"Пьесы. 1889-1891" - читать интересную книгу автора (Чехов Антон Павлович)

5

Премьера «Иванова» состоялась в Александринском театре 31 января 1889 г. В ролях были заняты: В. Н. Давыдов (Иванов), П. А. Стрепетова (Анна Петровна), П. М. Свободин (Шабельский), К. А. Варламов (Лебедев), Е. И. Жулева (Зинаида Савишна), М. Г. Савина (Саша), А. С. Чернов (Львов), Н. Б. Хлебникова (Бабакина), Н. И. Арди (Косых), В. П. Далматов (Боркин), В. В. Стрельская (Авдотья Назаровна).

Спектакль был поставлен главным режиссером Федоровым-Юрковским в день его бенефиса. Свой выбор он остановил на «Иванове» по совету Леонтьева (Щеглова), который еще до завершения пьесы предлагал Чехову свои услуги в переговорах с театром: «Я бы шепнул за кулисами хоть Федорову? У него бенефис» (25 октября 1888 г. – ГБЛ). После переговоров Чехова с режиссером во время пребывания в Петербурге в первой половине декабря Леонтьев (Щеглов) сообщал ему: «Сегодня виделся с Федоровым lt;…gt; Он имел в руках Вашего исправленного „Иванова“ и, мне сдается, имеет намерение поставить его в свой бенефис, в конце января. Присутствовавший при нашей беседе Сазонов помог мне и много способствовал укреплению этой мысли» (22 декабря 1888 г. – там же). Когда вопрос о постановке пьесы был решен окончательно, он снова писал Чехову: «…я буду гордиться, что был из первых, который внушил „Иванова“ Федорову, имевшему о Вас весьма слабое понятие…» (2 января 1889 г. – Там же).

О своей заслуге в постановке «Иванова» на Александринской сцене позднее вспоминал и Давыдов: «В этом году режиссер Ф. А. Федоров-Юрковский справлял бенефис. У него не было подходящей пьесы. Спросили меня. Я робко предложил „Иванова“. Взяли» (В. . Давыдов. Кое-что о Чехове. – Рукопись Ленинградского гос. театрального музея). По воспоминанию Давыдова, приведенному А. А. Плещеевым, он сам ездил к режиссеру и передал ему экземпляр «Иванова». Режиссер «запоем» прочел пьесу, после чего Давыдов «немедленно телеграфировал Чехову» о приезде в Петербург (Александр Плещеев. Что вспомнилось. Актеры и писатели. Т. III, СПб., 1914, стр. 115).

До приезда Чехова все переговоры о постановке пьесы вел Суворин, который и во время репетиций «принимал большое участие в них» (А. . Суворина. Воспоминания о Чехове. – Чехов, «Атеней», стр. 191). Чехов сообщил Суворину «кому кого играть» в пьесе и на роль Иванова предложил Давыдова, потому что он эту роль играл в Москве в 1887 г. (Суворину, 19 декабря 1888 г.). Тогда его согласие играть в «комедии» обрадовало Чехова, и он считал, что Давыдов понял Иванова так, как именно хотел сам автор (Н. . Ежову, 27 октября 1887 г.).

Однако в число исполнителей «драмы» Чехов привлекал Давыдова без всякого энтузиазма: он полагал, что «браться за драму» ему слишком рискованно (Суворину, 19 декабря 1888 г.). По мнению Чехова, Иванова должен играть обязательно «гибкий, энергичный актер», который мог быть «то мягким, то бешеным». Он опасался, что Давыдов не сможет передать все тонкости и нюансы, будет «мямлить», играть «бесконечно вяло» (ему же, 7 января 1889 г.).

Леонтьев (Щеглов) тоже находил, что к роли Иванова более подходит не Давыдов, а Н. Ф. Сазонов, и замечал, что сам Сазонов «непрочь, видимо, сыграть Иванова (что он лучше сделает, гораздо теплее Давыдова, которого прямое дело – Лебедев)» (22 декабря 1888 г. – ГБЛ). Однако Чехов предназначал Сазонову в пьесе другую роль – доктора Львова (Суворину, 19 декабря 1888 г.).

Чехов хотел, чтобы роль Сарры была отдана М. Г. Савиной, однако актриса предпочла выступить в другой роли – Саши, которую исполнила только один раз на премьере, после чего роль Саши перешла к В. А. Мичуриной-Самойловой.

