"Секретные дневники мисс Миранды Чивер" - читать интересную книгу автора (Куинн Джулия)

Глава 9

Миранда провела следующую неделю, симулируя чтение греческих трагедий. Она совершенно не могла сконцентрироваться на читаемом, и фактически раз за разом перечитывала одну и ту же страницу, не понимая значения слов. А найти то, что ее могло бы в действительности заинтересовать, не представлялось возможным.

Комедии вызывали у нее слезы, а истории о любви... Боже сохрани, это бы ее сейчас просто убило.

Оливия, всегда неравнодушная к судьбам других людей, неустанно искала причину угрюмого настроения Миранды. На самом деле, она переставала задавать вопросы, только когда пыталась поднять ей настроение. Вот и сейчас, Оливия как раз рассказывала о какой-то графине, которая выгнала мужа из дома за то, что он воспротивился покупке четырех пуделей, когда в дверь постучала леди Ридланд.

— О, хорошо, что вы обе здесь, — сказала она, заходя в комнату. — Оливия, как ты сидишь? Это просто верх невоспитанности!

Оливия покорно сменила позу и спросила:

— Что, мама?

— Я хотела сообщить вам, что мы получили приглашение в дом леди Честер, которая возвращается в страну на следующей неделе.

— Кто такая леди Честер? — спросила Миранда, загнув уголок страницы и опустив книгу на колени.

— Наша кузина, — ответила Оливия. — В третьем или четвертом поколении, не помню точно.

— Секундочку, — перебила леди Ридланд. — Я еще хотела добавить, что приняла приглашение от нашего имени. Было бы грубо не сделать этого, поскольку она — наша близкая родственница.

— Тернер поедет? — спросила Оливия.

Миранде хотелось тысячу раз поблагодарить подругу за этот вопрос, но она не отважилась.

— Это в его интересах. В последнее время он что-то слишком отдалился от семьи, — сказала леди Ридланд с нетипичными для нее стальными нотками в голосе. — Если его там не будет, ему придется иметь дело со мной.

— Небеса! — воскликнула Оливия. — Какая ужасающая мысль!

— Я не понимаю, что случилось с мальчиком, — покачала леди Ридланд головой. — Складывается такое впечатление, что он избегает нас.

Нет, с грустной улыбкой подумала Миранда, только меня.

* * * * *

Тернер нетерпеливо покачивал ногой, ожидая свою семью. Примерно в пятнадцатый раз за это утро, он пожалел о том, что не походил на большинство мужчин света, которые или просто игнорировали своих матерей или не воспринимали их всерьез. Но, так или иначе, его матери удалось уговорить его присутствовать на устраиваемом кузиной недельном приеме для гостей, на котором, конечно, будет и Миранда.

Он идиот. И день ото дня, этот факт становился все более очевидным.

Идиот, который очевидно отмечен злым роком, потому что, как только его мать зашла в гостиную, она объявила:

— Ты должен ехать вместе с Мирандой.

Очевидно, у богов было своеобразное чувство юмора.

Он откашлялся.

— Мама, ты думаешь, — это мудро?

Она одарила его нетерпеливым взглядом.

— Ты же не собираешься обольстить девочку, не так ли?

Черт возьми.

— Конечно, нет. Но нужно думать о ее репутации. Что скажут люди, когда мы приедем в одной карете? Все будут знать, что мы провели несколько часов наедине.

— Все воспринимают вас как брата и сестру. И мы встретимся с вами за милю до «Честер—Парка» и пересядем так, чтобы вы могли приехать со своим отцом. Так что проблем не будет. Кроме того, твой отец и я должны переброситься парой слов с Оливией один на один.

— Что она натворила?

— Похоже, она назвала Джорджину Элстер глупой уткой.

— Глупой уткой?

— В лицо, Тернер! Она сказала это ей в лицо.

— Не слишком умно с ее стороны, но, по-моему, эта тема не требует двухчасового обсуждения.

— Это не все.

Тернер вздохнул. Его мать было уже не разубедить. Два часа наедине с Мирандой. Что он такого сделал, чтобы заслужить эту пытку?

— Она назвала сэра Роберта Кента горностаем—переростком!

