"Поспорить с судьбой" - читать интересную книгу автора (Панкеева Оксана Петровна)

Глава 6

Кантор полюбовался на вождя и идеолога, сидящего на столе в глубокой задумчивости, и доложил:

– Боец Кантор по вашему приказанию прибыл.

Пассионарио обернулся, обрадовано вскрикнул и одним движением спрыгнул со стола, свалив при этом чернильницу. Едва успев приземлиться, он стремительно наклонился, поймал ее у самого пола, почти не расплескав, и столь же стремительным и грациозным движением вернул на стол. Эльф, твою мать, подумал Кантор, одобрительно наблюдая за поединком идеолога с чернильницей.

– Кантор! – радостно воскликнул Пассионарио, пожимая ему руку. – Где ты был так долго?

– Я телепортироваться не умею, – напомнил Кантор, полагая, что его новый шеф, научившись телепортации, мгновенно забыл, что остальные этого не умеют. – Я верхом ехал. А что, это было долго?

– Это как посмотреть, – чуть погрустнел Пассионарио. – Садись. Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Меня уже напоил начальник твоей охраны.

– Ты с ним уже познакомился? Он хороший мужик, дон Аквилио. И ребята у меня хорошие. Ребят видел?

– Не видел, – качнул головой Кантор, доставая сигару. Пассионарио снова забрался на стол, предусмотрительно отодвинув чернильницу, и проделал свой коронный номер с добыванием огня.

– Здорово! – восхитился Кантор.

– Нравится? – улыбнулся шеф. – Мои ребята просто млеют от восторга. Они все молодые, и в жизни живого мага не видели. Им интересно. Как тебя встретил дон Аквилио, кроме того, что кофе угостил? Не ругался, не ворчал?

– Нет, а что, должен был?

– Да не то, чтобы… просто до тебя у меня работал один парень из группы Гаэтано, Кайман, может знаешь… Не сработался с моими мальчиками, пришлось назад отослать…

– Я с ним тоже не срабатывался, – проворчал Кантор. – Скотина редкостная.

– Я уже знаю, – вздохнул Пассионарио. – Так вот, дон Аквилио был очень недоволен твоей кандидатурой и ворчал, что ты ничуть не лучше и от тебя будут проблемы. У тебя, оказывается, ужасная репутация. Скандальный, наглый, неуживчивый, и язва первостатейная. Это он что, серьезно?

– А то ты сам не знаешь! – засмеялся Кантор. – Что я наглый, скандальный и язва первостатейная. А уж неуживчивый такой, что ребята Гаэтано попросили, чтобы меня от них перевели хоть куда-нибудь. Жить они со мной не могли, а убить не получалось.

– Ты шутишь?

– Не шучу. Правда, у Амарго я уживался нормально. Так что, если твои мальчики не будут ко мне цепляться с идиотскими вопросами насчет моих репродуктивных способностей, обойдется без поножовщины. А почему я вдруг тебе понадобился в качестве личного телохранителя?

– А просто так, – пожал плечами Пассионарио, доставая сигарету. – Мне все равно нужен охранник. А ты мне понравился. Если не хочешь, я не настаиваю, можешь вернуться к Амарго, но я думал, ты не станешь возражать.

– Да мне все равно, кого охранять. А как у тебя дела? Пообщался с Мафеем?

– Да. Спасибо, что наплевал на конспирацию и познакомил. Он мне, наконец, показал, как совмещаются преломления, и я, хвала небу, научился телепортироваться. И вообще, он мне сказал несколько мудрых мыслей, заставивших по-иному посмотреть на вещи. Удивительный мальчишка. Я в его возрасте был как-то проще, и намного меньше знал и умел. Я просто обзавидовался весь, честное слово, и даже пожалел, что у меня нет таких ушей. Может, меня бы серьезнее учили в детстве. А то ведь меня учили кто попало и чему попало. Правда, Мафей так восхищался моим умением летать, что я немного утешился.

– А ты умеешь летать? – поразился Кантор. – В самом деле?

– А ты не знал?

– А ты что, показательные полеты устраивал?

– Да, действительно, откуда же тебе знать… Умею я летать. Не очень хорошо, но все же умею.

– Мафея научил?

Пассионарио покачал головой.

– Я не знаю, как этому можно научить. Меня никто не учил, я сам полетел. Да и вообще говорят, что способность к левитации каждый маг открывает для себя сам, и каждый по своему.

– А ты как открыл?

– Жить захотел, вот и открыл. Это было, когда меня в первый раз на трон сажать пытались. А когда я отказался, решили убрать путем несчастного случая. Я сразу не догадался, зачем это меня пригласили прогуляться по угловой башне, хожу, уши развесил, мне протирают, как обычно: «Взгляните вокруг, ваше высочество – это ваша страна простирается перед вами…» и тому подобную чушь. И вдруг толкают в спину, и я лечу. Не в смысле левитирую, а в смысле, падаю. А угловые башни Кастель Коронадо помнишь, какие? Примерно, как Центральная в Ортане, на которой мы сидели. Там если упасть – мокрое место останется, без вариантов. Вот так я летать и научился. Через желание жить. Правда, с первого раза не очень успешно, еле успел только притормозить падение, чтобы не врезаться в камни со всего маху. Сломал тогда руку и пару ребер, но жив остался. И смылся, пока не добили.

– Ты это Мафею рассказывал? – поинтересовался Кантор.

– В отредактированном варианте. И предупредил, чтобы не вздумал повторить мой подвиг. А то бы с него сталось сигануть с той самой башни, на которой мы сидели, в надежде полететь. Он вообще парень рисковый и любознательный. Как он тебя увидел, а?

– Ты Амарго рисунки не показывал?

– Нет. Передумал. Не буду я ему показывать. Я вообще уже сомневаюсь, стоило ли мне возвращаться.

– Что ж так? А почему ты вообще вернулся? Это я тебя уговорил, или по другой причине?

– И ты, и Амарго… и Мафей мне рассказал одну поучительную историю о своем кузене.

– Это какую? Анекдот, что ли?

– Кантор, ты действительно язва первостатейная. Мафей никогда в жизни не стал бы про него анекдоты рассказывать. Он его обожает, и на такие анекдоты обижается до слез. Это я к тому, чтобы ты не вздумал рассказывать. А история вот какая. Дело было где-то через луну или две после того, как Шеллар взошел на престол. Мафей в то время еще толком не отошел от потрясения после смерти матери, и часто не мог спать ночами. Бродил по дворцу, как привидение, и плакал по углам. И вот так, блуждая среди ночи по дворцу, он забрел в королевские покои, и наткнулся на его величество. Бедный Шеллар сидел в кабинете, загибаясь над очередным финансовым отчетом, который ему подсунул казначей и в котором он не мог найти концов. Сидел, протирал глаза, проклинал все на свете матерными словами и вопрошал сам себя, ну на кой хрен ему это все нужно и за что ему такое наказание. Ребенок подошел и спросил, дескать, а если тебе это не нужно, не интересно и вообще не нравится, зачем ты этим занимаешься? На что Шеллар ему печально ответствовал: «Я король, значит, я должен».

– И тебя вдохновил его пример? – поинтересовался Кантор, представив себе Пассионарио над финансовым отчетом. Представлялось с трудом.

– Вроде того. Я подумал, что я ведь тоже должен, хочу я там или нет… А теперь мне кажется, что я себя переоценил. Хотя, может это просто хандра, которая пройдет.

– Пройдет, – усмехнулся Кантор. – Смотаешься к своей Эльвире, и сразу пройдет. Кстати, тебе, случайно, не нужна охрана в твоих поездках на свидания? Небольшая такая, из одного человека?

Пассионарио печально вздохнул, потом вдруг спросил:

– Кантор, правду говорят, что ты умеешь снимать наручники?

– Умею, – кивнул Кантор. – Хочешь тоже научиться? Тебя какой способ интересует?

– Ты специалист, вот и реши, какой лучше, – снова вздохнул Пассионарио и расстегнул рукав рубашки, явив взору специалиста тускло поблескивающий полиарговый браслет. – Сможешь снять?

– Ой, е… – поразился Кантор. – Это еще что за…? Это Амарго на тебя надел?

– Ну что ты, – печально ответил шеф. – Разве бы он посмел, после того, что между нами произошло?.. Может, конечно, с его подачи, но сам он этого не делал. Это мне папуля так удружил. И ведь не побрезговал осквернить руки презренным металлом… Так как, сможешь?

Кантор осмотрел браслет, убедился, что он совершенно гладкий, без малейших намеков на застежку или замок, и пожал плечами.

