"Русские святыни" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Николай)

Глава 1 ЯЗЫЧЕСКИЙ ЭТАП

Начнем с язычества и попытаемся очертить круг ценностей того времени. Нет необходимости сегодня говорить о его богатстве и спорить с теми, кто думал, что сзади нас пустыня. XIX и XX века принципиально изменили ситуацию. В 1800 г. вышло в свет "Слово о полку Игореве", а в 1804-м — "Сборник Кирши Данилова" с 26 текстами. Сегодня в академическом издании 100 томов "Свода русского фольклора" предполагается былинам отвести 20 томов.[31] 20 песен и 20 томов! Различие принципиальное. Работа по собранию, изданию и изучению былин проделана громаднейшая! Мы сегодня можем воспользоваться сводными работами и, конечно, рассчитывать на знакомство с былинами каждого читателя. Это позволяет сразу перейти к сравнению и выводам.

Нам важны былины, поскольку, как пишут специалисты, христианизация очень мало коснулась былин — эпоса,[32] и потому, что русский эпос хронологически совпадает со временем записей «Беовульфа» — в Англии, "Песни о Роланде" и "Песни о Гильоме Оранжском" — во Франции, "Песни о Нибелунгах" — в Германии, "Песни о Сиде" — в Испании, "Старшей Эдды" — в Исландии,[33] что позволяет сравнить русский и западноевропейский эпос и выявить их отличия.

Попытаемся очертить основные воспеваемые дохристианским народом святыни в былинах. Безусловен и постоянен призыв любить, беречь и защищать родную землю от врагов — в былинах, как правило, это злые татарове. Патриотизм как главная ценность в былинах не требует особой аргументации. Вторая черта, отмеченная исследователями, — в былинах нет греха любоначалия. Как правило, отношение к начальству весьма критическое. В былинах действует едва ли не один-единственный князь Владимир, как персонаж литературно-былинный, часто весьма тусклая, бесцветная, нередко несимпатичная фигура, но олицетворяет власть, и власть тяжелую, часто немилосердную, и несердечную, и несправедливую. Достаточно вспомнить ссору Ильи Муромца с князем Владимиром, когда последний несправедливо обрек богатыря на муки тяжкие и посадил в погреба, а потом был вынужден трусливо извиняться перед Ильей, кланяться ему. Богатырь идет защищать землю русскую. "А для собаки-то князя Владимира, — добавляет Илья, — да не вышел бы я вон из погреба". Ф. И. Буслаев в свое время назвал князя Владимира полностью бесцветным, низменной, комической и презренной фигурой,[34] и если вспомнить, что и князь нигде в былинах не является главным героем, то отношение к власть имущим — начальству — у русского народа с самого начала складывается как к весьма неприятной необходимости, или, скажем, необходимой должности, которую может занимать пустая, низменная, спесивая, презренная фигура. Без власти нельзя, она — средоточие единства народа, а внешние враги сильны, однако не лучшее дело для человека — власть, и не лучший человек — при власти. Его задача — не дело, а слово — призвать, попросить, поклониться тем, кто дело делает.

Как по степени привлекательности располагаются персонажи былины и почему? И этот вопрос для героического эпоса — былин — всегда сопряжен с силой, с непобедимостью и направленностью силы. Наиболее отвратительна, не права и всегда побеждаема злая сила — чудища Змей Горыныч, Соловей-Разбойник, поганые татарове, т. е. та сила, что несет бедствия народные, делает женщин вдовушками, детей сиротами, людоеды, насильники и разбойники. Своеобразным центром, не всегда явным, но в иерархии сил в былинах всегда правая, необоримая, родная и живая — тяга земная, мать-природа земля. Именно тяга земная не под силу Святогору, именно она вливает, мать сыра земля, новые силы Микуле Селяниновичу. Затем, конечно, идет Микула Селянинович, пахарь, оратай, своего рода продолжение и любимое дитя мать сырой земли. Он несет сумочку с тягой земной, которая не под силу Святогору. Когда он пашет, то догнать его и доскакать до него не может и богатырь Вольга (Волх) Всеславьевич, а сошку его не могут вынуть из борозды и тридцать дружинников Вольги, а Микула выкидывает одной рукой. Особняком стоит фигура Святогора — загадочная, не враждебная, но и не дружественная, не имеющая приложения в жизни, а потому погибающая. Не носит и не хочет его земля, нет смысла в неоправданной и не наполненной смыслом, трудом и любовью (жалостью) к людям и земле силе.

