"Крутыми верстами" - читать интересную книгу автора (Сташек Николай Иванович)

10

Двое суток полк Дремова отбивал атаки численно превосходившего противника, но уже на третий день боя опытный командир почувствовал, что сила вражеских ударов ослабела. Еще более заметно это стало с утра четвертого дня. Атака хотя и началась в обычное время, но не была похожа на атаки первых дней. «Федот, да не тот, — отметил Дремов. — Поубавилось спеси, у фашиста нет уже той наглости».

Активность противника снизилась и на других направлениях. И вполне закономерно: на огромном пространстве изуродованной земли за эти несколько дней было сожжено и уничтожено огромное количество танков, самоходных орудий, самолетов и другой боевой техники. Да и людские потери были велики. Гитлеровцы поняли — нашей обороны им не сломить!

Бойцы же наших передовых подразделений, находившихся в непосредственном соприкосновении с противником, почувствовали, что они способны не только отразить вражеские атаки, но и перехватить инициативу, перейти в наступление; начиная с утра четвертого дня они действовали еще более стойко и решительно. Казалось, стоит подать команду, и роты без особой подготовки бросятся в атаку.

Потерпев неудачи в утренних боях, противник на четвертый день битвы решил нанести мощный концентрированный удар перед закатом солнца.

Неожиданно в районе станции Проничи в вечернем небе появилось одновременно свыше двухсот бомбардировщиков. Вслед за авиацией двинулись в бой свежие пехотные и танковые дивизии — видимо, противник решил использовать свой последний резерв. Он все еще намеревался изменить ход сражения на Курской дуге в свою пользу. Ведь в случае успеха здесь, по его расчетам, открывался прямой путь на Москву!

Вслед за ударом на главном направлении враг активизировался и на других участках. Только успел Дремов доложить генералу Булатову, что на участке его полка установилось относительное затишье, как командир первого батальона сообщил, что перед его правым флангом опять появилось несколько танков, а из-за леса, что слева, к переднему краю потянулись группы пехоты.

Нацелив на это направление артиллерию, Дремов внимательно следил, чтобы не упустить подходящего момента для открытия огня. Но время шло, а ни танки, ни пехота в атаку не трогались. Наконец танки открыли огонь с места. Выпустив не менее сотни снарядов по окопам роты Супруна, они без видимой причины вдруг попятились назад за высотку.

— Ага. Не хватило пороху, — прохрипел капитан Рындин, обращаясь к Заикину.

— Пороху-то, вероятно, не хватило, а Супруна, по всему видать, перепахали. Видишь, не отвечает, — тряхнул трубкой комбат. — Так что ты тут командуй, а я смотаюсь посмотрю, что там творится.

Миновав все еще чадивший в лощине «фердинанд», Заикин, неожиданно обожженный упругой волной от разрыва снаряда, бросился в бурьян.

— Засек, ирод! — выругался он, спеша отскочить подальше. Разрывы повторились, на этот раз совсем рядом. Над головой зажужжали осколки, и Заикин, взмахнув руками, свалился в заполненную грязью авиационную воронку. Вспомнив всех чертей и святых, скользя ногами по глинистой стенке, он ухватился за раскисшие дернины на краю воронки, но, не удержавшись, шмякнулся назад.

Подбежал ординарец. Подавая руку, сердито буркнул:

— Несет тебя нечистая сила.

— Какого тебе… — не сдержавшись, ругнулся комбат. — И без тебя хватает.

— Думаю, как бы не было лишку. Сам сказывал, что этот битюг пристрелян, что теперь он у них за ориентир.

И действительно, за «фердинандом» взорвалась третья серия мин.

— Ну-ка, рванули! — скомандовал комбат и бросился вперед. А когда, запыхавшись, они оба свалились в ротную траншею, Заикин по-мальчишески расхохотался:

— Вот дали стрекача!

— Тебе смешно, а мне эти твои фортеля вот здеся, — ординарец похлопал себя по загривку. — Точно здеся!

Над головами полоснула длинная пулеметная очередь. Заикин, несколько выждав, высунулся из окопа, пытаясь определить, откуда палит пулемет, но Кузьмич, подскочив к нему, свалил на дно окопа.

— Тебе что, жисть надоела?!

Тут же взвизгнула вторая, еще более длинная очередь.

— Понял, как высовываться? Настигнет где и не ждешь.