– Открыть не получится, он же не ключом открывается, а заклинанием. Тем более, раз его эльф надел, вряд ли человек снять сможет. Ты сам пробовал разобраться?

– Конечно пробовал. Не разобрался.

– Ну, я тем более не смогу. И Рико не сможет, он в магии не силен, он по обычным замкам. Это тебе что, так обрубили концы, чтобы с магией не баловался и к Эльвире не шастал?

– Ну да. Папа сказал, что без наставника соваться в магию нельзя, что я себя погублю, и что неужели я не могу потерпеть несколько лет, это же так недолго…

– Эльфы! – засмеялся Кантор. – Что для них несколько лет!

– Может, насчет магии он и прав, она никуда не денется, у меня жизнь тоже, скажем так, не короткая… Но Эльвира-то ждать не будет! Вернее, она будет ждать, но сегодня вечером, а не несколько лет! Кантор, прошу тебя, придумай, как эту дрянь можно снять. Конечно, я возьму тебя с собой, я для этого и взял тебя в свою охрану, если честно. Я же не знал, что мне такую пакость устроят, и кто – родной отец! Хотя, чего я от него хочу, он и так чересчур заботлив для эльфа. Я уже и пилить пробовал – не пилится.

– Конечно, не пилится! Тоже мне, маг! Полиарг надо пилить специальным заколдованным напильничком. – Кантор снова осмотрел браслет, прикидывая, подойдет ли в данном случае второй способ, и уточнил: – А тебе его надо будет назад надеть, или фиг с ним?

– Лучше бы, конечно, надеть, а то еще Амарго увидит и папе настучит, а тот на меня что-нибудь понадежнее напялит. Но если иначе нельзя, фиг с ним. Снимай. Сможешь?

Кантор посмотрел на шефа, который с отчаянной надеждой заглядывал ему в глаза, и предупредил:

– Будет больно.

– Очень?

– Достаточно. Надо вынуть палец из сустава. Стерпишь? А то ведь, если закричишь, сбегутся все твои орлы с доном Аквилио во главе, и ой, что будет…

Пассионарио беспомощно огляделся по сторонам, как бы ища место, где можно спрятаться, чтобы его крика не услышали, затем решительно махнул рукой.

– Снимай.

– Ну, смотри, – согласился Кантор. – Не ной потом.

Он запер дверь изнутри, тоже оглядел комнату и кратко приказал:

– Снимай ремень.

– Зачем?

– Сложи вчетверо и возьми в зубы. Чтобы не кричать. И сядь на пол… нет, лучше ложись на кровать.

– Зачем на кровать?

– Чтобы не грохнулся об пол, если вдруг сознание потеряешь. И еще, у тебя выпить что-нибудь есть?

– Есть. Ты выпить хочешь?

– Нет, это ты выпей. Сколько сможешь.

Пассионарио послушно достал из-под кровати сундучок, добыл из него флягу и честно отпил, сколько смог.

– Пей еще, – посоветовал Кантор. – Чем больше, тем лучше.

– Ты что! – еле выдохнул шеф, пряча флягу на место. – Я же… Ты разве никогда не видел меня пьяным?

– Видел, и не раз. Ничего страшного, до вечера проспишься, а вечером пожуешь кофейных зерен, и нормально.

– Это ты, наверное, видел до того, как ко мне вернулась Сила. А после того ни разу не видел? Полжизни потерял. Нельзя мне пить. Я, как напиваюсь, начинаю такое чудить… Вся база сбежится, не только охрана.

Он лег на кровать, зажал в зубах сложенный вчетверо ремень, как было велено, и протянул руку.

– А теперь – терпи. – Кантор присел рядом, крепко взял его за кисть, зажав запястье между коленями, чтобы не вздумал отдернуть, и быстрым рывком вывихнул большой палец. Пациент дернулся и отчаянно замычал, вцепившись второй рукой в край кровати. – Терпи, терпи, это недолго, – стал заговаривать его Кантор, быстро стягивая браслет. – Молчи, не вздумай бросить ремень, терпи, ты мужчина. Только не кричи, а то кто-то прибежит. Все, уже снял. Теперь последний раз терпи, на место вставлю. – Он еще раз рванул палец, вправляя вывихнутый сустав, и отпустил руку. – Все, готово. Молодец. Можешь вставать.

Пассионарио немедленно сел, одним движением, так же, как спрыгивал со стола. Выплюнул искусанный ремень, обхватил пострадавшую руку здоровой и прижал к груди, продолжая тихо стонать.

– Ничего, – усмехнулся Кантор. – Тебе и хуже приходилось. И конечности ты ломал, и били неоднократно. Ты всегда так бурно это переживал?

– Когда как, – простонал вождь и идеолог и отпустил руку, чтобы вытереть выступившие слезы. – Но меня давно никто не бил. Я уже отвык. Спасибо, Кантор.

– На здоровье, – Кантор щедро улыбнулся и развел руками. – Ну, как ты? Колдовать сможешь?

– Этой рукой – нет. Но телепорт можно кастовать одной, так что, все в порядке. Ты что, так и снимал наручники? Сам себе вот так выламывал пальцы?

– Если не получалось открыть замок, – пожал плечами Кантор.

– Ты даешь…

– Знаешь, когда жить хочется, что угодно сделаешь. Некоторые и летать начинают.

– Намек понял. Ты вот что… приходи, как стемнеет, и отправимся.

– Отсюда? Ты в своем уме? Что про нас с тобой подумают? Давай где-нибудь в другом месте встретимся.

– Хорошо, – Пассионарио улыбнулся сквозь слезы, представив себе, что про них действительно подумают, если новый охранник останется у него в комнате на ночь. – Тогда приходи в малинник, что на восточной стороне базы. Знаешь?

– Знаю, – кивнул Кантор и протянул ему браслет. – На, возьмешь с собой. Покажи Мафею, может, он разберется, как его открывать, покажет тебе, и будешь его надевать и снимать, когда захочешь. А если Мафей не разберется, попроси, пусть Жаку покажет.

– Жак – это кто? – уточнил Пассионарио.

– Он знает. Это его приятель. Интересный парень, немного вор, немного маг, немного алхимик… а официально – бард.

– Думаешь, разберется?

– Пусть попробует. Он раньше был неплохим вором, может разберется. А нет, так нет. И, между прочим, в Ортане сходи в магическую лавку и купи себе напильничек. Чует мое сердце, что он тебе понадобится.

– Хорошо, – кивнул Пассионарио и снова вытер глаза. – Так и сделаю. Кантор, ты иди пока… встретимся вечером. А сейчас я прилягу немного, что-то мне нехорошо. Не надо было мне пить…

Кантор посмотрел на его жалобную физиономию и усмехнулся.

– Женщины! – философски заметил он. – Чего только не делают мужчины ради них…

Потерпевший принц поднял на него глаза, которые сразу почему-то загорелись вдохновением, и сказал:

– А разве они того не стоят? Кантор, скажи? Разве они того не стоят?

Кантор хотел что-то сказать по этому поводу, но не смог. Слова застряли в горле, а внутренний голос решительно произнес:

Посмей только сказать какую-нибудь гадость! Удушу!

Так что Кантор неопределенно покивал головой и ушел.

– Что ж ты так кричишь… – прошептал Кантор в промежутках между поцелуями. Ольга в последний раз вздрогнула в его объятиях и простонала:

– Так ведь хорошо…

Ответ был вполне логичный, и уточнения, в общем-то, не требовались, но он все-таки уточнил:

– А тебе хочется кричать, когда тебе хорошо?

– Не знаю… само получается… А тебе мешает?

– Наоборот, возбуждает. Я тебя обожаю.

– Я тебя тоже.

– А правда здорово?

– Еще бы…

– Вот видишь. А ты – на кровать, на кровать…

– Ну, на кровати тоже неплохо.

– Но на столе же интереснее.

– Тебе, может, интереснее. А мне и там, и там интересно.

– Ну что, еще раз, или перекурим?

– Перекурим и выпьем кофе. Я хочу кофе.

– А варить опять мне?

– Хочешь, я сварю. А ты вытри стол.

– А зачем его вытирать? Он и так чистый. Если тебе кажется, что грязный, вытри сама. А я посмотрю, кто там у нас в гостях.

– В гостях? – Ольга поспешно разжала объятия и одернула подол платья. Вернее, это она называла сей предмет платьем, а у Кантора для него названия не нашлось. У платьев не бывает такого короткого подола, а корсетом его назвать тоже было нельзя, поскольку какой-никакой подол все же присутствовал. – У нас в комнате кто-то есть?

