"Загадка кольца с изумрудом" - читать интересную книгу автора (Уиллиг Лорен)

Глава 1

Летти Олсуорси проснулась и кромешной тьме.

В комнате властвовала ночь: воздух давил, не было видно ни зги. Летти напрягла сонные глаза — тщетно. Гардероб в углу темнел громадной подгорелой оладьей, что поднялась в сковороде на ребро и вот-вот выпрыгнет. Окно в противоположной стене пряталось за занавесями — сквозь дешевую материю не пробивалось ни лучика. Напротив кровати зиял пустой пещерой камин — черное пятно в царстве густых теней. В эту пору в доме не водилось и золы. Топить камин в июне — роскошь, какой Олсуорси не могли себя баловать.

Кругом владычествовали лишь темень да тишь.

Уткнувшись лицом в подушку, Летти рассудила: еще не утро. И удобнее улеглась в постели под сладкое потрескивание перьев. А раз еще не утро, стало быть, незачем подниматься. Можно свернуться калачиком на мягком матрасе, натянуть на плечи простыню, обняться с подушкой и снова уплыть в мир грез. Тяжелые веки, что почти сомкнулись, ничуть не возражали.

Однако что-то вновь ее разбудило.

Летти приподнялась на локтях; движение отдалось в висках ноющей болью — нет, просыпаться явно не время. Вытянув из-под спины растрепанную косу, она обвела комнату затуманенным взором. Всматриваться было почти не во что. В спаленке, кроме кровати, стояли лишь гардероб, шаткая тумбочка да стул, что некогда, должно быть, красовался в гостиной, но треснул и после неумелой починки потерял должный вид. Владелец заявил, что сдает «меблированные» комнаты, не уточнив, однако, что мебели в доме самая малость. Летти и не помышляла роптать. До жалоб ли было, когда из-за материной и сестриной страсти к шляпам и лентам с Бонд-стрит да слабости отца, что покупал всякую попадавшуюся на глаза книгу, денег и так не хватало? Было впору радоваться, что на время светского сезона они худо-бедно снова устроились в Лондоне. Сама Летти берегла до последнего каждый грош, которых теперь, увы, почти не оставалось.

В передней громко и жалобно захныкали кособокие дедовы часы, и в ушах зазвенело. Тут сквозь гнусавый вой послышался странный шум и треск, а вслед за ними — стук.

Летти, по-прежнему опираясь на подушку уже затекшими локтями, похолодела от страха.

Стукнули не часы. В тишине, воцарившейся после двенадцатого удара, она снова уловила те же звуки, а вместе с ними торопливые шаги. Кто-то рыскал по соседней комнате.

Грабители? Великое же их ждало разочарование! Драгоценности миссис Олсуорси дивно поблескивали в сиянии свечей, однако были всего-навсего недурной подделкой. А настоящие украшения давно ушли на нескончаемые домашние нужды. У сестры Летти, Мэри, правда, — пока не принесли очередной счет от мясника — еще оставалась пара сережек из жемчуга, а у самой Летти — два чудесных финифтевых браслета.

С другой стороны, когда грабители поймут, что поживиться в этом доме нечем, то обозлятся. А шарили они в комнате Мэри, которая, вне всякого сомнения, не могла смиренно расстаться с последними жемчужными серьгами.

Медленно стянув с себя простыню, Летти опустила ноги на пол. Пальцы тотчас сжались от холода, но половица, по счастью, не скрипнула.

Летти протянула было руку, чтобы нащупать в темноте свечу, но передумала. Не было нужды оповещать тех, кто ходил за стеной, о своем пробуждении. Для защиты низенький подсвечник никак не годился. Таким скорее не оглушишь, а пуще разъяришь. Бесшумно скользнув к камину, Летти осторожно взяла кочергу. Загнутый конец задел за край металлической подставки, лязг отдался звуком закрывающихся подземных дверей. Летти замерла, крепко вцепившись в рукоятку. В уши ударила тишина — такая, словно кто-то прислушивался. Мгновение спустя в комнате сестры снова заходили. С губ Летти слетел вздох облегчения. Слава Богу!

Судорожно сжимая оружие, она прокралась в коридор. Узкий и короткий, как и все прочие помещения в доме, он был оклеен конторской коричневой: бумагой, которая ловила тени будто в капкан и оттого казалась грязной. На полу ломтем сыра желтел треугольник света, лившегося из наполовину открытой двери в комнату Мэри.

