"Сердечный трепет" - читать интересную книгу автора (Кюрти Ильдико фон)

5:37

Филипп тихо причмокивает во сне и прижимает к груди мою пуховую подушечку. Необъяснимый феномен: так как я легко замерзаю и очень нуждаюсь в том, чтобы к кому-то прислониться, я каждую ночь засыпаю на любимой шкуре ламы с уютной пуховой подушечкой в руках. По-другому не выходит. Даже на уикенды я выезжаю с огромным чемоданом, потому что не могу обойтись без этих постельных принадлежностей.

Однако каждое утро, за те годы, что я просыпаюсь рядом с Филиппом фон Бюловым, выясняется, что он лежит на моей ламе, обнимая мою пуховую подушечку, почти так же нежно, как Мел Гибсон своего сына, вырванного из лап злодеев-похитителей в фильме «Главные деньги». Понятия не имею, что происходит в нашей постели по ночам.

Мы вместе уже два с половиной года. Пара «Гамбург—Берлин». Пара на уикенд. Пара, которая перезванивается по три раза на дню и передает поцелуй с пожеланием спокойной ночи на расстоянии. У нас все в двух экземплярах: зубные щетки, расчески, маникюрные ножницы, пинцеты, ночные кремы, дневные кремы. В каждом городе – комплект. Только шкуру ламы и пуховую подушечку я постоянно таскаю туда-сюда. В жизни каждого должна быть вещь, которая существует в единственном числе. Спроси меня, как Филипп спит в середине недели, если во сне он ничего ни у кого не может отобрать?

Он опять причмокивает во сне.

Мой Бюлов-медвежонок.

Это ласкательное имя я выбрала, чтобы позлить Филиппа. Вначале это удавалось, потому что их благородию не нравилось выставлять свое имя на потеху. Но как бывает? Когда достаточно долго тебя что-то бесит, в конце концов с этим сживаешься. Взять хотя бы мои стеклоочистители, – чтобы наглядно пояснить эту теорию. Три месяца подряд они издавали омерзительный металлический лязг. А так, как я живу в Гамбурге, работы у них хоть отбавляй. Клац-клац-клац… С ума сойти!

Никто не мог понять причину. Но однажды, просто так, без ремонта, они снова заработали бесшумно. И что же? Я едва смогла выносить эту гнетущую тишину.

В подтверждение моего тезиса могу еще рассказать о наглости двух типов, свидетелей Иеговы, которые в течение целого года каждый вторник, по вечерам, выстаивали у меня под дверью и пытались поведать мне что-то о рае, но из-за них в передней совсем не оставалось места. Мне приходилось их выгонять, каждый вторник, около 19.30. И вот уже шесть недель они не приходят, и я подумываю, не послать ли мне в их журнал «Сторожевая башня» объявление о розыске? Уверена, мой Филипп почувствует что-то подобное, не слыша своего ласкательного прозвища. Однако предполагать это довольно-таки наивно.

Самое мое плохое качество: наивность. И хотя я стараюсь, изжить такие въевшиеся черты характера чертовски трудно. Я злюсь на себя из-за этого, но меня действительно легко провести. Я всегда считаю, что мне говорят только правду. И до сих пор верю в преданность – не в свою, разумеется, но это уже другая тема. Никогда не пересчитываю мелочь и верю каждому, кто говорит, что еще не встречал в своей жизни такую очаровательную женщину, как я.

Подобное сочетание фатальных черт характера иногда неблагоприятно сказывалось на моей жизни. Например, четыре месяца я угробила на одного типа с усиками: разговорившись со мной на улице, он пригласил меня, тогда нежную семнадцатилетнюю, на кастинг моделей.

«Тебе, наверное, постоянно это предлагают», – говорил он. А я таращила на него свои наивные глазки и хмыкала: «Гм-гм». Потому что еще никто никогда ничего похожего мне не предлагал. Я убрала со лба волосы небрежным жестом модели и скучающим тоном протянула: «Ах, не знаю…»

Что я должна была сказать? В тот же вечер я переспала с усатиком, а на следующий день распрощалась с моим супермилым первым другом. Он учился на класс старше меня, сейчас он детский врач в Мюнхене. Зигги! Если ты это читаешь: прости меня!

Моделью я не стала. Подлец, вкравшийся ко мне в доверие, оказался торговцем машинами, пил воду из банок, носил синтетические трусы и говорил что-то вроде: «Когда я снимаю брюки, ты, наверное, думаешь, что это пожарники забыли здесь свой шланг».

Стыдно, что мне понадобилось так много времени, чтобы раскусить этого негодяя. Кстати: через четыре месяца он меня бросил. Наверное, из-за модели.

Наивность и неспособность к жестким поступкам стоили мне следующих двух с половиной лет жизни. Это было время, проведенное с Хонкой. Собственно говоря, его звали Рюдигер, но поскольку он был до невозможности привязчив, благовоспитан и безобиден, его еще в школе окрестили в честь знаменитого серийного убийцы.