– Да, кто-то пришел телепортом, пока мы трахались.

– И ты не сказал?

– Я боялся, что тебе это помешает.

– А тебе не мешает?

– Что ты, только возбуждает.

– А кто это, Мафей?

– Нет, кто-то потяжелее, судя по шагам. Скорей всего, король. Или Элмар.

– Ой…

– Ну почему же «ой»?

– Он же все слышал!

– Так это же прекрасно! Я все время думал о том, что в комнате кто-то сидит и слышит нас, и это придавало особую остроту ощущениям. А тебя это смущает?

– Если это король, то смущает.

– Да почему?

– Не знаю… Смущает, и все. Пойди сам посмотри. А я вытру стол и сварю кофе… и мне в ванную нужно. Кстати, руки хоть помой, сейчас с кем-то здороваться будешь.

– Да пожалуйста… – Кантор застегнул штаны и плеснул в тазик воды. – Если ты так хочешь… Только зачем после тебя руки мыть, ты что, такая грязная?

– Шуточки у тебя, – надулась Ольга.

– Какие это у меня шуточки?

– Негигиеничные.

– Где ты таких ужасных матюков нахваталась? Я знаю, это тебя Стелла научила.

– Я сама кого хочешь научу. Мой руки и иди поздоровайся, а то уже прямо неудобно, человек там сидит, а мы о нем треплемся и не выходим. А потом я тебе расскажу страшную сказку про мальчика-грязнулю и умывальник, который за ним гонялся. Если будешь хорошо себя вести.

– Тогда я буду вести себя плохо. Я не хочу страшную сказку. Лучше расскажи мне веселую сказку про девочку-чистюлю и водопроводный кран. О том, как они любили друг друга и как им приходилось извращаться, чтобы потрахаться… Ольга! За что!

Ольга хлестнула его полотенцем и бросила полотенце ему на плечо.

– Иди уже! Сексуально озабоченный сказочник!

Кантор засмеялся и направился в комнату, на ходу представляя себе эту самую девочку-чистюлю с водопроводным краном и жизнерадостно хихикая.

– Здравствуй, здравствуй, сказочник, – с усмешкой произнес король, как только мистралиец переступил порог. – Я вам не очень помешал?

– Совсем не помешали, – улыбнулся Кантор, падая в кресло и доставая сигару. – А что, разве плохая сказка? По-моему, круто.

– Да, Камилле бы понравилось, – кивнул король. – Громкие вы ребята, следует отметить. Там за окном два кота пытались с вами потягаться, но не осилили.

– Так ведь голубая луна на дворе! – снова улыбнулся Кантор. – А что это вы тут делаете?

– Сижу, – вздохнул король. – И завидую. Что я, по-твоему, еще могу делать в такой ситуации? Прошу прощения, конечно, я просто не знал, что ты здесь. А уйти я теперь смогу только пешком, чего мне не хотелось бы. Лишний раз пугать Ольгиных соседей и давать сюжеты для новых анекдотов о себе что-то не хочется. Вы еще час-полтора потерпите мое присутствие?

– Да сидите, на здоровье. Сейчас Ольга кофе сварит, посидим, покурим… а что это вы надумали по гостям ходить?

– Вообще-то я здесь прячусь, – еще печальнее вздохнул король. – Ко мне опять приперся в гости Луи, а у меня нет никакого желания с ним общаться. Я его и так-то терпеть не могу, а он мне еще опять своих принцесс малолетних приволок, в четвертый раз. Причем первых трех раз он уже не помнит, у него провалы в памяти на почве хронического алкоголизма. Так что я спихнул его Элмару, велел всем говорить, что я у Флавиуса, а сам спрятался здесь. Как только Элмар накачает Луи до того, что он свалится и уснет, за мной придет Мафей и заберет отсюда.

– Понятно, – засмеялся Кантор, с удовольствием разваливаясь в кресле и дотягиваясь до музыкальной шкатулки. Он поставил первый попавшийся кристалл и поинтересовался: – Как ваше здоровье?

– А что ему сделается? – пожал плечами его величество. – Как видишь. Жив и практически здоров. Пережил несколько неприятных дней, зато получил бесценный личный опыт. Делиться не буду, сам знаешь не хуже меня.

– Даже лучше, – заметил Кантор. – У нас почти нет магов, и обезболивание – большая проблема.

– Сочувствую. А у тебя как дела? Опять в Голдиану?

– Нет, с Голдианой мы закончили. Договорились. К сожалению, убедить свое начальство мне не удалось. Не успел.

– А какими судьбами к нам?

– А я подружился с нашим телепортистом, и получил возможность смотаться к своей девушке на одну ночку.

– Что ж, поздравляю. Очень рад за вас.

В голосе его величества чувствовалась нескрываемая зависть, и Кантор не удержался.

– А чего это вы сидите и завидуете? Зависть – низкое и недостойное чувство, не подобающее королям. Вам что, потрахаться не с кем? Или просто здоровье пока не позволяет?

– Отчего же, есть с кем. Камилла уже второй день у моих покоев отирается, все ждет, не позову ли. Но дело ведь не в том… А что это Ольга не выходит?

– Кофе варит, – пояснил Кантор. – А еще она стесняется.

– С каких это пор она начала меня стесняться? – удивился король. – Рассказывать мне похабные анекдоты она, видите ли, не стеснялась, а тут вдруг…

– Во-первых, ей неловко, что вы слышали ее вопли. А во-вторых, она одета в такое непристойное платье, что…

– Это какое? То черное, облегающее, и невероятно короткое?

– А вы что, его видели?

– Разумеется, видел. Она в нем приходила ко мне в гости. Кстати, к нему очень идут черные ажурные чулки. Она чулки надела? Нет? Зря. В следующий раз попроси, чтобы надела.

Кантор едва сдержался, чтобы не заехать его величеству по морде.

Ты что, охренел, сказал внутренний голос. С каких это пор ты вдруг стал таким ревнивым? Да что бы там ни было между ними раньше, тебе-то что?

А что, я должен сидеть и молча выслушивать намеки на то, что он лучше меня знает мою девушку, обиделся Кантор. Да будь он хоть сто раз король, если он еще раз позволит себе…

Расслабься, перебил его внутренний голос. Не будь жлобом. Что это с тобой, в самом деле? Неужто вправду ревнуешь?

Он мне нарочно все это говорит, возмутился Кантор. Чтобы оскорбить.

Говорю тебе, расслабься, хихикнул внутренний голос. Чего кипятиться? Это же он тебе завидует, а не ты ему.

– Ты чего замолчал? – спросил король. – Ревнуешь, что ли? Тоже мне, дон Тенорио нашелся! Нашел к кому ревновать… Посмотрись в зеркало, страдалец, и успокойся. Никуда она от тебя не денется.

– Да с чего вы взяли? – Кантор почти безукоризненно сделал удивленные глаза и продолжил: – Я вообще не ревнив, и мне совершенно все равно, что там между вами было и где вы видели Ольгу в этом развратном платье, в котором, на мой взгляд, только трахаться можно. Но если у вас есть какие-то намерения на будущее, то я вам ее не отдам, так и знайте. А ваше заявление насчет зеркала – полная фигня, рассчитанная на идиота. И оно вовсе не доказывает, что вы не нравитесь женщинам, а доказывает лишь то, что вы не нравитесь сами себе.

– Что поделать, уж такой у меня утонченный вкус, – его величество с печальным вздохом развел руками. – Королевское воспитание, как-никак… Да ты не кипятись, нет у меня на этот счет никаких намерений, и не было между нами ничего… Это я тебе прямым текстом говорю не потому, что за идиота считаю, а чтобы не мучился подозрениями и не устраивал девушке сцен. Или, может, тебе тоже слово чести дать? А то в последнее время что-то все у меня его требуют. А насчет платья пусть Ольга тебе сама расскажет, забавная была история… Просто слишком длинная, а у меня нет настроения рассказывать.

– Я заметил, что у вас нет настроения, – кивнул Кантор. – Это из-за вашего плохого настроения вы говорите мне всякие гадости?

– А что я тебе такого сказал? Впрочем, может и сказал, просто не заметил… Не обращай внимания, такое настроение у меня с утра, и гадостей я сегодня наговорил всем. А если бы мне еще и с Луи пришлось общаться, я бы его, наверное, прибил все-таки, и был бы опять международный скандал.

– Опять? А вы что, его уже били?

