"Чингисхан" - читать интересную книгу автора (Мэн Джон)
14 Империя раздвигает пределы
К моменту своей смерти чингис правил территорией, простиравшейся от берегов Тихого океана до Каспия, империей в два раза большей, чем Римская, обширнее, чем любое современное государство, за исключением России. И это было только половиной того, чем она станет к 1300 году, монголы удвоят завоевания Чингиса, прибавив к ним Китай, Корею, Тибет, Пакистан, Иран, большую часть Турции, Кавказ (Грузию, Армению, Азербайджан), большую часть населенной Руси, Украину и половину Польши. Они дойдут и дальше, будут вести войны в Европе, Египте и Японии. Монгольский воин, пробиравшийся с разведкой по венским лесам в 1241 году, теоретически мог пережить штормы, которые спасли Японию от монгольских судов в 1274 и 1278 годах, а возможно, даже слышал рассказы о разграблении Бирмы и высадке на Яве десятью годами позже.
28 миллионов квадратных километров, одна пятая суши земного шара. Если вспомнить о том, что никто в Евразии не знал о существовании Америки или Австралии и очень мало знал об Африке, то нетрудно представить себе, что в те времена могло казаться, что недалек день, когда весь мир будет под властью монголов, как было задумано Чингисом и предопределено Небом. То, что один человек, Хубилай, внук Чингиса, был номинальным господином такого колоссального владения, — один из удивительнейших фактов истории.
Возвышение и падение этой империи — предмет, на который потрачены многие жизни, и ему посвящено содержание целых библиотек. Прежде чем назваться монголоведом, приходится всерьез задуматься, потому что знакомство с од ними только первичными источниками потребует умения читать монгольские тексты, написанные кириллицей и вертикальным письмом, на китайском, арабском, персидском, корейском, японском, тибетском, грузинском языках, а так — же на латыни, на которой написано большинство сообщений европейцев. Так что этот обзор наследия Чингиса — на стоящий галоп по Европе, переходящий на рысь, когда возникает необходимость задержаться подробнее на двух противоположных оконечностях основанной им империи. Чингис разделил свои владения между сыновьями, по традиции отдав самую отдаленную от дома часть, за Аралом, старшему сыну Джучи. Ко времени, когда нужно было принимать наследство, Джучи уже умер, поэтому его владения поделили между двумя его сыновьями, Орда и Бату. Цен тральная Азия, от Аральского моря до Тибета, отошла к Джагатаю. Тули, младшему, достались пастбища отца, опять-таки, как требовала того традиция, — в данном случае речь шла почти обо всей Монголии. Угедэй, теперь каган, хан ханов, правил большей частью Северного Китая и только что завоеванного Си Ся, которое стало его личным владением, а также еще непокорной частью Цзинь, и, если улыбнется счастье, за ними последует и Южный Китай.
Как и предвидел Чингис, в Северном Китае, как только завершится его завоевание, главным будет организовать управление. Военные действия в том регионе были практически приостановлены в связи с походом на Хорезм, смертью великого полководца Мухали в 1223 году и смертью са мого Чингиса в 1227-м. Многое из достигнутого было утрачено. Потерпев поражение в войне 1230–1231 годов, Угедэй последовал предсмертному совету отца и заключил мир с Сунь, вторгся с помощью младшего брата Тули и великого полководца Субудая в Цзинь и осадил Кайфэн. Оставив осаду на Субудая, братья-ханы разбили лагерь в горах под Бейджином. Здесь при невыясненных обстоятельствах Тули умер, и Монголия перешла к Угедэю. В 1234 году Кайфэн пал, все мужчины — члены семейства Цзинь были умерщвлены, и в Северном Китае установилось верховенство монголов.
Как поступить с новым приобретением? Об этом монгольские лидеры продолжали спорить между собой с момента воцарения Угедэя. Страна была разорена точно таким же образом, как был разорен Хорезм, но в масштабах, которые сегодня кажутся просто невразумительными. По документам Цзинь, в начале X I I I века население страны составляло 40 миллионов человек, к 12 34 году оно сократилось до 10 миллионов, когда монголы провели первую официальную перепись.[8] Монгольские князья продавали жителей Цзинь в рабство целыми общинами; избежавшие пленения, дезертиры и беженцы переполняли храмы. Несколько членов нового двора в Каракоруме предложили простейшее для такого хаотического состояния страны решение — геноцид. Какая польза от крестьян? Их труд никому не нужен, у них ничего не отберешь, потому что они не имеют никаких ценностей, и к тому же от них можно ждать враждебных выступлений. Они стоят меньше коров и лошадей, давайте заменим их коровами и лошадьми. Самое лучшее — это всех перебить, сколько бы миллионов их ни было, землю обратим в пастбища. У 10 000 воинов уйдет не так много времени, чтобы перерезать по тысяче человек каждому. Так можно было бы очень быстро очистить всю страну.