А затем идет Илья Муромец — слабее силой Святогора, но непобедим крестьянский сын, и первый его подвиг — тяжелая крестьянская работа, а затем уже подвиги богатырские; в былине об исцелении Ильи Муромца говорится и о том, что сначала калики перехожие дали ему слишком много силы, и Илья говорит:

"Кабы было кольцо в матушке в сырой земле, Я бы взял-то я сам бы единой рукой, поворотил бы всю матушку сыру землю". Еще тут-то калики говорят да промежу собой: "Как мы ведь силы-то тебе много дали; Ай не будет носить-то тебя матушка сыра земля".

И калики исправляют ошибку, после третьей чаши пива у Ильи остается (соразмерно жизни и матушке сырой земле) половина силы. Затем он идет служить "за веру христианскую, и за землю российскую, да и за стольный Киев-град, за вдов, за сирот, за бедных людей. И за тебя, молодую княжну вдовицу Апраксию, (спасавшую его в погребах, кормившую и одевавшую несправедливо обиженного Илью), а для собаки князя Владимира да не вышел бы вон из погреба". Как указывают В. В. Иванов и В. Н. Топоров, "в нем подчеркиваются сила, мужество, верность, надежность, трезвость, мудрость, опытность, справедливость, конструктивность многих его действий и даже известное миролюбие, сочетание уверенной силы, нравственного опыта, житейской мудрости".[35]

Вслед за Ильей сильны-могучи богатыри — побратимы Ильи Муромца: Добрыня Никитич, Алеша Попович и ряд других. Они, как правило, слабее Ильи, моложе его, не крестьянские сыны, но княжеские, боярские, купеческие, поповские, воинские и т. д.

Побратимы — дружина богатырская! Затем идет княжеская дружина хоробрая, но, по словам Микулы Селяниновича, могут только хлебоясти. И, наконец, князь, лично силой не отмеченный, но отмеченный силой власти, и поскольку он в центре былинной родины, то он и является Красным Солнышком. У него много князей и бояр, а богатырям часто ничего нет от князя Владимира, зато в погребах побывали и Илья Муромец, Дунай, Ставр Годинович, Сухман, Василий Казимирович.

Роль богатырей — не роль наемников или вассалов, ведь вассал сюзерена не назовет «собакой» и не пообещает «убить», как это сделал Илья Муромец в ссоре с Владимиром. Богатыри, народные заступники и защитники земли русской, нередко критически относятся к князьям-боярам, но дружат с голью кабацкой. У богатырей высоко развито чувство достоинства, и оно проявляется не только в столкновениях и перебранке с врагом, но и в ссоре с князем или боярами, чье пренебрежительное отношение к богатырям не только осуждается, но часто и наказывается превосходством богатырей, их незаменимостью, благородством (им нельзя приказать, но их можно попросить — поклониться, воздать им честь на почетном, пиру), дружбой-побратимством, высоким духовным (а не наемным материалистическим) настроем. Илья не выслужил у князя "хлеба-соли, не услышал слова гладкова". Мотив обогащения отсутствует; разбойники нередко пытаются вымолить пощаду, предлагая Илье золотой казны, платья цветного и коней добрых. Отказ следует неукоснительно. И справедливо замечает также В. Калугин, что в сказках богатырю и в голову не приходит при выборе пути ехать дороженькой, где богату быть или женату быть, или где баба гладка, перина мягка, но всегда едет туда, где убиту быть.[36]

Сравним сказанное с западноевропейским эпосом. В. Калугин отмечает: "Гибнут античные герои Ахилл, Патрокл, Гектор, на их гибели основан драматизм гомеровского эпоса. Гибнет главный герой англосаксонского эпоса Беовульф. Гибнет, несмотря на неуязвимость, главный герой германского эпоса Зигфрид, гибнут все рыцари-нибелунги. В борьбе с иноземцами гибнет главный герой французского эпоса Роланд. "Песнь о Нибелунгах", "Песнь о Роланде" — это песни о гибели героев. Погибают богатыри-нарты героического эпоса народов Закавказья. Погибает главный герой киргизского эпоса Манас. А русские богатыри непобедимы. Главному герою русского эпоса, Илье Муромцу, "смерть в бою не писана".[37]

"Выдающийся памятник средневековой эпической поэзии Франции, "Песнь о Роланде", — это песнь о крестовых походах, о завоеваниях, о сражениях христиан с иноверцами. Карл входит в завоеванную Сарагосу, повелевая:

Пусть синагоги жгут, мечети валят. Берут они и ломы и кувалды, Бьют идолов, кумиры сокрушают, Чтоб колдовства и духу не осталось. Ревнует Карл о вере христианской, Велит он воду освятить прелатам И мавров окрестить в купелях наспех, И если кто на это не согласен, Тех вешать, жечь и убивать нещадно. Насильно крещены сто тысяч мавров…

В русском героическом эпосе ситуация, казалось бы, полностью совпадающая: противоборствующие стороны — те же христиане и язычники, христиане и иноверцы… Но в народном эпосе нет ничего подобного; ни одного сюжета ни о крещения Руси, добровольном или насильственном, ни о религиозных распрях…"[38] Западный эпос воспевает завоевание и насильственное крещение. Русский эпос воспевает защиту, освобождение, а не призыв вешать, жечь и убивать нещадно.

