откладывать, но затем нередко торопиться некстати; преданность тому, что древне, что уже известно, и нелюбовь к новшествам; верность долгу, послушание закону, любовь к свободе, гостеприимство, честность и глубокое стремление к внутренней правде, обнаруживающееся в искреннем, но преданном букве, страхе Божьем. Финна узнаешь по его замкнутости, сдержанности, необщительности. Нужно время, чтоб он растаял и стал доверчивым, но тогда он становится верным другом; он часто опаздывает, часто становится посреди дороги, не замечая того сам, кланяется встречному знакомому, когда тот уже далеко; молчит там, где лучше было бы говорить, но порой говорит там, где лучше было бы промолчать; он один из лучших солдат в мире, но плох по части расчетов, он видит иногда золото под ногами и не догадывается его поднять; он остается беден там, где другие богатеют». Адмирал Стетинг говорит: «Нужно угостить финна петардой в спину, чтобы расшевелить его. Что касается внешнего вида, то общими являются только средний рост и крепкое телосложение. Духовные способности нуждаются во внешнем толчке… Желание работать зависит у него от настроения». Пер Браге (ген.-губерн. Финляндии с 1648–1654 гг. и основатель университета) говорил о финнах, что дома они праздно валяются на печи, а за границей один из них работает за троих. Наконец, общей чертой финнов является любовь к сказкам, песням, загадкам и т. п. и склонность к сатире… Таковы главнейшие душевные черты финского корня.

Основную черту славян издавна составляла их чуткая впечатлительность, нервная подвижность, что соответствует тонко развитому чувству и достаточно развитому уму. Оба качества вызывают живость характера и непостоянство. Самыми типическими чертами этого характера являются: скорбь, терпение и величие духа среди несчастий. Рольстон справедливо говорит, что русский народ склонен к меланхолии, составляющей типическую его черту. Брандес, характеризуя произведения Тургенева, как национального писателя, говорит, что «в произведениях Тургенева много чувства и это чувство всегда отзывается скорбью, своеобразной глубокой скорбью; по своему общему характеру это есть славянская скорбь, тихая, грустная, то самая нота, которая звучит во всех славянских песнях». Для характеристики этой славянской скорби и разъяснения ее психологического характера мы можем прибавить, что наша национальная скорбь чужда всякого пессимизма и не приводит ни к отчаянию, ни к самоубийству, напротив, это есть та скорбь, о которой говорит Ренан, что она «влечет за собою великие последствия». И в самом деле, у русского человека это чувство представляет собою самый чистый и естественный выход из тяжелого внутреннего напряжения, которое иначе могло бы выразиться каким-либо опасным душевным волнением, например, гневом, страхом, упадком духа, отчаянием и тому подобными аффектами. Среди несчастий, в опасные минуты жизни у славян является не гнев, не раздражение, но чаще всего грусть, соединенная с покорностью судьбе и вдумчивостью в события. Таким образом, славянская скорбь имеет свойства предохранительного чувства, и в этом кроется ее высокое психологическое значение для нравственного здоровья: она оберегает душевный строй и обеспечивает незыблемость нравственного равновесия; являясь унаследованным качеством, славянская скорбь стала основной благотворной чертой великого народного духа.

Все другие стороны чувства и вообще эмоциональная сторона души хорошо развиты у славян; в этом отношении славянство приближается к романским расам.

Слабейшую сторону славянского характера составляет воля; она гораздо менее энергична, чем у других народов, и в этом отношении славяне представляют противоположность германским и англо-саксонским расам. Воля у славян выражается порывами (Леруа-Болье), как будто для накопления ее требуется срок. Славянский гений не чужд ясного сознания этой особенности и поэтически изобразил ее в былине об Илье Муромце.

Из приведенной характеристики видно, что финну, при его твердой воле, сильной в сдерживании себя (самообладании) и столь же сильной во внешних проявлениях, не доставало достаточно ума, чтобы направлять волю, а не становиться слепым фанатиком действия. С другой стороны финну не доставало живого чувства и тонкой отзывчивости не внешние впечатления. Этими качествами обладает славянин. Объединение двух таких несходных народностей дало расу среднюю в физическом отношении и дополнило духовный образ до степени целостности: русский, впитав в себя финскую душу, получил через нее ту тягучесть и выдержку, ту устойчивость и силу воли, какой не доставало его предку славянину; а в свою очередь финн, под влиянием славянской крови, приобрел отзывчивость, подвижность и дар инициативы. Нравственные качества финна и славянина, слившись в одном народном организме, взаимно дополнили друг друга, и получился цельный нравственный образ, более совершенный в психическом смысле, чем составные части, из которых он сложился.