Эти безумные рассуждения помешал превратить в действия Янь Луй Чу Цзай. Несколько лет он был ближайшим помощником зятя Чингиса в китайском отделе зачаточного секретариата хана и работал с группой ученых, составлявших проекты указов на монгольском, китайском и несколько позже на тангутском языках. Чу Цзай осуществлял дело своей жизни, суть которого состояла в том, чтобы помочь Небесам, остановившим свой выбор на данном правителе, преобразовать варварство и невежество в добродетель и мудрость. Мечта его была вместе и революционной, и утопической, сырым материалом для эксперимента — лежащий в руинах Северный Китай. Чу Цзай стремился применять конфуцианские правила успешного управления, одновременно поощряя буддизм для культивирования разума, но его конечной целью было создание общества, которое перерастет конфуцианство, приблизительно так же, как коммунисты предвидели общество, которое через социализм придет к коммунизму. Поначалу все у него складывалось удачно. Его сподвижники, выступавшие в роли писарей, переводчиков, эмиссаров, астрологов и сборщиков налогов, показали себя очень полезными в деле управления вновь завоеванными землями. Он оказывался очень вовремя и к месту в нескольких городах — Самарканде, Линчжоу, Кайфэне — и спасал там библиотеки, исторические ценности и ученых.
Он предложил Угедэю план. Очень хорошо представляя себе, что монголам китайская цивилизация не нужна, если не будет приносить материальной выгоды, он указал, что если крестьяне будут процветать, с них можно будет взимать налоги и таким образом развивать экономику. Для этого он наметил неслыханный в Китае, не говоря уже о Монголии, план восстановления и управления. Во-первых, гражданские власти должны быть отделены от военных, которым свойственна произвольная и своекорыстная жестокость. Цзинь следует разделить на десять районов, в каждом иметь налоговый аппарат, который облагал бы крестьян налогами и взимал с горожан подушный налог, налоги должны уплачиваться шелком, серебром или зерном, все доходы от налогов идут в государственную казну. Даосское духовенство, разжиревшее и увеличившееся на пожалованном Чингисом персональном освобождении от уплаты налогов, обклады валось налогами на храмовые сборы и законами против дальнейшего присвоения буддийских храмов.
Монгольские военачальники резко возражали против таких нововведений. Но Чу Цзай, поддержанный Угедэем, стоял на своем твердо, и в 1231 году в бюджете были заложены доходы от его налогов в сумме 10 000 слитков серебра. Угедэй сделал его начальником китайского отдела секретариата, непосредственно подчиненным начальнику монголо-уйгурского отдела, тому самому Циньци, который сопровождал монаха Цянчуня к Чингису. Налоги требовали ведения учета, что было очень важным для наделения монгольской элиты землей. Отсюда перепись 1234–1236 годов, что упоминается в «Голубой книге», которая велась Шиги, сводным братом Чингиса, осуществлявшим и общий надзор за редактированием «
Долгое время Чу Цзай не мог добиться осуществления своих реформ. К концу 1230-х годов Угедэй, печально прославившийся пьянством, оказался все больше неспособным управлять империей, и власть фактически перешла к его честолюбивой и пронырливой второй жене — Торгене. Антикитайская часть придворных была против незнакомых ей методов управления, которые предлагал Чу Цзай. Мусульманские торговцы обещали больший доход. Становясь ростовщиками, наживаясь на несчастных китайцах, которым давали деньги в рост под 100 процентов годовых, они затем отбирали собственность за неуплату долга. В 1239 году торговец Абд аль-Рахман был назначен главным сборщиком «сельского налога» во всех бывших территориях Цзинь, а на следующий год Чу Цзая совсем оттеснили от дел. Некоторое влияние при дворе он сохранил, оставаясь астрологом Угедэя. В декабре 1241 года серьезно занемогший император затеял большую охоту, пренебрегая предупреждением Чу Цзая не делать этого. После охоты он всю ночь пил, алкоголем его накачивал ставший ближайшим фаворитом Абд аль-Рахман. На рассвете Угедэй умер.
Чу Цзай скончался через два года, в возрасте 54 лет, говорили, от разбитого сердца, после 30 лет преданного служения неосуществимому идеалу. Но сделал он многое. Невозможно сказать, уничтожили бы монголы и в самом деле все население Северного Китая, но благодаря Чу Цзаю ответа на этот вопрос мы так и не узнаем. Если Чингис и сделал одну мудрую вещь, то это взяв на службу этого способного и идеалистически настроенного человека.
Чу Цзаю посмертно были оказаны достойные почести, его удостоили посмертных титулов и гробницы рядом с бейджинским озером Куньмин. Позже гробницу дважды переносили, последний раз в сады Летнего дворца. Если идти по берегу озера Куньмин, где всегда множество лодок, пройдите мимо Зала нефритовых волн и поверните через арку в выкрашенной в красный цвет стене в маленький, затененный кипарисами дворик, здесь вы найдете Длиннобородого, изваянного в его полный двухметровый рост. Это статуя XV II I века, повторяющая ранний оригинал. Рядом с ним вы сечены строчки, принадлежащие императору Чэнь Луня, то же XVIII века: «Хотя мы родились в разных династиях, я уважаю его за честность перед своим императором. Я сам император, надеюсь, мои министры берут с него пример».
Тем временем Запад полностью покорен не был. В сущности, с потерей интереса у Чингиса и с его смертью старые завоевания были растеряны. Халиф по-прежнему правил Багдадом, а манящие призывы выйти в венгерские степи не находили отзыва. Эти далекие венгерские степи определенно были монгольской судьбой, как Калифорния американской. Владение ими будет недолговечным, но продолжится ровно столько, сколько было необходимо для демонстрации честолюбия Чингиса в самой его чудовищной форме.
