"Так пал Кенигсберг" - читать интересную книгу автора (Ляш Отто Фон)

Капитуляция

Итак, 9 апреля стало окончательно ясно, что я со своими солдатами и всем населением Кенигсберга, брошен вышестоящим командованием на произвол судьбы. Ждать помощи со стороны уже не приходилось. В течение трех дней в городе царили смерть и разрушение, не оставалось ни малейших шансов на то, что мы сумеем выстоять своими силами или изменить безвыходное положение дальнейшим сопротивлением. Склады с боеприпасами и продовольствием большей частью сгорели, артиллерийских снарядов почти не осталось, пехотных боеприпасов тоже было очень мало.

С оперативной точки зрения дальнейшая оборона Кенигсберга в тот момент уже не имела значения для исхода войны, поскольку в начале апреля русские армии находились уже в Померании, Бранденбурге и Силезии, а английские и американские войска перешли Рейн и стояли у ворот Ганновера. В тактическом отношении ситуация в Кенигсберге 9 апреля была безнадежной. К моменту принятия решения о капитуляции остатки наших дойск, совершенно выдохшиеся и не имевшие какого-либо тяжелого оружия, удерживали оборону внутри города лишь на северном участке.

Но больше всего на мое решение о капитуляции повлияло осознание того факта, что продолжение борьбы повлечет лишь бессмысленные жертвы и будет стоить солдатам и гражданскому населению тысяч жизней. Взять на себя такую ответственность перед Богом и собственной совестью я не мог, а потому решился прекратить борьбу и положить конец ужасам войны. Хорошо представляя, себе, что крепость придется сдавать жестокому, не знающему пощады врагу, я все же был твердо уверен, что продолжение борьбы означает верную гибель всего, тогда как капитуляция дает, по крайней мере, надежду на спасение большей части человеческих жизней. Дальнейшие события показали, что я был прав. Хотя, принимая решение, я уже не мог отсрочить потерю нашей Восточной Пруссии, но, к своему удовлетворению, спас от верной гибели множество жизней.

После короткого совещания с офицерами своего штаба и командирами дивизий, с которыми еще можно было связаться, в Первой половине дня 9 апреля я объявил о своем решении согласиться на почетную капитуляцию, которую уже не раз предлагал через парламентеров командующий русским фронтом маршал Василевский. Все одобрили это решение. В радиограмме, переданной главному командованию сухопутных войск, говорилось, что борьба за Кенигсберг окончилась, боеприпасы вышли, а продовольственные склады сгорели.

Первые попытки установить связь с русскими потерпели неудачу. Тогда я послал короткую записку подполковнику Кервину, командиру участка на Барабанной площади, в которой просил его связаться с ближайшим штабом противника и через него обратиться к русскому командованию с просьбой прекратить огонь и выслать на мой командный пункт офицеров-парламентеров с соответствующими полномочиями, поскольку я согласен на предложенную капитуляцию. По радио войскам передали приказ быть наготове. У меня сложилось впечатление, что у войск и населения этот приказ вызвал вздох облегчения. В течение дня фронт, до этого еще кое-как державшийся, распался и до вечера, к моменту подписания капитуляции, удерживались лишь отдельные опорные пункты.

О так называемом последнем героическом очаге сопротивления Кенигсбергском замке, сложили кучу легенд, но все они несостоятельны. Капитан запаса обербаурат (старший советник по делам строительства) Ханс Герлах, находившийся в подвалах замка до первых часов 10 апреля, свидетельствует, что замок действительно был оборудован так, чтобы партийное руководство после героической обороны за его стенами встретило здесь свой последний час. По его словам, гауляйтер Эрих Кох с группой партийных функционеров посетил замок еще 5 апреля, отдав сумасбродное распоряжение вроде того, что надо втащить орудия на башню замка. Между тем крайсляйтер Вагнер еще в марте отказался от плана оборонять замок силами партии, поскольку считал, что в случае генерального наступления русских замок будет представлять собой слишком заметную цель. В первых числах апреля там, в соответственно оборудованных помещениях бывшего ресторана «Блютгерихт», разместился штаб кенигсбергского фольксштурма – оберландфорстмайстер Баххольц и его адъютант, оберфорстмайстер фон Минквиц (чины работников лесничества).

