"Ученик некроманта. Мир без боли" - читать интересную книгу автора (Гуров Александр Владимирович)

Глава 9. Вампирские беседы

Над городом распростер свои черные вороньи крылья бог Тьмы и, сощурившись, единственным оком взглянул на изуродованные трупами улицы Вестфалена, на которых, как муравьи, суетились священники. С факелами в руках, в серых рясах, с длинноклювыми масками на лицах они напоминали стервятников, прибывших из потустороннего мира, чтобы полакомиться человеческими телами. Их угрюмые процессии ходили от одного дома к другому, вламывались в чужие жилища. Кого находили нетронутым чумой — отпускали. Остальных — живых или мертвых — вытягивали на улицу, кололи мечами, если в том была необходимость, грузили на телеги и везли на главную площадь.

По Вестфалену заколесили вереницы чумных повозок. Скрипя осями, они мерно двигались на агору, на которой уже не осталось ни торговых палаток, ни лотков. Всю необъятную для взгляда эспланаду охватило пламя, в котором полыхали, испуская едкий, тошнотный смрад, трупы. Золотари кормили огонь добытыми в зараженных домах утварью, деревом, тканями; подпитывали смолой и, плюя на законы и запреты некромантов, — людьми. Смерть блуждала вокруг и, словно верные спутники ее — священники. Святые братья благодарили Чуму за своё божественное возвышение и жгли в ее честь Великий костер. Никто в эту ночь не ушел от карающей длани Эстера — все маловеры, отравленные болезнью, отправились в огонь. Но сильнейшего в столице мага, герцога Веридия Мартес Ливуазье, понапрасну не беспокоили, и в его усадьбе и знать не знали о том, что творится на улицах города.

В комнате царил уютный полумрак. Хаотично танцевали огоньки свечей, мягко потрескивали в камине дрова. Рядом с камином стояли два широких массивных кресла с резными ручками из красного дерева в виде горгоротского морского дракона. Одно из них пустовало, в другом сидел Батури и, ожидая герцога, заворожено наблюдал за игрой пламени. Время текло незаметно. Вампиру даже показалось, что он всего мгновением раньше заглянул в кабинет старого друга, а уже в следующий миг вошел Веридий, принесший с собой бутылку красного вина и два бокала из горного хрусталя.

— Держи, — Веридий вручил один бокал Клавдию, зубами откупорил бутылку, выплюнул пробку в камин, разлил вино и уселся в кресло.

— Хорошо у тебя, уютно, — похвалил Батури, нехотя отрываясь от созерцания пламени.

— Это все Марта, — отмахнулся Веридий. — Не сидится ей на месте, хочется, чтобы все было по-домашнему, как у людей…

— Но ты не человек.

— Она-то об этом не знает. — Веридий беззаботно откинулся на спинку кресла и медленно, смакуя каждый глоток, отпил вина.

— Значит, ты ей не сказал.

— Да ты что?! Если она узнает, то съест меня замертво и не подавится. Ты не думай, это она при гостях такая скромная и стеснительная. Зато какая горячая в постели, ты бы знал!

— Поверю на слово, — улыбнулся Батури. — Но она все же должна знать, с кем делит ложе.

— Клавдий, не будь занудой! — укоризненно взглянул на друга Веридий. — Меньше знаешь — крепче спишь…

— Дело твое. Я вот, что заметил: у Марты молочная грудь. Она ждала ребенка? От тебя?

Лицо герцога исказилось: добродушная улыбка исчезла, сменившись каменной, угрюмой маской. Вампир долго молчал, подбирая слова, и заговорил неприятным, чужим голосом:

— От меня. Да. От меня. Но… — Веридий умолк на полуслове и погрузился в раздумья.

Весело в камине плясало пламя, потрескивали дрова. Медленно нагревалось в бокалах вино. У камина было все так же тепло, но уже не уютно. Атмосфера в комнате сделалась давящей. Клавдий даже пожалел, что начал этот разговор, но он должен был знать: сможет ли Марта кормить ребенка грудью? От этого зависела судьба младенца.

— Лис, я три века назад достиг голконды, — встрепенувшись, будто пробудившись ото сна, запальчиво заговорил Веридий. — И за все три века ни одна женщина так и не смогла родить мне ребенка. Очень сложно, знаешь… Невероятно сложно найти ту, которая выносит плод вампира. Я завидую твоему отцу. Ему несказанно повезло: Луиза родила с первого раза. Жаль, что ты не знал своей матери. Это была изумительная женщина…

— Не будем о ней, — обрубил Батури. — Я давно смирился с потерей, но не хочу об этом говорить.