– Да нет, его как-то еще в юности мистралийские принцы отдубасили, такой скандал был… И поскольку они так и не признались, из-за чего, а сам Луи сказал, что ни за что, установилось всеобщее мнение, что мистралийцы ненормально агрессивны…

– Да наверняка была причина, – усмехнулся Кантор, тут же вспомнив рассказ участника событий.

– Разумеется, была, – согласился король. – Я думаю, он уже в те времена был неравнодушен к симпатичным мальчикам, за что и поплатился… Да ну его, и без него тошно.

– А с чего это у вас такое настроение? – поинтересовался Кантор. – Проблемы какие-то?

– Проблем – хоть завались, – охотно пожаловался король. – Дефицит бюджета в шесть миллионов, и таинственная дыра в казне. Я дал казначею время, чтобы он успел вернуть все, что наворовал, но, похоже, все это время он употребил на то, чтобы привести в порядок бумаги. Где надо подчистить, где надо, исправить, и тому подобное. Теперь я никак не могу решить, что лучше сделать: дать ему понять, что это бесполезно и отложить ревизию, чтобы он все-таки вернул деньги, или провести ревизию сразу, к чему-нибудь придраться и отдать его Флавиусу, чтобы из него эти деньги выжали. Кроме того, мне предстоит визит в Хину для подписания нескольких договоров, а также масса подготовительной работы по этому поводу. Да и вообще в международной политике накопилась куча вопросов, которые на Элмара не спихнешь. А дома и вовсе полный бардак – один кузен спивается, другой каким-то образом завернул спиралью письменный стол, мэтр меня каждый день вопрошает, когда я женюсь, и трубку до сих пор не отдал, из покоев хоть не выходи – куда ни пойдешь, наткнешься на Камиллу, Селлия подралась с Эльвирой, Жак меня сватает на каждом углу… Да еще этого дегенерата демоны принесли на мою голову. Хоть сядь да плачь. Дай хоть закурить, что ли.

– Ваше величество, – насмешливо заметил Кантор, протягивая ему сигару. – Сдается мне, вы изволите ныть. Королям подобает ныть?

– Наверное, нет, – уныло отозвался король. – Спасибо… А всяким наглым иностранцам подобает насмехаться над королями?

– Если над ноющими – то вполне, – жизнерадостно объявил Кантор, к которому при виде ноющего короля мгновенно вернулось хорошее настроение. Уж очень смешно он выглядел, этот король, жалующийся на проблемы. К тому же Кантора посетила дельная мысль, что если его величество немного подразнить, он разозлится и перестанет ныть, а то ведь действительно – здоровый мужик, сидит и сопли развесил… – А проблемы есть у всех. И их надо решать, а не жаловаться.

– Да они, в общем, все решаемы, – вздохнул король. – И, разумеется, я с ними разберусь, не впервой. Серьезная проблема у меня только одна, из-за нее-то я пребываю в таком унынии, не подобающем королю, как ты верно заметил.

– Это какая?

– Я сдуру дал Элмару слово жениться, и теперь никакой возможности отвертеться.

– А недостойно увиливать, ваше величество, раз уж слово дали.

– Вот и я думаю, что недостойно. И жениться придется.

– Так смиритесь с этим и действуйте.

– Смириться-то я уже смирился. Но вот что теперь делать – это и есть проблема.

– Не понимаю, зачем из этого делать проблему. У вас кто-то есть на примете?

– Есть. Но она, как и Ольга, категорически мне откажет.

– Почему вы так уверены?

– Она примерно так же относится к браку.

– А вы ее переубедите. Поухаживайте, соблазните, добейтесь, чтобы она вас полюбила, и никуда она не денется. Тоже мне, проблема. У каждой женщины есть в душе свой рычажок, на который можно нажать.

– Разве что воззвать к ее чувству гражданского долга… – печально усмехнулся король. – Да где же это Ольга, она что, в ведре кофе варит? Ольга! – позвал он. – Ты там еще долго? Хоть войди, поздоровайся! Или ты намерена прятаться на кухне, пока я не уйду?

– Я сейчас! – жалобно откликнулась Ольга. – Ваше величество, вы кофе будете?

– Буду! – откликнулся король и проворчал: – Хуже все равно не будет… Кантор, где ты покупаешь сигары? Надо будет и мне прикупить, а то мэтр мою трубку основательно замылил, а сигареты – это баловство одно, что курил, что радио слушал…

– Что такое радио? – поинтересовался Кантор.

– Это Ольга так говорит. Разновидность музыкальной шкатулки. Так где?

– Да в любой табачной лавке. Это самые простые и дешевые сигары, уж не знаю, подобает ли королям курить такую гадость.

– А благородным кабальеро – подобает?

– Мне просто нравится.

– Вот и мне тоже. А если кому не нравится, это его проблема… Ну наконец-то!

При виде Ольги, входящей с подносом, король поднялся с кресла, тяжело опираясь на спинку, и сделал несколько шагов ей навстречу. Кантор заметил, как он быстро перехватил при этом спинку соседнего кресла, чтобы не терять опору, и понял, почему он не ушел. Вовсе не из-за соседей, как он уверял, а просто потому, что он еще и ходить толком не может. А еще по гостям шастает! Сидел бы дома и не портил людям настроение. И нечего обнимать мою девушку, нечего! Я ее и сам могу обнять! А то обнимают тут все кому не лень!

– Ваше величество! – укоризненно сказала Ольга, и не думая покидать объятия короля. – Зачем вы встали? Вам же тяжело вставать. Сидели бы на месте. Упадете еще…

– Что ты! – улыбнулся король, который мгновенно повеселел и прекратил ныть. – Неужели я так похож на беспомощную развалину, неспособную встать даже для того, чтобы приветствовать даму?

– Выглядите вы просто потрясающе, – ответила Ольга. – Но как вы стоите на ногах, Жак мне рассказывал. Так что садитесь, и будем пить кофе. Вам сахар класть?

– Сахар? – удивился Кантор. – Что за извращение – сахар в кофе?

– А что тут такого? У нас его так и пьют.

– Клади, – сказал король, добрался до своего кресла и приземлился в него, как обычно, складываясь при этом под разными углами. – Может, хоть сахар как-то улучшит вкус этого напитка… Ты давно видела Киру?

– Сегодня, – охотно отозвалась Ольга. – А что?

– Как она там?

– Примерно, как и вы. Тоже встает, но ходит с трудом.

– А настроение у нее как?

– Ну какое может быть настроение? Делает мужественное лицо… вернее, пол-лица, и говорит, что все прекрасно. А на самом деле… сами понимаете. А у вас как дела? Я вас не видела… дай бог памяти…

– Всего неделю, – напомнил король. – Ну, чуть больше. С того памятного военного совета, на котором ты присутствовала в этом самом платье. А что, соскучилась?

При повторном упоминании о платье Кантор начал тихо звереть, и уговоры внутреннего голоса его отнюдь не успокоили, а просто привели к тому, что желание заехать королю по физиономии сменилось более мирным желанием сказать ему какую-нибудь гадость.

– Ужасно! – призналась Ольга. – Я хотела к вам прийти в среду, а вас Флавиус опиумом накачал. Потом хотела в пятницу, а у вас дела какие-то объявились… А вчера мы отмечали возвращение Элмара, и сегодня они с Жаком не в состоянии никуда ходить. Так я к вам и не выбралась.

– Я тоже соскучился, – сказал король, и его лицо озарилось теплой улыбкой, став от этого намного симпатичнее, чем обычно. – А как у меня дела… да ну их, от них одни расстройства. Достало оно меня все, вплоть до того, что я начал ныть и жаловаться, чего за мной никогда не водилось. Вот твоему другу пожаловался, так он меня высмеял.

– Нашли, кому жаловаться! Пожалуйтесь лучше мне, я вам посочувствую.

– Не вздумайте, – подал голос Кантор. – А то я опять над вами смеяться буду. Терпеть не могу, когда мужчины ноют. Особенно такие здоровенные, да еще и короли.

– Знаешь что? – король усмехнулся и хитро прищурился. – Если не прекратишь издеваться над моим расстроенным величеством, я настучу Александру, кто обнес его ботанический сад три луны назад. Он, между прочим, и сам любит ромашки, и до сих пор бесится из-за того, что их кто-то ободрал.

– Ну и что он мне сделает? – расхохотался Кантор. – Тоже мне, напугали!

– Это те самые ромашки, что он подарил Азиль? – засмеялась Ольга. – Так вот откуда они взялись!

– Именно оттуда, – кивнул король. – И хватило же наглости!

