Загадка кольца с изумрудом

Пролог

Кто над чайником стоит, у того он не кипит.

А у того, кто ждет звонка, упорно молчит телефон. Безмолвствовал и мой, а у мужчины, что сидел впереди, как нарочно, без конца трезвонил, притом с запалом хмельного подростка на американских горках. Всякий раз, едва заслышав мелодию из «Совершенного оружия», я рывком поворачивалась к сумке. И за десять минут, что ехала на автобусе, как никогда в последнее время натренировала пресс.

Уложив сумку с ноутбуком на колени, чтобы больше не вертеться, я засунула руку в кармашек спереди — проверить, там ли телефон. Он и не думал теряться. Я достала его и обследовала. Звонок включен, громкость выше некуда, в углу экрана весело мигнули черточки — уровень сигнала высокий. Чтоб тебя!

Я засунула мобильный обратно и невольно принялась слушать, как сосед спереди пятый раз перечисляет, чем занимался на выходных. Развлечения его были нехитрые — хвастун два дня кряду травился спиртным, да еще развлекся с некой пышкой, но рассказывал о приключениях с каждым разом все красочнее. Изогнув шею, я выглянула в окно проверить, не рассасывается ли пробка на дороге. Увы и ах! Автобус будто прирос к асфальту — не двигался, как остров в тропическом море. Безмятежно стоял себе в веренице застывших машин. Светофор переключился на зеленый, но что толку?

Надо было ехать на метро.

Я же, отправляясь в это утро с Бейсуотер, где снимала квартирку, в Британскую библиотеку, по ряду причин предпочла автобус. Во-первых, поезда метро вечно застревают, во- вторых, не слишком-то это полезно — столь часто бывать под землей, в-третьих, день выдался не дождливый, хоть на дворе стоял ноябрь, а для Англии это большая редкость, почти праздник… и потом, в метро мобильный не принимает звонки. Я бросила хмурый взгляд на карман сумки, где преспокойно лежал телефон.

Эх! Вот бы научиться втирать очки самой себе! Тогда было бы куда проще.

Я ждала целые сутки. Сутки по календарю, два года по меркам бедолаги, что то и дело гипнотизирует взглядом трубку, и не более получаса, если смотришь на жизнь не как девчонка. Всякому известно: для мужчин время течет совершенно иначе. В этом смысле, напомнила себе я, нет разницы, с американцем имеешь дело или с англичанином.

Конечно, у Колина не было моего телефона. Но как же не хотелось омрачать мечты горькой явыю! А мечтала я… О таком, про что в автобусе лучше не вспоминать, даже если на сердце не скребут кошки. Парень спереди покончил с рассказом о барах и пустился описывать любовные похождения. Я взглянула на спинку его сиденья с мрачной завистью.

И потом, если бы Колин захотел мне позвонить, без труда узнал бы мой номер. Лишь бы захотел!

Промаявшись всю ночь в грезах и попытках убедить себя, будто мне все равно, в конце концов я признала, что только о нем и думаю. Колин был первым, из-за кого у меня снова взыграла кровь после весьма неприглядного расставания с прежним парнем. То бишь с прошлой зимы.

Впрочем, когда мы только познакомились, мое сердце забилось чаще вовсе не от влюбленности. Скорее, от гнева, причем встреча со мной не порадовала и Колина. Все потому, что в минуту, когда он вошел, я читала письма из их семейного архива, — это-то его и взбесило.

К старинным бумагам меня привело отнюдь не праздное любопытство, а отчаяние. Учишься в магистратуре целых три года, платишь непомерные суммы, устала распинаться перед старшекурсниками, на которых наука лишь нагоняет тоску, а столь желанная степень доктора, будто издеваясь, настырно ускользает из рук. Защитить диссертацию не так-то просто. В страшных снах я уже видела себя в рядах изнуренных вечных студентов, что, закопавшись в книги, днюют и ночуют в подвале-хранилище университетского исторического отделения и больше не отвлекаются на разбирательства с библиотекарями — те давно махнули на них рукой. Время от времени я сталкивалась на лестнице с мучениками, которые, с трудом передвигая ноги, поднимались на первый этаж. Бог весть, что это за люди и как долго они обитают в стенах Гарварда!