Принадлежавшая Джучи часть империи, север и юг, была поделена между его сыновьями Орда и Бату. В 1235 году, сразу после падения Цзинь, Угедэй устроил великий национальный съезд вождей в Каракоруме, новой столице, вставшей там, где когда-то в степях долины реки Орхон владычество валитюрки. По величине он был чуть больше деревни, занимая около двух квадратных километров площади. Но город был защищен стеной, внутри которой имелась вторая, огораживавшая дворец Угедэя — похожее на церковь здание. Потом в городе установили двенадцать небольших шаманских святынь, две мечети, христианскую церковь, много домов и море юрт. Но монголы не были сильны в архитектуре, в их творениях всегда присутствовало что-то искусственное — Бразилиа или Канберра вместо Лондона и Парижа. Монах Уильям из Рубрука, который был к Каракоруме в 1254 году, презрительно отозвался об увиденном, сказав, что «монастырь Сен-Дени стоит в десять раз больше, чем этот дворец». Сегодня это главная туристская достопримечательность Монголии, но от древней столицы ничего не осталось, только огромная каменная черепаха, когда-то служившая основанием колонны. Камни Каракорума ушли в землю или по шли на постройку монастыря XVII века, что находится неподалеку.
Столица еще находилась в зачаточном состоянии, когда Угедэй собрался со своими военачальниками для обсуждения будущей стратегии, центральным вопросом которой было направление армий на завоевание русских степей и равнин Венгрии, а потом и малоизвестных, но богатых стран, которые лежат за ними.
В 1236 году армия в составе 150 000 человек под водительством великого Субудая и его господина Бату, сына Джучи, вышла в поход на запад, вновь проходя местами, которые были ей знакомы по Великому набегу, который она совершила десять лет назад. Известие об этом событии эхом Большого каньона летело впереди нее. Оно достигло Англии и Франции из совершенно невероятного источника. О помощи просили асассины, шиитская секта ислама с центром в Персии и Сирии. Асассины пользовались такой дурной славой, какую только можно было придумать. Рьяные потребители гашиша, который дал имя их секте, они были фундаменталистами своего времени и провозгласили терроризм (но не самоубийство) своим священным долгом в борьбе с любым мусульманином и, соответственно, любым христианином, который не пожелает признавать их. И вот именно от них, а не от кого-либо другого в Париж и Лондон добрались гонцы с предложением мусульманско-христианской коалиции против нового и страшного врага. Длинных разговоров с ними не вели. Как выразился архиепископ Винчестерский: «Оставим этих собак пожирать друг друга».
Булгары, разбившие Субудая в первом столкновении, на этот раз дрогнули. Не устояли и половцы, отошедшие на запад, та же участь постигла и ряд русских городов. В конце 1237 года монголы форсировали Волгу. Русских князей ничему не научила битва при Калке, произошедшая за четырнадцать лет до этого. Густые леса, через которые не проползти даже змее, как сказано в одном источнике, их не спасли. Монголы прорубали в них дороги шириной, достаточной для того, чтобы могли двигаться по три повозки в ряд, и катили по ним свои осадные орудия. После одной из своих побед, какой не уточнено, они произвели подсчет убитым врагам, отрезая у мертвых правое ухо — урожай составил 270 000 ушей. Разъединенные города валились, как домино: Рязань, Москва, Суздаль, Владимир, Тверь. В начале 1238 года одна монгольская армия в двухстах километрах от Москвы нанесла поражение Великому князю Владимирскому, другая направилась к Новгороду.
Европа была вполне убедительно предупреждена о грядущей катастрофе. Венгерский монах Юлий в конце 1230-х годов побывал в лагере Бату в Южной России и привез письмо от Бату к папе с требованием о немедленной капитуляции: «Я знаю, вы богатый и могущественный царь… (но) для вас будет лучше, если вы покоритесь мне по собственной воле». В Англии хроникер Мэтью Парис из Сент-Албанса записал, что «отвратительные сатанинские исчадия, да будет всем известно, несметное количество татар… хлынуло, подобно дьяволам, выпущенным из ада или Тартара». Чем, между прочим, отразил бытовавшее в Европе стойкое убеждение, что татары и Тартар (греческий ад) одно и то же. Наступление монголов на Новгород отозвалось даже на некоторых англичанах, а именно на тех, кто был связан с рыболовством в Норфолке. Каждую весну новгородские купцы отправлялись по своему отрезку «речной дороги», которая соединяла Балтику с Византией, и приплывали в Ярмут, чтобы купить североморскую сельдь. В 1238 году они остались дома охранять свой город, и сельдь должна была либо завалить ярмутскую набережную, либо распродаваться внутри страны за ничтожные деньги. Ни один европейский лидер не мог сказать, что ему неизвестно о сгущающихся черных тучах.
