"Звездный зверь" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт)

4. Узник за решеткой

Как только О'Фаррел и Гринберг вошли в зал, бейлиф закричал:

— Порядок в суде!

Разговоры стихли, присутствующие стали занимать места на стульях. Какой-то молодой человек в шляпе, обвешанный фотоаппаратурой, встал на пути двух официальных лиц.

— Внимание, — сказал он и сфотографировал их. — Еще раз… улыбочку, судья, как будто ваш поверенный только что сказал вам что-то смешное.

— Одного раза достаточно. И снимите шляпу, — бросил О'Фаррел, проходя мимо. Молодой человек пожал плечами, но шляпу не снял.

При их приближении секретарь суда поднял голову. Его лицо было красным и потным. Перед ним на судейском месте были разложены его принадлежности.

— Извините, судья, — сказал он. — Один момент.

Он склонился над микрофоном и произнес:

— Проба. Раз, два, три, четыре… Цинциннати. Шестьдесят шесть. — Он поднял голову. — Я уже намучался с этой записывающей системой.

— Надо было проверять раньше.

— Пожалейте меня, судья, может, найдете кого-нибудь в помощь. Но сейчас ничего страшного. Я проверял эту систему, она работала нормально, затем включил ее без десяти десять, полетел транзистор, и столько времени ушло, чтобы найти неисправность…

— Ладно, — раздраженно ответил судья, недовольный тем, что это случилось в присутствии высокопоставленного лица. — Может, все же уберете свое оборудование с моего места?

Гринберг поспешно сказал:

— Если для вас это не принципиальный вопрос, я бы не стал использовать место судьи, а устроил бы заседание вокруг большого стола, по типу военно-полевого суда. Мне кажется, это ускорит дело.

Лицо О'Фаррела стало печальным.

— Я всегда в этом суде придерживаюсь старинных обычаев. Это мне кажется наиболее пристойным.

— Очень может быть. Но, полагаю, те из нас, кто занимаются регулярной судейской практикой, повсюду приобретают местные плохие привычки. Но что поделаешь? Взять, к примеру, Минатар: предположим, вы сделали из вежливости попытку при ведении дела поступать в соответствии с их обычаями. Они полагают, что судья достоин освистания, если не прочистил свой желудок непосредственно перед тем, как уселся в судейском кресле. После этого он должен оставаться там без пищи и воды до тех пор, пока не примет решение. Откровенно говоря, я бы не согласился на такую работу. А вы?

Судья О'Фаррел почувствовал раздражение от того, что этот речистый молодой человек провел параллель между приличествующими для суда ритуалами и подобной языческой практикой, и с беспокойством вспомнил о трех кусках пшеничного пирога с сосисками и яйцами, с которых начал этот день.

— Да… другие времена, другие планеты, другие обычаи, — недовольно пробурчал он.

— Именно так. Благодарю вас за снисхождение. — Гринберг дал указания бейлифу, они начали сдвигать столы присяжных поваренных вместе в один большой стол, и только тогда до О'Фаррела дошло, что вообще-то он привел эту старую поговорку с целью возражения. Вскоре примерно полтора десятка человек сидели за составным столом, и Гринберг послал бейлифа за пепельницами.

Он повернулся к секретарю, который сейчас сидел за своим пультом в наушниках, скрючившись над приборами в странной позе, типичной для всех радиотехников.

— Ваше оборудование работает?

Секретарь прижал большой палец к указательному.

— Все в порядке.

— Очень хорошо. Суд начинает заседание.

Секретарь заговорил в микрофон, объявляя время, дату, характер и юрисдикцию суда, имя и титул официального представителя, осуществляющего контроль, и при этом неправильно произнес имя Гринберга. Тот не стал его поправлять. Вошел бейлиф, неся в руках столько пепельниц, сколько смог ухватить, и поспешно заговорил:

— Да, да, пусть все, кто имеет отношение к заседанию этого суда…

— Не беспокойтесь, — перебил его Гринберг. — Благодарю. Сейчас настоящий суд проведет предварительное слушание по любому и всем пунктам, относящимся к действиям, совершенным в прошедший понедельник существом внеземного происхождения, проживающего в данной местности и известного под именем «Ламокс». Я имею в виду этого громадного зверя в клетке на улице. Бейлиф, сходите, сфотографируйте его и приложите фотографию к делу.

— Сию минуту, ваша честь.

— Суд объявляет, что слушание может перейти в окончательное решение по любому или всем пунктам в любое время, если суду будет такое угодно, при условии, что все факты, относящиеся к делу, и все возражения будут им рассмотрены. Другими словами, если вы не будете ничего скрывать, то нам, возможно, хватит одного дня. И, да — суд принимает прошения, петиции и устные заявления относительно вышеупомянутого существа.

— Вопрос, ваша есть.

— Да?

— Если суду будет угодно, у меня и у моего клиента нет возражений, чтобы всё, в чем мы заинтересованы, было рассмотрено на предварительном следствии. Но вернемся ли мы к общепринятой процедуре, когда будем подходить к концу?

— Этот суд, собираемый по правилам Федерациии и действующий в соответствии со сводом законов, называемым «Обычаи цивилизации» и состоящим из соглашений, договоров, прецедентов и так далее, между двумя или более планетами Федерации, или с другими цивилизациями, с которыми планеты — члены Федерации, имеют дипломатические отношения, не придерживается местных процедур. Целью настоящего суда является нахождение истины, и через это — достижение справедливости… справедливости по закону. Суд не будет попирать местные законы и обычаи, за исключением тех случаев, когда они вступают в противоречие с более высокими законами. Но там, где местные обычаи носят чисто ритуальный характер, суд будет игнорировать формальности и заниматься своим делом. Вы поняли меня?

— Полагаю, да, сэр. Я могу выдвинуть возражение позднее. — Маленький мужчина средних лет, говоривший это, казался смущенным.

— Любой может возразить в любое время и по любой причине и быть выслушанным. Вы можете даже просить об отмене моего решения. Однако… — Гринберг дружелюбно ухмыльнулся, — сомневаюсь, что от этого будет заметная польза. До сих пор мне удавалось довольно удачно утверждать свои решения.

— Я не имел в виду, — поспешно ответил мужчина, — что суд недолжным образом…

— Конечно, конечно, давайте продолжим.

Гринберг взял в руки пачку бумаг.

