"Русские святыни" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Николай)

Глава 1 ПРИРОДА

Как уже говорилось, Якоб Буркхардт в своей книге "Культура Италии в эпоху Возрождения" отмечал, что средневековый европеец не видел пейзажа. Даже в песнях крестоносцев нет и следа от пребывания в чужих краях. А. Гулыга подчеркивает: "В Италии впервые рождается новый вид наслаждения — пребывание на лоне природы. По преданию, Петрарка был первым, кто поднялся на гору (Вента близ Авиньона) с единственной целью — полюбоваться открывающимся видом. (Во всяком случае, он был первым, оставившим красочное описание своего восхождения, охвативших его при этом чувств и мыслей.) Ван Эйки переносят пейзаж на полотно".[184] Напомню, что в средневековом эпосе ("Песнь о Сиде", "Песнь о Роланде", эпос о короле Артуре, Нибелунгах и т. д.) природа упоминается лишь изредка и только в качестве некоего условия, обстоятельства-препятствия. Можно сказать, что известное изречение Базарова в "Отцах и детях" Тургенева: "Природа — не храм, а мастерская, и человек в ней работник", есть совершенно европейское. Природа не храм, а поэтому ценности, отдельной от человека, не представляет. В мастерской я могу ставить станки так или иначе, могу их разобрать, убрать. Храм же носит самоценное значение, и с ним нельзя обращаться как с мастерской. Автору этих строк бросалось в глаза различие русского Нижнего Новгорода и европейского (сравнительно с Нижним) Петербурга. Центр Петербурга как бы поглотил природу, окольцевал ее гранитом и бетоном, в принципе его можно смотреть и зимой, а не только летом. Краски значения особого не имеют, более того — в черно-белой графике Петербург-Ленинград приобретает и более четкие линии, выпуклость и завершенность. Даже земля в этих каменных сооружениях кажется принесенной и привнесенной деталью интерьера, как и вовсе не частые на проспектах деревья. Если же нет красоты архитектурной, то у поэтического художника, как известно, прорывается тоска: "Гробы Васильевского острова". Это выражение Н. В. Гоголя о Васильевском острове Петербурга понятно каждому, кто прожил там хотя бы неделю. Геометрический рисунок может быть красив, но совершенно неприроден, искусственен (конечно, речь не идет о парках). Нижний Новгород рождался как естественное продолжение ландшафта, и Нижегородский кремль не перенесешь на другое место, — он как бы продолжает и завершает Дятловы горы. Строгановско-Рождественская церковь (т. н. нижегородское барокко) в черно-белой графике теряет значительную часть очарования. Нижний тускнеет вместе с природой, и зимой его трудно показывать приезжим. И Нижний расцветает вместе с многоцветием природы летом, и тогда И. Репин напишет о царственном величии Нижнего, вскружившем художнику и его спутникам головы, скажет о том, что эти люди не могли селиться где-нибудь и как-нибудь. Нижний летом производит неизгладимое впечатление. Голландско-европейское отношение к природе как к препятствию носит титанический характер. Природа несет хаос и разрушения, а человек героически ее побеждает, отвоевывает свое у волн, у наводнений, создает рукотворные каналы, почву, моря и т. п. И природа тогда не только не храм, но и не богатство. Ведь все создают люди трудом. И трудовая теория стоимости в противоположность физиократам говорила, что все богатства создает не земля, а труд. Через Смита, Рикардо, Маркса это природоборческое настроение дотекло и до России и частью воплотилось в законодательстве. Известно, что в советское время дух европейской индустриализации проявлялся в желании воспеть дух человека, преобразовавшего природу, — «Цемент» Ф. Гладкова, «Соть» Леонова или: "Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру" и т. д. Заканчивается такое отношение к природе экологическим кризисом, ибо, побеждая природу, человек убивал и свое тело. Так, в случае спуска отравленных стоков в озеро или реку можно убить рыбу, всплывут тонны рыбы, а штраф до недавнего времени за это в СССР был — 50 рублей в районе, 100 рублей в области, 150 рублей в республике. И это понятно: рыба не создана трудом человека, на балансе ни у кого не стоит, богатством и ценностью по закону, видимо, не является. Парадокс европейского развития привел экологической логикой к появлению Римского клуба, Гринпис, сильному движению зеленых, природовосстановительной и природоохранной деятельности правительств. Нынешний прозападный курс власти это отношение усугубил — страна быстро превращается в зону экологического бедствия, где все больше работы предстоит министерству по чрезвычайным ситуациям.