Типы малорусса и великорусса отличаются между собою в том отношении, что у малорусса в меньшей степени получились те новые черты, которые приобретены от финнов, и более сохранился природный славянский ум и чувство. Таким образом, малорусс оказался более идеальным, великорусс более деятельным, практичным, способным к осуществлению. Малорусс, говорит Леруа-Болье, более подвижен, более склонен к размышлению (развитой ум), но менее деятелен (более слабая воля). Его чувства тоньше и глубже; он более поэтичен и склонен к внутреннему анализу.

Общий характер и основные черты славян и русских еще боле дополняются анализом душевных оттенков, свойственных отдельным славянским племенам. Известный антрополог-этнограф Талько-Грынцевич следующим образом описывает поляков, сравнивая их с великоруссами, белоруссами и малоруссами. «Суровая северная природа, — говорит Талько-Грынцевич, — …выработала в великоруссах характер более холодный, подходящий к климату, терпение, выносливость, твердость и энергию. Поляки напротив, поселившись издавна в своих равнинах, сохранили лучше черты характера своих отдаленных предков: темперамент горячий, мечтательный, легко воспламеняющийся, характер мягкий, веселый и беззаботный, малую житейскую практичность, непостоянство, глубокую привязанность к родному очагу».

Приведенная характеристика показывает, что глубокое чувство является основной стороной характера, подавляющей собой ум и волю. Такие, неумеряемые умом и волей, чувства способны в одиночку, безраздельно господствовать в душе и увлекать ее своей силой. «Ближайшие соседи поляков — белоруссы и малоруссы, — говорит Талько-Грынцевич, — по своим нравам и народному характеру представляют как бы переходную ступень от поляков к великоруссам, — ступень, в которой крайности двух характеров смягчаются».

Приведенные Талько-Грынцевичем четырнадцать фототипий поляков из различных провинций вполне подтверждают сделанную им характеристику: на каждой из фотографий запечатлено, по преимуществу, чувство. Крайнее проявление славянского типа в поляках объясняется по Талько-Грынцевичу географическим положением поляков в центре славянства. Этим же Талько-Грынцевич старается объяснить особенности польской речи. Некоторые антропологи указывают на возможность антропологического смешения поляков с другими племенами, ссылаясь на то же географическое положение поляков — на большой дороге человечества, по которой в доисторическую эпоху прошла масса народов в том и другом направлении. Быть может, в возникновении польского племени играло роль узкое скрещивание чисто славянских элементов, приведшее славянские племенные крайности к их высшей точке в силу тех принципов, значение которых указано выше.

Вопрос этот остается недостаточно ясным, но совершившееся в наши дни выступление поляков на путь всемирной литературы, вероятно, разъяснит многое в этом оригинальном и талантливом племени.

Инородцы России, по всей вероятности, играют маловажную роль в образовании оттенков русского народного духа, но на окраинах, где происходит антропологическое сочетание их с русскими, влияние весьма возможно в виду известной наклонности русских к мирному объединению с другими народами на основах антропологического и духовного товарищества.

В состав англичан вошли (брахи — брюнеты) кельты (Шотландия и Ирландия) и (долихо-брахи — блондины) германцы с некоторой примесью норманов (тоже германцев). Английская раса, как смесь названных частей, уже совершенно сплотилась и сформировалась антропологически. По росту — это первая раса в мире; она также занимает первое место между цивилизованными народами по весу тела, развитию груди и физической силе. В психологическом отношении англичане значительно отличаются от других народов. Воля, говорит Фулье, составляет основное органическое свойство английского характера, которое в точности напоминает древнегерманскую расу, отличавшуюся твердой, упрямой, закаленной, выдержанной волей; англичанину свойственна так же, как результат сильной воли, предприимчивость и любовь к инициативе, — этим последним качеством англичане обязаны норманской крови. Благодаря сильной воле англичанин отличается сдержанностью, серьезностью и способен к продолжительному трудовому напряжению.

Благодаря своей воле, говорит Бутми, англичанин представляет из себя истинное орудие труда: он гораздо производительнее, чем ирландец и немец. Англичанка не менее сильна волей и деятельна. Но в отношении развития и тонкости чувства и такта англичане, несомненно, уступают французам. В умственном отношении англичанин настойчив, но менее способен к общим идеям, отчего все науки у него за немногими исключениями носят скорее практический, нежели чисто научный характер. Значительная часть английских ученых лишены того, что можно было бы назвать общим развитием, они, скорее, чистые специалисты избранных отраслей знания (Фулье).

