"Салка Валка" - читать интересную книгу автора (Лакснесс Халлдор)

Глава 25

В этот вечер она прижималась к нему сильнее, чем когда-либо прежде, и между страстными поцелуями шептала ему в волосы:

— Арнальд, мне кажется, что я люблю тебя еще сильнее. Быть может, я не любила бы тебя так сильно, если бы ничего не случилось… с другой девушкой.

В эту самую ночь, сидя на постели, она склонилась над ним и в какой-то отрешенности произнесла:

— И вот я стала твоей любовницей, как пишется в романах.

Редко два человеческих существа бывают так крепко слиты воедино, как были они после этого вечера. Теперь их любовь была не только лирической мелодией в природе, вплетающейся в запахи весны и зелено-голубую даль летнего неба, где весело порхают птицы и заход солнца предвещает встречу с зарей, когда быстро бегут дни, как робкая непропетая песнь, ждущая своих рифм.

Исчезла вся поэзия, как исчезает утром туман из долины; отныне их любовь была земной реальностью, в которой самое прекрасное уживается со всем, что противоречит прекрасному. Ужаснее всего было ее убеждение, что все происходящее прекрасно и возвышенно. Очертя голову, торжествующе она могла бы сейчас в восторге броситься вниз со скалы и разбиться об острые камни. Она стала считать его частью самой себя. Она была сильнее его. Она говорила «приди» — и он приходил, она вызывала его на ласки — и он покорно предавался им. Она требовала целиком отдаться ее воле — и он был ее покорным слугой. Отныне она жила и дышала, озаренная этим новым огнем; и когда ее возлюбленного не было рядом, ей казалось, что жизнь уходит от нее, ясные дни становятся тусклыми и пасмурными, окружающие ее люди — безжизненными тенями.

Теперь они не стеснялись своей близости, не скрывали ее от окружающих. Когда вечерами они встречались на улице и, обнявшись, удалялись из поселка, они не замечала возмущенных лиц в окнах, не слышали язвительных замечаний, отпускаемых по их адресу ребятишками и подгулявшими забулдыгами. Они уходили так далеко из поселка, что даже самые любопытные уличные мальчишки, махнув рукой, отказывались выслеживать их в ночи. Порою даже среди белого дня они целовались в кооперативе и так увлекались, что покупателям приходилось напоминать о своем присутствии. Любой час, любое место были подчинены торжеству их страстной любви. Их нескромность зашла так далеко, что они уже не обращали внимания на хозяйку дома, если она заставала их в постели.

Однажды ночью Салка вдруг спросила с испугом в голосе, как лунатик, очнувшийся на краю пропасти:

— Арнальдур, что ты сделал со мной? Я не узнаю себя. Что будет со мной, если когда-нибудь ты покинешь меня?

Не услышав ответа, она повторила с еще большей тревогой:

— Что будет со мной, если ты покинешь меня?

Не получив ответа и на сей раз, она в отчаянии обняла его и спрятала лицо у него на груди, в которой уже рождались перемены.

Все было забыто в эти знойные летние дни, даже столь милые сердцу социалистические преобразования и великолепные новые постройки, которые должны были вознестись здесь в Осейри и в долине, во славу передового рабочего класса. Никто не занимался и снабжением кооперативного магазина необходимыми товарами. И, вероятно, всемогущий Богесен вновь вернул бы к себе в конторские книги имена всех старых должников, если бы в лавке Свейна Паулссона не оказалось в избытке все то, чего не хватало в кооперативе, и он не предлагал товары на любых условиях. Кроме того, из достоверных источников стало известно, что в результате своей последней поездки на Юг Свейн Паулссон стал приверженцем Кристофера Турфдаля. Этот вывод легко можно было сделать из весьма немаловажного события: в газете «Народ» появилось стихотворение Свейна Паулссона. Большинство мужчин поселка разбрелись кто куда. Одни направились в горы, подрядившись за очень низкую плату на прокладку дороги или проводку телеграфной линии, лишь бы не остаться без работы; другие подались в соседние селения. Единственно, кто остался в поселке, — это рыбаки, занятые на моторных лодках у Стейнтора Стейнссона, — их каким-то таинственным образом у него стало уже три.