На роль графа Шабельского Чехов наметил П. М. Свободина, хотя Суворин предложил отдать эту роль И. П. Киселевскому, исполнявшему ее в 1887 г. Его игрой Чехов остался тогда не удовлетворен, поэтому теперь возражал против его участия: «Киселевскому ни за что бы не дал играть графа!» (Суворину, 30 декабря 1888 г.). Н. А. Лейкин, описывая Чехову свою встречу с участниками спектакля, отмечал, что «Киселевский кипятился больше всех lt;…gt; Он сильно обижен, что роль графа не досталась ему» (23 февраля 1889 г. – ГБЛ).

С. И. Смирнова-Сазонова (жена актера Сазонова) записала 15 января в своем дневнике: «Задал Чехов работы с „Ивановым“. Давыдов эту роль играть не хочет, Нlt;иколайgt; тоже, а кроме их некому. Мы еще раз перечитали эту пьесу, все ее дикости и несообразности еще больше бьют в глаза» (ЛН, т. 87, стр. 305).

Трудности с распределением ролей вызвали задержку в постановке спектакля, премьера которого первоначально намечалась на 26 января 1889 г. Федоров-Юрковский срочно телеграфировал Чехову: «Без вас нельзя раздать ролей. Распределение не слаживается. Необходимо приехать Петербург не позже восемнадцатого. Первая репетиция необходимо девятнадцатого» (13 января 1889 г. – ГБЛ). Чехов прибыл в Петербург 19 января.

О посещении Чеховым репетиций сохранилось несколько мемуарных свидетельств. Савина вспоминала: «…Чехов был на всех репетициях, но держался всегда как-то в сторонке. Он был скромный, застенчивый, и за кулисами я его редко видела» («Почему Савина отказалась играть в „Чайке“». – «Петербургская газета», 1910, 17 января, № 16).

За несколько дней до премьеры Чехов рассказывал издателю «Петербургской газеты» С. Н. Худекову: «Да, очень хороши и обстановка, и исполнение – мне все нравится lt;…gt; Не могу добиться, чтобы мне сыграли на гармонии „чижика“ так, как я бы этого желал, так, как слышит его сама страдающая Сарра… Очень хороша в ней Стрепетова; она, действительно, страдает и физически, и душой, живет на сцене…» (Н. Хlt;удеgt;кова. Мои воспоминания о Чехове. – «Петербургская газета», 1914, 2 июля, № 178).

Сестра Худековой Л. А. Авилова из того же рассказа вынесла впечатление, что Чехов тогда «сильно волновался, нервничал и чувствовал себя нездоровым» (Л. Авилова. Мои воспоминания. – «Русские ведомости», 1910, 17 января, № 13); «он очень недоволен артистами, не узнает своих героев и предчувствует, что пьеса провалится» (Л. . Авилова. А. П. Чехов в моей жизни. – Чехов в воспоминаниях, стр. 202).

Однако успех пьесы на премьере оказался, по словам Авиловой, «громадный, шумный, блестящий» («Русские ведомости»). Другой очевидец тоже свидетельствовал: «Публика принимала пьесу чутко и шумно с первого акта, а по окончании третьего, после заключительной драматической сцены между Ивановым и больной Саррой, с увлечением разыгранной В. Н. Давыдовым и П. А. Стрепетовой, устроила автору, совместно с юбиляром-режиссером, восторженную овацию» (Ив. Щеглов. Из воспоминаний об Антоне Чехове. – «Нива». Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения, 1905, № 6, стлб. 248; Чехов в воспоминаниях, 1954, стр. 153).

1 февраля 1889 г. горячий поклонник Чехова Н. М. Соковнин устроил вечер, на котором присутствовали несколько писателей и актер П. М. Свободин. По воспоминанию Леонтьева (Щеглова), Чехов в тот день имел вид «сияющий, жизнерадостный, хотя несколько озадаченный размерами „ивановского успеха“ lt;…gt; а сам хозяин, поднимая бокал шампанского в честь Чехова, в заключение тоста торжественно приравнял чеховского „Иванова“ к грибоедовскому „Горе от ума“» (там же, стлб. 249–250 и стр. 153–154).

Вернувшись домой в Москву, он объяснял полушутя знакомым, что «бежал из Питера» «от сильных ощущений», «из сферы бенгальского огня» и «вернулся увенчанный лаврами» (К. . Баранцевичу, 3 февраля; Д. Т. Савельеву, 4 февраля; Суворину, 4 февраля; Н. М. Линтваревой, 11 февраля 1889 г.).

Чехов был взволнован успехом спектакля и писал Суворину: «После того, как актеры сыграли моего „Иванова“, все они представляются мне родственниками lt;…gt; Я не могу забыть, что Стрепетова плакала после III акта и что все актеры от радости блуждали, как тени…» (4 февраля).