Нет уж, не желала я поселяться в подвале Робинсон-Холла. Ведь, кроме прочих неудобств, торговый автомат там такой, что выбирать почти не из чего.

Увы, оказалось, что материала для диссертации, за которую под конец второго аспирантского года я, наивная, с таким пылом взялась, кот наплакал. Надлежало выяснить, как жили и работали шпионы — Алый Первоцвет, Пурпурная Горечавка и Розовая Гвоздика, храбрецы в кюлотах и черных плащах, что бесстрашно смотрели сквозь монокль в лицо опасности и неизменно ставили в тупик соглядатаев Французской республики.

Сведений о них было раз-два и обчелся. Вот почему никто не писал книг об отважной троице. К сожалению, зашла в тупик и я. Узнать настоящие имена Алого Первоцвета и Пурпурной Горечавки, даже отдельные подробности их жизни не составляло большого труда, человека же, что называл себя Розовой Гвоздикой, и по сей день окутывала тайна. Упоминания о нем встречались лишь несколько раз, в дневниках и газетных статьях, написанных современниками. Подвиги его были один другого поразительнее, однако убедительных доказательств найти не удавалось. Иные ученые двадцатого столетия, которые, сидя в удобных кабинетах, понятия не имели, что значит рисковать жизнью, даже решили, что Розовая Гвоздика — просто миф, хитроумная выдумка британцев, отчаянно не желавших подчиняться французам.

Грамотеи заблуждались.

Я не без злорадства посмеялась над их ошибкой. Когда есть повод воскликнуть «Говорила же я!», чувствуешь себя прямо героем. Дождливым днем на прошлой неделе миссис Селвик-Олдерли, потомок Пурпурной Горечавки, допустила меня до сущих богатств Али-Бабы — исторических документов, дневников и посланий, написанных рукой Пурпурной Горечавки и его невесты мисс Амели Балькур, наполовину француженки. Оказалось, что ее смышленая кузина, мисс Джейн Вулистон, именовала себя не иначе как Розовой Гвоздикой. Неужели она и была дерзновенным шпионом? Джейн Вулистон… В жизни не подумаешь! Даже имя наводит лишь на мысль о шерстяных шляпках да теплых жакетах, о мисс Марпл, что семенит по зеленой лужайке за городом. Открытие сильно отдавало провинциальностью.

К сожалению, как и в сказке про Али-Бабу, удачу омрачила неприятность. Поперек моей дороги стали, правда, не сорок разбойников, а единственный разгневанный англичанин. Мистер Колин Селвик рвал и метал, когда в семейный архив совали нос посторонние, а о публикации старинных документов не желал и слышать. Еще он был на редкость хорош собой. И, поневоле столкнувшись с ним разок-другой среди ночи, я почувствовала, что питаю к нему вовсе не только неприязнь.

Два дня назад вообще случилось нечто из ряда вон. Мы встретились в комнате, где не горел свет, Колин поднял руку над моей головой и медленно двинулся вперед. Закончилась бы сцена не иначе как поцелуем, но именно в эту секунду…

«Привези-и-и!..» — вдруг заголосило из сумки.

Это мне! Я выхватила из кармашка телефон, тотчас нажала на зеленую кнопку, лишая звонящего всякой возможности передумать, и выдохнула:

— Алло?

— Элоиза? — Не спокойный баритон, а потрескивающий альт, словно из саундтрека старого фильма.

Черт! Я откинулась на потертую спинку сиденья. Так мне и надо! Впредь буду сначала смотреть на экран, а потом уж давить на кнопку.

