"Железная мистерия" - читать интересную книгу автора (Андреев Даниил)АКТ 8. СПУСКНа городских часах только что пробило десять. Это поражает; течение времени кажется замедлившимся необычайно. Звуки, достигающие, до катакомб, расслаиваются. Монотонно гудят под городскими кварталами! установки засекреченных заводов. Ясно слышатся низкие, басовитые голоса работающих в самом глубоком этаже: – Носим антрацит, носим, – Втащим, раскачаем, бросим, – Месиво в котлах месим, – Гипер-циклотрон высим. Не так отчетливо звучат баритоны из кабинетов и лабораторий: – Рефикс.,… позитрон… Точно! – Надо их дослать кучно. – Этот вел себя склочно… – Дайте ваш приказ зычно! Из надземных этажей долетают лишь реплики бодрых теноров, в интонациях чувствуется приподнятость настроения к дахе резвость: – Лампочки в софит… Браво! – Ту – на сантиметр вправо… – Лучше бы… чуть-чуть… криво. – Эврика! Совсем ново! Собравшиеся в крипте сосредоточены и молчаливы. Недавно пережитое заметно сплотило участников, сгустило серьезность в их настроении. Закончилось странствие Хранителя-старца: В другие пространства Отпущено сердце… А мы предоставлены Игре отражений… Кем будет возглавлен Ход наших служений? Тем из нас, кто внимал первым Звону истинного Кремля; Чьи созданья голубым перлом Светят, горе нам убеля. Неизвестный молчит, но Голос его Даймона теперь улавливают минутами и другие собравшиеся. Крест ответственности, груз знания Вправе взять теперь только ты. Но пора ли? Ведь накануне я Как слепец бродил сквозь пласты, Я скользил, плутал, а ты видел, Обо мне скорбя, как в былом Создал я свой тотем, идол Из забавы добром и злом, До сих пор не забыть песни, Что влекла меня внутрь, вниз, И все круче был спуск, отвесней, К тем берлогам, что спят в нас. Ты был прав. Испытав шахту, Путник знает подъем вверх. Но тогда оборвал шаг ты У изнанки грядущих вер. До пределов, где спит Велга, По кругам шеолов* пройти - В этом боль твоего долга, Крест пути. * Шеол (иудаист.) – теневая страна умерших. Здесь – темные миры чистилищ. Успеть ли? Покой – лишь краткий отрезок На темном и бурном шелку эпох, И кажется всем нам: час боя близок, Час неба и ада, Гагтунгр и Бог. Успеем ли слышать – сквозь слух героя Творящееся на потаенном дне? Лишь духом сойдет он. Вдвое и втрое Я сокращу ему путь в глубине; Но в этот последний час перед боем Он видеть обязан все до конца, Чтоб вынести умудренной душою Гнет венца. Этот гнет вынес бы, не колеблясь, Я и с той мудростью, что теперь. Если ты понял ту область, О которой речь – друг, не спорь: Что ты можешь знать об ученье, Низводимом к вам сквозь него, О грядущем тройном венчанье Брата младшего твоего? Ректор молчит. Шумы города начинают удаляться. Вот, спускаюсь… К плотному камню Не притрагивается нога, Будто в лоно материка мне Спуск распахивается… Река, Пустыри… пустыри… – Пятна Фонарей… Даймон, слышишь - совсем внятный Голос мрака? Слышу. Бодрей! Это – только Порог Жизни Человека. – Будь смел. Иди. Тороплюсь… Но душно! Скорее Сквозь преддверие проводи. Даже отблеска фонарей Нет в воде… Медленно лижет земную породу, Зыблется топкое тло… Вязкую, тяжкую, плотную воду Глухо колышет весло. Узкий причал мой блюдут издалека С черных окрайн фонари - Злые молчальники, стражи потока, Светочи – нетопыри. Вязок и медленен ток Ахерона, Нем с неподкупным слугой… Даймон, какие кромешные страны! Что за угрюмый покой… Тишина. Близкие всплески весел. В этом челне воздержись от движенья, Зоркость утрой… Господи! Помоги возвращенью, Силы даруй. Я готов. Я должен. Но смертная Леденит мою кровь тоска… Ночь плотнеет? Здесь – тьма спертая, Несдвигавшаяся века… Сердце того, кто выйдет на берег Этих отверженных стран, Испепелится, и дух его горек Станет, как сам Ахерон. Взад и вперед – неподвижно движенье, Плотные волны – все те