Специфические черты английского духа явились, независимо от действия внешней природы, плодом смешения рас, населяющих Британские острова. Эти расы сформировали самостоятельный язык, плод самого курьезного смешения, которое дало необыкновенно практичные формы.

Основной психический склад англичан принадлежит германскому корню. Другие составные антропологические части, входящие в состав нации, подвергаются более или менее сильному давлению, которое имеет своей целью истребление. Чистый англичанин высокомерен, молчалив и беспощаден в своей деятельности, в нем нет того духа благосклонности и любезности, которая свойственна французу, напротив, он всюду в своих отношениях к людям примешивает презрительный и вызывающий оттенок, а в своих отношениях к покоренным или зависимым народам англичане вносят начало угнетения, эксплуатации и истребления (Бутми).

Основную черту английского характера составляет преобладающее развитие воли, как у француза — преобладающее развитие чувств и ума: француз оживлен, говорлив, тонок по своей душе и отзывчив, англичанин молчалив и решителен. Француз, в своих отношениях и действиях, в значительной степени руководится общественным мнением и совестью других и даже в этом ищет для себя поддержки и подкрепления, англичанин руководится своим собственным убеждением. Привыкнув искать нравственную опору в самом себе, а не в окружающих, англичанин отличается прямотой, откровенностью, независимостью и гражданским мужеством. Следующий эпизод поясняет мысль. В 1864 году Джон-Стюарт Милл выступал в качестве кандидата на выборах. Один из его противников, желая испортить ему парламентскую карьеру, предложил ему крутой вопрос в присутствии избирателей из рабочего класса: «Правда ли, спросил он, что вы отзывались об английских рабочих, будто они склонны ко лжи». Милль, не колеблясь, сказал: «Да, это правда». Французская публика в подобном случае, говорит Бутми, разразилась бы воплем протестов; но лондонские рабочие покрыли ответ Милля живыми аплодисментами: им понравилось нравственное мужество, с которым Милль готовился встретить их неудовольствие.

В своих политических взглядах англичанин отличается крайним партикуляризмом: он внимателен, либерален и гуманен только в отношении англичан; но во внешней политике он совершенно иной человек. Законность, правдивость, гуманность и благородство в отношении к слабому признаются и уважаются только по ту сторону Ламаншского пролива, не дальше.

Несмотря на высокое и оригинальное развитие Англии, она, по-видимому, сделала меньше для поднятия и возвышения человеческого рода, чем сделали другие страны: Италия, Франция, Германия; но она показала миру невиданный пример свободы и деятельности. Подобный практический прогресс не менее важен, чем прогресс умственный.

В состав Германии, кроме собственно германского племени, вошли элементы кельтские, славянские и финские; в Пруссии — особенно значительна примесь славян, в Баварии примесь кельтов. По наблюдениям Вирхова, долихо-блондины составляют основную часть германского народа, и, тем не менее, индивидуумов с таким типом в северной Германии наблюдается от 33–43 %, в центре Германии от 25–32 %, а на юге не более 18–24 %. Таким образом, германское племя (долихо-блондины), давшие германскому народу свой язык и душевный тип, не представляют собою большинства. Но то же, как мы видели, наблюдается и в России, где до 60 % состава населения относятся к смешанному типу и где население, давшее свой язык, остается почти в меньшинстве.

