"Земля Кузнецкая" - читать интересную книгу автора (Волошин Александр Никитич)

ГЛАВА I

Когда они поднялись на-гора через запасный ходок, с чистого неба падали последние дождевые капли. Упираясь в далекие горы двумя косыми столбами ливня, на восток уходило седое облако в розовой шапке.

Закурив, Дробот оглянулся на Рогова.

— Чувствуешь, инженер, как землица кузнецкая пахнет? Умыло матушку.

С горы виден весь рудник — прямые зеленые улицы, многоэтажные белые дома, квадраты усадеб, вогнутая желтоватая ладонь стадиона и, у двух-трех километрах друг от друга, конусы черных породных отвалов. Отвалы тлеют, над ними стелются сизоватые дымки.

Дробот идет впереди, осторожно ступая по крутой скользкой тропинке. У него неприятная стариковская манера говорить себе под нос. Ему уже за пятьдесят. Приходится до крайности напрягать слух. Очень важно узнать, что он, как начальник шахты, скажет после осмотра трех участков, образующих второй район. Рогов старается не отставать. Но Дробот как будто забыл о деле, идет и принюхивается к винному кисловатому запаху прелой сосновой коры, к тонким, еле различимым, ароматам осенних трав, улыбается, распустив мелкие морщинки по широкому костистому лицу. Его седые брови растут прямо вверх, поэтому кажется, что он постоянно чему-то удивляется.

Махнув в сторону рудника, Дробот спрашивает:

— Видишь, выстроились шахтеночки, как на параде? На днях читал в газете стих: «И в царство черных пирамид въезжает, как в Египет!» Насчет царства это хорошо, а про Египет зря: там же пустыня, а у нас не только на земле, а и под землей люди действуют.

Посмотрев на конусообразные терриконики соседних шахт, он лукаво подмигнул:

— Конкуренты! В прошлом году, когда тебя еще не было, договор подписывали. Пыль столбом! Обо гнать обещали. Однако дудки! — почти выкрикнул он и круто остановился, вполоборота, одним глазом, уткнувшись в лицо Рогова. — Это я не для лирики. Не люблю порожних слов. Это я для тебя. Дельный ты человек, хотя и беспокойный. Второй месяц приглядываюсь. Может, и придешься ко двору.

Рогов поморщился. Но Дробот предостерегающе поднял руку.

— Беспокойный, говорю! За все сразу хватаешься. Тут у тебя и цикличность, и крепление, и щиты Чинакала, а про добычу за текущую смену забываешь. Нельзя так. Советую утвердиться на одной мысли: чтоб план был, уголь таскай хоть шапками, хоть горстями.

— И так всю жизнь? — не сдержался Рогов. Дробот, занятый рассуждениями, не обратил внимания на реплику.

— У нашей шахты традиции. Когда в мае чуть не дотянули программу, я выгнал на добычу всю конторскую братию, всех дамочек и кавалеров, — и выпрыгнул ведь! А с цикличностью, со щитами мы, дорогой, успеем. Соседи ведь тоже ничего еще не делают.

Дробот гордился тем, что умеет держать шахту в кулаке, не допуская даже и мысли, чтобы кто-нибудь, без его ведома, что-то переустраивал, что-то перемещал. Так Рогову и было сказано, когда он пришел сюда с назначением на должность районного инженера.

… Вслед за Дроботом и Роговым в кабинет вошел остроглазый чернявенький парень — старший статистик. Не глядя на него, начальник открыл форточку, переставил по-своему, немного наискосок, кресло за столом и, отвернувшись к этажерке с пыльными книгами, спросил угрожающе:

— Ну?

— Не виноват, Петр Михайлович… — голос у парня сорвался, как у молодого петуха.

Дробот медленно оглянулся и подвигал бровями.

— Не виноват? Ты у меня эту десятую процента в пригоршнях будешь таскать из шахты! Из самого поганого забоя! Слышишь? В пригоршнях!