— Как скажешь, — кивнул Ливуазье и продолжил рассказ: — У Марты уже третий выкидыш. Боюсь, следующего она не переживет.

— Найди другую, — пожал плечами Батури.

— Не будь циником! — Веридия передернуло от одной только мысли, что в его доме появится иная хозяйка. — Женщина — это не только детородный организм. У Марты… — Марта особый случай — у нее есть настоящая душа, чистая и гармоничная. Никогда не встречал таких!..

— Ты что, влюблен? — удивился Батури, который за долгую жизнь познал многих женщин, еще больших повидал и пришел к выводу, что любви нет, а буря эмоций, которую нередко называют этим именем, приходит только к молодым и глупым.

— Да, — твердо заявил Веридий.

— Любовь — снотворное для ума! Чем сильнее ты любишь, тем крепче сон разума.

— Брось, Клавдий, ты не прав. Любовь — это пища для души. Ни один из нас не достигнет голконды, пока не поймет, что жажда мучает бездушных, а душа приходит лишь с любовью.

— Что ж, тогда к фоморам голконду! Я буду и дальше пить кровь, чтобы не стать бездумным.

— Многие люди тоже так думают, — улыбнулся Веридий. — И пьют кровь суженых, вместо того, чтоб любить их.

— Не сравнивай меня с кормом! Куница, людское общество на тебя плохо влияет…

— Скорее наоборот! Оно помогает мне не чувствовать себя пятисотлетним старцем, убийцей и развратником. Я умираю с теми людьми, с которыми жил бок о бок, а позже — перерождаюсь. — Веридий одним глотком осушил бокал и тут же наполнил снова. — К сожалению, а может и к счастью, человеческая жизнь коротка. Мне довелось пережить многих друзей и врагов, любовниц и охотников на вампиров. Моя жизнь полна красок, Клавдий. Люди наполняют ее цветом. А что есть у тебя? Вечные и безуспешные попытки вернуть Малому ордену былую славу? Сколько времени ты искал путь, чтобы воскресить Каэля? Что случилось, когда ты этот путь нашел? Высокие цели — глупость. Надо жить сегодняшним днем, как люди. Это позволяет ощутить прелесть жизни.

— Я склонен считать иначе. Цель, глобальная и с первого взгляда недостижимая… цель придает жизни смысл. Что толку жить только ради того, чтобы жить?

— А мне нравится бессмысленная, беззаботная жизнь! — довольно потянулся Веридий, чуть не расплескав содержимое бокала, и осушил его одним глотком, чтобы не пролить ни капли. — Веришь, Лис, я люблю людей, мне нравится находиться среди них. Они меня ценят, уважают. В Вестфалене так и вовсе считают Великим магом. Магом с большой буквы! Мне это льстит. Я даже занимаю должность в магистрате, правда, редко там появляюсь…

— Люди умрут…

— Но память останется.

— Пусть так, — отмахнулся Батури, поднес к губам бокал вина, принюхался, оценил букет, но пить не стал. — Не хочу с тобой спорить.

— Откуда у тебя ребенок, Батури? — спросил вдруг Веридий, и в его голосе прозвучала крупица зависти. — Кто он тебе?

— Сын, — не раздумывая, солгал вампир. — Сын, о котором я мечтал не меньше, чем ты.

— Ты достиг голконды?

— Нет, — с грустью ответил Батури.

Он даже не мог понять, почему в доме Ливуазье радость всегда сменяется горечью. Не знал, почему разговоры с Веридием всегда уносят их в те края, где живет боль. Возможно, потому, что в усадьбе старого герцога все напоминало о прошлом, а сам Веридий был тем, кто знал Клавдия с пеленок. Минувшее неизменно вызывало усталость, тянуло мертвым грузом в груди, где у живых есть сердце, но у нежити нет ничего.

— Нет… — минуту спустя повторил Батури. — Он не крови Савильенов, но я это исправлю…

— Темные боги! Лис, что ты удумал? — воскликнул Веридий, вылил остатки вина в бокал, осушил его одним большим глотком. Покрутил в руке бутыль и выбросил в камин. Тут же спохватился: — Марта будет недовольна, когда найдет в пепле стекло. Не понимает она моей расточительности. Но я плавлю стекло сам, когда заняться нечем. У меня, прошу заметить, неплохая лаборатория в погребе! Кстати, о погребе, схожу-ка я туда за вином.