В основе своей души немцы, как и англичане, имеют сильную волю; отсюда вытекает их энергия, настойчивость, терпение в перенесении трудностей и верность принятому долгу. Чувство у немца носит печать идеализма; оно не сразу и не так скоро возбуждается, как у русских и французов, но раз возбужденное остается сильным и продолжительным. В сравнительной психологической оценке ум составлял всегда у немцев сторону, которая уступала чувству, в особенности воле. К выработке и развитию этой слабейшей стороны своей души немец приложил особенные усилия, подобному тому, как русский приложил усилия для выработки у себя воли. Успехи, достигнутые в этом направлении расой, нельзя не признать замечательными, и психологический эксперимент, которому немецкая раса себя подвергла, не остался без знаменательных последствий. Самая техника умственного развития усовершенствована немцами в такой степени, что, во многих отношениях, она послужила образцом для других народов. Немцы не только привели в образцовый порядок библиотеки, книжную торговлю, но они первые сумели реферировать всемирное знание, создать научные центры, организовать армию ученых, в которой все, начиная от высших и до низших, тихо, но неудержимо идут вперед таким стройным эшелоном и с такой идеальной научной организацией, что, независимо от эпохи и личных сил работников, успехи знания быстры, верны, безостановочны и экстенсивны. С первого взгляда немецкая ученость, немецкая мысль кажутся тяжелыми, как бы достигнутыми путем томительной осады, и, тем не менее, этот путь немецкого ума оказывается практичным и приводит к истине, несмотря на свою кажущуюся простоту. Устройство университетов, организация научных центров, настойчивость в деле науки, последовательность знания, организация и сотрудничество доведены немцами в области науки до высоты истинной техники, благодаря чему даже посредственный ученый не только достигает серьезного научного усовершенствования, но и обогащает отечественную и всемирную науку. Сознанием важности науки проникнуты в Германии не только правительственные сферы и образованные классы, но даже в уме самого бедного и тупого поденщика жизни слова: «профессор», «ученый», «доктор» облечены ореолом такого величия, какого в других странах не умеют дать науке. Германия — единственная в мире нация, среди которой наука нашла себе высокое положение и оценку. Создав для науки высокий пост, немцы показали на самих себе, какую важность для развития народного духа представляет культ науки. Другие народы также верят в науку, но нигде оценка ее не проникала так глубоко в народные массы, как в Германии. Немцы показали на деле, что они смотрят на учение как на силу, способную нести весь народ, объединенный в великую интеллектуальную армию. Успехи, достигнутые осуществлением такой идеи, оказались необыкновенно плодотворными для немцев; польза их чувствуется и человечеством. В этом — бесспорная заслуга немецкой расы! Другие, быть может, более талантливые народы не сумели реализовать технику умственного развития в такой мере, как немцы. Последствия интеллектуального прогресса немцев оказались гораздо более значительными и серьезными, чем того могли ждать немцы и другие народы. Ученое руководительство стало такою всеобщей и распространенною потребностью во всех слоях немецкого народа, что, можно сказать, народная жизнь слилась с научной, и народный разум поднят до высоты науки. Это один из самых крупных опытов в жизни человеческого рода!

Французы, подобно немцам, не составляют антропологически однородной нации. В состав французского народа входят: малорослые (брахи-брюнеты) кельты, высокорослые (долихо-блондины) галлы и, наконец, германцы. Эти составные части (как и составные части германцев) достаточно слились и объединились этнографически, образовав очень типический коллективный огранизм Франции. Подобно тому, как в Германии на всю этнографическую группу немецкого народа наложили свой духовный отпечаток германцы, так во Франции то же сделали галлы и кельты, передав французскому народу свойственный им веселый, живой и подвижной характер.

Самую заветную, выдающуюся сторону французского характера составляет живая впечатлительность, уже с первого раза очевидная для наблюдателя. Она происходит от сильных чувств, свойственных этому народу, и была нередко предметом критики и насмешек со стороны других народов, которым эта черта могла казаться зависящей от слабости воли и неспособности к самообладанию. Но в действительности чувства французов не только сильны, но глубоки, в истинном значении этого слова, — а такие чувства не могут быть вполне подавляемы волей. Чувства француза отличаются и глубиной, и проникновенностью: ими явно сопровождаются все душевные акты, и даже сухой ум и чистая воля несвободны у француза от заметной эмоции. Оттого французская мысль отличается особенной живостью, картинностью и блеском; в свою очередь воля, благодаря чувству, полна гибкости и живого приспособления и никогда не носит характера слепой механической силы; и даже самые чувства всегда сопровождаются целой гаммой второстепенных тонов и оттенков, придающих им характер широкого всепроникающего эмотивного акта. Французу даже неизвестно то состояние стихийной оцепенелости чувства с окаменением воли, которое составляет национальную черту финна и называется упрямством. Французу несвойственна также и холодная жестокость, составляющая национальную черту некоторых образованных народов.