Арнальдур намекнул, что Кристофер Турфдаль почти обещал ему мандат в альтинге и поддержку своей партии в этом избирательном округе. Но, когда были опубликованы списки кандидатов, имени Арнальдура в них не оказалось. Одновременно стало известно, что Кристофер Турфдаль пришел к соглашению с руководством социалистической партии на Юге и что его партия предоставит им избирательный участок при условии, если они в качестве кандидата выдвинут более уравновешенного человека, чем Арнальдур Бьернссон.

— А я-то думала, что вы с Кристофером Турфдалем неразлучные друзья, — сказала Салка Валка, прочитав эти новости в газете. — Когда мне говорили, что он за глаза говорит дурно о тебе, я думала, что это ложь и клевета.

— Единственное, что мне Кристофер Турфдаль обещал определенно, так это должность управляющего кооперативным обществом, когда оно крепко станет здесь на ноги и если, конечно, я сам соглашусь на этот пост, — ответил Арнальдур. — Меня ни чуточки не трогает, что я не стал членом альтинга. Я даже не знаю, хочу ли я стать управляющим кооперативным обществом, несмотря на сносную плату. У меня есть ты, чего мне еще желать?

Она посмотрела на него продолжительным взглядом, но ничего не ответила.

— Тебе нужен новый костюм, — сказала она наконец. — А сорочек у тебя и вовсе нет.

Делиться всем, что она имеет, делать все для других было в характере Салки. Она подарила ему туфли, носки и кепку. Она дала ему денег на новый костюм, и за ее деньги он оделся с ног до головы. Все лучшее, что было в лавке Свейна Паулссона и чего не было в кооперативном магазине, она купила для него за свои деньги. Не проходило дня, чтобы она что-нибудь не дарила ему. С утра до вечера он курил сигареты за ее счет. Наконец она стала готовить для него пищу, попросив разрешения у его хозяйки занять небольшой уголок в кухне.

— Салка, — сказал он, после того как они несколько раз обедали вместе. — Сделай мне одолжение, не бери в рот нож. Мне неприятно смотреть.

— Почему?

— Отвратительное зрелище.

— Отвратительное? — повторила она, испугавшись. — Почему отвратительное? Никогда не думала об этом.

Но краска стыда залила ее лицо.

— Нигде в мире ты не увидишь, чтобы люди так ели. Это считается признаком дурного тона. Прости меня, дорогая, за мои интеллигентские привычки, но я ничего не могу поделать. Прежде всего человек должен усвоить определенные манеры.

Долгое время она сидела молча и неуклюже подбирала вилкой оставшуюся на тарелке пищу, не решаясь поднять на него глаза. Наконец она сказала:

— Давным-давно, когда мы были еще маленькими, ты учил меня, что нужно держать тело в чистоте, чтобы не завшиветь и не ходить неряхой. Прошлым летом ты сделал замечание о моих зубах, ты сказал, что они желтые и их нужно чистить, Я всегда прислушиваюсь к твоим советам. Я больше никогда не буду есть с ножа. Пожалуйста, говори мне, когда я что-нибудь делаю не так.