ж… Вечная полночь! Избавь от служенья, Сном непробудным утешь… Тишина. Теперь крипта представляется высоко вверху, превратившись в неясно светящееся пятнышко. Посвистывает ветер. Ты видишь? Не знаю… Я чувствую Смещение координат, Томящее головокружение… Неясность пути назад… Немыслимое сооружение - Нет, кажется, груды гор… Пульсирование их и движение, Как чаш под грузами гирь… Не с той ли, быть может, громады могучей Когда-то услышал ты пенье? Но голос тот был и пьянящ и летуч, И смутен, как нежная тень… Что же пела она? Не знаю… Слова напрасно ловлю, До сознанья лишь стих долетел: "Нищ твой удел - Стать на краю, Робко взирающим в пропасть мою: Не на краю - Лишь в глубине Горшей из бездн причащаются мне". Пауза. Помню образ: "Здесь, за Ахероном, Охраняя тайный мой приют, Кружат луны в траурных коронах И поют, волшебные, поют…" Пауза. Я думал: то Велга, свое колдовство Сплетая над городом, пела… Но нет: необъятная, как божество Звала за последний предел. Тишина. Кажется, будто ветер приобрел большую силу и заунывность, налетая порывами, похожими на вздохи великанов. – Станем вокруг спускающегося Братством суровых клятв! – Обережем тоскующего Собором наших молитв! Ты стал в эту ночь вдохновения Для нас – духовным окном… – Чьи жалобы, чьи воздыхания Сквозь слух твой сочатся к нам? Это они! Узнаю! Их державный Облик, багровую ткань покрывал… Вон, среди них тот колосс, что недавно Из саркофага смертного встал! Пленники, вечные кариатиды, Ныне поддерживающие Цитадель; Те, кто ковал былые победы Царства, теперь растущего вдаль; Ваши прапрадеды, ваши деды, Старых триумфов былая скрижаль. Да, – сединою нездешней седы Бурые лики… Щемяще жаль Мне этих узников. Но… как странно: Нет, они движутся! Камень и сталь Медленно приподымают… Туманно Вижу унылый и жесткий стиль Сумрачных зданий этой вселенной, Этих дорог багряную пыль… Голоса движущихся кариатид – смутные, невнятные, – отдельные слова, еле связанные друг с другом; стенания, почти лишенные смысла – Строй, раб, поддерживай Свой плен - Груз глыб живой! – Пусть труд бездомника: Жар магм припомни-ка!… – Смерть если б смилостивилась… – Ночь если б сжалостивилась! – Хоть в персть развеивание… – Хоть в прах расслаивание… – Хоть в пыль размалывание!… Нет нам помилования. Безмолвие. Никакого ответа. И опять стоны, похожие на мольбу. – Дух! Храм вверх строящийся! – друг, брат, брат кающийся! – Ты, гнет барм сбросивший! – Ты, смысл карм взвесивший! – Ты знал крест царствования; – Ты блюл долг бодрствования… Схожу, но порог ваш засыпан и взгорблен, Правящий игва мудр, как Ликург, И гекатомбы неслыханной скорби Спуск преградили в ваш Друккарг. Теперь ухе не ветер, не стоны кариатид, но медленные удары глухого, с огромными интервалами, всю землю сотрясающего пульса различаются в звуках, которые недавно казались порывами ветра. Ты мечтал о траурных лунах - смотри, поэт! Других в преисподних лонах Нет. Три светила тусклого цвета, похожего на темно-лиловый, проступают в рыжем пространстве среди несущихся паров. Одно из них кажется почти черным. Представление верха и низа сдвигается: область лун кажется то небом, то глубиной пропасти. Так видят игвы миры страданья, Тлеющие в средоточье земном, Преддверья обратного мирозданья, Первые из его наружных хором. Смотри, коли смеешь, на это солнце, Яснеющее сквозь клочья паров: Его ль инфракрасные протуберанцы В твой сон возносились со дна миров? Его. Любуйся ж на дымные космы, - Лик ада, рассматриваемый в ребро: Это – не солнце: лишь Антикосмос, Творчества дьявольского ядро. Теперь крипта катакомб кажется затерянной в недоступной высоте и едва мерцает, как звезда. Вижу неимоверную крепость, Подобно хребту - острием вниз: Да, конус из черных базальтов в пропасть Венцом повис. Черными молниями ширяют, Снуют вокруг - Не