— Привет, бабуль, — сказала я, плотнее прижав к уху сотовый.

Бабушка не стала тратить время на избитые слова приветствия.

— Хорошо, что ты сразу ответила.

Я затаила дыхание.

— Почему? Какие-то неприятности?

— У меня на примете есть молодой человек. Нашла для тебя.

— Нашла? По-моему, я никого не теряла, — пробормотала я.

Впрочем, нельзя было сказать наверняка. Потерять я его, конечно, не потеряла, прежде всего потому, что пока не имела права называть своим. С другой же стороны…

А с другой стороны, бабушка все это время без умолку говорила. Сделав над собой усилие, я вернулась мыслями к беседе. Автобус наконец тронулся с места и неспешно продолжил путь.

— …в Бирмингеме.

— Что в Бирмингеме? — переспросила я.

Хвастун, что сидел впереди, повернул голову и метнул в меня поверх спинки сиденья гневный взгляд.

— Нельзя ли потише? — Он кивнул на свой телефон.

Бабушка требовала внимания.

— Детка, ты что, не слушаешь?

— Прости. — У меня опустились плечи. — Я в автобусе. Шумно.

Мой сосед, видимо в отместку, заговорил громче.

Бабушка с полувздохом начала сначала:

— Повторяю еще раз: вчерая ездила в салон красоты и там, представь себе, встретилась с Маффин Уоткинс!

— Серьезно? Маффин,[1] ты подумай! — с напускной радостью воскликнула я, хотя понятия не имела, о ком идет речь.

— Она рассказывала о своем сыне…

— Пирожке? — попыталась угадать я. — Кексе? Пончике?

— Его зовут Энди, — четко выговорила бабушка. — Судя но всему, славный-преславный мальчик.

— Ты сама хоть раз его видела?

Бабушка пропустила вопрос мимо ушей.

— Только-только купил чудесный дом. Маффин подробно его описала.

— Понятное дело.

— Энди, — объявила бабушка тоном диктора Си-эн-эн, оглашающего результаты выборов, — работает в «Леман бразерc».

— А доход Бингли — пять тысяч фунтов в год, — чуть слышно отозвалась я.

— Что?

— Да так, ничего.

— Хм… — Бабушку было не сбить с толку. — Очень серьезный молодой человек, сразу понятно. Ему всего тридцать пять, а он уже обзавелся катером.

— В общем, само совершенство.

— Я дала Маффин твой телефон, для ее младшего сына, Джея! — победно провозгласила бабушка.

Я опустила руку с сотовым, секунду не мигая смотрела на него и снова поднесла к уху.

— Ничего не понимаю. Так с которым из них ты задумала меня свести? С младшим?

— Маффин говорит, Энди с недавних пор с кем-то встречается, — пояснила бабушка, — а Джей как раз в Англии, вот я и подумала: почему бы вам не встретиться, не поужинать вместе?

— Джей в Бирмингеме! — завозмущалась я. — Ты же сама сказала: в Бирмингеме! Ведь так? А я в Лондоне. Это разные города!

— Но они оба в Англии, — преспокойно сказала бабушка. — Разве от Лондона до Бирмингема так уж далеко?

— Я не намерена ехать в Бирмингем, — отчеканила я.

— Элоиза, — с укоризной протянула бабушка. — В отношениях с мужчиной надо уметь подстраиваться под обстоятельства.

— У меня ни с тем, ни с другим никаких отношений! Я их обоих в глаза не видела!

— Съезди в Бирмингем, и увидишь.

— Бабушка, если человек в своем уме, он в жизни не поедет в Бирмингем! Все, наоборот, только и мечтают сбежать отгула!

Парень спереди негодующе хмыкнул — то ли потому, что я повысила голос, то ли из-за столь пренебрежительного отзыва о замечательном городе.

— Я жду не дождусь твоей свадьбы, — вздохнула бабушка, — потом можно и умереть спокойно.