— Гражданский иск «Торговая корпорация Бон Марше» против Ламокса, Джона Томаса Стюарта одиннадцатого… (Его имя все еще не дает мне покоя, — сказал он в сторону судьи О'Фаррела.)… Мари Брандли Стюарт и др., и другой такой же от страховой компании, обслуживающей «Бон Марше». Вот еще один, ответчики те же, выдвинутый К. Ито и его страховой компанией; один от города Уэствилля, ответчики те же… и еще один от миссис Изабеллы Донахью. И некоторые материалы следствия — по поводу характеристики опасного животного, затем, касательно преступного содержания того же, еще — о халатности, и наконец, о нарушении общественного порядка…

Джон Томас постепенно становился белым. Гринберг взглянул на него и сказал:

— Не так уж и много пропустили, сынок, да? Приободрись же! Приговоренному всегда дают хорошо поесть.

Джон Томас выдавил из себя улыбку. Бетти нашла под столом его коленку и похлопала по ней.

В стопке бумаг был еще один документ. Гринберг переложил его к другими, не зачитывая. Это было прошение, подписанное шефом дорожного патруля, от имени города Уэствилля, с просьбой, чтобы суд приговорил к уничтожению это опасное животное, известное под кличкой «Ламокс».

Гринберг поднял голову и огляделся:

— Теперь — кто есть кто. Вы, сэр?

Это было адресовано адвокату, задававшему вопрос о процедурах. Он представился Альфредом Шнейдером и заявил, что выступает как от «Бон Марше», так и от ее страховой компании.

— Рядом со мной мистер Деграсс, управляющий магазином.

— Хорошо, дальше, пожалуйста.

Гринберг установил, что все главные обвинители со своими поверенными уже на месте. Список включал, кроме него самого, судьи О'Фаррела, Джона Томаса, Бетти и шефа Драйзера еще и следующих: Миссис Донахью и ее адвоката, мистера Бинфилда, мистера Шнейдера и мистера Деграсса от «Бон Марше», мистера Ломбарда, поверенного города Уэствилля, поверенного от страховой компании мистера Ито и сына самого мистера Ито (действующего от имени отца), патрульных Карнеса и Мендозы (в качестве свидетелей), матери Джона Томаса с адвокатом их семьи, мистером Постлем.

Гринберг обратился к Постлю:

— Полагаю, вы действуете также и от имени мистера Стюарта?

Бетти криком прервала его:

— О Боже, нет! Я представляю Джонни.

Брови Гринберга поползли вверх.

— Я как раз собирался выяснить, что здесь делаете вы. Так вы его поверенный?

— Ну, я его адвокат.

О'Фаррел наклонился к нему и прошептал:

— Это абсурд, господин уполномоченный. Конечно, она не юрист. Я знаю эту девочку. Весьма высокого о ней мнения, но, честно говоря, не думаю, что она на это годиться. — И он строго добавил: — Бетти, тебе здесь нечего делать. Уходи отсюда и перестань валять дурака.

— А теперь послушайте, судья…

— Один момент, девушка, — перебил ее Гринберг. — У вас есть какие-нибудь формальные основания, дающие вам право выступать в качестве адвоката мистера Стюарта?

— Конечно, есть: я — именно тот адвокат, который ему нужен.

— Ммм-да, сильное основание. Хотя, возможно, и недостаточное. — Он обратился к Джону Томасу: — Это так?

— Э-э… да, сэр.

— Не делай этого, сынок! Она получит отвод, — зашептал судья О'Фаррел.

— Именно этого я опасаюсь, — прошептал в ответ Гринберг. Он нахмурился и обратился к мистеру Постлю. — Вы готовы действовать от имени обоих? И матери, и сына?

— Да.

— Нет! — закричала Бетти.

— Что? Не будут ли интересы мистера Стюарта защищены лучше, если дело будет в руках поверенного их семьи, а не в ваших? Нет, не отвечайте. Я хочу, чтобы ответил мистер Стюарт.

Джон Томас покраснел и невнятно выговорил:

— Я не хочу его.

— Почему?

На лице Джона Томаса появилось выражение упрямства. Бетти презрительно сказала:

— Потому что его мать не любит Ламокса. Вот почему.

— Это неправда! — пронзительно закричала миссис Стюарт.

— Правда. И это древнее ископаемое, Постль, повязан с ней одной веревочкой. Они оба хотят избавиться от Ламокса.

О'Фаррел кашлянул в носовой платок. Постль покраснел. Гринберг серьезно сказал:

— Девушка, вы встанете и извинитесь перед мистером Постлем.

Бетти посмотрела на уполномоченного, потупила взор и встала, затем смиренным голосом произнесла:

— Мистер Постль, простите, что вы ископаемое. Я имею в виду, простите, что я сказала, что вы ископаемое.

— Садитесь, — сказал Гринберг спокойно, — и впредь следите за своим языком. Мистер Стюарт, ни от кого не требуется принятие адвоката вопреки желанию. Но вы поставили меня перед дилеммой. Юридически вы несовершеннолетний, и выбрали в качестве адвоката другого несовершеннолетнего. Это будет не очень хорошо выглядеть в деле, — он потер подбородок. — Не будет ли это выглядеть так, что вы или ваш адвокат, или вы оба пытаетесь направить судебное разбирательство по неправильному пути?

— О нет, сэр. — Бетти выглядела чопорной и целомудренной, но это была как раз одна из тех возможностей, на которую она рассчитывала, не говоря об этом Джонни.

— Гм-м…

— Ваша честь…

— Да, мистер Ломбард?

— Меня поражает нелепость этого. Девушка не имеет положения. Она не член адвокатуры, и, очевидно, она не может выступать в качестве поверенного. Мне не хотелось бы очутиться в положении человека, советующего суду, но не вызывает сомнений, что следует вывести ее за барьер и назначить адвоката. Могу я допустить, что общественный защитник — присутствует здесь и готов к делу?

— Можете допустить. Это все, господин городской поверенный?

— О да, ваша честь.

— Теперь позвольте мне указать, что суд находит бестактным с вашей стороны давать суду указания, и впредь этого не делайте.

— Да, ваша честь…

— У этого суда будет еще возможность делать свои ошибки. Согласно обычаям, по которым собирается этот суд, не обязательно, чтобы адвокат был формально квалифицированным, по вашему выражению — «был членом адвокатуры», дипломированным адвокатом. Если вы находите это правило необычным, позвольте заверить, что наследственные юристы-священники с Дефлаи находят такое еще более удивительным. Но только подобное правило вполне может быть применено в любом месте проведения суда. Тем не менее, благодарю вас за ваше предложение. Прошу встать общественного защитника.

— Я здесь, ваша честь. Сайрус Эндрюс.

— Благодарю вас. Вы готовы?

— Да, но понадобится переговорить наедине с моим подзащитным.

— Естественно. Итак, мистер Стюарт, что вы скажете, если суд назначит мистера Эндрюса вашим адвокатом или в качестве партнера вашего адвоката?