— Ну что ж? Двум смертям не бывать, а одну трудно миновать. Бывает, что на войне убивают, — пошутил комбат, а про себя подумал: «Бывалый солдат, все наперед знает. Есть у него какое-то чутье. Не зря шагает по третьей войне».

Шумно вздохнув, Заикин поспешил вперед, но, оказавшись у изгиба траншеи, был остановлен окриком!

— Ложись!

Не успел комбат сообразить, в чем дело, как команда повторилась еще более настойчиво. Заикин присел. К нему тут же подбежал низко согнувшийся старший лейтенант Супрун.

— Товарищ комбат, дальше нельзя. Ход сообщения разрушен, а фашист бьет и бьет из пулеметов.

— А как ты, непробивной, что ли?

— Да я так, рывком, а вы не знаете, где он тут?

— Много, гады, наворочали?

— Хватает. Потери большие. Шестеро убитых, одиннадцать раненых. Да и вообще… Побил траншеи.

— Сколько у тебя осталось активных штыков?

— Всего ничего. Меньше сорока. По десятку штыков во взводе.

— Негусто, но, возможно, немного из резерва получим. А ты подумай о тех, кто остался. Накорми, дай отдохнуть. Видать, утром опять попытается еще атаковать. Так что смотри, а я пойду дальше. Разберусь, как у других.

Выяснив обстановку в первой, а затем и третьей роте, комбат направился на НП. Приближаясь к нему, услышал выкрики:

— Товарищ комбат, это вы? Спрашивают.

Выхватив у телефониста трубку, Заикин узнал голос Великого:

— Что же это ты? Давай быстрее, ждем!

— Бегу.

— Где Рындин? — обратился он к солдату.

— Ругал минометчиков, да к ним и пошел. Ранило там капитана.

На ходу заправляясь, Заикин спешил к Дремову, а оказавшись возле рощи, рядом с которой находился основной НП полка, остановился: «Смотри, как ее изуродовали. Остались одни пни», — прошептал он, глядя на поблескивавшие огоньки.

Торопясь в гору, запыхался, но вскоре потянуло табачным дымком, а когда оказался в ходе сообщения, был остановлен часовым:

^: — Тебе куда? — спросил усатый солдат, преграждая путь.

— Где блиндаж командира?

Солдат присмотрелся, посветил фонариком.

— А, комбат? Там, — махнул головой куда-то в темноту дальше по ходу сообщения.

— Здесь они, товарищ капитан, — указал сержант-связист на струйку света в конце траншеи.

Отодвинув полу висевшей плащ-палатки, комбат заглянул внутрь. Оттуда пахнуло спертым, горячим воздухом.

— Заходи, заходи, товарищ Заикин, — услышал он голос Дремова.

Опускаясь на пол у самого входа, Заикин увидел напряженные лица офицеров. Вперемежку с полковыми сидели незнакомые офицеры-артиллеристы, утомленными глазами все смотрели на командира полка, ставившего подразделениям боевые задачи.

Встретив взглядом Заикина, Дремов сделал небольшую паузу, после которой продолжил в том же тоне:

— Сейчас дороже всего время. Оно диктует нам тактику. К двум ноль-ноль все подразделения должны бесшумно закончить смену, а к трем часам вся артиллерия и минометы должны быть готовы к участию в огневой подготовке. Никакие причины опоздания во внимание приниматься не будут. Все ясно?

— Ясно, — послышались голоса.

Провожая офицеров, Дремов кивнул Заикину.

— Ты, товарищ Заикин, останься да садись поближе.

Заикин пододвинулся, сел поудобнее.

— Так вот, то, что мы выстояли в обороне, — только первая часть победы. Вторую надо добывать в наступлении. Оно начинается на рассвете. Артподготовка назначена на три тридцать.

Слушая Дремова, Заикин в душе радовался его сильному, уверенному голосу. А Дремов, не подозревая, что о нем думал комбат, продолжал:

— Вашему батальону нужно занять исходное положение в опорном пункте Сироты. Справа уже садится второй батальон.

— Плотненько получается, товарищ командир.

— Ничего. В тесноте, да не в обиде. Учти, на твой батальон возлагаю главные надежды. Должен броситься в атаку коршуном, уничтожить противника на высоте «Плоская», в дальнейшем наступать на западную окраину Алексина, вот сюда, — указал Дремов на карте. — Понял?