— Значит, тебе еще жить да жить, — усмехнулась я.

Она прибегла к другой хитрости.

— Если хочешь знать, я повстречала дедушку шестнадцатилетней девочкой.

Не было нужды напоминать мне об этом.

— Ты ведь у нас особенная, — ласково пробормотала я и деланно спохватилась: — О, мне выходить!

— Джей позвонит тебе! — нараспев проговорила бабушка.

— Понятно, — проворчала я, но старая лиса успела положить трубку. И уже наверняка поспешно набирала номер Маффин, или Мафии, или как ее там, намереваясь в ознаменование близкой победы распить с ней на пару бутылочку шампанского.

Бабушка на какие только не шла ухищрения, дабы выдать меня замуж, с тех самых пор, как я достигла половой зрелости. Я все надеялась, что в один прекрасный день она махнет на меня рукой и возьмется устраивать судьбу моей младшей сестры, которая в свои девятнадцать была, на взгляд бабушки, без пяти минут старой девой. Однако, на счастье Джиллиан, упрямица и не думала сдаваться. Ее напористость заслуживала бы восхищения, не будь ее жертвой я сама.

Автобус черепашьими темпами проехал мимо Юстона и в самом деле почти добрался до моей остановки напротив ресторанчика «Пицца-экспресс», какие в Лондоне попадаются на каждом шагу, — я, можно сказать, не солгала бабушке.

Снова засунув телефон в карман сумки, я не без опаски принялась спускаться по узкой лестнице со второго этажа. Утешала надежда, что этому Джею из Бирмингема затея сводниц пришлась по вкусу не больше, чем мне. Смех, да и только! Ужинать с человеком, с которым тебя объединяет салон красоты, где встречаются его мать и моя бабушка! Видели бы вы бабулину прическу!

Спрыгнув с подножки автобуса, я поспешила в тяжелые железные ворота и очутилась во дворе Британской библиотеки. Голуби, вконец ожиревшие благодаря туристам и прочим благотворителям, что неизменно отдают птицам остатки ленча, проводили меня недобрыми взглядами выпученных темных глаз, когда, обойдя их, я зашагала к дверям. День только начинался, и туристов в очереди у гардероба можно было пересчитать но пальцам.

Я с уверенностью завсегдатая прошла к столу в противоположном конце вестибюля и, соблюдая установленные для посетителей правила, принялась перекладывать все необходимое для работы из компьютерной сумки в прозрачный пакет: ноутбук, блокнот на случай, если тот забарахлит, два набора карандашей, телефон, чтобы как ненормальная поминутно смотреть на экран, кошелек с деньгами на ленч… а еще тайком книжку — в кафе я прятала ее под столиком и украдкой читала. Дно пакета угрожающе провисло.

Прекрасно понимаю, зачем Британской библиотеке пластиковые пакеты: так борются с бессовестными ворами, что только и мечтают ускользнуть с листком-другим из личной переписки Диккенса. Но для романов, которыми я наслаждаюсь, поглощая ленч, пакеты эти определенно не подходят. Незаконно проносить книги внутрь — сущая пытка.

Покрепче ухватив тяжелую ношу, я вошла в лифт и поднялась мимо кафе с яркими стульчиками и мимо унылой закусочной на четвертый этаж, где потолок гораздо ниже, а туристы боятся показываться. Впрочем, «боятся», скорее, неверное слово — здесь для них просто нет ничего интересного.

