"Цемент" - читать интересную книгу автора (Гладков Федор Васильевич)2. Человек на подножном кормуГлеб вошел в открытую калитку сада и увидел не то, что видел в других домах. Мехов а стояла перед кучей одежды, тряпья и улыбалась. Громада и Лошак один за другим выносили охапками вещи и книги. У открытого окна стоял веселый старик и живо говорил: — Всё, всё!.. Очень прошу, друзья! Вся эта дрянь приобреталась человеком для того, чтобы жизнь свою свести к одной точке. Это собирание жизни происходит до того момента, пока не наступает смерть, то есть такое состояние, которое отрицает все три измерения. Это и есть тот идеал, который выражается абсолютной нормой — нулем. Не правда ли, друзья, как это любопытно, занимательно и весело?.. Мехова издали смотрела на Глеба странно большими глазами. — Погляди, Глеб, на этого удивительного чудака. Это — отец нашего Сергея. Человек, который может сказать больше, чем обыкновенные люди. Если бы ты видел, с каким восторгом он встретил нас! А сама вздрагивала от утренней свежести и вызывающе ласкала его глазами. Мимо Глеба военной походкой прошел однорукий человек с орлиным носом и непомерно маленькой верхней губой. На ходу он оглядел Глеба и зашагал к калитке. — Гражданин, прошу возвратиться. Однорукий быстро сделал кругом марш. — Вы — кто такой? Однорукий стоял перед Глебом в напряженной готовности. — Дмитрий Ивагин, бывший полковник, а теперь гражданин Советской республики. Старший сын этого старца и единственный брат члена РКП, Сергея Ивагина. Нужны документы? — Оставьте при себе документы. Ваша комната будет обыскана. Прошу остаться. — Мой угол — в квартире отца. Все уже вдребезги очищена Но мои карманы остались неприкосновенными. Угодно? И в холодных глазах неуловимо играла насмешка. — Можете идти. Глеб тревожно следил за ним до самой калитки и раза два порывался вернуть его, но почему-то не решился. Юрко семенил по комнате старик с бородой под прямым углом к подбородку, суетился и весь горел восторгом. — Истинная свобода, друзья, в полном отрицании геометрических образов и их вещественных воплощений. Коммунисты тем сильны и мудры, что они опрокинули всю Эвклидову геометрию. Я их приемлю и люблю за их веселую революцию против незыблемости всяких форм, облеченных в фетиши. Друзья мои, не оставляйте ничего; это будет непоследовательно, а для меня жутко. Быть привязанным хотя бы одним обрывком гнилой нитки к стенам куба, призмы, треугольника — это так же ужасно, как быть заваленным горами хлама. Лошак ворочал белками и не отрывался от работы. Он поглядывал на старика и угрюмо думал. Потом подошел к нему и сказал добродушно: — Ставь дело на попа, отец!.. Погоним тебя на подножный корм… на волю… — Он хмуро ухмыльнулся и неуклюже ткнул пальцем в грудь старика. — Вот там и… гвоздуй свою жвачку… Старик смеялся и в восторге размахивал руками. — Вот, вот!.. Ваша свирепость — неосознанная человечность, друзья. Человек — на подножном корму… Что может быть совершеннее этого состояния! Земля, небо, бесконечность… Вот!.. Вот!.. Но почему, друзья, не пришел с вами мой сын — Сергей? Я очень хотел бы видеть его в роли моего торжественного ликтора… Громада собирал по шкафам, сундукам и углам книги, ковры и крутил головою: надоело слушать болтовню старика. — Папаша, не дискуссируйте и так и дале… Предлагаю использовать себя на трудовом фронте, и как очень много у вас всякого материалу, но ворочать приходится нам с Лошаком… Такой уж человек Громада: сам маленький, а фамилия большая и слова говорит большие. Глеб подошел к старику и протянул ему руку. — Ну как — здорово вас почистили, Иван Арсеньич? Сын ваш, Сергей, тоже командует по этой линии. — Хорошо!.. Очень хорошо!.. Напрасно не пришел Сергей, напрасно… Я бы очень хотел поглядеть на пего, очень хотел бы… — Не беспокойтесь, Иван Арсеньич; мы у вас ничего не возьмем. Вы наш культурный работник. Старик в страхе посмотрел на Глеба. Нервно затеребил пальцами бороду. — Нет, нет!.. Всё, всё!.. Это — очень хорошо, прекрасно! Громада крутил головою и с брезгливым сожалением смотрел на этого суетливого, восторженного мудреца. — Обалдеешь, товарищ Чумалов, от этой его идеологии. Дискустирует папаша зря… и так и дале… Глеб глядел на старика с изумлением и любопытством. — Хорошо, Иван Арсеньич, можете жить как вам угодно. Я и не знал, что у Сергея такой занятный старичок… Оставьте здесь все, ребята, и уходите… Он опять пожал руку Ивану Арсеньичу и быстро пошел к выходу. |
||
|