Рогов понял, что разговор идет все о той же утренней истории. Старший статистик, передавая сведения о добыче в трест, назвал фактическую цифру. А Дробот, посмотрев сводки с других шахт, обнаружил, что «его хозяйство» фактически отстало на одну десятую процента от соседней. Немедленно же было приказано недостающую дробь дополнительно передать в трест. Но там заартачились, пожаловались управляющему. Дробот взбеленился и обвинил в ошибке «кавалеров из конторы».

— Молчишь? Парень растерянно переступил с ноги на ногу.

— Я эти несчастные крохи возьму из добычи за сегодняшние сутки, — отчеканил Дробот. — Я вывернусь, а ты запомни: в другой раз кашлянуть вздумаешь — оглянись на меня. Взяли тоже моду: перед государством в ответе я, а командовать каждый лезет. — Дробот махнул рукой: — Отправляйся на место. Он тут же повернулся к Рогову:

— Забои твои мне понравились. Культурно.

Рогов поймал себя на том, что рад похвале, однако тут же и забыл об этом. Момент был благоприятный, чтобы осуществить мысль, с которой он носился последнее время. Заговорил же с запинкой, словно только сейчас, на ходу, обдумывая предложение:

— Петр Михайлович… что если второму району немного увеличить план?

Дробот недоверчиво фыркнул.

— Это почему такое?

— Вы же видели: две новые лавы нарезаны досрочно — хоть сейчас пускать.

— Ну и пускай! — добродушно усмехается начальник. — Твои лавы нам будут давать пять-шесть процентов…

— Правильно, даже больше!

— Подожди! — Дробот нетерпеливо пожевал сухими губами. — Я говорю пять-шесть процентов сверх плана. Понимаешь, какой это капитал? Соседи позеленеют! Мы их обязательно обставим, и, может быть, первую скрипку в этом сыграют твои внеплановые лавы. Значит, держи язык за зубами! — Дробот внезапно подмигнул и, захохотав, похлопал Рогова по плечу.

Несколько обескураженный такой беззастенчивой откровенностью, Рогов с минуту не знал, что сказать. Но, вспомнив, что до завтра едва ли придется с Дроботом встретиться, спросил:

— Петр Михайлович, вы смотрели мою докладную записку? Я считаю дело совершенно неотложным.

— Записку?.. — Дробот сделал неопределенный жест. Лицо его потускнело. — Ах да, записку! Не читал, извини, некогда, я же человек дела, солдат, так сказать. Но я передал все это Филенкову. Зайди к нему.

Пока Рогов ждал главного инженера, ему невольно заново припомнился сегодняшний обход участков вместе с начальником шахты. Хорошо все же Дробот знает свое дело, даже завидно! За это, пожалуй, можно простить и его грубоватость, и безапелляционность суждений, и то, как он круто, почти не думая, принимает решения. Только очень уж часто он подчеркивает, выгораживает доброе имя коллектива. Дело тут, по мнению Рогова, было не столько в коллективе, сколько в «добром имени» самого Дробота. А сегодняшняя история с процентами!

Как-то в мимолетном разговоре с Роговым районный инженер Нефедов рассказал, что Дробот попал на «Капитальную» в самом конце войны. Работал он до этого на одной из новостроящихся шахт и, по всему видно, работал не плохо, по крайней мере слух был, что командовал круто.

— Черт его знает, что с ним случилось — или не сумел перестроиться на мирную созидательную работу, или захотел поспокойней пожить, — Нефедов неприязненно посопел. — В общем не знаю, как у него получилось, но только дело на «Капитальной» не пошло. Не пошло и только. По-моему, он и здесь все решил взять одной командой. Понимаете, Павел Гордеевич, как это плохо даже со стороны выглядит?

Несколько раз Дробота «выправляли» и в тресте и в горкоме, но заметного улучшения не наступало. А время шло, время выдвигало перед шахтой все более трудные, сложные задачи, их нужно было решать по-новому, новыми средствами. Дробот же попрежнему только командовал и назойливо ссылался на старые добрые традиции шахты, из которых он принимал только одну: во что бы то ни стало выполнять план.

Но и план выполнять становилось все труднее.

— Да в чем же дело? — резко спросил на одном из последних собраний Нефедов. — Давайте разберемся наконец, в чем же дело! Силы-то у нас те же самые, механизмов больше…

— План на триста тонн увеличили, — ворчливо отозвался Дробот.