По ночам на улицах поселка они сталкивались с овцой и двумя ягнятами. Животное с испугом шарахалось в сторону. В углу двора за изгородью лежал ягненок и смотрел на молодую пару. Трудно было разгадать, что было в его улыбке — насмешка или блаженство, счастье. Когда они подходили поближе, ягненок стремительно вскакивал на ноги и мчался в противоположный угол, к своей матери, чтобы предупредить ее об опасности, и они бросались прочь, как будто их жизнь висела на волоске. Но тут же они останавливались и оглядывались назад, словно заигрывая с людьми. В одном из выгонов лежали холеные лошади Йохана Богесена, в другом нашли себе пристанище коровы. Они лежали и жевали траву с таким видом, словно размышляли над глубокими загадками абстрактной философии. Здесь росли цветы самых разнообразных названий: одуванчики, колокольчики, ландыши, клевер, гусиный горошек, жирнолистка, пахучие травы и без запаха — и каждое растение имело свою собственную жизнь, собственное лето, свое место на земле, свою росу по ночам. Юноша и девушка думали только о любви. И когда они говорили о животных или цветах, когда они любовались грациозными движениями птиц, их полетом, они говорили о любви; «О-о, вода-вода», — все еще протяжно кричала гага, но, должно быть, это была одинокая птица, потому что сейчас все птицы клали яйца и были заняты хозяйственной и воспитательной деятельностью. Морские ласточки, раскинув крылья, парили высоко в воздухе. И стоило соколу опуститься пониже к воде, как ласточки, словно воинственная армия, готовились к защите всего пернатого населения берега. А над росистой травой летало множество белых бабочек, прекрасных, как маленькие ангелочки, в единственный день своей жизни. Однажды ночью в долине, сидя на траве, девушка сказала серьезно:

— Весною все живет, а как будет осенью, Арнальдур? Я ничего не могу поделать, я боюсь осени.

— Почему, дорогая? — спросил он и ласково обнял ее.

Но утешение и успокоение, которое должно было принести его объятие, не коснулось ее души. После непродолжительного молчания она сказала:

— Когда ты уедешь, Арнальдур, я умру.

— Я никуда не собираюсь уезжать.

— Но если ты изменишься, мне будет конец.

— Если я изменюсь, ты изменишься вместе со мной и мы будем продолжать жить, новые друг для друга.

— Пока ты не появился здесь, Арнальдур, я спала, как все здесь в местечке. Но пришел ты и разбудил меня. С тех пор как я пробудилась, я стала частью тебя и не принадлежу больше себе. Ты моя жизнь. Когда ты уедешь, это значит, что я буду стоять у твоей могилы. Ты будешь продолжать жить где-то в далеком мире, но моей жизни придет конец. Когда ты мне скажешь последнее прощальное слово, для меня не будет больше существовать ни этот мир и никакой иной.

— Но если я умру и меня похоронят, — сказал он осторожно, — разве ты не будешь жить и продолжать трудиться во имя меня, во имя того, чему я тебя научил, во имя высоких идеалов?

— А что такое идеал, Арнальдур?

— Идеал — это стремление человека к лучшему.

— Но что стоят идеалы, если человек умирает, не успев их осуществить?

— Идеалы выше человека, — произнес он философски. — Люди могут подвести, когда меньше всего этого ждешь, точно так же, как и боги. Люди — индивидуумы, они меняются. Одни умирают, другие сдаются, но идеалы, Салка, имеют более глубокие корни, чем боги или люди. Они подобны естественной природной силе, они покоряют себе целые народы с землей и небесами, в то время как бог и человек — индивидуальные личности — исчезают. Идеалы не страдают от того, что отдельные люди умирают или сдаются. Идеалы руководят человечеством, а не наоборот.

— Помнишь, как однажды, ранней весной, ты говорил о национальном характере? Скажи мне, что сильнее: идеалы или национальный характер?

— Стремление к лучшему наталкивается на большие трудности, приходится вести тяжелую борьбу; труднее всего, если люди положительно относятся к смерти.

Неизвестно, в какой степени она поняла его замечание, но тем не менее она с волнением спросила, сильнее ли идеалы, чем любовь?

— Я хочу знать, — сказала она, — продолжают ли жить идеалы после того, как умерла любовь.

— Сомневаюсь, можно ли так ставить вопрос. Но любовь часто заставляет человека забыть идеалы.

На следующий день Арнальдур получил телеграмму из Силисфьорда с подписью: Кристофер Турфдаль.

Кристофер Турфдаль вместе с группой других политических деятелей совершал предвыборное турне. В телеграмме он просил Арнальдура как можно скорее встретиться с ним. В этот же самый день Арнальдур на моторной лодке выехал в Силисфьорд.

