"Бригантина поднимает паруса (История одного неудачника)" - читать интересную книгу автора (Гладилин Анатолий)

ГЛАВА II НАЧАЛО ПУТИ

В вагоне было скучно. Солдаты, старухи и дети. Солдаты держались обособленно, курили махорку и играли в домино, отчаянно стуча "азами" и "баянами" - так, что перемешивалась вся партия.

Солдаты любили радио и пускали его на полную громкость, особенно тогда, когда передавали что-нибудь такое, что Вовка уже не мог слышать, вроде: "Друзья, люблю я Ленинские горы".

Дети пищали, плакали и ползали под ногами.

А старухи... Старухи вообще вредный народ. Ведь знают, что с ними неинтересно. Как хорошо, если бы их места занимали какие-нибудь заводские ребята или девушки. Какой веселой стала бы дорога! Так нет, старухи нарочно заполнили весь вагон.

Три дня Вовка терпел. Читал "Молодую гвардию". Но книга кончилась. Вовка залег на полке. В это время одна из старух совсем спятила. Нашла старый разлезшийся песенник и стала петь подряд народные, революционные, лирические песни. Пела она противным басом, перевирая мотив. Перед каждой песней старуха вскрикивала:

- Во, эту песню я люблю!

Потом она прекратила концерт. Но тут подвернулся солдат, и старуха принялась, как ни странно, поучать его диалектике, или, вернее, тому, что она понимала под диалектикой.

Этого уже Вовка не выдержал. Он спрыгнул с полки и вышел в тамбур. Там никого не было. Пользуясь отсутствием проводников, Вовка открыл дверь.

Солнце садилось. Тень поезда расплылась по степи. Только под вагонами луч пробирался на другую сторону, и казалось, ржавая светлая полоса скользит по рельсам. Почти через каждые пять минут с коротким грохотом проносился встречный состав. И тогда Вовка отвлекался на мгновение от своих дум.

Мысли его были мрачные. Ему не везло с рождения. Он появился на свет двадцать девятого февраля. Злосчастный день регулярно пропадал на три года. Три года Вовка не отмечал свое "деньрождение", потому что примазываться к 1 марта или к 28 февраля он не хотел.

Далее. Почему-то он всегда заболевал в первый день каникул. Он хотел выздороветь, но не мог. Кончались каникулы, Вовка был уже не прочь поболеть, но градусник ни за что не показывал выше тридцати шести и пяти. Однако это еще не все. Неприятности у Вовки шли не от каких-нибудь внешних обстоятельств, а от самого себя. Неудач было много. Он кончил только восемь классов. Почему? Потому что однажды, поругавшись с мамой и услышав: "Вот вечно шляешься, другие работают, деньги приносят, а ты не учишься, бездельничаешь", - то есть слова, которые все матери говорят своим сыновьям определенного возраста, говорят просто так, для вразумления, - он бросил девятый класс и устроился на работу: не буду, мол, сидеть на шее родителей. Сделал он это вдруг, не предупреждая отца и мать. Просто поставил их перед совершившимся фактом. Отговаривать Вовку было бесполезно.

Но его благородный поступок все истолковали совершенно по-иному: "Лентяй, не хочет учиться", - и только!

А то, что он поехал в Сибирь на стройку? Что сказала по этому поводу милая соседка Клава Сергеевна? "Вовка едет из-за Люси".

Откуда такая осведомленность? Спросите у Вовкиной матери.

Так вот. "Вовка едет из-за Люси, - объявила Клава Сергеевна на общем собрании всех квартирных кумушек. - Пелагея Михайловна (это Вовкина мать) не разрешает ему жениться: еще, мол, сопляк. ("Конечно, сопляк", соглашаются соседки.) К Люсе он и пошел бы, да тесно там и квартира - упаси бог. ("Да, - соглашались соседки, - квартира там ужас, скандалы и драки, не то, что у нас".) Так он решил уехать из дому и взять с собой Люсю".

Это были крупные неприятности. А сколько мелочей? Люсю задержала мать. Ее он не дождался, но опоздал выехать с остальными добровольцами. Те, наверно, едут весело. И пьют и поют. А ему? Скучища!

Потом, все уважающие себя люди едут в Норильск, в Магадан, на Дальний Восток. А он вынужден тащиться в какой-то маленький алтайский городишко. Правда, там обещали, что семейным дадут комнату. Но Алтай... Там жара. А он не переносит жары.

Как и все неудачники и "люди наоборот", Вовка любил дождь. Во всяком случае, его тянуло не в южные степи, где жара, некуда спрятаться от солнца, хочется пить, трещит голова и...