Тонко развитое чувство француза делает его проницательным в отношении душевного состояния других и родит в нем самом эмотивный отклик; оттого француз является общественным существом в большей степени, нежели представители других народов Европы. Уже галлы, по сказанию Страбона, охотно принимали на себя вину тех, которые казались им обвиненными несправедливо. Французский солдат, храбрость которого имеет вековую репутацию, в пылу сражения никогда не думает о себе, но исполняет долг глубокого сочувствия к товарищам, которым угрожает опасность. Сочувствие и сострадание является естественной глубокой чертой национального характера француза. Легко понять, что при таких качествах француз не мог сделаться колонизатором. Францию считают даже неспособной к колонизации. Колонизация требует той холодности, насилия, презрения или, по крайней мере, невнимания к низшей расе, на какое француз не способен по самому характеру своему. Как древний грек, изготовляя художественные произведения для рынка, не мог превратиться в простого ремесленника, но оставался художником, так француз не способен позволить себе то невнимание к человеку, какое необходимо, чтобы сделаться колонизатором. Черта общечеловечности в такой степени свойственна французскому характеру, что даже самый лиризм этой нации запечатлен необычным характером. В то время как немецкий лиризм, говорит Мейер, носит на себе печать уединенного замкнутого в себе состояния, лиризму французскому присуши экспансивность и общественность, и даже, когда Ламартин и Гюго говорят о самих себе, они изображают только те чувства, которые общи всем и которые носят не личный, но сверхличный общечеловеческий характер. Такую особенность французского характера иногда объясняли мотивами личного свойства — исканием развлечений, потребностью в обмене мыслей, жаждой общества и т. п. и т. п. Но такие объяснения необходимо признать односторонними; напротив — француз чувствует самого себя меньше, чем чувствует другого, и для него больше имеет силы чужой взор, чужая совесть, чужая душа, чем его собственные инстинкты: omnium mihi conscientia major est, quam mea — так о себе говорит француз.

Указывая на приветливость и общественность французов, Д. С. Милль замечает, что англичанин лишен этих качеств: «В Англии, — говорит он, — всякий поступает так, как будто все ему враги или все сердятся на него».

Основным свойством французского ума является его острота и неутомимость. В этом отношении французы занимают едва ли не первое место среди народов. Предание приписывает Виргилию слова: их (галлов) может довести до утомления все, что угодно, только не умственная работа. Ясность мысли и ее логическое построение таковы, что французов не без основания называют огранизаторами человеческой мысли. Французская критика получила всемирное воспитательное значение для ума, как французская комедия для общественных нравов.

Воля французов не всегда является сильною в делах внешних, но, в общем, эту волю необходимо признать сильной, если принять во внимание ту сложность душевной работы и те бесчисленные компликации, какие даются живым умом и пылкими чувствами и которые неизбежно требуют необыкновенно сложных и гибких манипуляций воли в задачах решения и осуществления.

Объединяя все данные, касающиеся французского духа, нельзя не прийти к заключению об особой талантливости расы; значение этой талантливости еще больше возвышается гармонией, существующей между душевными способностями. Самое направление духовной жизни французского народа носит печать того всестороннего психического прогресса, который напоминает дарования древних греков.

Французский гений направляется по тому пути, который менее всего обещает непосредственные осязаемые результаты, но — это путь высшего душевного развития. Человечество когда-нибудь оценит и этот путь, и ту нацию, которая избрала и пролагает такой путь.

Психологический очерк народов остался бы неполным, если бы не были приведены, хотя некоторые, черты из психологии народа, который хотя и не составляет нации в полном смысле слова (так как рассеян среди других народов Европы и земного шара), но черты этого народа настолько типичны, что ознакомление с ними имеет существенный теоретический интерес и может содействовать уяснению общих вопросов этнической и расовой психологии.

Евреи распадаются на две обособленные группы, различающиеся как по внешним признакам, так и по своему происхождению. Русско-немецкие евреи (ашкеназы), по своему малому росту, относительной частоте у них рыжих волос, серых глаз и брахицефалии, сильно удаляются от сефардов (евреев трех южных полуостровов Европы, африканского побережья Средиземного моря и отчасти Голландии и Англии). Евреям-сефардам свойственны: черные волосы, черные глаза и долихоцефалия. По новейшим исследованиям сплочение этих двух антропологических типов в одну общую группу еврейского народа произошло чрезвычайно давно, еще на месте первоначальной родины евреев в передней Азии, где к первоначальному истинному семитическому корню присоединились брахи-блондины амориты. Позднейшие примеси (арийцев в Европе) к этим исконным частям еврейского народа были сравнительно незначительны, почему еврейский народ сохраняет свою первобытную типичность.

Евреи во все времена своей истории обнаруживали склонность к переселениям в гораздо большей степени, чем другие народы. Путь в Европу, куда переселилась главнейшая масса евреев из их первоначальной родины — Передней Азии был троякий: через Кавказ, по берегам Черного моря и по Средиземноморскому побережью. По этому последнему пути прошла наибольшая часть евреев перед началом периода их рассеяния. В настоящее время общее число евреев на земном шаре до 10–12 миллионов; половина этого числа живет в России.