— Нет! — ответила Бетти.

— Мисс Соренсон, я обращаюсь к мистеру Стюарту.

Джон Томас посмотрел на Бетти.

— Нет, ваша честь.

— Почему нет?

— Я отвечу на этот вопрос, — встряла Бетти. — Я умею говорить быстро, поэтому я и адвокат. Мы не возьмем мистера Эндрюса, поскольку городской поверенный против нас из-за этой катавасии, связанной с Ламоксом, а городской поверенный и мистер Эндрюс являются партнерами в юридических делах, когда не ведут в суде подобные показательные баталии.

Гринберг повернулся к Эндрюсу.

— Это верно?

— Ну да, мы юридические партнеры, ваша честь. Понимаете, в таком городке…

— Вполне понимаю. Я также понимаю возражения мисс Соренсон. Благодарю вас, мистер Эндрюс. Садитесь.

— Мистер Гринберг?

— Что еще, девушка?

— Я бы могла частично вывести вас из этого затруднительного положения. Видите ли, у меня было нехорошее предчувствие, что какой-нибудь любитель вмешиваться в чужие дела попытается отстранить меня от участия. Поэтому мы оформили это заранее. Я его полувладелец.

— Полувладелец?

— Да. Ламокса. Вот, смотрите, — она вытащила из своей сумочки бумагу и протянула ее Гринбергу. — Купчая. Все по закону и как положено. По крайне мере, должно быть. Я взяла текст из учебного пособия.

Гринберг изучил документ.

— По форме все правильно. Дата вчерашняя, что с гражданской точки зрения означает, что вы имеете право при желании защищать ваши интересы. Но это не имеет силы в случае уголовных дел с более ранней датой.

— Ха! В данном случае нет никакого уголовного дела.

— Это нам еще предстоит решить. И не говорите «ха», это не юридический термин. Остался только вопрос, может ли лицо, подписавшее документ, продавать то, что числится в этом документе. Кому принадлежит Ламокс?

— Как кому? Джонни! Таково было завещание его отца.

— Да? Это оговорено в завещании, мистер Постль?

Мистер Постль пошептался с миссис Стюарт, затем ответил:

— Это оговорено, ваша честь. Это живое существо, называемое Ламокс, является движимым имуществом Джона Томаса Стюарта, младшего отпрыска этой семьи. Интересы миссис Стюарт осуществляются через интересы ее сына.

— Замечательное завещание. — Гринберг вручил купчую секретарю. — Подшейте это к делу.

Но Бетти на этом не успокоилась.

— Если хотите, ваша честь… назначьте любого, на ваш выбор. Но так, чтобы я могла сказать свое слово.

Гринберг вздохнул.

— Будет ли какая-нибудь польза от того, что я назначу кого-нибудь?

— Полагаю, что нет.

— Внесите в протокол. Пусть будет отражено, что вы оба, после должного предупреждения, настаиваете на том, чтобы защищать себя сами. Суд с сожалением берет на себя защиту ваших прав и советы относительно закона.

— О, не огорчайтесь, мистер Гринберг. Мы вам доверяем.

— Меня бы больше устроило, если бы это было не так, — сказал он сухо. — Но давайте двигаться дальше. Вот тот джентльмен в конце зала… кто вы?

— Вы меня, господин судья? Я представляю здесь «Галактик Пресс». Меня зовут Хови.

— Да? Секретарь даст материал для прессы потом, после расшифровки стенограммы. А если кому-нибудь понадобится, я сам позднее буду доступен для интервью. Но никаких снимков меня с этим существом Ламоксом. Здесь есть кто-нибудь еще из прессы?

Встали еще двое.

— Бейлиф сейчас поставит вам стулья за барьером.

— Хорошо, судья, но сначала…

— За барьер, пожалуйста. — Гринберг обвел вокруг взглядом. — Думаю, что все… Нет, джентльмен вон там… Ваше имя, сэр?

Человек, к которому он обращался, встал. На нем был строгий пиджак и серые в полоску шорты, и держался он с чувством собственного достоинства.

— Если суду будет угодно, мое имя, сэр, Омар Эскланд, доктор философии.

— Суду это не угодно, как, впрочем, и не неугодно, доктор. Являетесь ли вы одной из сторон по какому-либо из решаемых этим судом вопросов?

— Да, сэр. Я нахожусь здесь в качестве amicus curiae, друга суда.

Гринберг нахмурился.

— Суд предпочел бы сам выбирать себе друзей. Изложите суть вашего дела, доктор.

— С удовольствием, сэр. Я официальный исполнительный секретарь «Лиги сохранения Земли для людей».

Гринберг подавил стон, но Эскланд не заметил этого, поскольку смотрел вниз, извлекая большую рукопись.

— Как хорошо известно, с самого начала немыслимой практики космических путешествий наша родимая Земля, данная нам божественным законом, все больше и больше наводняется живыми существами… я бы сказал — зверями… сомнительного происхождения. Пагубные последствия этого дьявольского заполонения видны на каждом…

— Доктор Эскланд!

— Да, сэр?

— Какое вы имеете отношение к этому судебному заседанию? Вас кто-нибудь уполномочивал по какому-либо из решаемых здесь вопросов?

— Если ответить коротко, то нет, ваша честь. В более широком смысле, я являюсь защитником всего человечества. Общество, которое я имею честь…

— У вас есть какое-либо дело к самому суду? Может быть, петиция?

— Да, — мрачно ответил Эскланд. — У меня есть петиция.

— Представьте ее.

Эскланд порылся среди своих бумаг и вытащил одну из них. Ее передали Гринбергу, который даже не попытался с ней ознакомиться.

— А сейчас для протокола вкратце изложите характер вашей петиции. Говорите ясно и четко в ближайший микрофон.

— Итак… да будет угодно суду, общество, представителем которого я имею честь быть, Лига, если позволите сказать, охватывающая все человечество, молится… нет, требует, чтобы этот внеземной зверь, который уже нанес опустошение сей честной общине, был уничтожен. Такое уничтожение одобрено и, да, его требуют те священные…

— В этом и состоит ваша петиция? Вы хотите, чтобы суд отдал приказ об уничтожении неземного существа, известного под кличкой Ламокс?

— Да, но кроме того, у меня с собой полный набор аргументов. Я могу привести неопровержимые аргументы…

— Один момент. Слово «требует», которое вы сейчас употребили — оно фигурирует в вашей петиции?

— Нет, ваша честь, оно вырвалось у меня из сердца, от полноты чувств…

— Ваше сердце привело вас к неуважению к суду. Вы не хотели бы выразиться иначе?