— И это положи. — Шелестя синей юбкой, комнату пересекла служанка. Где-то внутри зашуршала другая материя, и стукнули дверцы гардероба. — Да не зеленое, вон то!

Летти ослабила пальцы, что сжимали кочергу. Никаких грабителей и в помине не было — в комнате суетилась сама Мэри.

Другой вопрос, почему она была в своем лучшем дорожном платье. На глазах у изумленной сестры, притаившейся в коридоре, Мэри вручила служанке охапку шарфиков — прозрачных полосок из легчайшей ткани, что помогали соблазнять и совсем не грели. На их покупку, по расчетам Летти, ушла сумма, на которую можно жить по крайней мере месяц-другой.

— И это упакуй, — велела Мэри. — А шерстяные пусть остаются.

Схватив шарфы, девушка с тревогой заглянула в глаза хозяйки:

— Дело за полночь, мисс. Его светлость…

— Подождет. Чего-чего, а уж терпения ему не занимать.

Склонившись над туалетным столиком, Мэри открыла шкатулку, задумчиво посмотрела в нее, потом решительно захлопнула крышку и передала служанке.

— Это мне больше не понадобится. Отдай мисс Летти. С любовью от меня, естественно.

Пожертвовать безделушками Мэри могла в одном-единствениом случае.

Отнюдь не из-за влюбленности.

Стараясь не касаться кочергой пола, Летти па цыпочках вернулась в свою спальню и поставила непригодившееся оружие у стены. Пускать его в ход не придется. По крайней мере в это хотелось верить. В последние годы, когда бремя домашних забот лежало, по сути, лишь на плечах Летти, с какими только бедами не приходилось ей сталкиваться! Неудавшийся рождественский пудинг, взбешенные лавочники, даже сбежавшая со двора скотина — всякую неприятность в доме разрешала Летти. Она же перевязывала обожженные ноги и руки, ласковыми речами заманивала любимца братишки, волнистого попугайчика, с дерева в клетку и устраивала переезд всего семейства в Лондон, где они каждый год снимали дом.

Но попытка бежать! Подобного горя Олсуорси доныне не ведали.

Казалось, ты в театре, а сцену разыгрывают актеры: дочь второпях собирает среди ночи вещи, ей помогает верная служанка (что завтра окажется не у дел), а внизу ждет преданный любовник. Минута-другая, и резвые лошади во весь опор помчат парочку в легкой коляске до самой Гретна-Грин.[2]. Не хватало лишь веревочной лестницы да всполошенного стражника, что немедля бросится в погоню.

Остановить сестру надлежало Летти. Не слишком было пристойно вмешиваться в столь щекотливое дело, но речь шла о спасении Мэри.

Как следовало поступить? Уговоры ни к чему не приведут: в последние годы Мэри ясно давала понять, что к словам сестры, притом младшей, прислушиваться не намерена. И на всякий совет отвечала неизменным презрительным взглядом, каким столь выразительно смотрят на хозяев кошки. Пылкие сестрины речи упрямица выслушает без звука и поступит, как пить дать, по-своему.

Будить родителей не было ни малейшего смысла. Отец лишь напялит очки, моргая, уставится на дочь. И невозмутимо пробормочет: «Раз уж Мэри взбрело в голову разыграть дешевый спектакль, не будем ей мешать, лишь бы самим не слишком пострадать». А мама… Летти скорчила жуткую гримасу, от каких в будущем лицо грозили избороздить глубокие морщины. От мамы проку будет и того меньше. Она, чего доброго, выскочит из дома и станет помогать Мэри забираться в экипаж его светлости.

Тем не менее надо придумать какой-то выход. Обязательно.

Побеседовать с женихом? Разных лордов в столице обитало великое множество, но Летти знала наверняка, который из них поджидает во дворе ее сестрицу. Хотя поклонников у Мэри было без счета, лишь один из них настолько пылал страстью, что мог согласиться на тайное венчание.

Перед глазами Летти возник образ лорда Пинчингдейла — таким он запомнился ей на минувшей неделе, когда обхаживал Мэри на балу у Мидлторпов. Лицо лорда Пинчингдейла, за исключением моментов, когда он влюбленно смотрел на Мэри, поражало умом. Этот человек подошел бы для всякого времени, на любую роль — хоть кардинала эпохи Возрождения, хоть ученого мужа семнадцатого века. Спокойный и задумчивый, с тонкими губами, чуть пренебрежительно сложенными и готовыми в любую минуту искривиться в усмешке. Тонкий продолговатый нос и внимательные серые глаза, замечавшие, казалось, любые пороки и изъяны окружающих.