После постановки «Иванова» на сцене Александринского театра Чехов получил много писем с отзывами. Пьеса вызвала многочисленные отклики также и в литературных кругах.

М. И. Чайковский, считавший себя «отъявленнейшим чехистом» и присутствовавший на премьере, писал Чехову 7 февраля 1889 г. после второго спектакля: «Я смотрел пьесу с интересом и вниманием неослабным, много уловил новых прелестных черт и яснее заметил недостатки, а в общем по окончании ее остался при том же мнении, что это самое талантливое произведение из всех новых, какие я видел на Александринской сцене, и что в авторе ее сидит будущий великий драматург, который когда-нибудь скажет нечто великое». Особо он выделил исполнение кульминационного III акта: «Третий акт безусловно прошел еще лучше, чем на первом представлении, как-то цельнее, спокойнее. Мичурина хоть и была хуже Савиной, но, как говорится, „ансамбля не испортила“ и некоторые вещи сказала очень мило. Давыдов в сцене с доктором и с женою был превосходен, Стрепетова еще лучше: фразу „когда, когда он сказал?“ она произнесла внятнее и со стоном, от которого только камень, кажется, не заплачет. Я был потрясен до глубины души. Вся зала как один человек начала вызывать вас».

В том же письме Чайковский упоминал о «страшных препирательствах, толках и криках», возникших в фойе театра на втором представлении: «Один литератор, к несчастию, не знаю его фамилии (но узнаю, наверно), говорил, что после пьес Гоголя ничего подобного не видел, другой – адвокат – чуть не с пеной у рта опровергал его, повторяя слова Михневича. Везде были кучки. Я был центром одной из них, потому что ко мне подошел Утин, все стоявшие около примолкли, чтобы послушать мнение знаменитого адвоката lt;…gt; Впрочем, рядом со вздором в речах Утина было и несколько дельного. Самое дельное – признание выдающейся, исключительной талантливости пьесы» (Записки ГБЛ, вып. VIII, стр. 72).

В письме К. С. Баранцевича, посланном Чехову в тот же день, об «Иванове» сказано: «…не могу удержаться, чтобы не поговорить об этом выдающемся произведении… Да, выдающемся, – таким я его считаю и буду считать lt;…gt; Первый акт, в котором сама по себе заключается целая драма, – произвел сильное впечатление lt;…gt; Как прелестна, например, сцена разговора Сарры с графом, как глубоко жаль обоих несчастных. Сколько невыразимой грусти, проникнутой поэзией, в сцене разговора Сарры с доктором! „Чижик, чижик!“ – глубоко потрясающим тоном произносит Стрепетова под аккомпанемент „чижика“ на гармонии… До сих пор в моих ушах звучит этот „чижик“!

lt;…gt; В театре я слышал, что Ленский играет роль Иванова лучше Давыдова, – может быть, но мне Давыдов нравится, по-моему, он и есть тот срединный человек иванов, который в сотнях лиц сидел вокруг меня, глядел во мне самом… Да, это тип, который, в лице Вас, нашел, наконец, достойного себе певца. Мне нравилось все: пьеса, актеры, это что-то молодое и свежее, чем веяло все время в театре, и больше всех нравился мне сам автор…

lt;…gt; Толков о Вашей пьесе не обобраться было в театре, не обобраться их и теперь… „Драматургических дел мастера“ кусали пальцы, делая вид, что они так себе… что им ничего, скулы Михневича краснели (он, как и следовало ожидать, лягнул-таки Вас, – этот жалкий, как выражается Фофанов), возбуждение было общее. А я был безмерно рад и беспредельно счастлив» (там же, стр. 32).

Свое впечатление о первом спектакле передавала Чехову также Е. К. Суворина (жена А. А. Суворина): «Я 7 лет постоянно хожу в Александринский театр и говорю искренно – ни одна драма не действовала на меня так угнетающе сильно lt;…gt; право, это было сильнее, чем пропустили бы меня через палочный строй lt;…gt; Антон Павлович, верьте моему искреннему чувству – Ваша драма правдивая с начала до конца – большое литературное произведение, и я шлю Вам привет от чистого сердца и поздравляю Вас с будущим великого человека – писателя». Отметив, что Стрепетова «играла удивительно», Суворина вместе с тем находила неудачным выбор Давыдова на центральную роль: «Досадно однако же – что у Давыдова такая обрюзгшая фигура и жирное лицо…» (письмо без даты – ГБЛ).