Эскланд вытаращил глаза, потом недовольно сказал:

— Беру это слово назад. У меня не было намерения проявлять неуважение к суду.

— Очень хорошо. Петиция принята. Секретарь, зарегистрируйте ее. Решение в отношении петиции будет оглашено позднее. Теперь, что касается речи, которую вы хотите произнести. Судя по размеру вашего манускрипта, я полагаю, вам потребуется на это примерно пара часов?

— Думаю, двух часов будет достаточно, ваша честь, — ответил Эскланд, несколько успокоенный.

— Хорошо. Бейлиф!

— Да, ваша честь!

— Не могли бы вы где-нибудь раздобыть ящик из-под мыла?

— Ну как же… Думаю, да, сэр.

— Отлично. Поставьте его на лужайке перед зданием суда. Доктор Эскланд, мы все любим произносить речи… Так что — наслаждайтесь этим. Ящик из-под мыла на ближайшие два часа — ваш.

Лицо доктора Эскланда стало цвета баклажана.

— Вы еще услышите о нас!

— Не сомневаюсь.

— Знаем мы таких! Предатели человечества! Отступники! Вы играете с…

— Выведите его!

Бейлиф с застывшей усмешкой вывел Эскланда. За ними последовал один из репортеров.

— Ну, теперь, кажется, все в порядке, — спокойно сказал Гринберг. — Перед нами несколько вопросов, но у них одна и та же совокупность фактов. Если не будет возражений, мы выслушаем свидетельские показания для всех рассматриваемых вопросов вместе, затем перейдем к рассмотрению каждого вопроса в отдельности. Есть возражения?

Адвокаты посмотрели друг на друга. Затем поверенный мистера Ито сказал:

— Ваша честь, мне кажется, было бы справедливее рассматривать каждый иск вне связи с другими обстоятельствами.

— Возможно. Но если мы поступим так, то будем заседать здесь до Рождества. Мне не хотелось бы заставлять столь занятых людей несколько раз повторять перед судом одно и то же. У вас есть право настоять на отдельном разбирательстве фактов по вашему иску — но при этом имейте в виду, что ваш подопечный сам несет все дополнительные издержки.

Сын мистера Ито потянул адвоката за рукав и что-то сказал ему. Адвокат кивнул и заключил:

— Мы согласны с общим слушанием в отношении фактов.

— Очень хорошо. Есть другие возражения?

Возражений не было. Гринберг повернулся к О'Фаррелу.

— Судья, эта комната оборудована детекторами лжи?

— Да, но вряд ли ими когда-нибудь пользовались.

— Мне они нравятся, — он повернулся к остальным. — Детекторы лжи будут включены. Никто не принуждает вас пользоваться ими, и всякий, кто не захочет, будет приведен к обычной присяге. Только этот суд — это является его привилегией — дает юридическую оценку того факта, что кто-либо отказался пользоваться детектором лжи.

— Ну, держись, проныра, — прошептал Джон Томас Бетти.

— За меня не беспокойся, ловкач! Сам держись! — прошептала Бетти ему в ответ.

Судья О'Фаррел обратился к Гринбергу:

— Понадобится некоторое время, чтобы настроить детекторы лжи. Не прервать ли нам заседание на ланч?

— О да, ланч. Внимание всем… суд не станет удаляться на ланч. Я попрошу бейлифа принять заказы на кофе и сэндвичи, или на что вам будет угодно, пока секретарь налаживает детекторы лжи. Мы поедим здесь, за столом. А пока… — Гринберг достал сигарету и вертел ее в руках. — У кого-нибудь есть спички?

А снаружи, на лужайке, Ламокс, поразмыслив над трудным вопросом о наличии у Бетти права отдавать приказания, пришел к заключению, что у нее, возможно, особый статус. Каждый из Джонов Томасов вводил в свою жизнь личность, подобную Бетти, каждый настаивал, чтобы личности, о которой идет речь, во всем потакали. И этот Джон Томас начал аналогичный процесс с Бетти, поэтому лучше продолжать делать то, что она хочет, до тех пор пока это не слишком сложно. Он улегся и заснул, оставив бодрствующим сторожевой глаз.

Он спал беспокойно, раздражаемый волнительным запахом стали. Спустя некоторое время Ламокс проснулся и потянулся так, что клетка прогнулась. Ему стало казаться, что Джон Томас ушел слишком надолго. Следующая мысль была о том, что ему не понравилось, как был уведен Джон Томас… нет, ему это ничуть не нравилось. Он задумался, что ему следует предпринять? И нужно ли вообще что-нибудь предпринимать? Что сказал бы Джон Томас, если бы оказался здесь?

Вопрос был слишком сложный. Ламокс улегся и осторожно попробовал прутья клетки. Он воздержался от того, чтобы их есть, просто пробовал их на вкус. Немного горьковато, но ничего.

А в здании суда шеф Драйзер закончил давать показания, и его сменили Карнес и Мендоза. Никаких новых и неожиданных обстоятельств не вскрылось, и детекторы лжи оставались немыми. Мистер Деграсс настоял на расширении доказательной базы по своему иску. Адвокат Мистера Ито согласился с тем фактом, что мистер Ито стрелял в Ламокса. Сыну мистера Ито было позволено описать и показать фотографии последствий пребывания Ламокса. Оставалось лишь заслушать свидетельские показания миссис Донахью, чтобы нанести последние штрихи в описании Дня Л.

Гринберг повернулся к ее адвокату:

— Мистер Бинфилд, вы сами будете вести опрос вашего клиента или предоставите это суду?

— Действуйте, ваша честь. Я добавлю вопрос-другой.

— Вам слово, миссис Донахью. Расскажите нам все, что произошло.

— Конечно, я расскажу. Ваша честь, друзья, уважаемые гости, я не привыкла к публичным выступлениям, и тем не менее, ведя благопристойнейший образ жизни, я верю, что мне…

— Пожалуйста, миссис Донахью, только излагайте факты. В прошлый понедельник после полудня…

— Но это я и собиралась сделать!

— Очень хорошо, продолжайте. Только попроще.

Она фыркнула.

— Итак, я легла, надеясь отдохнуть несколько минут… у меня так много обязанностей: клубы, благотворительные комитеты, всякие прочие дела…

Гринберг наблюдал за детектором лжи над ее головой. Стрелка беспокойно качалась, но не заходила за красную черту настолько, чтобы сработал звонок предупреждения. Он решил, что на это не стоит обращать внимания.

— … и тут внезапно меня охватил неописуемый страх…

Стрелка прыгнула далеко за красное деление, и звонок издал громкий тревожный звук. Кто-то хихикнул.