знаю, кто – помавают, реют, Блюдут порог. – Упитаны ли по стойлам бойцы? – Вскармливаются; – Ох, вскармливаются. – Просачивается ли шемойя в сердца? – Всачивается… – Ох, всачивается! – Готовы ли раругги соседних шрастр? – Вскидываются… – Ух, вскидываются… – Наш луч пепелящий достаточно ль остр? – Взлизывается! – Ух, взлизывается! Сквозь них… напрямик… твердо, Не оборачиваясь – спеши: Всем ярусам этого города Открой слух души! Точно порыв раскаленного воздуха опаляет окрестность. Слышится клокотание, стремительное снование, сплетание и расплетание чьих-то обширных "я", объединенных тревожным и поспешным трудом. – Всплеснулся ль к мирам демиурга наш круг? – Всплескивается… – Ух, всплескивается! – В Небесном Кремле нерушим ли порог? – Взламывается! – Да: взламывается! С подземного Юга грядут войска – Вздыбливаются! – Вздыбливаются! Уж рвутся из Северного тайника - – Вспучиваются! – Вспучиваются! С подземного Запада летят, как смерч. – Взвеиваются! – Взвеиваются! Из скважин Востока змеятся вверх. – Взвихриваются! – Взвихриваются! Так вот чье господство чествовали Наши народы в гимнах… Вот кого мы предчувствовали В корне зол повседневных… Даймон, не в этом пространстве ли Небесная наша царевна? Вот. Внезапно приоткрывается необозримое по своей длине, но невысокое сооружение, может быть, небольшая часть кольцеобразной крепости, окаймляющей Друккарг. Ее стены местами излучают слабое голубое сияние: других источников синего или зеленого цвета в этом слое нет. Неизвестный опускается на колени. Молчание. Подошел? Приблизился? – милый Мой мальчик, искатель мой смелый! Поведаешь людям, что видел, Что горестный дом мой проведал… Теперь ни в гробу, ни в темнице, Ни в самом глубоком колодце Мой отблеск тебе не затмится, Лазурная нить не порвется. Неизвестный молча целует багряную землю Друккарга. Но разве не видишь местами От крепости отсвет другой? Да, странное, зыбкое пламя Оранжево-рыжей дугой. Здесь я не думал встретить другую, - О, ее тоже, как встарь, узнаю, - Боже, но те ли слова ее рдели Пурпуром страстным в юность мою? Жгут меня душные глыбы… Жмут меня крепкие скобы… Жажда палит мои губы… Вздернуто тело на дыбы! Безрассуден твой гнев, мать темная: – Иль не видишь – растет рать шумная, – Крепнет наших фаланг стать дымная, Неуемная! Что мне до огненной мощи? Рвут меня крючья и клещи, - Все беспощадней, все резче Ветер из бездны горящей! Плоть моя плачет все горше Каждым бездомным ребенком! По лагерям и застенкам! По безымянным поминкам! По очагам разоренным! По колумбариям! Урнам! По искалеченным кармам! Камерам! каторгам! тюрьмам! - Если б мудрость твою колеблющуюся умчало То видение, что владычествует во мне - Как померкло бы для тебя этих дней начало В этом городе, в этой сумеречной стране! Что мне до лютой гордыни Зодчих вот этой твердыни? Ропщет вся кровь от страданий, В красных стигматах ладони! Ты обещал мне, как чудо, Новые дивные чада, Но от твоей благодати - Только чугунные дети! Строите этот чертог вы Мудростью старшего игвы, Проклято черное семя! Рухнет в ничто ваше имя. Это – призраки твоей ревности и безумья! Что мне игва с его рассудочным чертежом? Лишь – орудье мое покорное, только – зубья, Лишь – до времени, перед огненным рубежом. Вижу солнцем себя ликующим, и монады, Что вращаются, торжествующе и звеня - Мне покорствующие мириады и мириады, С гимном ангелов погружающиеся в меня. Сломан стержень перенапрягшихся коромысел! Иль ты все еще, ослепляясь, не поняла, Что подобного вседержителя не возвысил Никогда еще дробный хаос добра и зла? Вижу его непроглядную ауру, Бурю в мерцающем взоре… Горе последнему из уицраоров, Горе! Гордыня бешеная и слепая Окрепнет пусть: Полезна власть его над толпою, И гнев, и злость; Чтобы мятежника-демиурга Швырнуть в Уппум; Чтоб мир, бушующий вне Друккарга, Нам стал рабом. Великий Игва впадает в транс. – Смотрю в геенну. Мой дух в ознобе, Лишь ей слуга. Инфра-лиловая в черном небе Горит дуга. Пылает, блещет от края к краю, Мостом вверху… Какому гимну доверю тайну, Хвалам, стиху?