Андрей Новиков ПАУТИН БЕЗ ПАУКОВ НЕ БЫВАЕТ

Как пишущий человек, я хорошо понимаю, какое воздействие способен иметь ПРОСТО ЯЗЫК, если уметь им пользоваться, даже безо всяких средств массовой информации. У нас свободу слова привыкли понимать только как свободу средств массовых ретрансляторов, но это не свобода слова по существу своему, Язык и способность мыслить через него важны не менее, чем возможность передавать слова в эфир.

В 90-е годы шло поразительное измельчание языка — при том, что именно в этот период многократно возросла роль средств массовой информации! Но не происходило сколько-нибудь глубокой литературной или мыслительной деятельности. Почти не писалось литературных произведений, не возникало мысли, уничтожалась публицистика. Средства массовой информации почему-то сказали про себя: это мы — свобода слова! В действительности это писатели, философы должны были сказать: мы — свобода слова, потому что наше слово свободно. Свобода слова оказалась подменена только свободой средств массовой информации, свободой ретрансляторов". В этом прослеживались черты тоталитарного отношения к обществу, которое рассматривалось только как объект, на который можно "вещать". Удивительные рассуждения демократов о якобы приоритетной роли "четвёртой власти" передавали на самом деле их тоталитарное "политтехнологическое" отношение к обществу.

Мне, например, искренне было непонятно, почему никто в этой стране не придаёт значения моим рукописям и придаётся такое большое значение средствам массовой ретрансляции. Телевещательной станцией Христа была, как известно, гора, с которой он произносил свои проповеди. Этого оказалось достаточно. Когда в Германии шла "революция слова" — протестантизм — никому не было важно, где чьи типографии. Вопрос был в том, кто что говорит, кто что пишет. Лютер не был владельцем средств массовой информации, он был пламенным мыслителем, и этого тоже оказалось достаточно.

В мире всегда хватает средств массовой коммуникации, которые — если правильно уметь ими пользоваться — способны заменить любое средство массовой информации. Я думаю, кстати, что развивающийся Интернет рано или поздно вытеснит СМИ как таковые. Односторонняя массовая информация, которая есть не что иное, как наследник тоталитарного государства, исчезнет, и её роль возьмут на себя массовые КОММУНИКАЦИИ. Но я боюсь, именно тогда и встанет со всей полнотой вопрос о КАЧЕСТВЕ слова, о его ВНУТРЕННЕЙ СВОБОДЕ, о ЯЗЫКЕ, которым мы говорим.

У меня есть давнее определение свободы слова. Оно гласит, что свобода слова — это ТАЛАНТ. Ни одна телерадиовещательная корпорация не стоит талантливого человека.

К величайшему сожалению, именно в период демократии, когда колоссально возросла роль средств массовой информации, произошла деградация слова. Вспомните, с чего начиналась наша гласность в 1985 году — с выступлений писателей в концертной студии "Останкино". Что мы получили потом? Поли-тическую грызню. Писателей заменили сатирики или сценаристы. Это что — и есть "свобода слова"?!

Ещё более страшная вещь — образование. Мало кто понимает, что влиять на общество через образование можно намного сильнее, чем через масс-медиа. Правда, это не одномоментное влияние, а стратегическое вложение на поколение вперёд. Но эффект — просто убийственный. Дело в том, что если масс-медиа создают "электорат", то образование создаёт в полном смысле НАРОД. Людей.

Наша демократическая революция, к сожалению, началась с масс-медиа, а должна была начаться с образования. Но почему-то решили, что, изменив масс-медиа, можно изменить страну. Это оказалось глубочайшим заблуждением, ибо на деле произошли лишь очень поверхностные изменения. В итоге получилось то, что можно назвать "вакуумом демократии": очень сильная демократизация формы при отсутствии соответствующего содержания. Естественным результатом этой "вакуумной демократизации" стало последующее "схлопывание" демократии.

Фундаментальным влиянием на общество должна была бы обладать не масс-медийная сфера, а образование. Но это требует более длительной и кропотливой работы, чем манипуляции со средствами массовой информации. Псевдоморфоз демократии и переход её в "циническое состояние" был напрямую связан с теми молодыми людьми, которые учились в советских школах. Такие люди в принципе не могли быть демократами.

Сегодня государство стало понимать, что образование создаёт, в конечном счёте, алгоритмы исторического поведения человека на поколение вперёд, а не просто его ситуативную политизацию.

Но у сегодняшнего государства и у сегодняшней интеллектуальной элиты уже совершенно другие задачи, чем те, которые могли бы быть у позднего советского общества конца 80-х (а именно оно, позднее советское общество, и стало той маткой, в которой были выношены демократические процессы 90-х годов; сегодняшняя Россия вряд ли может родить то, что родил поздний советский режим; не исключено, что сегодняшняя демократия вообще бесплодна, ибо она проституирована). Сегодняшнее "демократическое" государство ставит перед собой уже функционально-репродукционные задачи; в соответствии с ними планируется вся система образования и масс-медийного вещания. Отсутствует гуманитарная сфера, которая была в СССР. Даже формально никто не думает о подготовке философов, писателей, гуманитариев. Всё подчинено репродуктивному воспроизводству военно-промышленного комплекса и того полицейско-"профессионального" государства, которое было создано в последние годы.