Однако весенняя распутица превратила земли вокруг Новгорода в болота, и монголы ушли на юг, на полтора года воцарились тишина и спокойствие. В 1240 году они вместо Новгорода двинулись на Киев, русскую столицу, колыбель славян, центр православия, где 400 церквей сгрудились вокруг великолепного собора Святой Софии. Русский летописец так передает это: «Как тучи, татары надвинулись на Киев, обложив город со всех сторон. Скрип их несметных телег, мычание верблюдов и коров — (верблюдов! Горожане, наверное, были поражены), — ржание лошадей и дикие боевые крики раздавались так громко, что в городе не слышно было, что говорили люди друг другу». Киев спалили, а князья бежали в Москву, которая с этого времени стала усиливаться, а Киев приходить в упадок.
Теперь, наконец, дорога в степи Украины была открыта, за ними Венгрия. На Западе эту угрозу, явную и реальную, просто не брали всерьез. Это же примитивные варвары, воюют в странах, о которых ничего не знают, а Европа, земля рыцарей и каменных городов, будет защищать свой дом, так ведь? Совершенно не так, от шпионов и перебежчиков монголы знали о том, что у них впереди, какая там местность, города, реки, расстояния, даже о том, какой раздор в стане их противников в Венгрии и соседней с ней Польше.
Для того чтобы обеспечить победу в Венгрии, нужно было прежде всего за зиму, когда замерзшие реки превратились в гладкие дороги, а равнины в бетонную твердь, нейтрализо вать Польшу. В Северной Украине войско разделилось, одна армия ударила по Польше, другая пошла на Венгрию. В начале 1241 года были сожжены Люблин, Сандомир и Краков.
В Кракове, как говорили, наблюдатель на колокольне только что отстроенной церкви Святой Марии звонил в колокола, когда монгольская стрела пронзила ему горло. Сегодня каждый час с башни Святой Марии раздается записанный на пленку печальный призыв горна, прерывающийся на той же ноте, на которой, как утверждает легенда, погиб звонарь. Туристам говорят, что это подлинная история и что его смерть спасла город. История не подлинная, и город не спасли. В Вербное воскресенье 24 марта, согласно местной летописи, монголы подожгли город и «увели с собой несметное множество людей».
Они не останавливались до Одера, где граждане Вроцлава сами сожгли свой город и ушли на остров посреди реки. После такой быстрой и легкой победы монголы, не задерживаясь, прошли 40 километров до города Легнице. Здесь, наконец, на границах Священной Римской империи, в бой с ни ми вступила стотысячная армия (хотя все цифры крайне ненадежные) силезского герцога Генриха Благочестивого. Но его только что принявшая христианство пограничная страна не имела однородного населения. Там жили поляки, немцы и чехи, и даже географические названия были на разных языках (что сохранилось и поныне). Войско Генриха представляло собой пеструю смесь местного дворянства, госпитальеров, тамплиеров, тевтонских рыцарей, озабоченных защитой своих владений на Балтике, собранных на скорую руку отрядов немецких и чешских поселенцев и имело в своем составе даже отряд силезских рудокопов. На подходе была чешская армия в составе 50 000 воинов, но ей было еще несколько дней ходу, и Генрих двинулся на юг на соединение с ней.
9 апреля 1241 года в 10 километрах от Легнице вместо чехов он наткнулся на монголов. Справедливости ради нужно сказать, что он не имел представления, с кем ему придется помериться силами. Он превосходил противника только численно. Во всех других отношениях: оружии, тактике, стратегии, моральном духе, безжалостности — монголы полностью превосходили западных рыцарей с их тяжеленными латами, неповоротливыми конями и пререкающимися между собой командирами. Монголы использовали свой старый трюк — подожгли камыши, чтобы создать дымовую завесу, словно в замешательстве заметались туда-сюда и сделали вид, будто спасаются бегством. Польская конница бросилась за ними в погоню, но вдруг всадники исчезли, а на поляков с флангов обрушилась туча стрел. Герцог Генрих по вернул назад, упал, заковылял в своем панцире, его схватили, сдернули латы, отрубили голову и потом на пике возили во круг стен осажденного Легнице, чтобы навести на жителей ужас. В письме магистра тамплиеров королю Карлу Девятому сообщалось, что только тамплиеры потеряли 500 человек. Погибло около 40 000. Король Венчеслав со своими 50 тысячами чехов, все еще находившийся от места сражения в дне пути, счел безопаснее свернуть в Карпаты, оставив всю Южную Польшу монголам.
Через два дня обезглавленное и обнаженное тело герцога Генриха было опознано его женой Ядвигой, она узнала его, так как у него на левой ноге было шесть пальцев. Доказательство истинности этой подробности нашли спустя шестьсот лет. Тело Генриха вместе с телами нескольких других рыцарей перевезли во Вроцлав и похоронили в построенной им церкви, которая теперь называется церковью Святого Винсента. Когда в 1832 году могилу вскрыли, исследователи нашли скелет без головы и с шестью пальцами на левой ступне. (Странно, что на правой ступне было пять пальцев — полидактилия обычно проявляется парно.)
За месяц монголы прошли 650 километров, захватили четыре больших города и целую страну. Битва при Легнице прозвучала такой катастрофой, что оставила глубокий шрам в душе Восточной Европы. На том месте, где нашли Генриха, построена церковь, в XVIII веке она перешла к бенедиктинскому монастырю. Теперь ее используют с двойным назначением, еще и как музей битвы — в 1991 году ее отреставрировали к 750-летию этого события, и теперь она стала одним из популярных туристских объектов.