… Гагтунгр! Я внемлю! Я зрю воочью Сквозь весь Энроф * Метагалактики средоточье - Итог миров: Обитель господа Люцифера В живом огне… Замкни уста мне. Пусть эта сфера - Тебе и мне. Великий Игва погружается в беспамятство. * Энроф – космическое трехмерное пространство, астрономическая вселенная. А, сатанинская мистика! Верность глубинной скверне!… Это – хитрей, чем свастика И пентаграмма черни… Так вот какого владычества, Царства какого ради Длит балаган свой жречество В нашем, в наземном граде… …За эту химеру немыслимую Мы платим в круговороте Золотом жизней бесчисленных, Ценою народной плоти… Народного духа! Молчание. – Дальше, ниже: Где души – как клочья дыма… Он плачет о плоти? Взгляните же На то, что непоправимо. Теперь делается ясно, что источник ударов, казавшихся ударами пульса, стал ближе. Крипта, мерцавшая слабой звездой вверху, исчезает окончательно. Чувствуется колоссальная глубина. Обоих спускающихся охватывает мглистый, едва освещенный туннель со слабым уклоном вниз. Над медленно текущим по дну потоком возникают как бы завитки промозглого тумана, бессильные оторваться от бесцветных вод. Однако они еще одарены способностью жалобных, почти бессловесных звучаний. Кто это?… чьи это голоса, Дух надрывающие? То – неимеющие наименования владельцы карм всё длят свой плен: Кишат, и носятся, и опускаются уже без форм, в хлябь, вниз, в глубь пен: Скорлупы дряблые, недоразвеянные там, на земле - сор дней, шлак душ, Когда-то прядавшие по стокам города в поддонной мгле жерл, ям, рвов, луж… Вижу – вижу в них отсветы Прожитых наверху дней, - Стойл, квартирок, углов выцветших, Суету праздных теней… – По хлябям вспучиваемся… – Во мгле раскачиваемся… – Чуть-чуть вскарабкиваемся… – От волн отталкиваемся… – Ах, если б в теплышко! В родное дуплышко! – Ах, в норку б черненькую… – Ох, в тельце б жирненькое… Это – те, кто растлен капищем, Кто – без ядер, кто стал скопищем. Но они ж невиновны, даймон! Тяжесть страшных вин - на других… Объясни мне, ответ дай мне: Что взыскать Ему с малых сих? Не знает взысканий, струит благодать Великое Сердце Вселенной Творя, как Отец, и тоскуя, как Мать, Как Сын выводя из геенны. В боренье с богоотступными "я" Законы и карма возникли: Они – не всеобщи для форм бытия, Но царственны в нынешнем цикле. Они – равнодействующая, итог; Мы волим их снять, уничтожить; Страданье впивающий Противобог Их грузность стремится умножить. Что же тем, кто растлил "малых"? Кто несет всю вину воль? Скоро, в ужасе небывалом, Ты простишь им всю кровь и боль. Им?! Самому Иисусу не вывести чьих зол след?! Пощады от человеческой совести Им – нет! Нет им за этих несчастных, извергнутых Вспять, в муть волн, Мукою чьей сердце Бога истерзано, Сам рай полн! Источник ударов, казавшихся биением пульса, теперь становится очевидным. Только слои, несравненно более глубокие, чем Друккарг, способны были бы привести в движение этот океан, подкатывающийся на берега всей тяжестью своих чугунных спондеев. Вспомни же миф о бесстрастности мойр, Режущих грешные судьбы: Пояс бушующих магм, Укарвайр, Смог ли ты перешагнуть бы? Я знаю. Я должен. Ступивший на край Ждет спусков до дна, а не свадьбы. Спуск продолжается. Чувствуется минование новых и новых слоев, может быть, целых миров нисходящего ряда, пока внизу не начинают вздыматься, изгибаясь кривою необозримой длины, гороподобные волны, мутно светящиеся красновато-рыжим сиянием. Напрасны яростные, задыхающиеся хулы, Напрасны самые испепеляющие из покаяний, Когда расплющивают ометалличивающиеся валы Неповторимейшее и драгоценнейшее из