— Сходи, — обронил Батури, когда Ливуазье уже встал и направился к двери.

Начало разговора не удалось, быть может, вторая попытка будет более удачной, а беседа — более непринужденной.

— Не скучай без меня, — улыбнулся, оголив клыки, Веридий.

— Обещаю, — отмахнулся Батури и поставил бокал у ног: пить не хотелось, мучила другая жажда…

После ужина Энин вернулась в отведенную ей комнату. Прошлась вдоль множества шкафов, которые, как грозные стражи, выстроились у стены. Осмотрелась и с грустью заметила, что в ее обители нет ни одного окна. Значит, света будет недостаточно, чтобы погрузиться в алхимические тексты и изыскания. Треклятые вампиры! Их инстинктивный страх перед солнечными лучами вызывал в колдунье презрение и непонятное недовольство.

Энин прошла дальше, провела рукой по столешнице будуара, на которой не нашлось ни пылинки. Отметила для себя, что хозяйка дома отличается педантизмом и любовью к чистоте. И сейчас, после долгих и изнурительных странствий, грязных дорог и пещер, это очень понравилось молодой колдунье. Надолго она задержалась у книжных стеллажей, которые заняли всю стену. Интересы у хозяина усадьбы оказались самыми разнообразными — девушка не рискнула б остаться с ним наедине. Рядом с «Уроками любви» Ричарда Кэлли она обнаружила «Эликсир бессмертия» Трисмегиста, энциклопедия Льва Алацци соседствовала с книгой «Флегиляция и сто законов разврата» Арвелла Скромного, а трактат «О реинкарнации или куда уходят души не-мертвых?» — с детской книгой «Принцесса Перламутрового Королевства». Особое внимание девушки заслужили «Алхимическая свода» Альберта Великого и «Заметки практикующего алхимика» Николаса Фланеля.

Несмотря на то, что эликсира, тормозящего развитие чумы, оставалось еще немало, Энин решила пополнить его запасы уже сейчас, опасаясь, что в будущем для этого не найдется времени. В своем письме Сандро начертал не только слова, которые пронзили сердце колдуньи насквозь, но и рецепт эликсира «недоросли». Жаль только, не указал точных пропорций, не вымерял, как положено, унциями травы, необходимые для преобразований, а саму формулу зашифровал так, что разгадать ее сумел бы далеко не каждый. Эти алхимики… они сделали все мыслимое и немыслимое, чтобы их Делания казались как можно более запутанными. И все же Энин твердо верила, что распутает витиеватый рецепт Сандро. Ее даже не пугал тот факт, что она еще ни разу не практиковала алхимию. Ей не составит труда по пособиям обучиться элементарным обращениям: с того момента, как она начала принимать подаренный некромантом эликсир, ее память окрепла, а организм перестал нуждаться во сне и пище. Кроме того Энин начала чувствовать в себе немалую магическую силу, которая раньше будто спала, а сейчас — проснулась.

Колдунья взяла с полки первую книгу, которую решила изучить этой ночью, открыла на первой странице, но вчитаться не успела. В комнату бесшумно зашла Марта и остановилась в дверях, боясь промолвить и слово. Энин было отчаянно жаль эту крохотную куколку, которая угодила в лапы столь развратного и похотливого хозяина.

Девушка молча подошла к кровати, расстелила ложе, взбила подушки, извлекла из гардеробной длинную, до самих колен, ночную сорочку. Вернулась к двери, взяла кадушку с водой и приблизилась к Энин. Колдунья отшатнулась, ей невольно стало не по себе. Служанка вела себя, как призрак, движения ее были отточены и механичны, словно она и не человек вовсе. Энин содрогнулась от собственных мыслей. Не человек. Что если Марта, как и Веридий, была вампиром? Но опасения оказались лишними. Взглянув на ауру служанки, колдунья легко убедилась, что девушка жива.

За всем этим Энин не заметила, как Марта стянула с нее разодранное, перепачканное платье. Очнулась лишь тогда, когда служанка провела по ее нагому телу влажной мочалкой, пытаясь оттереть застаревшую дорожную пыль. Энин вздрогнула, припоминая давние, уже успевшие забыться извращенные утехи. Ей на миг показалось, что древний лич застыл в дверях и наблюдает, ожидая, когда начнется главное действо.

— Прекрати! — встрепенулась Энин и оттолкнула от себя служанку. — Оставь меня! Уйди!

Марта, испугавшись, метнулась к двери.