Как обманчива порою наружность!

Мэри в этом отношении была Пинчингдейлу прекрасной парой. Весь ее облик наводил на мысли об ореоле святости и невинных младенцах, однако под умиротворенно-фарфоровым ликом скрывался расчетливый ум и необузданный нрав, разгадав который, залился бы краской стыда даже Макиавелли.

«Почему я не додумалась, что она этим кончит? — пустилась бранить себя Летти, поспешно обувая никак не подходившие к ночной сорочке туфли для танцев. — Почему не видела, что все идет к побегу? Не замечала, сколь вызывающе блестят темно-голубые глаза Мэри, не насторожилась, слыша всплески странного смеха, не спохватилась, когда после ужина сестра пожаловалась на головную боль и поспешила удалиться в спальню?»

Летти догадывалась, что толкает Мэри на недостойный шаг. Вот уже третий сезон старшей дочери Олсуорси не было равных в Лондоне. Третий сезон ее осыпали любезностями и цветами, даже посвятили ей весьма странный сонет, хотя предложений сделали на удивление мало. Ее руки трижды просили младшие сыновья из именитых семейств, четыре раза — люди титулованные, но небогатые, однако более всего ее желали видеть своей женой те, кто мог похвастаться лишь состоянием. А более завидные женихи — старшие сыновья, хозяева огромных владений, что разъезжали в каретах с гербами, — один за другим сватались к безмозглым дочкам герцогов и наследницам из шумного Сити. Род Олсуорси вел начало с тех давних времен, когда по земле Хартфордшира в поисках виноградников проскакал галопом первый нормандец. Словом, история их была длинная, но ничем особенным они не славились. Никому из их предков не привелось ни отличиться в великой битве, ни лестью и хитростью приблизиться к королевскому двору. Олсуорси поколение за поколением жили себе на фамильной земле, присматривали за ней да пристраивали к дому флигели, следуя модным поветриям. Они довольствовались тем, что имели, и судьбу детей устраивали не без труда, ибо не могли похвастать ни титулами, ни богатством, да еще терпели недобрые сплетни, что распускали про них в светском обществе.

Конечно, даже Мэри должна была сознавать, сколь мрачное пятно позора ляжет на нее, да и на всю семыо, если она выйдет замуж, тайком сбежав из родительского дома. «Святые небеса, — угрюмо размышляла Летти, — насмешками мы и так сыты, неужто она не понимает? Надо скорее побеседовать с лордом Пинчингдейлом, воззвать к его благоразумию, если таковое в нем присутствует…»

До сегодняшней полуночи она не сомневалась в умении Пинчингдейла рассуждать здраво.

Летти выхватила из гардероба плащ, поспешно набросила его на плечи и накинула на растрепанную голову большой капюшон, прикрывая горящее от волнения лицо. Расплетать косу и укладывать рыжеватые волосы в прическу не было времени, и она лишь заправила выбившиеся пряди за уши. Опыта в подобных делах у нее, разумеется, не было, однако она знала по рассказам, что задумавшие тайно обвенчаться влюбленные до жути нетерпеливы. Лорд Пинчингдейл мог и уехать, не дождавшись, когда Мэри наконец соизволит неспешно выплыть к нему. Летти представила, как пылкий любовник в славных традициях давно минувших дней пытается взобраться к окну Мэри по тонким веткам дерева в саду, и поморщилась. Только этого не хватало! Распростертый на земле лорд со сломанными ногами, аккурат возле их дома! Перед глазами возникла газетная страница со скандальным заголовком: «Разбитый любовью виконт». Летти бросило в дрожь. С них станет выдумать что- нибудь и почище!

Разве что в ближайшие часы французы выкинут нечто настолько ужасное, что наутро лондонцам будет не до светских сплетен… но надеяться на это глупо, да и жестоко.