И, наконец, этот поезд. В жизни не видал более идиотского поезда. Как завидит какой-нибудь полустанок - ту! ту! и остановился. Ну хорошо бы еще полустанок, а то останавливается на каждом разъезде, у каждого светофора, у первого столба, лужи, стога сена и просто в чистом поле. Вот! Что он говорил! Опять остановка!

Вовка выглянул. Семафор, похожий на револьвер дулом вниз, открыл свой красный глаз. Электровоз потолкался на месте, потом униженно замычал, просясь в путь. Прошел встречный состав. Через каждые три минуты встречный состав. Вот так Сибирь! Поезд стал медленно набирать скорость. Поезд набирал скорость, и вдруг в Вовкиной голове зазвучала песня:

Надоело говорить и спорить,

И любить усталые глаза.

(За точность слов Вовка не ручался, но других он не знал.)

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина поднимала паруса.

(Кто такие флибустьеры, Вовка точно не представлял себе. Какие-то морские разбойники.)

Капитан, обветренный как скалы,

Поднял флаг, не дожидаясь дня.

На прощанье подымай бокалы

Золотого крепкого вина.

Вовка повеселел. Какие все глупые, никто не понимает, почему он едет. А песня все говорит. Конечно, песня детская, но... Бригантина. Он купил репродукцию и подарил... Кстати, надо написать Люсе письмо.

Он вернулся в вагон, и вскоре письмо было готово.

"Люся! Выезжай скорее, я все для тебя приготовлю. Телеграфируй отъезд. Я скучаю без тебя. Я чувствую, что не могу без тебя. Плюнь на уговоры матери. Люся, я..."

Тем временем музыкальная старуха, которая сначала на него косилась, теперь прониклась симпатиями к Вовке. (Дескать, паренек оказался культурным: то книгу читал, то письма пишет.) Наклонившись в его сторону, она ласково спросила:

- А куда вы, добрый молодец, путь держите? Сейчас хорошие люди едут на стройки, в Сибирь-матушку. Строить?

Женщина смотрела на него покровительственно, словно хотела ему сейчас дать пирожок с мясом. Она напоминала Люсину мать. "Добрый молодец", а сама раньше боялась, как бы я не спер чего-нибудь", - подумал Вовка и отрезал:

- Воровать!

Старуха поперхнулась и забормотала что-то невнятное. Солдаты оторвались от игры, внимательно оглядели Вовку, но, решив, что настоящий вор так не будет себя представлять, улыбнулись, а один даже подмигнул ему.

- В наше время молодежь другая была. Культурнее, вежливее, - с укором заговорила старуха.

С верхней полки ее поддержали. Начинался разговор о молодежи.

Вовка надел кепку и снова вышел в тамбур. Закурил. Плевать ему на все. Ему восемнадцать лет. Свободен. Он едет в новые края, к новым людям. Пускай там будет трудно, но:

Пьем за яростных, за непокорных,

За презревших грошевой уют.

Вьется по ветру веселый Роджерс,

Люди Флинта гимн морям поют.

Конечно, другие бы распустили нюни перед пассажирами. Стали бы говорить: "Едем, смотрите на нас, какие мы хорошие! Мы патриоты!" И весь вагон стал бы иначе к ним относиться, угощать их разными вкусными вещами. Как же, не на такого нарвались! "Люди Флинта гимн морям поют". Вот как... Интересно, кто такой Флинт?

А старух Вовка давно не переносил, особенно тех, что шепчутся на кухне, поют песни или рассуждают о диалектике.

Вовка поправил кепку. Он любил ее за маленький козырек и разрез. Попробовал представить себе, как он выглядит со стороны. Сапоги, пиджак поверх футболки - самая удобная одежда. В ней он ни черта не боится. Разве можно сравнить ее с мешковатыми брюками, с ботинками, шнурки которых все время развязываются. А галстуки? Половина людей ежедневно навешивает эти удавки. Да мало ли дураков на свете: ведь живут же впятером на пяти метрах, а не хотят уезжать из Москвы. А он уехал. Впереди новая жизнь. Бригантина подымает паруса. Прощай, детство и юность! Детство? Вовка задумался. И вспомнил один день.

...........................

Вовка вышел из библиотеки и остановился. Вовке было тогда одиннадцать лет, и он мог остановиться где угодно и разевать рот на что угодно, не вызывая упреков за несолидное поведение. Но сейчас он остановился не потому, что заметил какую-нибудь машину иностранной марки. Он смотрел на верхний этаж соседнего дома, но, вместо распахнутых окон с тюлевыми занавесками и кактусами на подоконнике, он видел Чапаева, несущегося на рыжем коне.

...Красные уже около окопов. Белые бегут. Раз, удар шашкой, у одного офицера отлетела голова...