— В лицо, полагаю.

Леди Ридланд кивнула.

— Что такое горностай?

— Я не имею ни малейшего понятия, но предполагаю, что это не комплимент.

— Горностай — ласка, я думаю, — сказала Миранда, заходя в гостиную в сливово—синем дорожном платье. При этом она мило улыбалась им обоим.

— Доброе утро, Миранда, — сказала леди Ридланд оживленно. — Ты поедешь с Тернером.

— Я? — Миранда чуть не задохнулась рвущимися из нее словами и постаралась скрыть свое замешательство, неуверенно кашлянув. Тернера это явно забавляло.

— Да. Лорд Ридланд и я должны поговорить с Оливией. Она позволила себе говорить в обществе совершенно недопустимые вещи.

Со стороны лестницы раздался приглушенный стон. И три головы одновременно повернулись, наблюдая, как Оливия спускается вниз.

— Это действительно необходимо, мама? Я не желала никому вреда. Я никогда не назвала бы леди Финчкомб несчастной старой ведьмой, если бы знала, что она услышит меня.

Кровь отлила от лица леди Ридланд.

— Ты назвала леди Финчкомб старой ведьмой?

— Ты не знала об этом? — промямлила Оливия.

— Тернер, Миранда, я полагаю, что вам пора отправляться. Через несколько часов мы встретимся с вами.

* * * * *

Они молча подошли к ожидавшей их карете, и Тернер подал Миранде руку, чтобы помочь ей подняться по лесенке. Ее холодные пальцы послали электрический разряд по его руке, но она сама, похоже, этого даже на заметила, так невинно и сдержанно прозвучали ее слова.

— Я надеюсь, что мое присутствие не слишком обременит Вас, мой лорд?

Ответ Тернера был смесью ворчания и вздохов.

— Ты должен знать, что я не подстраивала этого.

Он сел напротив нее.

— Я знаю.

— Я понятия не имела, что нам придется ехать вместе. — Миранда посмотрела на Тернера. — А ты знал?

— Знал. Мать сказала мне, она была весьма решительно настроена, поговорить с Оливией наедине.

— О, тогда понятно, почему ты веришь мне.

Он вздохнул, и выглянул из окна, когда карета покачнулась.

— Миранда, я не считаю тебя лгуньей.

— Нет, конечно, — сказала она быстро. — Но ты выглядел очень недовольным, когда помогал мне сесть в карету.

— Я недоволен судьбой, Миранда, а не тобой.

— Как я рада, — сказала она холодно. — А теперь, если ты меня извинишь, я хочу почитать. — Она постаралась развернуться так, чтобы не сидеть с ним лицом к лицу и открыла книгу.

Тернер молчал не более тридцати секунд.

— Что ты читаешь?

Миранда замерла, затем медленно повернулась, как-будто выполняя какую-то неприятную обязанность. И показала ему книгу.

— Эсхил. Как угнетающе.

— Зато соответствует моему настроению.

— О, да ты никак огрызаешься?

— Я не нуждаюсь в твоем снисхождении, Тернер. А при нынешних обстоятельствах, это вообще не уместно.

Он вздернул брови.

— И что же это означает?

— Это означает, что после всего того, что произошло между нами, твое снисходительное отношение ко мне, более не оправдано.

— Бог мой, какое длинное предложение.

Миранда пронзила его взглядом. И на сей раз, когда она подняла книгу, то полностью скрыла ею свое лицо.

Тернер ухмыляясь, откинулся на сиденье, удивленный тем, насколько он наслаждался беседой. Тихони были всегда самыми интересными. Миранда может и не привлекала всеобщего внимания, но в беседе она отличалась стилем и остроумием. Дразнить ее было большой забавой. И он нисколько не чувствовал себя виноватым, поступая подобным образом. Он был уверен, что за внешним раздражением, она, на самом деле, наслаждалась их словесной перепалкой так же, как и он.

Возможно, эта поездка будет не такой уж невыносимой. Он только должен стараться поддерживать их разговор в шутливом ключе и поменьше смотреть на ее рот.

Он ему очень нравился.