Гринберг поспешно сказал:

— Порядок в суде! Бейлиф получил указание выводить любого из присутствующих, кто будет создавать беспорядок.

Когда прозвенел звонок, миссис Донахью неожиданно замолкла. Мистер Бинфилд с мрачным видом потянул ее за рукав и сказал:

— Пусть это вас не беспокоит, уважаемая леди. Расскажите суду о звуках, которые вы услышали, что вы увидели и что сделали.

— Он направляет свидетельницу, — возразила Бетти.

— Ничего, — сказал Гринберг. — Все равно это кто-то должен сделать.

— Но…

— Возражение отклоняется. Свидетельница будет продолжать.

— Ну так вот… я услышала шум и подумала, что бы это такое могло быть? Я выглянула, а там этот огромный кровожадный зверь рыщет туда-сюда и…

Звонок снова сработал, несколько присутствующих захохотали. Миссис Донахью разозлилась.

— Да отключите же кто-нибудь эту глупую штуку! Не понимаю, какие можно ожидать показания, когда тут такое!

— Соблюдайте порядок! — призвал мистер Гринберг. — Если подобное повторится, суд будет вынужден привлечь кое-кого за неуважение к нему. — Он продолжал, обращаясь к миссис Донахью. — Раз уж свидетель согласился пользоваться детектором лжи, это решение не может быть изменено. Но данные, полученные от электронного устройства, чисто информативные. Суд не связан ими. Продолжайте.

— Да, хотелось бы в это верить. Я за всю свою жизнь ни разу не лгала.

Звонок молчал. Гринберг отметил, что она, должно быть, верит этому.

— Я имею в виду, — сказал он, — что суд решает всё сам. Он не позволяет принимать решение машине.

— Мой отец всегда говорил, что все эти штуковины — порождение дьявола. Он говорил, что честный деловой человек не должен…

— Пожалуйста, миссис Донахью.

Мистер Бинфилд что-то прошептал ей. Миссис Донахью продолжила уже более спокойным тоном.

— Итак, там находилось это, тот громадный зверь, которого держал у себя мальчик, что живет по соседству. Зверь поедал мои розовые кусты.

— И что вы сделали?

— Я не знала, что делать, схватила первую попавшую под руку вещь — это была метла — и выскочила за дверь. Эта тварь стала надвигаться на меня и…

Бззззз!

— Мы будем продолжать, миссис Донахью?

— Ну… как бы там ни было, я бросилась на него и стала колотить его по голове. Он начал огрызаться. Его огромные зубы…

Бзззз!

— И что произошло потом, миссис Донахью?

— Ну, он повернулся, этот трус, и убежал с моего двора. Я не знала, куда он направился. Но мой прекрасный сад… он был совершенно погублен, — стрелка дрогнула, но звонок не зазвонил.

Гринберг повернулся к адвокату.

— Мистер Бинфилд, вы провели обследование и оценку ущерба, нанесенного саду миссис Донахью?

— Да, ваша честь.

— Доложите нам о размерах этого ущерба.

Мистер Бинфилд решил, что лучше потерять клиентку, чем подвергнуться риску быть осмеянным на открытом суде этой приводившей его в смущение игрушкой.

— Пять кустов было съедено, ваша честь, целиком или частично. Также незначительные повреждения лужайки и дыра в декоративном заборе.

— Каков финансовый ущерб?

Мистер Бинфилд осторожно ответил:

— Сумма, о которой мы просим, указана в иске, ваша честь.

— Вы ответили не на тот вопрос, мистер Бинфилд.

Мистер Бинфилд мысленно пожал плечами и вычеркнул миссис Донахью из списка своих клиентов.

— Около дух сотен имущественного ущерба, ваша честь. Но суд должен принять во внимание хлопоты и душевные страдания.

— Какая нелепость — оценивать это деньгами! Мои призовые розы! — миссис Донахью всхлипнула.

Стрелка прыгнула и упала назад слишком быстро, чтобы сработал звонок.

— А что призы, миссис Донахью? — участливо спросил Гринберг.

Тут снова заговорил адвокат:

— Они находились рядом с известными всем розами-призерами миссис Донахью. Но мужественные действия леди спасли более ценные растения, и я счастлив сообщить об этом.

— Вы можете еще что-нибудь добавить?

— Думаю, нет. У меня с собой фотографии с пометками и обозначениями. Вот, пожалуйста.

— Очень хорошо.

Миссис Донахью свирепо посмотрела на своего адвоката.

— Хорошо, тогда я добавлю еще кое-что. Я настаиваю на одном, абсолютно настаиваю, чтобы этот опасный и кровожадный дверь был уничтожен!

Гринберг повернулся к Бинфилду.

— Является ли это формальной просьбой, адвокат? Или нам следует считать это риторическим заявлением?

Бинфилд почувствовал себя неловко.

— У нас есть такое прошение, ваша честь.

— Суд примет его.

Тут встряла Бетти со словами:

— Эй, подождите минуточку! Все, что сделал Лами, это съел несколько жалких старых…

— Потом, мисс Соренсон.

— Но…

— Пожалуйста, потом. У вас будет возможность высказаться. Суд считает, что теперь у него имеются все относящиеся к делу факты. У кого-нибудь еще есть факты для изложения? Может, кто-нибудь желает еще допросить кого-нибудь из свидетелей?

— Мы хотим, — сразу же сказала Бетти.

— Что вы хотите?

— Мы хотим вызвать нового свидетеля.

— Очень хорошо. Он у вас здесь?

— Да, ваша честь. На улице. Ламокс.

Гринберг задумался.

— Следует ли это понимать так, что вы хотите, чтобы Ламокс выступал свидетелем в защите самого себя?

— А почему бы и нет? Он же может говорить.

Один из репортеров вдруг повернулся к своему коллеге и что-то зашептал ему, затем спешно покинул зал. Гринберг закусил губу.

— Мне это известно, — сказал он. — Я сам обменялся с ним несколькими словами. Но одна лишь способность говорить не делает свидетеля правомочным. Ребенок до некоторой степени способен научиться говорить до того, как ему исполнился год, но очень редко бывает, чтобы ребенок младшего возраста — скажем, младше пяти лет, — мог давать разумные показания. Суду известно, что члены нечеловеческих рас — нечеловеческих в биологическом смысле — имеют право давать показания. Но ничто не подтверждает, что конкретно это внеземное существо является правомочным.

— У тебя что, не все дома? — обеспокоенно заметил Джон Томас Бетти. — Кто его знает, что наговорит тут Ламокс.