На юге своей судьбы ждала Венгрия. Страна пребывала в состоянии хаоса. Орды куманов (половцев), вытесненные из русских степей монголами, требовали права постоянного проживания в стране. Венгерские бароны, которые предпочитали умереть, но только не расстаться с тяжело доставшейся независимостью, были на ножах со своим королем Белой Четвертым. Тот благосклонно относился к просьбе куманов, видя в них свою потенциальную армию, и бароны ненавидели его. Монголы воспользовались моментом. Они разделили южную армию, стоявшую в Галиции, на три. Две колонны монгольского войска совершили обходный маневр через Карпаты и взяли венгров в клещи. Сам Субудай не торопясь продвигался по центру, так чтобы все три колонны одновременно соединились на Дунае. Их авангарду понадобилось всего три дня, что бы пройти 280 километров по вражеской территории, к тому же засыпанной снегом. В начале апреля все три колонны замкнули кольцо на Дунае и были готовы напасть на венгерскую столицу Эстергом (по-немецки — Гран).
Бела наконец сумел собрать в Пеште, на восточном берегу Дуная (еще не соединенном с западным), армию. Как обычно, ему предложили сдаться, и он отказался (как ни странно, монгольским эмиссаром был говоривший по-венгерски англичанин, с которым мы скоро вновь встретимся). Бату и Субудай остановились. Перед ними была сильная армия, имеющая возможность получать подкрепление, при этом никаких вестей из Польши не поступало. Но Субудай был гениальным полководцем, и часть его гения заключалась в том, что он вступал в бой только тогда, когда не было сомнений в победе. Поэтому он отступил со всей армией на восток, шесть дней медленно отходя через степи и выманивая Белу с его выгодных позиций на Дунае и лишая его таким образом возможности получить помощь.
10 апреля монголы отошли через реку Саджо в сторону пологих, покрытых виноградниками склонов Токая, чуть выше слияния Саджо с Тиссой. Место было очень неплохим, чуть выше окружающей равнины и защищенное по фронту ручьем. Венгры расположились напротив, около деревни Мохи, и, не сомневаясь в своем численном превосходстве, построили подобие форта, окружив свой лагерь телегами.
Военачальники продумали план сражения. Бату сказал своим войскам, что нужно собрать все силы, бой предстоит упорный, потому что венгры «сбились в кучу и зажаты, как скот в загоне».[9] Той же ночью Бату с Субудаем приняли решение.
Обращает на себя внимание, что прошел всего один день после разгрома поляков под Легнице. Было ли это совпадением? Думаю, что не было. Монголы не полагались на совпадения. Правильнее предположить, что каждая из двух армий была постоянно точно осведомлена о том, что в данный момент предпринимает другая. Обе армии, видимо, поддерживали почти ежедневную связь, будучи удалены друг от друга 450 километрами вражеской территории, причем 200 из них — расположенные в нынешней Словакии горы Татры, склоны которых еще не освободились от снежного покрова. Это вызывает мысль о службе нарочных, меняющих лошадей на постоянных станциях, расположенных на определенных местах вдоль линии связи между двумя самостоятельными армиями. Стоит только задуматься о том, с какими трудностями встречались те несколько десятков гонцов, которые каждый день скакали сломя голову из конца в конец этой линии, и это представляется просто невероятным. Но для монголов это было настолько обычным, рутинным занятием, делом настолько секретным, что ни один европейский источник не содержит упоминаний об этом.[10] Субудай мог выбрать именно этот момент для выступления, только при условии, что депеша из Легнице, т. е. с расстояния 450 километров, могла быть доставлена к нему за 36 часов.
В таком случае Субудай знал, где его противник не получит подкреплений и где ему самому обеспечено столько, сколько ему понадобится. Практически, для него больше не существовало долгосрочного риска. Он приказал войскам повернуть назад, еще раз перейти на другой берег реки Санджо, захватить единственный мост. Для чего использовать катапульты и пороховые заряды — это был первый в Ев ропе случай применения этого мощного оружия. Монголы переправились через Санджо под прикрытием того, что во время Первой мировой войны назвали подвижным огневым валом, этот тактический прием состоит в артиллерийском обстреле позиций неприятеля непосредственно перед наступающими порядками собственных войск.
Десятью километрами ниже по течению Субудай лично возглавил вторую колонну, которая построила понтонный мост из бревен, это была рискованная операция, потому что ее в любой момент могли обнаружить венгерские разведчики. Но никаких разведчиков венгры не высылали. Все их внимание было приковано к страшному бою у моста. К 7 часам утра обе переправы были в руках монголов, и венгров отбросили в их лагерь, который с этой минуты превратился из серьезного средства обороны в элементарную ловушку. Все утро лагерь обстреливался стрелами, камнями и огнемета ми, и потери венгров были ужасающими. Монголы отошли, открыв соблазнительную брешь в своих боевых порядках, чтобы выманить оборонявшихся на попытку выбраться через нее из окружения. Так оно и получилось, и венгры из опасных противников сделались легкой добычей монголов — бежать по весенней распутице было трудно, они то и дело вязли в глубоких лужах и гибли, не оказав сопротивления. Некоторые нашли убежище в близлежащей церкви и все равно погибли, когда на них обрушилась пылающая крыша. Три архиепископа, четыре епископа и два архидьякона, светочи местного благочестия, умерли, уповая на то, что Бог дарует им победу над язычниками-варварами. Вместе с ними погибли простые венгры, немцы, даже французы — десятки тысяч — 65 тысяч, как в январе следующего года написал аббат из Мариенберга в Западной Венгрии.