– О, мы, горячие мистралийские парни, ради прекрасных дам и не на такое способны! – Кантор широко улыбнулся, вспомнив, что претерпел товарищ Пассионарио ради все тех же прекрасных дам. – И скажите честно, разве Азиль того не стоит?

– А Ольга? – хитро поинтересовался его величество.

– Ольга – это само собой. Только она не питает такой страсти к цветам, как несравненная Азиль. Ради Ольги я бы без колебаний ополовинил вашу королевскую библиотеку, но поскольку вы и так позволяете ей там рыться, то это не имеет смысла.

– Какой я предусмотрительный! – порадовался король. – В некоторых вещах. Если бы у меня еще хватило ума не давать опрометчивых клятв…

– Я бедный, несчастный, никто меня не любит, все меня обижают… – плаксивым голосом проныл Кантор, откровенно передразнивая страдающего фигней короля.

– Ты, по-моему, уже просто хамишь, – обиделся его величество. – Не перебивай меня на каждом слове! И вообще, Ольга, пошли-ка ты его в лавку за сигарами, а пока он будет ходить, мы спокойно пообщаемся.

– Никуда я не пойду! – заявил Кантор, которого понесло. – Так я и согласился оставить девушку наедине с вами! Да еще в таком платье! Не успею я за дверь выйти, как вы наденете на нее чулки, которые вам так нравятся, и займетесь чем-нибудь неподобающим. Ольга, а у его величества действительно такой большой и толстый, как говорят его придворные дамы?

– Шуточки у тебя! – обиделась Ольга. – Ты точно озабоченный какой-то!

– А еще наглый, бессовестный и совершенно бестактный, – добавил король, у которого явно лопнуло терпение. – Ольга, я могу тебя попросить об одном одолжении? Сделай мне чаю, пожалуйста.

– Вы драться не будете? – уточнила Ольга, поднимаясь.

– Что ты, – заверил ее Кантор. – Даже если его величество и захочет съездить мне по морде за мою наглость и бестактность, у него не хватит на это сил. Он меня просто не догонит.

Король проводил Ольгу взглядом, убедился, что она дошла до кухни и загремела посудой, после чего перевел взгляд на Кантора. Он больше не улыбался, и в его бесцветных глазах светилась холодная властная жестокость.

– Придержи свой язык, – угрожающе произнес он, глядя на Кантора в упор, – или ты сегодня пожалеешь о том, что он у тебя вообще есть.

– И что вы мне сделаете? – ощетинился Кантор, поскольку ему стало немного жутковато. Когда король смотрел вот так, в упор, его ледяные глаза поразительно напоминали глаза советника Блая, неоднократно преследовавшие Кантора в кошмарных снах. – Отдадите Флавиусу за оскорбление короны?

Король чуть усмехнулся, отчего сходство стало еще сильнее, и жестко сказал:

– А тебе не приходило в голову, что, когда мне надоест слушать твои оскорбления, я могу просто ответить тем же? И поскольку я отлично знаю, где твое самое больное место, одного оскорбления с моей стороны в присутствии… той же Ольги, скажем, будет достаточно, чтобы раз и навсегда лишить тебя не только твоей наглости, но и элементарного достоинства.

Кантор застыл, окаменев от такого заявления, и понял, что на этот раз его сделали. Изящно и жестоко. Второй раз в жизни он так жестоко расплачивался за свой наглый язык, и это было еще больнее, чем в первый, когда он получил нож под ребро. Больнее, страшнее… и унизительнее. Поскольку защитить свою честь никакой возможности не будет. Король скажет свои несколько слов, и его слово будет последним, и возражать что-либо будет бесполезно, и даже отстоять свою поруганную честь в поединке не будет возможности – короли не вступают в поединки. Во всяком случае, в Ортане. И хвататься за пистолет либо морду ему бить бесполезно вдвойне, этим ничего не докажешь. И будешь, товарищ Кантор, сидеть и обтекать дерьмом со всех сторон, поскольку возразить тебе будет нечего, ведь скажет-то его величество чистую правду, и все это знают, и Ольга тоже… Ну, спасибо, Азиль…

– Ты все понял? – спросил король. Кантор молча кивнул. – Тогда изволь извиниться, пока не пришла Ольга, и можешь считать, что мы квиты. И впредь, когда издеваешься над кем-либо, не забывай, насколько ты сам уязвим в этом отношении. Или твоя непомерная наглость – следствие комплекса неполноценности, приобретенного именно на этой почве?

– Довольно! – резко перебил его Кантор.

– Что ж, довольно так довольно. В конце концов, недостойно издеваться над поверженным противником. Пожалуй, можешь даже не извиняться, с тебя и так достаточно.

Кантору, в общем-то, было уже все равно, извиняться или нет, так что великодушный жест его величества ничуть его не утешил. Он снова молча кивнул и вспомнил недавний разговор с Амарго. Совершенно прав был друг и наставник, очень даже умеет его величество Шеллар разговаривать по-плохому… И напрочь отбивает желание смеяться над собой, тоже верно сказано.

– Кантор, – негромко позвал король спустя несколько минут уже обычным спокойным голосом. – Не обижайся. Я понимаю, я сделал тебе больно, но, согласись, я и так долго терпел, а нормальные человеческие слова до тебя не доходят.

– Это не больно, – проворчал Кантор. – Это хуже. Видимо, я вас тоже задел… по больному месту?

– Да нет, это место у меня как раз самое что ни на есть здоровое, просто достал ты меня до самых печенок своим хамством. Сделай что-нибудь с лицом. Когда Ольга выходила, ты улыбался. Если она увидит тебя таким, как сейчас, она до утра будет к тебе приставать с вопросами, что случилось.

– Полагаете, это так просто?

– Не знаю, просто или нет, но знаю, что ты можешь. Ты же профессионал. В конце концов, это твоя проблема, если хочешь объяснять Ольге, чем я тебя так расстроил…

Кантор вздохнул, закрыл глаза и сосредоточился.

Когда Ольга вернулась с чашкой чая, он улыбался.

– Поговорили? – спросила Ольга, настороженно переводя взгляд с одного на другого. Оба, как по команде, дружно улыбнулись в очередной раз и молча кивнули. – Вы больше не будете ссориться? – жалобно спросила Ольга, ставя чашку на стол перед королем. – Я больше всего не переношу, когда мои друзья ссорятся между собой.

– Ни в коем случае, – пообещал король. – Спасибо.

– Прости, – покаялся Кантор. – Я больше не буду так шутить. Что-то я, действительно…

– Ну, тогда жалуйтесь, ваше величество, – предложила Ольга, усаживаясь и наливая себе кофе.

– Да знаешь… – улыбнулся король. – Мне уже не хочется. Твой друг меня подбодрил и не дал окончательно пасть духом, так что желание поныть у меня уже прошло. Разве что, если вы можете дать мне какой-либо практический совет, я его с радостью выслушаю.

– Я вам уже дал один совет, – сказал Кантор. – Это было не в насмешку, а совершенно серьезно. Если вам нравится девушка, добивайтесь ее. Вы взрослый мужчина, и не думаю, что я должен вам еще и объяснять, как это делается.

– Да нет уж, спасибо, не надо, – отказался король. – Твой метод добиваться девушек мне вряд ли подойдет. Таким способом я смогу разве что насмешить весь двор до судорог. Уж лучше я придумаю что-то свое, более подходящее. Не зря же я изучал психологию.

– Вы все о том же? Об этом несчастном зеркале? Далось оно вам! Улыбайтесь чаще, и все вас будут любить и обожать. А если оно вас уж так сильно раздражает, это зеркало, могу дать еще один совет.

– Показать ему два пальца… – захихикала Ольга.

– Не обязательно, но можно, нагляднее будет. Показать ему два пальца и сказать ему в глаза: «Я самый классный парень в этом королевстве, и если кто не согласен, пусть поцелует меня в задницу, потому что мне плевать на его задрипанное мнение. Я вот такой вот, как я есть, и я себе нравлюсь».

– И женщины меня обожают, – подхватила Ольга. – И отпихивают друг друга локтями у дверей моей спальни.

Король мгновенно и очень резко перестал улыбаться, и Кантор поспешил уточнить:

– Ваше величество, не думайте, что я опять над вами насмехаюсь, я серьезно.

– Да я не о том… – досадливо поморщился король. – Просто вспомнил еще об одной проблеме…

– Это вы об Этель? – уточнила Ольга.

– А о чем же. Я ведь с ней так и не расплатился, и все это удовольствие мне еще предстоит.