Но ему не стоило задумываться над этим. Он собирался возобновить их беседу и наслаждаться общением с ней, как это было до того, как случилось то недоразумение в библиотеке. Он жалел об их утраченной дружбе и был намерен потратить последующие два часа на ее восстановление.

— Что ты читаешь? — спросил он.

Она ответила раздраженно.

— Эсхила. И ты уже спрашивал об этом!

— Что именно у Эсхила? — попробовал выйти из положения, Тернер.

К его большому удивлению она посмотрела в книгу, прежде чем ответила.

— “Орестея.”

Он вздрогнул.

— Тебе не нравится это произведение?

— Все эти разъяренные женщины? Нет. Я предпочитаю истории о приключениях.

— А мне нравятся разъяренные женщины.

— Ты чувствуешь в них родственные души, не так ли? О, дорогая, не надо крошить свои зубы. Поверь, посещение дантиста не доставляет удовольствия.

Выражение ее лица было таким комичным, что он еле сдерживал смех.

— О, не будь столь чувствительной, Миранда.

Все еще сверля его взглядом, она пробормотала:

— Извините меня, мой лорд, — и затем как-то умудрилась изобразить подобострастный реверанс в узком пространстве кареты.

Улыбка Тернера переросла в безудержный смех.

— Ох, Миранда, — сказал он, вытирая глаза. — Ты — бриллиант чистой воды!

Когда он, наконец, успокоился, то заметил, что она уставилась на него, как на сумасшедшего. Он подумал было согнуть пальцы на подобие когтей и рыкнуть, чтобы рассмешить ее, но не был уверен, что это не укрепит ее в мысли о его сумасшествии. Поэтому он только смотрел и улыбался.

Она покачала головой.

— Я не понимаю тебя.

Он промолчал, не желая, чтобы беседа перешла в серьезное русло. Миранда снова вернулась к своей книге, а он занялся подсчетом секунд до того, как она перевернет страницу. Когда счет перевалил за минуту, Тернер криво ухмыльнулся.

— Трудно читается?

Миранда медленно опустила книгу и направила на него убийственный взгляд.

— Прошу прощения?

— Много сложных слов?

Она молча уставилась на него.

— Ты за все это время ни разу не перевернула страницу.

Она издала какой-то возглас и с большим значением перевернула страницу.

— Книга на английском или греческом?

— Извини?

— Если книга на греческом — это могло бы объяснить твою скорость.

Миранда улыбнулась.

— Или ее отсутствие, — пожал он плечами.

— Я читаю на греческом, — отрезала она.

— Да, и это очень примечательно.

Она посмотрела вниз на свои руки. Они стискивали книгу так сильно, что суставы побледнели.

— Спасибо, — выдавила Миранда.

Но он еще не закончил.

— Необычно для женщины, тебе так не кажется?

На сей раз, она решила проигнорировать его.

— Оливия не может читать на греческом, — сказал он значимо.

— У Оливии нет отца, который считал бы знание греческого обязательным, — сказала она, не задумываясь. Миранда попыталась сконцентрироваться на словах сверху новой страницы, но они не имели никакого смысла, поскольку начало предложения было на предыдущей.

Она направила палец в книгу, продолжая симулировать чтение, раздумывая над тем, как вернуться к предыдущей странице так, чтобы он этого не заметил. В прочем, какое это имело значение? Она сильно сомневалась, что ей удастся сконцентрироваться на чтении, когда он так пристально рассматривает ее из-под полуопущенных век. Его взгляд заставил ее кровь быстрее бежать по венам, и она почувствовала легкую дрожь возбуждения, что ее очень удивило, ведь он так раздражал ее своим поведением.

Она была уверенна, что у него не было намерения соблазнить ее, но чувствовала себя именно так.

— Очень специфический талант.

Миранда поджала губы и посмотрела на него.

— Да?

— Читать, не перемещая глаз.

Она досчитала до трех перед тем, как ответить.

— А еще некоторые из нас, не бормочут слова, которые читают, Тернер.

— Тушé, Миранда. Я знал, что в тебе еще есть огонь.

Ее ногти впились в обивку сиденья. «Один, два, три». Нужно продолжать считать. «Четыре, пять, шесть». Но по этой методике ей придется считать до пятидесяти, пока она успокоится.

