"Убийство жестянщиков" - читать интересную книгу автора (Бруен Кен)

* * *

Нельзя опять вернуться домой


Томас Вулф

~ ~ ~

Мальчик снова в городе.

Когда поезд подъезжал к Голуэю, в голове у меня все еще звучал голос худышки Лиззи. Одно из лучших соло у Гари Мура. Я был на их последнем концерте в Дублине, самом грандиозном концерте года. Работал в охране. Фил Линотт с ног до головы в черной коже, обдолбанный по самые жабры. Он метался по сцене подобно пантере Рильке. Он никогда уже больше не выйдет на сцену. Как и я. Его преждевременная смерть совпала с обломом моей карьеры. Меня вышвырнули из полиции под зад коленом за то, что я врезал по морде одной шишке. Я никогда об этом не жалел. Надо было вмазать посильнее. Увольнение привело к моему медленному, спиралеобразному скатыванию в алкогольный ад. Я обосновался в Голуэе, стал самозваным частным сыщиком. Вреда от меня было больше, чем от преступлений, которые я брался расследовать. Теперь я вез из Лондона кожаное пальто и привычку к кокаину.

Я бы вернулся раньше, если бы не старое ирландское правило: уж если уехал, то уехал. Во всяком случае — сделай вид. Не знаю, на кого я пытался произвести впечатление. Давно кануло в прошлое то время, когда я мог произвести на кого-то впечатление, а тем более — на себя самого. Случилось почти что чудо. Из Голуэя я отбыл в трезвом состоянии. Это было настоящее откровение. Четко соображать и не мучиться с привычного похмелья — неповторимое ощущение. Я мог думать, не испытывая сосущую потребность выпить глоток при малейшей возможности. Даже вспомнил, как приятно читать книги. Почти так же, как раньше. Я честно верил, что смогу начать все с начала.

Теперь я был тем, кого принято называть сознательным пьяницей. Когда я пребывал в сознании, я пил. Парень, с которым я как-то встретился, спросил меня, не социальный ли я пьяница. Я удивился.

— Нет, а ты?

— Я социально защищенная пьянь.

В Лондон я ехал с планом. Нет ничего страшнее, чем алкоголик с планом. Мой был таким. Приехать в Лондон и снять квартиру в Бейсуотере. Если получится, рядом с парком. Лучше с эркером. Наблюдать за серыми белками на Серпентайне. В моих мечтах женщина, в которую я был влюблен, должна была опомниться и осознать, как ей меня не хватает. И вот она летит в Лондон и так или иначе меня находит. В один прекрасный день, а день обязательно должен быть прекрасным, она неким волшебным способом меня разыскивает, и наступает счастье. Мне остается только ждать, она обязательно объявится. Или, если меня достаточно долго не будет, она пришлет мне письмо, в котором напишет, что очень скучает, — и, пожалуйста, не приму ли я ее обратно?

Досталась же мне однокомнатная квартира в Лэдброук-гроув. Пришлось утешаться фантазиями. Я был взращен на «Астральных неделях» Вэна Моррисона. Среди великих песен «Астральные недели» особо выделяются. Я говорил себе, что прожил их. Реальность была настолько близка к ночным кошмарам, насколько только можно себе представить. «Роща», в которой я поселился, представляет собой огромное пространство урбанистического распада. Отбросы общества борются с мусором за место под солнцем. Стоит вам ступить на эту территорию, как вас валит с ног смесь ароматов. В ней все — от неизбежного запаха карри и мочи до одуряющей вони разрухи.

Я уезжал из Голуэя, оставив позади цепочку смертей. Дело, которым я занимался, касалось очевидного самоубийства девушки-подростка. Расследование привело к…

Только вообразите:

          трем убийствам

          четырем, если считать моего

          лучшего друга

          моему разбитому сердцу

          куче денег

          изгнанию.

Можете представить себе уровень моей компетенции.

Да, вот еще что. Вполне возможно, что мое вмешательство привело к смерти еще одной девушки-подростка. Мне пришлось забыть про гордость, иначе мое имя тоже фигурировало бы в списке умерших. В свою защиту я мог привести только одну заезженную строчку: «Я хотел, как лучше».

Ничего подобного.

Большую часть времени я был слишком пьян, чтобы вообще чего-то хотеть.

Когда поезд приблизился к окраинам города, я про себя повторил мантру «Пытаюсь вернуть миру часть его потерянного сердца».

Эта цитата из Луизы Броган наполнила меня таким страстным желанием, на осуществление которого мне даже бесполезно было надеяться.