В своем отрицательном отношении к «обыденному» Иванову Суворина не была одинока и отражала мнение той части зрительской аудитории, которая ожидала встретить в пьесе привычный образ театрального «героя». В. В. Билибин в письме Чехову от 9 февраля 1889 г. тоже высказывал недовольство трактовкой роли Иванова и внешним обликом исполнителя: «В двух первых действиях, однако, Иванов в исполнении и гримировке Давыдова мне был крайне антипатичен».

С тем же письмом Билибин выслал Чехову афишу второго спектакля и сообщал: «Театр оказался совершенно полон lt;…gt; Как один из публики, я имею право поблагодарить Вас за доставленное мне „Ивановым“ удовольствие. Говорю искренно. Мне больше всего понравилось первое действие lt;…gt; Финал 3-го акта разыгран Давыдовым и Стрепетовой прекрасно…» Билибин прибавлял также, что написал пародию на «Иванова» (помещена в «Осколках», 1889, № 7 от 11 февраля), которая «вышла неудачной». В заключение письма говорилось: «Россия смотрит на Вас и ждет… Долго ли ей ждать?» (ГБЛ).

После трех спектаклей Свободин извещал Чехова: «„Иванова“ публика принимает с каждым разом все сильнее» (11 февраля – Записки ГБЛ, вып. 16, стр. 190). О пятом представлении ему писал Плещеев: «Крик и гвалт был страшный после 3-го акта. Автора вызывали с треском» (9 марта – Слово, стр. 261). О том же спектакле восторженно отзывалась С. П. Кувшинникова и благодарила Чехова за доставленное зрителям «духовное наслаждение» (15 февраля – ГБЛ).

О широком резонансе, вызванном «Ивановым», говорилось в письме В. А. Тихонова: «А какие разноречивые толки он вызвал – просто восторг» (6 марта – Записки ГБЛ, вып. VIII, стр. 63). По окончании театрального сезона он снова вспоминал о пьесе: «Ведь у Вас громадный драматический талант, что Вы так блестяще и доказали Вашим „Ивановым“» (24 мая – ГБЛ).

Вместе с тем, многих зрителей и корреспондентов Чехова пьеса настораживала необычностью драматургической формы: они отмечали ее «несценичность», неопределенность в обрисовке центрального героя, неясность авторского отношения к нему.

В день премьеры «Иванова» Леонтьев (Щеглов) отметил в своем дневнике: «Удивительно свежо, но именно вследствие этой свежести много есть в пьесе „сквозняков“, объясняющихся сценической неопытностью автора и отсутствием художественной выделки» (ЛН, т. 68, стр. 481). 2 февраля он записал мнение профессора Н. И. Стороженко: «Чехов талант, но у него нет „бога в душе“» (там же). Оспаривая это мнение Стороженко, В. П. Горленко писал Леонтьеву (Щеглову) 21 февраля: «С его определением Чехова я не согласен. Кто так умеет передавать жизнь и природу, у того есть в душе нечто большее, чем фонограф» (там же, стр. 490).

Свои похвалы в адрес Чехова и одновременно серьезные сомнения высказывал также Н. С. Лесков, смотревший первый спектакль. 4 февраля он говорил своему сыну об «Иванове»: «Учительная пьеса lt;…gt; К сожалению, слишком много у нас Ивановых, этих безвольных, слабых людей, роняющих всякое дело, за которое ни возьмутся. Умная пьеса! Большое драматургическое дарование». А. Н. Лескову запомнилось, что его отец не позволял даже при себе критиковать пьесу: «Несоглашавшимся бросались уничтожающие взгляды, гневливые реплики». Однако направление таланта Чехова казалось Лескову все же недостаточно ясным. В письме И. Е. Репину от 19 февраля 1889 г. он замечал: «Талантлив Чехов очень, но я не знаю „коего он духа…“ Нечто в нем есть самомнящее… и как будто сомнительное. Впрочем, очень возможно, что я ошибаюсь» (А. . Лесков. Из записей и памяти. – «А. . Чехов в воспоминаниях современников». М., 1947, стр. 315).

Баранцевич в своем письме от 7 февраля 1889 г. замечал: «Второй акт в начале, по-моему, немного растянут, и тут, мне кажется, сказалась добросовестность беллетриста, желавшего по возможности полнее нарисовать картину общества».

Суворин высказывал сожаление, что характер Иванова показан в пьесе «готовым». Этот упрек Чехов в ответном письме оспорил и, сославшись на героев Грибоедова и Гоголя, отстаивал правомерность изображения Иванова как сложившегося, «готового» типа: «Что было бы, если бы Хлестаков и Чацкий тоже не были взяты „готовыми“?» Отверг Чехов и другой упрек Суворина, что в пьесе недостаточно внимания уделено женским типам: «Женщины в моей пьесе не нужны. Главная моя была забота не давать бабам заволакивать собой центр тяжести, сидящий вне их» (8 февраля 1889 г.).