Тернер видел, что она слегка двигает головой в непонятном ему ритме.

— Что ты делаешь?

«Восемнадцать, девятнадцать».

— Что?

— Что ты делаешь?

«Двадцать».

— Ты начинаешь меня раздражать, Тернер.

— Я всегда такой. — Он усмехался. — Я думал, что ты ценишь постоянство в людях. Теперь скажи, что ты делала? Твоя голова так любопытно покачивалась.

— Если тебе так хочется знать, — процедила она, — я считала в уме, в попытке сдержать себя.

Он разглядывал ее в течении нескольких секунд.

— Страшно подумать, что ты могла мне сказать, если бы перестала считать.

— Я теряю терпение.

— Нет! — протянул он, с ложным недоверием.

Она подняла книгу, пытаясь отгородится от него.

— Оставь в покое эту отвратительную книгу, Миранда. Мы оба знаем, что ты ее не читаешь.

— Оставь меня в покое! — наконец взорвалась она.

— До какого числа ты дошла?

— Что?

— Число? Ты сказали, что считала, дабы не оскорбить мою чувствительность.

— Я не знаю. До двадцати или тридцати. Не знаю. Я перестала считать примерно четыре оскорбления назад.

— Всего до тридцати? Ты лгала мне, Миранда. Думаю, что ты вообще не теряла своего терпения.

— Да… я, какое это имеет значение... — бормотала она.

— Я так не думаю.

— Aaaaргх! — Она кинула в него книгу, со стуком ударившую его по голове.

— Ай!

— Не будь ребенком.

— Не будь тираном.

— Прекрати понукать мной!

— Я не понукал тебя.

— О, Тернер, я тебя умоляю...

— Хорошо, — признал он раздраженно, потирая ушибленное место. — Я провоцировал тебя. Но я не сделал бы этого, если бы ты не игнорировала меня.

— Извини меня, но я думала, что ты хочешь, чтобы я игнорировала тебя.

— Откуда, черт побери, у тебя такая мысль?

Рот Миранды открылся от удивления.

— Ты ненормальный? Ты избегали меня как чумы в течение, по крайней мере, двух недель. Ты даже избегал встреч со своей матерью лишь затем, чтобы не видеть меня.

— Это неправда.

— Скажи это своей матери.

Он вздрогнул.

— Миранда, я хочу, чтобы мы были друзьями.

Девушка покачала головой. Существуют ли более жестокие слова?

— Это невозможно.

— Почему?

— Потому что так не бывает, — сказала Миранда, всеми силами пытаясь сдержать дрожь в голосе. — Ты не можешь целовать меня, а затем говорить, что желаешь быть моим другом. Ты не можешь оскорбить меня сильнее, чем сделал это у Уортингтонов, а затем утверждать, что я тебе нравлюсь.

— Мы должны забыть то, что случилось, — сказал Тернер мягко. — Мы должны оставить все в прошлом, если не ради нашей дружбы, то хотя бы ради моей семьи.

— Ты можешь сделать это? — потребовала Миранда. — Ты действительно можешь забыть? Я не могу.

— Конечно, ты сможешь, — сказал он, с преувеличенной легкостью.

— Мне не хватает твоей изощренности, Тернер, — покачала головой Миранда и добавила горько, — или, возможно, я не так мелочна, как ты.

— Я не мелочен, Миранда, — выпалил он. — Я благоразумен. Видит Бог, хоть один из нас должен сохранять благоразумие.

Ей было жаль, что она не могла сказать ничего такого, что заставило бы его замолчать. Ей было жаль, что у нее не было аргументов, повергнувших бы его на колени и заставивших дрожать в грязной куче патетической гнили. Вместо этого Миранде приходилось бороться с собой и закипающими на глазах злыми слезами. И она даже не была уверена, что ей удастся скрыть их, поэтому она отвернулась к окну и начала считать проплывающие мимо дома. Ей хотелось оказаться где-нибудь в другом месте.

Не важно где.

И это было хуже всего, потому что за всю свою жизнь, даже имея более симпатичную, богатую и общительную лучшую подругу, Миранда никогда не хотела быть кем-то другим.