Когда русские, развивая наступление, стали наседать со стороны Королевских и Закхаймских ворот, в замок начали стекаться многие жители города в поисках убежища. Но ни тогда, ни потом здесь не было каких-либо ответственных партийных учреждений. В замке можно было встретить лишь нескольких оставшихся не у дел крайсляйтеров из южных и восточных районов провинции, но они ничем себя не выделяли и вскоре сняли свою партийную форму. В глубокие подвалы ресторана «Блютгерихт», где еще хранились запасы вина, во время сильных обстрелов все чаще стали проникать изголодавшиеся жители и солдаты. Чтобы положить конец этой нетерпимой обстановке и поддерживать хотя бы мало-мальский порядок, командир фольксштурма распорядился поставить у входов вооруженных часовых.

Непосредственной атаки на замок русские вообще не предпринимали. О факте капитуляции из-за недостаточной связи с внешним миром здесь узнали только по слухам. Лишь когда положение стало казаться командующему фольксштурмом безнадежным, он предоставил каждому возможность прорываться через позиции противника на свой страх и риск. Сам Баххольц и его адъютант фон Минквиц, первыми покинувшие восточные ворота замка, попали на Монетной площади под неожиданный обстрел и, скорее всего, погибли, поскольку и по сей день о них ничего не слышно. Оставшись без командира, остальной гарнизон решил дожидаться развития событий. Лишь около 1.00 10 апреля в подвалах замка появился русский офицер с группой солдат и потребовал капитуляции.

Большой интерес, на мой взгляд, представляет рассказ одного капитана полиции о том, какой конец постиг «боевую группу Шуберта». Возможно, слухи о пресловутых последних защитниках замка объясняются описанными ниже событиями. «Когда комендант крепости отдал приказ о капитуляции, командир дивизии СД „Восточная Пруссия“ оберфюрер Беме, находившийся в это время на командном пункте „бовой группы Шуберта“, объявил Ляша смещенным с должности и назначил новым комендантом крепости генерал-майора полицейской службы Шуберта. Последний, собрав штаб, заявил, что считает себя неподходящим для этой роли и сослался на известное указание фюрера о том, что командование должен принимать человек, имеющий соответствующие качества, фронтовой опыт и т п. Шуберт, со своей стороны, назначил комендантом крепости командира 31 полицейского полка майора полиции Фогта и предоставил себя в его распоряжение. Фогт принял назначение и отдал соответствующий приказ по боевой группе о продолжении борьбы. Связи с другими подразделениями он не имел. Противник тем временем, наступая со стороны Закхайма, подавил наши опорные пункты севернее Нового рынка и продвигался через Лебенихт к замку. Майор Фогт приказал всем подразделениям оторваться от противника и укрыться в замке, чтобы защищать его как последний оплот до самого конца. Разделившись на несколько отрядов, остатки боевой группы под командованием Фогта преодолели сопротивление противника на Французской улице и добрались до замка, насчитывая в общей сложности 120—150 человек эсэсовцев и полицейских. С этими силами Фогт приготовился в замке к обороне. На вооружении у них было несколько пулеметов, винтовки, автоматы, ручные гранаты, боеприпасов – в обрез, ухаживать за ранеными было некому. Замок находился под сильным обстрелом, неприятель вел по нему преимущественно навесной огонь. Группа понесла немалые потери убитыми и ранеными. Положение было безнадежным и около полуночи Фогт решил оставить замок. Он приказал уцелевшим солдатам самостоятельно пробиваться небольшими группами на запад, в Пиллау. До этой цели никто не добрался. Большинство групп наткнулось на противника еще при выходе из замка и было уничтожено. Майор Фогт, кажется, тоже был убит. Оберфюрер Беме, пытавшийся уплыть по Прегелю на лодке, говорят, был подстрелен, упал в воду и утонул. Командир боевой группы генерал-майор Шуберт, начальник штаба подполковник полиции Пешке, начальник оперативного отдела майор полиции Деннингхаус и еще несколько штабистов добрались, якобы, до цепочки бункеров южнее Юдиттена. На рассвете они спрятались в этих пустых бункерах: генерал Шуберт вместе с Пешке и Деннингхаусом – в одном бункере, остальные – в соседнем. С наступлением вечера они собирались продолжить путь. Но до этого не дошло, ибо вскоре после того, как они засели в бункере, послышались голоса русских. Русские подошли сначала ко второму бункеру и приказали укрывшимся выходить, угрожая в случае отказа открыть огонь. Те вышли, были обысканы и взяты в плен. Старшего из них, капитана, под нацеленными автоматами заставили подойти к соседнему бункеру и подать команду сдаваться. Стоя перед бункером, он громко крикнул: „Выходите, иначе будет открыт огонь!“ А тише добавил: „Господин генерал, у бункера стоят русские. Если вы не выйдете, они начнут стрелять и бросать ручные гранаты.“ Никто не отозвался. Тогда русские стали стрелять по закрытой двери и бросать в отверстие гранаты, взрывавшиеся внутри бункера. Поскольку оттуда не раздалось ни звука, капитан заключил, что все находившиеся в бункере еще до этого покончили с собой. Это предположение вполне вероятно, ибо генерал Шуберт еще раньше говорил, что не сдастся в плен, а если до этого дойдет, он знает, как поступить. Попытка русских открыть запертую дверь ни к чему не привела. После этого капитана вместе с его немногочисленными товарищами увели в плен. Ни о генерал-майоре Шуберте, ни о Пешке, или Деннингхаусе больше никто ничего не слышал».