— Постой! — остановила ее Энин, быстро напяливая на себя длинную ночную рубаху. — Прости, я не хотела тебя испугать. Просто… дело в том… к сестре с этим тоже не подходи, — колдунья пнула кадушку с водой и улыбнулась. — Память иногда пугает.

Марта застыла в дверях и не шевелилась. Энин подошла к девушке, взяла ее за руку, провела в комнату и усадила на край кровати.

— Марта, у нас с тобой очень похожие судьбы. Раньше я жила в замке некроманта, лича. Он заставлял нас сестрой у него на глазах любить друг друга, плотски…

Марта была напряжена, как натянутая струна. Она чувствовала себя неловко, не хотела слушать откровения незнакомки, но не могла себе позволить уйти, боялась, что ее не так поймут. Если бы Симиона осчастливила ее даром речи, Марта бы высказалась, объяснилась, но с рождения была нема, как рыба. И сейчас сидела без движения и нехотя выслушивала излияния гостьи.

— Это были ужасные дни, Марта. Я не чувствовала ничего, кроме злобы и жажды мести. Я с радостью приняла новость о том, что обладаю магическим талантом. С неудержимым рвением стала обучаться колдовству, втайне мечтая, что выучусь и поквитаюсь с некромантом. Но мне пришлось убежать раньше намеченного срока… Впрочем, я не жалею. А ты? Ты, Марта, не хочешь убежать из этой усадьбы? Или боишься, что вампир не даст тебе уйти? Да-а, у кровососов отличное чутье. Не завидую тебе, Марта. Я помню, как жила у некроманта. Думаю, жизнь с вампиром не слаще. Он хоть не пристает к тебе? Не распускает руки? Молчишь? Значит, все-таки было… — понизила голос Энин, понимая, что словами может ранить застенчивую молчунью. Колдунья обняла девушку, прижала к себе. Марта задрожала, то ли от гнева, то ли от испуга, и секунду спустя разрыдалась, так болезненно и горестно, что казалось: она оплакивает сотни смертей или переживает близкую утрату. — Поплачь, милая, поплачь. И тебе станет легче, — утешала Энин и нежно поглаживала волосы служанки, отчего та рыдала еще горше.

Веридий вернулся, держа в руках новую бутылку вина, и был он до неприличия весел. Сперва Клавдий подумал, что герцог изрядно перебрал, но позже убедился, что причина неудержимого веселья заключалась в другом.

— Заглянул в комнату беловолосой, хотел понянчить ребенка. Понянчил и… знаешь, что, Лис? — спросил, не скрывая саркастической ухмылки Веридий. — Твой ненаглядный сын на удивление оказался девочкой! — сказал он и зашелся диким хохотом. Отсмеявшись, посмотрел на посуровевшего Батури и продолжил донимать его расспросами: — Друг мой, и как ты мог так ошибиться? Ты хоть раз принимал участие в пеленании?

— Не задавался этим вопросом, — с недовольством пробурчал Клавдий. — Скажи лучше, как он? То есть, она. В смысле, как ребенок? — Батури пришлось выслушать новый поток неудержимого смеха в исполнении Веридия, и пока слушал его, сам невольно заулыбался. — Да, — оттаяв, усмехнулся Батури, — погорел на сущей мелочи. Так что с девочкой?

— Спит, — с трудом хватая воздух, ответил Веридий. — Марта ее накормила, перепеленала и уложила спать. Благо колыбелью мы уже обзавелись, надеясь на первенца. Что ж, незадача вышла: не родился, — вампир погрустнел, но отбросил печальные мысли и продолжил привычно веселым тоном: — Теперь твоя беловолосая над малышкой сидит, караулит ее сон. Знаешь, так отрадно за ними наблюдать, даже передать не могу. Это увидеть надо. Но ты им не мешай. Пусть ребеночек отоспится. Заморили вы ее и дорогой, и голодом. Чем ты говоришь кормил дитя?

— Кровью, — уронил Батури, и улыбка вмиг слетела с его лица.

— Хочешь воспитать Высшую? А тебе не кажется, что это по меньшей мере жестоко?

— А убивать не жестоко? Или ты у нас чистенький и не знаешь, что такое убийство?

— Да нет же, дело не в этом. Знаю, конечно. Мне доводилось убивать, и ради пищи, и ради развлечения. Я мучил, пытал, насиловал. Для вампира дело житейское. Но сейчас суть не в том. Жестоко не оставлять девочке выбора…

— Отец не оставлял мне выбора, когда делал Высшим.

— И где теперь твой отец? Если мне не изменяет память, он умер от руки сына.

