"Чингисхан" - читать интересную книгу автора (Мэн Джон)

18 Пророк вечных небес

Я не перестаю удивляться Чингису, тому, какой властью все еще обладает сегодня Чингис. Это, естественно, особенно наглядно видно в Монголии. Во время празднования Национального дня во главе парада на стадионе в Улан-Баторе едет Чингис — оперный певец Энхбайяр, исполнитель заглавной роли в фильме-эпосе о Чингисе. Всадники несут штандарты с хвостами яков, черными на случай войны, белыми на случай мира. Огромная императорская юрта на колесах, десяти метров шириной, влекомая волами, совершает свой неуклюжий круг почета по дорожке стадиона. Усаженные на трибу ну солдаты держат в руках плакаты с буквами, которые складываются в гигантское слово «Чингис!». С вертолета свисает трепыхающийся стяг с надписью «Чингис». Его лицо и имя повсюду: на самой большой гостинице, на пиве (немецкого производства), водке, в названиях колледжей, институтов, сотни детей названы его именем — придет день, и Монголию возглавит еще один Чингис. В 1962 году его 800-летие справлялось с необычайной помпой. Теперь же годовщины налезают одна на другую. В 2002 году праздновали его официальное 840-летие. Я был бы очень удивлен, если бы нация вытерпела до 850-летия. Возможно, он обретет день рождения и даст повод для ежегодного юбилея.

Многое из этого можно назвать всего лишь «наследием», имеющим не больше связи с его происхождением, чем бифитеры при лондонском Тауэре с происхождением английского национального наследия. Но Чингис символизирует несколько жизненных аспектов своей страны и ее народа: нацию как независимую политическую общность; кочевой образ жизни скотоводов; дух несгибаемой индивидуальности; чувство бескрайности монгольской природы. И это только в Монголии. В Китае Чингис тоже символ, но весьма отличного свойства, он символизирует такие ценности, как китайское единство и имперское величие. Два отношения, два символа, две культуры, как представляется, не находят между собой общего языка, и дело, возможно, не идет к улучшению ситуации, потому что Монголия бедна и необъятна и борется за выживание, Китай же лопается от избытка населения и про-капиталистических амбиций. Но возможность их примирения существует, и лежит она вне политики, вне экономики, вне отчаянных разногласий между двумя державами, ее нужно искать в самом странном из явлений — Чингисе.

Сегодня в Монголии Чингис — как символ — жив и благоденствует. Останется ли он таким? Должен ли он остаться таким? Оуюнь имеет все основания со знанием дела ответить на эти вопросы. Ее брат Зориг был одним из ведущих монгольских демократов. С 1989 года он, молодой преподаватель политологии, являлся душой продемократического движения. Отчасти в результате его действий в апреле 1990 года вышло в отставку все политбюро, что открыло дорогу для проведения через два месяца в спокойной обстановке выборов. В 1998 году, когда ему исполнилось 35 лет, его зарезал убийца, которого так и не нашли. Этот инцидент потряс всю страну. Теперь на перекрестке в центре Улан-Батора стоит бронзовый памятник этому благородному, целеустремленному ученому-идеалисту. Если Ден Барсболт даст своему творению имя, то оно должно быть «Утраченный вождь», так как Зориг обладает аурой монгольского Кеннеди. Но не все еще утрачено, его идеалы живы в его сестре, теперь депутате парламента, и в Фонде, который она создала в его память и который имеет целью содействие демократии, соблюдению прав человека и обретению высоких моральных стандартов в условиях политического климата усиливающейся коррупции.

Оуюнь по-своему замечательная женщина, ученый, геолог, получившая степень доктора философии в Кембридже, владеющая четырьмя языками (монгольским, русским, чешским, английским) и имеющая собственную политическую партию. Ее просторный офис с видом на главную площадь Улан-Батора, трое научных ассистентов, негромкий перезвон мобильных телефонов, строгая прическа, элегантный деловой костюм, резкие манеры, готовность сосредоточить все внимание на моих вопросах — все это говорило об энергии, динамичности, статусе, административных способностях и недюжинном интеллекте. Это была женщина, готовая поставить на службу своим идеалам любое оружие — обаяние, образованность, свое прошлое. Думаю, мы еще услышим об Оуюнь, и чем больше мы услышим, тем лучше.