В борьбе за крепость Кенигсберг наиболее важную роль до самого конца играли, разумеется, форты. Хотя они представляли собой сооружения устаревшей системы, их пришлось включить в качестве опорных пунктов в комплекс переднего края обороны. Лишь в отдельные форты были назначены специальные коменданты. Гарнизоны состояли из рот, комплектовавшихся желудочными больными, людьми с ограниченным слухом и выздоравливающими. По состоянию здоровья они нуждались в специальном питании и уходе, а потому не годились для окопов.

Форт №8 «Король Фридрих Вильгельм IV», расположенный под Кальгеном, являлся опорой южного фронта. Еще в конце января он оказался в центре боев, разгоревшихся в тех местах. Этот форт, как и промежуточные укрепления Хаффштром и Годринен, держался вплоть до начала штурма. Но в первый же день русского наступления, 6 апреля, эти укрепления были взяты противником, их гарнизоны после ожесточенной борьбы вынуждены были сложить оружие.

Форт №9 «Дона» близ Высокого Каршау был окружен русскими еще в ночь с 29 на 30 января. Когда, несмотря на мужественное сопротивление, оборонявшиеся обнаружили, что русские танки стоят уже на казематах, требуя капитуляции, весь гарнизон форта (две роты выздоравливающих, взвод фольксштурма, радиотелефонный взвод, во главе с одним капитаном и унтер-офицером) взорвал себя. В итоге русские получили фланговую позицию, доставлявшую нам в боях на южном фронте немало неприятностей.

В тот же день, 29 января, мы потеряли и промежуточное укрепление Альтенберг, а за форт №10 «Канитц» в это время шли ожесточенные бои.

Форт №11 «Денхоф», расположенный в районе Зелигенфельда, в последних числах января подвергался сильным атакам. 6 апреля этот форт был русскими взят, так же как и форт №12 «Ойленбург», комендант которого, по слухам, застрелился.

Расположенный в районе Лаута, к северу от Прегеля форт №1 «Штайн» в конце января не подвергался прямой угрозе, поскольку наступление русских было остановлено как раз у лаутской мельницы. Во время заключительного сражения в начале апреля комендант этого форта майор запаса Файгель отказался от капитуляции, предложенной противником. Говорят, после этого он был застрелен собственным вахмистром.

Форты №1а «Гребе», №2 «Бронзарт» и №2а «Барнехоф» в ночь с 7 на 8 были оставлены гарнизонами в соответствии с приказом об отступлении к городскому валу, причем операция эта прошла почти без боя.

Форт №3 «Король Фридрих III», расположенный в районе Кведнау, русские обошли еще до того, как поступил приказ об отступлении. Противник вообще старался по возможности обходить форты.

Форты №4 «Гнайзенау» и №5 «Король Фридрих Вильгельм III», расположенные в районах Байдриттена и Шарлоттенбурга, находились на переднем крае обороны и пали в боях 7 апреля. Форт №5а «Лендорф» также стоял на направлении главного удара противника и тоже упорно сопротивлялся.