Бела бежал на север, в горные леса, затем кружным путем добрался до Австрии, а оттуда стал через Хорватию пробираться на юг, где нашел убежище на прибрежных островах. Его преследовал Кадан, один из героев Легнице, он-то и привел монголов к берегам Адриатического моря. Здесь он либо потерял след зверя или утратил к нему интерес и пошел на юг, в Албанию, но и оттуда снова резко повернул в сторону от моря. Бела спрятался на острове Крк-Веглиа, как называли его венецианские хозяева, и стал поджидать лучших времен.
Другая часть монгольского войска двинулась на запад, все разоряя и сжигая, насилуя и убивая всех и вся на своем пути, это была продуманная политика террора, подобная той, которую проводили монголы в мусульманских странах. Обоснование было совершенно аналогичным: эти христиане, как и мусульмане, осмелились оказать сопротивление, а потому обрекли себя на месть Вечного Неба. В дунайском порту Пеште, взятом ими за три дня, они сожгли доминиканский монастырь и перебили 10 000 человек, искавших в нем убежища, а «тела взгромоздили огромной кучей у самой реки», чтобы запугать тех, кто был на противоположном берегу. Автором этих слов был Фома Сплитский,[11] основной источник сведений об этом вторжении. Некоторые монголы «нанизывали на копье младенцев и, закинув копье за спину, разъезжали по набережной».
Террор приносил свои плоды, как и демонстрация разумных действий. К лету 1242 года монголы организовали элементарное управление страной, даже отчеканили какое-то количество монет, стали поощрять крестьян засевать поля и ухаживать за ними, но после сбора урожая те же самые крестьяне были перерезаны за ненадобностью. Там не было Чу Цзая посоветовать налогообложение, не было никого, кто бы оспорил монгольскую традиционную точку зрения, что крестьяне будут только обузой для экономики и что большую пользу приносят лошади пастбища, захват которых был главной целью их политики с того самого момента, когда двадцать лет назад Чингис услышал про венгерские степи.
За пределами Венгрии, конечно, лежал другой мир, такой же богатый, как Китай. Бату нарядил отряды разведчиков в на бег на Австрию. Один из них проник в Венский лес, почти в виду города, и австрийские войска погнались за ним и пере хватили где-то в районе Винер-Нейштадта, в 40 километрах к югу от Вены. Австрийцы взяли в плен восемь налетчиков, и один из монголов, к их изумлению, оказался англичанином.
Рассказ англичанина записал французский священник-раскольник, Иво из Нарбонны, который пребывал в Вене, дабы избежать заботыпапских инквизиторов. Этот англичанин был тем самым, которого Бату посылал к Беле с предложением о мире в обмен на капитуляцию. Его рассказ казался фантастическим. Звали его почти наверняка Робертом, и он служил капелланом у Роберта Фитцуолтера, вождя баронского восстания против короля Джона 1215 года, которое завершилось подписанием Великой хартии вольностей. Изгнанный из Англии, Роберт бежал в Святую землю, пристрастился к азартным играм, потерял все и стал нищенствовать, но умудрился не опуститься, так как обладал даром напрашиваться на гостеприимство. Борясь за существование, он неожиданно обнаружил в себе дар полиглота. На этот дар Роберта обратил внимание один из купцов-мусульман, которых монголы использовали для сбора информации в 1220-х годах, во время похода Чингиса на Запад. Монголы нуждались в переводчиках. Они сделали Роберту, несмотря на то что он был разорившийся экс-священник, предложение, от казаться от которого было бы неразумно, и его повезли на восток по караванным дорогам, теперь благодаря монгольским войскам, ставшим безопасными, ко двору Бату на Вол ге, а может быть, и дальше. С той поры он почти двадцать лет верно служил своим ханам. А теперь готов рассказать все, только бы его не судили как предателя. На этот раз очарование и бойкий язык не помогли, и он нашел свой конец в безвестной могиле.
За каких-то четыре месяца монголы сокрушили силы Центральной Европы. Весь христианский мир содрогнулся. «Слушайте, острова и все люди христианского мира, при знающие крест нашего Господа, посыпьте себе голову пеплом, рыдайте и скорбите». С этими словами обратился ландграф Тюрингии к герцогу Бульонскому, убеждая его объединиться перед лицом общего врага. Но ни о каком единстве никто и слышать не хотел. Европа оказалась если не злейшим, то по крайней мере собственным врагом. Венецианцы, чьи купцы вступили в союзные отношения с монголами в Крыму, посылать помощь отказались наотрез. Император Священной Римской империи Фридрих воспользовался падением Белы и вымогательски отобрал у него часть Западной Венгрии, когда Бела бежал через Австрию. Главным врагом папы были не монголы, а тот самый Фридрих. Запаниковавший император запросил помощи у Генриха Третьего Английского и разослал копии своей петиции во Францию, Испанию, Данию, Италию, Грецию, Ирландию, Шотландию и Норвегию. Никто не обратил на его обращение ни малейшего внимания, подумав, что в действительности он хочет, чтобы все объединились против папы. Предложения и папы Григория, и Фридриха о крестовом походе постепенно забылись. К тому же папа Григорий в 1241 году умер.