— Тише! — Бетти снова обратилась к Гринбергу. — Послушайте, господин уполномоченный, вы сказали так много слов, но что они значат? Вы что, хотите вынести приговор Ламоксу, при этом даже не соизволив спросить его? Вы говорите, он не может давать разумные показания. Ну что ж, я видела здесь других, кто подходил для этого ничуть не лучше. Бьюсь об заклад, что если Лами включить детектор лжи, он не зазвенит. Конечно, он натворил такого, чего делать не следовало бы. Он съел несколько высохших розовых кустов и несколько кочанов капусты мистера Ито. Что же в этом ужасного? Будучи ребенком, вы когда-нибудь таскали печенье, когда думали, что вас никто не видит? — Она сделала глубокий выдох. — Предположим, когда вы стащили это печенье, кто-то ударил вас в лицо метлой? Или выстрелил в вас из ружья? Вы бы не испугались? Вы бы не побежали? Лами дружелюбен. Все, кто здесь присутствуют, знают это… по крайней мере, если нет, то они глупее и более безответственны, чем он. Но разве кто-нибудь попытался образумить его? О нет! Его били, в него стреляли из оружия, пугали его до смерти и преследовали до тех пор, пока он не упал с моста. Вы говорите, что Ламокс не правомочен… Так кто же правомочен? Все эти люди, которые так подло с ним поступили? Или Лами? А теперь они хотят убить его. Если бы маленький мальчик стащил печенье, они оторвали бы ему голову только лишь для уверенности, что он не сделает этого снова. Кто-то здесь сошел с ума? Или все это — фарс?

Она остановилась. Слезы бежали по ее щекам. Это был талант, полезный в драмкружке. К собственному удивлению, она обнаружила, что слезы не поддельные.

— Вы закончили? — спросил Гринберг.

— Полагаю, да. По крайней мере, пока.

— Я должен сказать, что все это очень трогает. Но суд не может руководствоваться эмоциями. Согласно вашей теории, большая часть ущерба — скажем, всё, за исключением розовых кустов и капусты, — возникла от неправильных действий людей, и поэтому не может быть взыскана с Ламокса или его владельца?

— Вы сами описали так, ваша честь. Хвост обычно следует за собакой. Почему бы не спросить Ламокса, как ему все это показалось?

— Мы еще дойдем до этого. Что касается другого пункта: я не могу допустить, что ваша аналогия правомочна. Мы здесь имеем дело не с маленьким мальчиком, а животным. Если суд постановит это животное уничтожить, это не будет актом возмездия или наказания. Это будет сделано с превентивной целью, чтобы не допустить развития потенциальной опасности в ущерб жизни, здоровью или имуществу. Вашего маленького мальчика можно удержать руками его няни, но здесь мы имеем дело с существом, весящим несколько тонн и способным причинить вред человеку по неосторожности. Здесь не может быть параллели с вашим мальчиком, стащившим печенье.

— В самом деле? Ведь этот маленький мальчик может вырасти и смести с лица Земли целый город, нажав одну маленькую кнопочку. Так что голову с плеч — пока он не вырос. Не спрашивайте, почему он стащил печенье, не спрашивайте его ни о чем. Он плохой мальчик — оттяпать ему голову, чтобы обезопасить себя.

Гринберг обнаружил, что снова закусил губу.

— Так, значит, вы хотите, чтобы мы допросили Ламокса?

— Вы полагаете, я выразила свое пожелание недостаточно внятно?

— Я уверен, что вы выразились вполне ясно. Суд примет это в рассмотрение.

— Возражение, ваша честь, — поспешно сказал мистер Ломбард. — Если этот чрезвычайный…

— Попридержите ваши возражения, пожалуйста. Суд удаляется на десять минут. Все остаются на местах. — Гринберг встал и направился к выходу. Он вытащил сигареты, очередной раз обнаружил, что у него нет спичек, и засунул пачку обратно в карман.

Вредная девчонка! Он уже было рассчитал, как гладко завершит это дело к чести Министерства, и все будут удовлетворены… за исключением мальчика Стюарта и этой молодой млекопитающей, у которой он находится под крылышком, а также под каблучком.

Он не мог допустить, чтобы этот единственный в своем роде экземпляр был уничтожен. Но предполагал сохранить его вежливо и обходительно. Отказать в прошении этой старой перечнице, поскольку было очевидно, что оно продиктована злобой и раздражением, и попросить шефа дорожного патруля, с глазу на глаз, забрать свою. Петиция же «спасения мира ради неандертальцев» и вовсе ничего не значила. Но эта дерзкая девчонка, вместо того чтобы тихо слушать, своей болтовней повернула все дело так, что начинало казаться, будто министерский суд способен поставить под угрозу общественную безопасность из-за сентиментального антропоморфического вздора.

К черту эти хорошенькие голубые глазки!

И ведь его наверняка обвинят в том, что он попал под влияние этих хорошеньких голубых глазок. Такие дети должны тихо сидеть дома.

Владелец животного отвечает за нанесенный его подопечным ущерб, имелись тысячи дел о «сбежавших животных» для оправдания такого судебного решения — здесь же, все-таки, не планета Тенкора. А эта чушь насчет того, что виноваты те, кто его напугал, — не более чем детский лепет. Для науки этот экземпляр неземного животного представлял значительный интерес, оно стоило гораздо больше, чем причиненный ущерб, и решение суда не повредит мальчику в финансовом отношении.

Он поймал себя на том, что впал в далеко не юридический образ мыслей. Платежеспособность обвиняемого — не его дело.

— Извините, ваша честь. Пожалуйста, не играйте этими штуками.

Гринберг поднял голову, готовый кого-то осадить, но перед ним стоял секретарь суда. Затем он увидел, что рассеянно трогает ручки и выключатели пульта секретаря. Он убрал руки.

— Простите.

— Человек, не разбирающийся в этих штуковинах, — сказал секретарь извиняющимся голосом, — может наделать много неприятностей.

— Да, вы правы. К сожалению, весьма правы. — Он повернулся ко всем и объявил: — Суд продолжает заседание.

Сев на свое место, Гринберг тотчас же повернулся к мисс Соренсон.

— Суд постановляет, что Ламокс не является правомочным существом…

— Ваша честь, вы поступаете самым неправильным образом! — воскликнула Бетти.

— Возможно.

С минуту она подумала.

— Мы хотим перенести разбор дела в другой округ.

— Где вы этому научились? Не беспокойтесь, в вашем деле уже имел место один перенос, когда вмешалось Министерство. Так что с этим покончено. А теперь, для разнообразия, посидите тихо.

Бетти покраснела.

— Вы себя дискредитируете.

