"Пучина боли" - читать интересную книгу автора (Блант Джайлс)10Во время своего первого визита Кардинал не заметил, как продуманно все устроено в кабинете доктора Белла — с расчетом на то, чтобы пациенты чувствовали себя комфортно. Большие солнечные окна с полупрозрачными занавесками, яркими, как паруса; психологические и философские труды, закрывавшие стены от пола до потолка и распространявшие умиротворяющий запах типографской краски, клея и бумаги; потертые персидские ковры, — все в этой комнате так и излучало стабильность, постоянство, мудрость, — то, чего так не хватает большинству пациентов психиатра. Это место было своего рода убежищем от жизненных бурь, коконом, так и приглашавшим посетителя к раздумьям о самом себе. Кардинал угнездился на кушетке. Он заметил, что на другом ее конце скромно уложены коробки с «Клинексом», а на столике — не меньше «Клинекса», чем в похоронном зале Десмонда; он невольно задался вопросом, сколько раз Кэтрин сидела здесь и плакала. Может быть, она рассказывала и о том, как разочаровалась в собственном муже, который уделяет ей недостаточно много внимания, недостаточно добр к ней или недостаточно терпелив? — «Как сильно она должна была тебя ненавидеть, — прочел доктор Белл свежую открытку. — Ты ее так подвел». — Он взглянул на Кардинала поверх маленьких очков для чтения. — Какова была ваша реакция, когда вы это прочли? Я имею в виду — первая реакция. — Что он прав. Или она. Тот человек, который это написал. Что это правда: я ее подвел, и она, вероятно, меня за это ненавидела. — Вы в это верите? Мягкий взгляд доктора сосредоточился на нем: не исследование, не попытка просветить рентгеном, просто ожидание ответа; в очках у него отражались яркие квадраты окон. — Да, я верю, что подвел ее. Во что Кардинал — Что такое? — поинтересовался доктор Белл. — Вы колеблетесь. — Просто вспомнил одну вещь, — ответил Кардинал. — То, что мне однажды сказала Кэтрин, после того как она от вас вернулась. Я понял, что она плакала, и спросил, что было не так. И как прошла беседа. И она сказала: «Я обожаю доктора Белла. Мне кажется, он потрясающий. Но иногда даже самому лучшему врачу приходится делать тебе больно». — Вы сейчас об этом подумали, потому что мой вопрос причинил вам боль. Кардинал кивнул. — Психотерапевты говорят: «Сначала должно стать хуже, зато потом станет лучше». — Да. Кэтрин мне тоже так говорила. — Не то чтобы кто-нибудь действительно хотел, чтобы пациенту стало хуже, — заметил доктор Белл. Его руки играли какой-то латунной штучкой, стоявшей у него на столе. Она была похожа на миниатюрный паровоз. — Но все мы возводим линии обороны против определенных истин, касающихся нас самих или тех ситуаций, в которых мы находимся: в сущности, против реальности. Терапия предоставляет нам место, где мы можем безбоязненно разобрать эти укрепления. Разбирает их сам пациент, а не врач, но тем не менее процесс неизбежно должен быть болезненным. — К счастью, я пришел к вам не как пациент. Я просто хотел спросить вас об этих открытках. Я понимаю, что вы не специалист по психологическим портретам преступников… — Боюсь, у меня нет никакого опыта по части криминалистики. — Ничего страшного, это не официальное расследование. Но я надеялся, что вы сумеете мне помочь — высказать мнение о том, что за человек мог написать эти открытки. Их отправили из двух разных мест, но напечатали на одном и том же принтере. — А что именно служит сейчас предметом расследования — официального или иного? — То, что Кэтрин ум… — На этом слове у Кардинала перехватило дыхание. Он все еще не мог применить это слово к Кэтрин, хотя прошло уже больше недели. — Кэтрин. — Вы хотите сказать — вы не верите, что она покончила с собой? — Коронер зафиксировал самоубийство, и мои коллеги по управлению с ним согласны. Но лично для меня принять это немного труднее, хотя вы, наверное, скажете, что это просто моя линия обороны. — Вовсе нет, я никогда не сказал бы, что это — Не думаю. — Вы считаете, что ее убили. И что за этим убийством стоит человек, написавший эти омерзительные послания, кем бы он ни был. — Пока можно просто сказать, что сейчас я разрабатываю несколько направлений расследования. Я готов вам заплатить — я должен был сразу же это сказать. — Нет-нет, что вы. Я