Таким образом, вряд ли можно сомневаться, что Западная Европа или хотя бы ее большая часть стала бы жертвой монголов, если бы те продолжили развивать свой ужасный успех в Венгрии и Польше. Однако вероятнее всего, что они и не стали бы пытаться сделать это. Их целью была Венгрия. Польша попала под копыта их коней не потому, что была нужна монголам, а потому, что монголам нужно было обезопасить свой фланг для вторжения в Венгрию. Единственной стратегической целью для развития вторжения было бы обеспечение безопасности также и со стороны германской границы. Конечно, кто может сказать, как повернулось бы колесо европейской политики, не поступи монголы иначе. Ни папа, ни любой западноевропейский монарх не смогли бы раболепствовать перед монголами, и одно это могло бы заставить всех собрать свои армии вместе, как это было во времена нашествия гуннов Аттилы.
Но случилось так, что к 1242 году Европа была в безопасности, даже не подозревая об этом. Угедэй умер в декабре предыдущего года. Для того чтобы эта новость дошла до Евро пы, требовалось не менее шести недель, но споры о преемнике задержали посылку сообщения, и Бату только в июне узнал о смерти дяди и об интригах, которые поставили под угрозу судьбу всей империи. Он внук Чингиса, правитель своей части империи, у него большая армия, и поэтому его присутствие в коренном улусе Монголии может оказать решающее влияние на ход событий. Несмотря на то что ему было необходимо укрепиться в своих новых владениях и, возможно, в преддверии нового вторжения в Западную Европу, он уходит оттуда. Тем же летом Бела вернулся со своего адриатического острова и увидел повсюду запустение, развалины, испепеленные города и разлагающиеся трупы, поедающее человеческое мясо население — и ни одного монгола.
 |
Угроза просто растаяла в воздухе, оставив Европу потрясенной собственным необъяснимым спасением.
Десять лет после смерти Угедэя семейные склоки угрожали целям и амбициям Чингиса. Вдовы вздорили из-за наследства, внуки передрались между собой. Империю перестало трясти только в 1251 году при Монхе, сыне Тули, пользовавшегося деятельной поддержкой своих братьев Хулегу и Хубилая. Эти трое расширили империю до ее максимальных размеров. Хулегу разбил асассинов, захватил Багдад и дошел до Египта, где, наконец, монголы были отброшены, и тогда растаял, как дым, миф об их непобедимости. В 1260 году, после смерти Монхе, Хубилай начал завоевание Южного Китая.
Завоевание Китая стало поворотным пунктом в истории Монгольской империи, после него начался отход от ее исконных корней. Новый хан Хубилай был с Чингисом во время его последнего похода, но это не помешало ему перенести столицу из Каракорума в Бейджин и завести порядки, со всем не похожие на те, которых придерживались его монгольские предшественники, хотя он и сохранил память о своей родной колыбели, построив в степях Внутренней Монголии летний дворец Шанду.
Когда в 1279 году весь Южный Китай лежал у ног монголов, Хубилай провозгласил основание новой династии Юань, посмертным основателем которой он объявил своего деда. Хубилай высился гигантом среди правителей и, безусловно, был самым могущественным человеком своего времени, но не всемогущим. Все его попытки захватить Японию кончались провалом, дважды штормы рассеивали его флот. Его власть над остальной частью его панъ-евразийской империей была номинальной, отдельные ее территории стремились вести собственную политику и постепенно превращались в независимые государства.
В Южной Руси Бату правил тем, что станет Золотой Ордой, от монгольского слова ордон, юрта-дворец (так с XVI века, когда это слово вошло в европейские языки, стали называть монгольские владения). Русские вспоминают два века правления Золотой Орды как «татарское иго». В сущности, это было не такое уж иго, скорее это походило на сосуществование, состояние, достигнутое, когда князь Новгородский Александр Невский решил воевать не с монголами, а с ливонцами, немцами и шведами. Скоро они стали бывшими монголами, приняли ислам, тесно сотрудничали с владыками Египта, обменивались послами, которые вели переписку на турецком языке, украшали свои депеши золотыми заставками и обращались к адресату изящным слогом. Предполагалось, что ханом мог стать только один из Золотой родни, потомок Чингиса, но прошло немного времени, и почти каждый претендент мог похвастаться, что происходит от него. Когда в XV веке Орда распалась на полдюжины отдельных ханств, каждый из ханов претендовал на родство с Чинги сом. И когда возрождающаяся Россия при Екатерине Великой в 1783 году аннексировала Крым, его правитель все еще с безнадежной настойчивостью напоминал, что является Чингисидом.