Первое что я увидел, сойдя с поезда в Фэер-Грин, был заголовок:


БОЛЬШЕ ПОЛИЦЕЙСКИХ НА БЕСПОКОЙНЫЕ УЛИЦЫ ГОЛУЭЯ


Потом я обратил внимание на гостиницы. Четыре новых только на Форстер-стрит. Раньше это были пустыри. Здесь никогда ничего не росло. Разумеется, пивнушка «У Сэммона» исчезла давным-давно. Паб моей юности. Лайам Сэммон играл в команде, которая трижды выиграла чемпионат Ирландии.

Считай и рыдай. По крайней мере, когда пивнушку закрыли, мы долго утешались, читая объявление в витрине: «Переехал на Туам-роуд».

Господи.

Теперь вы уже не вправе сказать: «Все пошло к чертям собачьим».

Черти собачьи и все остальное переместились на Туам-роуд.

Перед отъездом я открыл для себя новый паб. Нехилое достижение для города, где меня повыгоняли из всех мало-мальски достойных заведений. Я узнал, что это мой паб, прочитав объявление в окне:


«БУДВАЙЗЕРА» СВЕТЛОГО НЕ ДЕРЖИМ


Джефф, хозяин паба, когда-то играл «хэви металл» в одной группе. В восьмидесятые они были весьма популярны в Германии. Он писал тексты песен. Вы понимаете, что это были за стихи. Вот именно.

Его подцепила одна панк-рокерша, которая иногда помогала мне. Кэти Беллинхэм, бывшую наркоманку из Лондона, каким-то ветром занесло в Голуэй. Я их познакомил и уехал. Теперь мне хотелось прежде всего навестить их.

Я прилетел в Дублин из Хитроу и сел в автобус, идущий на запад. Водитель сказал:

— Как делишки-то?

Я понял, что я дома.

Я много раз бросал курить, начинал снова. Гиблое дело. Новый мир устроен специально для тех, кто не курит. Практически невозможно потреблять кокаин и не курить. Они так великолепно сочетаются. Когда ты чувствуешь первый удар по мозгам, тебе тут же хочется закрепить его действие никотином. Как будто ты и так уже не дошел до ручки. Не знаю, когда это происходит, когда растапливается ледяное онемение или позже, но ты тянешься к этой мягкой красной пачке. Попробуйте покурить в дублинском аэропорту, да что там, в любом аэропорту. Успеха вам. А еще болтают о сегрегации. Небольшие изолированные помещения, где собираются презираемые всеми курильщики. Как прокаженные современного мира. Вы виновато киваете друг другу, щелкаете зажигалкой и вдыхаете полную грудь яда.

Если вы вздумаете попытаться провезти наркотики через дублинский аэропорт, вам стоит провериться у психиатра. Эти парни не зазеваются. Господи, да они вас издалека видят. Хвать, и вы уже за решеткой.

Я рискнул.

Моя потребность в наркотиках была сильнее страха. Я уже представлял себе заголовки:


БЫВШИЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПОПАЛСЯ В АЭРОПОРТУ


Ничего себе возвращение домой?

Фью.

На Фостер-стрит мне безумно захотелось нюхнуть, но я сдержался. У пивнушки «У Нестора» мужик в грязном белом костюме пел:

— Ты такая хорошенькая.

У ног лежала потрепанная кепка. В ней всего 50 пенсов. Я порылся в карманах и бросил в кепку несколько монет. Он сказал:

— Плюнь на меня, Дикки.

От Джо Долана к Дикки Року, при этом не сбившись с ритма. Я рассмеялся, а он добавил:

— Это стоит фунт.

— Извини.

— Ай, ты хотел как лучше.

Он принялся распевать «Дом с побеленным фасадом».

Одинокий охранник сидел у стойки. Он воскликнул:

— Господи Иисусе, глядите, кто вернулся.

Ирландцы по эту сторону границы приветствуют возвращенца именно таким выражением:

— Ты вернулся.

Джефф стоял за стойкой. Он кивнул и спросил:

— Что тебе дать?

— Кружку.

Вопрос так и читался в его глазах:

— Ты опять запил?

Надо отдать ему должное, он его не задал.

Откуда-то слышалась песня, которую я не узнал. Я спросил:

— Что за мотивчик?

Он улыбнулся:

— Ты не поверишь.

— Джефф, это Ирландия, я поверю чему угодно.

— Это «Я увидел незнакомца» Томми Флеминга.

Он дал пене осесть, подошел ко мне и попросил:

— Обними меня.