Иным является русское отношение к природе. Герои былин, как мы видели, живут вместе с природой, им силу придает мать сыра земля, дивы, птицы, звери, солнце, звезды, ветер, как в сказках Пушкина, — соучастники этой жизни. "Слово о погибели Русской земли" или "Слово о полку Игореве" наполнены жизнью природы вместе с человеком. Даже рассказ о Мамаевом побоище включает обряд слушания земли, которая и дает ответ о будущем исходе сражения. Очень точно русское отношение к природе выразил, может быть, самый философский русский исихастский поэт Ф. Тютчев:

И тот, кто не ощущает природу живой, с душой, любовью и языком, для Ф. Тютчева глухонемой и несчастный, обездоленный человек:

Здесь Ф. Тютчев явно многозначно использует "голос матери" и в значении "голос матери природы". И Тютчева

можно переписывать страницами "Люблю грозу в начале мая…", "Душой весны природа ожила", "Еще в полях белеет снег", "О чем ты воешь, ветр ночной?", "Нет, моего к тебе пристрастья я скрыть не в силах, мать-земля…", "Зима недаром злится", "Неохотно и несмело солнце смотрит на поля" и т. д.

И Тютчев не является исключением, наоборот, он ясно и определенно выразил господствующую струю русской поэзии. Это и рылеевская "Ревела буря, дождь шумел", и пушкинские "Буря мглою небо кроет", и "Я твой — люблю сей темный сад", "Погасло дневное светило". "Ветер, ветер, ты могуч", "Прощай, свободная стихия", "Роняет лес багряный свой убор", "В пустыне чахлой и скупой", "На холмах Грузии лежит ночная мгла", "Мчатся тучи, вьются тучи", лермонтовские "Тучки небесные, вечные странники", "Ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит", тургеневское "Утро туманное, утро седое…", некрасовские "Поздняя осень, грачи улетели", "О Волга! Колыбель моя", "Славная осень! Здоровый ядреный воздух усталые силы бодрит", "Плакала Саша, как лес вырубали". И пришлось бы переписывать и Языкова, и Майкова, и Плещеева, и Кольцова, и Никитина, и Сурикова, Минаева, Полонского, Фета, А. Толстого, Горького, Бунина, Блока, Есенина, Маяковского, Тихонова, Луговского, Корнилова, Щипачева, Заболоцкого, Суркова, Исаковского, Твардовского, Симонова, Орлова, Рубцова, Кузнецова. Ясно, что перечислены не все.

Похожее положение и в прозе, где достаточно назвать "Русский лес" Леонова, Чивилихина, Распутина, Белова, Астафьева. Английский писатель Ч. П. Сноу в своих воспоминаниях о встрече с Л. М. Леоновым пишет: "У него, как почти у всех русских писателей, всепоглощающий интерес к миру природы". Со стороны, как говорится, виднее: "У всех русских писателей всепоглощающий интерес к миру природы"! В качестве исключения Ч. П. Сноу назвал творчество Набокова, вытекающее, по словам мемуариста, "из одного краткого изысканно-извращенного периода в русской литературе", однако тут же отметил: его "профессиональные познания во всем, что касается бабочек", подчеркивали те черты, которые связывали его с соплеменниками на родине.[185] В науке и философии русское отношение к природе образовало исключительно плодотворное направление, получившее название "русского космизма" (Н. Федоров, К. Циолковский, А. Чижевский, В. Вернадский и многие другие). Человек в его отношении к природе и космосу глядится как продолжение и выражение природы и должен жить вместе с ней, и повинуясь, и помогая ей. И понять себя мы можем лишь в связи с природой. В. Ключевский увязывал особенности взрывного-штурмового запойного характера великоросса с кратким и неустойчивым летом, когда надо "до смерти" работать, и длинной зимой, когда можно лежать на печи без работы. Автор этих строк на себе испытал психологическую ломку, связанную со сменой природного окружения. Я вырос в Таджикистане, где жизнь идет в долинах рек между высокими горами, и привык к этому, горы как бы защищали меня и создавали комфортное состояние. Переехав в Россию, чувствовал себя не в своей тарелке, словно на страшном ветру ничем не прикрытый, — ведь гор не было. Потом привык к просторам, далям, и когда попал на краткое время вновь в Таджикистан, то чувствовал себя не очень хорошо, потому, что горы сжимали, теснили, мешали, хотелось выйти из теснин и оглянуться вокруг на поля и леса. Все это вместе с пыльной листвой, выжженной травой и палящим солнцем могло доводить до галлюцинаций вроде мечтании Сухова — героя фильма "Белое солнце пустыни". И думается, что дело здесь не только в психологии, но и в физиологии, пище, составе тела, ощущении родного духа, в природе.

Русское отношение к природе все в большей степени осознается и у нас, и на Западе как будущее отношение к природе, как такое отношение, которое позволит выжить человечеству, не погубив окружающего многообразия жизни и многоцветия мира.