Нет, что и говорить, хорошо раньше люди жили. Почему бы ему тогда не родиться?

Вовка перешел улицу и, еще находясь где-то в казачьих станицах, вошел в магазин. Мама просила купить помидоры. Помидоров не было. Зато когда он привстал на цыпочки и попытался разглядеть между двумя старухами цену арбуза, выставленного на прилавке, старухи испуганно раздвинулись и схватились за карманы. А та, что была потолще, подозрительно покосилась на него.

Вовка обиженно засопел носом. Опять та же несправедливость. Почему при его приближении все, как от вора, закрывают карманы?..

Продавщица только после пятикратного повторения: "Тетенька, сколько стоит арбуз?" перестала говорить с толстой теткой и снизошла до него.

- Ну, чего тебе? Сам не видишь, что ли?

...Вовка вышел из магазина. Ему захотелось пить. Он порылся в карманах. Гм, своих денег, сэкономленных на завтраках, набралось рубля два. На кино в воскресенье не хватит... Пожалуй... с сиропом ему не под силу.

Вовка достал четыре копейки и подошел к газировщице. Газировщица, в белом халате, наливала стакан чистой воды молодому рабочему в перепачканной маслом рубахе. Парень поставил стакан, вытер губы ладонью и ушел.

- Мне чистой, - попросил Вовка.

- Чистой, чистой, - передразнила газировщица. - Нет чистой, пей с сиропом.

Но, вытерев тряпкой воду с металлического прилавка, она все же налила стакан, резко придвинула к нему и отвернулась. Вовка отпил полстакана, торопясь и захлебываясь, и с горечью подумал: "Взрослым дяденькам она этого не говорит".

Засунув руки в карманы и насвистывая, он пошел дальше по переулку, к школе. Уроков задали мало. Он их сделал еще до библиотеки. Сейчас пять часов. Чем бы заняться?

Вовка осторожно вошел в пустой гулкий вестибюль школы; шли уроки второй смены. Нянечка, вязавшая чулок, при виде его нахмурилась.

- Чего? Чего ходишь? Хулиганить пришел?

- Очень мне надо! - Вовка пожал плечами и вышел.

Заворачивая за угол, он наткнулся на низенькую седую женщину в длинной черной юбке. На тротуаре валялась клюка с полусогнутой ручкой. Старушка пыталась нагнуться, но ей это было не так легко. Вовка быстро поднял клюку, подал старушке и, не задерживаясь, снова засунув руки в карманы, проследовал дальше. А вдогонку ему неслось:

- Спасибо, сынок.

Старушка продолжала еще что-то говорить в пользу "теперешнего молодого поколения", но Вовка не останавливался. Он шел, небрежно насвистывая, и думал; вот если бы эта нянечка его сейчас увидала!

Вовка прошел бульвар и презрительно поглядел на малышей в коротких штанишках, копающихся в песке. Нет, романтика песочных куличиков и подземных ходов теперь не для него.

Почему-то ему вспомнился вчерашний сбор отряда. Он предложил устроить военную игру. Вожатая возмутилась: "Да что вы! Передеретесь! Вот когда вы будете дисциплинированны... Тогда... А пока есть дело: торфо-перегнойные горшочки".

Вовка вздохнул. Нет, видимо, с вожатой они никогда не найдут общего языка. Ему уже снятся эти торфо-перегнойные горшочки. Они почему-то похожи на тараканов и ползут из-под кровати...

Дома он пробыл полчаса. За это время его пять раз спросили об уроках и напомнили, что Людмила Алексеевна, его учительница, им недовольна. Потом родители помянули, что вот, мол, какой хороший соседский мальчик Лева. Вовка понимающе кивнул головой. Лева был маменькин сынок, девчонка и вообще ябеда.

Отец лег на диван, развернул газету и поинтересовался, почему он торчит дома, путается под ногами и мешает людям отдыхать. Отец добавил, что свежий воздух очень полезен.

Вовка надел кепку и вышел во двор.

Двор был старый, вымощенный камнями, между которыми неуверенно пробивалась пожелтевшая трава. Большой деревянный сарай, отделявший двор от соседского дома, являлся когда-то самым удобным местом для игры в прятки. Однако с некоторого времени жильцы перегородили его во всех направлениях, натаскали перин, керосинок и повесили замки.

Еще интересным местом была крыша, но если кто-нибудь из ребят пытался на нее забраться, то выбегала растрепанная Павлиха со щеткой или веником и вежливо обещала переломать ноги.

Вовка стоял на крыльце и, оглядывая надоевший двор, думал: что делать?

Из подворотни появился Витька, подталкивая ботинком пустую консервную банку. Увидя Вовку, Витька остановился и вопросительно поглядел на него. Тот все понял. Через минуту, пыхтя и толкаясь, они гонялись за банкой.