– А вы ей что-то должны? И много? А вы тряхните казначея получше.

Ольга с королем дружно расхохотались, Кантор сначала не понял, почему. Потом до него дошло, что долг, видимо, выражался не в деньгах, и он сморозил полнейшую глупость.

– А это мысль, – сказал король, отсмеявшись. – Я его отдам не Флавиусу, а Этель, и пусть делает с ним, что хочет. Через сутки он начнет платить по миллиону за каждую минуту спокойного сна.

– А что вы ей задолжали, если не денег? – поинтересовался Кантор.

Король поколебался, затем все-таки признался:

– Ночь любви. Только не вздумай смеяться, это совершенно не смешно.

– Ну, это смотря для кого, – возразил Кантор, – Но вам точно не смешно, я понимаю. Эта дама дракона уделает до полусмерти. Так что, если вы не чувствуете себя в состоянии осилить такой подвиг, лучше заранее запаситесь соответствующим эликсиром.

– Это каким? – заинтересовался король.

– Я в них не очень разбираюсь, сам никогда не пользовался. Спросите у магов.

– Обязательно спрошу, по-моему, мысль вполне стоящая. Ну что ж, раз мы разобрались со всеми моими проблемами, может ты, Ольга, нам что-нибудь расскажешь?

– А что вам рассказать?

– А вот расскажи мне про песика Друппи.

– Где это вы о нем услышали? – засмеялась Ольга. – Жак рассказал? Или я где-то упомянула и просто не помню?

– Нет, упомянул об этом загадочном животном господин Хаббард. Что ты смеешься, правда. Упомянул, а подробно рассказывать отказался, видимо, из вредности. Посоветовал спросить у тебя. Так что, рассказывай. Желание покойного надо как-то уважить.

Некоторое время Ольга старательно уважала желание покойного господина Хаббарда, затем изложила обещанную сказку о мальчике-грязнуле. К удивлению Кантора, это оказалась вовсе не шутка, а действительно сказка, до отвращения поучительная да еще и в стихах, и она ему совершенно не понравилась. А потом появился Мафей, и король стал прощаться. Он опять самым бессовестным образом обнял Ольгу, и доброжелательным кивком попрощался с Кантором. Причем, как ни старался Кантор заметить в его взгляде какой-либо намек на происшедшее – скрытое торжество, угрозу, или насмешку – ничего подобного он не заметил. Светлые глаза его величества были абсолютно чисты и спокойны, хотя такое впечатление вполне могло быть обманчивым. В искусстве владения собой король Шеллар запросто мог потягаться с ним, профессионалом. И что особенно странно, когда растаяло серое облачко телепорта, Кантор вдруг почувствовал, что продолжать улыбаться стало вдвое труднее, словно вдруг сломалась некая опора, на которой держалось все его самообладание. А Ольга, как и следовало ожидать, немедленно поинтересовалась:

– Диего, а что он тебе сказал, когда я ушла?

Сочинять что-либо правдоподобное не было ни сил, ни желания, поэтому Кантор честно ответил:

– Он меня ткнул носом в дерьмо так качественно, что мне не по себе даже вспоминать об этом. И если ты будешь еще об этом спрашивать, ты меня окончательно доконаешь. Не спрашивай. Пожалуйста. Лучше иди ко мне.

Он похлопал по коленкам, приглашая ее сесть, и она охотно забралась ему на руки. В ее объятиях и ласках чувствовалось откровенное сочувствие.

– Диего, – попросила она, ласково перебирая его волосы, которые она, как обычно, первым же делом распустила. – Я тебя очень прошу, не ссорьтесь с ним больше. Когда мои друзья ссорятся, я просто на части разрываюсь.

– Его ты тоже об этом попросишь? – уточнил Кантор.

– А его об этом просить не нужно. Он сам понимает, он давно меня знает. И начал-то ты. Что вы не поделили?

«Не что, а кого», – подумал Кантор и спросил:

– Ольга, а ваш король злопамятный?

– Что ты, – поспешила успокоить его девушка. – Он совершенно не злопамятный… и вообще не злой. Он добрый и великодушный, что крайне редко водится за людьми, имеющими власть, так что я понимаю твои опасения. Можешь не бояться, он не будет тебе мстить только за то, что ты ему нахамил. Тем более, как я поняла, он это уже сделал. Только больше не заводись с ним. Я не переживу, если вы станете врагами.

– Да и кто-то из нас вряд ли это переживет, – усмехнулся Кантор, подумав, что великодушие его величества не вызывает сомнений. Ведь мог бы и прямо при Ольге и высказаться, и не ограничиться намеками. – Да нет, не бойся. Я и не собирался с ним заводиться. И вообще, это не я начал. Это он заявил, что ты приходила к нему в гости в этом платье, и начал давать двусмысленные советы насчет того, что к нему нужны еще чулки… и тому подобное. А потом он начал ныть, а я стал его поддевать. После этих его намеков мне все время хотелось сказать ему какую-нибудь гадость. А поскольку я действительно наглый и бесстыжий, я, видимо, перешел какую– то грань… дозволенного, и он обиделся всерьез.

– Ты что, приревновал? – изумилась Ольга. – Да он тебе чистую правду сказал, и без намеков, а просто так. Или ты решил, что если тебе это платье видится только как аксессуар для секса… Ой, ну и словосочетание вышло… так оно больше ни для чего не годится? Я в нем во дворец приехала. В карете. Это был один милый розыгрыш… Но это долгая история, если хочешь послушать, давай что-то решать: или сварим кофе и я буду рассказывать, или… сам понимаешь. И не выдумывай всякую ерунду, если бы у меня что-то с кем-то было, я бы никогда не стала от тебя скрывать, врать и прятаться по углам. У нас свободный союз, и это мое право. Я же не пристаю к тебе с ревнивыми расспросами, что и с кем ты делаешь, когда пропадаешь на неделю и больше.

Кантор слегка ошалел от таких рассуждений. Он давно привык к своей репутации отпетого женоненавистника, и предположение, будто он может где-то с кем-то показалось ему диким и совершенно идиотским. Хотя ничего удивительного в этом не было – это ребята знали его давно и ничего подобного предположить не могли бы, а Ольга познакомилась с ним при таких обстоятельствах, что… мда. Пойти, что ли, отодрать Хараму по возвращении, для равновесия? А то непорядок получается… Это что же выходит? Сначала трахал всех подряд, потом не прикасался ни к кому, а теперь влепился в одну-единственную женщину, и… Нет, у него точно не все в порядке с головой. Всегда было. Нет, чтоб как у людей…

– Что ты замолчал? – спросила Ольга. – Тебе что-то не нравится? Так скажи, давай обсудим это дело. А то ты сейчас что-то подумаешь, промолчишь, и будешь потом втихомолку дуться.

– Да нет, я о своем… – вздохнул Кантор, понимая, что какие-либо претензии с его стороны будут выглядеть смешно. Свободный союз предполагает обоюдную свободу, как тут ни крути. А то, что в Зеленых горах большие проблемы с женским населением, никого не волнует. Да и то, что ему действительно по-прежнему не интересны другие женщины, в общем, тоже никого не волнует. Это его проблемы. А если Ольге интересен король, то это ее право, как это ни противно… И его претензии могут запросто вылиться в конфликт, не потому, что ей так уж дорог этот король, а потому, что ей принципиально дорого это самое право. – Давай, действительно, сварим кофе и ты мне расскажешь эту длинную историю. Хотя дело уже к полуночи… Ты еще не хочешь спать?

– Да ну, скажешь тоже. Я же теперь на работу не хожу, завтра высплюсь. Ты сам смотри. А то мы просидим, проболтаем часок-другой, а потом еще трахаться начнем, спать совсем ничего останется. Тебе когда надо уходить?

– Не знаю. Как мой приятель проснется. Он постучит в дверь, я выйду… Ты только сама не открывай, тебе нельзя его видеть.

– Да пожалуйста, – Ольга засмеялась и спрыгнула с колен Кантора. – Пойдем на кухню. Ты точно не обиделся? Если что-то не так, скажи сразу. Может, ты мне не веришь и по-прежнему думаешь что я на нычку с королем трахаюсь? Или ты считаешь, что я должна как-то по-другому себя вести? Что с тобой не так? Ты какой-то отмороженный стал, вся мистралийская страсть куда-то делась.

– Просто устал и расстроился, – через силу улыбнулся Кантор. – Пойдем. Ты мне расскажешь про какие-нибудь свои пикантные похождения в этом платье по дворцу, и еще что-нибудь в этом роде… и я сразу утешусь и отдохну.

На самом деле он сильно сомневался, что у него сегодня вообще что-либо получится после такого милого диалога с его величеством, и это было столь позорно и стыдно, что признаться в этом он бы ни за что не рискнул.

– Дались тебе эти пикантные похождения! – снова засмеялась Ольга. – Твоя сексуальная озабоченность начинает уже пугать. Ничего страшного, если мы на сегодня обойдемся тем одним разом на кухонном столе. Или для тебя это вопрос чести – затрахать свою даму так, чтобы она потом встать не могла? Нет, я не в том смысле, что ты именно это делаешь, это я так образно выразилась. Просто интересно, интенсивность секса для мистралийцев – вопрос престижа?

– Для кого как, – улыбнулся Кантор, на этот раз уже естественно. – Я просто редко тебя вижу, а других женщин у нас там нет.

История о военном совете, на котором Ольга присутствовала в развратном платье, Элмар в нетрезвом состоянии, король залез в неподобающие долги, а придворный маг гонял Этель посохом по столовой, была действительно длинной, забавной и слегка пикантной, но не более. Гораздо интереснее оказалась история о королевской охоте, которую Ольга рассказала под честное слово, что он никогда не обмолвится об этом Элмару. Особенно утренние покаянные вопли его высочества и беседа короля с кавалером Лаврисом. Но, как ни странно, никакой ревности по отношению к Элмару Кантор не ощутил. А вот несерьезный королевский поцелуй, по сути, единственное, что было между Ольгой и его величеством, почему-то воспринимался ненормально болезненно.

– А с Жаком у вас тоже что-то подобное было? – поинтересовался Кантор, в надежде выслушать еще одну пикантную историю и еще раз проверить, действительно ли его ревность носит столь избирательный характер.

– С Жаком у нас ничего подобного не было, – развела руками Ольга. – Я в него была влюблена до беспамятства, так что между нами сразу установилась некая дистанция… Ты же обратил внимание – король меня обнимает, Элмар вообще на руках таскает, а Жак – никогда. Как-то так вышло… Любовь прошла, а дистанция так и осталась.

Упоминание о страстной любви к Жаку тоже почему-то не вызвало никаких намеков на ревность. Значит, дело не в Ольге, а собственно в короле? Но почему? Потому, что Элмар и Жак вроде как пристроены, а он свободен? Или потому, что он король, и все тут? Или это просто подсознательное ощущение, что его величество так и не успокоился после первого отказа? Да откуда? Он ведь сам сказал, что никаких намерений на этот счет не имеет, что у него другая на примете… Не врет же он, в самом деле, с чего бы ему врать? Если бы у него были намерения побороться, так он бы тут же и поборолся. Можно подумать, для него проблема – устранить соперника… даже если он обязан ему короной и, возможно, жизнью…

Внутренний голос молчал.

– Диего, – позвала Ольга, поскольку он опять замолчал, задумавшись. – О чем ты задумался? Ты что же теперь, ко всем меня ревновать будешь?

– Да нет, – отозвался Кантор, спохватившись. – Почему-то мне не дает покоя только король. Не знаю почему. Я вообще не ревнив, и меня совершенно как-то не взволновали ни Элмар, ни Жак, ни тот невезучий кавалер, мой собрат по несчастью… А вот король почему-то по-прежнему не дает мне покоя, и сам не могу понять, почему. Умеет же его величество наповал сразить двумя словами!

– Потому, что он наповал сразил тебя двумя словами, – улыбнулась Ольга. – А это задело твое самолюбие.

– Нет. Не поэтому.

– Ты опасаешься каких-то пакостей с его стороны?

– Да нет, это может быть следствием, а я пытаюсь понять причину.

– Тогда тебе к психоаналитику, – сделала вывод Ольга. – Пошли спать.

– Пошли, – согласился Кантор. – Только сначала давай еще раз покурим и ты мне расскажешь, кто такой психоаналитик и заодно что такое комплекс неполноценности.

– А где ты это услышал? Король сказал?

– Почему ты решила, что король?

– Потому что ему я об этом рассказывала, а больше никому. Никто не интересовался.

В результате Кантор сначала расстроился, придя к выводу, что король был прав насчет комплекса неполноценности, затем утешился, узнав, что его величество страдает той же проблемой, только по поводу своей внешности. А еще его удивило, что его метод беседовать с зеркалами давно известен в психологии Ольгиного мира и даже имеет заковыристое научное название. Потом они с Ольгой обсудили королевские проблемы и пришли к единодушному выводу, что его величество изволит маяться дурью и фигней страдать, потому как он просто подарок для любой женщины и сам этого не понимает. Потом они посвятили некоторое время музыкальным кристаллам и комментариям к текстам. А где-то к утру Кантор почувствовал, что его опасения остаться на всю жизнь импотентом после беседы с королем совершенно беспочвенны, и на радостях поспешил продемонстрировать своей даме, как это удобно делать в кресле. В том же кресле они и задремали где-то на полчасика. А через полчасика сонный Кантор отпирал дверь, протирая глаза и соображая, с чего это шефа понесло домой в пять утра.

Товарищ Пассионарио, такой же сонный и протирающий глаза, вяло сообщил, что если бы он сейчас лег спать, то проспал бы до полудня, поэтому лучше вернуться сразу, а доспать можно и дома. Так что пришлось спешно прощаться, одеваться и отбывать домой. При телепортации у этого недоученного горе-мага опять произошел какой-то сбой, видимо, по причине бессонной ночи, и прибыли они не в малинник, из которого отправлялись, а на самую вершину отвесной скалы, с которой, впрочем, хорошо было видно и базу, и заветный малинник.

– Тьфу ты, опять промахнулся… – с досадой сказал Пассионарио, присаживаясь на камень, слишком высокий и узкий, чтобы на нем сидеть. – Давай отдохнем здесь, может, немного сон разгоним.

На вершине было по-утреннему свежо и, разумеется, не менее ветрено, чем на Центральной башне королевского дворца, так что предложение было вполне резонным.

– А как мы здесь оказались? – поинтересовался Кантор. – Ты что, здесь бывал?

– Конечно, и не раз. Это мое любимое место, вроде как Центральная башня у Мафея.

– А как ты сюда залез в первый раз?

– Что за дурацкий вопрос? Я же летать умею. Комбинируя левитацию со скалолазанием, можно забраться куда угодно, даже если не умеешь вертикально взлетать.

– А ты не умеешь вертикально?

– Не умею. Я вообще взлетаю очень тяжело, мне лучше откуда-нибудь прыгать. Кстати, будь я один, я бы до базы напрямик добрался, но тебя я не дотащу, так что отдохнем и еще разок попробуем телепортироваться.

– Тогда расскажи пока, как у тебя дела. Чем это ты всю ночь занимался? Небось, затрахал бедную Эльвиру так, что она утром встать не сможет?

– Ага, – с мрачной иронией откликнулся Пассионарио. – Я ее утешал всю ночь. Ну, по крайней мере, часа три уговаривал и колдовал, потому как она была чуть ли не в истерике. А по ней и не подумаешь, обычно такая спокойная… Заодно на Шеллара посмотрел… вернее, видел я только сапоги, но слышал. Давно я так не влипал, чтобы мне пришлось прятаться под кроватью. И уж меньше всего думал, что когда-нибудь мне придется с ним соперничать из-за дамы.

– Что, ты тоже? – поразился Кантор.

– Что – тоже? Ты тоже прятался под кроватью, или у твоей дамы тоже была истерика?

– К нам тоже приходил король, и мне тоже кажется, что он имеет виды на мою даму, – пояснил Кантор.

– Ну надо же! – улыбнулся Пассионарио. – Неужели Шеллар такой бабник? Он что, на обеих жениться собрался? Или просто прощупывает всех, кого может? А что там у вас было?

Кантор вкратце изложил историю отношений Ольги с его величеством и проблему своей непонятной ревности, умолчав о том, как король ставит на место обнаглевших хамов. Это было лишнее. Он догадывался, что Пассионарио полностью осведомлен о черной паутине и всем, что с этим связано, видит он похлеще Мафея и Азиль, так что знает наверняка, просто молчит, как и все остальные. Но заводить разговоры о таких вещах… у какого бы мужчины я зык повернулся?

– Странно, – пожал плечами Пассионарио, выслушав его объяснения. – Причина твоей ревности мне тоже непонятна, но раз такое дело есть, значит, ты что-то чувствуешь… магически, или еще как-то, в твоих способностях дракон зубы сломает. Хотя скорее всего, никаких реальных оснований беспокоиться у тебя нет, раз они оба прямым текстом это отрицают. А вот у меня получилось такое, хоть плачь, хоть смейся. На ночь глядя является к моей Эльвире Шеллар. Наверное, как только от вас вернулся, сразу подался к ней. Поскольку мы в комнате возились, она не могла соврать, будто спит, пришлось впустить. Заходит его величество, усаживается, и начинает перед ней извиняться и каяться, как праведный христианин на исповеди.

– За что? – не понял Кантор.

– За то, что плохо себя вел в постели год тому назад. Помнишь, я тебе рассказывал, насчет неподобающих поз и все такое?

– А ты хоть выяснил, которые же неподобающие? – засмеялся Кантор.

– Увы, так и не выяснил. Об этом речи не шло. Рассматривались морально-психологические стороны проблемы. Короче говоря, как плохо он поступил, что заставило его так поступить, и почему он об этом жалеет. Хотя на мой взгляд они оба вели себя по-идиотски. Вот уж не думал, что Шеллар, с его-то головой, не сообразит, насколько мало значит внешность в общении с прекрасным полом, и что у него из-за этого будут такие проблемы. Ну согласись, Кантор, это же глупо. Любят и уродов, и калек, и придурков, и даже полных сволочей. А он себе вселенскую трагедию сотворил из-за ерунды… Но это не по сути, это я так, свое мнение высказал. Так вот, все это покаяние было устроено для того, чтобы Эльвира его простила. И видимо, ему позарез было нужно, чтобы она его простила на самом деле, а не формально, чтобы не держала на него зла и не считала скотиной. Иначе с чего бы он стал так унижаться, так беспощадно обнажать свои больные места и намеренно вызывать к себе сострадание. А он это делал намеренно, без всякой магии видно. У него что, гордости нет ни капельки? Есть, конечно. И он ее придавил, в узел связал, переступил через нее, как это ни было для него тяжело, и ради чего? Только ради того, чтобы Эльвира его простила.

– Ну и как, простила? – поинтересовался Кантор.

– Это же так сразу не делается. Тем более он ее напугал до истерики. Она, как и я, тоже была изумлена таким его поведением, и тоже сделала вывод, что он всерьез хочет установить с ней хорошие отношения. А причину для этого она нашла единственную – поскольку ему срочно нужна невеста, он выбрал ее.

– И что здесь страшного?

– Да не хочет она за него замуж. И одновременно боится обидеть отказом и впасть в немилость. У него, потому что она ему отказала, и у его будущей королевы, потому что та будет все равно видеть в ней соперницу.

– Так чего ты переживаешь, раз она все равно не хочет за него замуж? Подумаешь, немилость. Женишься сам и заберешь к себе в отдел пропаганды, если выгонят.

– Я сначала тоже так подумал. А потом взяли меня сомнения. Шеллар – мужик дотошный и настырный, и своего добиваться умеет, а женщины – существа слабые. И если он задастся конкретной целью склонить конкретную женщину к браку, она и сама не поймет, как это она согласилась. Уж на это у него ума хватит. Это во-первых. А во-вторых, вспомнил я о своем предсказании. Ведь уйти от судьбы действительно сложно и практически невозможно, так что рано я, пожалуй, решил, что предсказание не сбылось. Ей я, конечно, об этом не сказал, а то она бы до сих пор в истерике билась. Придумал пару других правдоподобных объяснений. Например, что Шеллар, получив стрелу под ключицу и чуть не отправившись к предкам, задумался о жизни и смерти, и решил привести в порядок свои дела на этом свете. На всякий случай. Или, что он боится, как бы Эльвира своими публичными рассуждениями о его сомнительной ценности как любовника не спугнула ему будущую королеву. В таком вот духе. А самому мне после этого до сих пор как-то не по себе. Сижу и сомневаюсь. То думаю: а не пошел бы ты на фиг, дорогой Шеллар, хоть и были мы друзьями, но женщину свою я тебе не отдам. А то, как вспомню кто он такой и что я такое, и совсем противоположные мысли возникают. Пусть лучше будет моя Эльвира королевой Ортана, чем болтаться по Зеленым горам, жить в хижине, стирать и готовить, и все такое… Да еще представь – такую красавицу поместить в общество одичавших от безбабья мистралийцев… Ведь не посмотрят, что моя жена, обязательно найдется какая-нибудь сволочь… Вот такие дела, в общем. И что печально, я так и не смог выяснить, зачем же действительно он к ней приходил, и зачем ему понадобилось с ней мириться. Я его прослушать не смог.

– Само собой, – сказал Кантор. – Он постоянно носит экранирующий амулет.

– Зачем? Чтобы не прослушали?

– Может, и за этим тоже. А еще – чтобы не попадать под эманации. Когда-то на моем концерте он поймал эманацию, так чуть в обморок не упал. С тех пор, наверно, и носит. Хотя сейчас ему это уже вряд ли нужно… а может быть и нужно, что я в этом понимаю. Да не страдай ты так, может, обойдется. А выйдет она замуж, будет Шеллар носить рога. Мне Жак уже как-то говорил, когда пытался Ольгу сватать, что у порядочной женщины должны быть муж и любовник.

– А потом она принесет ему наследника с интересными глазками или волосиками занятного цвета, – хмыкнул Пассионарио. – И он тут же вспомнит, что они оба чистокровные люди.

– А ты предохраняйся качественней. Кстати, что с твоим браслетом?

– Расстегнули, – печально кивнул Пассионарио. – Это единственное, что меня действительно радует.

– Мафей сам или к Жаку носил?

– К Жаку носил. Судя по его рассказам, этот Жак – удивительный парень. Я бы с ним тоже познакомился, но, к сожалению, он особо приближенное лицо Шеллара, так что надеяться на то, что он от него скроет наше знакомство, никак нельзя. А жаль. Я бы тоже хотел подзаняться боевой магией, а то случись что – и я ничего не умею. Правда, за уши меня таскать не станут, возраст не тот, но может быть и чего похуже.

– А причем тут Жак? – не понял Кантор.

– Он учит Мафея боевой магии. Совершенно уникальная школа, Мафей утверждает, что этот Жак вообще единственный представитель в нашем мире. Называется школа Перчатки и Шлема, уж не знаю почему. Он мне принцип показал, это что-то невероятное! Любое заклинание можно конструировать самому в меру собственной фантазии. Может, получится как-нибудь через Мафея освоить толком этот принцип, а дальше самому заняться конструированием? Потрясающая вещь, честное слово.

– Постой, – опешил Кантор. – Жак? А Мафей тебе фиалки за уши не сует? Он же не маг. Во всяком случае, не такого уровня, чтобы кого-то учить.

– Смеешься? Мафей мне рассказал, как пять лет назад этот Жак на его глазах сделал в лепешку пятерых магистров из ордена Небесных Всадников. Это что, по-твоему, не уровень? Причем, что вообще невероятно, парню двадцать шесть и он чистокровный человек.

– Так не бывает, – решительно заявил Кантор. Потом вдруг вспомнил телепортацию с жужжанием и щелканьем и заткнулся. Что бы он вообще понимал в уникальных школах, тоже, маг-теоретик! Про Лабиринт тоже все говорят, что так не бывает…

– Не бывает? – переспросил Пассионарио. – Специалист! Лабиринт какой-то непонятный, видите ли, бывает, а двадцатишестилетние боевые маги – нет! Да что мы знаем о природе Силы? Даже мой папа толком не знает.

– Слушай, Пассионарио, а почему тебя папа магии не учит?

– От него дождешься. Спасибо и за то, что хоть нашелся и навещает раз в несколько лун. Это и так патологическая для эльфа заботливость. Ты вообще никогда не задумывался, почему эльфы при такой продолжительности жизни так малочисленны? А потому, что им в тягость забота о потомстве. Эльфийки – самые безалаберные мамаши, каких видел свет. Да и детей-то они заводят дай бог одного-двух за все свои триста с лишним лет. Мне папа как рассказывал, как эти бедные маленькие эльфики воспитываются, у меня волосы дыбом вставали. Они их друг другу спихивают, как могут, пока не вырастут. А уж за взрослыми детьми и вовсе никто не смотрит. Так что мой папа – просто образец любящего родителя. Мне уже тридцать шесть скоро, а он меня до сих пор не забыл. Даже вот, заботу проявил, – Пассионарио невесело усмехнулся и подбросил на ладони полиарговый браслет. – Ладно, пойдем-ка домой, а то уже рассвело, скоро нас хватятся…