На сценические недостатки пьесы указывал Чехову в письме 11 февраля 1889 г. Свободин: «Вижу теперь очень ясно все сценические недостатки комедии, с каждым представлением они всё ярче обозначаются и просятся на переделку, особенно последний акт (сцена Лебедева с Сашенькой ужасно длинна)».

Леонтьев (Щеглов) был убежден, что в «Иванове» Чехов пошел против требований драматургической формы: «Лично я остаюсь при мнении, что сюжет „Иванова“ – прямой сюжет для повести, и все недостатки „Иванова“ проистекают от неудобства драматической рамки. У Вас в „Петербургской газете“ даже были рассказы, которые гораздо сподручнее укладывались в драматlt;ическуюgt; форму» (16 февраля 1889 г. – ГБЛ). Несколько позднее он отметил в дневнике, что успех пьесы «раздул» Суворин, который «прозрел как художник между строк наброска и черновика драмы. „Иванов“ – должен был быть романом или повестью, как „Молотов“, „Рудин“ и т. п.» (запись от 6 сентября 1889 г. – ЛН, т. 68, стр. 481). Свою мысль о недоработанности драматической формы «Иванова» он снова повторял потом Чехову: «Я положительно уверен, что не попадись он в пылкие объятья Суворина, а в ежовые рукавицы покойного Щедрина – он бы вылежался, перелицевался и… и сделался бы таким же ходячим именем, как Кречинский и Расплюев» (25 марта 1890 г. – ГБЛ).

Несмотря на безусловный сценический успех «Иванова», даже среди самих участников спектакля, а также присяжных петербургских драматургов образовалась своего рода оппозиция, о которой рассказывал Чехову Н. А. Лейкин в письме от 23 февраля 1889 г.: «„Иванов“ имел несомненный успех. О нем говорили да и посейчас говорят. Он очень понравился литературной братии (литературной, а не журналистам), не причастной к сцене, то есть не драматическим писателям. Старые же драматических дел мастера, видя в Вас соперника, ругают „Иванова“ lt;…gt; Ругают и актеры. И знаете за что? За то, что будто бы Вы умышленно урезали у них эффекты при так называемых „уходах“. В начале февраля был у меня вечер и собралось несколько актеров, игравших в Вашей пьесе, и вот они почти в один голос жаловались, что нет „уходов“ в пьесе, чтобы с хлопками уйти со сцены. Говорили так: литература литературой, а сцена сценой; тут каждому актеру нужен такой выигрыш, который в „Иванове“ подпущен только единожды в сцене вдовы с графом и управляющим» (ГБЛ).

О драматургических просчетах, допущенных в «Иванове», писал Чехову и Плещеев: «Все находят много таланта в деталях, и всех не удовлетворяет сам Иванов. Пьесы вам действительно нужно на долгое время отложить писать. Эти сценические условия связывают вас. У вас талант эпический. Со временем, может быть, у вас явится потребность написать драматическую вещь, если подвернется такой сюжет, который лучше укладывается в драматические, нежели в эпические рамки» (9 марта 1889 г. – Слово, стр. 261).

Вместе с тем Плещеев оказался в числе немногих, кто понял, что Иванов вовсе не является «героем» пьесы в привычном смысле слова и что нельзя ставить знак равенства между высказываниями Иванова и взглядами автора. Споря с «ругателями» пьесы, он несколько позднее доказывал это в письме к В. Г. Короленко: «Чехов вовсе не имел в виду делать из Иванова – положительный тип; а в словах Иванова – хотели видеть убеждения автора. Отношение автора к нему отрицательное; но может быть это недостаточно ярко выразилось в драме. Автор поскупился на юмор. Не хватило у него тургеневской тонкой иронии. Но все лица чрезвычайно жизненны и реальны» (10 мая 1889 г. – ГБЛ; ЛН, т. 68, стр. 304).

Вл. И. Немирович-Данченко, впоследствии называвший «Иванова» «перлом» и поставивший эту пьесу на сцене Художественного театра, тогда отозвался о пьесе очень сдержанно: «Что Вы талантливее нас всех – это, я думаю, Вам не впервой слышать, и я подписываюсь под этим без малейшего чувства зависти, но „Иванова“ я не буду считать в числе Ваших лучших вещей. Мне даже жаль этой драмы, как жаль было рассказа „На пути“. И то и другое – брульончики, первоначальные наброски прекрасных вещей» (16 марта 1889 г. – ГБЛ; Ежегодник МХТ, стр. 93).