— Вопросов мы задаем очень много, а работаем, прямо сказать, вразвалочку, — сказал кто-то из инженеров.

Рассказывая об этом, Нефедов невольно разводит руками:

— Я просто не нашелся что сказать… А сказать нужно было одно — что коллектив по-прежнему самоотверженно бьется за план, но кое-кто из командиров, слишком положившись на Дробота, перестал ясно себе представлять, как надо работать для нового наступления, для решения не только сегодняшних, но и завтрашних задач. Вот в чем дело!

На шахте все чаще назначались ДПД — «дни повышения добычи». В такие дни план действительно перевыполнялся, но для этого сзывали всех вниз, закрывали подсобные цехи. Даже повара шли в забой.

Предлогов для организации ДПД изобреталось множество: то в начале месяца требовался «рывок», то в конце декады «дотягивали», «дожимали». Но эти своеобразные припарки мало помогали делу. Вслед за рывком почти обязательно наступал спад, забои расстраивались, шахту лихорадило.

— Ваш на баш выходит, — услышал как-то Рогов замечание пожилого забойщика.

А районный инженер Нефедов однажды пожаловался:

— Суетимся, как сто чертей, — спать некогда. Все есть — и люди и механизмы, а поразмыслить над работой не умеем.

Рогов попытался сделать первый практический шаг, изложив в своей записке основные, по его мнению, задачи шахты. Задачи, по существу, сводились к одному — увеличить добычу. Средство — цикличность. Но для достижения цикличности необходимо осуществить массу сложных мероприятий. Выискать среди них главное — дело текущего дня.

Дробот, значит, отмахнулся. Ну, что ж, придется заглянуть в душу главного инженера.

В начале беседы с главным инженером Рогов даже усмехнулся — так Филенков был похож на Дробота интонациями, словами. А может быть, он только старался быть похожим? Мало ли командиров на руднике делают это! Филенков сказал:

— Насчет записки? Посмотрю как-нибудь… и, — опоздав скрыть короткую позевоту, раздраженно спросил: — Все ищете, где собака зарыта?

— Ищу, Федор Лукич.

— А вы не думаете, что это немного кустарщиной попахивает?

— Не думаю. А вы?

— Что я!.. — Филенков грузно повернулся в кресле. — Я и швец, и жнец, и на дуде игрец. Мне некогда воспарять в заоблачные выси.

Рогов насупился и резко спросил:

— А цикличность — это что ж, фантазия, полет за облака?

— Я говорю о реальных возможностях… — нехотя ответил Филенков.

— Так и я тоже! Все мои выводы построены на реальных возможностях. — Рогов обошел вокруг стола и остановился рядом с главным инженером. — Федор Лукич, когда люди говорят о возможностях, которые придут сами собой, мне кажется, они забывают основное в нашей работе: равнение на лучших. Мы же на ступаем, значит закрепляться должны на тех рубежах, где оказалась передовая часть.

Филенков почесал толстым мизинцем лысеющую макушку.

— Вот видите, какой вы лихой солдат. Закрепляться начинаете на участке, который — говоря вашим военным языком — мы еще не штурмовали. Поговорите-ка с нашим Дроботом, сразу встопорщится: «Что? Цикличность? А где возьмем забойщиков? А как транспорт?»

— Но ведь вы главный инженер.

— Знаю… — Филенков усмехнулся. — Этакую новость вы мне преподносите…

Он еще что-то хотел сказать, но тут зазвонили сразу два телефона, и разговор на время прервался.

Главный инженер был лет на десять моложе Дробота: по-видимому, хорошо знал свое дело, но Рогова бесила его малоподвижность, какое-то сонное равнодушие, с которым он относился ко всему, что выходило за рамки так называемой «производственной текучки», что не было предусмотрено дневным рабочим регламентом. Правда, иногда что-то вдруг словно бы вспыхивало в этом неповоротливом, замкнутом человеке, маленькие серые глазки его некоторое время начинали излучать живые искорки, однако тотчас он снова уходил в себя, снова лицо его расслабленно обвисало, и только нижняя прямая губа неизменно и упрямо подпирала верхнюю.