К антропологическим особенностям евреев, резко отличающим их от других народов, относятся: более малый рост, слабое развитие груди, большая рождаемость, высшая средняя продолжительность жизни и меньшая смертность; благодаря этим особенностям, евреи постепенно возрастают в числе, даже несмотря на неблагоприятные условия, в которых эта раса находится всюду. Одна из наиболее заметных особенностей еврейского народа заключается в наивысшей приспособляемости евреев к самым разнообразным климатам, о чем речь была уже выше.

Физической устойчивости еврейской расы соответствует и устойчивость основных черт душевного строя: каким изображен еврей на стенах древних египетских гробниц, таким он в физическом отношении представляется и в настоящее время, и совершенно то же замечается в духовном отношении. Правда, такой общий принцип антропологической устойчивости применим и к другим народам: требуются долгие века для изменения психического и физического типа народов. Таковы взгляды современной антропологии. В популярных статьях можно встречать нередко объяснение психического типа евреев событиями их истории за два последние тысячелетия; но в вопросах, о которых идет речь, такой срок — слишком незначителен и не может оказать сколько-нибудь заметного влияния, за исключением случаев — крупных антропологических скрещиваний, которые для еврейства не имели места. После этих замечаний переходим к краткому очерку душевных свойств еврейской расы.

Ренан называет евреев расой интеллигентной, умной и страстной. С такой количественной оценкой дарований все согласны. Умственная одаренность евреев не подлежит сомнению и сказывается в особенной легкости, с какою им дается изучение речи, начиная с грамотности до литературного языка, которые евреями усваивается гораздо легче, чем другими народами. Евреи являются повсюду, начиная с отдаленных времен, переносчиками культуры и посредниками в умственном обмене, а при испытаниях умственного развития в школе, в наши дни, евреи нередко превосходят неевреев быстротою и бойкостью научных справок (Леруа-Болье и др.). Но этой формальной или внешней стороне ума далеко не соответствует сторона внутренняя. Убежденный сионист из христиан профессор Ф. Геман многозначительно говорит, что евреи не могли быть творцами собственной оригинальной культуры, потому что у них не было собственной почвы, собственного постоянного пристанища. Но Ренан думает, что не эти внешние причины, как кажется Геману, а другие, более глубокие условия лежат в основе этого своеобразного явления — несомненных дарований и столь же несомненной неспособности создать национальную культуру. Ренан говорит, что у евреев, как у расы, вообще нет призвания ни к философии, ни к науке, ни к искусству, за исключением музыки. Как бы в подтверждение самого факта этой странной духовной односторонности народа, который обладает блестящим, но нешироким умом, указывают на глубокую историческую загадку, — что созданием Библии, этого величайшего этико-литературного произведения, как бы исчерпывается продуктивная производительность Израиля, после чего следует двухтысячелетняя пауза, в продолжение которой евреи, по справедливому замечанию Гемана, вносили свою долю участия во все культуры и, тем не менее, ни одна не создана и не проникнута их духом. Как будто у евреев иссяк родник собственной духовной жизни, и они стали жить чужими идеями, чужим духом и чуждыми им вдохновениями! Самобытное национальное творчество Израиля как будто совершенно угасло, или, по крайней мере, оно стало искать себе вдохновения в национальных идеалах тех народов, с которыми евреи сожительствуют.