Направляясь на встречу с ней, я прошел мимо группы протестующих против проекта закона — на плакатах было написано «Защитите нашу святую землю!», — который дол жен был разрешить частную собственность на землю. Эта мера стала необходимой в столице и нескольких других го родах, где людям нужна юридическая база для покупки и продажи индивидуальных участков земли, которая заменила бы порядок заявочного захвата. В Улан-Баторе, где до сих пор половина населения живет в гээрах на окраинах города, не существует регистрации того, кто и где проживает, не существует никаких гарантий прав на сохранение места жительства, а посему не собираются налоги и нет системы ком мунального обслуживания. Но закон будет распространяться на сельскую местность, где земля всегда находилась в общей собственности. Право на приобретение частной собственности на землю в противовес общей в потенции шаг революционный, один из сценариев развития событий рисует картину скупки земли крупными собственниками, которые будут перепродавать ее иностранцам, а именно ки тайцам, которых тут так боятся. Оуюнь была одной из тех, кто требовал дискуссии и осторожности, — но напрасно, по тому что на следующий день закон был принят, и, мне кажется, с подозрительной поспешностью и непредсказуемыми долговременными последствиями, о которых можно только догадываться.

По поводу символа номер один Монголии Оуюнь сказала следующее:

«Мы переживаем бурное время, и людям нужно на что-то опираться. Раньше у людей было мало, но достаточно. А теперь? Оглянитесь вокруг — что видит рядовой монгол? Социальных гарантий нет, появились беспризорники, коррупция. Люди пока не видят реальных плодов демократических изменений. Демократия подразумевает власть народа, но мы видим рост нищеты и безработицы, увеличивающийся разрыв между богатыми и бедными, так что множество людей стали еще безвластнее, более беззащитными экономически, чем были при коммунизме. Половине населения приходится бороться за выживание. Они видят, что нации грозит нищета, упадок. Поэтому они обращаются к Чингису и той части их истории как к символу силы.

Сила Чингиса не в его завоеваниях, а в идее справедливо го управления, основанного на письменной юридической системе (да, жестокие завоевания сосуществуют с идеей справедливости в головах монголов, потому что это было для них выгодно). Последние десять лет в нашей стране за кон не правил с того самого момента, когда после семидесяти лет правления одной партии ввели многопартийную систему. Плюрализм подразумевает разные точки зрения. Но у нас нет никакого представления о том, что такое лояльная оппозиция. Люди, особенно пожилые, не могут понять этой политической борьбы. Они думают только о том, что монголы дерутся с монголами и страна разделяется. Мое личное мнение, что, если спросить монголов, что они чувствуют, многие сказали бы: были же мы сильными, так почему бы нам не стать сильными снова? Не следует ли нам ввести сильное президентское правление, своего рода современную версию правления Чингисхана? Нельзя сказать, что это мечтания об империи, просто люди хотят главенства закона.

Есть ли ответ? Что же, некоторые стоят за индустриализацию, развитие по западному пути. Они говорят, что нам нужно урбанизироваться, «войти в контакт». — В этом месте она рассмеялась над уже стершимся от долгого употребления термином. — Есть проект построить большую автостраду «Восток-Запад», длиной две тысячи километров, Дорогу Тысячелетия, через всю Монголию. Но это же значит вступить в конкуренцию с другими индустриализованными странами и накликать беду. Это поставит под угрозу наши сельские местности, наши города погрузятся в смог, а наша промышленность окажется в чужих руках.

Есть другой путь. Мы должны использовать нашу силу, которую нужно искать вне городов и под нашими ногами. Я думаю, что наши конкурентоспособные возможности кроются в трех вещах: нашей сельской местности, нашем кочевом образе жизни и наших ресурсах. Чингис знал силу первых двух — красоты и чистоты наших пастбищ, гор и пустынь, нашей свободы кочевать по степи и выращивать наших животных. Что мы должны делать — это оглянуться на нашу сельскую экономику, из которой все мы вышли, оглянуться, чтобы посмотреть в будущее. И Чингис как символ очень подходит для этого.

Это не означает отказ от развития. Мы богатая страна. Гоби была когда-то кромкой океана, и, как геолог, я знаю, что на периферии океана встречается много интересных вещей. Совсем недавно мы открыли огромные запасы меди и золота. Наша проблема заключается в том, что у нас отсутствует инфраструктура. Но у нас есть высокоценные ресурсы, редкие и дорогие металлы, для добычи которых требуется очень небольшая инфраструктура, которая может эксплуатироваться без нанесения ущерба сельской местности заводами и шоссе.

Мы нуждаемся в экономической мощи — от нашего скота, от нашего туризма по дикой природе, от наших ресурсов, — что гарантировало бы нам политическое существование. Да, это серьезный вопрос. Я была в Пекине два месяца назад, и один молодой журналист так прямо и сказал мне: «У нас очень смешанное чувство в отношении Монголии, потому что Монголия часть Китая».