никак не могу принять плату. Это не моя область. Я с радостью изложу вам мою точку зрения, так сказать, не для протокола, однако если я приму плату, это будет означать, что я уверенно предлагаю вам коммерческие услуги в этой сфере. А это совершенно не так. — Доктор Белл улыбнулся, его глаза на мгновение утонули под пушистыми бровями. — Это весьма важное предуведомление. По-прежнему желаете, чтобы я высказался? — Будьте любезны. Доктор ссутулил плечи и потряс головой. Если уж у человека должны быть нервные тики, подумал Кардинал, эти еще сравнительно безобидные. Врач взял первую открытку и поправил очки. Потом чуть повернулся в кресле, поднося открытку поближе к свету. Затем он замер, точно фигура на картине. — Хорошо, — произнес он спустя некоторое время. — Прежде всего — какова натура человека, пишущего подобное? Ведь, в сущности, автор записки глумится над вами. — Один мой друг употребил то же слово. — Более того, автор не просто глумится: он еще и делает это исподтишка. Он или она. Как ребенок, который обзывает кого-нибудь с безопасного расстояния. Он знает, что вы не сможете дать ему сдачи. Это — трусливая, боязливая атака. Между тем когда вы кого-то убиваете… Когда вы убиваете, это весьма личностная вещь, она происходит лицом к лицу. Обычно так. И чтобы увязать эти открытки с возможным убийством Кэтрин, вы должны предположить, что мотив в обоих случаях — один и тот же: цель — сделать больно — Пока мы предполагаем, что он подлинный. — А это значит, что кто-то мог завладеть ее запиской о самоубийстве. Кто бы это мог быть? — Не знаю… по крайней мере, пока не знаю. Пожалуйста, продолжайте. — Он намеревается сделать вам больно, сделав больно ей; возможно, какое-то время он следит за ней. Вероятно, весьма долгое время. Вероятно, он тайно роется в ее вещах и находит записку о самоубийстве, которую она написала в какой-нибудь особенно мрачный день. Может быть, он нашел ее уже после того, как она ее выбросила, кто знает? Так или иначе, он следует за ней в тот вечер, в те часы, когда она более или менее одна, и сталкивает ее с крыши, оставив записку, чтобы сбить всех со следа. Если в действительности все так и произошло, мне представляется, что человек, сумевший все это проделать, — слежку, ожидание и финальный насильственный акт, — совсем не та робкая душа, которая дает себе труд писать анонимные пасквили. Как по-вашему, пока я рассуждаю логично? — Хотел бы я, чтобы в отделе поведенческой психологии Полицейского департамента Онтарио соображали так же быстро, — заметил Кардинал. — Продолжайте. — Я бы сказал, что в случае автора открыток речь идет о человеке, который вас знает. Причем я бы подчеркнул — именно — Угу, — подтвердил Кардинал. — И таких много. — Да, но фраза «Ну как тебе это?»… Здесь сквозит одно очень специфическое намерение, вы не находите? Кто-то наступает тебе на ногу, и ты со всей силы наступаешь в ответ. «Как тебе это?» «Как — Мы не ведем статистику, но таких, думаю, тоже немало. Тюремное заключение не способствует браку. — Госпитализация также ему не способствует, хотя в вашем лице мы имеем замечательное исключение. Кардинал хотел сказать: «Я делал что мог, но, очевидно, этого было недостаточно», но горе стиснуло ему горло своей костлявой рукой. Он открыл портфель и достал предсмертную записку Кэтрин — оригинал, помещенный в пластик. Доктор Белл снова повернулся к свету, падавшему из окна. Несколько раз задумчиво поскреб голову, меж песчаных и седых кудрей, и потом опять замер. Спустя некоторое время он произнес: — Должно быть, это было мучительно читать. — Как вы на это смотрите, доктор? По-вашему, это подлинная записка? — А-а. Значит, у вас все же есть сомнения насчет почерка. — Просто скажите мне, пожалуйста, как вы это воспринимаете. — Кэтрин вполне могла такое написать. Женщина, погруженная в глубокую, часто безнадежную печаль, но при этом способная на очень большую любовь. Думаю, именно эта любовь помогала ей справляться с депрессиями, которые могли бы еще много лет назад окончиться летальным исходом. Больше всего, — и я много раз слышал об этом от нее самой, — ее волновало то, как это подействует на вас, и, очевидно, даже в самом конце она об этом беспокоилась. — Если только это был конец, — проговорил Кардинал. |
||
|