Гарнизон форта №6 «Королева Луиза», расположенного под Юдиттеном, в течение двух дней вел бой в окружении и утром 8 апреля при попытке прорваться, оказался в руках противника.

Форт №7 «Хольштайн» после того, как русские 7 и 8 апреля прорвались через Юдиттен к Прегелю, оказался с внешней стороны оборонительного кольца и послужил правым форпостом нового переднего края обороны, образованного в районе Модиттена фронтом на восток. Этот форт во главе с его комендантом, офицером люфтваффе, сдался, говорят, во второй половине дня 9 апреля.

Подобно внешим фортам, старые укрепления внутреннего кольца использовались при обороне в качестве главных опорных пунктов. На южном участке фронта эти укрепления пали под мощными ударами русских уже 7 апреля. Бастион «Грольман» служил последним командным пунктом 367 пехотной дивизии, штаб которой, окруженный со всех сторон, утром 10 апреля начал отсюда свой путь в плен. Башня «Дона», окруженная в полдень 9 апреля и стойко оборонявшаяся, в последние часы была командным пунктом 974 гренадерского полка. В бастионе «Штернварте» укрепились остатки 61 пехотной дивизии, оборонявшиеся там вплоть до капитуляции.

Вернемся теперь к моим переговорам о капитуляции, состоявшимся 9 апреля. Я находился на своем командном пункте, размещавшемся в бомбоубежище на Парадной площади. Первоначально мой командный пункт располагался в подвале здания Главной почтовой дирекции. Но я откатался от этого помещения еще в феврале. Спокойно работать там моему штабу было просто невозможно. Любой артиллерийский снаряд даже малого калибра без труда пробил бы подвальное помещение, находившееся почти на уровне земляной насыпи. Убежище на Парадной площади, наоборот, выдержало все испытания. Оно было, конечно, хорошо известно противнику, разведка которого активно действовала в Кенигсберге, и с началом наступления сразу стало объектом сильных бомбежек и артобстрела. Бункер успешно выдержал даже несколько прямых попаданий бомб крупного калибра и лишь 9 апреля он начал заполняться водой. В последние дни среди отчаявшихся людей здесь разыгрывались душераздирающие сцены. Так, например, две женщины, бежавшие к нам от преследований чиновников гауляйтера и разместившиеся в одном из помещений, покончили с собой. Даже нам, бывалым фронтовикам, необычайно сильный обстрел и бомбежка заметно действовали на нервы.

После долгих жутких часов ожидания поздно вечером появился подполковник Кервин с группой русских офицеров – представителей командования III Белорусского фронта. Они заявили, что уполномочены принять от нас капитуляцию на условиях, объявленных в известной нам русской листовке. В этой листовке в случае немедленной капитуляции нам гарантировались:

1. Жизнь

2. Нормальное питание и достойное солдат обращение в плену

3. Забота о раненых и гражданском населении

4. По окончании войны возвращение на родину или в одно из государств по нашему выбору.

Я, не колеблясь, принял эти условия. Что русские потом не будут соблюдать ни одной из перечисленных гарантий, я тогда, конечно, не мог предполагать. В 1947—1948 годах, сидя в ужасных условиях одиночной камеры ленинградской тюрьмы в ожидании суда за военные преступления, якобы совершенные солдатами моей Восточнопрусской дивизии, я, помня заверения русских, еще раз обратился с письмом к маршалу Василевскому, напомнив ему о прежних обещаниях. Ответа так и не последовало.

Между прочим, когда ко мне пришли русские парламентеры, небезызвестный партийный чиновник Фидлер, начальник одного на отделов в управлении гауляйтера, пытался проникнуть в бункер и перестрелять парламентеров, но успеха, конечно, не имел. По окончании переговоров русские вышли вместе с нами из командного пункта. К тому времени на Парадную площадь уже прибыла русская рота.

Завершение капитуляции стало для моих товарищей и для меня началом самой трудной поры в нашей солдатской жизни. Годы борьбы на всех фронтах, наши усилия оказались напрасными, поскольку высшее политическое и военное руководство страны продемонстрировало свою полную несостоятельность. Мы не знали, что ждет впереди, и не представляли себе в этот час, сколько унижений выпадет на нашу долю.