Ах, Китай, пугало-страшило, похожий на привидение-гигант, где Чингис — символ прошлой мощи и, возможно, будущих претензий. Я вспоминал намеки, которые мне доводилось слышать и читать, на то, что у Китая есть особое от ношение к своим прежним историческим границам и стоящим за ним действиям. Тибет насильно загнали обратно в лоно матери-Китая. До революции Монголия была взята русскими под контроль, и этот захват, узаконенный после революции, а потом вновь закрепленный с помощью плебисцита проигравшими и коррумпированными националистами, ни в коем случае не затрагивал коммунистов. Так что в глазах тех, кто ссылается на историю и говорит о том, каким должен быть Китай, существует несправедливость, которую следует исправить, — и это «исправление» будет, естествен но, осуществлено во имя Чингисхана, потому что его наследники воссоединили Древний Китай, и таким образом Чингисхан как основатель китайской династии пустил корни нового Китая — Китая, который почти в совершенном виде перемоделирован коммунистами. Коммунистическая партия переняла некоторые капиталистические формы, но все еще остается централизованной державой, которая не подает никаких признаков готовности отказаться от власти — или от своей точки зрения на то, какие области считать истинно «китайскими».

Здесь налицо глубокие подводные течения, которые поч ти не выходят на поверхность, где живет индивид, только из редка они вызывают какую-то рябь, но она почти мгновенно гаснет.

Сто лет назад английский геоисторик сэр Хэлфорд Мэкиндер увлекся придуманной им идеей, которую он называл «Самое сердце», под которым имел в виду Внутреннюю Азию. «Тот, кто правит Самым сердцем, — писал он, — тот господствует над миром». Ну, скажем так, он немного пре увеличил. Но давайте упростим это излишне драматизированное представление, заменив «мир» на «Евразию». Тогда эта фраза отражает нечто значительное, только не в прямом смысле этого слова, потому что никому еще не удавалось править всей Евразией, она выражает историческую тенденцию, которая в наиболее чистом виде была выражена Чингисом и его непосредственными наследниками. Впоследствии развитие техники и технологий, особенно пороха, сделали кочевнические армии устарелыми, и факел перешел к оседлым культурам, которые также участвовали в борьбе за «Самое сердце». Китай, Россия и Япония уже смотрели на Монголию, сердце «Самого сердца», как на исключительно важный в стратегическом отношении район, и борьба за преобладание в нем длилась столетиями. Китай господствовал там с 1379 по 1911 год, потом возобладала Россия, а Китай вышел из игры, и Монголия, номинально независимое государство, подпала под влияние России, но начиная с 1990 года вышла из игры и Россия. Сегодня концепция военного господства с помощью сухопутных сил, на которые мог бы полагаться Китай, подорвана развитием воздушных армий; США в состоянии атаковать Афганистан из Центральной Азии, Ирак — из зоны Персидского залива. Но дело отнюдь не за возможностями решить проблему военным путем. Здесь ставка делается на медленные изменения, создание культурного господства, армия остается где-то за кулисами, главное — перемещение людей, проникновение корпораций.

Так каково же сегодня положение Монголии и наследия Чингиса? Это положение своеобразно сильное и (или) свое образно опасное. При любом раскладе Монголия находится на поворотном пункте своей истории, когда нация, творение Чингиса, должна переосмыслить свою природу и свою роль в мире. Сегодняшняя версия теории «Самого сердца» — это более широкая теория геополитики, которая рассматривает недавнюю историю и обозримое будущее, основываясь на соперничестве цивилизаций. Излагая в популярной форме и очень категорично эту теорию, Самуэль Хантингтон утверждает, что на сцене борьбы цивилизаций есть девять игроков. Соединенные Штаты — ядро расширяющейся западной империи, частью которой является Западная Европа (в настоящий момент), другой игрок — исламский мир, Китай — третий, православие (т. е. Россия) — четвертый, остальные — это Латинская Америка, Африка, индуизм, буддизм и Япония. Два из девяти, Запад и ислам, уже вступили в противоборство. Нужно очень серьезно отнестись к наступлению другого, который составляет четверть человечества, а именно Китая. Если империи склонны к расширению, то к этому же склонны и цивилизации, что ведет к неизбежным столкновениям на границах размежевания. Посмотрите, на пример, на Россию во Внутренней Азии и Китай во Внутренней Азии. Хантингтон приводит слова бывшего российского министра обороны Павла Грачева: «Китайцы находятся в процессе мирного завоевания российского Дальнего Востока». К тому же, продолжает Хантингтон, «развитие Китаем отношений с бывшими советскими республиками Центральной Азии может сказаться на отношениях с Россией. Китайская экспансия может принять также военную форму, если Китай решит, что следует попытаться вернуть себе Монголию».