Испанская "Песнь о Сиде", германская "Песнь о Нибелунгах", англосаксонская поэма «Беовульф» воспевают обогащение грабежом или борьбой за драгоценный клад (Сид: "нападайте дерзко, грабьте проворно"; Беовульф: "в обмен на богатства жизнь положил я"; у нибелунгов гибель — следствие завладения кладом). В русском эпосе мотив грабежа и обогащения отсутствует. Западный эпос — борьба за славу и драгоценности, верность вождю, кровная месть, натуралистические подробности ран, убийств. В русском эпосе, пожалуй, единственный Василий Буслаев скажет: "Смолода бита, много граблена", — но добавит и о главном, чему посвящена поэма: "Под старость надо душу спасти", — и поскольку его паломничество неохотное, сам он не верует ни в сон, ни в чох, но подчинился матери — он и погибает. И это единственный случай в русском эпосе. "Понятие мести как таковое вообще отсутствует в русском фольклоре…"[39]

О "верности вождю" можно судить по схожим ситуациям. Оклеветан перед королем и прощен Сид Кампеадор:

Рожденный в час добрый к земле прижался, В нее, сырую, впился перстами, Зубами грызет полевые травы, От радости плачет слезою жаркой. Знал Кампеадор, как почтить государя! Мой Сид простерся у ног монарших. Премного король этим был опечален: "О Кампеадор, немедленно встаньте! Целуйте мне руки, а ноги не надо. Встаньте ж иль снова ждите изгнания". Стоит на коленях мой Сид упрямо! "Сеньор мой природный, мне милость вашу Дозвольте принять, с колен не вставая".

Такая сцена в русском эпосе просто немыслима. И в ссоре Ильи Муромца с князем именно Владимир просит прощения на коленях. И стоит отметить в связи с приведенным сравнением, что в XIX веке первым сравнил Сида с Ильей С. Шевырев: "Замечают отсутствие личных чувств в наших витязях. Точно, они не заняты оскорблением личной чести или страстями сердца, как рыцари Запада. Отсюда отсутствие романтического интереса в их подвигах. Но над всеми личными чертами возвышается в них и господствует одна великая черта: самопожертвование. Если бы во времена княжеских усобиц и нашествия свирепых орд разыгрались в самом русском народе чувства личной независимости, чести и страстей сердечных, не совершилось бы никогда великое дело, не явилась бы Россия тем, что она есть. Не будем требовать от наших витязей того, что принадлежит рыцарям Запада. Пусть они выражают черту своего народа — самопожертвование, в котором только и заключалась возможность спасения Отечества".[40]

Легко согласиться с Шевыревым о самопожертвовании русских витязей, но трудно согласиться с мыслью об отсутствии личных чувств или личной чести. Разве Илья не ведет себя достойнее Сида в аналогичной ситуации? Разве не видно, что чувство собственного достоинства у него столь сильно развито, что и несправедливый князь ему «собака» (а этого Сид себе не позволит), но личное чувство у Ильи, естественно, отступает на второй план перед горем своего народа, и он идет защищать свой народ, землю, вдовиц, детей и т. д. Постоянная западная легенда об отсутствии личного достоинства у русских рабов стала банальностью, однако стоит сравнить поведение героев эпоса для того, чтобы понять — как личности русские герои выражены сильнее, и дело не только в противостоянии Ильи и князя.

Вспомним, что и Василий Буслаев, не верящий ни в сон, ни в чох, осмеливается спорить и драться вместе со своей дружинушкой хороброй против всего Великого Новгорода, против богатых людей. Чувства личного достоинства Василию Буслаеву не занимать у западных рыцарей.