Махнув пропуском перед носом дежурного охранника, я вошла в зал рукописей и с облегчением плюхнула свое добро на излюбленный стол. Человек спереди, изучавший в ярком свете лампы средневековый труд, метнул в меня сердитый взгляд. Деланно улыбнувшись в знак извинения, я принялась по порядку вынимать из пакета ноутбук, шнур, адаптер, блокнот и привычными движениями раскладывать их вокруг подставки для рукописей, высившейся посреди стола. Мне столь часто доводилось бывать здесь, что обустраивать рабочее место вошло в привычку. Ноутбук я поставила справа, наклонив экран лишь слегка, чтобы не заглядывали любопытные, слева положила блокнот, на него — карандаш. А пакет с телефоном, кошельком и запретной книжкой запрятала подальше под стол, но так, чтобы время от времени касаться хрустящего пластика ногой и убеждаться, что мои денежки не стянул какой-нибудь нахальный вор, проникший в зал под видом ученого.

Застолбив таким образом рабочее место, я пошла к справочному компьютеру в конце зала. Да, теперь ясно, кто называл себя Розовой Гвоздикой, но маловерам из диссертационного совета еще нужно доказать, что все приписываемые великому шпиону подвиги совершены не кем иным, как мисс Джейн Вулистон. Не исключалась, впрочем, и вероятность того, что она лишь выдумала это прозвище и передала другому, как страшный пират Роберте. Сама я, прочтя не одно письмо Джейн, и вообразить не могла, что ее дело продолжил иной человек — едва ли ей повстречался второй такой же смельчак и обладатель столь же острого ума. Тем не менее не одного, так другого ученого из совета эта мысль непременно посетит. Тогда на меня мигом накинутся и засыплют обескураживающими вопросами, а чтобы давать ответы, нужны факты. Диссертантам неизменно приходится бороться: опровергать несчетные предположения, статьи в учебных журналах, основанные на неверных данных, терпеть язвительные замечания по поводу своих соображений и методов. Словом, готовиться придется основательно.

Бегло ознакомившись на прошлых выходных с материалами из библиотеки Колина, я узнала, что Джейн отправили в Ирландию, где назревало новое антианглийское восстание. Патриотический пыл ирландцев разжигали французы в надежде подорвать мощь Британии. Я шла верной дорогой! Подавить мятеж в 1803 году удалось не без помощи Розовой Гвоздики. Впрочем, никаких подробностей раздобыть не посчастливилось. Сказать наверняка, что Джейн ездила в Дублин, я не могла — официальные источники объясняли неудачу повстанцев злоключениями и промахами, не подвигом ге- роя-шпиона.

К тому же, согласно документам Селвиков, в Ирландию послали не только Джейн. Джеффри Пинчингдейл-Снайп, второй человек в командовании Лигой Пурпурной Горечавки, также получил соответствующий приказ из Военного ведомства. Искать в документах Британской библиотеки упоминания о Джейн не имело смысла. Может быть, стоит подробнее ознакомиться с историей лорда Пинчингдейла? Эта мысль пришла мне на ум, как только я прочла бумаги в доме миссис Селвик- Олдерли. Осуществить задумку надо было хотя бы ради того, чтобы дополнить главу в диссертации, посвященную тайной работе Лиги.

Однако всерьез поработать с архивными документами не удалось — я срочно уехала в Суссекс.

С Колином.

Я нечаянно нажала на клавишу, и компьютер издал истошный гудок. Прочие посетители, само собой, еще пуще разозлились на меня, зато я вернулась из царства грез в явь.

Ну что ж… Я распрямила спину и забарабанила по клавишам. «Пинчингдейл-Снайп». Данных нет. Знакомая история. Я только тем и занималась, что впустую рылась в архивах, пока но счастливой случайности не вышла на Селвиков. По-видимому, все возвращалось на круги своя. Настраиваясь на привычный лад, я терпеливо ввела просто «Пинчингдейл». Четыре ссылки! Три из них, к сожалению, указывали на труд по ботанике, написанный в восемнадцатом веке садоводом Пинчингдейлом, а в последней речь шла о некоем сэре Мармадьюке Пинчингдейле, что жил двумя столетиями раньше, чем надо, тем более что звали его отнюдь не Джеффри. Вряд ли кто-то спутал бы два столь разных имени, будь они даже написаны с ошибками и неразборчивым почерком.