— Так точно. Задача ясна!

— Тогда не задерживаю. — Дремов крепко пожал комбату руку.

Выскочив из блиндажа, Заикин понесся к себе на НП, стараясь представить, как батальон после огневого удара должен будет рвануться вперед и, прижимаясь к разрывам своих снарядов, развивать стремительную атаку. «Коршуном! Только коршуном!» — все настойчивей звучало у него в сознании.

Приближаясь к НП и заметив движение у блиндажа, окликнул:

— Рындин! Ты там?

— Так точно. Здесь я, — с заметной веселостью ответил капитан.

«Видать, опять «лечил» свои связки. Совсем не вовремя», — насупился комбат и, вскинув голову, спросил:

— Что там у минометчиков?

Рындин почувствовал, что комбат чем-то недоволен. За много месяцев совместной службы, часто хлебая щи из одного котелка, он всегда относился к Заикину с уважением. В душе он по-доброму завидовал комбату и старался ему подражать: быть прямым, смелым, честным и по-человечески добрым, а главное — чистым душой и всегда трезвым. К несчастью, последнее не всегда ему удавалось.

— Прошу простить, товарищ комбат. Давал слово, а не стерпел. На радостях. Вот, — протянул он измятый конверт. — Первое за все эти годы. Нашлись… На Кавказе, в Дербенте теперь живут…

Заикин, посмотрев на конверт, живо отозвался:

— Это прекрасно! Теперь будем драться еще злее!

— Простите, товарищ комбат.

Заикин промолчал.

— Так что же у минометчиков? — спросил он после паузы.

— Немного зацепило Грищенко. Несколько дней полежит в санбате и будет в строю.

— Нет у нас таких дней. Нет, понимаешь? Нет ни одного часа, — продолжал досадовать комбат, направляясь в блиндаж.

— Что-то случилось? — озабоченно спросил Рындин.

— В том-то и дело, что случилось. Наступаем! Сегодня утром. Понял?!

— Что? Что? — удивленно переспросил капитан.

— Вот тебе и «что». С рассветом — вперед! — Вскинув руку, Заикин посмотрел на часы. — Остается всего три часика. Беги в первую роту, и как только подойдет смена — по лощине, хоть ползком, но без единого звука к двум ноль-ноль должен занять исходное положение. И пока есть время, людей настропалить, чтобы глаза горели, чтоб шли в атаку со злостью. Понял? Давай. Жми!

Щелкнув каблуками, Рындин поспешил к выходу. Вскоре его торопливые шаги, удаляясь, стихли.

* * *

Коротка на Орловщине июльская ночь. Кажется, только сейчас опустились на землю сумерки, а уж вновь загорелась заря, безоблачное небо совсем посветлело.

Отдохнуть Дремову так и не удалось. Смена, подготовка наступления. Каждая минута в напряженном труде. И все же, собираясь отправиться на новый НП, он выхватил из чемоданчика бритву, взглянул на блеснувшее синевой лезвие и, поспешно скользнув им по шершавой ладони, стал брить наспех намыленные щеки. «Не только себя ради. Больше для людей. Надо, чтобы они и во внешности командира чувствовали уверенность в победе», — думал он, а от порога послышался голос замполита:

— Перед боем побриться — для командира не последнее дело.

— А, это ты? — оглянулся Дремов. — Уже отправляешься?

— Да, пора. Надо поговорить с людьми, хотя Заикин и доложил, что заряд заложен, нужен лишь детонатор.

— Толковал с ним, когда ставил задачу. Заверил, что заряда хватит, ну а искру, надеюсь, сумеешь высечь? — взглянул Дремов замполиту в глаза.

— Постараемся, — усмехнулся Носков, направляясь к двери, а когда оказался в тамбуре, оглянулся. Дремов отнял бритву.

— Смотри там. Поосторожнее.

Носков кивнул головой в знак согласия и, оправляя снаряжение, быстро скрылся.

Запищал телефон. Из трубки Дремов услышал приглушенный голос майора Великого:

— У нас все готово. По команде доложено.

— Хорошо. Сейчас буду.

Смахнув остатки мыла и торопливо застегивая пуговицы просоленного воротника, Дремов поспешил на подготовленный за ночь в исходном положении НП, чтобы с рассветом повести своих бойцов в наступление, пока еще не зная, каким грандиозным оно будет — летнее наступление сорок третьего.