* * * * *

Тернер не раз совершал в своей жизни поступки, которыми не был горд. Он пил так, что его рвало на бесценные ковры. Он играл в азартные игры, ставя на кон деньги, которых не имел. А однажды, пьяный, он бездумно выделывал такие выкрутасы на своей лошади, что она несколько недель хромала.

Но никогда он не чувствовал себя таким подлецом, как сейчас, глядя на профиль Миранды, решительно повернутый к окну.

Так бесконечно далека от него.

Он долго молчал. Они выехали из Лондона, проехали предместья, в которых дома были на большем отдалении друг от друга, и наконец, карета покатила по открытому пространству.

Миранда ни разу не посмотрела на него. Тернер знал это, потому что наблюдал за ней.

Не в силах больше вынести и четверть часа этой гнетущей тишины, и неизвестности того, почему она так упорно хранит молчание, Тернер заговорил.

— Я не хотел оскорбить тебя, Миранда, — сказал он спокойно. — Но я знаю, что это было бы большой ошибкой. Соблазнить тебя - было бы огромной ошибкой.

Она не повернулась, но он услышал ее слова.

— Почему?

Тернер уставился на нее в недоумении.

— О чем ты говоришь, Миранда? А как же твоя чертова репутация? Если станет известно, хоть слово о нас — ты будешь погублена.

— Или тебе придется жениться на мне, — сказала она низким, дразнящим голосом.

— У меня нет ни малейшего желания жениться. И ты об этом знаешь. — Тернер прикрыл глаза, прося у Бога прощение за эту ложь. — Я не хочу жениться ни на ком, — объяснил он. — Ты же знаешь.

— Знаю, что? — ответила девушка, обернувшись, и ее глаза полыхнули яростью, — То, что... — Она резко замолчала, сжала губы и скрестила на груди руки.

— Что? — потребовал он.

Миранда отвернулась к окну.

— Ты все равно не поймешь. — И добавила. — Да ты и слушать не захочешь.

Ее высокомерные слова впивались иглами в его кожу.

—О, пожалуйста, злость тебе не к лицу.

Она резко повернулась.

— И что прикажешь делать? Как ты думаешь, что я чувствую?

Его губы дернулись.

— Благодарность?

— Благодарность?

Он откинулся назад. Его поза была вызывающей.

— Я мог обесчестить тебя, как ты знаешь. Легко. Но я этого не сделал.

Она выдохнула, отпрянув, и сказала безжизненным голосом.

— Вы омерзителен, Тернер.

— Я всего лишь говорю правду. Ты догадываешься, почему я не пошел дальше? Почему не сорвал с тебя ночную рубашку и не взял тебя там же, на диване?

Ее глаза расширились, дыхание стало прерывистым. Он обзывал себя неуклюжим, тупым и мерзким, но не мог остановиться, не мог перестать глупо надеяться, что она, черт побери, наконец-то поймет. Она должна понять, кем он действительно был, на что он был способен, и на что нет.

Он поступил так из благородных побуждений, а она не была даже благодарна?

— Я объясню тебе,— прошипел он. — Я не пошел до конца из уважения к тебе. И я скажу еще кое-что... - Он замолчал и чертыхнулся, увидев, что она смотрит на него с вызовом, провокационно, говоря всем своим видом: «Ты сам не веришь в то, о чем говоришь».

Это и было проблемой. Он прекрасно осознавал, что хочет сказать, как сильно он ее желает. И что, если бы, в тот день, они не были в доме его родителей, возможно, он не смог бы остановиться.

Но она не должна узнать этого. Он не хотел, чтобы у нее появилась такая власть над ним.

— Поверь мне, — пробормотал он больше себе, чем ей. — Я не хотел разрушить твое будущее.

— Оставь мое будущее мне, — ответила она сердито. — Я знаю, что делаю.

Он презрительно фыркнул.

— Тебе двадцать лет. И ты думаешь, что все знаешь?

Она впилась в него взглядом.

— Когда мне было двадцать, я тоже думал, что знаю все. — Тернер пожал плечами.

Ее глаза погрустнели.