Проще всего было вновь связаться с миссис Селвик-Олдерли, теткой Колина. Даже если нужных материалов не нашлось бы в ее личном собрании старинных бумаг, она могла дать дельный совет — подсказать, от чего оттолкнуться. Но очень уж скользкой казалась эта дорожка: от звонка миссис Селвик-Олдерли было рукой подать до звонка Колину. Беспокоить его родственников и хитростью выведывать, где он, — что может быть унизительнее? Нет, я не из таких.

Сам собой возник вопрос: неужто не менее унизительно через каждые пять минут хватать телефон и проверять сообщения?

Не желая углубляться в эту мысль, я невидящим взглядом уставилась в экран, который так же безучастно смотрел на меня. Некто за моей спиной в злобном нетерпении шаркнул ногой по ковру — уступи, мол, место. Черта с два!

Я набрала слово «Олсуорси» — дабы показать, что занята делом, а не трачу бесценное время за библиотечным компьютером даром. Судя по бумагам Селвиков, Джеффри Пинчингдейл-Снайп был по уши влюблен в некую Мэри Олсуорси, хотя никто из его приятелей вроде бы не видел в ней ничего особенного. Об их отношениях не раз отзывались как о «пустой интрижке». Может, слабость Джеффри Пинчингдейл-Снайпа и принесет мне удачу? Ведь объятый пламенем страсти мужчина нередко раскрывается чуть больше, чем допустимо. Тем более когда вынужден расстаться с любимой. Лорда Пинчингдейла отправили в Ирландию. Наверняка он писал оттуда обожаемой Мэри. А в письмах чего только не найдешь.

Приободрившись, я принялась просматривать длинный перечень Олсуорси. Викторианская эпоха, времена Первой мировой войны, еще, еще… Помилуйте, да их тут, как Смитов! Человек за моей спиной, давая мне понять, сколь велико его нетерпение, все шаркал ногами, потом вдруг сменил тактику и стал с шумом листать газетные каталоги, расположившись прямо у меня под боком. Я же настолько увлеклась датами в списке, что не ощущала и капли вины. Олсуорси, десятки разных Олсуорси, и ни одного подходящего!

Впрочем, с выводами спешить рано… Взгляд упал на цифры 1784–1863, и рука на мыши замерла. Я не без труда подсчитала в уме: 1803 минус 1784… восемнадцать, нет, девятнадцать. В математике я не сильна, поэтому вечно мучаюсь с чековой книжкой. Так или иначе, восемнадцать-девятнадцать лет как раз тог возраст, когда девушки из знатных лондонских семей начинали выезжать в свет…

Озадачивало единственное несоответствие. Перед фамилией стояло имя Летиция, а не Мэри.

Это еще ничего не значит, поспешила уверить себя я, принимаясь переписывать цифры классификационного кода. К примеру, мою подругу Пэмми вообще-то зовут Александрой, но с детсадовских времен все обращаются к ней по второму имени, чтобы не путать с матерью, которая тоже Александра. Впрочем, о тех далеких днях уже и думать забыли. Пэмми так долго была Пэмми, что назвать ее иначе язык пе поворачивается.

Не успела я подняться, как шаркавший зануда с плохо скрытым ликованием занял место за компьютером. Право же, на некоторых людей затяжная работа в зале рукописей действует преужасно.

Я отдала карточку с кодом библиотекарю и вернулась за свой стол, не забыв коснуться пакета ногой, дабы убедиться, что он не исчез. Мэри и Летиция… Если бы пришлось выбирать, я предпочла бы, чтобы меня звали Летицией, но на вкус и цвет, как говорится, товарищей нет. А может, ей просто надоело, что имя постоянно неправильно пишут?