— Это так, но у меня не было и нет причин ненавидеть отца. А умер он по нелепой случайности.

— Что ж, ребенок твой и дело твое. Расти ее, кем хочешь: хоть человеком, хоть Высшим вампиром, хоть духом лесным! Повторяю: дело твое. Но я бы на твоем месте…

— Ты не на моем месте! На этом и покончим.

— Как скажешь. Выпей бенедиктина, он успокоит нервы.

Клавдий не последовал совету. Все сидел, держа бокал в руке, и молча смотрел на пляшущий в камине огонь.

— Не идет что-то беседа, а ведь столько всего хотелось рассказать… — заметил Веридий и пригубил вина. — Чем ты занимался все это время? Я не видел тебя…

— Пятьдесят лет, — припомнил Клавдий.

— Да-а… — протянул Веридий. — Для человека это так много, а для нас — сущая мелочь.

— И промелькнули они молниеносно, ничего в моей памяти не оставив.

— А у меня была другая любовница. Теперь ее нет, вернее есть, но в образе скелета она мне нравится куда меньше, чем раньше.

— Ты не уберег ее от некромантов? Уж одну душу ты мог бы…

— Не мог, — отмахнулся Ливуазье. — Давай не будем о грустном. И без того на сердце кошки скребутся.

— Не будем, — согласился Батури, припоминая, куда занесла их беседа в прошлый раз. — Ты мне лучше скажи: что за новая магия появилась у эстерцев, и с чего бы их орден стал столь популярен?

— А, видел проповедь на агоре? Да, сейчас Церковь набрала невообразимое множество поклонников. Священники ловко обыграли чуму, назвали ее гневом Эстеровым — божественной карой для грешников.

— Но если обратиться в веру, то зараза тебя не достанет, так?

— Именно.

— А что если чумой заболеет эстерец? Не подтверждает ли это обман?

— Подтверждает, конечно, но церковники всегда могут сказать, что заболевший лжестрастно обратился к Божеству, а на самом деле остался верен своим принципам, за что и был наказан. И, как не удивительно, от этого вера только крепнет. Ты знаешь, — Веридий зачем-то понизил голос, словно боялся, что у стен его родного дома есть уши, — мне кажется, что у Вестфалена больше бед от эстерцев, чем от «черной смерти». Чума рано или поздно закончится, а церковники останутся и будут дальше гипнотизировать людей своими проповедями и борьбой с грехами. Тебе же известно: людское общество создано из сплошных грехов — в этом его суть. Но ведь грехи в головах людей, не больше и не меньше. Сейчас в ходу Эстер и его заповеди, до него верили в конклав Трора и устои были другими. Кто скажет, в кого или во что будут верить через тысячи лет? Какие грехи начнут искоренять? Трор говорил: «любите друг друга и в день, и в ночи», и суть была в плотских утехах и продолжении рода, сейчас прелюбодеяние — грех. Раньше — «око за око», а теперь… Эх, все в этом мире приходящее и уходящее, перетекающее из себя в себя же.

— Хватит философии, — отмахнулся Клавдий. — Ты слишком долго живешь среди людей. Их привычка говорить без дела оставила на тебе свой отпечаток.

— Да, к людям привыкаешь, и не только как к пище, — оголил острые клыки Веридий.

— Ты не ответил. Что с магией эстерцев? Откуда она у них?

— Никто не знает, — пожал плечами Веридий и с жадностью пригубил вина. Наполнил свой бокал новой порцией и долил Клавдию, который до сих пор не сделал ни глотка. — Ты пей, специально для тебя открыл бенедиктин.

Батури последовал совету и кончиком языка попробовал вина.

— Кровь? — удивился вампир.

— Не совсем, — улыбнулся Веридий. — Вино, смешанное с кровью, ароматизированное травами, закрепленное спиртовой настойкой и агрегатами, которые не дают крови свернуться. Выдержанное.

— Недурно, — с удовольствием отпив, похвалил Батури. — Твой рецепт?

— Увы, нет. Сделал его Бенедикт, эстерец, правда, засланный. Ладно, вернемся к делу. Что сам можешь сказать о магии церковников? Вижу, тебе уже довелось с ней столкнуться.

Батури откинулся на спинку кресла. Задумался, извлекая из памяти недавнюю потасовку у городских ворот, отхлебнул из бокала, наслаждаясь приторным, дурманящим вкусом, помолчал, подбирая слова, и наконец заговорил:

— Интересная магия, нечего сказать. Полностью блокирует темную сторону Силы, частично глушит и стихийную волшбу. А их магнетизм! Даже я не обладаю силой подобного убеждения. Они проповедями сделали из меня овощ! Откуда у эстерцев такие таланты?