«Мое прозвище – самое плохое, что во мне есть» – так он сказал, представившись: «Хонка». Знала бы я, что он это серьезно, я никогда бы с ним всерьез не связалась. Но наша встреча была предопределена судьбой: его собака прыгнула на меня и столкнула с велосипеда, я свалилась и вывихнула ногу. Хонка повез меня в больницу – и упал там в обморок. Мне непременно надо было узнать, чем все кончится. Хотя мне было почти двадцать, я еще не понимала, что нужно избегать мужчин, которых не слушает их собственная собака.

Хонка был, что называется, бесконечно предупредителен. Он давал задний ход, если думал, что мне хотелось отдохнуть – собственно, даже если я совершенно не хотела отдыхать, а, наоборот, хотела, чтобы он приставал ко мне и тормошил меня. Он утешал меня, когда моя лучшая подруга на целый год уехала учиться в Австралию. Он отвозил меня домой, когда на вечеринке, напившись в стельку, я начинала хамить хозяевам. Он со стоическим спокойствием переносил то, что я выращивала на нашем балконе коноплю и просила нашего соседа, старшего вахмистра полицейского участка, поливать ее, когда мы уезжали в отпуск. Он держал надо мной зонтик, когда шел дождь. Когда я загорала на солнце, он заводил таймер и следил, чтобы я переворачивалась каждые пятнадцать минут и обязательно мазалась кремом. Он готовил мне овощной салат, чтобы я получала достаточно витаминов. Когда я на него орала, он молча выходил из комнаты, возвращался спустя полчаса и спрашивал, успокоилась ли я и можем ли мы теперь спокойно посмотреть сериал «Место преступления». Он делал мне педикюр, массаж головы, и если бы мы поженились, он непременно взял бы двойную фамилию и стал Рюдигер Майер-Штурм. Ох!

Я не против мужчин, которые стремятся выполнить любое желание боготворимой женщины, которое читают в ее глазах. Но есть тонкая грань между мужчиной и рохлей. Между истинным джентльменом и тем, кто, как говорится, плавает по бортику бассейна. Кому охота знакомиться с человеком, который готов стерпеть все? У меня однажды был такой, я в него запустила бутылкой Пеллегрино. В ресторане. Только капельку промахнулась. Он улыбнулся, ушел и исчез на три дня. Три дня! Когда он вернулся, то поцеловал меня и сказал: «Солнышко мое, я люблю, когда ты злишься».

Это, друзья мои, по-мужски. Это впечатляет.

Нет ничего хуже мужчины, который понимает женщин. Ну, или так: мужчина, который выказывает свои чувства и постоянно говорит о себе. Это внушает неуверенность и подрывает основы отношений.

Может, оно и не так, но я не знаю ни одной женщины, которая, по меньшей мере, два раза в неделю не высмеивала бы своего мужа; он, мол, эмоционально подавлен, и она просто очень хочет, чтобы он ей докладывал, что с ним творится. Но правда и то, что нет ничего более жалкого, чем мужчина, постоянно докладывающий о том, что с ним творится.

Кому это интересно, почему твой любимый сотрясается от подавленных рыданий, когда смотрит финал «Поющих в терновнике»? Или когда вечером он неожиданно выключает телевизор и говорит: «Я хочу откровенно поговорить с тобой о моих переживаниях».

Будем честны: эмоции – это дело женщин. В них мы разбираемся досконально. Это наша область. Нам просто лучше удается этот перформанс: истерические припадки, швыряние бьющимися предметами, плач и судорожный смех, цитирование советчиков по отношениям между мужчиной и женщиной; или сидеть, рыдая, в ванне и слушать Рэнди Кроуфорда – какая-нибудь причина для этого всегда найдется.

Единственное чувство, которое открыто может демонстрировать мужчина, – это любовь к нам. Ну, может быть, еще холодную ярость, когда какая-нибудь улитка женского рода в «фиате пунто» неуверенно тормозит прямо перед его носом, хотя зеленый сигнал еще вовсю горит. Потому что после зеленого, как известно, иногда абсолютно неожиданно включается желтый – а от семидесяти шести часов учебной езды должен же быть хоть какой-то толк.

Но вернемся к Хонке. Этот мужчина был таким необременительным, таким совершенным, таким невыносимо скучным, таким простым и ужаааасно любящим, что я два с половиной года не могла решиться расстаться с ним.

Два с половиной года я стеснялась сказать ему, что не люблю его, потому что боялась, как бы он не обвинил в этом себя. Никакой уважительной причины для разрыва мне просто в голову не приходило.

Я крепилась и обманывала его время от времени с какими-нибудь прыщавыми ди-джеями или легко соблазняемыми волейболистами, просто, чтобы потом рассказывать своим детям и внукам о бурной юности.

Случилось то, что должно было случиться. Хонка меня покинул. На занятиях бегом трусцой он столкнулся с плотной, коренастой женщиной, помощницей аптекаря, при этом вывихнул плечо, и там же на месте был взят в оборот этой тумбой в юбке. Все абсолютно очевидно: мягкость требует твердости. Тому, кто понимает женщин, требуется домоправительница. Мужчине-рохле необходима женщина-шеф.

Все разъяснилось, когда однажды вечером, незадолго до передачи «Тема дня», Хонка взял меня за руку и попросил о разговоре.

