"Пучина боли" - читать интересную книгу автора (Блант Джайлс)6Планета Скорбь. В неисчислимом количестве световых лет от солнечного тепла. Когда идет дождь, он сеется каплями скорби, а когда светит солнце, оно испускает волны и частицы скорби. Откуда бы ни дул ветер — с юга, востока, севера или запада, — он влечет с собой скорбную пыль. Скорбь жжет глаза, вытягивает дыхание из легких. На этой планете нет ни кислорода, ни азота; в состав атмосферы входит лишь скорбь. Скорбь накатывала на Кардинала не только от бесчисленного множества предметов, некогда принадлежавших Кэтрин: фотографий, дисков, книг, одежды, магнитов на холодильник, мебели, которую она выбирала, стен, которые она красила, растений, за которыми она ухаживала. Скорбь просачивалась сквозь все запоры, протискивалась под дверями, пробиралась в окна. Спать он не мог. Слова записки снова и снова раздавались у него в голове. Он поднялся с постели, пошел на кухню и стал изучать бумажку под яркими лампами. Келли выбросила конверт, но он извлек его из мусорного ведра. Буквы явно были напечатаны на принтере, но ничего особенного в них не было — во всяком случае, ничего, что он мог бы обнаружить невооруженным глазом. И в самой открытке тоже не нашлось ничего примечательного. Открытка со стандартным соболезнованием и конверт к ней, сделано фирмой «Холлмарк», продается по всей стране, в любом универмаге или магазине канцелярских принадлежностей. На штемпеле была указана дата и время, — разумеется, это была дата и время обработки послания, а не его отправки, — и почтовый индекс. Кардинал знал, что индекс указывает не точное месторасположение того ящика, куда отпустили письмо, а расположение почтового узла, через который это письмо прошло. Кардинал узнал штемпель — маттавский. Он мало кого знал из жителей Маттавы, и ни у кого из этих знакомых не было видимых причин желать ему зла. Конечно, Маттава была знаменитым дачным местом, со всей провинции Онтарио сюда съезжались на выходные, чтобы отдохнуть у реки. Но сейчас уже давно наступил октябрь, и большинство уже закрыли свои коттеджи на зиму. Конечно, если вы хотите скрыть свое истинное местонахождение, ничто не мешает вам доехать до Маттавы и опустить открытку там: всего-то и нужно добраться до Семнадцатого шоссе, а это чуть больше получаса езды от Алгонкин-Бей. Лиз Делорм удивилась, когда его увидела. Было воскресенье, и он застал ее за мытьем окон. На ней были джинсы с огромными прорезями на коленях и заляпанная краской льняная рубашка, которой было по меньшей мере лет двадцать. В ее домике, бунгало в верхней части Рэйн-стрит, пахло уксусом и свежими газетами. — С августа собираюсь их вымыть, — сообщила она, словно он ее об этом спросил, — и вот наконец нашла время. Она сделала кофе. — Для тебя — без кофеина, — объявила она. — Вряд ли ты спал. — Это правда. Но тут есть причина. Я хочу сказать — еще одна причина. Делорм внесла в гостиную кофе и тарелку с шоколадным печеньем. — Может, попросишь своего врача, чтобы выписал тебе валиум? — предложила она. — Если будешь недосыпать, будет еще хуже, зачем тебе это? — Скажи мне, что ты об этом думаешь. — Он вытащил открытку и конверт из бумажной папки и положил на столик. Теперь они лежали в прозрачной пластиковой папке — развернутая открытка и почтовый конверт, адресом вверх. Делорм подняла бровь: — Работа? Зачем ты мне принес работу? Я думала, ты взял отпуск на неделю или на две. Черт, да на твоем месте я бы ушла на несколько месяцев. — Ты просто посмотри. Делорм склонилась над столиком. — Это тебе кто-то прислал? — Да. — Ох, Джон. Прости меня. Какая мерзость. — Я хотел бы знать, кто это послал. Думаю, ты могла бы мне сказать свое первое впечатление. Делорм посмотрела на открытку. — Ну, во-первых, этот человек, кто бы он ни был, дал себе труд напечатать эти две строчки, вместо того чтобы вписать их от руки. А значит, видимо, он думает, что ты можешь узнать его почерк — или, по крайней мере, сумеешь сравнить его с какими-то существующими образцами. — Приходят в голову какие-нибудь кандидаты? — Ну конечно. Все, кого ты сажал в тюрьму. — Все? Не уверен. Например, я месяца два назад упек Тони Капоцци за нападение с применением насилия, и он, конечно, бесится, но я не представляю, как он может сделать что-нибудь в этом роде. — Я имею в виду — те, кто получил серьезный срок. Может быть, пять лет или больше. Таких немного. — И среди них должен найтись достаточно изощренный человек — и достаточно настойчивый, — чтобы