В отношении чувств Ренан назвал евреев расой страстной, т. е. одаренной живыми чувствами. Хвольсон (семит по происхождению) приписывает семитам чувствительную, раздражительную страстную душу. И, действительно, чувства евреев всегда представляются яркими и живыми, по временам даже сильными. Однако же, при всей живости своего темперамента, евреи нисколько не похожи на французов, обладающих также живыми и сильными чувствами, и это несходство разъясняет сущность дела. Объективное определение чувств представляет задачу нелегкую, но мы остановимся на некоторых чертах, которые одинаково оцениваются и неевреями и евреями. Это параллельная оценка сделана представителями первого Конгресса сионистов с одной стороны (Нордау, Бирнбаум и проч.) и с другой стороны Геманом в указанной выше брошюре его и другими. Не входя в описание отдельных чувств, ограничимся оценкой общего характера их. Главный отпечаток, которым отличаются чувства еврейской расы можно бы назвать нравственным симплицизмом. Чувство еврея часто является в упрощенной форме, в своей обособленности и без осложнения одних чувств другими; так стыд принимает форму уничижения, страх является в виде растерянности, печаль — в виде слез и экспансивной эмоции, самодовольство — в виде тщеславия, кичливости, надменности и заносчивости, самоуверенность — в виде самомнения и т. п. Сущность подобных оттенков и вариаций состоит в замене многих чувств одним из сильнейших или одним из элементарнейших. Поясним примером: человек, чувствующий себя униженным, презираемым — каковыми часто чувствуют себя евреи — может не поддаться полностью одному этому чувству, если только будет хранить в себе чувство нравственного достоинства; подобным образом, человек гордый не впадет в заносчивость и кичливость, если будет поддерживать в своей душе уважение к чужой личности и т. д. Но если подобного осложнения нет, если эмотивный противовес непривычен для души, то всякий вообще субъект, независимо от его национальности, становится нравственным симплицистом: его натура, вместо тонкости, приобретает вульгарность, и все отдельные чувства решительно изменяются. Сущность нравственного симплицизма выясняется при психологическом сравнении еврея и француза в отношении чувства. Чувства французской расы носят печать необыкновенной сложности — это всегда душа, звучащая многочисленными своими фибрами, — что свидетельствует о высоком эмоциональном прогрессе расы. Такая душа далеко не свойственна евреям, как расе. Без сомнения, и между евреями есть люди с необыкновенно тонкой всечеловеческой духовной организацией, но живая, страстная французская душа не может быть поставлена на один общий уровень с живой страстной еврейской душой. При той же силе эмоции, эти две души различаются в отношении полноты и глубины чувства так же, как английская и русская душа отличаются размерами и силою воли.

Неполная или недостаточная дифференциация чувства в еврейской расе уже в отдаленные времена сделала необходимым существование особенного нравственного корректива — в лице пророков, которые являются замечательным специально еврейским институтом. Этимология слова пророк в русском и греческом языках указывает на прорицание, предсказание будущего, как на основную функцию пророка, но семитическое слово nabi, применяемое к наименованию пророка обозначает собою человека зрячего, т. е. нравственно видящего, проницательного, различающего и распознающего своим чувством те нравственные тонкости и детали, которых не различают другие. Таким образом для нравственной жизни расы понадобился особый институт нравственно ясновидящих людей, способных быть руководителями в делах совести, в делах нравственного такта, которого нередко не доставало не только обыкновенным евреям, но и духовным представителям их — первосвященникам, священникам, как видим из писаний пророков. По мнению Ренана, пророки представляют собою явление, не имеющее аналогов в истории других народов. Пророки старались будить чувства, очищать их, содействовать их развитию и росту; пророки одинаково обращались к народу и его царям и первосвященникам, как вестники Бога, как голос и идеальной совести, и тонкого чувства.

Что касается воли, то еврейская раса отличается выдающейся настойчивостью в труде и неутомимостью.

Основные психические свойства еврейской расы: 1) блестящий, острый, но не глубокий ум, 2) счастливая настойчивая воля и 3) недифференцированное чувство положим свою специфическую печать на весь духовный образ, на жизненную деятельность и на исторические судьбы избранного народа.

Относительная элементарность, или недифференцированность чувства решительнее всего выражается в еврейской расе отсутствием тоски по родине и легкой утратой родной речи. Отсюда становится понятной склонность к миграциям в отдаленные страны и симбиоз с чуждыми расами, свойственный еврейскому народу с отдаленных моментов его истории. Быть может, стремление евреев к рассеянию и расселению и самое отвращение к оседлости вытекает не из одной нужды в куске хлеба, но скорее из потребности искать духовную жизнь, бьющую более полным ключом, нежели жизнь еврейской расы. Таким образом, расселение евреев по лицу земли являлось бы не только вынужденным, но отчасти, вероятно, и естественным психологическим явлением, зависящим от свойств еврейского национального духа.