«Ах, ты мой маленький», – подумала я, заранее поскучнев. «Ну, что еще опять?» Я вдруг испугалась предложения руки и сердца. Или вдруг он захочет обсудить подарок моим родителям на Рождество? В любом случае я внутренне приготовилась отразить атаку и не очень-то слушала, когда он начал говорить.

«Куколка, – прошелестел Хонка, и я подавила зевок. – Куколка, я полюбил другую женщину и хочу уйти от тебя».

Минуты две я непонимающе пялилась на него.

«Ну вот, собственно, говорить больше не о чем, – сказал он наконец, чтобы что-то сказать. – Ты хочешь, чтобы я ушел сейчас же?»

Я все еще таращилась на него, как будто… ну да, таращилась, как на мужчину, который тебя бросает, но которого ты не любишь. Это особенно стыдно. Я думаю, все уже привыкли к тому, что мужчины бросают тех, кто вовсе не хочет быть брошенным. Это настоящая боль, исполненная драматизма и достойная уважения. Об этом написаны романы и книги полезных советов, как вести себя в подобной ситуации. Это пережил каждый. Тут требуется сочувствие, и никто не упрекнет, если ты за три недели прибавишь четыре килограмма исключительно с горя.

Но никто и не остается целых два с половиной года с мужчиной из жалости и – скажем прямо – из трусости, чтобы потом быть им брошенной. Можно было бы сэкономить кучу времени!

«Видишь, – говорила позже моя подруга Ибо, – тебе надо было бросить его гораздо раньше».

«Конечно, я бы его бросила раньше, если бы знала заранее, что он меня бросит!»

Дискутировать, право, излишне.

В любом случае, я не стала возражать Хонке. Он повторил свой вопрос:

«Куколка, ты хочешь, чтобы я ушел сейчас же? Я бы еще с удовольствием посмотрел „Тему дня"».

Я взглянула на часы, пожала плечами и сказала: «Я умирала от скуки с тобой два с половиной года, получасом больше – ничего не решает».

Да, я знаю, это дешево и абсолютно не стильно. Я вовсе не горжусь этим. И я очень переживала, что не смогла удержаться от такой низости.

Хонка, как всегда, не подумал обо мне плохо. Так или иначе, он еще посмотрел «Тему дня», прежде чем исчезнуть из моей жизни, чтобы соединиться с помощницей аптекаря.

Сегодня Хонки возглавляет предприятие, производящее наконечники для клистирных трубок. Сам Хонка, насколько мне известно, в третий раз посещает курсы для будущих рожениц.

Какой идиот утверждал, что опыт делает людей умнее? Едва было решила (после Хонки) никогда больше не связываться с мужчинами, потому что они будят мои худшие качества, – но ничего из этого не вышло. К сожалению, я никогда не влюблялась в мужчин, которых считала достойными людьми. Все они стали моими лучшими друзьями: Том, который выглядит потрясающе сексуально, поверяет мне свои проблемы с липшим весом и не доверяет ни одной женщине, которая принимает его всерьез.

Йо, поэт, такой умный и нежный. Ему подошла бы дипломированная мисс Мира, которая возбуждается от просмотра какой-нибудь тематической передачи по культуре.

Франк женат в третий раз. И опять удачно. Счастливец.

Я же, скорее, несчастна. Нет, несчастна – неверное слово. Но что-то постоянно не так. Каким-то образом я зациклена на своих проблемах. Они – мои верные спутники, заботятся, чтобы мне было чем заняться и о чем поговорить.

Я не особенно часто цитирую классиков немецкой словесности, – хватает с меня и современников: Элли МакБил, Зайнфельд и Ксавье Найда, – но сейчас вдруг вспомнился Гёте, который писал:

Он, право, не глуп, этот Гёте. Я и сама не смогла бы лучше выразить.

Если на вчерашней вечеринке я казалась себе неотразимой, значит, с утра мне гарантирован прыщ на подбородке. И как раз такой, который болит, даже если до него не дотрагиваться.

Если после смурной ночки я решаю молча и тихо покинуть апартаменты, гарантировано, что мою машину оттащили эвакуаторы. Мне приходится возвращаться и униженно просить позволения позвонить в полицию.

Если я рано ложусь спать, то, скорее всего, не услышу будильника утром.

Если я не пью вечером спиртного, с утра у меня все равно болит голова и опухают веки.

Если я влюбляюсь, то не в того.

Если меня бросают, то как раз те, кто нужен.

Если я худею, то исключительно за счет жидкости.

Если я получаю в подарок проигрыватель для CD, то бурно выражаю свою радость, хотя точно знаю, что никогда не смогу научиться им пользоваться.

Со мной все время что-нибудь случается. Но по-другому я и не хочу. Стоит мне решить одну проблему, сразу же возникает другая.

Но был в моей жизни момент, когда мне показалось, что все проблемы разом улетучились.

Когда я познакомилась с Филиппом фон Бюловом, мне почудилось, что небеса разверзлись и Иисус лично приказал: «Теперь, друзья мои, очередь вон той малышки!»