Я послушался. С некоторым трудом: гибкость уже не та. Мы, ирландцы, не любим обниматься. Всегда делаем это с некоторым дискомфортом.

Он выглядел отлично. На черных брюках фирменной одежды ни единого пятнышка. Рубашка древнего фасона, ковбойские сапоги и черный замшевый жилет. Волосы туго затянуты в хвостик на затылке. Джеффу, как и мне, уже подкатывало к пятидесяти. Но он не выглядел стареющим рокером. Легкость в движениях придавала шик всему, что бы на нем ни было надето.

Я заметил:

— Выглядишь классно.

В Ирландии за такой фразой обычно следует просьба одолжить денег.

Я же только сказал, что думал.

Он сделал шаг назад, оглядел меня. На мне был мой единственный приличный костюм, купленный когда-то в магазине подержанной одежды. Но он уже дал дуба. Волосы отросли, бороду я тоже не подстриг. Джефф сказал:

— Ты выглядишь погано.

— Благодарю.

Он пошел за кружкой. Я сел в тот угол, который когда-то был моим. Жесткий стул, стол еще жестче. Ничего не изменилось. Кроме меня. Я сказал охраннику:

— Могу я угостить вас пивом?

Он несколько секунд молчал. Не уверен, что он меня расслышал. Затем он крутанулся на стуле и спросил:

— Мне надо будет потом тебя угощать?

— Нет.

— Тогда ладно.

Я порылся в сумке, достал необходимое. Оставил пачку сигарет на столе, остальное рассовал по карманам. Сказал:

— Джефф, я пойду отолью.

— Как пожелаешь.

Я заперся в кабинке, встал на колени у унитаза, закрыл крышку и достал из кармана пакетик из фольги. Насыпал пять дорожек, скатал в трубочку английскую десятку и быстро втянул в себя порошок. Обожгло сразу. Даже отшвырнуло к двери. Почувствовал, как мозги обдул ветерок, и пробормотал:

— Господи.

Через десять минут я был бодр и энергичен; выпрямился и подошел к раковине. Из носа шла кровь. Хотите верьте, хотите нет, но на зеркале красовалась надпись:


МИЛЫЙ ЭФТОН


— Милостивый Боже, — произнес я.

Вытер лицо бумагой. Умылся холодной водой. Сквозь бороду проглядывала серая кожа. Щеки ввалились. Я подтянул штаны, затянул потуже ремень. Тридцати фунтов как не бывало. Когда я держал в руках клюшку, у меня была та еще комплекция. Спорт и картошка способствуют наращиванию веса.

Я вернулся в бар. За моим столиком сидела Кэти. Совершенно новая. Я ведь знал панка двадцати двух лет от роду со следами уколов на руках. Она вскочила и сказала:

— Ты вернулся.

Кроме этого типично ирландского приветствия, она обрела и некоторую напевность. Мне больше нравилось, когда она говорила на манер Ким Карнес.

Снова объятия.

Она всмотрелась в меня и заключила:

— Кокаин.

— Эй.

— Старую наркошу тебе не провести.

— Зачем мне тебя обманывать?

— Потому что именно это и делают наркоманы… прячутся.

Я сел и сделал большой глоток пива. Господи, ну до чего же здорово. Кэти наклонилась, вытерла пену с моей верхней губы и сказала:

— Твоя комната уже готова.

— Что?

— В свой первый вечер тебе стоит побыть с друзьями.

— Я собирался вернуться в «Бейли».

— Пойдешь завтра.

— Ладно, так и сделаем.

Она поправилась. Лицо сытое, даже блестит. Я сказал:

— У тебя сияющий вид.

Она смутилась. Готов поклясться, она покраснела, хотя я считал, что это искусство уже в далеком прошлом.

— Я беременна, — сказала она.

Закончив с поздравлениями, я заметил:

— Я тебе кое-что привез.

Ее лицо осветилось, и она попросила:

— Покажи.

Я отдал ей первый пакет. Она, как ребенок, быстро сорвала обертку. По столику покатилось золотое кольцо Клада. Я сказал:

— Я и Джеффу купил.

— Ох, Джек.

Я отнял кольца у одного парня в пабе.

Кэти примерила кольцо. Оно подошло. Она крикнула:

— Милый, взгляни, что купил нам Джек.

Он осторожно приблизился к столику. Кэти показала ему золотое кольцо и попросила:

— Давай примерь.

Это кольцо оказалось не по размеру. Он вытянул из-под рубашки цепочку. Я заметил чудотворную медаль. Он расстегнул застежку, надел кольцо на цепочку и объяснил:

— Так делал Даниел Дей — наверное, считал, что таким образом становится ирландцем.