В настоящее время все это просто теория для кабинетных геостратегов на Западе. Но это не так уж теоретично внутри Китая, где существует мнение, что Китай все еще не совсем Китай, что «истинный» Китай был империей, как это было при наследниках Чингиса, что Чингиса стоит превозносить как единственного китайского правителя, который вторгся в Европу и победил. И уж совершенно не теоретично, когда вы почувствуете физиологическую антипатию, которую испытывают монголы к правителям, от которых избавились меньше ста лет назад, и бизнесменам, которые постоянно рыщут по своей бывшей колонии в поисках прибыли.

Может быть, ничего такого не произойдет. Или перемены могут произойти при сохранении взаимного уважения и выгоды. Но половина Чингисовых коренных земель, та, которая лежит к югу от Гоби, уже поглощена, а из ее традиционного образа жизни сделали модную модель для дизайнеров и приманку для туристов. Нельзя сказать, что есть уверенность в том, что за первой не последует и вторая. И никакой войны не понадобится. Достаточно будет наплыва коммерческого интереса и медленной подспудной колонизации. Сколько же иронии будет в том, что земледелец и горожанин возьмут себе то, что осталось от коренных пастушеских земель, ибо если это произойдет, то произойдет во имя Чингисхана, человека, который сделал Монголию частью Китая. И если монголы устоят перед таким напором, они тоже сделают это во имя Чингиса, человека, который сделал Китай частью Монголии.

Во всем этом еще больше иронии, иронии поразительной, особенно для западников, привыкших видеть в Чингисе разрушителя. Какова бы ни была природа столкновения этих двух цивилизаций, разрешение конфликта может быть найдено тоже во имя Чингиса, поскольку он не только политический и культурный символ двух очень разных народов, но и символ духовности, мира и единства противоположностей.

В Монголии наблюдается массовый поиск духовности, который не удовлетворить ни нынешним бумом в христианских сектах, ни даже возрождением буддизма. Как сказала Оуюнь: «Религия предполагает больше свободы, но, несмотря на широкое религиозное возрождение, религия деградировала. Возьмите наши ово, в свое время хатаги (куски голубого шелка, которые вьются над ово) были большой редко стью, к ним относились с большим почтением, в доме моего деда у нас был один или два хатага, а теперь вы можете увидеть их повсюду, и ово забросаны всяким хламом. От этого религия становится наносной. У людей появляется чувство, что религиозное возрождение не настоящее».

Но есть религия, которая может предложить и руководство, и подлинность чувств. Мавзолей Чингисхана — сердце этой зарождающейся религии с установившейся догматикой, развивающимся и (для некоторых) эффективным набором верований. Она существует на многих уровнях, как это было с христианством в его ранние дни, у нее свои исторические корни, собственные, переживающие процесс становления ритуалы, свой путь поиска истины. Не исключено, что в один прекрасный день у культа Чингисхана появятся отступники, еретики, настаивающие на том, что Чингис, Сын Неба, больше Бог, нежели человек, и готовые до исступления спорить о том, как в нем эта дуалистичность уживается. Ибо эта секта держится далеко не только на своих церемониях и ее общине единоверцев. У нее есть свои духовные устремления, сформулированные ее собственным богословом, Шаралдаем, чье имя я услышал в музее. Он автор книги «Власть Вечных Небес», в которой объясняется природа полубожественности Чингиса.

Я увиделся с Шаралдаем в Улан-Баторе, куда он приехал на научную конференцию по Чингисхану. Мы сидели в гостинице за чашкой чая, и с помощью Эрдене, специалиста по скотоводству, я мучил Шаралдая расспросами о божественности Чингиса, мгновенно перенесясь в совершенно иной универсум, далекий от ритуалов и противоречивых мифов, я окунулся в мир теологии и философии. Не могу сказать, что бы Шаралдай с большим удовольствием вел беседу со мной. Он Черная Шапка, культ въелся в его кровь с поколениями, и он нетерпим к тем, которые, подобно мне, претендуют на некоторое знакомство с предметом.