И еще одно меткое замечание В. Калугина: "Нет в русском эпосе и некоторых других черт, тоже типичных для западноевропейского. Например, натуралистических подробностей в описаниях битв, того, как отделяется хребет спинной, как копьем пронзают утробу, как меч Роланда рассекает у противника подшлемник, кудри, кожу, проходит меж глаз середкой лобной кости и выходит через пах наружу, снова, как вылезают на землю мозги врага, как сам Роланд видит, что смерть его близка, что у него мозг ушами начал вытекать, как затем из раны вывалился мозг. Невозможно себе представить русских богатырей, пьющих кровь врага, как это делают рыцари-бургунды в "Песне о Нибелунгах": "И к свежей ране трупа припал иссохшим ртом. Впервые кровь он пил и все ж доволен был питьем". Ничего подобного нет ни в одной русской былине".[41]

Различно отношение к природе в русском и западноевропейском эпосе. Известный историк XIX в. Якоб Буркхардт писал о том, что средневековый человек "не видел пейзажа". В последнее время на это обратил внимание А. Гулыга: "Даже в песнях крестоносцев нет и следа от пребывания в чужих краях".[42] Буркхардт резко отрицательно относился к средним векам, считал, что это эпоха Возрождения принесла миру открытие человека и природы, поэтому можно предположить его преднамеренное принижение средневекового созерцания и по контрасту возвышение возрожденческой культуры. Но ведь легко проверить, посмотреть средневековый западноевропейский эпос и убедиться, что Буркхардт прав; западный эпос не знает пейзажа, не знает природы, которая в лучшем случае вспоминается лишь как внешняя обстановка происходящих событий. А так ли это в русском эпосе?

В русском эпосе заметно не только большое внимание, уделенное окружающей природе, но и то, что эта природа — не просто "окружающая обстановка", она участник происходящего, она живет, и меняется, и переживает вместе с героями былин и сказаний, более того — диктует им свое отношение, кого-то любит, а кого-то нет. Так, в "Слове о полку Игореве" Боян серым волком по полю кружил, как орел под облаком парил, стекался белкою по древу, солнечное затмение в начале похода предвещает трагедию, ночь грозою птиц перебудила, свист зверей несется, полон гнева, кличет Див с вершины древа и т. д. и т. п. (т. п. — иначе придется переписывать половину "Слова"). В былине о Вольге:

Уходили-то вси рыбушки во глубоки моря, Улетали вси птички за оболоки, Убегали вси звери за темны леса, А мимо Соловья-разбойника Туда серый зверь да не прорыскивал, Птица черный ворон не пролетывал; А у той ли-той грязи-то у черной. Как кричит злодей разбойник по-звериному, То все травушки-муравы уплетаются, А лазуревы цветки прочь осыпаются, Темны лесушки к земли вси приклоняются, А что есть людей, то вси мертво лежат.

Милы окружающей природе герои, и печалится, и протестует, и горюет она вместе с ними, и столь же неприязненно относится к злодеям и чудищам. И наиболее любезен природе — мать сырой земле крестьянин Микула Селянинович, он живет как продолжение природы — мать сырой земли, она ему придает силы и позволяет не чувствовать тяги земной в сумочке. Не то Святогор неприкаянный — противоположность земле, с его похвальбой перевернуть всю землю, но тягу земную ему не вытянуть, гроб не открыть, и мать сыра земля не видит в нем смысла, и сила Святогора с гордыней никому не нужна. Более того, природоборческие мотивы явно осуждаются, и Илье Муромцу не нужна столь великая сила, что земля носить не будет, такая сила превращается в противоположность жизни. Как видим, в русском эпосе и западноевропейском принципиально различается отношение к природе — нет природы, или она мертва, «обстановочка» в западном; природа живет с героями русского эпоса одной жизнью, радостями и горестями, ибо они — русские герои — живут как ее продолжение, дети и по ее законам мать сырой земли.

И особо следует сказать о красоте и ее восприятии. В "Слове о погибели Русской земли" говорится о прекрасно украшенной земле Русской многими красами: озерами многими, реками местночтимыми, крутыми холмами, вескими дубровами, дивными зверями, бесчисленными городами… Все это названо красотами. И плач о погибели сводится не только к потере богатства (ср. герой «Беовульфа» — насытил зренье игрой самоцветов и блеском золота), но и к потере красоты, живой и родной. Природа и человеческие творения, храмы, города, села названы красотой, погибель земли русской — это затемненность красоты, ее невидность. Высокий образец древнерусской литературы, оказавший воздействие красотой образов на многие произведения, носит подчеркнуто языческий характер, и если помнить о том, что саму православную веру послы князя Владимира выбрали, как говорит "Повесть временных лет", в конечном счете, за красоту храмов, облачений, богослужения, побывав на службе в Софийском соборе в Константинополе, то из этого можно сделать вывод о реальном мотиве поступков языческих русских людей и о высокой ценности прекрасного уже в дохристианскую эпоху. Для сравнения напомним, что до XIV в. в Европе неизвестны люди, для которых красота мира была бы столь сильным воздействующим фактором, что подвигла бы на реальные действия.[43]