выяснить мой домашний адрес. Меня же нет в телефонном справочнике. Возможно, он как-то связан с бандой Рика Бушара. Рик Бушар был одним из самых гнусных прирожденных негодяев в мире, даже по меркам наркоторговцев, — но года два назад его убили в тюрьме. В свое время Кардинал помог упрятать его туда на пятнадцать лет, и Бушар, который, в отличие от большинства преступников, обладал большим ресурсом влияния и неплохим природным умом, преследовал его до самой своей смерти. — Не исключено, — согласилась Делорм. — Но насколько это вероятно? Притом что Бушар умер, и все такое. — Они знают мой адрес. И потом, это в их стиле. Года два назад Кики Б. явился к самым моим дверям, принес письмо с угрозами. — Но тогда Бушар был еще жив, а Кики с тех пор ушел на покой, ты сам мне говорил. — По-твоему, такие типы, как Кики, когда-нибудь уходят на покой? — Многие «плохие парни» легко могут разузнать твой адрес. В конце концов, существует Интернет. А помнишь, какой-то идиот репортер сделал интервью с тобой прямо на фоне твоего дома? Дело было очень громкое. Кто знает, сколько народу видело этот сюжет? — Его не показывали на всю страну, я проверял. Только по местному телевидению. — Местные каналы тоже покрывают большую территорию. Джон… — Делорм взяла его руку своими теплыми ладонями: это был один из тех редких случаев, когда она до него дотрагивалась. Лицо у нее было мягкое, и даже сквозь поволоку боли — возможно, даже — С таким же успехом это может быть какой-нибудь твой сосед-пакостник, — заметила она. — Кто-нибудь из тех, кто затаил обиду на полицию. Тут не обязательно что-то личное. Кардинал приподнял пластиковую папку: — Судя по штемпелю — Маттава. — Ну, тогда… Слушай, а почему бы тебе не махнуть на это рукой? Тебе ведь это не поможет. Тебе не станет легче. Если ты в это полезешь, тебе придется преодолеть уйму всяких сложностей. Я даже не уверена, что ты их сможешь преодолеть. — Я собирался попросить об этом тебя. — Меня. — Она посмотрела на него, и взгляд у нее уже не был таким мягким. — Мне нельзя этим заниматься, Лиз. Я — лицо причастное. — Я не могу это расследовать. Это не преступление — послать по почте мерзкую открытку. — «Кто бы знал, что так повернется?» — прочел Кардинал. — Ты не считаешь это угрозой? Если учесть ситуацию. — Я бы назвала это утверждением. Оно касается жизни в целом. Оно не содержит угрозы причинить вред в будущем. — И ты даже не считаешь его двусмысленным? — Нет, Джон, не считаю. Первая часть, конечно, отвратительная, но это не угроза. А вся эта штука в целом — глумление, не более того. По поводу глумления не заводят дел. — А если Кэтрин не покончила с собой? — спросил Кардинал. — А если ее действительно убили? — Но ее не убили. Она оставила — Я знаю… — Ты видел записку, она написана ее собственным почерком. А потом, я обыскала ее машину. И нашла блокнот на пружинке, в котором она ее писала. Там же нашлась и ручка. Вспомни, ты сразу сказал, что это ее почерк. — Ну да, но я же не эксперт. — Никто не видел и не слышал ничего подозрительного. — Но дом только-только начали заселять. Сколько человек там живет? Пять? — Пока купили пятнадцать квартир. Десять из них уже заселены. — Иными словами, какой-то город призраков. Какова вероятность, что кто-нибудь что-то видел или слышал? — Джон, мы не нашли никаких следов борьбы. Ни малейших. Я сама осмотрела крышу. Ни крови, ни царапин на чем-то, ничего не сломано, не разбито. Эксперты и коронер считают, что ее положение на земле соответствует картине падения с высоты. — — Вскрытие тоже ничего такого не показало. Все указывает на самоубийство. Нет ничего, что говорило бы о другом. — Я хочу знать, кто отправил эту записку, Лиз. Ты мне поможешь или нет? — Я не могу. Как только мы получили отчет патологоанатома, Шуинар закрыл дело. А раз нет дела, то нет и — Ладно, — произнес Кардинал. — Забудь, что я тебя просил. Он встал и взял с кресла свою куртку. Он стоял перед окном, застегивая пуговицы. Там, за стеклом, небо было по-прежнему сверхъестественно синим, и опавшие листья лежали золотисто-охряным пуховым одеялом. — Джон, никто никогда не поверит, что человек, которого он любил, покончил с собой. — Ты кое-что пропустила. — Кардинал показал на стекло. В окно было видно, как в листве играют две соседские девочки, кувыркаясь, словно щенки. — Тебе ни к чему это делать. Незачем искать виновных. Ты не виноват в ее смерти. — Я знаю, — ответил Кардинал. — Но, может быть, Кэтрин тоже в ней не виновата. |
||
|