Не пристало добропорядочной девушке беседовать со смятенным влюбленным, что затаился под деревом у чужого дома, рассуждала сама с собой Летти, спускаясь по задней лестнице. Но иного выхода нет. Никак нельзя допустить, чтобы Мэри сбежала с лордом Пинчингдейлом, опозорилась сама и осрамила родных. Поговорить с ним и тотчас вернуться в кровать. Натянуть стеганое одеяло до самого подбородка, утопить голову в подушке… Летти поспешно прикрыла рукой рот, раскрывшийся сам собой в сладком зевке.

Выйдя с черного хода на неосвещенный квадратик заднего двора, что был одновременно и подобием сада, она в нерешительности остановилась. Прищурившись, можно было рассмотреть экипаж, черневший на узкой дорожке меж деревьев. Проклятие! Она до последнего надеялась, что вся эта история — лишь полуночное недоразумение. Увы! Мэри и впрямь ждала карета. Настоящая, не плод воображения. Летти посмотрела по сторонам. Соседские дома были погружены во тьму, всюду царил воскресный покой.

Стараясь не дышать, чтобы в нос не бил тяжелый смрад — как видно, неподалеку только что опорожнили ночной горшок, — Летти несмело пошла в ту сторону, где стоял экипаж, ориентируясь на шумное дыхание лошади. «Ну кто придумал, что сбегать среди ночи красиво и романтично?» — мрачно размышляла она. Хотя, впрочем, если бы экипаж ждал ее, а не Мэри… Нет, такая убийственная вонь вывела бы из себя и самую страстную из Джульетт!

— Лорд Пинчингдейл? — Летти наткнулась на заднее колесо и на ощупь двинулась к дверце кареты. — Лорд Пинчингдейл?

Ответа не последовало. Изнутри не доносилось ни звука.

Вероятно, решила Летти, его там вообще нет. Куда же он подевался?

Догадки пугали. Неужели лорд Пинчингдейл до того устал ждать, что на самом деле решил забраться в окно к Мэри и шлепнулся наземь? Нет, тогда был бы слышен удар. А что, если влюбленные уже сбежали, нарочно оставив здесь второй экипаж — чтобы сбить всех с толку? И теперь, довольные, мчат в Гретна-Грин в легкой дорожной коляске, а глупая Летти только теряет время даром.

— Лорд Пинчингдейл? — повторила она громким шепотом, нащупывая дверь кареты.

В эту минуту лошадь в нетерпении переступила с ноги на ногу, цокая копытами по булыжнику, а на козлах, заглушая шепот Летти, заерзал кучер. Взявшись за ручку, она потянула ее на себя, и та вдруг легко подалась. Летти пошатнулась от неожиданности и, судорожно вцепившись в дверцу, заглянула в темное, точно сказочная пещера, нутро кареты, однако не смогла рассмотреть ни сидений, ни стен, ни окон.

— Вы здесь?

Глупо разговаривать с пустотой, вернее, с человеком, которого, судя по всему, перед тобой нет, но если бы Летти не сказала хоть что-нибудь, то в отчаянии пнула бы чертов экипаж, а пальцы на ногах и без того ныли от ударов о неровные булыжники.

А если влюбленные и в самом деле уже уехали? Можно послать за ними в погоню конюха, но разве Мэри станет его слушать? И потом, беглецов уже наверняка хоть кто-то да видел, а слуга разболтает о ночном приключении всем, кому не лень, так что наутро, к тому моменту, как горничные принесут хозяевам шоколад да раздвинут шторы на окнах, о побеге Мэри будет знать пол-Лондона.

К шелесту листвы и храпу из раскрытого окна прибавился новый звук. Узнав хруст щебня под мужскими сапогами, Летти ощутила волну облегчения, бодрящую, словно крепкий чай. Не уехали! По двору прохаживается лорд Пинчингдейл, кто же еще.

Глава семьи Олсуорси, приверженец старых идей и традиций, никогда не обувал туфли, если обстоятельства позволяли лишь накинуть тапки, и в жизни не натягивал сапоги, когда мог обойтись туфлями. Слуги, изнуренные за день, начавшийся до зари, давно спали.

Летти повернула голову, готовая высказать горе-жениху все, что она думает о тайных побегах и тех ненормальных, кто в подобные истории ввязывается. Однако слова застряли в горле, когда вместо джентльмена, облаченного в дорожный костюм, перед ней возник здоровяк-горбун. Невольно прижавшись к карете и быстро оглядевшись в поисках чего-нибудь увесистого, она в ужасе уставилась на чудище. У него словно не было лица. Неестественно светлые глаза поблескивали из черной пустоты. Ни рта, ни ушей, ни носа…

Порог кареты больно врезался в спину Летти.