Итак, анализ ценностей, выраженных в эпосе, показывает ряд отличий русского мира от западного. Сформированы они национальным духом, и приходится признать основания за словами И. Солоневича о том, что "факторы, образующие нацию и ее особый национальный склад характера, нам совершенно неизвестны".[44] Уже в дохристианском язычестве мы видим русских людей, вот почему герои былин нам по-прежнему так близки. Славянофилы предположили, что этот дух народа вытекает из общины. Но ведь эпос творится в то время, когда община жива и на Руси, и в Европе, а люди и их идеалы, мотивы поступков разные. Дело, видимо, не в общине. Можно, конечно, предположить различие общин, но это требует специального исследования, лежащего вне рамок данной работы.

Интересно отметить и еще одно отличие русского и западного эпоса, о котором речь не шла. На Западе сформировались цельные сводные эпические произведения — «Илиада», "Эдда", "Песнь о Нибелунгах", "Песнь о Сиде" и т. д. В России этого нет. Почему? По объему один сказитель Т. Г. Рябинин рассказал стихов столько, сколько их содержится в "Песне о Сиде" и "Песне о Роланде", вместе взятых, а от И. А. Федосовой записано 30 тысяч строк — больше, чем в "Илиаде".[45] По внешним литературоведческим критериям В. Калугин показывает, что героический цикл былин и есть эпопея, где есть главный герой Илья Муромец, эпический центр — Киев, эпическая идея — защита родной земли, есть единство места, действия и героя, тем более что «Илиада» и «Одиссея» тоже состоят из разных песен.[46] Все это так, и все же «Россиады» нет. Интересно другое. Напрашиваются аналогии с русской философией, где также нет сводной системной работы или цикла работ, как у Канта или Гегеля. В литературе тоже постоянное нарушение стиля, жанра, строения. В культуре почему-то нет Возрождения, и об этом идет спор в науке. Напрашивается обобщение — в России нет законченности и завершенности по западному образцу, хотя бесспорно есть и высокий эпос, и яркая философия, и непревзойденная литература. У России особенная стать, и нужна ли ей системность и законченность в слове — совершенно неизвестно. Но вот открытость культуры присутствует постоянно. Далее в разделе о русском слове придется вернуться к этому вопросу.

Итак, мы видим, что русский эпос фиксирует любовное отношение к природе — человек живет как продолжение и выражение природы и грехом считает противопоставление ей. Труд, народ, крестьянин — вот что окружено ласковой красотой русского эпоса. Герои былин не бьются за богатство, не грабят, не завоевывают, не вынуждают к религиозному перекрещиванию, не заняты кровной местью, не поклоняются начальству, т. е. ведут себя не так, как западные рыцари. Они не пьют кровь, не смакуют «мясобойных» подробностей. Русских богатырей-побратимов любит мать сыра земля, они защищают, освобождают сиротушек, вдовушек, малых детушек, стариков, русский народ и его веру. Они весьма и весьма наполнены жалостью к униженным и оскорбленным, общественные защитники, а не наемные работники, но у них высоко развито чувство собственного достоинства, честь свою они ставят намного выше богатства, мнения начальства, но ответственность перед родиной выше личных амбиций. В этом они тоже отличаются от западных героев и поэтому им смерть в бою не писана.

Можно на всю эту милую картину высказать и критику: ведь это все в сказках, а не в реальности. Реально князь Владимир не был никчемным князем, реально была кровная месть (вспомним месть Ольги древлянам за убийство мужа), реально была борьба за власть и холуи у власти, реально были рабы и завоевания, убийства и грабежи. Чего же стоит былинный эпос? Думается, что эпическая картина не теряет своего значения потому, что мы сравнивали не русскую и западную историю, а два эпоса, и уже в силу этого можно предположить, что и в реальной истории дело обстоит примерно так же. Человеческая память обладает способностью запоминать то, что человеку представляется хорошим. Поэтому поступки Ильи Муромца отвечают душе русского человека и сегодня, а поступки нибелунгов воспеваются немцами (Вагнером) и по сей день.

И второе утверждение о значении эпоса для русской системы ценностей. Уровень математического знания, способностей и надежд проверяется у народа не по нижнему уровню, а по высшему — чего могут достигнуть высшие. Этот предел и обозначает возможности народа, его тягу к идеалу. Этот идеал святой Руси и задают нам больше тысячи лет языческие предки наши — любовь к природе и родине, труд, действенная жалость к униженным и обиженным, чувство свободы и желание побратимства-товарищества, чувство справедливости и высочайший уровень чувства личного достоинства, совести и чести.