Только вот… Я с прищуром взглянула на пустую подставку. Не разные ли это девицы? Желая тотчас развеять сомнения, я чуть дальше отодвинула ноутбук, освобождая место, и открыла документ, в который делала выписки из суссекских бумаг. Так и есть! Летти Олсуорси! Судя по всему, водила дружбу с леди Генриеттой Селвик. Не слишком тесную, уточнила я, просматривая записи о летних балах 1803 года. Очевидно, они были приятельницами, радовались всякой случайной встрече и, может, еще сблизились бы, сложись иначе обстоятельства. У меня было море таких друзей в колледже. А лондонский светский сезон в некотором роде все равно что студенческая жизнь… если не принимать в расчет учебу. И тут и там круг людей, объединенных одними интересами и событиями, и те и другие скрывают под маломальской общей культурой низменные потребности: мужчины стремятся затащить женщин в постель, женщины — привязать к себе мужчин узами брака. Точь-в-точь, почти никакой разницы.

Любопытное наблюдение, которое, впрочем, говорило лишь о моей проницательности и отнюдь не доказывало, что Летти Олсуорси, жившая в Лондоне в начале девятнадцатого века, была не той самой Мэри, которая могла писать Джеффри Пинчингдейл-Снайпу.

А с чего я взяла, что Мэри Олсуорси вообще была охотницей до писем?

За моей спиной остановилась тележка. Призракам, которые с завидным упорством вновь и вновь являются в читальные залы Британской библиотеки, на таких тележках развозят книги из недр хранилища. Сверив номер на карточке с цифрами на моем столе, библиотекарь протянул мне фолиант в линялом переплете, который явно знавал лучшие времена еще до побега Эдуарда VIII с миссис Симпсон.

Водрузив книжищу на подставку, я равнодушно открыла ее на первой странице. Раз уж заказала, нужно для приличия пролистать. Компьютер все равно занят, а нынешний пользователь из вредности не поспешит уступать мне место. Верно говорят: «Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе». Урок на будущее. Впрочем, к ленчу я наверняка о нем забуду.

В самом начале описывались ночные происшествия в лондонских ресторанах бурных двадцатых — тех людей, что меня интересовали, в те дни уже не было на свете. Подобные книги не раз попадали мне в руки — их составителей нимало не заботило, в какой последовательности будут изложены события и что к какому отнести разделу. Среди лечебных средств времен короля Эдуарда VII или назиданий из эпохи Стюартов ты мог запросто наткнуться на документы Средневековья. По-видимому, эти материалы попадали в библиотеку с чердаков старинных домов, хозяева которых только рады были избавиться от ненужного хлама. Согласно коду, что я выписала из компьютера, речь о Летиции Олсуорси шла на страницах с сорок восьмой по шестьдесят третью и еще на сто пятьдесят второй.

Нет, пожалуй, после ленча плюну на все и позвоню миссис Селвик-Олдерли…

Машинально открыв нужную страницу, я на миг замерла. К ней была прикреплена короткая записка всего в три строчки.

Послание вставили в фолиант много лет назад, однако я сразу увидела едва заметные полоски в местах сгибов — вертикальную и горизонтальную. Стало быть, и так весьма небольшой листок свернули вчетверо, дабы незаметно передать из рук в руки. Были и другие складки, из-за которых письмо лежало на странице не очень ровно. Видимо, его в сердцах смяли, а потом снова расправили. Мой взгляд приковала подпись.

Единственное слово. Фамилия.

Пинчингдейл.

Письмо написал тот самый лорд Пинчингдейл. Джеффри, никакой не Мармадьюк! Сомнений быть не могло. Напрочь забыв о мерзких любителях занимать библиотечные компьютеры, о планах на ленч и даже о том, как пояс шерстяных брюк врезается в талию, я поправила фолиант на подставке и, чуть наклонившись вперед, пробежала глазами таинственные строки, выведенные рукой лорда Пинчингдейла.

«Все готово. Неприметный экипаж будет ждать вас на заднем дворе в полночь…»