Гринберг по своему обыкновению решил сохранить настоящее олимпийское спокойствие. Для этого ему понадобилось сделать три глубоких вдоха.

— Послушайте, девушка, — сказал он, подбирая слова, — весь день вы пытались нарушить ход дела. Вам нет больше необходимости говорить. Вы и так наговорили слишком много. Вам понятно?

— Нет, почему же, я еще буду говорить.

— Что? Повторите, пожалуйста.

Бетти посмотрела на него.

— Нет, я лучше возьму свои слова обратно, а то вы начнете говорить о «неуважении к суду»…

— Нет-нет… Я хотел запомнить это. Не думаю, что мне когда-либо приходилось слышать такие огульные утверждения. Но пусть это вас не беспокоит. Главное — попридержите язык, если, конечно, вам это удастся. Вам будет позволено говорить позднее.

— Да, сэр.

Гринберг повернулся к остальным.

— Суд раннее объявлял, что будет сделано должное уведомление, если нам предстоит продолжить рассмотрение дела до его окончания. Суд не видит причин, препятствующих этому. Будут какие-нибудь возражения?

Адвокаты беспокойно зашевелились и обменялись взглядами. Гринберг повернулся к Бетти.

— А вы?

— Я? Мне казалось, у меня нет права голоса.

— Следует ли нам закончить рассмотрение дела сегодня?

Бетти взглянула на Джона Томаса и понуро ответила:

— Возражений нет, — затем наклонилась к мальчику и прошептала: — Джонни, я честно пыталась…

Он похлопал под столом по ее руке:

— Я знаю, проныра.

Гринберг сделал вид, что ничего не слышит, и продолжил холодным официальным тоном:

— В суд поступило прошение об уничтожении неземного существа по имени Ламокс на том основании, что оно опасно и неконтролируемо. Факты не подтверждают эту точку зрения. Прошение отклоняется.

Бетти, вскрикнув, раскрыла рот от изумления. Джон Томас впервые за все это время улыбнулся.

— Пожалуйста, соблюдайте порядок, — сказал Гринберг спокойно. — У нас здесь есть еще петиция с той же просьбой, но на других основаниях, — он держал в руках бумагу, поданную «Обществом сохранения Земли для людей». — Суд находит невозможным следовать надуманной аргументации. Петиция отклоняется. У нас имеется четыре уголовных обвинения. Я снимаю все четыре. Закон требует…

Городской поверенный был в изумлении.

— Но, ваша честь…

— Если у вас есть вопрос, пока придержите его. Никакого преступного намерения судом не найдено, а значит, в этом отношении не могло быть преступления. Однако могла иметь место преступная халатность там, где закон требует от человека соблюдения должной предусмотрительности для защиты окружающих: именно в этом отношении и должен быть рассмотрен предмет спора. Предусмотрительность основывается на опыте, личном или чужом, а не на невероятном предвидении. По мнению суда, принятые меры предосторожности были вполне разумными в свете имевшегося опыта, то есть опыта, имевшегося до последнего понедельника, — он повернулся и обратился к Джону Томасу. — Я имею в виду, молодой человек, что ваши меры предосторожности были предусмотрительны в той мере, насколько вам это было известно. Теперь вы знаете больше, и если этот зверь опять окажется на свободе, вам будет худо.

Джонни сглотнул.

— Да, сэр.

— У нас имеются гражданские иски об ущербе. Здесь критерий другой. Опекун несовершеннолетнего или владелец животного отвечает за ущерб, нанесенный подопечным ребенком или животным, и закон придерживается мнения, что пусть лучше страдает владелец или опекун, чем невинная третья сторона. За исключением одного пункта, о котором я пока умолчу, все эти гражданские иски попадают под это правило. Но позвольте мне в первую очередь заметить, что все предъявленные на этом основании иски требуют карательной компенсации за ущерб в качестве меры наказания. Карательная компенсация за ущерб в качестве наказания отвергается: для подобного нет основания, для всех таких случаев закон предусматривает только реальную компенсацию за убытки. Что же касается непосредственно финансовой стороны компенсации, то Министерство инопланетных дел вмешивается в общественные интересы: расходы берет на себя министерство.

— А ведь неплохо, что мы оформили Ламокса как имущественную принадлежность, — прошептала Бетти. — Посмотри, как оскалились эти стервятники из страховых компаний.

Гринберг продолжал:

— Я умолчал было еще об одном пункте. Косвенно был затронут вопрос о том, что этот Ламокс может и не быть животным — и потому не является имущественной принадлежностью… и он может оказаться говорящим существом в значении «Обычаев цивилизации», а потому сам себе хозяин.

Гринберг имел колебания. Он хотел бы внести свой вклад в «Обычаи цивилизации», но его тревожило, что именно это и может стать поводом для непризнания решения.

— Мы давно уже ликвидировали рабство. Никакое из разумных существ не может быть собственностью. Но если Ламокс относится к подобным существам, то что же получается? Несет ли Ламокс личную ответственность? Нельзя сказать, что он достаточно знаком с нашими обычаями, нельзя сказать также, что он находится с нами по своему желанию. Следует ли в таком случае считать предполагаемых владельцев его опекунами, ответственными, таким образом, за его поступки? Все эти вопросы сводятся к одному: является Ламокс имущественной принадлежностью или же свободным существом?

Суд выразил свое мнение, когда решил, что Ламокс не может давать показания… в настоящее время. Но суд не имеет достаточных оснований для окончательного решения, независимо от того, что на первый взгляд Ламокс кажется животным.

Поэтому суд вернется к рассмотрению этого дела после определения статуса Ламокса. А до того момента местные власти возьмут на себя заботу о Ламоксе и будут отвечать как за его безопасность, так и за безопасность общества от него.

Гринберг замолчал и сел.

Появись сейчас в зале муха, она растерялась бы от обилия раскрытых ртов. Первым пришел в себя поверенный от компании, страхующей «Бон Марше», мистер Шнейдер.

— Ваша честь? Так что же насчет нас? Что нам делать?

— Не знаю.

— Но… послушайте, ваша честь, давайте посмотрим фактам в лицо. У миссис Стюарт нет никакой собственности и денег, которые могли бы быть описаны, она лишь управляет имуществом по доверенности. То же самое касается и мальчика. Мы надеялись получить возмещение от самого зверя. За него на аукционе могут дать хорошую сумму. А теперь, если позволите, вы все перевернули вверх тормашками. Если кто-нибудь из этих… кхм… ученых… начнет долгую серию испытаний, на которые, возможно, потребуются годы, и до их окончания не может быть решен вопрос о статусе этого зверя, как имущества, — то где, скажите, искать нам утешение? Следует ли нам подать в суд на город?