достояний. Как же войдем мы в горящую эту среду? Разве ты чувствуешь жар? Ты призраком, не подлежащим суду, Проходишь сквозь Шаданакар. А ты? Мое телесное тело – здесь, Твое – в катакомбах спит, Мистическим разумом видь и взвесь, Что на тебе нет пут. Как странно – ни в чем не встречать преград, Сквозь лавы тенью скользя, Они прозрачными сделались… Брат, Кто скажет теперь "нельзя"? Свирепеющие порывы стихии, никогда не видевшей солнца и неба, бушуют со всех сторон. Вникни в шумное ликование Этих демонов, этих бурь, В их безумное тоскование, В злую алчность, в их гнев и дурь; До Голгофы, до Гефсимании Воздвигал им народ алтарь, И неистовые их гармонии Уж не те, что гремели встарь… – Торжествуй, сонм кличущий, – Снаряжай, сонм плещущий, – Направляй, сонм свищущий, Наш корабль в путь, в даль. – За чертой душ брошенных, – На весах дел взвешенных, – Навсегда с нив скошенных, С золотых нив воль. – Унесем их плавными, Как размах крыл волнами, Где царит Мать Полночи, Глубже магм - к ней, к ней. – Измельчим в пыль дымную, – Завихрим в зыбь темную, – Запоем песнь шумную На помин их дней. Из глубин Укарвайра стремительно поднимается, проносясь мимо, нечто прямоугольное, громадное и черное, похожее на гроб. Так он был отсюда? И снова наверх? И снова в злосчастный город?… Где же все те, кого он низверг? В каких еще адских горнах?… Они вокруг нас. Но я их не слышу… Они вокруг нас. Но я их не вижу! Взгляни на дрожанье багровых шаров, Качаемых в огненной влаге. Но… это ж не люди! Забудь про Энроф, Про тех, кто дремал в саркофаге: То были гиганты. Пигмеи – вот тут. Здесь каждый лица лишен: Ты видел когда-то пышный парад Бездумных людей-машин; Не там, но здесь – решающий плод Того, что любой свершил. Есть ярусы глубже: тираны, цари, Псы века там платят долг, Мучители наций, сердца-упыри, Предтечи и слуги Велг. Плачь, Великое Сердце! Кому из народных святилищ Благовонным туманом текли славословия, – плачь! Плачь о хлопьях чистилищ, о бедных уродах страдалищ, Где вослед за страдальцем на муку восходит палач! Плачь, Великое Сердце, о бездомных скорлупах, Чей удел невозвратный мог быть строг и велик; О мятущихся клочьях на последних уступах, Обо всех, утерявших человеческий лик! Плачь о гибнущих ныне - о живых мириадах, Ежечасно сходящих по горящей стезе: О потоптанных всходах! обескрещенных градах! О садах и народах, обреченных грозе!… Готов ли теперь к последнему спуску: Глубже страдалищ, в тихий Суфэтх? Я спуска просил. И не отступаю. Сердце сгорело… Ветер подул В душу нездешний… Уж затихает Гул Укарвайра – все голоса… Ты коснешься миров окончательной Но и кладбище то – лишь полоса. Выше и выше удаляются, замирая, звуки огненного океана; снова минуются за слоями слои; и молчание пустот, отделенных от человечества невообразимыми толщами, поглощает все. Чуть слышное шуршание, похожее на пересыпание песчаных массивов, одно говорит о жизни, еще шевелящейся там. Пустыня… Но сумрак все непроглядней… Только вверху – лиловатый нимб… Все тот же Нергал, – солнце исподнее; Это – скорлупы, еще шуршащие Внизу, под ним. Нет, не осмыслить смыслом разумным… Будет ли этим несчастным возврат? Не замедляя, прошли мы бесшумно Мимо щелей в ад. Тот, кто сорвался к Гагтунгру, и глубже, Глубже, на планетарное Дно, Еще не погиб. Но в этой вот стуже Бессмертье прекращено. Давит тоской нечеловеческой Мудрость о семенах и плодах. Душу утратив, отсюда в космический Мрак выпадает развенчанный дух. Спуск невозможен: "я" гаснет, И след его Здесь обрывается под золой… Значит, и глубже, глубже вот этого Есть еще слой?! Дыры в пространства галактик. Дно Мiра. …Вечность?