И все же что-то своеобразное было в Филенкове, и это-то и привлекало Рогова. Может быть, богатый практический опыт, к которому с такой жадностью тянулся Рогов. Хотя что стоит этот практический опыт, если он не обогащает людей!

— По существу цикл — простая вещь, особенно если разложить его на элементы, — говорит Рогов, — В сутках три смены. В одну из них лава готовится к добыче: если пласт горизонтальный или полого падающий, он подрубается врубовкой, в нем бурятся скважины, потом придвигается или, вернее, переносится конвейерный став, кровля подхватывается креплением. Наконец производится отпалка. Следующие две смены качают уголь. Так должно быть.

— Правильно, так должно быть! — охотно согласился Филенков с Роговым. — Но существует мнение, старое и прочное, — его не легко преодолеть, — что «шахта — это не завод, не кондитерская фабрика, здесь место рабочее постоянно передвигается. Следовательно, изменяются условия. Всего не предусмотришь: один раз лаву готовишь восемь часов, в другой — шестнадцать; один раз уголь «качаешь» две смены, а в другой и в три не управишься».

— Однако вы же не можете так рассуждать! — Рогов требовательно глянул в лицо главного инженера. — Это же вакханалия!

Филенков предостерегающе поднял руку:

— Без громких слов, Павел Гордеевич! Я на «Капитальной» не первый год. За это время мы не меньше десяти раз приступали к забоям с цикличностью.

— И что же? — удивился Рогов.

— Как видите, ничего! — главный инженер почти приветливо улыбнулся. — Правда… — он на минуту задумался, при этом лицо его преобразилось, стало строже, даже чуточку посветлело, — правда, — медленно повторил он, — было у нас гораздо лучше, сильнее… Но это еще при покойном Николае Ильиче… — Филенков снова вздохнул и заметно потускнел. — Положим, «Капитальная» и сейчас тянется, уголек даем не хуже других и без цикла. А для цикличности требуется хороший забойщик. И не один, не десять, а двести шестьдесят… Приходится каждые сутки, каждую смену кроить, изворачиваться.

— И долго придется так изворачиваться?

Филенков развел руками:

— А это уже дело комбината.

— Нет! — Рогов встал. — Нет, Федор Лукич, это наше дело! Люди на шахте есть, их нужно расшевелить. Неужели мы для этого будем ждать каких-то особых указаний?

Филенков вздохнул, оттянул пальцем тугой ворот сорочки, выпятив подбородок, поворочал шеей, еще раз вздохнул и наконец нехотя согласился:

— Посидите минутку, я при вас прочту докладную. Вначале он читал ее, бегло пробегая глазами, затем, видимо заинтересовавшись, уже медленно и внимательно прочел ее до конца.

— Хорошо, — сказал главный инженер, — своей властью я вам утверждаю один график. Но имейте в виду… за успех не ручаюсь, а перед Дроботом отвечать будете вы…

— Вот ручательств мне как раз и не нужно, — усмехнулся Рогов. — А за график спасибо.

Его обрадовала эта первая маленькая победа.

Начались переговоры с лесным складом, с транспортом. Но если на лесном складе без всяких проволочек согласились давать стандартный крепежник точно по графику, то с подачей порожняка, с откаткой груза дело застопорилось. Тут разговор даже с Дроботом не помог. Пришлось целых два дня ждать возвращения из комбината начальника транспорта Стародубцева.

Со Стародубцевым Рогов был знаком давно. Когда-то они вместе учились в Томском институте. Семен был отличным студентом, веселым товарищем. Вместе защищали дипломные проекты, вместе мечтали о будущем Кузбассе, старались представить, каким он будет через пять, через десять лет. С увлечением занимались разработкой планов сплошной механизации шахт — от забоя до самой последней транспортной операции. Но через два месяца после того как они стали инженерами и приступили к работе, их разлучила война. Когда Рогов возвратился на рудник, он в первую очередь пошел к Стародубцеву.

— Молодец! — обрадовался тот. — Значит, жив? И орденов дай бог каждому! Ну, да на то ты ведь и шахтер бывший!

— Почему же бывший?