Рассеяние по лицу земли и продолжительная жизнь среди чуждых рас выяснили некоторые отличительные черты национального духа евреев, в особенности — легкость, с какою еврей воспринимает чуждую культуру. Странствуя по земле, евреи утратили не только свою историческую территорию, но также свой язык, литературу, поэзию, искусства и, в известной степени, самый нравственный облик — все самое ценное в жизни. Быть может это единственный пример для столь развитой в умственном отношении расы! Душа современного еврейства уже не согревается и не возбуждается самобытным национальным гением. Расовый тип, правда, еще остается, но это скорее касается формы, чем содержания духа с его историческим преемством идей, стремлений и чаяний. Евреи вносят свою долю участия в современные национальные культуры разных народов, как справедливо говорит Геман, но они руководятся вдохновением не иудейского, а чуждого им народного гения, откуда они черпают содержание и формы своего творчества. По-видимому, главной причиной такого направления духовной жизни избранного народа является перевес умственного развития над эмоциональным: тонкое чувство, идеализм, поэтические и художественные эмоции уступили у евреев свое законное первенство практицизму в ущерб естественному развитию высшей жизни.

Симплицизм и неполное развитие чувства привело талантливую, в умственном отношении, еврейскую расу к монотонности умственных аспирации, к сужению круга действий, к замкнутию себя в рамки немногих специальностей и профессий, где ум находит желаемую пищу. Но все важнейшее, на что человек подвигается тонким чувством, именно: стремление к развитию чисто духовных интересов — языка, поэзии, литературы, искусств и проч. осталось в еврейской расе без надлежащего преуспеяния. Таким образом, еврейство осудило само себя на узкую служебную роль в человечестве, утратило руководящую идейную силу, о которой говорили его пророки, и спустилось до положения простого исполнителя поручений различных наций, среди которых оно живет, идеями которых вдохновляется. В окончательном выводе это привело талантливую расу к более узкой жизни, чем та, которая требуется интересами духа, и в этом — великая угроза высшему духовному преуспеянию еврейской расы в будущем.

Как мы старались показать в очерке национальной психологии других рас (русские, немцы), каждая раса с необыкновенной настойчивостью идет по тому пути, какой указывается задачами ее психического усовершенствования, не останавливаясь ни перед какими требованиями жизни. Так, немецкая раса, у которой чувство и воля были счастливо развиты, устремила все силы своего духа на достижение умственного прогресса в уровень с чувством и волею. Славяне, одаренные счастливо в умственном и эмоциональном отношении, направили свои стремления на развитие воли, и с этой целью даже вошли в антропологическое — кровное объединение с финнами и, таким путем, пересоздали себя в новый антропологический и духовный тип (русских), обладающий более полной и цельной духовной организацией, нежели та, которою обладают составляющие его родоначальные расы (славянская и финская). Такого пути еврейство чуждается, оно замыкается в себе, избегая как антропологической ассимиляции, так и национальной пропаганды, хотя вековой опыт человечества указывает расам иной биологический идеал. Время покажет, лучше или хуже других народов поступают евреи.

В противоположность многим культурным народам, евреи обнаруживают мало склонности к национальному объединению; их сплоченность, по своему характеру, скорее напоминает факт расового, чем культурного единства. Евреи мало стремятся к территориальной концентрации, столь же мало склонны к созданию национального духа с самобытным языком, поэзией, литературой, искусством. При таких наклонностях еврейской расы, жизнь в рассеянии вовсе не является для нее фактом чисто внешним или только насильственным, но глубоко коренится и в самых особенностях этого народа. Брока усматривает в евреях свойства антропологического космополитизма — как в физической организации их, так и в их физиологической приспособляемости. Но очевидно, и в психическом отношении еврейству свойственна такая же приспособляемость и вытекающий из нее нравственный космополитизм: евреи охотно передвигаются с места на место, побуждаемые материальными и духовными потребностями, и это стремление возникло у них не только со времени утраты ими своей территории в Палестине, но проявилось и гораздо раньше. Самая перспектива рассеяния и симбиоза с народами земного шара была предсказана евреям их пророками; эти гениальные люди, которых можно бы назвать сионистами своего времени, глубоко понимали национальный дух своих соотечественников и предусматривали исторические события, причины которых коренятся, главным образом, в национальном духе евреев. События действительно наступили так, как об этом читаем у еврейских пророков. Этим подтверждается как проницательность пророков, так и верность сделанной ими психологической характеристики своего народа. Хотя пророки Израиля усматривают в рассеянии наказание Божие, а современные сионисты пытаются создать из евреев нацию в том смысле, как она создалась у других народов; но самый вопрос, — нам кажется — стоит глубже. Евреям, как расе, едва ли свойствен национальный уклад душевной жизни; у них гораздо больше сказывается склонность к антропологической всеобщности, чем к национальным рамкам; и, быть может, именно в этом скрывается антропологическое и культурное призвание этой, во всяком случае, прочной, устойчивой, резко отмеченной в духовном отношении расы.