Медаль осталась лежать на столе подобно стремлению к чему-то. По крайней мере, кокаин так думал. Джефф сказал:

— Джек, возьми ее.

— Да она, наверное, принадлежала твоей матери.

— Она бы не пожалела ее ради благого дела.

— Ну, если так, как я могу отказаться.

Я положил ее в бумажник. Там еще лежала фотография молодой женщины, улыбающейся чему-то, находящемуся сзади камеры. Волосы в бигуди, лицо чистое и очаровательное. Джефф заметил и спросил:

— И кто это?

— Попала ко мне вместе с бумажником.

Вечер превратился в вечеринку. Я позвонил миссис Бейли в ту гостиницу, где раньше жил, и она приехала вместе с Джанет — горничной/дежурной/уборщицей. Настоящий Божий человек. Зашли несколько полицейских и остались с нами. К девяти часам в баре негде было повернуться. Я перешел на «Буш», оно пилось с изумительной легкостью. Джефф танцевал с миссис Бейли. Я повальсировал с Джанет. Полицейские исполнили несколько па джиги.

После вечеринки паб имел такой вид, будто там взорвалась бомба. Я отключился, положив голову на свой жесткий столик. Это я плохо придумал. Спина, казалось, вот-вот развалится на части. Уже наступило похмелье, быстрое и убийственное, терзая каждую клеточку моего тела. Я пробормотал:

— Пресвятая Богородица.

Охранник свалился на стойку. Неизбежная кружка с пивом до середины замерла в изголовье. Появился Джефф, поздоровался:

— Славное утро, ребятки.

Негодяй и садист. Он включил телевизор. Пробежался по каналам, остановился на «Небесных новостях» и услышал:

— Паулу Йатс нашли мертвой.

Меня как громом ударило. Мне нравилась эта заблудшая малышка. Однажды слышал, как она сказала:

— Когда Фифи в первый раз свалилась с кроватки, я бросилась к врачу. Я чуть с ума не сошла от страха. Врач сказал, что на этой детке просто слишком много драгоценностей, и все.

Ну как можно ее не любить?

Как-то я слышал, как Мэри Кофлан сказала:

— Одно дело — петь блюзы. Когда я попробовала их прочувствовать, я чуть не умерла.

Аминь.

Джефф покачал головой, уставился на меня и сказал:

— Какая бессмысленная потеря.

Но я знал. Выражение его лица было как у всех матерей этой страны. Оно предупреждало: «Пусть это послужит тебе уроком».

Джефф был слишком хорошо воспитан, чтобы произнести это вслух.

Охранник зашевелился, потянулся к кружке, допил остатки и снова заснул. В моем старом пабе, «У Грогана», таких было двое. Одинаково одетые, они всегда сидели на разных концах стойки:

          бумажные кепки

          шерстяные куртки

          синтетические брюки.

Одинаковая выпивка. Всегда наполовину выпитая пинта «Гиннеса» с сохранившейся пеной. Не так, кстати, легко осуществить.

Никогда не видел, чтобы они общались друг с другом. Я знал их только как часовых. Оставалось догадываться, что они охраняли. Может быть, старые ценности. Одного разбил инсульт. Второй переменил свою стоянку, когда паб перешел в другие руки.

Я почувствовал себя старым. Скоро полтинник, и каждый год оставлял следы на моем лице. Похмелье прибавило еще лет пять. Джефф спросил:

— Кофе?

— А у Папы есть четки?

— Это означает «да»?

Я направился наверх. Они отвели мне комнату на чердаке. Она была чистой, спартанской. Через окошко в крыше прорывались солнечные лучи. Они принесли мне иллюзию надежды. Я взял свои туалетные принадлежности и направился на поиски ванной комнаты. Она оказалась незанятой. Безукоризненно чистая, с кучей пушистых полотенец. Я сказал:

— О'кей.

Сорвал с себя испорченный костюм и встал под душ. Я старался не смотреть на свое тело. Меня не раз били, и печальные следы остались. Включил обжигающую воду и заставил себя терпеть. Вместе с кожей душ омыл мою душу. Я завернулся в одно из полотенец и проверил шкафчик. Так ведь любой бы поступил, верно?

Куча дамских вещей.

Я прыснул на себя дезодорантом «Мам». Едва не задохнулся. Вытряс из бутылочки несколько таблеток аспирина и проглотил их всухую. Взял в руки странной формы металлическую фляжку с лосьоном после бритья. Называется «Харлей». «Ну, ты, Джефф, даешь», — подумал я. Втер немного лосьона в бороду.