Вцепившись в дверцу, она приготовилась запрыгнуть в экипаж, чтобы выскочить с другой стороны. К счастью, сгущать краски было не в ее характере, и посему ей на ум не пришли привидения и прочая нечисть, коей изобиловали модные романы. Чудища водились на болотах или в заброшенных монастырях, никак не в сердце Лондона! Летти вообще в привидения не верила, разве только в тех, что, невзирая на суету столичной жизни, являлись в Тауэр.

Нет, никакой это не призрак, а человек, просто очень крупный и с жутким горбом, а лицо он обвязал черным шарфом и надвинул на глаза шляпу. В голову против воли полезли разные страхи — грабители, бандиты с большой дороги и головорезы.

— Что вам угодно? — собравшись с духом, спросила Летти.

Человек в негодовании вскинул руки:

— Мне угодно?! — Его голос, хоть и звучал из-за плотной ткани, явственно напоминал о Джоне Ноксе и Роберте Бернсе. — Она еще спрашивает, что мне угодно!

Летти озадаченно молчала, не понимая, почему ее вопрос показался незнакомцу столь неразумным.

— Забирайтесь внутрь, — скомандовал он. — Мне велено доставить вас на постоялый двор.

— Кем велено? — с Подозрением спросила Летти, хотя уже все поняла.

Кучер отпустил в адрес женщин с их весьма недалеким умом грубоватую шутку.

— Кем велено? Понятное дело кем: лордом Пинчингдейлом. Живее забирайтесь. Он вас заждался, не будем же мешкать.

Летти и рта не успела раскрыть, дабы объяснить, что она не та, за кого ее принимают, как горбун крепко обхватил ее за талию и поднял с земли.

— Живее, вам говорят.

— Пустите! — прошипела Летти, извиваясь в сильных ручищах. — Вы перепутали!

— Ничего я не перепутал, — проскрежетал монстр, стискивая жертву, словно скользкую рыбешку, что так и норовит сорваться с крючка. — Может, перестанете дергаться? — продолжал он с досадой в голосе. — Я всего-то помогаю вам залезть в карету!

Руки у Летти были крепко прижаты к бокам, и она пустила в ход обутую в туфлю ножку — жаль лишь, ту, которой только что ударилась о булыжник, — и со всей силы лягнула неприятеля в голень, ойкнув от боли.

Впрочем, овчинка выделки стоила: горбун приглушенно взвыл. Однако рук не разжал.

— Пусти, кому говорю! — Летти продолжала отчаянно сопротивляться.

— Женщины! — с глубоким презрением проворчал кучер.

Горбун без лишней суеты грубо запихнул пленницу в экипаж. Летти шлепнулась на пол и больно ударилась. Захлопнув за ней дверцу, горбатый обратился к кучеру. В его тоне так и сквозило: «Ну, что я говорил?»

— Приказано доставить ее на постоялый двор. Туда и поезжай.

Он не прибавил «понял?», и все-таки приказ прозвучал столь жестко, что в пущей строгости не было надобности.

Летти поднялась на коленки и, путаясь ногами в юбках, поползла к двери. Треснула рвущаяся ткань, но Летти даже не обратила внимания. Лишь бы выбраться из проклятой кареты, прежде чем лошади тронутся с места! И тогда…

Тогда надо будет столько всего переделать, что не знаешь, с чего начать. Запереть Мэри в гардеробе. Заявить в лицо лорду Пинчингдейлу, что он низок и безнравственен. И наконец, выспаться. Хоть теперь ее почему-то больше не клонило в сон. В душе клокотала злоба.

Опершись локтем на сиденье, она схватилась за дверную ручку. Как раз в это мгновение раздался удар хлыста, резкий, как орудийный выстрел. Четыре лошади дружно тронули с места. Летти отбросило к сиденью, она в отчаянии махнула рукой. Даже крикнуть нельзя: на шум сбегутся соседи, и не успеешь глазом моргнуть, как пойдут толки. Карету качнуло на повороте, и Летти, отлетев в другую сторону, врезалась плечом во что-то твердое.

Потирая ушиб, она бросила мрачный взгляд в сторону кучера. Что ж, выхода нет: остается смириться с судьбой и ехать на чужое тайное свидание.

Ну кто ее просил подниматься с кровати?