Тернер попытался не обращать внимания на скручивающийся в его животе комок вины. Ведь у него нет причин чувствовать себя виноватым, да и вообще, все это было смехотворно. Не будет же он осуждать себя за то, что не лишил ее невинности. Все, что он придумал сказать, было:

— Когда-нибудь, ты будешь благодарить меня за это.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Ты говоришь, как ваша мать.

— А ты становишься дерзкой.

— И ты обвиняешь меня в этом? Ты, который обращается со мной, как с ребенком, хотя прекрасно знаешь, что я — женщина.

Сгусток вины обретал щупальца.

— Я способна принимать свои собственные решения, — сказала она вызывающе.

— Похоже, что нет. — Он наклонился вперед, и опасная вспышка сверкнула в его глазах. — Или ты, действительно, позволила бы мне на прошлой неделе стащить сорочку и целовать свои груди?

Она густо покраснела от стыда, и, дрожа, спросила,

— Не хочешь же ты сказать, что это — исключительно моя ошибка?

Он закрыл глаза и зарылся пальцами обеих рук в волосы, понимая, какую глупость он только что сказал.

— Конечно, это не твоя ошибка, Миранда. Пожалуйста, забудь, что я сказал.

— Точно так же, как ты хочешь забыть, что целовал меня? — Ее голос был лишен каких-либо эмоций.

— Да. — Он посмотрел в ее глаза и увидел пустоту, которой там прежде не было, он никогда не видел подобного выражения на ее лице. — О, Боже, Миранда, не делай этого.

— Не делай этого, сделай то, — взорвалась Миранда. — Забудь то, помни об этом. Реши уже, Тернер, чего же ты все—таки хочешь! Но, судя по всему, ты и сам этого не знаешь.

— Я на девять лет старше тебя. — сказал он резко. — Не говори со мной снисходительно!

— Мне очень жаль, Ваше Высочество!

— Не надо так, Миранда.

И вдруг Миранда, только что печальная и замкнутая, внезапно взорвалась.

— Прекрати указывать мне, что делать! Разве я заставляла тебя целовать меня? Да, я хочу тебя. Будешь утверждать, что не желаешь меня? Ты хочешь меня и знаешь об этом. Я не настолько наивна, чтобы не понимать этого, и тебе не удастся меня разубедить!

Тернер не мог перестать смотреть на нее и прошипел:

— Ты не понимаешь о чем говоришь.

— Нет, я знаю! — Ее глаза вспыхнули, а руки сжались в кулаки.

У Тернера вдруг появилось предчувствие, что это именно тот момент, которого он опасался. Все зависело от того, что сейчас произойдет. Он чувствовал, что чтобы они сейчас не сказали друг другу — добром это не кончится.

— Я прекрасно знаю, что говорю, — повторила Миранда. — Я хочу тебя.

Его тело напряглось, а сердце загрохотало в груди. Но он должен был положить этому конец.

— Миранда, ты только думаешь, что хочешь меня, — сказал он быстро. — Ты просто никогда не целовалась с кем-нибудь еще...

— Не надо говорить за меня. — Она окинула его горящим от желания взглядом. — Я знаю, что я хочу. Тебя.

Его голос выходил из-под контроля, а ему следовало быть спокойным для того, что он собирался сказать. — Нет, ты ошибаешься. Это — простое увлечение.

— Будь ты проклят! — бушевала Миранда. — Ты что, ослеп? А может ты слепоглухонемой? Это не увлечение, ты, идиот! Я люблю тебя!

О, мой Бог.

— Я всегда любила тебя! С того момента, как я впервые тебя увидела, девять лет назад. Я любила тебя все эти годы, каждую минуту.

— О, мой Бог.

— И не говори мне, что это — детское увлечение, потому что это не так. Возможно, когда-то так оно и было, но не теперь.

Он ничего не говорил. Только сидел и смотрел на нее, как ненормальный.

— Я знаю свое собственное сердце, Тернер, и я люблю тебя. Мне нечего больше добавить, но если у тебя есть хоть капелька благопристойности, то скажи же что-нибудь — я не вынесу этой тишины! Ради Бога, мигни хотя бы!

Он не мог сделать даже этого.