Немного кокаина, и дела пойдут лучше.

Насыпал несколько полосок на край раковины, глубоко вдохнул и втянул их в себя. Несколько мгновений не чувствовал ничего. Подумал даже, что мое похмелье ничем не перешибешь. Но потом запели ангелы. Немного затошнило. Почувствовал, как широко открылись глаза. Бог мой, у меня уже ничего не болело. Я двинулся назад в свою комнату, бормоча:

— Мне нравится моя жизнь.

Выбрал старые джинсы «Ливайз». Еще одна стирка, и придется выкинуть. Надел рубашку с надписью «Грязный Макнэсти». Подарок завсегдатая паба «У Шейна Макговена» в Айслингтоне. Тогда-то она была белой, но я постирал ее вместе с синей рубашкой. Залез в туфли. Вытряс из пачки «Малборо» сигарету. Мы с Бет Дэвис все еще курили. Пошел вниз в бар и выпил глоток кофе. Идеально горький, как сплетни. Джефф сказал:

— У тебя, видно, мощные глазные капли.

— Что?

— У тебя глаза светятся.

Появилась Кэти и заявила:

— Фью, чтоб я еще когда-нибудь пила «Спритзерс»!

Джефф сказал ей о Пауле Йатс. Она заметила:

— Бедняжка.

Потом, прислонившись ко мне, спросила:

— Что это за запах? От тебя пахнет, как от моего Джеффа.

То, как она произнесла его имя, тронуло меня до глубины души.

Я пересел на свой стул и шумно выдохнул. Я быстро шел к выздоровлению.

Открылась дверь, вошел крупный мужчина. Длинная черная борода и выражение спокойной силы. Подошел ко мне и спросил:

— Можно поговорить?

— Конечно.

— В тишине.

Я оглядел пивную, которая вряд ли могла нам дать такую возможность, улыбнулся и сказал:

— Тогда давайте выйдем наружу.

Губы его слегка дрогнули, из чего я понял, что он оценил шутку. Один взгляд на его руки, и ты понимаешь, что он прошел длинный путь.

Свежий воздух едва не сбил меня с ног. Я пошатнулся, почувствовал поддерживающую руку. Он сказал:

— Свежий воздух иногда подводит.

Я вытащил курево, вытряс сигарету и щелкнул зажигалкой. Ни привета, ни ответа.

— Черт, — выругался я.

На нем были черный костюм, белая рубашка и аккуратно завязанный галстук. Он сунул руку во внутренний карман, достал зажигалку «Зиппо» и протянул мне. Я прикурил, попытался вернуть зажигалку, но он сказал:

— Оставьте себе. Я бросил курить.

— Она же серебряная.

— Давайте считать, что я даю ее в долг.

— Ладно.

Я присел на оконный карниз и спросил:

— Что вы хотели мне сказать?

— Вы меня знаете?

— Нет.

— Уверены?

— Я не забываю лиц.

— Я Трубочист.

Я снова взглянул в его лицо. Он не шутил.

— Не обижайтесь, приятель, но мне это ни хрена не говорит.

— Тинкеры?[1]

— Это что, шутка?

— У меня с юмором плохо, мистер Тейлор.

— Зовите меня Джеком. Итак… что вам нужно?

— Помощь.

— Не понимаю, чем я могу вам помочь.

— Вы помогли Энн Хендерсон.

Ее имя застало меня врасплох, царапнуло душу. Наверное, по лицу было заметно. Он сказал:

— Мне жаль, что я вас огорчил, мистер Тейлор.

— Джек, меня зовут Джек

Я отбросил сигарету, проследил за ее полетом. Потом сказал:

— Послушайте, Трубо… Ну и имечко. Я этим больше не занимаюсь.

— Она сказала, вы поможете.

— Она ошиблась.

Я хотел встать, но он выставил вперед руки:

— Наших людей убивают.

Такой фразой кого хочешь остановишь. Без вопросов. Меня остановило. Я повернулся к нему. Он сказал:

— Вас долго не было. Я знаю. За последние полгода убили четырех тинкеров.

Он помолчал и с презрением в глазах продолжил:

— Эти полицейские, они ничего не делают. Я обращался к старшему инспектору, его зовут Кленси. Вы о нем слышали?

Я кивнул, и он сказал:

— Для них они всего лишь бродяги, цыгане… и все знают, что они всегда убивают друг друга.

— И что, по-вашему, я могу сделать?

— Выяснить.

— Что выяснить?

— Кто их убивает и почему.