Когда я поинтересовался, была ли Ограда Господина в то или иное время связана с чудесами, он страшно разгорячился. Мой вопрос принижал саму цель этого места. «Поклонение Чингисхану — это путь, соединяющий нас с Вечным Небом».

— Вы хотите сказать, что он посредник? — Я пытался найти эквивалент из собственного опыта. Сравнимо ли поклонение Чингису христианскому поклонению, скажем, статуе святого? Вы обращаетесь с молитвой к статуе, но истинный адресат — невидимый дух святого, и он привратнику дверей, ведущих к Богу?

— Да, существуют три уровня. Посмотрите… — Он пытался проявить терпение. — Главный принцип философии Вечных Небес заключается в том, что мы, на земле, являемся частью Вечных Небес, нашей системы девяти планет. Люди говорят, что мы, человеческие существа, — высший уровень в иерархии жизни. Может быть, с точки зрения биологии это и так. Но с точки зрения философии мы часть Вечных Небес, думать о себе как о вершине иерархии означает отделять себя от Вечных Небес. Наша задача воссоединиться с мирозданием. Этого-то нынешние люди и не понимают.

— Значит, когда кто-то поклоняется Чингисхану, он что, поклоняется Вечным Небесам через Чингиса?

— Совершенно верно. Также вы можете поклоняться Вечным Небесам непосредственно. Видите ли, есть три составные: Вечные Небеса, власть Вечных Небес и подчинение власти Вечных Небес.

Разговор делался сложнее. Троица всегда заставляла меня задумываться.

— Христиане говорят, что Бог триедин — Отец, Дух и Сын.

— Сходство есть. Но Вечные Небеса обладают реальной силой. Вы можете ее чувствовать, можете видеть ее результаты. Вот в чем разница. Чингис знал, что все живое обязано своей силе Вечным Небесам, и умел пользоваться этим, что бы вести за собой людей. Вы можете видеть, как мы, монголы, делали это, посмотрите на наши три национальных вида спорта: борьбу, конные скачки и стрельбу из лука. Сильное тело, умение скакать на лошади и поражать цель. Они помог ли нам завоевать полмира. Но истинная цель Вечных Небес заключалась отнюдь не в том, чтобы их власть употреблялась на это. Завоевывая, мы видели, что жить, доставляя страдания другим, неправильно. Мы поняли, что пришло время прекратить воевать и жить беседами. Теперь мы пользуемся нашим спортом, чтобы оттачивать наш ум, не воевать, а вести переговоры.

— Что это значит сегодня?

— Мы постепенно открываем это для себя. Я думаю, что мы, монголы, еще очень многое не поняли в «Тайной истории». Некоторые слова, кое-какие вещи еще не ясны. Если сможем понять больше, мы можем открыть философию, которая поможет миру.

Он увлекся темой разговора, совсем забыл о моем присутствии и говорил, обращаясь к соотечественнику, монголу Эрдене:

— Сегодня в мире нет философии жизни! Есть наука, но наука наблюдает только за поверхностью вещей. Наука делает ядерное оружие — глупое оружие, которым нельзя пользоваться, потому что тот, кто воспользуется им, уничтожит самого себя! Лидеры пользуются ядерным оружием, чтобы распространять страх, но мощь оружия не мешает людям, вроде Бен Ладена, делать все, что захотят. Все они забыли о власти Вечных Небес.

Истинная цель Мавзолея пробудить не только в монголах, но и во всех людях понимание того, какое место в мироздании они занимают. «Не имеет значения, истинные или неистинные преследуются цели. Истинное значение состоит в их связи с Вечным Небом. Так что в этом смысле, как я пишу в своей книге, — для пущей убедительности он указал пальцем на страницу, — Чингисхан — это дух для каждого из нас. Нас создали Вечные Небеса. Если мы будем следовать истинным путем, то все мы станем вечными.

Невероятная, удивительная картина. Я просто не могу себе этого представить: через Мавзолей течет ручеек священнослужителей, распространяющих Слово за пределами его стен, создаются исследовательские группы и институты мира, все атрибуты новой веры — если идеи Шаралдая распространятся, то появятся люди, которые будут проповедовать, что с Чингиса началось развитие мысли, которая восемь веков набирала силу и высоту, чтобы вылиться в поразительный вывод, а именно — что насилие, каких бы успехов оно ни приносило первоначально, в конечном итоге должно проиграть и что все противоречия должны разрешаться путем мирных переговоров.

Наверняка это самая странная из трансформаций, которые претерпел Чингис в жизни; от «вши» на горе — до покорителя мира, после смерти — в полубога, теперь — в дух все общей гармонии!