Я думаю, в соответствии с этим будет создаваться и новая образовательная система, и новая масс-медийная сфера. Будет меняться сам язык, на котором люди говорят и пишут. Сейчас мы видим, как вчерашние манипуляции в масс-медиа типа "голосуй или проиграешь" переходят уже в образовательную сферу. Создаются новые языковые конструкции, новые алгоритмы сознания, которые бы нам, поколению 80-х, показались бы абсурдом и бредом. Всё это странным образом совмещается, с одной стороны, с вестернизацией (приобщением к современной западной цивилизации — в худшем смысле слова), а с другой — с "патриотизацией" исторически новой формой российского дебила, возникшего в процессе такой "вестернизации". Это очень напоминает то, что делали коммунисты в 20-30-х годах: разрушали старый язык и создавали вместо него новый. Замечу, что это по времени оказалось совмещено с "Большим террором". Процесс социального перепрограммирования общества (который может осуществляться только языковыми, синтетическими средствами) всегда сопряжён в истории с большими физическими чистками. Ошибочно думать, что "Большой террор" является только силовой операцией или связан только с политической борьбой. В действительности это языковая, синтетическая операция. Я думаю, "Большой террор" российских демократов ещё впереди. Он не будет связан с одними только политическими зачистками. Это будет глубокая социально-языковая операция внутри общества. Политические технологии перейдут на качественно новый уровень и станут социальными технологиями. Будет создаваться уже не "правильный избиратель", а в полном смысле "правильный гражданин".

Вот в этом пространстве и будет происходить очень мощное внедрение Интернета в российскую жизнь. Этот парадоксальный процесс "интернетизации" российской действительности будет совмещён с идиотизацией и бюрократизацией российского общества. Государство, развивая Интернет (точнее, даже не Интернет в западном смысле слова, а особый сетевой компьютер), не уничтожит стул, на котором сидит, а продолжит себя в тысячах субъектов. Компьютер, из которого удалят несколько важных кнопок и запрограммируют определённым образом, станет безопасным с точки зрения использования его в диссидентских целях.

Очень интересно, что компьютер имеет большое сходство с кроссвордом. Нельзя не задаться вопросом, почему сейчас столь распространены кроссворды и телевизионные игры. Между тем, это и есть та самая "человеческая компьютеризация", которая делает своими диодами уже людей. Компьютер идёт дальше техники, ибо он вторгается уже непосредственно в человека. Важнейшим программирующим элементом становится язык и мыслительные и поведенческие операции людей. Я думаю, что с учётом особенностей российской истории (а именно, того, что у нас развивается всегда не столько техника, сколько социальные технологии, социальная инженерия, социальная индустрия) компьютеризация в России может принять вообще совершенно чудовищный смысл.

Сам я однажды почти физически почувствовал это, когда увидел свою мать, клевавшую носом у телевизора, по которому шла телеигра. Я задал ей какой-то чисто бытовой вопрос, и меня поразил ее ответ. Она вдруг ответила так, словно находилась в телеигре: чётко и отлаженно. Я с удивлением посмотрел на неё и обнаружил, что она находится в сомнамбулическом состоянии. "Социальный компьютер" как бы перепрограммировал всё её сознание. Я счёл бы это ерундой, если бы точно так же десять лет назад не видел её махающей руками перед Кашпировским.

Я тогда заинтересовался этим явлением и начал собирать статистику. И вот что обнаружилось: сотни бабок в моем Рыбинске сидят по вечерам перед телевизором и машут руками. В этом есть что-то чудовищное. Именно это я и называю социальной компьютеризацией. Молодёжь, которая, может, и не опускается до такого махания руками, в действительности ещё более программируема, хотя в ней это происходит в более активной, а не пассивно-махающей форме. Эти люди программируются всей своей жизнью, учёбой, работой, типичными формами быта.

Язык является, быть может, последним убежищем от этого перепрограмирования. Но и он тоже перепрограммируется сейчас. Язык есть определённый порядок употребления слов, и он тоже становится компьютером, кроссвордом. Вот почему, говоря о вторжении Государства через Сетевой Компьютер, я имею в виду нечто большее, чем открытие Интернет-центров по всей стране. Речь идёт о "сетевизации" или, если угодно, "паутинизации" всей нашей жизни. На общество накидывают гигантскую паутину, а я не раз уже писал, что ПАУТИН БЕЗ ПАУКОВ НЕ БЫВАЕТ.

Обществу дают откупные, говоря: как легко общаться через Интернет. Или: как удобно, без цензуры, открывать сайты в Интернете. Подождите, придет еще цензура! Компьютер войдёт в общество не персональными Пи-си, не свободным Интернет-пространством, а жесточайшим полицейским контролем, считыванием любой информации о личной жизни, созданием "русских" программ, в которых физически станет невозможным писать антигосударственные тексты.

Я часто задаю вопрос: если коммунисты сумели человека превратить в продукт промышленного производства, то что мешает новым русским модераторам превратить его в жидкий кристалл? В диод? Где гарантия, что всё наше общество не окажется выстроенным по типу компьютера? Повторяю, мы — гении в области именно социальных технологий. Технический прогресс у нас совершается совсем не так, как на Западе. Запад может изобрести фабрику, а мы построим на её основе казарму. Запад может изобрести паровоз — мы кинем в его топки живых людей.

Уже в скором времени мы все станем микросхемами в социальном проекте. Будет перепрограммирован наш язык, наше образование, наши поведенческие реакции. Говорить в этих условиях о "свободе слова" можно только в одном смысле: как о СОХРАНЕНИИ ЯЗЫКА СВОЕЙ ДУШИ. Есть вещи, которые нельзя перепрограммировать…