Салке Валке казалось, что еще не кончилась весна, но вечером этого дня она заметила, что лето уже на исходе. Пошел дождь, и девушка чувствовала себя одинокой и заброшенной.

Она считала дни до начала выборов в Осейри, так как знала, что к этому времени Арнальдур вернется. Она старалась утешить себя и с радостью думала о том, что Арнальдур сейчас занят полезным для народа делом. Она гордилась, что его так высоко ценят в руководящих кругах и что Кристофер Турфдаль не смог обойтись без него, когда дело приняло серьезный оборот. Она старалась представить себе митинги на фьордах, на которых выступал Арнальдур. Вот он подымается перед затихшей аудиторией, в его глазах пылает возвышенная мысль, когда он начинает говорить о жизни на фьордах, безработице, тяжелых условиях, в которых живет рабочий класс, и враги всего русского и датского начинают дрожать. Это они клевещут и поносят другие народы, стараясь отвлечь мысли рабочих от их собственной жизни. Рядом с Арнальдуром стоит Кристофер Турфдаль — настоящий великан, лысый, но с бородой, точь-в-точь Эгиль Скаллагримссон на почтовой открытке.

Днями и ночами она не только мечтала о победах Арнальдура на избирательных митингах, но и сама не хотела сидеть сложа руки в то время, как Арнальдур находился на передовой линии. Она принялась ходить по домам, стараясь склонить сердца к его учению.

Теперь уже раньше темнело, в особенности в те дни, когда небо было покрыто серыми облаками. Она сидела в сумерках у окна и думала о красоте прошедшей весны, о самых прекрасных ночах ее жизни. Мечты девушки о возлюбленном всегда прекраснее, чем действительность. Нет на свете ничего чудеснее мечты о возлюбленном, которого нет поблизости.

Вскоре прибыли политические деятели. Их привез сюда один из сторожевых катеров рыболовецкой инспекции. Если бы этот корабль вез отца, сына и святого духа, вряд ли их прибытия ожидали бы с таким нетерпением, как приезда этих важных гостей. Они были полны непреклонного желания решить проблемы народной жизни — каждый на свой лад. На пристань сошли шесть здоровых, крепких мужчин в макинтошах, шляпах, с палками в руках. Они весело и громко разговаривали, шутили между собой, словно компания молодых людей, собравшихся на пикник. Салка Валка стояла у края пристани, готовая при появлении Арнальдура броситься ему на шею в присутствии всех людей. Но его не оказалось в этой компании. И представьте, никто, кроме нее, не заметил его отсутствия, никто даже не спросил, где он. Йохан Богесен пригласил к себе домой на кофе всех кандидатов, как противников, так и друзей, а народ тем временем устремился к школе.

Салка Валка не вошла в здание школы. Она осталась У дверей, решив узнать, кто из гостей Кристофер Турфдаль, чтобы расспросить его об Арнальдуре. За кофе и сигарами дорогие гости провели в доме Богесена не менее часа. Участники предстоящего митинга терпеливо ждали в школе. Салка стояла на лестнице. Она ни с кем не разговаривала. Пошел дождь. Наконец появились кандидаты. Они были веселы, смеялись. Один из них дружелюбно взял Йохана Богесена под руку и рассказывал ему, по-видимому, какой-то забавный анекдот. Старик так и сиял от удовольствия. Этот приезжий был мужчина среднего роста, худой и очень бледный. Он был необыкновенно любезен, зубы у него блестели, как отполированная слоновая кость. На носу сидело золотое пелене. Одет он был точно заграничный купец. Оказалось, это-то и был Кристофер Турфдаль, самый опасный большевик в Исландии. Собравшиеся предупредительно уступали дорогу знатным гостям. Те любезно снимали шляпы и улыбались. Смеет ли она, простая, необразованная рыбачка, остановить такого важного человека, который, возможно, через несколько лет будет управлять всей страной? Как рискнет она спросить его о своем возлюбленном? Когда Кристофер Турфдаль проходил мимо Салки, храбрость покинула ее. Сердце ее остановилось, она побледнела. Вот Кристофер Турфдаль уже занес одну ногу за порог — он был в новых коричневых туфлях, брюки отлично заглажены, прямо острие ножа! — вот уже и вторая нога присоединяется к первой — какие дорогие и элегантные туфли! — еще мгновение, и он ускользнет. Нет, я должна! В отчаянии, Салка приняла решение: она ринулась к двери и схватила мужчину за руку.