— Они были у них всегда.

— Тогда, кто им мешал дать о себе знать раньше?

— Балор Дот, кто ж еще? Верховный никому не давал спуску, а его агентура не знала себе равных — все попытки эстерцев хоть как-то проявить себя уничтожались в зародыше. Но с уходом короля все изменилось. Фомор показал свою несостоятельность. И не только тем, что сейчас вовсю полыхает война, которая чудом еще не успела отразиться на людях, но и тем, что позволил возвыситься Малому ордену, своей глупостью дал свободу для притязаний эстерцев. Думаю, вскоре на доброй почве вырастет и культ Симионы, о нем пока что-то ничего не слышно, но это вызывает у меня скорее опасения, чем веру в их отстраненность от общественных дел. В Хельхейме смута, — резюмировал Веридий. — Тому, кто выиграет войну и придет к власти, будет не просто укрепиться, его тут же попытаются свергнуть. Валлия еще несколько веков может спать спокойно: Хельхейм для нее неопасен.

— Он и раньше был неопасен. Купол надежно сковал немертвых. Кстати, не подскажешь, как можно вытурить двух живых из Хельхейма? Мне позарез надо отправить их за границу купола.

— Посложнее ничего не придумал? Хотя… легионы немертвых по большей части покинули границу: кто разбрелся тупыми монстрами, потеряв после арганусовского бунта хозяев, кто по Зову направился в столицу, кто поплелся к Черным Кряжам. В общем, кто куда…

— Ты стал до ужаса словоохотлив, — улыбнулся Батури. — Давай ближе к сути. Сможешь мне помочь с живыми?

— Не знаю, Лис, сразу и не скажу. Надо навестить старых знакомых, узнать свежие сплетни и новые слухи, избавить их от шелухи, все хорошенечко обдумать и только тогда принять решение.

— У меня нет столько времени.

— Помогу, — подумав, заверил Веридий. — Конечно, помогу, куда ж я от тебя денусь? Ладно, заговорился я с тобой. Меня ждут дела.

— Ночью?

— Конечно! Что ж я, не вампир, что ли?

— Ты на охоту? — удивился Батури, помня о том, что Веридий один из немногих, кто достиг голконды, и человеческая кровь в излишних количествах для него опасна: он может потерять свой рай.

— Да нет же, — прокряхтел Веридий, вставая. — Говорю же: дела. Магистрат, видишь ли, не любит солнце так же, как и мы с тобой. А эстерцы, провались они в отходный круг, который носят на груди, склоняются к рассвету. Видно надеются, что церковь их только рассветает и не скоро доберется до зенита. В общем, пора мне. А ты иди, натопи баньку, попарь косточки, переоденься. На тебя без слез не взглянешь: где не подран, там обгорел, где не обгорел — весь в грязи.

— Проваливай уже, — махнул рукой Батури. — Болтливый стал, как деревенская сплетница.

— Много-то ты знаешь о деревенских сплетницах! — воскликнул Веридий и широко взмахнул руками, отчего расплескал бенедиктин. — Им со мной не тягаться, друг мой. А вампиру среди людей только так и можно выжить: все вынюхивая, все зная.

— Про-ва-ли-вай, — усмехнувшись, по слогам выговорил Батури и на этот раз Веридий не стал разводить бессмысленных споров, поставил бокал на каминную полку, подошел к окну и шагнул в ночь.

Оказавшись за пределами усадьбы, Веридий принял человеческий облик и пристально посмотрел на небо. Ночь совсем недавно вошла в свои права и вокруг стелился беспроглядный мрак, который разрушали огни, полыхавшие в центре Вестфалена. Воздух пропитался вонью горелого мяса. Люди не спали, Ливуазье чувствовал их страх и ненависть, но вблизи усадьбы было тихо.

Вампир еще раз взглянул на небо. «Успею», — подумал Веридий. Он врал, когда говорил о магистрате и церковниках. Никаких запланированных встреч у него не было, но была другая, о которой еще с утра, до появления Батури, вампир даже не задумывался, а теперь она занимала все его мысли.

— Прости, друг, но спокойная жизнь для меня дороже твоих идей, — тяжело вздохнул Веридий, обратился в летучую мышь и полетел прочь из Вестфалена, туда, где еще с утра, до появления Батури, его не ждали, а теперь примут с распростертыми объятиями.