В ту же секунду вскочил мистер Ломбард.

— Нет, послушайте, вы не можете подать в суд на город. Город здесь одна из потерпевших сторон. Так что…

— Соблюдайте порядок, — строго сказал Гринберг, — ни на один из этих вопросов в данный момент нельзя дать ответа. Все гражданские действия будут приостановлены до тех пор, пока статус Ламокса не прояснится. — Он посмотрел в потолок. — Есть еще и другая возможность. Похоже, это существо прибыло на Землю на «Трейл Блейзерс». Если мне не изменяет память, все образцы, привезенные на этом корабле, были собственностью правительства. В таком случае, источником утешения для пострадавших может оказаться еще более глубокая тяжба.

Мистер Шнейдер выглядел ошеломленным. Мистер Ломбард казался разозлившимся. Джон Томас почувствовал беспокойство.

— Что он хочет этим сказать? — зашептал он Бетти. — Ламокс — мой.

— Тсс… — прошептала Бетти. — Я же тебе говорила, что мы выпутаемся. О, мистер Гринберг, лапочка!

— Но…

— Тихо. Еще не все закончилось.

Сын мистера Ито все заседание молчал, не считая того времени, когда давал показания. Теперь он встал.

— Ваша честь?

— Да, мистер Ито?

— Я ничего не понимаю в этих делах. Я простой фермер. Но все же хочу я знать одну вещь. Кто должен платить за теплицы моего отца?

Джон Томас поднялся.

— Я, — сказал он просто.

Бетти потянула его за рукав:

— Сядь, идиот!

— Бетти, помолчи. Ты уже достаточно наговорилась.

Бетти сохранила молчание.

— Мистер Гринберг, все уже говорили. Можно и мне сказать что-нибудь?

— Говорите.

— Я наслышался за этот день всякой чепухи. Люди пытаются выставить Ламокса как опасное существо, каким он на самом деле не является. Люди хотят, чтобы его убили просто так, назло… Да, я имею в виду вас, миссис Донахью.

— Обращайтесь, пожалуйста, к суду, — спокойно сказал Гринберг.

— Я внимательно слушал все, что вы сейчас говорили. Не вполне уверен, что понял все ваши слова, но кое-что, простите меня, сэр, показалось мне глупым. Извините меня.

— Уверен, что вы не хотели меня оскорбить.

— Вот, взять хотя бы то, является ли Ламокс имущественной принадлежностью или нет. Или достаточно ли он разумен, чтобы защищать себя и высказывать мнение. Ламокс вполне разумен. Я думаю, никто кроме меня не знает, насколько он разумен. Но он не получил никакого воспитания и мало где побывал. Однако не имеет никакого значения, кому он принадлежит. Он принадлежит мне. Но также и я принадлежу ему. Мы выросли вместе. Теперь я знаю, что несу ответственность за те разрушения, которые имели место в прошлый понедельник… да сиди же тихо, Бетти!.. Я не могу заплатить сейчас, но обязательно заплачу. Я…

— Одну минуточку, молодой человек. Суд не может позволить вам принять на себя обязательства без квалифицированного адвоката. Если именно таково ваше намерение, суд назначит вам адвоката.

— Вы сказали, что я могу высказаться.

— Продолжайте. В протоколе будет записано, что это вас ни к чему не обязывает.

— Не сомневаюсь, что обязывает, поскольку я собираюсь платить. Скоро я по завещанию должен получить сумму, предназначенную на образование. Думаю, ее достаточно, чтобы покрыть ущерб…

— Джон Томас! — пронзительно закричала его мать. — Ты не сделаешь этого!

— Мама, ты лучше не впутывайся в это дело. Я просто хотел сказать…

— Он не должен ничего говорить. Ваша честь, он…

— Соблюдайте порядок. Это его ни к чему не обязывает. Пусть парень говорит.

— Благодарю вас, сэр. Но я хотел кое-что сказать и вам, сэр. Лами пуглив. Я могу с ним обращаться, поскольку он мне доверяет. Но если вы думаете, что я позволю всяким любопытным глазеть на него, тыкать палками и задавать ему всякие глупые вопросы, приводя его в замешательство, то вам лучше еще раз подумать, поскольку я этого не потерплю! У Ламокса и так уже переизбыток впечатлений. Он перевозбудился, бедняжка…

Ламокс ожидал Джона Томаса дольше, чем это ему нравилось, поскольку не был уверен, что знает, куда тот ушел. Он видел, как мальчик скрылся в толпе, но не знал точно, вошел ли тот в здание или нет. Он попытался спать, после того как пробудился первый раз, но вокруг болтались любопытные, и ему приходилось то и дело просыпаться, поскольку сторожевая система не имела достаточно четкого суждения о происходящем вокруг.

Наконец он решил, что пора уже найти Джона Томаса и идти домой. Формально он нарушил приказ Бетти. Но, в конце концов, Бетти — это не Джонни.

Он настроил свой слух на «поиск» и попытался определить местоположение Джонни. Он долго прислушивался, несколько раз слышал голос Бетти. Но Бетти его не интересовала. Он продолжал вслушиваться.

Вот он, Джонни: Ламокс отключился от всего остального и тщательнее прислушался. Да, Джонни находится в большом доме. Но что это? Голос мальчика звучит так, как это бывало во время споров с матерью. Ламокс напряг слух, пытаясь разобраться, что там происходит.

Обсуждали что-то, в чем он не разбирался. Но одно было ясно: у кого-то было дурное намерение в отношении Джонни. У его матери? Да, ее голос прозвучал один раз — но он знал, что она имеет право разговаривать с Джонни на повышенных интонациях, так же как Джонни может подобным образом разговаривать с ним: это ничего не значило. Но там был кто-то еще… несколько других… а ведь никто больше не имел такой привилегии.

Джон Томас в своем ораторском искусстве не дошел дальше слов «бедняжка». Снаружи послышались крики и возгласы. Все, кто был в суде, повернули головы. Шум быстро приближался, и мистер Гринберг уже собирался отправить бейлифа узнать, в чем там дело, как вдруг необходимость в этом отпала. Дверь в зал суда подалась вперед, а затем слетела с петель. Показалась передняя часть Ламокса, срывая кусок стены и вынося на себе дверную коробку, как ошейник. Ламокс в улыбке широко раскрыл рот и пискляво воскликнул:

— Джонни!

— Ламокс! — закричал его друг. — Стой спокойно там, где находишься! Не двигайся ни на сантиметр?

Из всех присутствующих, замерших в изумлении, наиболее интересное смешанное выражение застыло на лице специального уполномоченного Гринберга.