Вскоре раздался крик:

- Вить, пасуй!

Это вышел Сережка. Потом к ним присоединился Толька. Потом еще несколько ребят. Крики наполнили двор.

- Бей! Давай!

- Толька, я один стою!

- Мазло!!

Но вот показался Вова Большой. Вова Большой уже мог заниматься в спортсекции. Говорили, что он станет футболистом. Поэтому он шел солидно, не обращая внимания на копошившуюся "мелюзгу", неся в руке обтрепанный мяч.

"Мелюзга" перестала копошиться и окружила Вову Большого.

- Давай футбол.

- Нет, не успеем. Скоро начнет темнеть, - лениво протянул Вова Большой.

Его окружили, уговорили. Ура, футбол!

Но не успел Вова Большой собрать команду, не успели ребята разметить ворота и определить "ленточку" по веревке с бельем, как из окна стали кричать:

- Опять стекла бить? Хулиганы!

Из подвала выполз дворник Михаил. Футбол немедленно сменился "игрой в салочки", тоже популярным во дворе видом спорта.

"Водил" дворник. Он махал метлой и норовил попасть по ногам. Игра закончилась очень быстро. Футболисты один за другим выкатились на улицу, дворник вытер потное, раскрасневшееся лицо и поставил метлу на место.

...Вовка бесцельно побродил по улицам часа два и вернулся во двор. Там, в подворотне, уже собрался народ.

Стоял теплый вечер, но воротники пальто и пиджаков были подняты и кепочки натянуты на самые глаза.

Здесь находились Витька и Владька, ребята-девятиклассники из Вовкиной школы. Владька, когда выходил вечером к ребятам, отстегивал комсомольский значок и прятал его в карман куртки. Юрка, работающий шофером, привел с собою большого парня, по имени Хирса. Хирсу во дворе хорошо знали. Он появлялся не в первый раз, высокий, в сапогах, чуб из-под кепки. У него были красивые желтые глаза, чуть-чуть мечтательные. Но тонкий рот и складки по краям губ придавали его лицу жесткое выражение. Чем он занимается Вовка не знал. Говорили, что он одно время даже сидел. Вовке это льстило. Как же, он знаком с бывалым парнем! Попробуй теперь кто-нибудь тронуть Вовку... Правда, Хирсе, когда он был не в духе, ничего не стоило пнуть Вовку ногой, но это - мелочи, и нечего о них говорить.

Вовка стоял тут же и с наслаждением сосал окурок, оставленный ему Владькой. Он презрительно, как и все ребята, смотрел на прохожих и чувствовал себя вполне самостоятельным, независимым человеком.

- Приходили двое с Глотова, - сказал Витька. - Искали Владьку, говорили, что они с него что-то имеют.

Вовка знает, что с ребятами из Глотова переулка их двор дерется.

Витька продолжает:

- Мы с Юркой были во дворе. Ну, потолковали с ними... Их было двое. Юрка двинул одному из них в ухо.

Все с уважением смотрят на Юрку, но Юрка невозмутим и цедит сквозь зубы:

- Так, слегка, больше не успел.

Хирса одобрительно кивает головой. Витька продолжает:

- Обещали сегодня прийти с ребятами.

Хирса закуривает, затягивается и сплевывает.

- Задавим!

Вовка возбужден. Сейчас они придут, будет драка. Драка? У него заныло в животе... Но ведь с ним Хирса, Витька, Владька. Надо запастись чем-нибудь тяжелым... В его воображении возникает картина предстоящей драки... Раз он бьет кому-то в зубы. Тот падает. Два... Он еще покажет себя. Сам Хирса будет его хвалить... Почему-то ему сейчас вспоминаются те удалые песни, что он слыхал в пионерском лагере. Их знали все и пели тайком от вожатых. Песни о славных временах и веселых людях...

Там вольно и здорово. Бригантина подымает паруса, а на борту ее находятся авантюристы, вытирающие платком окровавленные руки и жадно вдыхающие свежий морской воздух. Девушка с глазами дикой серны бросается с маяка, потому что ее разлюбил суровый капитан. А юнга Билль (всего на два года старше Вовки) всадил нож в боцмана Боба...

Вовка ожесточенно сплевывает окурок и распрямляет плечи. Мимо проходит прилично одетый молодой человек в шляпе.

- Эй, шляпа! - кричит кто-то из ребят.

Все улюлюкают вслед. Молодой человек оборачивается. Вовка выступает вперед и, кривя рот, тянет неестественным, блатным голосом:

- Ты чего оборачиваешься? - и ругается.

Молодой человек ускоряет шаги.