В Персии монгольские правители «пили кровь из камня». Ильханы (ханы-вассалы), как они себя называли, продавали людей в рабство, беззастенчиво грабили, душили запредельными налогами, взимали земельный и подушный налоги, церковную десятину, обложили налогами все торговые сделки, даже проституцию. Помимо разграбления сельской местности с ее несчастными крестьянами, монголы умело обирали городскую торговлю и собирали достаточно богатств, чтобы кое-как удерживать власть, даже когда у них оборвались ниточки, связывавшие их с изначальными корнями. Праправнук Хулегу принял мусульманство, а неудачная попытка изгнать из Сирии египетских мамелюков в 1304 году провозгласила конец монгольской экспансии. Египет и все Средиземноморье навсегда остались для монголов недоступными. В 1307 году монгольское посольство посетило Англию для встречи с королем Эдуардом Вторым, но это была последняя попытка заявить о себе. Тридцатью годами поз же умер последний монгол-ильхан, не оставив после себя наследника. Монгольское владычество в этой части империи перестало существовать.
В Центральной Азии владычествовали наследники Джагатая, их владения постоянно бурлили религиозными раздорами и войнами, часто нередко затеваемыми близкими родственниками друг против друга. Здесь крепко держались кочевнических традиций, а вместе с ними жила и жажда завоеваний. Зажатые соперниками монголов с востока и запада, наследники Джагатая обратили взоры на Афганистан и Индию, совершили на них несколько набегов и таким образом установили традицию, которая сохранилась и после то го, как власть выпала из ослабевших монгольских рук и была подхвачена кровожадным тюрком Тамерланом.
В Китае Хубилай и его наследники делали то, что римляне делали для Северной Европы: строили дороги, каналы, нала живали торговлю, вводили эффективное налогообложение, учреждали почтовую службу, превзойти которую смогли только после изобретения телеграфа. Процветающая экономика держалась на бумажных деньгах. Из Юго-Восточной Азии привозили пряности, китайские шелка и фарфор заполняли склады на берегу Персидского залива. Короче говоря, монголы укрепляли все преимущества объединения страны в крупных масштабах, чего всегда добивались китайские правители, и пользовались всеми благами, которые следовали из этих преимуществ. Делалось это при полном забвении монгольских корней. Янь Лунь Чу Цзай был бы доволен.
На протяжении 150 лет после смерти Чингиса его разбросанные по империи потомки соединяли Восток и Запад, участвуя в обмене товарами, дипломатами и экспертами. В 1280-х годах китайский монах-несторианец Раббан бар Саума посетил папу и встречался с королем Англии в Гаскони. В ответ папа направил несколько своих послов-монахов в Монголию и Китай. Китайские архитекторы руководили ирригационными проектами в Ираке. Китайские общины были в Новгороде и Москве, китайские торговцы в Камбодже. Использование бумаги для изготовления книг и денег распространилось на запад, сначала в Самарканд, а оттуда в Европу, где это изобретение подхватили, развили, и оно легло в основу изобретения книгопечатания.[12]
Но монголов никогда не любили. Они давно уже не были кочевниками, но подлинными китайцами не стали. Новые властелины презирали и боялись своих подданных, запрещали им владеть оружием, не допускали в государственный аппарат. Марко Поло был губернатором города, министра финансов пригласили из Ташкента, Юнанью правил мусульманин с сыном. Монгольская власть держалась на силе, а сила имеет тенденцию ослабевать. Многие монгольские вожди перенимали придворные привычки, становились льстецами, начинали пресмыкаться перед вышестоящими, брали взятки, забыли про простоту и аскетизм основателя их нации. Другие же помнили, и это порождало взаимное недоверие и подозрительность. Ненависть с одной стороны и разложение на другой не могли не вести к попыткам положить этому конец, и появлялись мятежные головы, одной из которых удалось добиться своей цели. В 1368 году бывший монах Чжу Юаньчжан сбросил с трона последнего монгольского императора Тогхона Темура, и тот удалился назад в монгольские степи.
О Золотом веке остались воспоминания, сохранилась память о громкой славе, о живших в те дни гигантах. И волшебство не умирало, распространяясь по Евразии и через столетия. Каждый правитель хотел иметь горстку золотой пыли Чингиса. Еще долго после русской победы над Золотой Ордой в 1480 году, вплоть до XIX века, члены Золотого Родства продолжали пользоваться высоким статусом. Ужасный Тамерлан, Темурленг, тиран из Узбекистана, утверждал, что он Чингисид, кем он не был (потомком Чингиса была его жена).
Вот почему потомок Тамерлана Бабур назвал себя Моголом, когда в начале XVI века захватил власть в Индии и основал династию, прекратившуюся только в 1857 году с лишением англичанами власти последнего Могола. Звали его, между прочим, Бахадур, отдаленное эхо монгольского баатар, герой, вторая часть названия монгольской столицы Улан-Батор (Красный Герой), и эпитет, которым наградили отца Чингиса. Даже сегодня мы помним, что в свое время «моголом» называли богатого индийца, затем богатого англо-индийца, а теперь газетного магната. Для этимолога Руперт Мердок это Чингисхан таблоидов.
Итак, несмотря на медленное, но верное, естественно идущее забвение прошлого, облачка дыма, витающие в воз духе после великого взрыва, сохранили свидетельства своего происхождения. Для русских «татарское иго» остается самым ужасным периодом в их истории, они обвиняют монголов во многих бедах, включая отрицательные черты национального характера —
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |