Григорий Ильяной НАША БОРЬБА

1. ЛИТЕРАТУРНЫЕ СЛУЧАИ

Многообещающий юноша, победитель олимпиад по физике, математике и т.д. поступил в 1975 году в престижный вуз Ленинграда и — ушел со второго курса. Всем говорил, "за политику" (были и другие версии). 3 года "на птичьих правах" кантовался в Пальмире — хотел восстановиться. Жил на Петроградской стороне (приятель-дворник переехал и пустил его в свою служебную комнату).

Назовем его У. Вот его ленинградский день. Просыпался часов в 12 в своей раскольниковской комнате склепе, слезал с полатей (приятель-дворник оборудовал помещение под крестьянскую избу, была мода в те годы). Плотный завтрак, например, яичница из 10 штук; голодать не собираюсь — он так говорил, затем пешая прогулка: планомерно обследовал "исторический центр". Возвращался под вечер, ужинал, заваривал в закопченном чайнике чифир, дымил "беломором" и ждал "народ".

Вечерами и ночами витийствовал. Его ходили слушать и водили знакомых. Послушать, посмотреть, и, если есть порох, подискутировать. Разбивал иллюзии, выворачивал факты, раздувал сомнения. Выправлял мозги. "Какой умный человек! Талант! Оригинал!" — восхищались барышни, а молодые люди прибито завидовали.

И все-таки У. (жизнь заставила) воротился домой, в столицу одной среднеазиатской республики. Пошел по институтам, лабораториям, КБ.

И поймал точку опоры. За 10 лет поднялся от рабочего высокогорной метеостанции до зав. лабораторией республиканского НИИ. Карьера славная — показывал трудовую книжку — только по восходящей.

Перестройка. Он очутился вдруг в столице чужого государства представителем вражеской расы. Хотел пересидеть заваруху в новой квартирке на верхнем этаже нового дома. Пока по окнам не дали автоматной очередью. Шальной, или с намеком — он не понял и стал эмигрантом.

В России — куда? По старой памяти — в Ленинград, Петербург. В городе не удалось. И 10 лет он бомжевал по Ленобласти. В конце концов нашел-таки относительно удобную нишу, что-то вроде привратника в муниципальном культурном учреждении с каморкой для житья. Физически успокоился, морально, видимо, свербило. Ночью отпирал кабинет и на компьютере подпольно набирал статью... Бородатый дядька, похожий на Робинзона Крузо и на Чехова Антон Палыча одновременно.

В некоем петербургском литературном клубе он прочитал свою статью. Обнародовал. Я был среди слушателей.

Четверть века утекло. У. видел войну, свист пули слышал, бродил по Руси, растерял все кроме цепей. И вот — результат. Итог. Интеллектуальный, литературный... А в итоге — мелочный и желчный, опус о "стране дураков". Ничего, мол, в России хорошего не было, не могло быть и не будет, если не откроемся, как следует, Западу. И т.д. и т.п. — весь набор фишек, который нарасхват шел лет 10-15 тому назад. В аккурат — передовица для "Московского комсомольца", или подвал для "Известий".

У. умен. По частным жизненным вопросам промаха не даст. И жизнь эмигрантская била его без промаха все 10 лет "открытости Западу".

Году, наверное в 77-м, около полуночи, на Петроградской стороне сошло на У. вдохновение: он сверкал очками, кричал: "Объявляю — открыто и всем! Я, У. — обыватель! Простой, нормальный обыватель и горжусь этим!" Звучало эффектно. Как вызов "пропагандистской машине".

"Машина" нынче на свалке. Ржавеет под дождем. А диагноз оказался метким — обыватель. История дала обывателю урок на его же собственной шкуре. Бесполезно. Горбатых не выправишь.

"Свинья под дубом" притча называется. Дуб рухнул, и животное ищет новое дерево. Так будь же человеком, отдай дань справедливости. Нет — оказывается, тот дуб, старый, был неправильный, и желуди были мерзопакостные.

Еще один случай. В литературном клубе (том же самом) — дискуссия. "... Теперь после произошедшей катастрофы..." Движение в публике. "Надеюсь, все согласны, что в России произошла катастрофа?" Некто, поэт и художник, с недоуменным лицом: "Почему катастрофа?! Прямо уж катастрофа! Я не согласен!"

Художник-поэт — человек вежливый, приятный, хороший человек. 40 лет, холост, комната в центре СПб, служба для живота, живопись для души, выставки-тусовки, разговоры об искусстве, рюмочка-другая за ужином. Покой и воля. Катастрофы его не коснулись.

Еще случай. №3. Приехал барин. Редактор свежеиспеченного немецко-русского журнала. Вокруг него закружились "молодые поэты" с папочками, листочками, улыбочками. Рядовая петербургская гоголевская сценка.

А на последнем ряду сидел раскинувшись поэт-неудачник. Немолодой, небритый человек. Своей неприкаянностью он, однако, заслужил право резать "правду-матку" и чихать на официальные и социальные авторитеты. И своим правом (под аплодисменты и смех "молодых") он частенько пользовался.

Вдруг вижу: обличитель заерзал на своем месте, потом вскочил и — вприпрыжку на сцену... Надежда умирает последней... Стал протискиваться между молодых и юных, стал подсовывать лохматую, седую, жутковато улыбающуюся голову гипотетическому благодетелю.

Все нынче надеются обрести хозяина, желают отдаться в "хорошие руки". Только, где их нынче найдешь хорошие руки?

Вкусы новых хозяев — "Маски-шоу". Плюс-минус.

А кому противно паясничать? Этим что делать? Как бездомные псы, кружатся по улицам. Более честные, умные, более сложные, чем собратья в ошейниках. Новейшим владыкам они не требуются. Профессионалы сделались изгоями. И началось это не с августа 91-го, лет на 20 раньше, идет это по нарастающей. Место профессионалам отведено на свалке. Занимаются, Бог знает чем. Спиваются помаленьку. Во времена, когда каждый приличный человек на вес золота.

Называется — микроскопом гвозди заколачивать.

2. ИНЖЕНЕРЫ ЧЕЛ.ДУШ

В 70—80-х кругом шла "борьба", кругом были "борцы". Выпустят мальчики рукописный журнал в 3 экз. Полный полузапрещенного, полузабытого литературного антиквариата, и ходят героями, и кажется им, режим пошатнулся от страшного удара.

В 90—00-х авторы издают собственные опусы в твердых переплетах тиражами 1000 и более экземпляров. Доллары у авторов есть. Деньги появились — авторы полиняли. Теперь это осторожные, скользкие, тихие существа... Тихони, штирлицы... Научились звучно материться в любой аудитории и разучились — начисто — возражать начальству, даже шепотом, даже про себя. По своей психологии это чиновники младших классов — не в школе, а в "петровской" Табели о рангах.

"Новым русским" нужны "новые русские поэты". "Новые", которые вне и без традиций. Например, без трехсотлетней (начиная от Аввакума) традиции Сопротивления. Сопротивления Неправедной Власти и Темной Силе.

Бунтари 70-х, диссиденты и прочие жили все-таки в русле еще этой традиции. И победили. И повели за собой целые поколения русских людей. Повели в пропасть. Да. Но факт — они победили. Не только благодаря Западу, который стоял за их спиною со своими сокровищами. И не только благодаря тому, что "верхи" разложились до безобразия. Они победили, потому что боролись. Хоть как-то... Как могли. Хотели победить, верили в победу вопреки очевидности. У нынешних — ни уверенности, ни веры. Верх воинственности у нынешних — ругнуть престарелых родителей, что не дали "начального капитала".

Лысые, сорокалетние устало подтанцовывают у оградки, у могилки. Глаза и рыльца — на новое начальство. Вознаградят? Когда? Будет ли вообще вознаграждение?

Не будет. Они больше не нужны. Они нерентабельны со своими сомнениями, познаниями, волнениями и прочим хламом. Новые есть, с пылу с жару. Эти за корки какой-нибудь эрзац-пресс-службы и сотню марок сделают все, как скажут. Им без разницы.

В 20-е годы ХХ века лютовал Пролеткульт. Сегодня те же функции исполняет негласный Бюргер-культ. Бюргер-югенд. Хунвейбины и хунвейбинчики. С перевернутым знаком.

3. ЖИТЬ — ХОРОШО...

Власти собрались внедрять "адресную помощь" пострадавшим и плохоимущим. А не страшно давать адреса? Подставлять шею — вот он я: не вписался в ваш новый блестящий мир, никак не выходит, помогите, мол... Да есть ли резон помогать? С нашими-то бюджетами? Если за 10 лет человек не вписался и не сдох — значит, дело нечисто. А может, он и не искренне хочет к нам, в будущее? Может, он скрытый радикал?

Попробуем очертить контур человека, в данном случае литератора, прошедшего отбор, вписавшегося и пропущенного на следующий исторический этап.

А в самом деле, что ему в новой радостной жизни не хорошо?

У него квартирка (комната) в одной из столиц. От советской власти еще осталась. Он холост, во всяком случае бездетен: истинный творец не станет себя обременять. (Хармс еще "на заре" сказал: "дети — гадость".)

Папы-мамы (они Хармса не прочитали в свое время) помогли чаду приобрести компьютер, влезть в Интернет. Твори, золотко, балуйся. Они и борща нальют в случае чего, справят ботинки, шапку. В СПб можно найти нетрудную работенку. Тыщи на две. А с помощью родных и близких, Хармса не читавших, и тыщ на 15 находят, бывает.

Он сыт, одет, обут, "творит". Нос в табаке. А чего еще надо? Он и не знает.

Презирают непрочитанного К.Маркса, а сами —живые иллюстрации к знаменитому тезису про бытие, которое определило сознание. А по-русски говоря: сытый голодного не разумеет.

На выходе "творческого процесса" данного типажа — мутноватые вирши и бредовые излияния. О чем? Центральная тема — скука и бестолочь обывательской суеты. Но политически все очень корректно. Проза трескучая, головоломная, инфантильная и политкорректная, комар носа не подточит.

Литература когда-то была стезей, крестом, Голгофой, мечом и шпагой. За литературу голову сносили, жгли углем, в Сибирь загоняли — представлял опасность.

Вырвали ядовитые зубы. А шипением сегодня никого не испугаешь. Литературу превратили в спорт, в "разминку для ума"... окультурили... отоварили... сделали "хобби".

Порода литераторов-"хоббитов" ("хоб-литов") выведена уже, выкормлена. Преуспевшие в бессмысленном кривлянии могут рассчитывать на подачки.

Всё, что всерьёз и по делу, сегодня — на обратной стороне, на темной, на северной. Под землей.

Неужели есть еще такие, которые не поняли, что идет постепенное (а куда теперь торопиться?) сворачивание процессов. Поэтапное и всех! Гонят по этапу. На вечную мерзлоту. Всех гонят, всех. Карфаген должен быть разрушен. А некоторые вцепились в соломинку-иллюзию, что их детки войдут в те 60 миллионов, которые будут обитать на среднерусской возвышенности лет через 50.

Эти полсотни годов пролетят — и не заметите. На каком, интересно, наречии будут говорить ваши уцелевшие (надеюсь) деточки? На языке хоббитов?

Наши избранные литераторы настойчиво приближают, помогают приближать бесславный финал русской литературы. Такая у них парадоксальная доля: "Мы экспериментируем. Мы играем с языком. Мы вне политики. Политика — грязь, а мы — ого-го — мы творцы! И оставьте нас в покое..."

Нет, вы — генераторы помех, глушители, и вы — дымовая завеса над местом преступления, вы — лжецы, и в покое мы вас не оставим.

Я не говорю о неразумных молодых, не говорю о сумасшедших и наркоманах — с этих какой спрос?

Говорю о дееспособных, о дипломированных, о социально крепеньких 40-50-летних сотрудниках и членах.

Ради выживания и преуспеяния они согласились не знать, не видеть, не слышать, не понимать (моя твоя не понимай...). "Мастера культуры" умывают руки. Чтобы своими стерильно чистыми пальцами делать свое стерилизованное искусство.

Правда, кроме порнографии у них ничего толком не получается...

Помните, конечно, расхожую пушкинскую формулу: "гений и злодейство"? Наблюдал разок обмен мнениями по поводу этой фразы в компании мелких и средних литераторов. Обмен бурный: глаза блестели, щечки покраснели, тут и без Фрейда все понятно. Единодушие редкостное. Склонились, что А.С.Пушкин ошибся, либо недоразумение вышло — наоборот же! Наоборот: "гений и злодейство" — сиамские близнецы.

А Пушкин А.С. — наивный человек. В лучшем случае, а в худшем — радикал. И пусть лучше сидит тихо в своей хрестоматии и не заслоняет мирным людям место под солнцем. А то ведь можно и с парохода упасть...

4. МОЩЬ “ДУШОВНОСТИ”

Многое разваливается у нас, многое приходит в упадок. Если не сказать все. Но есть у нас одна штуковина, которая вопреки всему расцветает. На "Д" начинается... десять букв... угадали?

У нас, что ни пройдоха, что ни жук, то песня со слезой, о "духовности", о "нашей", то есть — "мы пахали"...

Эта, которая на "Д", превратилась в дежурное блюдо, в обязательную часть протокола вместе с "хлеб-солью" и "калинкой-малинкой".

Похоже, на Западе подметили нашу слабость и стали подыгрывать.

Дамочка из Голландии в интервью по радио, повторяла как заклинание: "У вас есть душовность. У вас очень много душовности".

Приняв ванну в номере Гранд-палас-отеля , выпив чашечку кофе, прогуливаясь с обратным билетом в кармане по Невскому проспекту, бывает приятно поумиляться на крошечные лапоточки, на матрешечек, на "душовность".

Наполеон говорил, что сила духа относится к материальной силе, как 3 к 1. Что у нас с "душовностью", не знаю, "им сбоку" виднее — сила духа у нас иссякла. "Душовности", может, и навалом, но толку нам от неё — как от маленьких лаптей и матрёшек-горби.

5. ОБОРОНА ЦАРЬГРАДА

А есть ли у нас, вообще,— Сопротивление? Как социальный феномен, как увлекающее, широкое явление, вроде диссидентства 70-х?

Трудная доля — держать уголек, беречь искру — и ждать. Ждать, будто в запасе вечность, ждать, когда поменяется ветер и станет получше погода.

Только, вот еще что — "сопротивление" — не беседы пикейных жилетов, не "левое крыло" цеховой мафии. Не интеллигентская фига в кармане — на всякий пожарный...

Выше великих не прыгнешь. Легче не скажешь: "Лев Николаевич Гумилев, "Этногенез и биосфера Земли", глава 24: "Небольшой отряд крестоносцев, всего 20 тыс. человек, явился под стены Константинополя... Греки могли выставить до 70 тысяч воинов, но не сопротивлялись, оставив без помощи варяжскую дружину и тех храбрецов, которые вышли на стены... Город был страшно разрушен и разграблен... Пассионарии были убиты в бою, прочие — в своих подожженных домах. Трусость не спасает."

На питерских постмодернистских сборищах изредка поднимаются неизвестные люди, варяги, возражают. Сколько таких людей осталось в СПб-городе? На пальцах одной руки? Впрочем, это проблемы самого города СПб...

Свойство этих варягов — они не нуждаются в кодле. Они — одиночки. На них-то и держится наша борьба.

"Остальные могут,— как говорил Вл.Вл.Вышпольский, Царствие ему Небесное,— любоваться..."