— Ну как же, у вас ведь там была совсем другая наука, от шахты-то она отучила. А вообще не теряйся, мы тут тебя быстро подтянем. Заходи вечерком потолковать и, кстати, благополучное возвращение вспрыснуть.

В тот же вечер Рогов наведался к однокашнику. Семен Стародубцев успел, оказывается, обзавестись семьей.

— А как же, — басом говорил он, улыбаясь и потирая руки. — Мы хотя и ночей недосыпали, уголек добывая, но и на личном участке не зевали. Имею двух дочерей. Аллочка — годик скоро исполнится — спит. — Семен кивнул в сторону соседней комнаты. — А Верочка — три годика — в гостях у бабушки. Ну и, как ты, очевидно, догадываешься, имею жену. Да я тебя сейчас познакомлю с ней! — спохватился он и негромко окликнул: — Клавочка, ты бы сообразила нам с Павлом Гордеевичем полграфинчика… А, Клавочка?

— Опять за графинчик? Боже мой, когда же конец этому будет? — отозвался из кухни сонный голос.

Семен виновато усмехнулся:

— Строговата она у меня… Извини, брат…

Вспомнили старых знакомых.

— Колька Семенцов? — переспросил Стародубцев и с досадой махнул рукой: — Э, брат, хватился! Его теперь не достанешь, второй, год трестом заведует. Встретились недавно на совещании и поговорить не смогли.

— Зазнался?

— Да незаметно как будто… Дело, по-моему, в масштабах. У него четыре шахты, а у меня всего подземный транспорт на одной. Слава в этом, сам знаешь, не велика. — Семен лукаво подмигнул. — A ты не крути головой, думаешь — я за славой гонюсь, за орденами? Где уж там! У меня сейчас в чем главная задача? Работать так, чтобы от других не отстать да семью вот обеспечить всем необходимым.

Вспоминая эти сентенции, Рогов невольно приходил к выводу, что он или не знал Стародубцева в студенческие годы, или человек на самом деле неузнаваемо изменился.

Сейчас Рогов прошел в кабинет Стародубцева. Начальник транспорта, не подавая руки, кивнул небрежно.

— Здравствуй. Подожди, я вот разделаюсь с этим партизаном.

«Партизан» — низенький паренек, курносый, с выпуклыми смышлеными глазами — стоял перед столом и в упор, но без всякого интереса разглядывал начальника.

— Ну что ты на меня уставился? — крикнул Стародубцев.

Паренек свел губы трубочкой:

— А что мне… Время свободное, вот и уставился.

— Отвечай по существу! Слышишь?

— Слышу.

— Под суд тебя, мальчишку, надо…

— Чего вы меня пугаете? Суд-то советский…

— Видел? — Стародубцев оглянулся на Рогова. — Какой грамотный! Да ты понимаешь… — закричал он, снова обращаясь к парню: — Ты понимаешь, чем это пахнет? Ты знаешь, в какое время мы работаем? Видишь вон лозунг: «Все силы на выполнение послевоенной пятилетки!» Все силы! А ты что делаешь? Ты не выполняешь приказа.

— Потому что незаконно, — тихо возразил парень. — Мало ли что… Меня учили на забойщика, а вы суете куда ни попало.

— Тебя государство имеет право послать куда угодно!

— Так то ж государство, а то вы…

Стародубцев вскочил, растерянно потоптался и наконец, трагическим жестом показав на дверь, прошептал:

— Выйди!

Забойщик степенно пожал плечами и вышел. Начальник транспорта торопливо закурил и начал жаловаться на слабую дисциплину.

— Семен, у меня неотложное дело, — прервал его Рогов.

— С вагонами? — взъерошился Стародубцев. — Не дам! Шахту и так лихорадит — ни днем, ни ночью покоя нет, а тут еще ты со всякими экспериментами.

— Но цикличность не эксперимент!

— Все равно! Не дам! Я и так уж собирался жаловаться на твое самоуправство. Хватаешь порожняк направо и налево, дежурный диспетчер то и дело кричит по телефону: «Опять Рогов!»

— Значит, не дашь?

— И не проси.

Не простившись, Рогов вышел.