— Кристофер!

Он быстро обернулся, окинул взглядом крепкую, хорошо сложенную девушку, улыбнулся и приподнял шляпу.

— Вы меня?

— Могу я поговорить с тобой, Кристофер? Всего лишь несколько слов, — сказала она, забыв в смущении, что надо было обратиться к нему на «вы».

Он отпустил руку Йохана Богесена, повернулся к ней и спросил:

— С глазу на глаз?

— Да, только одно слово.

Он дружески взял ее под руку, и они вышли из школы.

— О, я знаю вас, — сказал он. — Мне кто-то на пристани указал на вас. Вы та девушка, которая активно и с успехом выступала против местных тузов. Мы, конечно, все союзники, и мы надеемся, что нам удастся после выборов заставить их за все расплатиться. Сейчас у вас ко мне какое-нибудь особое дело?

— Нет, — ответила девушка. — Но вы знаете Арнальдура Бьернссона. Мы с Арнальдуром знакомы немного… Вы недавно вызвали его к себе в Силисфьорд, с тех пор я ничего не слышала о нем. Где он?

— Ах, Арнальдур, — любезно улыбнулся Кристофер Турфдаль и поглядел на девушку из-под тяжелых век. — Я рад, что вы с Арнальдуром стали хорошими друзьями. Я всегда чувствовал ответственность за этого юношу. Поэтому я очень рад, что он нашел в вас друга. Вас-то, как я уже сказал, я хорошо знаю. Я следил за вами не один год, с того самого дня, как вы возглавили здесь союз рыбаков. Это был первый серьезный шаг в поселке. Ах да, мы говорили об Арнальдуре. Несколько лет назад нам удалось выколотить для него в альтинге небольшую стипендию. Редко найдешь такого способного юношу. У него необыкновенные дарования. Кроме того, он всегда полон всевозможных новых идей. Я почему-то всегда считал его поэтически одаренной натурой, хотя он никогда серьезно не занимался ни литературой, ни искусством. Есть что-то очень привлекательное в этом молодом человеке, а лучшего характера и не сыскать. Я только сомневаюсь, по плечу ли политика таким чувствительным душам. Мне кажется, это поприще для них неподходящее. Что касается меня, то надо признать, что я давным-давно стал одной их тех водовозных кляч, которые бредут, не разбирая дороги, ровная она или нет. И если такая лошадка изо дня в день таскает тяжелый груз по плохим дорогам, это уже не рысак. От такой судьбы я всячески стараюсь избавить тонкие натуры, если только это в моих силах. Сейчас я вам расскажу, что произошло с Арнальдуром. Он находится в горах… Я думаю, что он вполне заслужил небольшой отдых за свою самоотверженную работу в Осейри. А если мы выиграем компанию, во что я твердо верю, мы подыщем для него подходящее место, соответствующее его наклонностям. В Силисфьорде остановилась группа американцев, они до того беспомощны! Собирались в горы без лошадей и проводника. А поскольку я почти наверняка обещал им помочь, вот я и подумал, что, может быть, это подойдет для Арнальдура. Он всегда легко сходится с образованными людьми. К тому же он недурно владеет английским языком. Правда, заработок это дает не такой уж большой. Но и тридцать пять крон в день — немалые карманные деньги для студента без диплома. Думаю, что его путешествие продлится не менее четырех-шести недель. Во всяком случае, я могу гарантировать — ему будет совсем неплохо. Примерно в середине сентября он вернется в Силисфьорд вместе с лошадьми. Американцы же отправятся в обратный путь через Акурейри, они сядут там на пароход.

Придя в себя, Салка Валка обнаружила, что сидит где-то в горах, а дождь падает ей на грудь.