… Ответа нет. Я понял: недвижный миг предельной муки. Там нет времен. Но смысл огромных циклов Чтоб время там возникло, как у нас. А над шуршанием пересыпающихся скорлуп снова колеблется – уже яснее – завораживающий и печальный Магмы глубин, Волны миров - Мой неумолчно звучащий покров: Дивно грущу… Мир ваш пряду… Темных героев на Дно мое жду. Сдайся! приди! Дух остуди, Космос угаснет вдали, позади - С блеском небес, С плеском морей, С вольными криками птиц и зверей. Мир отмелькал… Пир отсверкал… Миру на смену встает мой Нергал… Снидь же в края Небытия, Вне вашей утлой вселенной – как я! Так вот мне откуда звучал этот голос, Маня в неисхоженные пустыри… Великой Блудницей когда-то приснилась Она мудрецам христианской зари. Вечно грущу… Мир мой пряду… Темных героев на Дно мое жду… Вечно томит она, вечно неверная, Похотью духа язвит наши сны… Хочешь ли странное имя? - Фокерма, Женственная ипостась сатаны. Тишина. Испепелилось во мне до конца Все от выдумщика и самозванца. … Если когда-нибудь, сквозь колдовство Этих пучин возвращусь я под солнце… Ты возвращаешься. Ты возвратился! Веки трепещущие подними: Новым рожденьем дух твой родился Между людьми. Ты с нами, родной наш скиталец - Наш странник, искатель, пришлец! Прислушайся к рокоту улиц, К гудкам поездов у околиц… Стены освещенной крипты проступают из мрака там, где не представлялось ничего, кроме пустынь Суфэтха. Друг! настал раздвигающий Миг судьбы твоей: слышишь - Бремена возлагающий Приближается свыше; Будешь миром водительствовать Над уклонами к безднам, Будешь людям свидетельствовать О Благом и о Грозном. Все ли, что явлено – понято? Все ли, что понято – принято? Все. Все ли, что просится – выстрадано? Все ли стороннее вытравлено? Все. Стройно вязал я для младшего брата В космос – виденья пучин и святынь. Жаждой пророчества сердце объято… Аминь. В бурную душу младшего брата Я низводил поток благостынь С фирнов Олимпа, Кремля, Монсальвата. Аминь. Мышцам духовным младшего брата Мы сообщаем крепость твердынь Горнего Града. – В путь – без возврата! Аминь. Знанья верховного чистый чертог - Встань из развалин сознанья! Тишина. Божьего пламени жгучий росток, Вспыхни из ран состраданья! Тишина. Воли верховной творящий поток, Хлынь для чудес созиданья! Тишина. Сердца Вселенной гонец и пророк, Встань для борьбы и скитанья! Тишина. Духом пронизанный, К вести помазанный, Чист пред судом, Стал нашим братом, Венчан Синклитом, К власти ведом. Но знай: радушьем этот век Нас не встречает у порога: К кострам сирот, бродяг, калек Сперва скользнет твоя дорога. Казнен изгнаньем, как Адам, Клеймен судом, как лютый Каин, Пойдешь по мертвым городам Скорбеть у выжженных окраин. Сольются искры душ кругом В безбрежном зареве страданий; Им будет чужд и дик псалом Твоих безумных упований. Ты, как юродивый, молясь Бросаться станешь в пыль дороги, Чтоб хоть земля отозвалась На миф о демонах и Боге! Ведь наград не ищу я По излучинам ночи: Знаю, действую, чаю - И не властен иначе. * Экклезиаст (греч.) – буквально – проповедник. Здесь – человек, удостоенный дара вестничества, то есть провозглашения и утверждения эпохальных или сверхэпохальных духовных истин. Отрада будет: взор детей. Он мглистой ночью городскою Из нор, трущоб, из пропастей Ответит блеском и тоскою; Обступят трепетным кольцом Любви, мечты, надежд, единства, Раскрыв пред истинным гонцом Горячих душ гостеприимство. В дыму окрайн, в чаду квартир Они твой жгучий зов припомнят, В широкий, Бога ждущий мир Они уйдут из затхлых комнат, Они враждующий прибой Утишут мудростью, венчая - Верховным куполом – устой Всечеловеческого рая. Только этого, Отче, Я ищу и взыскую: Быть в содружестве зодчих, Строить в высь голубую. Тогда наступит твой зенит. Тогда тебя Синклитом встретим И Яросвет благословит Тебя венцом: вторым и третьим. Во всякий час: среди ли темных вьюг, В разгаре ль битв, на царственном закате ль Всегда с тобой мы, наш любимый друг, Вершин и бездн России созерцатель. |
|
|